Damsel in distress

      Лента Инстаграма оповещала об отсутствии публикаций уже раз в десятый за последнюю минуту. Вставать с кровати было откровенно лень и единственное движение, которое Наташа могла осуществлять в этот период беспросветного безделья под названием «воскресение» был свайп вниз большим пальцем правой руки. После суточной смены это был предел ее ресурсных возможностей. Но она и не собиралась ничего делать. Ей больше не нужно было оправдывать свое безделье или искать отмазки, чтобы ещё немного полежать. Теперь, она знала, что имеет полное право это делать, и это даже будет гораздо полезнее всех прочих расслабляющих и восстанавливающих процедур. Практика «ничего не делания» одна из самых полезных и недооцененных практик в мире. Закрыть глаза и два часа просто лежать с закрытыми глазами. Не делая ничего даже не стараясь перестать думать. У йогов это называется «шавасана» – одна из самых важных и полезных асан существующих в йоге. Когда Карпатыч ей впервые предложил попробовать она фыркнула, сказав: «Пфф, легко. Хоть сутки, я же врач нам только дай свободную минутку просто полежать». На деле Наташи хватило буквально на две-три минуты. То в боку зачесалось, то мышца зажалась, то нос задергался, внезапно захотелось пошевелить ухом, а до того она не умела шевелить ушами никогда. В итоге полная раздражения она резко встала и выразила свое мнение относительно бесполезности данного упражнения. Пролежать двадцать минут получилось только спустя две недели.       Но теперь это была одна из ее любимых практик, которая помогала восстановить ресурс в два раза быстрее чем любые спа-процедуры и прочее. Она, наконец, научилась расслабляться. По-настоящему. Без алкоголя, плана, клубов, музыки, друзей, фильмов, спорта, без списка, который можно продолжать бесконечно. Это была одна из самых первых и самых важных вещей, которым она научилась на том ретрите в Карпатах. Да-да, ретрит. Она теперь знает, что это и понимает всю важность этого процесса, хотя раньше относилась весьма скептично и даже с презрением. Но после пережитого, как оказалось, именно ретрит ей и был нужен.       Бесспорно, путь познания себя, решения накопившихся зажимов, комплексов, «заборов», как это называли ее новые друзья, требовал времени больше чем один месяц, но главное, что она его начала и уже многое проработала.       Если бы Наташу несколько месяцев назад спросили: «Что ты за человек? Кто ты такая?», то она бы не задумываясь ответила: «Я кардиохирург». Обязательно с этим уточнением, не просто «хирург», а «кардиохирург». Это ведь всё определяет, какое направление выберешь – такой ты человек. Выбор специализации сразу расскажет о тебе всё. Но если не оставлять Наташу в покое и спросить: «Нет-нет, я спросил: кто ты такая?» Она раздраженно фыркнет и скажет: «Я же ответила, что непонятного, а?» Можно, после такого ответа, конечно, перестать приставать к будущему кардиохирургии Украины, но ещё можно проявить большую настырность и не боясь ее раздражения сказать: «Но я не понимаю, это мне ничего не говорит. Какой ты всё-таки человек? Что ты любишь? Чего хочешь? Как ты поднимаешь себе настроение, когда грустно? Знаешь, что заставляет тебя радоваться?» После этого она начнет обзываться, кипятится, нервничать и, в итоге, просто убежит куда-нибудь, сославшись на серьезные хирургические дела. А потом быстрым шагом вернется (ведь как это, оставить последнее слово не за собой?) и скажет: «Хирургия, ответ на все эти нелепые вопросы всего одно слово. Так что я себя знаю».И, когда она уже снова развернется, чтобы уйти довольная собой, можно спросить: «А если хирургия пропадет?»: Тогда она подумает: «Тогда и я, наверное, пропаду». Но в слух, конечно, не скажет этого никогда.       Странно, что такие, казалось бы, легкие и элементарные вопросы вызывают в человеке и агрессию, и нервозность, и желание сбежать, странно, что человек объединяет себя с чем-то настолько, что не видит свою жизнь без этого дажена короткое время. Но правда в том, что, зная массу бесполезных фактов о всякой фигне из окружающего мира, Наташа, как оказалось, не знает практически ничего о себе самой.       Путешествие в Карпаты открыло перед ней это буквально в первый день. А в последующие повсеместно доказывало. Она разучилась слышать себя, она разучилась чувствовать себя, перестала себя понимать. После похищения, попытки убийства, потери памяти, по возвращению домой она ошибочно решила, что ей не нужно быть самой, что нужно проводить как можно больше времени с друзьями и отцом, что загрузить себя работой уже через месяц будет отличным решением. А все чтобы что? Чтобы не думать об Олеге? После всего произошедшего самым важным для нее оказался другой человек, а не она сама. Работать до истощения, просто, чтобы не слышать, что тебе больно. А когда услышишь спихивать на то, что больно из-за другого человека, но не из-за того, что потеряла себя, где-то в промежутке между смертью матери и одержимостью профессией. Когда находишь свое призвание рано – это чудесно, но, когда оно становится маниакальной одержимостью – тревожный звоночек.       Посвятив немало часов размышлениям о своих чувствах к Олегу, Наташа пришла к выводу, что они были ей скорее необходимы для побега от себя. Но ей иногда хотелось, чтобы они стали настоящими, хотя в целом Наташа пришла к выводу, что вполне себе сможет прожить без него. Временами, ей казалось, будто, те чувства из будущего. То есть то, что она должна почувствовать, когда это будет настоящая, безусловная любовь.Отчасти и поэтому она считала необходимым собрать паззл своей личности воедино, а там будь, что будет ведь если Вселенная захочет, чтобы они были вместе они будут вместе. Наташа давно заметила, что та хоть и любит над ней по стебаться, в итоге все заканчивается хорошо.       Олег, тем временем, продолжал заниматься отрицанием своих чувств, и, чем сильнее он их отрицал – тем с большей силой они на него давили. Он уже будучи самодостаточным, целостным человеком не имел потребности искать, изучать, собирать себя в столь крупных масштабах, как это делала за тысячи километров Рапунцель. Отрицал он потому, что не хотел рушить тот мир, что для себя уже построил. Встряхивать его второй раз за столь короткий промежуток времени было бы слишком рисково.       Олегу, конечно, нравилось быть рыцарем для своей принцессы, заботиться о ней и становиться центром ее мира, всей ее жизнью, но он понимал, что это вроде-как не самая здоровая движуха и, рано или поздно, ему бы это наскучило, а она, зациклившись на нем, станет глубоко несчастна. В следствии возненавидит его, и только потом поймет в чем было дело (Олег не сомневался, что она поймет). А дело было бы в том, что центром жизни человека должен быть он сам и никто не может сделать его счастливым, кроме него самого. Он проверял это на себе, на знакомых, на друзьях, и каждый раз убеждался, что теория верна. Поэтому, дабы пропустить этап с ненавистью и надоеданием, Олег решил отпустить принцессу сразу и дать ей возможность разобраться во всем этом, может быть даже повзрослеть, если Наташе это нужно.       По итогу, он, как и она, доверился Вселенной. Хотя Олега, иногда, порядком раздражали вопросы матери о той «милой длинноволосой девочке, которой он помогал».       Вселенная одобрила подобный доверительный подход, поэтому, ровно через год после знакомства, дала их отношениям зеленый свет, но зеленый это скорее абстрактно, на деле он был красным, можно сказать даже краснющим. Нет, он не разглядел ее в толпе фанаток на концерте, не встретил в клубе где она была «вся не такая» среди пьяных подружек в коротких платьях, и даже не в переполненном метро, где они столкнулись в час-пик лбами, ничего подобного не произошло. Но, тем не менее, всё было в таком же сентиментально-драматичном, окрашенном больничным запахом духе. Думаю, читатель уже догадался к чему все идёт, не так ли?       Спланированная за полгода поездка в Киев шла как по маслу. Все вещи были собраны без чувства, что что-то забыл, в самолете не было ни надоедливых кричащих детей, ни приставучих соседей, вечно что-то кушающих, полет прошел незаметно. Аренда автомобиля заняла минимум времени, погода в столице была идеальной: светило солнышко и дул легкий ветерок. Настроение достигло пометки девять по шкале «самое классное настроение от нуля до десять» Олег заехал в город мурлыча под нос приятную мелодию, чувствуя, что мир ему благоволит, как никогда.       Приемная Областной больницы номер три за несколько минут из, как казалось Наташе, самого унылого в мире места превратилась в обитель движения и суматохи. Наташа стояла, опершись на стойку медсестер с довольной улыбкой. Рядом с ней, как всегда непроницаемый и спокойный, возвышался Антон.       – Наташ, сотри это довольную улыбку с лица, когда люди попадают в аварии это не повод радоваться, тем более, если пострадавших много.       – Не нуди, я радуюсь не аварии, и человеческим страданиям, а возможности поработать       – Ты жалкая копия Хауса и Шерлока.       – Никакая не жалкая, но копия – может быть.       – Сколько там пострадавших? – спросила Наташа, хватая одного из проходящих мимо фельдшеров.       – Говорят много, авария серьезная, вызвали даже тех, у кого выходной.       – И всех везут сюда?       – В основном – да.       – Я не умру от скуки этим утром, кажется, Вселенная услышала мои мольбы.       Наташа ещё не представляла насколько.       Через десять минут в приемную уже ввозили первых пострадавших. Они же самые тяжелые случаи, поэтому Наташа торопливо подбежала к главному хирургу, зная, что будет ему ассистировать. Он уже изучал карту мужчины, что лежал без сознания, и судя по количеству крови, зажатым фельдшером местам – ситуация была довольно паскудная. Ее надеждам не суждено было сбыться.       – Нет, ты сегодня не со мной, твой пациент будет с минуты на минуту.       – Вы доверяете мне вести пациента самостоятельно? Я правильно понимаю?       – Да, ты понимаешь совершенно правильно. У него несколько глубоких порезов и осколки в руке застряли.       – Вы серьезно? Насколько глубоких? Разве глубокие порезы — это экстренный случай?       – Достаточно экстренный, чтобы я отдал его тебе, а не интерну. Никаких больше вопросов, я сказал – ты делаешь.       – Вот так вот чужому горю радоваться, – усмехнулся Антон, помогая переместить пациента на кушетку.       Наташа была мягко говоря раздосадована. Но она уже знала, что ныть, скорушаться и злиться – дело гиблое, поэтому решила побороть эти чувства, что заняло как раз тех несколько минут, за которые ее пациента доставили в специально выделенную ему палату, что ее удивило. В честь чего это порезам целая палата?       Поэтому, когда она стоя спиной ко входу в палату и готовя инструменты, развернулась с приятной улыбкой, последовавшее затем: «Ну ахуеть», выглядело очень комично. Приблизительно те же чувства разделял и Олег, стоявший в дверях с окровавленной рукой.       Первой себя в руки взяла Наташа:       – Здравствуй, проходи, садись.       – Привет, прохожу, сажусь.       Процедура зашивания проходила в полном молчании. Пока Наташа выполняла свою работу, Олег ее рассматривал. Он сидел немного выше и смотрел на нее сверху вниз, имея возможность внимательно смотреть и не палиться. У него было такое чувство, будто с тех пор как они не виделись прошла всего неделя, но за эту неделю его Рапунцель успела сильно преобразиться, больше внутренне, чем внешне. Она теперь излучала какое-то спокойствие и уверенность, легкая нервозность и страх, которые он видел в ее движениях и мимике год назад – улетучилась. Его сердце билось очень быстро и сильно, он вспотел. А до того был спокоен, как удав, даже несмотря на аварию. Это, конечно, можно было объяснить шоком, который не давал осознать ситуацию и блокировал естественные реакции организма, но что-то подсказывало – причина не в этом. Олег знал, что если бы Наташа сейчас на него взглянула, то прочитала бы всего чувства с первого взгляда. Но что чувствует она – Олег понять не мог.       Он смотрел на четкие, аккуратные движения и понимал: она не нервничает, его появление не выбило ее из колеи, она сосредоточена на работе так будто, перед ней не человек, которого она любила, а случайный прохожий.       – Я хотел подождать пока увезут самых серьезно пострадавших, но какая-то медсестра меня узнала, – тихо, словно извиняясь произнес Олег.       – Можешь не объяснять, я знаю, что ты бы не воспользовался известностью в такой ситуации.       – Спасибо.       – Не больно? – спросила Наташа, подняв на секунду глаза.       По старой доброй традиции их взгляды встретились и в тот момент оба поняли, что друг к другу чувствовали. Поцелуя дальше не последовало, ведь Рапунцель, всё-таки, ему руку зашивает, осколки достает, ну вы че? Это было бы как-то нелепо, девочки, я таких шаблонных хэппи-эндов писать не буду! Она сначала закончила свою работу, а уже потом, они страстно поцеловались и долго обнимались.       – Олег, мне нужно идти, другим пострадавшим помочь, – Рапунцель немного отошла от него, не забирая рук с плеч.       – Ладно, тогда последний самый страстный поцелуй и встретимся вечером.       Он крепко прижал ее к себе, и они ещё целых тридцать секунд целовались.       – Где встретимся, а? – вспомнила Рапунцель, перед тем как исчезнуть в больничном коридоре.       – На Крещатике, дорогая, это же Киев! – улыбаясь почти промурчал Олег.       – Тогда я тебе напишу, как освобожусь?       – Напиши, но я не оставлял тебе свой номер.       – А я у папы спрошу, дорогой, – подыгрывая его манере ответила Наташа, ныряя в поток людей, что заполнили коридор плотным потоком, озабоченным работой или надеждой на отдых, даже не подозревая, что рядом с ними два человека обрели столько счастья, что хватило бы на всю больницу.