***
Они редко встречаются. Пересекаются в узких коридорах, тихих и неприметных, укрытых от глаз. Стены космического корабля грязные, испещрённые ударами, вмятинами. Тяжелая рука ложится на одну из таких поверхностей, медленно проходится по периметру. — Я не стану этого делать, — Локи чуть сводит брови, его лицо принимает весьма серьёзный вид. — Ну давай, чего тебе стоит? — Тор очень сильно просит, пуская в ход красивые белые зубки и приятную улыбку. Одинсон опирается о стену, прислоняясь бедром и предплечьем. Приглашает. — Это унизительно, — с интонацией «ты осёл, Одинсон», произносит Локи, стараясь не смотреть на выпяченное бедро, так ладно смотревшееся в этих узких штанах и… Бог Обмана зло закусил губу, глянул на Тора с усмешкой, вызовом, борьбой. — Будет весело, брат, — голубой глаз Бога Грома блестит огоньком, и, скрещивая руки на своей груди, лукаво заглядывает в злые глаза напротив. Лафейсона всё неимоверно бесит: упёртость брата, его мешающая одежда, короткие колючие волосы и такая же борода, а больше всего — повязка. Локи буравит её своим цепким взглядом, сосредотачивая всю секундную ненависть на ней. Но бзик не отходит: руки чешутся, просятся на колдовство и шалость так, что сладко-томно ноет в ключицах. И он не выдерживает, разрешая холодному потоку энергии разгоняться в его молекулах до скорости света. Всего секунда. Вспышка, голубая пелена, дымка. Локи бросается на брата и тот теряется от неожиданности, когда светлые волосы ниспадают с его плеч, когда удаётся видеть двумя глазами, когда Мьёльнир в его руке поёт песню стали. Бог Обмана хватает его за плечо, яростно и дико шипя на ухо: — Ну что, приятно? В его глазах играет смерть вместе с чумой, заливаясь тонкой тёмно-матовой плёнкой. Тор впервые боится прикасаться к собственным бороде, волосам. Знает, что будет больно. Знает, что маленькие молнии на кончиках его пальцев приятно пульсируют, заставляя его микро-частицы испытывать первородную, природную ярость.***
Тор впадает в мягкую чёрную гладь. Река. Одинсону слышится журчание воды, её неспешный бег, гимн преткновения. Он в её водах, окружённый её властью, её безграничным повиновениям. Вода, чёрная как смола и холодная как лёд, омывает мускулы, вслушиваясь в боль тела, звук живого сердцебиения. Она поднимается выше и потоки своевольно хрястают его спину, делая массаж, и твёрдая от солей спина чуть прогибается в податливом жесте, означающим лишь одно: нежелание конфликтовать. Она плавно касается уголков плеч, приподнимается, доставая до самой шеи и загривка и начинает душить, окуная в свою чёрную суть. И Бог Грома спрашивает себя, почему некогда божественный Рай стал столь враждебным. Тор вновь утопает в вязкой непонятной ртути, что вновь делает всё бессмысленным, а Меч Судьбы вновь начинает свой путь к дереву Иггдрасиль. Громовержец притягивает к себе ноги, складываясь подобно куколке в кокон. Эмбрион. Жизнь в нём на мгновение затухает, чтобы через секунду взорваться в его маленьком — почти «бессметрном» –тельце, нагревая живую ртуть на невообразимое количество градусов. Металл раскалён, принимая формы причудливых узоров, среди которых находится место языка пламени, кроны деревьев. «Я хочу вечной войны, драки и кровопролития» Всё это сгорает в сердце из крови и плоти.***
Локи опять будоражит сознание брата и имитация сна проходит успешно: незащищённое восприятие брата рисует силуэты и узоры, отражая на радужке глаза вечную борьбу, томное проклятье. Лафейсон следит за движениями и реакцией, но его испуганный царь вновь пророчет погибель. — Так складок мёд, что, наконец, он горек. Громовержца словно отрубают от мозга мягким поцелуем в мочку уха. Заряды на кончиках его пальцев растворяются в наэлектризованном воздухе. Язык щекочет раковину ушка, границы которого Лафейсон так старательно обводит, стоя на кончиках пальцев. Цепкая рука всё ещё держит Одинсона за плечо, не сильно давит, заставляя неподдатливое тело гнуться, подобно пластилину. Локи смеет взглянуть на него один раз, чтобы узнать, что больше не в силах оторваться. Голубые глаза стынут стеклянным взглядом извечно сухие, и тёплые губы молчат. Одинсон знает, что сделал Бог Иллюзий, знает, что сам опять сделал ему больно. И чужая с собственной болью миксуются в вечную печаль, напиток бесконечного срока годности. Локи тяжело вздымает свою грудь, пытается дышать не рвано, держит зрительный контакт как можно дольше и старается не дрожать. Сглупил. Опять. Сделал больно. Опять. Где-то под сердцем диафрагма отказывается работать и его лёгкие рвёт на части. Тор опять чувствует себя одураченным и сдерживает детское желание вырваться из хватки брата и убежать, заплакать и крикнуть «Локи, ты дурак ». Совсем не по-мальчишески. Лафейсон разжимает хватку, зная, что там, под тонким слоем одежды, на коже останется маленький синяк, знак его злости и обожания, его презрения и глупого повиновения. — Знаешь, — глухо произносит Локи, смотря на собственное плечо, — мне не хватает тебя… старого. Иллюзия опадает как золото осенней листвы, приятно кружит под ногами, даря атмосферу магии, таинства. Одинсон молчит, делая первый несмелый шаг. Бог Иллюзий смотрит удивлением, преданностью, осмысленностью. — Всё нормально, брат, — последнее слово Тор произносит с трудом, вздыхая как можно тише. Рука его сама тянется с вьющимися тёмным волосам Локи. Бог Грома хочет отвлечься, но Бог Обмана хочет шалости и плутовства. — Скучать — это всегда… Локи обрывает его, берёт в свои маленькие и уютные ладошки колючую бороду Громовержца, и, щурясь от новой очередной порции боли в груди, целует сладко, отчаянно, попадая на краешек щетины, уголок глаза, крыло носа. — Это всегда нормально, я знаю, — притворно улыбнётся Лафейсон, обнимая Бога Грома за массивную шею, ощущая, как жилки под кожей отбивают ритм его собственного сердца, поют песню про любовь, его большую, состоящую из одних ошибок и неудач любовь. Воплощение его любви смеётся, обнимает Лафейсона, ложа руки на его бёдра, устало трётся щёчкой о висок, томно вздыхая Локи на ушко. — Никогда не меняешься, — Одинсон аккуратно берет внутреннюю сторону руки брата, водит по ней кончиками пальцев его, и что главное, своё имя, и с придыханием, — точённый в веках. Тор делает лёгкие движения бёдрами, увлекая Локи в танец. Никто никогда не узнает, что самый важный в жизни вальс они уже станцевали.