***
С того дня мы стали часто общаться. Не про мою травму или его анорексию, которую он, кстати, отрицал. Просто на разные темы — шоу по ТВ, философские вопросы, политика… Он помог мне отлучиться на пол дня домой и собрать вещи, перекрыть газ, воду и немного прибраться. Мы часто выходили на улицу, когда мне разрешали гулять. Мы покупали кучу бутылок воды для него — он всегда выпивал хотя бы литр перед взвешиванием, после которого всегда был грустный, ведь его вес был все еще слишком большой, по его мнению. Для себя он все еще был толстым. В нашей палате не было никого из друзей или родных. Однажды, еще в первый месяц, пришел мой бывший, но я его быстро прогнал. Тогда и рассказал Дани про свою ориентацию. Мне нравились такие же как и я — омеги. Это не было запрещено законом, лишь не нравилось некоторым членам общества. Единственный альфа, к которому я чувствовал симпатию — мой истинный, но он прыгнул с крыши от несчастной любви к альфе. Иронично, да? Мы были достаточно близки, но это была скорее братская любовь. После его смерти, я долго тосковал. Больше альф в моей жизни не будет. После этого отпал и вопрос о том, почему меня никто не навещает. Мои родные-консерваторы вычеркнули меня из своей жизни. Дани сказал, что не имеет ничего против, ведь ориентацию нельзя сменить, и посочувствовал потере. При этом в его глазах блеснуло что-то, что я не смог различить. С того дня мы стали еще ближе.***
Я лежал в больнице почти два месяца, перенес две операции, и ждал, пока снимут гипс, когда у меня возник этот вопрос. Дани пришел с очередного взвешивания, мы как обычно обсуждали какую-то актуальную тему, говорили о всякой ерунде, и тут я спросил: — Дани, почему именно тебе поставили диагноз «расстройство пищевого поведения»? Мы как-то не говорили об этом. Дани немного нахмурился и ответил, что расскажет мне, если я скажу почему сюда попал. Всю историю. Я согласился и начал рассказ. — Не знаю, сталкивался ли ты с этим, но в обществе упоминая гомосексуальность, подразумевают гомосексуальных альф. Про омег почему-то всегда забывают. — он хотел меня перебить, но я среагировал, — Это относится к теме, все в порядке. Так вот, по поводу гомосексуальных омег у общества есть несколько позиций. Во-первых, те люди, которые отрицают гомосексуальность в принципе, считая её болезнью. Во-вторых, те, кто считает, что это нормально — так же как и гомосексуальные альфы, мы имеем право любить тех, кого хотим. И третьи — кто признает гомосексуальность альф, но не омег. В основном это альфы, что не удивительно. Помнишь того омегу, который забегал ко мне? — Дани кивнул. — Я говорил что это мой бывший, он бисексуал. Он нашел свою истинную пару, но сначала между ними было лишь влечение, но не любовь. Пока омега не начал мне изменять с ним. Его альфа решил, что я — определённо лишняя фигура, сумасшедший и больной, раз ничего не чувствую к альфам, что я фригидный. Он один из тех, в последней категории. В тот день, из-за которого я оказался в больнице, мы с бывшим говорили о расставании. Он плакал и просил прощения, сказал, что действительно любил меня, но связь истинных нерушима. Их связь стала романтической, он влюбился. Мы расстались довольно мирно, было достаточно поздно, и я решил проводить его до дома в последний раз. А потом, когда я возвращался домой по тёмной улице, то встретил его альфу. С битой в руках. Он меня избил, переломал мне ногу в трёх местах, оставил кучу гематом. Он бил только по ноге, а из-за того, что правая была ближе, он сломал именно её. Хорошо, что ушел недалеко. Синди, мой бывший, вышел в магазин за чем-то. И увидел как его истинный благородный альфа избивает битой его бывшего омегу. Я думал Синди убьёт его, так он набросился. Вызвал скорую. Пока те ехали ко мне, слёзно просил не заявлять на альфу. Я согласился. У него началась истерика, и пока один врач бинтовал меня, второй успокаивал Синди. А его истинный свалил под шумок. Потом уже, когда он навещал меня в больнице, я попросил, чтобы он не приходил больше. Сказал, что не обижаюсь и бумагу в полицию писать не буду. Пусть хоть у него всё будет хорошо. Дани переваривал мой рассказ минут с пять. Потом грустно улыбнулся, обнял сидящего на кровати меня и сказал: — Мне тоже не сильно повезло с истинным. Дани встретил истинного в двадцать (сейчас ему двадцать четыре, а я на два года старше). Они встречались долго, после получения Дани диплома бакалавра по специальности «архитектура», съехались и стали жить вместе в съемной квартире. Дани сказал, что никогда не был худым, но и толстым его нельзя было назвать. Однако альфа так не считал. Сначала подшучивал, что, мол, в дверь не помещается, потом начал откровенно оскорблять — что сносит все своей толстой тушей. Так продолжалось долго. У Дани появились комплексы по поводу своей внешности, своего веса. Неосознанно он стал есть меньше. А потом его истинный нашел своего истинного. Как оказалось, связь Дани была ложной. Такое бывает, но редко, если истинный омеги на самом деле бета либо омега, и запахи похожи. Дани впал в депрессию. Стал совсем мало есть, решил, что дело в его весе. В гостях у родителей ничего не ел, либо прятал еду под столом, где её находила семейная любимица — собака Юру. И в какой-то момент он просто перестал есть. Тогда и случился обморок. Дани упал прямо на работе, ему вызвали скорую. Увезли. Пока приводили в порядок физическое состояние, заставляли говорить с психологом. Поставили диагноз. Оставили в больнице, следят за весом и питанием. Позже он рассказывал, что именно этот наш разговор убедил его в собственном диагнозе.***
Все чаще я начал замечать, что обращаю внимание на Дани не как на друга, а как на омегу, который мне нравится. Я помнил его цвет глаз, знал, когда он ложится спать, знал что он любит смотреть, какие напитки предпочитает… Я знал о нём многое, но не знал главного — что ко мне чувствует сам Дани. Рассуждая об этом в одну из бессонных ночей, случавшихся у меня от сильных болей в ноге, я решил рассказать омеге о своих чувствах перед выпиской. Или раньше, если замечу за ним что-то подобное моему. И я начал замечать. Дани стал больше кушать рядом со мной, съедал не всё, но почти половину. Перестал пить воду перед каждым взвешиванием. Часто задерживал на мне взгляд, а когда замечал мой — мило краснел. Помогал мне со стиркой вещей, толкал коляску на прогулках, и многое другое. А потом мне разрешили пару дней побыть дома. Не знаю, с чем конкретно это связано, но мне выделили медбрата, чтоб приходил ко мне, и сказали чтобы со среды и до следующего понедельника меня тут не было. Возможно была какая-то проверка, а я не вписался в общую картину. В любом случае, я пообещал Дани, что вернусь, а себе что в следующий понедельник признаюсь ему в своих чувствах. А в понедельник Дани упал в голодный обморок. Когда я вернулся, заметил, что Дани слишком бледен и как-то напряжен. Он улыбался мне, мы разговаривали, я позвал его на прогулку для важного разговора, пересаживался в коляску. А потом услышал, как Дани упал. Сразу вызвал медбратьев, которые положили милого омегу на койку и приводили в порядок. Меня увели. Когда я зашел обратно, Дани был еще без сознания, в его руке была игла, ему поставили капельницу. Сказали, что очнется через полчаса-час. Это было самое долгое время в моей жизни. Я сидел у его кровати и ждал, наблюдая за его лицом. Не знаю, что он увидел в моих глазах, когда очнулся, но Дани резко приподнялся, обнял меня свободной от капельницы рукой, уткнулся в плечо и зарыдал, повторяя какие-то фразы. Я растерялся, но обнял его в ответ, пытаясь успокоить его истерику. Он все еще плакал, но уже не так сильно, так что я смог различить его слова: — Нат, я-я-я так волнова-ался, что ты не-не вернёшься, и-и я не взял твой н-номер, а надо б-было. — Все хорошо, тише… — Н-не перебивай ме-ня, кхык, — он всхлипнул, — я хочу ска-казать, что ты мне нравишься, о-оч-чень, — Дани шумно выдохнул и затараторил, — я-знаю-что-ты-недавно-с-парнем-расстался-поэтому-ни-на-что-не-претендую-просто-хочу-чтобы-ты-знал-прости-так-вышло-сам-не-понял, кхыык, — он снова заплакал. Я был шокирован, но снова начал его успокаивать: — Дани, Дани, солнышко, не плачь, я для этого хотел с тобой погулять, ты мне тоже очень нравишься, я давно ни к кому такого не чувствовал, и хочу, чтобы влюбленность переросла в любовь, ты слышишь меня? Давай встречаться? Дани немного отодвинулся от меня, удивленно посмотрел в глаза и заплакал еще сильнее. Но я четко слышал, как он повторял «Да, да, спасибо, Нат, спасибо». Нас разлепил медбрат, вошедший в палату, чтобы поменять капельницу. Но Дани отодвинулся от края ближе к капельнице, чтоб освободить для меня место, и я прилег. Дани подвинулся ближе, положил голову мне на плечо, а я его обнял и поцеловал в макушку. От такого эмоционального потрясения, мой омега быстро уснул, потянув за собой и меня.***
На следующий день, сразу с утра, я спросил Дани, что произошло, пока меня не было. Врачи говорили, что он перестал есть, совсем перестал. Я не хотел давить на него, но он прервал моё предложение и сказал: — Я понял, что болен, что мне нужно лечиться. Психологи уговаривали меня поесть, говорили, что это нормально, что нельзя быть таким худым. Но меня это не впечатляло. Пока я не заметил твой взгляд. Ты понял что я действительно болен, раньше чем я сам. И решил измениться ради тебя. Я не хочу потолстеть снова, я был слишком жирным, — мне казалось, что могу есть мало, чтоб не худеть и не толстеть. Психологи говорили, что я должен делать это для себя, садиться напротив зеркала и есть. Однажды я попробовал, чуть не стошнило прямо там… А потом увидел, как ты радуешься когда я завтракаю, обедаю, ужинаю… Когда я пью чай или кофе, а не глотаю воду литрами… И я решил, что должен делать это ради тебя, Нат… А потом, потом ты уехал. — Я ведь сказал, что это до понедельника, меня выперли просто, Дани, — я побоялся, что он снова начнет плакать, но он сдержал слезы. — Я-я знаю, но в пятницу мне показалось, что ты не приедешь, а номера твоего нет, и точный адрес я не помню, хотя был там много раз… А потом взвешивание показало, что я поправился на килограмм по сравнению с той неделей, и-и посмотрел в зеркало, а я такой, такой толстый. Нат, прости, что я такой, Нат, я просто не могу есть, я растолстею, и ты уйдешь, Нат, Нати, пожалуйста не бросай меня, — по щеке покатилась слеза, он стер её, но за первой покатилась и вторая, и третья, он старался сдержаться, но плакал. Я обнимал его и удивлялся сам себе, что не заметил ранее, злился, что не остался, что стал причиной его срыва… Дани расклеился совсем, поэтому я, поглаживая его по спине прошептал: — Дани, ты само совершенство в любом виде, я ни за что не уйду от тебя, когда ты поправишься, ни за что, все хорошо, не плачь, я сейчас сам расклеюсь, Дани. Мы не отлипали друг от друга, даже когда принесли обед. Дани нельзя было есть твердую пищу, ему принесли легкий бульон, и я кормил его, потому что он не мог держать ложку сам. Порция была огромной, поэтому мы ели на двоих, могу точно сказать, что Дани съел почти половину. Врач Дани потом накричал на нас, ведь им нужно знать, сколько в день ест мой омега, но тогда нам было наплевать.***
Дани стал есть, больше не падал в обмороки, не прятал еду в туалете, с меня сняли гипс, я смог ходить с костылём, поэтому нас отпустили домой. С условием, что мы оба будем приходить в больницу два раза в неделю — я на осмотр и процедуры, Дани — к психологу, который его очень раздражал. Он все еще боялся поправиться, поэтому после разрешения лечащих врачей, и моего, и его, мы записались в зал на йогу — спокойное занятие, но с достаточной нагрузкой. Как выяснилось, ранее Дани жил на съемной квартире, из которой его заочно выгнали, пока он лежал в больнице (впоследствии я помог любимому получить компенсацию от хозяина через суд, так как половина вещей была выкинуть на помойку, а четверть самого ценного аферист прибрала к рукам), а родители его принять отказывались после расставания с альфой. Но это было не столь важно, мы негласно поселились в моей трёхкомнатной квартире, за которую как раз перед инцидентом я смог выплатить кредит. Я освободил моему омеге полки в шкафу, в комоде, и он поселился в моей комнате. Его книги заняли место в моём кабинете, на полках в гостиной появились новые фигурки и рамки с фото. Наши больничные были оформлены правильно, так что вышли мы на свои должности без проблем, тем более, что я работаю в городском суде, а Дани в государственной компании. Я волновался, что он снова перестанет есть или будет пропускать приемы пищи, так что и завтракали, и обедали, и ужинали мы вместе, тем более что обеденный перерыв совпадал по времени, и работали мы в пяти минутах ходьбы друг от друга. Завтракать Дани приходилось раньше, но еду готовил я, и об этом он попросил меня сам — сказал, что будет уверен в том, что поел, и что еда действительно не навредит ему. А спустя год вообще перестал следить за количеством еды — занятия йогой три раза в неделю позволяли не волноваться о лишнем весе. Сейчас мы знаем друг о друге больше, прошло достаточно времени с того момента. Я больше не слежу, чтобы он поел — он сам напоминает мне, когда я заработаюсь, зовет на обед. Он больше не следит за калориями в каждом блюде, просто берет то, что нравится. Мы планируем пожениться — недавно закон об однополых браках вступил в силу. Возможно, заведем детей. Каждый день я напоминаю Дани, что он прекрасен, помогаю ему полюбить себя. Я достаточно продвинулся — он с легкостью может пройтись по квартире голым, не комплексуя, пока я буду планировать нашу ночь, глядя на него. Возможно, он все равно боится, что я уйду от него, только от меня он не отвяжется — так сильно я его люблю. Нельзя сказать, что мы идеальная пара, которая никогда не ссорится, не ругается, не спорит. Иногда наши маленькие баталии происходят и в постели — кто сегодня сверху, где чья подушка, кто будет обнимать кота, которого мы завели после года совместной жизни. Но даже после крупных ссор мы ложимся в постель вместе, и едим вместе. И я уверен, что все проблемы, ждущие нас впереди мы решим вместе. Потому что любим друг друга.