« смерть не противоположность, а невидимая часть жизни. »
— харуки мураками, норвежский лес.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ноябрьская улочка за базаром — тихое безлюдное райское местечко — как всегда тускловато освещалась мыльными фонарями, что уже третий год собирались бездыханно свалиться под твои ноги. ну или на тебя, там уж как повезет; правительство седьмой год обещает привезти новое хорошенькое освещение и заменить эти развалины к чертовой матери. только вот, лампы сейчас продолжают смотреть на тебя сверху своим мыльным светом и играться с тобой в загадки: угадай, станешь ли ты тем счастливчиком, которого убьет фонарным столбом? и ты в надежде каждый раз проходишь помедленнее, вскидываешь голову кверху, смотришь с вызовом типа "ну давай, падай!", но потом ничего не случается, и ты идешь дальше. чимин шел медленно, шаркая своими изношенными подошвами по мокрому от мерзкого осеннего дождя асфальту, складывал в карманы любимого шерстяного пальтишко гнилые прелые листья и что-то напевал себе под нос писклявым голоском. пожалуй, его голос — единственная вещь, которая делала его живым и которая, к сожалению, вообще не вязалась с излюбленным костюмчиком трупа. все твердили ему, что он святой ребенок, ангельское создание, все твердили ему, что его руки ни в чем не запачканы, а в глазах нет ни капли злости и жестокости, присущих всем взрослым. может, чимин просто не был взрослым? или, может, на глазах людей была огромная такая катаракта, которая позволяла видеть вещи наоборот? чимин, честно говоря, не знал даже наверняка и ему (когда было так тошно и скучно и нечем себя занять) приходилось придумывать всякие догадки и истории. он был замечательным фантазером! по крайней мере, ему так казалось. ну, или он себя возомнил таким, потому что врать у него получалось отменно (он сочинял прикольные враки для одноклассников, типа как откосить от уроков, или поехать на концерт в другой город и всякие отмазки для предков). так уж сложилось, что чимин мог рассказывать и думать о себе только в прошедшем времени. чимин из прошлого просто отпадный парень. у него столько много разных смешных и интересных историй, он такой красивый и он такой... живой? да, он, кажется, воплощение самой жизни — его силуэт ярко светится, радужно и бойко переливаясь, а пухлые щеки блестят красным румянцем. он улыбается, и все вокруг невольно улыбается тоже, потому что улыбка того пак чимина слишком липучая и заразительная. да, чимин из прошлого отличный парень. а у настоящего чимина остался только дурацкий пищащий голос, нездоровый красный отблеск на худых щеках и байки о своем любимом прошлом. все, что есть у чимина — болезненная нерассказанная история о настоящем себе, бьющаяся прямо у него в груди каждый раз, когда он закрывает свои глаза. так, с чего же начать? знакомьтесь — пак чимин, двадцать шесть лет, болен раком. - все закончилось знойным июлем две тысячи четырнадцатого года. вечный ребенок с маленькой щербинкой меж аккуратных акульих зубок, с рыжими густыми волосами, милыми оранжевыми веснушками на румяных щеках, милый-милый вечный ребенок навсегда погиб под тоннами черной боли и непонимания. врачи говорили, что жить оставалось года четыре от силы — чимин думал, что это слишком, что это все слишком для него, для родителей, для друзей, для юнги... сколько же раз он плакал в подушку, сколько же раз он обессиленно после долгих рыданий спрашивал "почему именно я?", сколько же раз он пытался закинуть петлю на шею и покончить со всем этим наконец, и сколько же ебаных раз он останавливался, смотрел в открытую форточку и нервно курил — потому что он чертов трус, чтобы закончить так. чертов трус, который продолжает жить и любить своим истерзанным сердцем; который принимает чужую любовь и ласкается ей, который привязывает к своему чужое здоровое сердце, слепое и не знающее, что осталось всего-ничего. он часто думал, что должен был очнуться, умолять забыть и бежатьбежатьбежать в то место, где не будет никого, кто будет любить. но чимин не делает. не бежит, не умоляет, не приходит в себя, не прячется и продолжает любить. продолжает терзать себя изнутри, унижать, поливать дерьмом, насиловать и винить. чимин говорит, что если бог есть, то он явно последняя пачка сигарет в его руках, что картинно склонились к мусорному баку. достаточно ли интересна и смешна его история? история настоящего пак чимина, скрывающаяся за плотной занавесой прошлого, совсем не солнечная и безобидная. и все же, с чего она началась? - чимин ужасно устал. в конце месяца врачи каждый раз твердят что этот — последний. но ты живешь, и они кормят тебя этими "завтраками" из раза в раз, и ты носишь себя как взрывчатку и ждешь что вот-вот рванет, но годы идут, а ты прячешься от людей, закрываешь свое сердце на медный замок и садишь на цепь чувство свободы. просто невыносимо. жизнь становится для тебя ежедневной лотерей, где главным призом является смерть. будешь крутить барабан? будешь играть в русскую рулетку с револьвером из шести пулек? сорвешь джек-пот? не крутишь. не играешь. но джек-пот все равно оказывается в твоих руках — разница только в том, когда ты снимешь с него праздничный бант. каждый считает своим долгом тебе сказать "я надеюсь что ты расстаешь", но почему-то никто из них не рискует добавить "только не в моих руках". кроме юнги, думает чимин. этот кретин ничего не говорит, потому что не знает, но даже если бы он знал, точно бы сморозил такую глупость типа "давай я засуну свою бошку в микроволновку, и мы умрем вместе?". поэтому чимин не говорит. мин юнги — лучшее, что могло случиться с этим ебаным миром, поэтому он не должен растрачивать его жизни по пустякам. чимин хочет, чтобы юнги продолжал жить, и хотя-бы в одном из его бесконечных путей, у них все было хорошо. ведь они заслужили этого, да? мыльный фонарь погас, и бетоновая тропинка исчезла в ноябрьской темноте. чимин сидел на лавочке, когда в конце улицы раздался страшный грохот — фонарный столб наконец-то свалился и раздавил крылья какой-то птице. - почему именно юнги? чимин сам не знал. юнги был с ним еще тогда, в их сумасшедшем подростковом детстве; он иногда залазил в окно чиминовской спальни, жутко пьяный, распаленный, присаживался на край мягкой кровати и лез целоваться. кажется, чимин еще тогда понял, что бессовестный бунтарь юнги создан именно для него; ленивый, идиотский, совсем безответственный взрослый ребенок — именно тот, кому принадлежало сердце чимина и именно тот, кто любил его до безпамятства. вот таким был мин юнги. возможно, поэтому чимин выбрал его. а может потому, что они курили одинаковую дрянь. но чонгук сказал что чимин тупица, а тэхен хлопнул его по губам, но чимин все равно согласился: ну да, он самый поганый тупица на свете. и зачем бить чонгука? но он его тоже ударил, потому что, лол, серьезно, эльф-тупица с оранжевым бластером вместо волос? кажется, все-таки есть еще кто-то, кто тупее его замечательного парня мин юнги. - — эй, ты снова за свое? намджун присел напротив него и стал внимательно разглядывать, как маленькие пухлые ручки ловко подхватывали выцветшие пряди и густо намазывали их безаммиачной вонючей краской. намджун никогда не любил, если чимин красился. краска — дрянь, ее запах — тоже сплошная дрянь, и чимин, покрытый этой тупой дрянью — супер дрянь и вообще пошел нахуй, рыжий педик. вот так они шутили. чимин был непротив; ким был его лучшим другом и обижаться на него за такие глупости было вроде как глупо, поэтому чимин всегда бурчал что-то вроде "отъебись, сосунок, дай мамочке закончить свое дело" или раздувал щеки и недовольно поглядывал на него время от времени. в общем-то, намджун, по-сути, тоже педик. и вся их большая семья — тоже. чимин улыбнулся. вот же. вместе выросли и свили любовные гнездышки тоже вместе. такое редко когда случается, поэтому чимин считал их всех особенными. чудесными детками. он тихо засмеялся, и намджун недовольно скосился. — не, только представь — все мы, вот все-все — мы блядские пидорасы, чертовы глиномесы и адские гомосеки. просто комбо какое-то, я не могу перестать удивляться. вроде изначально с девчонками мутили, а потом все по косой пошло-поехало, – чимин закончил с покраской волос и запихивал их в целофановый фиалетовый пакет. у него совсем не получалось, и намджуну пришлось помочь ему запихнуть эти идиотские оранжевые щупальца в фиалетовую шебуршню. чимин благодарно похлопал его по спине. — знаешь, мне кажется, тебе пора перестать краситься этим дерьмом, — ким неумело и с мальчачей грубостью стал мять острые плечи чимина. он тихо шипел про себя, но упорно держался и делал вид, что ему приятно; от намджуна обычно никогда не дождешься такого прилива нежности и заботливости. и что только разглядел в этой ледышке вечный романтик джин? — заканчивай реально, эта хуйня тебе слишком голову давит. лимонный чупа-чупс в ярко-желтой обертке грохается из карма намджуновских треников на твердую деревянную тумбочку и крутится. намджун подмигивает и машет рукой, медленно тащась из пропахшей каким-то говном ванной. он останавливается у дверного косяка — и педиком ты стал из-за нее дверь громко хлопает и баночка с краской громко врезается в нее, стремительно отскакивая вниз. намджун громко смеется, а чимин смотрит на перепачканный рыжий лоб, и теперь они смеются вместе: грубо и хрипло из коридора и звонко-пискляво из уделанной в медной дряни ванной. - кажется это было позапрошлой зимой или уже в начале весны, не так важно; снега было просто навалом — белые крупные хлопья все падали и падали без остановки, и их не успевали расчищать. пробки были невероятные, поэтому с-работы-на-работу чимину приходилось добираться пешком; не так затратно, как на метро, да и посмотреть на красивый (будем честны, чимин при всей своей ненависти к дождям, обожал зиму и снег) заснеженный сеул было весьма неплохой идейкой. как обычно, он шел вдоль узких улочек частного сектора с нагроможденными во всех уголках домиками с засыпанными блестящими крышами и прибранными аккуратными дворами, как обычно в наушниках и как обычно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. тэхен всегда говорил, что ходить в наушниках по улице — опасно. а чимин ничего не боялся. но тэхен говорил, что чимин просто обычный идиот, и он с ним всегда соглашался — так оно и было в действительности; пак чимин полный самый главный идиотимбицилдебилдурактуповка и что там еще придумал тэхен, и не раз ему приходилось расплачиваться за свое бесстрашие (легкомысленность). но жизнь его давно уже ничему не учит, тэхен тоже, да и, в принципе, чего ему бояться — смерти? очень смешно. холодный снежный комок прилетел ему точно по затылку, опасно накрениваясь к шивороту его замшевой курточки. чимин так и застыл; с руками в разные стороны и покачивающимся туда-сюда рюкзачком. сзади кто-то знакомо хрипло засмеялся, и ему в спину снова прилетело несколько снежков. — эй, и долго ты собираешься так стоять? — мин юнги. тупой осел, который только что толкнул его в сугроб и закидал снежками, как ребенок из четвертого класса началки. чимин раскраснелся и смешно надулся, прямо как рыба фугу. юнги глядел на него сверху и тихо смеялся; он схватил его за розовый капюшен и потащил по снежной дорожке из белых-белых сугробов куда-то внутрь домов. чимин видел только бледное фиалковое небо и квадратные края чужих заборов, ему вроде как было вовсе неплохо вот так вот поскользить по снежным дорожкам как-будто он — лыжня, но липкий снег неприятно забивается в карманы его джинс и мочит его любимую замшевую курточку. но юнги тащит его, а чимин продолжает покорно валяться у его ног и гордо смотреть в бледное фиалковое небо с чужими заборами по краям. сугробы были большими и пушистыми, но жуткими ледышками морозили чиминовскую спину. юнги посадил его на один из снежных бугров, пока сам копался в куче ненужных картонных коробок и прочего мусора. он, конечно, не объяснил, зачем копается в помойке, но чимин уверен, что если бы он даже и попытался это сделать — ситуация вряд-ли бы стала выглядеть понятнее и не была бы такой стремной. вокруг, конечно, никого не было, только собаки с соседних участков тоскливо выли и прятались в свои теплые будки поуютнее, да и ледяные невысокие крепости из снега угрюмо стояли и отказывались быть хотя-бы чуть-чуть потеплее. скорее всего, чимин сильно простудится, и возможно ему даже придется взять отгул, но юнги это, видимо, не слишком-то и беспокоит; он продолжает перебирать картоновые листы и что-то тихо бурчать себе под нос. наконец, отыскав в картонном ворохе нужный громоздкий длинный кусок, он швырнул его перед чимином. — ну что, красавица, садись, — юнги присел перед ним на корточки и по-дебильному улыбнулся. его неумело осветленные чимином волосы торчали в разные стороны из-под черной шапки со смешным пумпоном вверху, которую юнги всегда затаскивал выше ушей. он выглядел полным идиотом, но юнги считал, что эта шапка и замерзшие красные уши делают его крутым. дебил. — покатаемся? дебил в квадрате, подумал чимин, а юнги продолжал улыбаться. он смотрел на него так весело и так задорно, что чимину на секунду показалось, что мужчине, сидящему перед ним, вовсе не двадцать шесть, а четырнадцать и они снова в средней школе; и они снова глупые подростки, юнги все еще не может правильно выражать свои чувства, и он только что пробрался к чимину в окно спальни и романтично по-пацански вытолкал его на улицу, на снежную предрождественскую улицу и заставил тащить свои санки. и что же это получается, юнги всегда был таким кретином? — нет, — чимин с трудом поднялся с пушистого сугроба и отряхнул свою задницу. юнги все еще продолжал сидеть и глупо улыбаться. паку вдруг подумалось, что он просто завис — вот так вот он сидел, ну невозможно же так долго улыбаться! — я опоздаю на работу. юнги поднялся за ним. он наконец-то перестал улыбаться, но теперь его лицо выглядело очень расстроенным, поэтому чимину вдруг стало так жаль, что он сказал это — "я опоздаю на работу", господи, серьезно? разве какая-то работа важнее любимого человека? ну и чимин, ты просто монстр! — я куплю тебе кофе, — чужие теплые руки обхватили запястье пака. чимин так удивлялся: юнги всегда был теплым, даже когда не носил перчаток и трогал снег своими горячими ладонями, и он таял-таял у него в руках, а они все равно оставались такими же теплыми. чимин завидовал ему; но юнги всегда делился с ним своим теплом. он со всеми делился. — пожалуйста, останься, чимин? мин выглядел слишком потеряно; он сжимал чужое запястье так крепко, как будто если чимин сейчас уйдет — он больше никогда не вернется. ему так не нравилось, что он сказал это. "яопоздаюнаработу". дерьмо, честное слово. пак молча натянул ему шапку на уши, смазанно поцеловал в красный остывший нос и плюхнулся на картонку. юнги победно улыбнулся, вытер холодные сопли и удобно присел, крепко обнимая чимина со спины. — эй, рыжая стерва, — бурчал он сзади, и, как чимин уже успел выучить, тянул свои тонкие обветренные губы трубкой куда-то в никуда. глупая привычка у него такая, но до чертиков милая. — я люблю тебя шепнул он ему куда-то в шею и толкнулся. картонная ледянка с запахом протухшей яичницы вместе с визжащим чимином и хохочущим юнги стремительно понеслась куда-то вниз, со склона, к замершему и покрывшемуся тонкой корочкой льда берегу. грязные снежные хлопья отскакивали от резиновых подошв и больно хлестали по красным улыбающимся лицам; сердце чимина наконец-то радостно билось и он вдруг осознал: живой. он и юнги. живые. - однажды чонгук сказал ему : "если бы мы вместе с тобой пошли в диснейленд, я бы купил тебе мышиные уши, потому что ты такой же короткий и противный крысеныш", а чимин дал ему по шее, потому что крысы и мыши — это разные вещи. тогда чонгук выдал "мне все равно. где твое корыто с деньгами?" и снова получил любовную оплеуху. а сейчас чимин, миновав злостчастный парк со злосчастными фонарями, важно шагая по облупившемуся мокрому асфальту вдоль яркой красивой улицы предразвлечений, направлялся в этот тупой диснейленд за этими самыми мышиными ушами. петляющая различными зигзагами дорожка постепенно становилась ровнее, а вскоре была усеяна по краям небольшими светильниками-лампочками на солнечных батареях. по мере приближения к диснейленду улица становилась все ярче и живее, редкие антикварные лавки сменялись толпой всевозможных киосков со сладкой ватой и прочими сладостями и пряностями, и вот, уже у подножия, маленькая улочка вдруг стала громадным арбатом, переполненым людьми. их было так много, и все толкались, смеялись и громко говорили о чем-то, всё куда-то спеша, хватаясь за юбки, за сумки, за полиэтиленовые ручки, за рукава и запястья; и чимин вдруг почувствовал себя лишним на этом празднике жизни. кажется, среди пурпурно-розовых и оранжево-красных, он был незначительным блеклым серым пятном, что бросалось в глаза и раздражало сетчатку своим грязным светом. грязно-рыжий непрошенный ребенок-сирота, он выглядел так, как будто забрел сюда совершенно случайно, как если бы он потерялся и совсем забыл, где находится его дом. возможно, все это — исключительная правда. возможно, чимин и вправду просто затерялся, и сейчас кто-нибудь ввиде юнги или намджуна отыщет его и обязательно вернет домой. но чимин был здесь один; чужой и нежеланный он все-таки пришел сюда в одиночку, к живым людям, на их праздник, который ему вовсе непонятен и очень далек. зачем? чимин понимал лишь отчасти свой редкий поступок; возможно, ему хотелось просто расслабиться и исполнить мечту чонгука, а возможно, он просто хотел наконец-то познать обывательские радости от чувства жизни внутри. в любом случае, в этот вечер чимин хотел быть счастливым. и чувствовать, как мирно бьется сердце под его ребрами — признак того, что он все еще жив и что он все еще существует. американские горки встречают его жуткими девчачьми визгами и адскими воплями, что на секунду отбивает желание идти туда; во второй раз оно отпадает из-за контролера, который "малыш, где твоя мама?" и с тупой улыбкой продолжал сам хохотать над своей неменее тупой шуткой. черт, чонгук продолжает издеваться над ним даже сейчас, когда между ними десятки тысяч километров. он сел на хвост, и, к счастью, к нему больше никто не стал подсаживаться; когда они тронулись, чимин молился, чтобы мышиные уши не слетели с него на резких оборотах и на очень медленных петлях, а еще чтобы в конце концов он не ушел отсюда оглохнувшим. впереди кто-то истерично засмеялся; и чимину подумалось, что если бы здесь были тэхен и чонгук... скорее всего, тэхен бы совсем не держался за ограничитель и махал руками туда-сюда, громко-громко смеясь, а чонгук бы молча нервничал и хватал тэхена в объятия на особо опасных моментах. чимин улыбнулся. если бы с ним только был юнги... вероятно, он бы кричал громче всех, и чимин на сто процентов уверен, что его рот был бы ужасно грязным к концу поездки. их бы точно выгнали после. но сейчас чимин один. с ним нет ни тэхена с чонгуком, ни юнги, ни даже намджуна — он один, молчит и улыбается. он катается еще на трех вертушках, едет в тоннель любви один и ловит сожалеющие взгляды на себе, когда начинает реветь из-за того, что представил рядом с собой юнги и расстроился, стреляет в тире и выигрывает небольшого плюшевого кота с оторванным ухом, ест сладкую вату и горячую картошку, а потом стоит в бесконечной очереди на колесо обозрения. оно очень большое и красивое, и чимин уже давно хотел побывать в нем, прокатиться так высоко и посмотреть на ночной сеул. всю жизнь хотелось. он был счастлив и трепетал от ожидания. но его настроение изменилось, как только он сел в кабинку. тоска одолела невыносимая; вид, конечно, был просто чудесным — он видел блестящий неоновый мегаполис, разноцветные забитые дороги, даже смог разглядеть свою больницу и парочку знакомых небоскребов, он видел бескрайнее темное небо с миллионами звезд и одинокой желтой луной, и ему хотелось плакать. чимину хотелось разбить это чертово стекло и выпрыгнуть из этой злосчастной кабинки раз и навсегда, чтобы больше не возвращаться. когда колесо вдруг остановилось, на самой-самой верхушке, чимину стало нестерпимо больно и он отчаянно завыл и заплакал, а люди внизу, как проклятые, закричали и засвистели. это чертово колесо останавливают только для поцелуев. луна светила на него своими холодными лучами, и паку думалось, что сейчас, среди тысячи людей, что собрались внизу, в этот вечер, она единственная, кто его понимает. он вдруг вспомнил юнги и его теплющие руки, и ему стало совсем невыносимо. должно быть, чимин сейчас выглядел слишком паршиво: его темная подводка, скорее всего, разлилась слезами по его щекам, перемешавшись с совсем неводостойкой тушью для ресниц, превращая чимина в канонного трубочиста. ну, или в полного неудачника; хотя второй вариант ему нравился гораздо меньше, чимин понимал, что это настоящая правда. ходить в диснейленд в одиночку настоящее самоубийство, подумал чимин, и спешно покинул злосчастный парк, утирая с лица черную краску и непрошенные слезы. мышиные уши покорно светились диодами в сердитой тьме ночного сеула, пока чимин пытался. отчего же ему так обидно? - этот хэллоуин был действительно жутким. — я разбил твою гипсовую рамку с тигром, — мямлил тэхен, переодетый в сабринумаленькуюведьму, пока его огромнейшая темно-фиолетовая шляпа качалась туда-сюда. у него был ужасный грим; бледная мука осыпалась на его плащевые плечи при каждом шевелении, и чимину казалось, что еще немного — и тэхен рассыпется сам. жуткое зрелище. — ты просто слепишь мне... — чимин, у тебя невероятно чудесный костюм липрикона! — их огромный зал наполнился восхищенными возгласами только что пришедшего вампира-чонгука. он выглядел потрясно. серьезно, он выглядел слишком горячо в обтягивающем костюме с бабочкой и поднятым воротником. его губы были красными и тонкие острые клыки-импланты выглядывали из-под них. — выглядишь пиздец реалистично... все бы ничего, да вот только чимин был без костюма. а чонгук полный засранец, который, кажется, и на том свете найдет способ как подъебаться. жестокий противник, который не знает границ и поражения — вот таким являлся сопляк чон чонгук, который изводит пака уже второй год. сокджин в костюме земляничной феи (поспорил намджуну, который, кстати, был сегодня мразотной барби) увел чимина в тэхеновскую комнату и стал увлеченно малевать ему лицо. кажется, чимин сегодня собирался быть джокером. по крайней мере, он надеялся, что будет джокером. нет, серьезно, этот хэллоуин — самый жуткий день за всю историю пак чимина. если бы он знал, что станет вторым тэхеном, только к ужасному мукопаду прибавится кроваво-красная фигня, которая занимает всю нижнюю половинку чиминовского лица, он бы ни за что не согласился на это дерьмо. нет, серьезно, он выглядел как мертвец, который нажрался арбуза. чонгук точно убьет его сегодня. они все его доканают, и этот хеллоуин станет последним для чимина. чонгук ничего не сказал. он просто упал на черный коврик с изображением паутинки и начал задыхаться. тэхен восхищенно охал и ахал, называл чимина сестричкой и постоянно фоткал, пока джин горделиво улыбался и вытирал пролитое намджуном шампанское, хлопая его по спине. пожалуй, реакция намджуна была самой чудесной: его глаза стали вдруг европейскими, а сам он зашелся в диком кашле и его шампанское лилось, кажется, даже вместо слез. просто чудесно, думал чимин. чонгук все еще пытался сказать что-то, но пока что у него выходило совсем не очень. потом пришел юнги. и все ахнули. даже чонгук. он наконец-то задохнулся. это пиздец, думал чимин. это полная сербская хуйня, думал он, потому что его чертов парень, мин юнги, принял вечеринку с костюмами слишком серьезно. пожалуй, в этот раз он с чистым сердцем может забрать кубок за самый лучший в мире костюм ебаной харли квин. его тонкие ножки (господи, они были даже лучше чем у девочек из snds) смотрелись просто убийственно в порванных черных колготках в блядскую сетку и в очень-мега-максимально-сильно коротких джинсовых шортиках. чимин двадцать пять раз проклял этот чертов день. а потом посмотрел выше и сдох: на голове юнги пестрели длинные блондо-сине-красные длинные хвостики, черт, а его прекрасное намакияженное лицо? он держал в руках бейсбольную биту, которую они по-приколу на днях купили вместе, и блядски закусывал губу, насмешливо поглядывая на зависшего чимина густо подведенными глазками. первым ожил чонгук. — блять, хен, это нормально, если я сейчас очень хочу тебя трахнуть? он ловит на себе сразу три пары угрожающих взглядов и пристыженно утыкается носом в мягкие ворсинки ковра. чимин все еще ничего не может сказать, он хватает ртом воздух и не может сообразить: закрыть этого тупого идиота собой и отправить домой или хорошенько врезать чонгуку? — если не закроешь свой рот, я вставлю эту хуйню тебе в анус, придурок, — прохрипел юнги, брезгливо перешагивая через чонгука к столу. он отбирает у совсем охуевшего намджуна бокал с шампанским и выпивает. — господи, эта вечеринка просто отстой, я, бля, ненавижу этих людей. он смотрит на намджуна еще пару секунд. все молчат. — чонгук, в таком случае, ты не хочешь трахнуть намджуна? — юнги оценивающе оглядывает кима с ног до головы. выглядит он очень по-трансвеститски. — сегодня у него тоже девчачий прикид. давольно-таки сексуально. он оттягивает красные лямки лифчика на спине намджуна и резко отпускает их. они громко шлепаются о чужие лопатки, и ким отчаянно взвизгивает. всем в зале становится очень больно. юнги медленно подходит к умершему чимину и нежно целует его. — господи, солнце, ты настоящий урод, — мин смотрит на него с ласковой жалостью и заботливо сдувает с его кислотно-зеленых волос крошки муки. — но я все равно люблю тебя. чимин приходит в себя и ему вдруг становится смешно. он смеется; очень громко и заразительно, а через пару секунд они смеются все вместе: печальный намджун, которому досталось больше всех, заботливый сокджин, который все еще продолжал натирать столы от шампанского, озлобленный тэхен, который крепко вцепился в черные локоны чонгука, доблестный чонгук, который полный идиот, и юнги. просто замечательный сексуальный юнги в костюме харли квин. чуть позже, они начинают играть в "я никогда не" и чимин остается самым трезвым из всех. он выпивает всего около трех раз и то мухлюет: подливает себе безалкогольное пиво и с улыбкой наблюдает за своими совсем пьяными друзьями. ему весело. сейчас, здесь, он снова чувствует, что живой. он смеется, и все смеются вместе с ним, он улыбается, и ему улыбаются в ответ; он чувствует себя самым счастливым, когда юнги лезет к нему с пьяными поцелуями и просит потрогать его красивые волосы, он чувствует себя самым нужным, когда тэхен просит чонгука сфотографировать лучших сестренок в мире и когда сокджин гладит его по наскоро выкрашенным волосам, неся какую-то абсолютно милую чепуху. ему кажется, что все наконец-то стало как раньше, пока внезапно не раздается намджуновский вопрос. "я никогда не был смертельно болен" и чимин впервые за весь вечер выпивает по-настоящему. - — знаешь, хен, иногда мне кажется, что ты не из этого мира, — задумчиво тянет чонгук, внимательно разглядывая читающего чимина. тот нехотя отрывается от книги и вопросительно смотрит на чонгука. — ты как будто не живешь здесь и сейчас, а просто притворяешься, что делаешь это. как будто ты не пак чимин, которого я знаю, а пришелец в теле моего карликового друга. философски изрекает чонгук, укладываясь поперек чиминовских коленей. чимин красноречиво поглядывает на него сквозь стекла своих читательных очков и закатывает глаза. — черт, парень, ты меня раскусил! — он наигранно кусает пухлые губы и хватается за сердце. — на самом деле я действительно пришелец и убил того идиота чимина, вытащил его ма-а-алюсенькие мозги и съел. он был таким тупым и противным, как ты вообще мог с ним дружить? кстати, твоих остальных друзей ждет тоже самое, — пак картинно сморщился и вздохнул. чонгук лежал внизу и смотрел на него как на идиота. — возможно, прямо сейчас мой знакомый пришелец ест мозг тэхена. чонгук закатил глаза, сказал что чимин безнадежный дебил, и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью. через пару секунд он услышал гудки и обеспокоенное чонгуковское "тэхен, ты в порядке? рядом с тобой нет никого, кто мог бы быть похож на пришельца?" и беззлобно рассмеялся. самое грустное то, что чонгук оказался прав. - чимину было ужасно страшно. он снова забрел в какой-то двор и снова сбился с дороги, потому что ему совсем не хотелось возвращаться домой. его отключеный телефон валялся где-то в кустах, недалеко от их с юнги подъзда. конечно, чимин не должен был поступать так. должно быть, мин юнги, его прекрасный парень, сейчас очень сильно переживает и не находит себе места, но чимин уверен, что он должен так поступить. потому что так будет лучше для всех. потому что он больше не может притворяться и потому что сейчас он действительно верит, что этот месяц — последний. вчера он блевал кровью. и ему было ужасно страшно, когда намджун застал его за этим дерьмом. никогда так страшно ему еще не было. никогда так противно от самого себя, от своей гребанной лжи. чимин еще никогда не чувствовал себя настолько безнадежным. и ему безумно хочется плакать. он останавливается и падает на холодный асфальт, сжимаясь от колючей боли внутри. ему повезло; рядом совсем никого нет, поэтому он может позволить себе в последний раз поступить нечестно. чимин плачет и давится своими горькими слезами, крепко сжимая шарф мин юнги у себя на шее. все, о чем он думает сейчас это "боже, юнги, ты когда-нибудь простишь меня?" и ревет от злой обиды внутри. ну почему, почему, почему, почему, почему? почему, черт возьми, зачем это случилось именно с ним? - — эй, чимин, ты меня слушаешь? они сидели в теплой кофейне рядом с вокзалом, откуда прибыл тэхен пару минут назад. чимин смотрел на него, пока тэхен болтал о своих путешествиях по европе, и витал в своих бесконечных мыслях, улавливая совсем малую часть из его долгих, наверное, очень интересных рассказов. пак смотрел на него и восхищался; тэхен сейчас казался самым сильным человеком из всех, кого знал малыш чимин. пак тихо айкнул, мило улыбнулся и извинился. тем не менее, тэхен все равно закатил глаза. — вообщем, солнышко, — он деловито отпил горячий ванильный латтэ из пластикового стаканчика и мило улыбнулся. — если у тебя есть проблемы — нужно решать их. лучше делать фигню, чем не делать вообще ничего, м, согласись? он смотрел на него ласково, держа маленькую ладонь чимина в своей. потом он вновь улыбнулся, но как-то печально, как будто бы вспомнил что-то не очень приятное, и тихо закончил. — настанет время, и ты будешь жалеть, что ничего не сделал, когда у тебя была прекрасная возможность сделать наоборот. сколько бы ты не бегал, прошлое все равно настигнет тебя. и тогда ты уже не сможешь скрыться, — он поблагодарил за обед, надел свое нежное кремовое пальто, попрощался и расстворился в шумящей толпе вокзала. чимину вдруг показалось, что тэхена и вовсе тут не было; он оказался таким неуловимым и волшебным, как летний сон в самую прохладную ночь, и чимин никак не мог поймать его. даже в своем сознании. ким тэхен исчез, оставив чимина одного бороться со своими демонами. позже он окажется чертовски прав. - пак решает остановиться в хостеле неподалеку. на улице начался просто ужасный ливень; сегодня, кажется, все были против чимина. он завернулся в теплое махровое полотенце после душа и ему вдруг стало очень тоскливо. захотелось поговорить с тэхеном или чонгуком, без разницы, кто первым поднимет трубку. он просох, оделся, привел себя в порядок (насколько это было возможно в его состоянии) и спустился вниз к стационарному телефону. набирает заученные цифры и ждет. после десятого гудка снимают трубку. — алло? кто это? тэхен. сонный. чимин улыбается трубке и наматывает закрученный шнур себе на палец. он долго молчит, перед тем как ответить, потому что ему становится страшно. зачем он позвонил? чего он хотел? он судорожно выдыхает и крепче сжимает трубку. — как дела? — его голос дрожит. на другом конце провода удивленно охают. — чимин? — низкий голос тэхена мягко звучит из пластиковых динамиков. господи, ну почему он сейчас так далеко? —солнце, что-то случилось? чимин нервно сглатывает. боже, тэхен, случилось столько всего! вот что хочет сказать чимин. "пожалуйста, тэхен, помоги мне" — все хорошо. просто хотел услышать тебя. у вас все в порядке? как там чонгук? — он глупо улыбается пластиковой подруге в руке. на другой стороне слышится какая-то возня, а потом тихий сонный голос чонгука. кажется, он разбудил их. сколько сейчас в калифорнии? чимин совсем не подумал. — господи, ангел, ты напугал нас, —тэхен облегченно вздыхает. чимин тихо всхлипывает и изо всех сил кусает губы. боже, тэхен, ну почему ты не можешь обнять меня прямо сейчас и сказать "все хорошо, малыш чиминни, тебе нечего бояться"? почему, тэхен? — мы в порядке. хотим приехать в марте... господи, я так соскучился по тебе. очень не хватает тебя тут. чонгук тоже скучает. "пожалуйста, тэхен, останови меня" — я люблю тебя, — шепчет чимин и больше не может сдерживать слезы внутри себя. он так не хочет, чтобы тэхен услышал это дерьмо. — мне пора идти. я.. очень рад услышать тебя, лучший друг. — я тоже люблю тебя, чимин. ты знаешь, — ким тяжело вздыхает. скорее всего, он сейчас тоже старается на заплакать. тэхен ранимый, чимин уже выучил. он тоже скучает. ему тоже тяжело. чимин знает. чимин все знает. — пока, пакчим? до встречи, м? "пожалуйста, тэхен, спаси меня" — да, — он снова улыбается. это — худший расклад из всех возможных. снова притворяется. чертовски больно, чертовски больно, кто-нибудь, выстрелите уже наконец? чимин тяжело выдыхает и смаргивает крупные слезы с покрасневших щек. — до встречи, тэхен. он вешает трубку и поднимается к себе в номер. чимин окончательно разбился. сегодня. осталось пару часов. дождь продолжается всю ночь без остановки. - он трогает его за плечи со всей своей голодной нежностью и целует. неумело, так, как он умеет; с дикостью разбитого подростка, с сердцем, наконец-то принявшим самого себя. в комнате становится прохладно, и его теплые руки с влюбленной осторожностью прижимают ближе. чимин дышит его ментоловыми сигаретами и пропаленной кожей от старой косухи и задыхается. — блять, я не педик, — он хрипло смеется и целует рыжую чимновскую макушку. — но я, кажется, люблю тебя, чимин. мин юнги. одно имя, семь букв, а внутри чимина происходят самые настоящие ядерные войны и столкновения миллионов галактик; его пальцы дрожат, когда юнги нежно целует каждый поочереди, а сердце срывается на бешенный ритм, стоит юнги немного улыбнуться ему в ответ своей безумной улыбкой. они чертовски разные, пускай и выросли вместе, но юнги был самым настоящим хулиганом и плохишом, а чимин примерным пай-мальчиком, которому никогда не было суждено быть замеченным кем-то таким же крутым, как чудесный парень, что так трепетно держит его ладонь в своей. юнги никогда не любил таких, как чимин. пак часто становился свидетелем того, как он поступал со всеми этими хорошими ребятами на заднем дворе школы. и часто плакал, потому что знал: юнги ни за что не посмотрит на него. даже если они были лучшими друзьями когда-то в младших классах. даже если они сталкиваются нос к носу каждый раз, когда выходят из своих квартир. чимин был абсолютно точно уверен, что его чувства так и останутся безответными, если бы однажды вечером в его окно не ввалился пьяный мин юнги и не полез к нему целоваться. да, думал чимин, они провели целую ночь вместе. да, думал чимин, юнги потрясно целуется. хотя, ему было не с чем сравнивать, но он почему-то думал, что все-таки юнги действительно клево целуется. по крайней мере, чимину жутко нравилось, до бабочек в животе и поджатых пальчиках на ногах. да, думал чимин, он ни чуть не жалеет. но ему всегда было больно. юнги приходил только ночью, а с рассветом вновь исчезал, оставляя чимина одного и заставляя каждый раз думать, что это был всего лишь сон, очередной розыгрыш от его поехавшего сознаня. чимину было страшно думать, что все эти ночные визиты были всего лишь игрой его разума, психопатическим миражем. ему просто хотелось ощущать губы мин юнги на своих и дышать его сигаретами каждый день, каждый час и каждую секунду. а потом он перестал приходить. чимин искренне ждал и верил, что юнги вернется и даже стал шире открывать окно в свою спальню, чтобы ему было удобнее пролазить, но мин юнги так и не появился в его кровати ни на следующий день, ни через неделю, ни даже через месяц. он не видел его на лестничной клетке и в школе его тоже не было; он порывался несколько раз подойти к его друзьям и разузнать, что же все-таки случилось, но каждый раз останавливал себя, так и не рискнув хотя-бы пройти мимо. чимин продолжал упорно ждать своего бешенного принца, храня на себе все его горячие неумелые поцелуи и ласковые пьяные объятия. ему было чертовски тяжело с каждым днем и безумно хотелось найти этого подонка и сказать, как сильно чимин его ненавидит. только вот, чимин ни капли его не ненавидел. любил с каждой секундой все сильнее и продолжал глупо надеяться, что его не оставили. и юнги вернулся. спустя полгода он все-таки залез в окно пак чимина, теперь уже трезвый и полностью осознавший свои чувства. он так сильно любит пак чимина, этого несносного ребенка, что совсем не умеет скрывать свои желания и которому так нужен кто-то, кто смог бы защитить его от бесконечной злобы этого мира. юнги стал взрослым. юнги стал сильным и теперь он сможет быть рядом с чимином и сможет постоять за того, кого он так сильно любил всю свою жизнь. мин сгребает чимина к себе, беспорядочно целует его куда придется и ласково шепчет на ушко, что больше никогда не уйдет и что чимину больше не нужно бояться. они снова проводят вместе всю ночь, медленно целуются, и юнги рассказывает свои дикие истории, когда солнце начинает выползать из-за гор. юнги собирается уйти, но прохладная зацелованная рука чимина хватает его и пак тихо надрывно шепчет: — останься? и юнги остается. на всю жизнь. - чимин только что собрал свои вещи и отвез их в ближайшее аэропортовское хранилище, оставив записку и ключи на рецепшене. он медленно шел пешком до любимого моста в сеуле, с которого было видно весь город и даже чертово колесо. чимину очень нравилось это место. он уже давно присматривался к нему. все называли его "мост, где сбываются мечты", и чимин всегда удивлялся, как иронично складывалась его судьба. он шел неспеша, пружинистыми широкими шажками и улыбался прохожим. они, кажется, совсем не понимали: какого черта этот ненормальный в понедельничное утро отвешивает всем улыбки и чуть ли не светится от радости? но чимин ничуть не сердился на них — однажды они поймут, почему он был так весел и добр в этот день. однажды они все поймут, и чимин будет счастлив. пока он находился в кванджу, он все думал о чонгуке. все-таки чонгук замечательный друг, даже если он постояно подтрунивал и обзывался. пак действительно думал, что если просто взять и вычесть чонгука из его жизни — она будет слишком скучной. чон никогда не был плохим, и чимин это знал. а еще он знал, что этот золотой ребенок никогда не шутил над ним исходя из корыстных побуждений. чонгук всегда все видит; от него невозможно что-то скрыть. и теперь, когда чимин стоял над глубокой водной пропастью, всматриваясь в ее темное дно, он думал, что ему будет очень жаль чонгука. этот ребенок будет расстроен. и чимину так не хочется разочаровывать его. почему все не может быть по-другому? / (почему все не может быть не с чимином?) - этот день чимин запомнил на всю жизнь. пожалуй, это воспоминание из детства было самым ярким и самым любимым для чимина. он до сих пор, спустя столько лет, помнил тот день в мельчайших подробностях; этими воображаемыми картинками он не делился ни с кем, кроме себя. оно было скромной личной тайной для него, и в периоды своей самой печальной грусти, он всегда обращался к нему. в тот день тэхен собирался уезжать, и чимин хотел сделать для него этот вечер особенным, поэтому, дождавшись сумерек, он, приготовив большую пятилитровую банку, направился на пустырь, чтобы поймать светлячков. он помнит, как колючая пшеница щекотала его ноги, как всякие букашки залазили в его резиновые тапки и как он ловил своими маленькими ладошками шустрых светлячков. он бегал там очень долго, пока солнце совсем не село за гаризонт, и ему было так... волшебно? да. ему было замечательно волшебно... он держал в руках эту огромную банку, он бежал на встречу к тэхену и думал, что в этой стекляшке он тащит целую горсточку маленьких звезд. когда чимин торжественно вручил тэхену эту банку, он видел, как чужое лицо озарила самая настоящая счастливая улыбка, как тэхен взбодрился и отвлекся от своих страшных мыслей, и его сердце приятно сжалось. тогда чимин подумал, что его предназначение состоит в том, чтобы дарить людям счастье. чтобы исполняя чужие мечты, видеть на людских лицах счастливые улыбки и слышать их трепещущие сердца. тогда чимин понял, зарывшись в теплых травах пустыря, что настоящее счастье для него состоит в том, чтобы делать других таковыми. быть полезным. вот, чего он хочет на самом деле. - — привет. чимин услышал знакомый облегченный вздох на другом конце провода и впал в неминуемое отчаяние. — господи, где ты был, чимин? ты знаешь, как сильно я переживал за тебя, идиот? ты, блять, знаешь, что было со мной... чимин прервал его громким отчаянным всхлипом. почему он так поступает? — юнги... — он звучит так жалобно. противный жалкий трус, думает чимин, а сам продолжает безмолвно глотать слезы и вытирать сопли. юнги замолкает. — у меня рак. это полный провал, думает чимин, и крепче сжимает красный поручень. он готовился всю ночь, он продумывал в своей голове тысячу диалогов, он был готов абсолютно ко всему, кроме самого разговора. чимин даже не мог представить, насколько это окажется тяжело. ему так стыдно, ему так чертовски стыдно что он снова дал слабину, что он снова оступается и причиняет боль любимым людям. ужасен, просто ужасен. — и мне осталось жить тридцать один день, — его голос дрожит. он знает, что юнги сейчас очень больно. он знает, что поступает неправильно. ему не нужно было звонить. чимин должен был оставить все, как есть. но почему же его чертово сердце такое глупое? — я люблю тебя, юнги. мин наконец-то приходит в себя и начинает что-то шептать. кажется, он тоже плачет. — послушай, чимин, пожалуйста, скажи где ты и я сейчас заберу тебя, мы вместе поедем к доктору и он назначит тебе ле... — прости. чимин судорожно вздыхает и вешает трубку. через пару минут пластиковая дверь телефонной будки с приглушенным стуком захлопывается, и чимин начинает бежать обратно, к мосту. он оглядывается каждый шаг, как будто мин юнги должен был вылезти оттуда прямо сейчас и остановить его. но ничего не происходит. - — если ты умрешь, я умру вместе с тобой. юнги с улыбкой смотрел на краснеющего чимина из-под длинной мокрой челки. чимин только что высветлил ему волосы и сейчас сушил их. — хен, прекрати, ты говоришь так клешированно, что мне становится страшно, — он закусывает губу и аккуратно наматывает мокрый белый локон на расческу. — я тоже. он включает фен, надеясь, что юнги ничего не услышал. чимин знает, что сказал правду. он не сможет без юнги. но юнги слышит. и юнги без чимина тоже. - плечи чимина ужасно болят от тяжелого груза прошлого, что с каждым пройденным сантиметром тащит его назад все сильнее. впереди ничего нет; только красные железные прутья с сотнями замочков и темная-темная вода. позади все самое ценное, все то, что так радовало его каждый день и то, что заставило оказаться здесь. чимину так страшно, но совсем не за себя; ему страшно за юнги, за его первую и последнюю любовь в этой жизни, ему страшно за малыша чонгука, который знал, но ничего не сделал, ему страшно за тэхена, его лучшего друга, который не смог его услышать, ему страшно за намджуна, который был для него старшим братом и за милого сокджина, что так бережно хранил все его тайны. ему так страшно, что он хочет взорваться прямо сейчас и исчезнуть навсегда, чтобы только в голове не всплывали печальные лица друзей. ведь он все делает правильно? чимин останавливается и сжимает чугунное ограждение. он глубоко хватает легкими воздух и старается прийти в себя. медлит. чимин снимает свои зеленые конверсы и крепко сжимает их в руках. рядом никого. ему все еще жутко страшно. ему все еще хочется вернуться обратно, но он не может. теперь уже слишком поздно. он, дрожа, залазиет на красные перила и разворачивается назад, сталкиваясь с прошлым лицом к лицу. он видит всю свою жизнь. он видит свою скромную тайну, видит их первый поцелуй с юнги, видит улыбающегося чонгука и улыбается в ответ. теперь он свободен, думает чимин, и падает вперед, где ему ничего не видно и никто ему не улыбается. он падает вперед и плачет в последний раз, когда вода громко обнимает его вечно холодное тело и заполняет собой его легкие. чимин не закрывает глаза. и чимин продолжает улыбаться. он не смыкает глаз, даже когда его тело распирает от дикой режущей боли внутри, когда он окончательно захлебывается навеки своей холодной подругой, и чимин все еще улыбается. он вдруг вспоминает, что совсем ненавидит воду, и последнее, о чем он думает, прежде чем сладко заснуть, является его любимая клетчатая рубашка. сегодня он в ней, но он совсем не планировал ее надевать. чимин наконец закрывает глаза. вода уносит его ко дну, и он не сопротивляется. ему сейчас так холодно. красивые маслянные подсолнухи блестят в кармане его рубашки. калифорния... наверное, сейчас там тепло. - одинокая пара изношенных зеленых конверсов аккуратно блестит возле красной ограды. десятки обычных зевак и людей в форме. куча машин с раздражающими мигалками. он один. теперь один. юнги присаживается рядом и прижимает обувь к себе. он смотрит, как синий труп его мальчика вылавливают чужие люди, которых он никогда прежде не видел. бедный, бедный любимый чимин. юнги заходится в истерических рыданиях и шепчет как мантру "я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя", пока десяток водолазов шарится по темному илистому дну в поисках его сердца. он падает на холодный асфальт под ноги чужих прохожих и больше ничего не говорит, только продолжает одними губами шептать то, что он не успел.