Диапозитив

Вера последний раз что-то слишком громко выкрикивает в микрофон, на экране появляются титры.

Гена сворачивает видеозапись и, выключив, откладывает ноутбук на пол. Ноги сами подгибаются, руки обвивают колени. «Когда-то любимый мной исполнитель деградировал в творческом плане» Опять. Опять Слава говорит об одном и том же. Раньше Гена надеялся, что это закончится в августе-сентябре, что баттл решит все проблемы, что на этом все закончится. Но Слава продолжал говорить, думать, посвящать треки одному единственному человеку. Казалось, мысли о Славе заполняли всего Гену. Также, как мысли о Мироне - Славу. Раньше, еще, наверное, год назад, - «ровно год, ты же точно знаешь», - Гена мог прикоснуться к Славе, мог чувствовать себя рядом с ним, а его рядом с собой. Мог говорить с ним часами, наслаждаясь даже не смыслом беседы, а, скорее, Славой, его голосом, тем, как он подавал каждое свое слово. Как он улыбался своей абсолютно детской и наивной улыбкой, морща при этом узкие глаза. Как он смеялся с надрывом и в самых неожиданных моментах с, казалось бы, неудачных шуток Гены. Тогда, год назад, да и два года назад, Слава звонил, писал ему по несколько раз на дню. Особенно по выходным, когда оставался дома один с кошкой и делать было нечего. Тогда Гена мог просыпаться от дребезжания телефонного звонка, и по ту сторону провода всегда оказывался Слава, непонятно как и почему бодрый в раннее время суток. — Эй, Гендос, вставай — весело декламировал гнусавый голос. — А я и не спал — отвечал Гена, сдерживая зевок, прикрыв рот рукой. — Ну, как же. Тебе странный сон не снился? — Нет, почему тебе это интересно? — Да так. Слава желал удачного дня, прощался и сбрасывал вызов, а Гена продолжал лежать в кровати глупо улыбаясь. Тогда он нихуя не ценил. Или ценил, да не мог удержать. Как бы то ни было, эти отношения - лучшее, что только могло случиться. Гена не знал наверняка, но считал, что элементарно наскучил ему. Или Славе всегда нужен был только один человек, который правда подходил ему. И от этого человека Слава не получал никакой отдачи. Гена же был готов отдать ему все и сразу. Он много говорил - больше, чем положено, многое выносил на публику. Как же ему сейчас было стыдно. Не за сами слова - они были искренни. Стыдно за то, что слова эти были сказаны впустую, казалось, были слишком надуманными, излишними. Нельзя любить или ненавидеть человека по одной только причине, все люди одинаково скучны. В своих суждениях нельзя опираться на их личностные качества, потому что то, что делает каждый - только оболочка, образ, тень, отбрасываемая человеком на вас в нужное время суток. Потому что в жизни на самом деле все одинаковое, серое и повторяющееся. Если бы любовь не была чертовски локальной привычкой - мы бы жили в фильме про американских школьников. Повседневные лица бы не заслуживали ваших слов, если бы вы просто-напросто не привыкали к ним. Не привыкали бы к словам. На подсознательном уровне не считали бы, что действительно обязаны кому-то что-то говорить, чувствовать. Но тогда это все было правдой, казалось незаменимым и важным. Винить себя в чем-то прошлом, как минимум, глупо. Гена отлично знал, почему и за чем Слава бегает. Знал, почему теперь он так много говорит. Самым больным было, наверное, то, что, по закономерности, Славе бы обязательно ответили через какое-то время.