Последнее лето

      Смотря в глаза девушки, стоявшей за Ольгой Дмитриевной и видя в них такую искреннюю заботу обо мне, я просто не смог соврать. Ладно вожатая, но заставлять Славяну выслушивать мою ложь я не мог.       — Понимаете, Ольга Дмитриевна, я просто решил прогуляться по лагерю, чтобы лучше всё запомнить… — начал я свое объяснение, неловко почесывая рукой затылок. — Был у кружков, библиотеки, медпункта. Потом вышел к эстраде, и там уснул случайно, пока меня Алиса не разбудила. Извините.       Последние слова я сказал гораздо тише, понуро опустив взгляд и и выражая лицом искреннее раскаяние. Обойдется или нет?       — Алиса, это правда? — спросила вожатая у пионерки, проходившей мимо нас. Девушка уже успела расправить блузку, поправить юбку и повязать как надо галстук (вопреки моим ожиданиям, получилось у неё это идеально), и уже со всех ног спешила в столовую.       — Правда, — недовольно буркнула она даже не замедлив шаг.       — Эх, Семён, Семён! Не оправдал ты моё доверие, — покачала головой Ольга Дмитриевна, отчитывая меня строгим голосом, — представь, как мы со Славяной разволновались, когда поняли, что не знаем, где ты! Учитывая то, что ты натворил вчера! И сейчас у тебя никакого оправдания нет! Но молодец, что сказал правду, — внезапно голос вожатой смягчился, — за честность хвалю, это поступок пионера. Мы еще сделаем из тебя настоящего коммуниста! А теперь марш в столовую — после полдника решу, что с тобой делать.       И Ольга наконец-то отошла в сторону, открывая мне путь к двери. Проходя мимо Слави, я заметил её одобрительную улыбку. И это стоило всех тех слов, что я выслушал сейчас, и даже того наказания, что готовит мне вожатая.       Зайдя в столовую, я понял, что, оказывается, опоздал довольно серьезно — большинство пионеров уже проглотили свои порции и теперь неугомонно щебетали на все лады, полные энергии после сон часа. Вожатые даже уже не пытались их успокоить, а просто подгоняли отстающих, чтобы уже побыстрее вывести это птичье воинство на улицу. Я хотел направится к столикам, где сидели ребята из первого отряда, но Славяна, шедшая сзади, подхватила меня за локоть и усадила за стол с какой-то малышнёй.       — Все свободные порции уже наверняка разобрали, — крикнула она мне, стараясь перекричать гвалт юных пионеров, — пойду у поваров попрошу!       И девушка направилась куда-то в сторону кухни. А я остался наедине с целым отрядом галдящей малышни. Они что-то оживленно обсуждали, кричали, играли с уже пустыми стаканами и тарелками, и даже попытки их успокоить, предпринимаемые молоденькой вожатой, не производили на них совершенно никакого эффекта. Что уж говорить о моей скромной персоне! В общем, сосредоточится было невозможно, и когда я уже хотел было отсесть от этого стола куда-нибудь подальше, вернулась Славя, усевшись напротив и поставив передо мной поднос, на котором были пара тарелок с рассыпчатым манником политым сгущенкой и два стакана молока. Девушка мигом оценила обстановку, сорвалась с места и как метеор пролетела вокруг стола, утихомиривая своим командирским голосом самых разбушевавшихся и даже давая отеческие подзатыльники тем, кто не внял её словам. Стало ощутимо тише. Затем Славяна шепнула что-то на ухо растрепанной и уставшей вожатой, и та со счастливым видом собрала всех тех, кто уже поел и увела из столовой, оставив пару тихих девочек и мальчиков, сидевших на дальнем конце стола, доедать свой полдник.       — Конечно, разделять отряд это не по пионерски, но я думаю, что для малышей можно иногда делать исключение, — сказала Славя, снова садясь напротив меня и как ни в чём не бывало приступая к полднику.       — Приятного аппетита! Классно ты с ними управилась! — с восхищением и нисколько не покривив душой, сказал я. Теперь хоть поговорить можно спокойно!       — Да ладно тебе, — Славя приняла мою похвалу как должное. Она отпила молока из своего стакана и продолжила: — Ничего особенного. Мне гораздо проще находить общий язык с малышами. Я хочу стать вожатой и должна уметь выходить из подобных ситуаций. Но теперь мне придется отвести вот этих мальчиков и девочек в свой отряд после полдника, — девушка махнула головой в сторону нескольких оставшихся детей, которые, даже и не думая спешить, задумчиво и сонно пережевывали манник. Видимо, если кто-то после тихого часа был полон сил и энергии, то кто-то просто до конца не проснулся. — Поэтому нельзя сказать, что я справилась идеально.       — Конечно не идеально! — раздался голос Ольги Дмитриевны откуда-то у меня из-за спины. — Тебе еще учиться и учиться, но успехи определенные есть, — сказала она, садясь рядом с нами. Я грустно оглядел столовую. Вокруг было столько свободных мест, а она решила сесть именно к нам! Полдник сразу был испорчен. Я уныло доедал свой манник, ковыряясь вилкой в тарелке.       — Семён, что такой кислый? — спросила Ольга Дмитриевна веселым голосом, как будто не понимая, чему она мешает.       — А вы угадайте, — мрачно буркнул я, не отрывая взгляд от тарелки.       — Ну, думаю, что если я скажу, что решила не предпринимать пока никаких серьёзных мер в отношении тебя, то это вернёт тебе настроение? — лукаво спросила вожатая, откидываясь на спинку стула и сложив руки на груди.       — Конечно! — моё настроение поднялось и я с радостью посмотрел на вожатую. В голове сразу возникло множество планов, как провести время после полдника с пользой.       — Шутка. Было бы непедагогично не обращать внимания на такие наглые выходки, Семён! Поэтому до конца дня ты под домашним арестом. Будешь сидеть в домике под моим присмотром и изучать правила лагеря и распорядок дня. Кстати, по нему у нас после полдника водные процедуры до ужина, а после просмотр фильма. Это чтобы ты знал, чего лишаешься, — сказала вожатая голосом, не терпящим возражений. Просмотр фильма был мне до лампочки, не время сейчас наслаждаться кинематографом. А вот то, что я, похоже, сегодня не смогу встретится с Электроником или с другими пионерами, больно ударило по моим планам. Да что же такое-то! Будто сам мир проверяет меня на прочность. И облом моего похода на пляж, которым я так грезил с утра, меня окончательно добил. Уж что-что, но невозможность увидеть Славяну в купальнике было последней каплей! Конечно, река за день никуда не денется, но, вполне возможно, что могу деться я…       — Ну Ольга Дмитриевна… — начал канючить я, пытаясь выбить амнистию. На что сразу получил безапелляционный ответ:       — Не Ольгадмитриевей мне тут! — гневно сказала вожатая. — Как правила лагеря нарушать, так мы первые, а как нести заслуженное наказание, так последние? Скажи спасибо, что еще легко отделался. Ты вообще весь день должен сегодня пролежать в медпункте под присмотром Виолы, и только благодаря мне ты сейчас здесь. Не заставляй меня жалеть о своём решении!       Над столом повисла тишина. Все старались отвести взгляд, уткнувшись в тарелки. Даже малыши, казалось, еще больше притихли, испугавшись гнева грозной вожатой. Только Славяна не отвела взгляд и смотрела на Ольгу Дмитриевну, и на лице у неё играла загадочная улыбка.       — Ладно, Семён, давай заканчивай и жди меня на крыльце — успокоившись, сказала вожатая, — а ты, Славяна, можешь уже отвести детей в их отряд. А то они на пляж опоздают.       Действительно, пока мы разговаривали, столовая опустела — вожатые увели своих подопечных в домики, видимо, готовиться к походу на пляж. Ольга Дмитриевна встала, прошла куда-то вглубь столовой и командирским голосом начала гонять дежурных. Дела по уборке столовой после полдника пошли явно быстрее.       — Не сердись, Семён, — сказала Славяна, видя, что я не успокоился и вот-вот могу снова ввязаться в спор, — Ольга Дмитриевна желает нам только добра. Просто иногда она бывает череcчур строгая даже… даже для меня.       — Да я и не сержусь… — я удивленно посмотрел на девушку, не ожидая от неё таких откровений. Гнев мой мгновенно улетучился, стоило её чарующему голосу достичь моих ушей. Может быть, провести остаток дня в домике будет не так уж и плохо. В конце-концов Электроник назвал вожатую одной из тех, кто, возможно, знает правду и, может быть, удастся вытянуть из неё что-нибудь полезное.       — Ну, я пойду! — сказала Славяна, встала из-за стола и подошла к затихшей малышне. Они уже давно доели свои полдники и теперь с испуганным видом наблюдали за нашим спором. Девушке потребовалось всего минута, чтобы успокоить детей, построить и увести за собой из столовой. В который раз я поразился её педагогическим талантом.       — Не грусти, Семён! Если будет время, я зайду, а если нет, то мы еще за ужином увидимся, — сказала мне девушка, проходя мимо меня к выходу из столовой, — а еще, быть может, я вечером уговорю Ольгу Дмитриевну отпустить тебя. Есть у меня одна идея… Славяна подмигнула мне и с хитрой улыбкой вышла на улицу, ведя за собой стайку малышей, как мама-гусыня.       Мне ничего не оставалось, как отнести поднос с грязной посудой на мойку и выйти на крыльцо столовой. Следом за мной вышли несколько пионеров, закончившие дела по уборке. Облокотившись на перила, я наблюдал, как они шли к своим домикам, весело переговариваясь в предвкушении предстоящего купания. Ребята выглядели вполне счастливо — как и все здесь, в Совёнке. Но на фоне всех пионеров, что я пока видел, несколько человек всё же выделялись для меня. Я подсознательно чувствовал, что многие из моих знакомых что-то скрывают. Почему? Перефразируя классика, можно сказать: все счастливые выглядят одинаково, а несчастные - каждый по-своему. И для меня по-своему выглядели все они: Виола, Ольга Дмитриевна, Славяна, Маша, Лена, Шурик, Электроник, Алиса, даже непоседливая Ульяна. Я чувствовал в них что-то… что-то иное. Электроник говорил, что я их шанс вырваться отсюда. Но может быть, всё наоборот — клетка это то, где я жил до этого, а это мир безграничной свободы, и только мы все, не способные забыть прошлое, до последнего отстаиваем здесь своё право на страдание…       — О чем задумался, Семён?       Я и не заметил за своими размышлениями, как ко мне подошла Ольга Дмитриевна.       — Да вот думаю, что как здорово сидеть в домике, когда другие плескаются в воде и валяются на пляже. Всегда мечтал! — мгновенно нашелся я с ответом, задвинув невеселые размышление куда-то на грань сознания. Можно придумывать бесконечное множество теорий, но они никогда не заменят собой практику. В конце-концов, реальность, это то, что не исчезает, когда закрываешь глаза. А этот мир точно никуда исчезать не собирался.       — Не драматизируй, — неожиданно миролюбиво ответила мне вожатая, — накупаешься еще.       Девушка уверенно прошла вперед. Видя, что я так и стою на месте, она нетерпеливо махнула мне рукой, не сбавляя шага. Я вздохнул и поплелся вслед за моей мучительницей. Всю дорогу я думал, как заставить Ольгу Дмитриевну изменить своё решение, но ничего дельного в голову так и не пришло. В конце концов, когда мы уже подошли к её, то есть к нашему, домику, я мысленно сдался и понуро повесил голову, готовясь отрабатывать своё наказание.       Но, видимо, свой лимит интересных событий и знакомств этот день еще не исчерпал. Поэтому, когда мы с вожатой подошли к домику, нас встретила пионерка, скромно сидящая под цветущей вишней на краешке шезлонга и прижимавшая к груди огромный ватман. Два хвостика на голове, волосы странного темно-фиолетового цвета, задумчиво-грустное выражение лица - я мгновенно узнал Лену, первого человека, который встретил меня в этом странном месте, и с которой, правда, мы так толком и не познакомились.       Девушка, завидев нас, сразу же вскочила на ноги и подошла к Ольге Дмитриевне. Та, увидев Лену возле своего домика, нисколько не удивилась.       — А, Чижикова, здравствуй! — поприветствовала девочку вожатая. — Принесла плоды совместных трудов художественного и литературного кружка? Давай, заходи, показывай, посмотрим, что у вас получилось на этот раз.       Лена почему-то густо покраснела, бросив на меня быстрый взгляд из-под редкой челки, а затем снова опустив глаза в пол.       — Ольга Дмитриевна, я же просила не называть меня по фамилии… — тихо проговорила девочка, отступая на шаг.       — Не стоит стесняться своей фамилии, не самая плохая, что я слышала, — попыталась успокоить разволновавшуюся девочку Ольга Дмитриевна, но, видя, что Лена отступила от неё еще на пару шагов, тут же сдалась, — ладно, ладно, Лена так Лена! Прости, что забыла.       Вожатая прошла вперед, взяла девочку за руку и быстро завела её в дом.       «Боится что ли, что убежит вместе с газетой от смущения? Хотя, на месте Ольги, я бы тоже опасался…» — думал я, входя в домик вслед за девушками и закрывая за собой дверь. По крайней мере мой домашний арест обещал быть уже не таким скучным, как сон час.       Ольга Дмитриевна по-хозяйски освободила место на столе, быстро переставив все вещи с него на полку. — Ну, показывай, — скомандовала она, заняв один стул и прищуриваясь от летнего солнца, бившего в окно через полупрозрачные занавески. Лена, смирившаяся со своей судьбой и немного успокоившаяся, тихонько села на второй стул и развернула на столе ватман. Мне, как истинному джентльмену, предполагалось стоять, так как стульев в домике больше не было. Поэтому я со словами «Ну сесть я всегда успею», тоже подошел к столу и получше рассмотрел этот шедевр литературно-художественного творчества.       Газета заметно изменилась с того момента, когда я её видел в последний раз. А ведь прошло всего лишь несколько часов! Удивительно, как пионерам удалось её доделать в такие короткие сроки. Теперь под каждым рисунком был текст, написанный аккуратным каллиграфическим почерком, все рисунки были доделаны и покрашены цветными карандашами. Рисунков было примерно с десяток. Пока Ольга Дмитриевна внимательно изучала газету, я быстро пробежался по текстам, и мои опасения оправдались. Я выбрал один рисунок, на котором была изображена Славяна, читающая какую-то речь на трибуне перед пионерами, и начал читать вслух квадратик текста:       — На открытии смены выступила с приветственной речью представитель старшего поколения пионеров, образец самоотверженности и мужества, многократная обладательница почетных грамот лагеря Совёнок и других оздоровительно-воспитательных заведений, Микулина Славяна Дмитриевна, — прочитал я официальным тоном, пародирую диктора, читающего новости на радио. — Надо же, даже отчество написали, — заметил я, и пафосно продолжил: — В своей речи она затронула такие важные и значимые общественные и социальные темы как поддержание порядка в лагере, соблюдение распорядка дня, а также саму суть движения пионеров… — у меня вырвался непроизвольный зевок.       — Что-то не так, Семён? — с какой-то странной улыбкой спросила меня Ольга Дмитриевна.       — Да скука это смертная, Ольга Дмитриевна! Ну какой нормальный ребенок станет читать такое? Еще и Славю назвали полным именем, а она этого не любит, — честно признался я.       — Правда? — испуганно отозвалась Лена со своего места.       — Ну, не то чтобы она сильно против… — пошел я на попятную, боясь, что Лена снова станет волноваться из-за какой-то ерунды. — Или вот здесь! — быстренько перевел я тему и ткнул пальцем в замечательный рисунок, где достаточно узнаваемо была нарисована Ульяна, весело гоняющая мяч на футбольном поле. — На прошедшем на прошлой неделе турнире по футболу между представителями отрядов лагеря Совёнок победила команда первого отряда, во многом благодаря замечательной игре юного дарования… — я запнулся, потому что у меня в голове запоздало возник вопрос, а что эта егоза вообще делала в команде самого старшего отряда.       Но Ольга Дмитриевна не дала мне времени, чтобы его задать. — Значит, Семён, ты считаешь, что газета никуда не годится? — спросила она.       — Рисунки просто замечательные. А вот текст бы я переделал, — ответил я вожатой, краем глаза следя за Леной. Не сильно ли та расстроится?       — Знаешь, Семён, я с тобой согласна, — неожиданно сказала Ольга Дмитриевна, — но газету по плану нам надо повесить уже после ужина, поэтому времени, чтобы переделать тексты, у нас нет. Или же… — видя лукавую улыбку вожатой, я понял, что попал в хитро расставленную ловушку, — или вы вдвоем сейчас по-быстрому все переделываете. Хорошо?       — На самом деле, текст писала не я, — тихо отозвалась Лена со своей стороны стола, — я только записывала. Это мальчишки из литературного кружка придумывали.       — Что скажешь, Лена? Сможешь переделать все подписи до ужина?       — Смогу, — сказала Лена и посмотрела на меня, — если… если Семён мне поможет придумывать тексты. Я плохо выражаю на бумаге свои мысли.       Пойманный с двух сторон в ловушку я только и мог, что удивленно смотреть то на Ольгу Дмитриевну, то на Лену. Во дают! Конечно, отказать в просьбе под такими настойчивыми взглядами вожатой и пионерки я не мог.       «Что же, назвался груздем, полезай в кузов» — оптимистично подумал я и уже был готов приступать к первой картинке, как возникла неожиданная проблема.       — А куда мы новый текст то впишем? Старый, конечно, можно закрасить, но места на газете совсем нет…       И действительно — рисунков и теста было столько, что весь лист ватмана был использован строго по назначению.       — Ничего, — успокоила меня вожатая, — сразу видно, Семён, что у тебя нет высшего образования!       Ольга Дмитриевна встала и извлекла откуда-то с полки кусок такого же белого ватмана, ножницы, железную линейку, выглядевшую так, будто ей не раз били незадачливых пионеров по местам, которые в приличном обществе не стоит называть, и тюбик уже пожелтевшего клея ПВА.       — Вырежьте квадратики из нового ватмана и наклейте их на старый текст, а поверх можете писать что угодно! — сказала вожатая с таким видом, будто сделала великое научное открытие.       — Вот она сила высшего советского образования!       — Конечно, пойдешь в институт и не так изворачиваться придется, — со всей серьезностью ответила на мою насмешку Ольга Дмитриевна, — ну, думаю вы дальше сами разберетесь. Занимайтесь. Лена, Семён полностью в твоем распоряжении до ужина. Он сегодня наказан, вот и пусть отрабатывает. А я пока книжку почитаю.       Лена серьёзно кивнула вожатой и тут же начала вырезать из нового ватмана квадратики, то и дело проверяя размеры линейкой. Ольга Дмитриевна забралась с ногами на кровать и раскрыла какой-то толстый томик, который был спрятан у неё под подушкой. «Особенности производства предварительного следствия по уголовным делам о преступлениях, совершенных лицами, страдающими психическими расстройствами» — прочитал я название книги на истертой обложке.       «Нет, я не удивляюсь, ничему больше здесь не удивляюсь…» — постарался я себя успокоить и, стараясь не смотреть на вожатую, сел на освободившееся место у стола и приступил к работе.       Мы с Леной быстро справились с наклеиванием новой бумаги на старый текст, и я стал сочинять подписи к картинкам:       — Нужно чтобы было кратко, весело и не несло никакой лишней информации, — я указал Лене на всю ту же многострадальную картинку с Ульяной, пинающей мяч. — Вот, например, здесь. Удар, «Гол» — кричат болельщики, и Ульяна приносит своему первому отряду победу в финальном матче чемпионата отрядов в Совёнке. Вот, так же гораздо лучше!       — Но последний гол забила не она… — так же тихо, как и всегда, сказала Лена, наклеивая бумагу на очередной текст.        — А кто?        — Славяна…       — А какой был счёт?       — Два — один…       — Но без гола Ульяны вы бы не победили, верно?       — Получается, что так, — неуверенно сказала Лена, не понимая, к чему я веду.       — Вот именно! А поэтому и этот гол можно считать победным! В конце концов ты же нарисовала её, а не еще кого-то, ведь так? — победно сказал я, умолчав, правда, о том, что в финале ничьи быть не может. Хотя кто его знает, эти правила пионерлагеря будущего…       — Ульяна очень здорово играет, — я услышал в голосе Лены искреннее восхищение.       — Да я уже понял, что это егоза в спорте у вас впереди всего лагеря. Но вот скажи мне, почему она играла за первый отряд? — наконец задал я давно мучивший меня вопрос.       — Ну просто в какой команде Ульяна, та команда всегда и побеждает.       — Что, правда? — даже я слегка опешил от такого заявления.       — Правда. Поэтому ее определили играть за первый отряд, чтобы младшим отрядам не было так обидно проигрывать.       — Хм, разумно… но неужели у вас в отряде все так плохо с футболом, что вы какую-то малявку одолеть не можете?       — Что ты! Отец Ульяны известный футболист, он так её натренировал! Ну, она сама так говорит. А у нас в отряде только Славя хорошо бегает, но она футбол не любит. Хотя, по твоим словам, она, получается, тоже забила победный гол, — Лена даже немного оживилась от нашего разговора, — в следующий раз обязательно её нарисую.       Девушка закончила заклеивать последнюю подпись, и, взяв в руки ручку, низко склонилась над ватманом.       — Можешь повторить текст про Ульяну, пожалуйста? — попросила девушка.       — Конечно! — ответил я и начал медленно диктовать Лене текст слово за словом. Как человек, пишущий, как курица лапой, я всегда восхищался теми, кто умеет писать красиво. Не то что это входило в число обязательных навыков в современном мире, но, согласитесь, добавляло некоторого веса. Лена же по праву сразу заняла в моём списке каллиграфов первое место. Она старательно выводила букву за буквой, и получалось у неё это так естественно, так легко, что за её письмом хотелось наблюдать и наблюдать. Вскоре прямоугольник под картинкой был покрыт красивыми словами и ровными строчками, похожими на произведение искусства.       — Здорово! У тебя очень хорошо получается, — искренне похвалил я Лену. На этот раз девушка уже меньше смутилась от моей похвалы и смогла даже вымолвить тихое «Спасибо» в ответ.       Закончив с картинкой про футбол мы перешли к следующей. Придумывать подписи было весело — и наградой мне служила несмелая улыбка на лице девушки в ответ на мой очередной каламбур. Постепенно мы закончили еще одну картинку, затем и еще одну. Время летело незаметно.       Близилось время ужина и нам осталось сделать всего две подписи. И волей-неволей наблюдая за девушкой, сидящей напротив меня на расстоянии вытянутой руки, я начал примечать некоторые детали ее внешности, которые раньше ускользали от меня. Тонкие пальцы, сжимающие ручку. Бледная кожа, как будто бы совсем не тронутая загаром, несмотря на царившее вокруг лето. Грустные морщинки в уголках глаз. Странный шрам на левой руке…       Так, Семён, хватит уже разглядывать девушку, как будто сталкер какой-то!       Но несмотря на то, что я всеми силами пытался отвести от неё взгляд, я, почему-то, не смог. Как завороженный я смотрел на шрам на левой руке Лены. Тонкая, еле заметная белая полоска проходила по её коже от запястья почти до локтя, и если бы не наша близость и не яркое освещение, возможно, я никогда бы его и не заметил…       «Вдоль, а не поперёк» — возникла в голове странная фраза. Где, где я её слышал? Нет, не слышал… читал…       Вдруг перед глазами возникла картина — я сижу в каком-то темном подъезде и руки мои терзают зажигалку. Щёлк — раздается во тьме звук. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк — и, наконец, рождается огонёк. Я подношу его к обрывку бумаги в моей руке, и, хотя я не хочу его читать, всё равно вижу кусок текста, написанный ровным каллиграфическим почерком, пока бумага сгорает в синем пламени.       »… а потом они еще шутили надо мной в больнице. Дура, надо было резать вдоль, а не поперёк. Поэтому еще помучаешься. Но знаешь, я не хочу. Я не хочу больше умирать. Мне страшно. Но я и не могу больше так жить. Приезжай! Забери меня! Забери меня отсюда! Как тогда забрал меня из лагеря…»       Видение резко исчезает и сквозь образ пламени перед моим взором проступает образ девушки. Но не той, что писала то письмо, а совсем другой… Или я ошибаюсь? Кто из них настоящая, что же моя память пытается мне сказать воскрешая в голове эти забытые воспоминания? Я вдруг осознаю, что мы с Леной молчим уже несколько минут, и смотрим друг на друга. Точнее, я смотрю на её шрам, а она смотрит в мои глаза.       — Зачем?…       Вырывается у меня тихий вопрос. Но Лена слышит его. В мгновении ока по её лицо проносится целая буря из чувств — удивления, злости, стыда. Она отбрасывает ручку и пулей выбегает из домика. Я же, как завороженный, сижу на месте и пытаюсь понять, что же всё-таки сейчас произошло.       — Семён! — голос Ольги Дмитриевны заставляет меня вернуться в реальность. — Что случилось?       — Да я сам не знаю… — растерянно ответил я.       — Так иди и узнай! Марш за Леной, и успокаивай её как хочешь! Только истерик мне здесь еще и не хватало, — в глазах вожатой плясали гневные искорки.       Голос Ольги Дмитриевны имел волшебный эффект — сразу же посторонние мысли и сомнения как бульдозером смело у меня из головы, я вскочил и бросился за Леной.       — Но если ты опять меня обманешь, Семён, пеняй на себя! — догнал меня голос вожатой у дверей. Но у меня и в мыслях не было отправиться куда-то еще, кроме как за Леной. Я чувствовал себя виноватым, поэтому твёрдо решил найти девушку и извиниться. Правда, пока сам слабо понимал, за что именно.       А еще я понимал, что разговор с ней, возможно, прольёт свет и на мою память.       Второй раз за день выскочив на полной скорости из домика вожатой, я бросился в погоню. Но куда мне бежать, ведь девушки уже и след простыл? [7]