Лорд Волдеморт и вечная тьма

— Ignis Magna! Незнакомое заклятье сперва не показалось Тёмному Лорду каким-то особо сильным, да и вообще достойным опасений. Потому он не обратил даже внимания, кто его выкрикнул. Кто-то из авроров? Вполне может быть. Вибрациям, исходящим от него, соответствовала какая-то древняя, но не слишком сильная и, естественно, крайне примитивная магия. Заклятье это вызвало огромный пламенный шар, вырвавшийся из кончика палочки, выросший за мгновение и заполонивший собой чуть ли не весь зал. Вырастая, шар истончился, порвался посередине, превратившись в кольцо, охватившее Лорда Волдеморта. Оно быстро сузилось — так быстро, что он не успел даже попытаться как-либо порвать его — и взяло его в свой огненный плен, опаляя кожу, вплавляя в неё ткань мантии и металл, выжигая её с такой силой, что, кажется, и не жарко было вовсе, а холодно, и не огонь, а мороз сковывал его, уколов сотней тысяч мельчайших игл. А потом пламя так же быстро распалось, вызвав фейерверк ярчайших золотых искр. И Волдеморт зажмурил глаза, чтобы избежать слепящего его света, боясь, что тот выжжет глаза дотла. Но обратно открыть их так больше и не смог. К нему подбежали другие Пожиратели Смерти, хватая под руки. Помогли подняться с каменного пола, помогли аппарировать, перенесли, судя по выкрику Петтигрю, в Малфой-Мэнор, в самый его подвал. Резкий свист ветра не охладил кожу, заставляя только ещё сильнее корчиться от боли, и вниз его несли на руках несколько слуг. Уложили, судя по всему, на постель, хотели промыть раны, но Тёмный Лорд оттолкнул их, приказав: — Северуса ко мне! Позовите Северуса! Срочно! И сам, не теряя времени, схватился за палочку, а где-то далеко в своем темном спартански обставленном жилище схватился за руку, чувствуя зов темной метки, профессор Зельеварения Северус Снейп. Ему и раньше не было резона не доверять слухам о возрождении Волдеморта, но теперь... Теперь не оставалось и малейших сомнений. И времени посоветоваться с Дамблдором тоже не было — может, и к лучшему. Он воспользовался камином и через минуту, отряхивая полы мантии, вышел в гостиной Малфой-Мэнора, где его встречал встревоженный, бледный сильнее обычного Люциус Малфой, хозяин этого замка. Точнее, уже не полноправный хозяин. Вместо обычного надменного выражения на лице его была растерянность, даже страх. Интересно, что он бы чувствовал, заяви ему Тёмный Лорд, что желает жить у него? Ну, разве что чувство нелепости, — ещё бы, что тому делать в его келье внутри Хогвартса? О жилище лондонском нечего и говорить. Он прервал глупые размышления, приказав отвести себя вниз, к нему, и Малфой торопливо пошел, указывая дорогу. Замок полон был других Пожирателей: и Беллатриса, сестра Нарциссы, и крыса Петтигрю, и оборотень, — все они были здесь, но не решались пройти в ту комнату, за дверью которой раздавался стон, похожий на рык. Северус распахнул её и приблизился к постели. Ему не впервой было видеть самые тяжелые случаи травм и последствия дуэлей, но вид возродившегося Тёмного Лорда со слезавшей лохмотьями кожей, со спаленным начисто лицом, заставил Северуса содрогнуться. Он сглотнул, подавляя тошноту, и принялся осматривать его внимательнее. К счастью, первичный осмотр показал, что ожог лишь казался сильным: тело спасла плотная мантия, хоть её и приходилось сейчас снимать, отрывая лоскуты ткани пинцетом с тела завывавшего от боли Волдеморта. Заклятье подействовало тем сильнее, поскольку кожа возродившегося Лорда была ещё слишком тонкой и слабой. С лицом всё случилось худшее: на него приходился венец пламени, самая горячая его часть, и если кожу можно было зарастить, то глаза... Но об этом Снейп пока что решил молчать, отогнав подальше и саму мысль. Он обернулся к эльфам-слугам и Петтигрю, назвав составляющие снадобья, отправил самого хозяина замка в Лютный переулок: несколько из них можно было купить лишь там. Впрочем, простейшее успокаивавшее боль зелье, а также средство для промывания ожогов было у Люциуса в наличии и без того, и сейчас он воспользовался им, дав выпить Волдеморту чуть ли не тройную дозу. Тот жадно схватился за край стеклянного бокала, клыки лязгнули по стеклу так, что, кажется, чуть не откусили его. — Тише, тише, мой Лорд. Не двигайтесь лишний раз. Потерпите. Никому другому Волдеморт приказывать себе не позволил бы, но Северусу приходилось доверять. Проблема с ним заключалась в двойном шпионаже и в том, что известное профессору Зельеваренья могло стать известным Дамблдору в любой момент, но Тёмный Лорд знал, как с этим бороться, и пока Снейп врачевал его ожоги, сам с увлечением проникал в его мысли. Тот, судя по всему, и не собирался выдавать его, сохраняя редкостное спокойствие и холодность, которые уже давно помогали ему выжить под таким давлением, какого никто другой не вынес бы. Какая-то мысль, касающаяся самого Волдеморта, мелькнула, но тут же исчезла, ускользнула, как резвая рыбка между пальцев. Тогда Тёмный Лорд решился и спросил прямо: — Северус, скажи честно... Что со мной? Сплошная боль... Никакого просвета. Воздух вырывался из легких с хрипением, и речь была медленной, тем более что обезболивающее имело побочным эффектом сильную сонливость. — Тело заживет, мой Лорд. И боль пройдет. Не беспокойтесь пока. — Пока? Но взрыва ярости не последовало — голос превратился в шепот, и через три секунды Тёмный Лорд провалился в сон. Очнулся он не скоро, больше чем через сутки. Жжение проходило благодаря умелым действиям зельевара, во время сна промывшего и обработавшего все ожоги. Но перед глазами было темно, и любая попытка открыть их причиняла режущую боль. Он взвыл, но сразу поперхнулся, закашлявшись. Схватился за лицо. Но глаза закрывала плотная марлевая повязка. — Не снимайте, прошу вас, господин, — послышался несмелый голосок домовика. — Человек, врачевавший вас, говорил, что её нужно носить не менее недели. — Что? Злобный громкий крик разнесся под каменными сводами, заставляя эльфа прижать от страха уши. Люциус в библиотеке над ним вздрогнул и поморщился, представляя, сколько ещё терпеть Тёмного Лорда и прихвостней у себя, и решился не давать им подниматься выше подвала и, так и быть, главного зала гостиной. Что до Северуса, то тот хоть и не слышал крика, но вполне себе представлял бурю возмущения. Но разве проблема была в этом? О нет. Основная беда ждала его впереди — если, конечно, только за эту неделю ему не удастся отыскать рецепт избавления от слепоты. И он отчаянно искал его ночи напролет. Увы, все они помогали лишь тогда, когда сами глаза имелись в наличии. Были зелья от астигматизма, от катаракты, от ретинопатии, но кто мог вернуть глаза в выжженные глазницы? Больше того, что будет, когда Волдеморт осознает перспективу остаться слепым навечно? Снесет Малфой-Мэнор до основания? Станет пытать пленников с тройным рвением? Убьет его, неспособного ни к чему зельевара? Ну, это было бы полбеды. Прекрасный способ умереть достойно и покончить со своей жизнью, полной невзгод и лишений. Он криво усмехнулся при этой мысли, но тут же принялся с удвоенным рвением листать страницы фолианта на тысячу страниц, посвященного различным способам восстановить зрение. Неделя прошла за этими поисками незаметно, и, возвращаясь в имение Малфоев, он мог предложить Темному Лорду множество вариантов — но не был уверен ни в одном из них. Его проводили к Волдеморту в главный зал: тот сидел на стуле с высокой спинкой, выслушивая рассказ какого-то оборотня о вылазке в лес близ Хогвартса. При приближении зельевара он махнул рукой, приказав всем выйти прочь. — И ты тоже, Северус. Впрочем, нет. Мы уединимся в твоем кабинете: там хотя бы нет слуховых окон, верно? Проводи нас. И он поднялся, двинувшись к нему, подал ему руку, позволяя отвести себя туда. Ладонь его была холодной, острые отросшие за это время когти неприятно царапали руку. Они прошли внутрь, сели. Дверь захлопнулась снаружи, Малфой ушел прочь. — Подай мне кресло. Так, — и он сел напротив него, неприятно улыбаясь, словно мог видеть замешательство и боязнь в лице зельевара. — Отрадно видеть, что вы вернулись к обычной деятельности. Ожоги не беспокоят? — Нет, да и отчего им меня беспокоить, верный друг мой Северус? Кожа почти зажила. Видно, зелье, сваренное тобой, удалось хорошо. Жаль, что я не могу этого увидеть! И он со свистом втянул воздух, словно набираясь сил для новой вспышки гнева. Её следовало предупредить и смягчить, выбрав нужную тактику. Лучше было не пытаться лгать. — Не буду кривить душой, мой Лорд, глаза пострадали сильно. Но я не сидел без дела. — Это ясно. Скажи, как долго ждать, прежде чем я смогу снять эту чертову повязку? — Снять можете хоть сейчас. Волдеморт сдернул плотную повязку, этот ненавистный кусок марли, пропитавшийся желтым раствором и сукровицей, сбросил его на пол, коснулся кожи вокруг глаз, всё ещё красноватой, но уже зажившей. Зельевар перехватил его руку прежде, чем тот попытался расцарапать веки. Но он успел коснуться глубоких провалов на месте глаз и, видимо, всё понял. Узкие прорези плоского носа затрепетали при резком вдохе. — Что с моими глазами? Их нет! Северус, ты лгал мне! Он шарил в складка мантии, доискиваясь палочки. Несколько секунд — и острие её будет направлено на него с неминуемым "Круцио" на её конце. — Да, их не вполне удалось сохранить... — Не удалось совсем! — взвизгнул Волдеморт. — Но зрение, возможно, удастся ещё вернуть! Есть миллионы способов! В крайнем случае, есть зелье истинного света вещей — да, вы будете видеть тускло, слабо, только тени, — но всё же будете! (О том, что в его состав входит рог единорога, цветок папоротника и перья феникса, Северус благоразумно умолчал). — Если ты не вернешь мне его через полгода, считай себя мертвецом, — отрезал Темный Лорд. — И не думай, что смерть твоя будет лёгкой. Зельевар поклонился, встав, перед своим уходом, и запоздало подумал, что жест был напрасным. Значит, тьма. Всё вокруг Волдеморта погрузилось в тьму. Если подумать, было в этом и что-то правильное, честное: не тьме ли служил, поклонялся, не к ней ли стремился? Но теперь она объяла его, приняв в себя, окутала всё кругом и скрыла от него цвета и свет, сделала беспомощным. Но надо было отдать должное самообладанию Темного Лорда: ни словом, ни жалобой, никаким другим признаком слабости он не выдал своих чувств по поводу причиненного ему увечья и держался с достоинством. Стал даже осторожнее, запретив всем приближенным рассказывать о себе, запретил пускать почти всех кроме самых верных, иначе, кто знает, на что решились бы его враги, узнай они о его беспомощности? И если первую неделю он жил надеждой на то, что глаза откроются так же быстро, как зажила его кожа, то теперь вера в свет погасла в нём полностью. Он не мог больше видеть страданий своих пленников, но с утроенным рвением извлекал из их груди крик и стоны и жадно вслушивался в мольбы о пощаде.