***
Ближе к полудню все легионы получили приказ приготовиться к бою, который привели в исполнение в максимально сжатые сроки — до двух часов дня и пехота, и кавалерия были построены за пределами лагеря. Солдаты знали, кто теперь командует ими, и это вселяло в их души какую-то странную радость: вот, теперь всё будет по-другому! С генералом Блау они терпели поражения, теряли друзей и веру в себя, проливали кровь ни за что, а с Альтисом Беллатором они победят, победят и вернут себе своё доброе имя, впишут свой подвиг в историю, прославятся на века. Альтис Беллатор стал для легионеров своего рода спасителем, посланным самими богами, чтобы зажечь огонь надежды в их сердцах и привести их к победе, поэтому никто из них не сомневался в новом командующем. Никто, кроме него самого. Восседая верхом на чёрном коне под прицелом пятидесяти тысяч глаз, ослабевший в результате ранения министр пропаганды чувствовал себя неуютно. Безусловно, свою работу он выполнил хорошо: так вдохновить подавленную толпу всего-то за несколько дней мог далеко не каждый. Однако хватит ли одного вдохновения, чтобы взять неприступную крепость? Ведь дарийский идеолог не был полководцем и не имел никакого отношения к военной стратегии. К счастью, на спешно созванном военном совете, пропагандист успел озвучить свои предложения относительно предстоящей атаки и всё обсудить со старшими офицерами — к слову, никто из них как назло не годился на роль главнокомандующего — только вот было ли этого достаточно? И, самое главное — он чувствовал, что не имеет права посылать солдат на смерть. Да, конечно, погибнут не все, но многие. И каждая смерть будет на его, Альтиса, совести. От сознания подобного становилось страшно, страх пробирал до костей похлеще лютого мороза и сковывал ледяными оковами сердце. «Я не могу», — вдруг отчётливо осознал новый командующий Северо-Западным фронтом. Струйка пара вырвалась из его рта. Легионеры молчали и по прежнему не сводили с него взглядов. «А всё же, что я им скажу? „Простите, ребята, я не хочу нести ответственность за ваши жизни, а поэтому пусть в бой вас поведёт кто-нибудь другой?“ Бред какой. Проклятый приказ императора, его должен был выполнить генерал Блау, а не я, но… Впрочем, другого выхода всё равно нет…» Альтис Беллатор тяжело вздохнул и заговорил. — Солдаты великой Дарийской империи, дети лучшей нации мира, я обращаюсь к вам! Сегодня, в этот памятный день, нам предстоит совершить великий подвиг и изменить ход истории — мы здесь, чтобы взять Ассавир! — он не успел сделать паузу, так как голос его потонул в громогласном «ура!». — Так сделаем же это! — понимая, что легионеры уже готовы ринуться в бой, министр пропаганды решил значительно сократить свою заранее продуманную речь и, взмахом стилета, что скрывал в своей трости, дал сигнал к атаке. «За Родину! За императора! За Альтиса!» — грозный клич дарийцев, казалось, достиг самих небес. Земля задрожала под копытами кавалерийских коней и под ногами пехотинцев. Главнокомандующий дал шпоры коню и лично повёл свои войска в атаку. Легаты, которые под командованием Джозефа Блау лично участвовали в боях от силы один раз, предпочитая раздавать приказы из безопасного тыла, сейчас вынуждены были последовать примеру господина Беллатора и также пришпорить лошадей. Но в сражение вступили не все, так как в лагере помимо раненых и медперсонала остались и две тысячи солдат на случай непредвиденных обстоятельств. Финальная и самая грандиозная часть битвы за Ассавир началась…1. На линии огня
7 ноября 2017 г. в 15:43
Залп до лагерю дарийцев со стороны крепости Ассавир оказался совершенно неожиданным и на редкость метким: штабная палатка превратилась в обломки в один миг. Последовавшие за первым ещё два залпа посеяли панику среди легионеров, которая улеглась лишь тогда, когда эхо выстрелов растворилось в холодном морозном воздухе и окончательно осел пепел.
Дарийская империя вступила в конфликт с Северной ещё в конце октября, и с тех пор положение её войск заметно ухудшилось. Так, приграничный город-твердыню Ассавир не удалось взять с третьей попытки, а суровые климатические условия и апатия генерала Джозефа Блау, командующего Северо-Западным фронтом — он-то рассчитывал на быструю и блистательную победу — ещё больше подкосили дарийские легионы. Боевой дух солдат находился на нуле, лазареты полнились неподготовленными к ледяной зиме больными, и с каждым днём ситуация усугублялась. Так было до тех пор, пока в лагерь не прибыл министр пропаганды Альтис Беллатор. За считанные дни он провёл колоссальную агитационную работу среди остатков армии генерала Блау, приведя в чувство даже самых отъявленных пессимистов, и в тот злополучный день, когда вражеская артиллерия открыла огонь, оказался единственным из штаба, не считая генерала Блау, кто остался в живых.
— Я в порядке, господа, я порядке, — сбивчиво пробормотал господин дарийский идеолог, когда двое легионеров помогли ему подняться. В ушах всё ещё сильно звенело, зато изображение перед глазами становилось чётче и чётче. Очки всё-таки не разбились, а лишь дали трещину, что не могло не радовать, только вот унять дрожь в руках никак не удавалось, да и головокружение давало о себе знать. К счастью, военно-полевой врач оказался рядом почти мгновенно. Но на его лице было написано выражение крайней тревоги, в то время как пациент ещё не до конца осознавал всю серьёзность происходящего .
— Со мной что-то не так, доктор? — Альтис усмехнулся — привычка иронизировать в критические моменты никогда не покидала его. Гул в ушах не уменьшался, а наоборот нарастал, так что ответ министр пропаганды услышал словно через толстый слой ваты.
— Разумеется. Я вообще удивлён, что вы ещё умудряетесь оставаться в сознании, — слова долетали словно издалека, а дальше наступила темнота.
Он очнулся в лазарете и сразу понял, что было не так: глаз. Его левый глаз больше не видел. Обуреваемый чувством необъятного ужаса, раненый рывком подскочил с койки и, чуть не забыв надеть очки, бросился к маленькому зеркальцу в углу. Оттуда на него смотрел бледный молодой человек с перевязанной головой. Светло-русые волосы неровными прядями выбивались из-под повязки, а вместо левого глаза на белых бинтах красовалось тёмное пятно запёкшейся крови. Ужас отступил. Зрелище было отвратительным и в тоже время завораживало. Несколько минут Альтис рассматривал сам себя, вглядывался в собственные черты лица, словно они стали ему чужими, и делал выводы. Выводы оказались неутешительными: глаз был утрачен. Вероятнее всего, навсегда. Ну что ж, ничего не поделаешь. Он двумя глазами видел не лучше, чем одним, так что невелика потеря. С такими мыслями совершенно спокойный министр пропаганды накинул на плечи свою чёрную шинель, что висела на спинке койки и, несмотря на нахлынувшую слабость, покинул душный лазарет.
Холодный ветер ударил ему в лицо, расставляя по местам спутавшиеся мысли. Нужно было срочно выяснить, что с генералом Блау и, в случае недееспособности командующего, взять на себя его обязанности. Последнее предполагало огромную ответственность, особенно учитывая приказ, полученный лично от Его Императорства — как можно скорее выступить в атаку. Император обещал скорое подкрепление и, по расчётам господина Беллатора, оно должно было прибыть не позднее захода солнца, однако распоряжение атаковать, не дожидаясь помощи, всё равно смущало пропагандиста. Двадцать пять тысяч бойцов Северо-Западного фронта готовы были выступать в любую секунду, но он не чувствовал, что имеет право вести их в бой.
— Кто разрешил вам покинуть лазарет? — строгий голос главного врача заставил Альтиса отвлечься от собственных мыслей.
— Никто. Простите, — безропотно отозвался министр пропаганды и тотчас же задал самый волнующий его вопрос: — Скажите, что с Его Превосходительством?
— Он всё ещё пребывает в бессознательном состоянии, но мы делаем всё возможное, — ответил доктор и, понизив голос до едва уловимого шёпота, добавил: — Правда, между нами говоря, я бы не питал на этот счёт особых надежд.
— Понятно, — лицо дарийского идеолога осталось бесстрастным. — Значит, мне не остаётся ничего другого, кроме как возглавить Северо-Западный фронт.