***
— Кажется, он приходит в себя. — Думаешь, будет злиться из-за меча? — Ш-ш-ш! — Это не простой меч. Гэндзи было больно. Буквально всё болело. Голова, руки, плечи, колени, ступни, чёрт возьми, ступни! Он чувствовал себя как один огромный ушиб, который болит от каждого биения сердца. Несмотря на это, он попытался открыть глаза. Всё размывалось и кружилось, отказываясь остановиться на месте. Гэндзи затошнило от этого, и пришлось закрыть глаза. Кто-то сжал его руку, уговаривая очнуться. — Гэндзи, ты меня слышишь? Киборг не смог сдержать глубокий стон. Дзенъятта. Его голос так близко, как будто он рядом, живой и ждёт ответа. Может быть, у учителя никогда и не искажался голос, и это его личное горное безумие. — Гэндзи. — Руку снова сжали, сильнее, чем нужно. Больно. — Пожалуйста, ответь. — Да, я вас слышу, — его голос неузнаваемо скрипел. Даже говорить было больно. — Ты можешь двигаться? Гэндзи не знал. Даже открыть глаза показалось ему непосильно трудной задачей и он старался изо всех сил. Киборг попробовал двинуть правой рукой; волна острой боли прошла по всей длине руки до шеи, заставляя его снова застонать. — Не этой, парень. Ты её сломал, пытаясь убить каменный указатель. Кто это? Гэндзи попытался снова открыть глаза и заставить мир прийти в порядок, и тот, наконец, медленно собрался. Он в постели, не самой удобной, в небольшой комнате с одним окном и стеллажами с электроникой по углам. Его брони и металлического покрытия нигде не было видно, темно-красная синтетическая кожа была раскрыта. Даже более сложные части его шлема сняты. Всё, что можно было снять — сняли. И на него пристально смотрели. С одной стороны стоял старик с проседью в волосах. Он выглядел тщедушным и хилым. Позади него была молодая женщина с лицом, усыпанным веснушками, которая вытягивала шею, выглядывая из-за плеча старика. С другой стороны сидел Дзенъятта. Гэндзи тут же сел и почти был готов упасть назад потому, что в голове закололо, когда поток крови отлил от неё. Дзенъятта вытянул руку и толкнул ученика назад на подушку. Гэндзи мог только лишь смотреть на учителя, прищурившись от боли. Всё вокруг снова поплыло, на этот раз от слёз. Он так много их пролил за последнюю неделю, но, похоже, что они ещё есть. Учитель выглядел по-другому. Его рука была целая и тёмного цвета, с частями, которые не подходили друг другу, как заплатки. Второй руки всё ещё не было, но разорванное плечо было полностью удалено, а из пустого разъема куда-то вниз, под то, на чём он сидел, свисали провода. — Бернард, оставьте нас на минутку, пожалуйста, — сказал Дзенъятта старику, который смотрел то на учителя, то на ученика, а потом прочистил горло. — Да, да, конечно, пошли, Алисса. Рука сама не починится. Алисса явно не хотела уходить, её внимание переключалось с киборга на омника и обратно. В итоге она уступила и последовала за стариком. — Ты не сказал ему о мече, дедушка, — последнее, что она сказала, прежде чем дверь закрылась за ними. Дзенъятта ссутулился единственным плечом, поворачиваясь назад к ученику. Гэндзи не мог остановить слёзы, как будто открылся шлюзовой затвор на реке. — Я вас убил, — это признание причиняло боль не только горлу, оно заскрежетало где-то глубоко внутри груди. — Я видел, как вы умерли. Дзенъятта кивнул, пытаясь вытереть ему слёзы одеялом. От этого жеста у Гэндзи защемило в груди, и это побудило его говорить дальше, спотыкаясь на словах, которые причиняли ему боль образно и по-настоящему: — Я не хотел этого делать, я не… я был так зол. Я никогда не хотел вам навредить. Он потянулся к руке учителя, борясь с болью. Хотел снова дотронуться до неё, почувствовать, что всё это наяву. Дзенъятта здесь, с ним. Но даже сжав руку, он боялся, что она превратится в драконов, которые разорвут его на части и утащат на следующий круг страданий. Омник отстранился, и в этот ужасный момент Гэндзи показалось, что его страхи сбылись. Но Дзенъятта вытащил провода из разъёма плеча и заполз на кровать. Потребовалось немного усилий, ведь у него была одна целая и половина второй ноги, которые так же, как и рука, были залатаны тёмным металлом. Когда он, наконец, был уже на матрасе, то медленно лёг рядом с учеником, прижимаясь к нему. — Я знаю, — голос учителя звучал тихо и спокойно, искусственная уравновешенность вернулась к нему, к облегчению Гэндзи, — я уже очень давно простил тебя. Не может быть так просто. — Ты меня спас. Сдаюсь. — Ты — мой герой, Гэндзи, — Дзенъятта поддразнивал его, всего лишь слегка. Короткий удивленный смешок киборга был полон боли, напряженности и, может быть, даже всхлипывания, но он всё равно улыбался. — Учитель Дзенъятта, я вас люблю. После того сущего ада, с которым Гэндзи пришлось столкнуться до этой минуты, когда и погода, и вся земля, и даже его собственный разум восстали против него, сказать эти слова было не так уж и страшно. Учитель довольно загудел, прислонившись лбом ко лбу ученика и легко сжимая его пальцы. — И это я тоже знаю. Гэндзи выглядел как побитая собака, он и не ожидал какого-то ответа, но этот был раздражающе неопределенным. Через секунду он понял, что Дзенъятта снова дразнит его. Это было абсурдно. Как будто ничего не изменилось. Как будто Гэндзи не разрезал его пополам, не обнимал крепко, в то время как его последние слова, записанные и сохранённые, проигрывались в той одинокой пещере далеко в горах. Он был полностью прощён. Однако ему ещё предстояло простить самого себя. — И я тебя люблю, — омник прижал пальцы киборга к своему искусственному рту с ясным действием, несмотря на то, что это была всего лишь имитация. — Ты всё ещё злишься? Гэндзи попробовал представить, каким образом он может быть злым. Он жив, Дзенъятта жив, не совсем целый, но и не разваливающийся на части, и он любит его. Это все Ханзо. Корень проблемы. Потребовалось мгновение, чтобы разобраться в большом количестве чувств, которые он испытывал к брату. — Нет, — наконец, ответил он, придвигаясь ближе, несмотря на сопротивляющиеся мышцы. Он чувствовал только грусть, думая о том, что брат — единственная его оставшаяся семья. — Не думаю, что злюсь. Больше не злюсь. Но… как вы не злитесь? — Он всё ещё ломал голову над этим принципом всепрощения. — Гнев стал причиной наших проблем, — Дзенъятта задумчиво погладил щёку ученика, ловя несколько блудных слёз, — не думаю, что он же — разумное решение. У Гэндзи не нашлось аргументов против. — К тому же, сегодня хороший день. Ты, наконец, проснулся, а Бернард был так добр, что предоставил мне некоторые запасные части и убежище для твоего дальнейшего восстановления. Гэндзи кивнул, полностью вымотанный. Он чувствовал, как веки становятся тяжелыми, а размеренное гудение в груди Дзенъятты, по которому он так скучал, ещё больше подтолкнуло его к желанию поспать. — А что она говорила? — Киборг уже проваливался в мирный сон, но не смог не спросить. — О моём мече. Меч, вероятно, покрылся коррозией и ржавчиной. Гэндзи так и не очистил его от масла. — А, ну, — Дзенъятта прервался на мгновение, подбирая слова, — его постигла та же участь, что и твою руку. У Гэндзи не хватило сил даже на лёгкое раздражение. Хотя, где-то в глубине души он сделал пометку обвинить в этом Ханзо.Глава 3
16 декабря 2017 г. в 20:05
Как долго это длилось? Как долго он уже идёт? Как долго он уже не спал? Как долго сможет продолжать идти? Гэндзи шёл только потому, что это было легче, чем делать остановки. Легче, чем снимать с себя учителя и тратить силы на то, чтобы поднять его снова и продолжить путь. Но в чём он сомневался больше, чем в своей силе, так это в своей воле; он чуял спиной, что глаза драконов следят за ним.
Жуткая пещера осталась далеко позади. Эта разинутая пасть рассмеялась над его учителем, привязанным к его поверженной спине, когда он отступал. Рассмеялась над его трагедией и, не удовлетворенная этим издевательством, последовала за Гэндзи, разделившись на две, танцуя в воздухе и насмехаясь. Охотясь за ним. Постоянно напоминая о себе движением в уголках глаз, и которую трудно было чётко разглядеть в резком свете, отражающимся от снега. (Где ты оставил свою маску?)
Он позволил чудовищам мучить себя, а мысли были направлены на передвижение ног под ним, одна за другой. И затем снова. И снова. И снова. Вечность, как ему казалось. Он будет продолжать идти. Он не может остановиться. Из-за спины послышался искаженный звук нескольких слов, сказанных разом.
— Да, Учитель? — Гэндзи всего наполовину переключил внимание: его взгляд не отвлекался от ног. За последние дни от торса бесчисленное количество раз слышались ошибочные попытки запуска. (Насколько долго?) Похоже, Дзенъятта не понимал, что происходит, или даже не узнавал Гэндзи. Ученик отчаянно хотел просто признать его уже мёртвым, оставить в прошлом, позволить ему умереть с достоинством, а не таскать за собой этого призрака. (Очередного призрака.) Но не мог отказаться от надежды, что учитель вернётся, что его можно ещё починить.
— Говори гро- громче, мне немного тру-у-у-удно.
Подобные моменты делали только хуже.
— Вы умираете, Учитель. — Гэндзи проходил и через это бесчисленное количество раз, и каждый раз эта правда смыкалась тисками вокруг его груди. — Я вас убил. И ничего не могу с этим поделать.
Возможно, если он проговорит эти слова нужное количество раз, то Дзенъятта всё же уйдет. Примет решение за Гэндзи.
— Ниче- ни- го?
Искаженная реплика заставила Гэндзи вздрогнуть. Он не мог позволить этому продолжаться. Его учитель бормотал что-то бессмысленное, повторялся, потерянный в собственном отказе системы. Сложно было поверить, что у него внутри душа, внутри этой оболочки монаха, которого он узнал уже очень хорошо, безмерно уважал и оплакивал его смерть. Это плевок в лицо всему тому, что Гэндзи пришлось вынести. И теперь он не мог уже вытянуть себя из страданий. Но всё же цеплялся за надежду.
— Я… я делаю всё, что могу, — ответил обессиленный ученик, глядя на свои ноги. Каждый шаг, который он совершал, отдавался сопротивлением от его ног, вплоть до бёдер, но он продолжал снова шагать. (И снова. И снова. И снова.) — И это может быть то же, что и ничего.
Похоже, что призраку его учителя нечего было на это ответить.
Уставший киборг хотел остановиться прямо сейчас. Хотел упасть на эту горную тропу и восстановить силы или умереть — зависит от того, что из этого случится раньше. Но пока солёные слёзы оставляли дорожки на его уже исполосованном шрамами лице, Гэндзи продолжал идти. Он не хотел сдаваться, если есть хоть небольшая вероятность, что учитель будет жить.
«Ты всегда был слабым.»
Гэндзи остановился. Он не поднимал взгляд, а покачивался, как будто вспоминал, как это — стоять. Как это — не быть постоянно в движении. Почему-то он знал, кого увидит, когда поднимет голову.
Ханзо. Там, за снегом. Драконы, наконец, пришли за ним. Брат выглядел так же, как его помнил Гэндзи. Не постарел ни на день.
«Ни чести. Ни ответственности. Ни гордости.»
Мир покачнулся у киборга перед глазами, подчиняясь брату, среди снега, который таял с противоестественной скоростью, обнажая траву. Всё пространство воздуха наполнилось нежно розовыми лепестками, падающими из ниоткуда. Возвращение в Ханамуру. Где нет ни холода, ни гор, ни этой тропы, ни призрака, привязанного к спине. Здесь только Ханзо, Гэндзи и закипевшее чувство обиды, которое разгорелось в нём до полномасштабного ада.
«Ты — позор клана Шимада.»
Гэндзи усмехнулся, и ещё, пока его смех не перерос в безумный хохот.
— Нет больше клана Шимада, брат! Я сам растерзал его!
Ханзо не двигался, не реагировал.
— Всё, что осталось — это ты. — Гэндзи выставил наготове свой клинок. (Как долго он у него в руках?) — Теперь всё закончится.
Он чувствовал себя лёгким, как перо. Гнев высвободил запасы энергии, о которых он и не подозревал. Наконец-то он отомстит, прямо здесь, где всё и началось. И он убедится, что довёл дело до конца. Его конечности наполнились силой. Ханзо не единственный, кто может призвать дракона. Всё, что потребуется — всего лишь один удар. И он уничтожит его. Брат всё ещё не двигался, не принял его вызов. И не важно. Этот момент — его.
Дело так или иначе должно решиться. Гэндзи не был уверен как, но он это знал. Это простая истина, которую не нужно доказывать. Это было только так. Ханзо и не пошевелился, когда на него обрушился смертельный удар. Вместо этого он заговорил.
«И что ты будешь делать дальше?»
Ханамура исчезла. Вместе с ней пропал и Ханзо, и гнев, и энергия, этим же гневом порождённая. На их место пришла абсолютная тоска. Ощущение одиночества, смешанного с глубокой печалью, сделавшая киборга холоднее горного воздуха.
Да, что ты будешь делать теперь, Гэндзи?
Сможешь ли ты отпустить брата легче, чем отпускаешь учителя?
Или тоже сложишь его голову себе за спину?
Сколько ещё ты вынесешь предельный вес?
Сколько ещё призраков ты соберешь?
У Гэндзи не было ответов голосу в голове. В конце концов, он сдался. И это не беспокоило его.
Что-то должно случиться. Так гласили законы, управляющие миром. Когда Гэндзи почувствовал холод снега на лице, он смирился с неизбежностью. В гневе он не достиг ничего, кроме разрушения того, что любил, и теперь ему оставалось только скорбеть об этом и уйти в мир иной. Его ярость умерла здесь, в горах, поглощённая драконами, фантомами и мёртвым омником. А теперь настал его черёд.
Но и это не волновало его.
К тому же было уже не холодно.