Последнее лето

      — Должна будешь! — буркнул я, начиная обшаривать шкаф, стоящий у изголовья кушетки и полный всяких бутылочек и колбочек. По логике вещей, медицинский спирт должен был храниться где-то там, а не в маленьких шкафчиках для лекарств, в которых так старательно рылась девочка.       — Ладно, если найдешь, я тебя тоже Алискиными конфетами угощу, — смилостивилась надо мной юная пионерка.       — Сдались мне твои конфеты, просто потом мне поможешь как-нибудь, — ответил я. Мне явно не помешают такие прыткие должники. Мало ли что у меня в этом мире пойдет не так, да и лишний компромат всегда пригодится! Правда, потом я запоздало сообразил, что если Виола заметит пропажу, подозрение падет в первую очередь на меня. Но делать было нечего, я уже дал обещание. Ничего, прорвемся!       Моё внимание привлекла серая пластиковая коробка, стоявшая на нижней полке. Необычного в ней было то, что она была закрыта на замок. Я вспомнил, что разглядывая сейф на столе Виолы, я заметил связку ключей, лежащую рядом с телефоном. Я ещё удивился тому, насколько они маленькие и не мог понять, что же они открывают. Теперь я был почти уверен в том, что нашел ответ на этот вопрос!       И действительно - эти ключи идеально подошли к ящичку. Присев на корточки, я открыл его и увидел внутри настоящее сокровище. Среди пачек бинтов и мотков марли, как принцесса на перинах, по-королевски покоилась она. Секретная заначка медсестры на случай важных переговоров. Средство, что позволяло снять стресс и развязывало языки. Да, именно она.       Бутылка водки с классическим названием «Столичная».       Я уже хотел было просто вручить трофей девочке, но передумал. Брать всю бутылку было бы слишком заметно. Тут у меня в голове родился грандиозный план.       — Ты что-то нашел? Спирт?       Привлеченная тем, что я уже минуту не обыскивал шкаф и разглядывал вожделенную находку, девочка подошла ко мне и выглянула из-за моего плеча.       — Спирт? Нет, кое-что получше! — гордо ответил я ей, вертя бутылку в руках, пытаясь прочитать мелкие надписи на этикетке.       — Чего? — удивилась девочка, и, заметив бутылку, продолжила, — О, я видела такую дома. У папы их целый ящик. Я хотела открыть одну и попробовать, но он увидел. Как же мне тогда влетело!       — И правильно сделал. Рано тебе еще такое пробовать, — сказал я, мысленно воздав хвалу советскому воспитанию. Лично мне, благодаря пьяным родственникам и семейным застольям, пришлось попробовать этот напиток на вкус лет в десять, после чего я приобрёл к нему стойкое отвращение.       — Больно надо. Газировка гораздо лучше.       Так всё-таки пробовала что ли?       — А Алиса за это точно конфет даст? Это же всё-таки не медицинский? — с сомнением продолжила девочка.       — Конечно даст! И не кулек, а целых два. Иначе будет жадиной и врединой! — я постарался придать своему голосу больше уверенности, в том числе для того, чтобы убедить и самого себя. Судя по всему эта Алиса тёртый калач, и развести её на добавку будет непросто.       — Ну ладно, тогда давай её сюда.       Девочка протянула загребущие ручки к бутылке, но я остановил её.       — Не так быстро, пионерка! Тут нужен научный подход! — сказал я, встал и взял с верхней полки одну из стоящих там колб, миллилитров на триста. На всякий случай понюхав её на аромат всякой химии и не обнаружив такового, я заполнил до краев «Столичной» эту бутылочку. Затем я долил в бутылку недостающий объём воды из стоящего на столе графина и положил её на место, закрыв ящичек на замок и аккуратно вернув ключи на стол.       Девочка с восхищением наблюдала за моими манипуляциями.       — Классно! Это чтобы Виола не догадалась, да?       — Ну да.       Я даже немного смутился от такой искренней похвалы.       — Но она всё равно догадается. И знаешь, я очень надеюсь, что в этот момент никого не будет рядом. Особенно меня, или тебя.       И этой Алисы. Я был почти уверен, что медсестра сразу поймёт, кто виновник преступления, однако доказательств никаких у неё не будет. Если она, конечно, не решит перехватить рюмочку-другую за здоровье Генды именно сегодня, но я сомневался, что Виола захочет это сделать при мне. По крайней мере, я надеялся на это.       — Вот!       Я вручил колбу, полную огненной воды, девочке.       — Неси её Алисе и скажи, что это от Семёна. Когда-нибудь она поймет. И не смей пробовать по дороге, поняла?       На что девочка показала мне язык и обиженно ответила:       — Ну ты и зануда.       И тут я услышал самый страшный для меня сейчас звук. Это был томный голос Виолы и еще какой-то женщины, доносящийся от окна.       — Шухер! — синхронно воскликнули мы с девочкой, с испугом посмотрев друг на друга. Я заметался по медпункту, заметая следы нашего присутствия, а она уже лезла на кровать, чтобы выбраться через окно. Но на полпути неожиданно съехала обратно на пол.       — Это конец! Там Ольга! — взволнованно прошептала пионерка, прижавшись к полу, как солдат в окопе под обстрелом.       Действительно, я заметил в окне женскую фигуру, которая стояла у фонаря, и, по-хозяйски уперев руки в бока, осматривала спящий лагерь, в котором уже прозвучала команда «Отбой». Шансов проскочить незаметно не было никаких. Догадавшись, что Виола сейчас обходит медпункт и уже приближается к двери, я цыкнул на девочку:       — Под кровать, живо!       Она сразу подчинилась, забившись под кушетку. Раздался звук сдвигаемых ящиков, а затем всё стихло. Я же быстро поправил контейнеры под кроватью так, чтобы незадачливую воришку не было видно, а ещё на всякий случай расправил простынь. Теперь она свисала с кушетки до пола.       К счастью для нас, Виола не торопилась. Я успел лечь и придать себе крайне уставшее выражение лица. Раздался скрип задвижки и в медпункт вошла его хозяйка.       — Ну привет, пионер. Ты, я вижу, неплохо устроился, — сказала она, задумчиво оглядывая свою вотчину.       — Мог бы хоть одежду грязную снять, прежде чем валяться, — проворчала Виола, заперла дверь и поставила перед кушеткой объёмистую сумку. От неё шел изумительный запах супа.       — Это тебе гостинцы от Ольги, пионер. Ты сегодня умудрился пропустить все приемы пищи. Возмутительное нарушение режима!       Она извлекла из сумки небольшой пакет и положила на кровать.       — Как ты уже понял, спать сегодня будешь здесь. Завтра тебя выпустим на волю. А это твоя сменная одежда. Размер выбирали на глаз, поэтому могли ошибиться. Давай, быстро переодевайся, ешь и баиньки.       — А вы где будете спать?       — Как где? С тобой, конечно, пионер, — сказала Виола, улыбнувшись одной из своих хищных улыбок, от которой у меня побежали мурашки по спине. Второй кровати в медпункте не было, и я начал на полном серьезе предполагать, что медсестра действительно может лечь со мной на кушетке. С неё станется.       Я сглотнул подступившую от волнения слюну. Мой мозг лихорадочно работал. Краем глаза я заметил, что Ольга уже отошла от медпункта направилась обратно к домикам. Неизвестно, делает ли вожатая ночной обход здесь, как было принято в лагерях моего детства, но всё равно не может же эта рыжая девочка всю ночь пролежать под кроватью! Чем больше она здесь находится, тем больше шанс, что её раскроют. Надо было что-то предпринимать.       — А нижнее бельё вы тоже мне приготовили?       — Конечно, это же важно для гигиены. Давай, раздевайся, пионер.       И в какой раз за день эта медсестра пытается меня раздеть? Хотя сейчас мне это только на руку.       — А вы не могли бы выйти. Я стесняюсь, — упавшим голосом ответил я. Даже переигрывать нисколько не пришлось.       — Мальчик, поверь, ты меня ничем не удивишь. Просто заберись под простынь.       — Нет уж, либо вы выходите, либо я таким грязным и ложусь спать. Это унижение моего достоинства! — попытался надавить я на медсестру, но мой жалобный голос выдавал меня с головой. Виола долго смотрела на меня поверх очков. Я уже решил, что она сейчас начнет раздевать меня силой, но медсестра всё-таки вышла из домика, сказав: «У тебя минута, пионер», и закрыв за собой дверь.       Три секунды - я спрыгиваю с кровати и начинаю выдвигать из-под неё ящики, помогая девочке выбраться.       Десять секунд - путь свободен, и егоза ужом вылезает из-под кушетки и ловко запрыгивает на кровать.       Двадцать секунд - она скользит в раскрытое окно, словно заправский домушник, после чего по стенке, прикрываясь тенью от домика, ныряет в ближайшие кусты. За неё я спокоен — ни одна живая душа в лагере не сможет её заметить с таким уровнем мастерства.       Тридцать секунд - я лихорадочно начинаю копаться в пакете, пытаясь найти нижнее бельё. Как назло, семейные трусы и майка партийного красного цвета оказываются на самом дне.       Сорок секунд - я скидываю с себя грязную одежду, и пытаюсь надеть новую.       Пятьдесят секунд - дверь распахивается. На пороге стоит улыбающаяся Виола. Я быстро натягиваю трусы и краснею как помидор под её взглядом.       — Окно бы хоть закрыл, пионер. Продуешь хозяйство, — сказала она и как ни в чем не бывало прошла в медпункт и села за стол.       — У меня еще было десять секунд! Я считал! — негодовал я, и уже хотел было натянуть на себя майку и шорты, но Виола остановила меня словами:       — Да что я там не видела, пионер. А ты не спеши одеваться, дай я тебя осмотрю.       — Да вы всего лишь медсестра в детском лагере! Где вам видеть? — сказал я, набравшись смелости и закрывая злополучное окно.       — Бывали и хорошие дни, пионер, — ответила медсестра, доставая из шкафчика какую-то склянку. Она тщательно вымыла руки, смочила полотенце водой, подошла ко мне и начала обрабатывать ссадины. К моему удивлению, делала она это нежно и аккуратно, даже без всяких двусмысленных намеков - я ожидал от неё очередных подколов и грубости. Видимо, женщина устала и хотела поскорее лечь спать. От прикосновений холодного полотенца к ссадинам мне было немного больно, а пахучая мазь сильно щипала кожу, и я то и дело морщился.       — Терпи, пионер, комсомольцем станешь!       Виола долго и со вкусом мазала ссадину на голове, пока, казалось, все мои мои волосы не пропитались этим химическим запахом. Наконец, она закончила, отошла немного и с интересом стала разглядывать меня, словно оценивая свою работу. Удовлетворённо хмыкнув, медсестра разрешила мне одеться, выбросила полотенце в ведро и поставила остатки мази на полку.       Я надел шорты и майку и сразу почувствовал себя человеком. Рубашку решил не надевать - чего уже теперь стесняться, в медпункте было достаточно тепло и скоро всё равно надо будет ложиться спать.       — Ссадины старые, и уже заживают, поэтому перевязывать не буду, — говорила Виола, раскладывая на столе добытую для меня Ольгой еду. — Не знай я, что ты приехал вчера, я бы решила, что ты их получил несколько дней назад. У тебя крепкий организм, пионер, как на собаке заживает. Завтра будешь как новенький. Эх, завидую я тебе.       Ну спасибо, с собакой меня точно ещё не сравнивали! Я не слишком высоко оцениваю свою регенерацию, наверняка, это всё благодаря Юле. Перед глазами сразу всплыла картина того, как она зализывала мои раны своим горячим язычком, и моё лицо опять покраснело. Стараясь скрыть смущение, я сделал вид, что очень хочу есть и занят поглощением пищи с головой. И мне даже не пришлось притворяться - удивительные события сегодняшнего дня заставили позабыть о голоде, а теперь аппетит заставил позабыть о стыде. Я сел за стол и принялся за нехитрый поздний ужин. Он состоял из еще теплого рассольника, налитого в железную походную фляжку военного образца, половины булки хлеба, пакета молока и нескольких булочек.       Наблюдая, как я с аппетитом уплетал всё это за обе щеки, Виола сказала:       — Есть хочешь, значит здоров. Завтра пропишем тебе двойные порции и щадящий режим, а послезавтра полноценно вольешься в жизнь лагеря.       Я лишь промычал что-то непонятное в ответ набитым вкуснейшей булочкой ртом. Пока я ел, Виола вытащила откуда-то раскладушку, комплект постельного белья, расстелила всё это недалеко от моей кушетки и сняла халат, повесив его на спинку стула. Вопреки моим первоначальным наблюдениям, юбка на ней всё же была, но такая короткая, что больше открывала, чем закрывала. Впрочем, мне было не до соблазнительного вида - я был занят восполнением калорий.       Съев всё до крошки, я сыто откинулся на стуле. Еда была не очень разнообразная, зато её было много. Глаза мои начали закрываться - захотелось спать.       — Не забудь прибраться на столе. И когда будешь ложиться, пионер, накинь на подушку полотенце, а то всю наволочку мне измажешь, — сказала Виола, выключая свет и ложась на раскладушку, жалостливо скрипнувшей под её весом.       Кое-как сложив грязную посуду обратно в сумку, как в тумане я добрался до кровати, накинул на подушку вафельное полотенце и повалился на матрац. Не думал, что меня так вырубит - видимо напряжение прошедшего дня было слишком сильным, и, может быть, я до конца так и не отошел от травм, полученных при обвале.       Если, конечно, этот обвал вообще был.       — Спокойной ночи, пионер, — послышался мне где-то на границе сна и яви насмешливый голос Виолы.       — Хватит так презрительно называть меня пионером! — хотел возмутиться я, но не успел. Я уснул почти в то же мгновение, когда моя голова коснулась подушки, и мир погрузился в блаженную темноту.