Последнее лето

      Ужин прошел словно в тумане. Не глядя по сторонам я шел по опустевшему лагерю к уже переполненной столовой (видимо, опаздывать на приемы пищи стало моей доброй традицией). Даже не помыв руки, я вошел в зал, полный галдящих детей, и выбрал себе место в уголке большого стола. Ольга Дмитриевна была так занята утихомириванием лагерной ватаги, что, похоже, даже не заметила меня.       Но несмотря на мое состояние, я отметил, что Лена, похоже, решила пропустить ужин. Остальные мои знакомые были здесь, а Славя даже приветливо помахала рукой с другого конца зала. К счастью, вокруг меня расположились совершенно незнакомые мне пионеры, поэтому я даже смог проглотить несколько ложек пюре с котлетой, машинально пережевывать пищу и не чувствуя вкуса. Разговаривать ни с кем не хотелось — кажется, что чем больше я узнаю об этом месте, тем больше болит моя голова, пытаясь связать вместе совершенно несвязные факты. Нет уж, хватит сегодня откровений! Что там говорила Славя? Кажется, просила вести себя как обычный пионер? Вот и пришла пора последовать ее совету.       В конце-концов мне надоело размазывать еду по тарелке, поэтому я быстро отнес поднос на мойку и вышел на улицу, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Вроде бы у меня там домашний арест? Так будем примерными арестантами, надеясь на амнистию. Да и вряд ли Лена, после нашего разговора, вернется доделывать газету.       С такими мыслями я вошел в привычный и уже знакомый домик. Удивительно, как он за неполный день успел стать таким родным. Как-будто я уже жил здесь когда-то, и старые воспоминания пробиваются из глубин памяти, вызывая острое чувство ностальгии.       Не хватало еще в довесок ко всему раздвоение личности заработать. Поэтому я быстро отогнал ностальгические мысли о прошлых жизнях, сел за стол и продолжил то, чем занимался с Леной до ужина. Конечно, до каллиграфического почерка пионерки с фиолетовыми косичками мне было далеко, но текст получался вполне читаемый. А придумывать подписи к картинкам было даже весело, учитывая то, что местами я не совсем понимал, какое именно событие на них запечатлено.       Я так увлекся работой, что, когда рядом раздалось вежливое покашливание, чуть не упал со стула от удивления.       — Похвальное рвение, Семен. Ты растешь в моих глазах.       Непонятно, как Ольга Дмитриевна смогла так незаметно войти в домик. Пионерка, исчезающая средь бела дня, вожатая, умеющая проходить сквозь стены — этот лагерь образца две тысячи шестьдесят девятого года таил немало сюрпризов.       — Ты поговорил с Леной? — спросила Ольга Дмитриевна, как ни в чем не бывало сев на кровать напротив, будто и не заметив моего испуга.       — Да, — кратко ответил я. Развивать тему не хотелось.       — И какой результат?       Но пришлось. Разве утаишь что-нибудь от нашей вожатой?       — Она меня ненавидит. И просила держаться подальше, — чтобы избежать дальнейших расспросов, я сказал правду. Точнее, часть правды.       — Эх, Семен, Семен, — разочарованно протянула Ольга Дмитриевна таким тоном, будто я был виноват во всех вселенских бедах. — Не знаю, что там между вами произошло, но насильно дружить я вас не буду. Хотя, не по-пионерски, конечно, всё это. Очень жаль, что ты не смог поладить с Леной.       — А правда, что Ульяна пыталась сбежать из лагеря, запрыгнув на товарняк? — я решил перевести разговор в менее опасное русло.       — Это тебе Лена рассказала? Правда. В прошлом году это было, в конце смены. И, по словам Ульяны, она пыталась не сбежать из лагеря, а узнать, что находится за лагерем. Куда идет этот поезд.       — А вы знаете, куда он идет? — мой голос прозвучал приглушенно, потому что в этот момент я, склонившись над столом, пытался втиснуть придуманный текст в узкие рамки белого прямоугольника бумаги.       — Откуда мне знать? Какая разница, наверное, в ближайший город, — как и ожидалось, определенного ответа я не услышал. Склонившись над газетой, я краем зрения увидел стройные ножки Ольги Дмитриевны. Вожатая сбросила на пол босоножки и блаженно разминала пальцы ног. — В общем, Ульяна могла бы и спросить об этом взрослых, а не бросаться в грузовой вагон. Чудо, что еще никаких травм не получила. После этого, кстати, от неё отказались все воспитатели, а директор хотел вообще выгнать из лагеря, но я вступилась за девочку. Поэтому перевели Ульяну в первый отряд, хотя и не по возрасту ей в нем быть. А в этом году ее сразу отдали под мою опеку. Эх, не видать нам покоя, ни ночью, ни днем.       — А почему вы вступились за неё? — мне стало интересно, чем эта егоза заслужила такое особое отношение. В лагере, знакомом мне по воспоминаниям детства, отправляли домой и за меньшее нарушение режима.       — Знаешь, у Ульяны, конечно, шило в одном месте, но у неё есть одно неоспоримое достоинство. Она всегда говорит правду. Конечно, не всю. Но не сбежать она тогда хотела, и не для того прыгнула на поезд, чтобы нам, вожатым, насолить. Не пойми что у ребенка в голове твориться, но злого умысла в ее поступках нет.       За разговором я поставил точку в последней колонке текста и блаженно потянулся на стуле.       — Принимай, родина, работу!       Родина в лице Ольги Дмитриевны поднялась с кровати и скептически склонилась над столом, рассматривая мои художества. Её пионерская рубашка натянулась, соблазнительно очерчивая немаленькие формы. Я быстро перевел взгляд на газету и сделал вид, что мне очень интересно то, что скажет ревизор.       — Для первого раза сойдет, — с хитрым прищуром сказала Ольга Дмитриевна. — Вполне достойно младших отрядов.       — Ольга Дмитриевна, ну зачем вы так! — я принял правила игры и сделал вид, что обиделся.       — Шучу, шучу! Конечно же, средних отрядов, — она игриво погладила меня по непослушным волосам. — В любом случае, спасибо, что не бросил работу и доделал до конца.       Доброе слово и кошке приятно! Особенно сказанное такой красивой девушкой. От Ольги Дмитриевны исходил еле заметный и волнующий аромат духов, и мое воображение стало заносить, а на лице появилась глупая улыбка.       — Ой, что-то заговорилась я с тобой! — но счастье было недолгим. Словно не замечая моего блаженного состояния, Ольга надела босоножки и начала метаться по комнате, быстро скидывая вещи в простую холщовую сумку. — Надо же вести пионеров в баню. И самой помыться. И тебе, кстати, Семен, тоже стоит.       — А как же домашний арест? — с иронией спросил я, вернувшись из грез в реальность.       — Не делай из меня зверя. Арест арестом, и в кино ты у меня сегодня не пойдешь, но вот личную гигиену никто не отменял! Пока одни пионеры будут смотреть фильм в клубе, другие пойдут в баню. Но первый отряд, как самые старшие, идет последним, и, скорее всего, мы успеем уже только после отбоя. Сначала девочки, потом мальчики. Я отправлю за тобой кого-нибудь. Заодно и газету повесишь, когда в баньку пойдешь, — разъяснив организационные вопросы и повесив на меня еще одну задачу, Ольга Дмитриевна закинула на плечо переполненную сумку и вышла из домика.       — Мыльно-рыльные найдешь в моей тумбочке. Все, я убежала, не шали тут без меня, — бодро сказала она, закрывая дверь.       И как нашей вожатой удается сохранить столько энергии к концу дня? Я вот, например, уже был выжат, как лимон. Где-то на краю сознания предательский голосок шептал мне идею порыться в вещах Ольги, в надежде найти какие-нибудь зацепки, но я быстро заткнул его. Во-первых, она увидит. Во-вторых, я уже лучше узнал Ольгу Дмитриевну, и расстраивать ее подобным поведением мне совершенно не хотелось. В-третьих… Впрочем, уже достаточно причин. Да и вряд ли она хранит в домике тетрадь с объяснениями для пришельцев из другого мира.       Наскоро прибравшись на столе, я растянулся на кровати, достав из кармана телефон. Кибернетики постарались на славу — зарядка была на сотне. Быстро введя графический ключ, я полазил в настройках, отключая всякую ненужную сейчас ерунду. Связи, как и ожидалось, не было. Молчал интернет, и даже радио во всех диапазонах. То ли лагерь находится в мертвой зоне, то ли у людей будущего совершенно другие средства связи. Но я уже понял, что просто так меня отсюда никто не выпустит, поэтому не удивился такому результату.       Закончив с настройками, я перешел к галерее. Фотографии дождливого Питера и заснеженного родного города, на которых я был запечатлен с непутевым братом и немногочисленными друзьями, подтверждали, что моя прошлая жизнь не была сном. А было бы забавно, если бы я действительно был бы глюком местного Семена! В таком случае мне осталось бы, как говориться, лишь разбежавшись прыгнуть со скалы…       Вытянув руку вверх, я сделал снимок комнаты, которую делил с Ольгой Дмитриевной. А затем, встав с кровати, сфотографировал и свое сегодняшнее творение — лагерную стенгазету. Конечно, она не только мое творение, но все же я чувствовал себя частью маленького, но важного для лагеря дела. Если я выберусь из этого места, интересно, что произойдет с этими снимками?       Ну, для начала, надо выбраться, а там посмотрим.       Снова растянувшись на кровати, я все рассматривал и рассматривал фотографии, будто пытаясь вобрать в себя как можно больше воспоминаний из той, прошлой жизни, пока меня не сморил беспокойный сон.

***

      Сквозь сон я услышал, как хлопнула дверь. Я почувствовал, как кто-то опустился на кровать рядом со мной. Меня захлестнул слабый цветочный аромат и ласковые прикосновения нежных рук к голове. Они напомнили о матери, о тепле родительского дома. Казалось, что я слышу тихий шепот утешения. Но все больше вслушиваясь в него, я не мог понять — то ли утешают меня, то ли кто-то жалеет сам себя.       Это был волшебный сон, и я не хотел, чтобы он заканчивался.       Но пришло время проснуться.       Открыв глаза, я понял, что уже стемнело. И я был не один. Летние сумерки окрасили домик всеми оттенками синевы, последние лучи заходящего солнца осветили моего гостя. Точнее, гостью. У дверей стояла и приветливо улыбалась девочка с необыкновенными циановыми волосами.       — Как хорошо, что ты проснулся! — мелодичный голос Мику разнесся по комнате. Казалось, как только она начинала говорить, то обращала на себя внимание всего мира. — Мне так не хотелось тебя будить! Но пришлось бы, ведь Ольга Дмитриевна велела зайти за тобой и отвести в баню. Я уже минут десять здесь стою и все думаю, как лучше это сделать. Ты как, хорошо себя чувствуешь?       — Просто отлично! — ответил я, вставая с постели. Не помню, что мне снилось, но нечто очень приятное. Бывают такие сны, после которых остается ощущение, что ты можешь свернуть горы. И, кажется, сейчас я видел один из таких.       Телефон, про который я забыл, с громким стуком упал на пол. Мику проводила его полет любопытным взглядом, но, к моему удивлению, ничего не спросила.       — Подожди, пожалуйста, минутку, — подобрав телефон и засунув его в карман шорт, я начал спешно рыться в тумбочке в поисках мыла и полотенца.       — Конечно, Сёма, можешь не спешить! А наши уже все помылись, осталась только я и Славя. Мы с ней помогали вожатым следить за малышами. Ваша баня такое опасное место! Вообще-то в ней разрешают мыться только старшим, но горячую воду нам еще в прошлую смену отключили, там трубу прорвало, и до сих пор сделать не могут. Вот и приходится выкручиваться, — голос Мику убаюкивал, под ее трели хотелось лечь куда-нибудь, расслабиться и слушать его, как музыку.       Но, взяв в себя в руки, я отогнал сонливость и, продолжив поиски, нашел все-таки старый кусок хозяйственного мыла и потрепанное полотенце, похороненных под грудой женской одежды и белья. Хорошо, что Мику не видит, какие завалы мне приходится разгребать и что держать в руках! Вот уж не думал, что в тумбочке Ольги Дмитриевны будет такой бардак. Хотя, если судить по общему состоянию комнаты, этого следовало ожидать.       Мой взгляд упал на стенгазету, развернутую на столе, и я вспомнил, что обещал Ольге Дмитриевне. Когда я свернул кусок ватмана и зажал его под мышкой, мы, наконец, вышли из домика. Я шел, закинув полотенце на плечо, а Мику пристроилась рядом, то и дело задевая меня кончиками своих длинных волос.       — Ой, ты знаешь, Сёма, а мы фильм после ужина смотрели. Такой интересный! Про девочку из будущего, попавшую в прошлое, и про то, как она сражалась там против космических пиратов. Алиса ее звали. У меня тоже в посольстве есть подруга Алиса, но она вроде не из будущего. Я не спрашивала. Но она совсем не похожа на ту Алису из фильма, — пока мы шли к бане, Мику болтала без умолку. И, как ни странно, меня это нисколько не утомляло.       Интересно, как бы она отреагировала, если бы узнала, что сама сейчас разговаривает с мальчиком из будущего? Или из прошлого. В общем, пришельцем. Правда, почему-то мне казалось, что Мику не очень удивится такой новости.       Но проверять это предположение, я, конечно же, не буду.       — Ты живешь в посольстве? — спросил я с хитрым намерением услышать развернутый ответ и дольше насладиться ее милым голосом.       — Да, в посольстве! Не помню, говорила ли я тебе, но у меня отец из России, работает дипломатом, или, как он сам говорит, служит. А мама архитектор из Японии. Сначала мы жили в Японии, но в последние несколько лет я живу при посольстве с папой, а мама иногда приезжает к нам. В посольстве мало детей и мне скучно. Вот в Японии другое дело! Там есть целая школа при посольстве, куда я ходила. Конечно, мне в школе тяжело, слишком выделяюсь, и девочкам это не нравилось. Да и акцент мой они считают смешным. Но это все равно было гораздо лучше, чем домашнее обучение! Я много раз просила папу отдать меня в обычную школу, но он сопротивляется, говорит, что нечего мне там делать. Он у меня такой упрямый! Но я все равно его очень люблю.       Мы прошли мимо столовой, возле которой стоял стенд, сколоченный из потемневших от времени досок и обвешанный плодами пионерской творческой мысли. С трудом найдя свободное место между листков с всевозможными объявлениями, расписаниями и лозунгами, я с гордым видом прицепил на внушительного вида кнопки стенгазету. Теперь моя совесть точно могла быть спокойна — день был прожит не зря!       — Красивые рисунки! Лена рисовала, да? — спросила Мику, а затем, не дожидаясь ответа, сразу же продолжила: — Лена лучше всех рисует в этой смене. Жаль, что она стесняется показывать свои работы.       Идти до бани было совсем недалеко. Но за это время Мику успела подробно рассказать мне о жизни лагеря, впрочем, не переходя на личности. На мои вялые попытки выяснить у нее историю Совенка, и кто такой, черт возьми, этот Генда, она уклончиво отвечала, что сама мало что знает. Вроде, какой-то политический деятель. Или основатель лагеря. Да и не важно это, а важно то, что к ней в музыкальный кружок почти никто не ходит, а она целыми днями пытается настроить древние инструменты, пострадавшие от рук пионеров прошлой смены, и ей одной там невыносимо скучно.       Все закончилось тем, что я пообещал Мику обязательно зайти в музыкальный кружок, когда будет свободное время. Обрадовавшись, она даже пару минут помолчала, задумавшись о чем то своем. Но, видимо, ее природа не терпела тишины, поэтому через некоторое время она снова начала рассказывать мне всякие пионерские байки.       Казалось бы, Мику идеальный человек для получения информации об этом мире! Точнее, она была бы им, если давала бы вставить в разговор хоть слово, и если бы ее сразу же не уносило от первоначальной темы беседы этак за километр. Поэтому, ничего интересного у нее выяснить так и не удалось.       Приземистое широкое здание бани было сложено из добротных бревен и разделено на две части — саму парилку и предбанник. Видно было, что баню построили совсем недавно. Из дымовой трубы шел сизый дым, а в небольших окошках горел свет. Если прислушаться, то можно было услышать плеск воды.       — Там, наверное, Славя моется. Я пойду к ней, а ты подожди нас, хорошо? Обещаю, мы быстро! — Мику посмотрела на меня жалостливым взглядом, будто и в самом деле опасаясь, что я куда-нибудь убегу. Пришлось клятвенно заверить ее, что сегодня я хочу выполнить миссию по приведению себя в порядок в полном объеме, и только тогда Мику составила компанию Славяне, оставив меня одного.       Положив полотенце и мыло возле входа, я побродил немного туда-сюда по дороге, ведущей к бане. Заглянул в сарай, оценив внушительную гору наколотых дров и развешанных сушиться березовых веников — кто-то явно постарался на славу, накопив запасов до конца смены. Когда я выходил из сарая, мое внимание привлек какой-то шум за баней. От нечего делать я решил проверить, что это за полтергейст бродит ночью вокруг парилки, когда там совершенно случайно моются две прекрасные пионерки.       Чутье меня не подвело — пройдя за баню я услышал приглушенный шепот «Шухер!» и увидел, как две фигуры лихо убегают в сторону домиков. Юные хулиганы оставили весь свой инвентарь — у небольшого застекленного окошка, расположенного довольно высоко над землей, валялся старый деревянный ящик, с которого было очень удобно подсматривать. От окна доносились звуки падающей воды и бодрящих ударов веника по голому телу. В голове сразу возникли соблазнительные картины, в которых Славя и Мику, как говорится, в чем мать родила, охаживают друг друга вениками, задорно смеясь и обливаясь холодной водой. Бесформенная пионерская форма не могла скрыть выдающиеся достоинства местных девушек (а некоторые, например, такие как Алиса, специально выставляли эти достоинства напоказ, чем производили неизгладимое впечатление на мужское население лагеря), и воображению моему не было предела!       Из-за пикантных картин, которые рисовал мой разум, на минуту я даже поддался соблазну и подошел к ящику. [9] Но, уже поставив на него ногу, я взял себя в руки. Как после такого я смогу нормально разговаривать со Славяной и Мику? А ведь эти двое пока чуть ли не единственные люди, с которыми я могу нормально общаться в «Совенке»! Рыжие не в счет, с ними нужно всегда держать ухо востро.       В сердцах я пнул чертову коробку, зафутболив ее в ближайшие кусты, подальше от искушения.       — Ой! — вырвался у меня невольный возглас. Ящик был отнюдь не из пуха, а на ногах у меня были совсем не армейские ботинки. Я бодро запрыгал на левой ноге, пытаясь унять боль, и вдруг услышал в кустах приглушенный смех.       Перестав прыгать и аккуратно наступая на раненую ногу, я, как бы невзначай, пропел вслух:       — Только рюмка водки на столе, ветер плачет за окном…       — Ты что, теперь до конца смены мне припоминать будешь эту бутылку? — раздался из кустов обиженный голос. Ульяна выбралась из них, словно кошка, и хитрым взглядом уставилась на меня, уперев руки в бока.       — Буду, чтобы ты не забыла. А то знаем мы вас и вашу короткую память.       Рыжая задумалась. Взгляд ее скользил то по мне, то по стене бани с предательским окошком. В голове Ульяны шла напряженная работа мысли.       — А Семен подглядывал! — вдруг выдала она с таким гордым видом, будто сделала великое научное открытие.       — Но-но-но! Попрошу без обвинений! — ход мыслей Ульяны пока ускользал от меня. — Я тут, между прочим, девичью честь спасаю, а ты сразу "подглядываю, подглядываю"!       — От себя спасаешь, что ли?       — Ульяна, не паясничай! Ты же сама прекрасно видела, что не подглядывал я, а, наоборот, прогнал тех, кто хотел подглядывать.       — Ну, если ты не подглядывал… Значит никакой водки тоже не было! — заявила Ульяна, и я, наконец, понял, к чему она ведет весь этот разговор.       — Хорошо-хорошо! Никакой водки, никакой бутылки, никаких грабящих медпункт рыжих пионерок, — во избежании дальнейших споров быстро согласился я. — И никаких подглядывающих пионеров. Всё, мы в расчете?       — То-то же! — довольно ответила Ульяна.       — Но, слушай, Уля, не в службу, а в дружбу…       — Когда это мы с тобой дружить начали? — перебила меня Ульяна. Вот же несносная девчонка!       — Может с того момента, как кто-то влез в мое окно?       — Но этого же не было, сам сказал! — она даже топнула ножкой для придания весомости этому факту.       — Ульяна, просто послушай, — я попытался придать своему голосу серьезностью, что, в разговоре с рыжей егозой, было довольно сложно, — ты знаешь Алену, сестру Лены?       — Ну, предположим, знаю.       — Тогда, предположим, не могла бы ты меня с ней познакомить?       — Если у тебя ничего не получилось с Леной, это не значит, что получится с ее сестрой.       — Так, Ульяна, давай без безумных теорий. Да или нет?       — Ну хорошо, познакомлю я вас. Приходи ко мне в домик утром после завтрака, — смилостивилась надо мной девочка.       — Отлично, спасибо тебе большое! — я посчитал разговор законченным, но Ульяна явно чего-то ждала, с любопытством разглядывая мою физиономию.       — Ну, ты это, подглядывать то будешь? — выдала она через минуту, чем напрочь убило мое логическое мышление.       — Зачем? — в недоумении спросил я.       — Тебе лучше знать! Я откуда знаю зачем вы, мальчишки, за девочками подсматриваете, — сказала Ульяна, и в ее голубых, почти синих глазах сверкнул хитрый огонек.       — Но зачем мне подсматривать сейчас, ведь ты же все увидишь и завтра об этом расскажешь всему лагерю?       — Я же уже сказала, что ты не подглядывал, мы же договорились, — объяснила она, как будто разъясняла прописные истины маленькому ребенку. — А я свои обещания держу, честное пионерское! Поэтому для всех не будет важно, что ты сделал, а будет важно, что скажу я!       Этот пассаж юного философа как нельзя более точно отражал действительность, но без улыбки слова Ульяны воспринимать было просто невозможно.       — А тебе зачем, чтобы я подглядывал?       — Посмотреть хочу. Говорят, у вас, мальчишек, при этом такие глупые лица!       — Нет уж, Ульяна, не буду я подглядывать, чтобы тебе удовольствие доставить, — сказал я, опасаясь, до каких хитроумных планов еще может додуматься этот ребенок. И тут у меня в голове пазл сложился окончательно. — Постой, а не ты ли привела сюда тех мальчишек, которых я спугнул? Чтобы подглядеть за ними?       — Может и я, — сразу призналась Ульяна, ничуточки не раскаиваясь. — Эх, Семен, нет в тебе духа авантюризма. Ну, если не будешь, то я пошла. А то Алиса ругается, когда я поздно в домик возвращаюсь и бужу ее.       Махнув на прощанье рукой, Ульяна скрылась в тех же самых кустах, в которых сидела в засаде в начале нашего разговора.       — Зато в тебе этого духа, пожалуй, даже чересчур, — сказал я ей вдогонку. Я очень сомневался, что она действительно отправилась в домик, а не заняла стратегическую позицию в ближайших кустах, на случай, если я передумаю. Поэтому я тоже ушел от злосчастного окна и направился ко входу в баню.       И сразу же наткнулся на посвежевших и раскрасневшихся пионерок, выходящих из предбанника.       — Ой, Сема, а ты откуда вышел? — спросила Мику, на ходу суша свои длинные волосы полотенцем. — А ты не подглядывал? Ах, да шучу, конечно, ты бы никогда так не поступил, я знаю. Ты же уже не ребенок, а порядочный пионер.       Порядочный пионер покраснел, Мику улыбнулась, а Славя бросила на меня странный взгляд, оставив свои мысли при себе. Ой, что было бы, согласись я на уговоры Ульяны! Не найдя меня у входа, они бы начали поиски и обнаружили бы интересную картину…       Так, лучше не думать, что бы тогда со мной сделали.       — С легким паром! Пойду в баню, а то уже поздно, — форма Слави соблазнительно облегала еще не до конца высохшее тело, и я уже не знал, куда отвести взгляд. Поэтому я решил закончить наш разговор побыстрее.       — Конечно, Семен, иди! Поди уже заждался нас, — сказала Славя, ничуть не смущаясь своего внешнего вида. — Так, смотри, я уверена, ты в бане бывал, но все равно будь осторожен. Когда помоешься, можешь оставить там все так же, как и было. Позже еще вожатые придут.       — Спасибо! — протараторил я, и, захватив мыло с полотенце, юркнул в предбанник от греха подальше.       Раздался девичий смех, постепенно удаляющиеся голоса и все стихло.       Ну, Ульяна! Ну, погоди!       Я, наконец, остался один и смог спокойно вздохнуть, усаживаясь на лавку. Но из головы все еще не уходил образ Славяны в мокрой рубашке, соблазнительно обтягивающей грудь. А ведь она, как я успел заметить, даже лифчик не надела! Быстро раздевшись, я зашел в парилку и сразу же окатил себя холодной водой, чтобы выбить из головы и тела лишние мысли. Помогло. Хотя я никогда и не любил баню, но все равно с удовольствием помылся, не отвлекаясь на всякие глупости.       Выйдя после бани на улицу, я полной грудью вдохнул свежий воздух летней ночи. Ветер приятно холодил еще мокрую кожу. Вот бы еще надеть новую, только что из стирки, форму! Но это было уже явно за пределами моих возможностей. Но ничего, и старая еще не успела прийти в негодность, ведь я носил ее всего один день.       В прекрасном настроении я направился в домик, даже начав насвистывать на ходу какую-то приставучую мелодию.       — Привет, Семен.       Я узнал этот голос. Электроник стоял под сенью раскидистого дерева, прислонившись к стволу и скрестив руки на груди. В неровном свете сумерек его лицо казалось бледным, потусторонним. Серьезное выражение лица, надменный взгляд — сложно было поверить, что передо мной стоит обычный мальчишка-пионер. Я невольно сглотнул. От моего хорошего настроения не осталось и следа.       — Пройдемся? — предложил Эл, оторвавшись от ствола и делая жест рукой в сторону тропинки, уходившей под сень деревьев.       Казалось, даже воздух стал холодней от его взгляда. Я поежился. В обычных обстоятельствах, конечно, я никуда бы не пошел со столь подозрительным типом. Но сейчас у меня было выбора. И, поэтому, стараясь не показывать свой страх, я принял предложение.       Некоторое время мы шли молча. Тропинка уводила нас прочь от лагеря в ночной лес. Вокруг кипела жизнь и раздавались звуки природы, непривычные мне, жителю городских джунглей. Ухали совы, стрекотали сверчки, какие-то незнакомые птицы вели свои важные переговоры, скрытые от нас листвою деревьев. Тропинка была хорошо натоптана, идти по ней было легко и приятно.       — Как тебе лагерь? Нравится? — нарушил молчание Электроник. В его голосе не слышалось никакого интереса, и он звучал абсолютно безжизненно.       — Нравится, — ответил я, и, неожиданно для себя, понял, что не соврал. Мне действительно стало нравится это место, несмотря на то, что к разгадке его тайн я даже и близко не подобрался. И это полностью заслуга людей, которые живут здесь. В своей прошлой жизни я редко встречал настолько открытых, ярких и интересных личностей.       — Неужели? — разочарованно протянул Эл, смотря куда-то вдаль, под сень деревьев. — Как может тебе нравиться эта тюрьма? Эти люди, обманывающие друг друга и сами себя? Не понимаю я тебя, Семен.       — Зря ты так. Пусть ты и вспомнил прошлые циклы, это не дает тебе право так говорить, — возразил я своему собеседнику.       — Вот именно потому, что я вспомнил предыдущие циклы, это и дает мне такое право. Я знаю их все, знаю, какие скелеты они прячут в шкафу. И знаю, почему они здесь.       Тропинка вывела нас на большую, почти круглую поляну со следами от костра посередине. Наверняка это было известное место в «Совенке», и здесь не один раз проводили походы и пикники. А может быть, даже и прощальный костер. Кажется, именно так называется мероприятие в конце смены.       — И почему же? — спросил я, садясь на большое бревно у погасшего кострища.       — Их всех заточили сюда, — Эл сел рядом со мной. Даже слишком рядом. Так, что я мог видеть отражение своего взволнованного лица в глубине его серых глаз. — Кто-то вмешался в их жизнь, сломал ее, а потом обманом привел их сюда, чтобы вдоволь насладиться страданиями.       — Кто привел? — спросил я, немного отодвигаясь от него. Если честно, то Электроник начинал меня пугать. Он выглядел сейчас не как пионер, а как нечто совершенно чуждое всему лагерю, всему миру.       — Не знаю. Может то существо, которое ты называешь Юлей. Я попал сюда по-другому и никогда не видел ее, — ответил он, смотря мне прямо в глаза.       — Нет, ты ошибаешься, — возразил я.       — Разве? Вспомни, как ты попал сюда. Не было ли в этом чего-то неправильного? Того, чего не могло произойти?       Я вспомнил дом с башенкой, обвал и свое падение в темноту. Разве я был не сам виноват во всем этом?       Но голос в моей голове вдруг напомнил о том, что кто-то ходил по этажу и до нас с Кириллом. Кто-то заманил меня на лестницу светом фонарика. Не могла ли это быть Юля? В конце-концов, я ничего не знаю ни о ее мотивах, ни о том, кто она вообще такая.       Может быть, Электроник прав?       — Судя по тому, что я вспомнил, Юля приходит к тем, кто должен умереть, — его слова еще больше усиливали мои сомнения. — Или к тем, кто больше не хочет жить. Приходит и задает вопрос, на который уже знает ответ. Потому что намеренно подстраивает обстоятельства так, чтобы человек пришел сюда, и больше никогда не вернулся. Ведь зачем возвращаться, если в родном мире их ждет только смерть, боль и одиночество?       Я молчал, обдумывая слова Электроника. Картина мира, составленная на основе событий сегодняшнего дня, вновь менялась в моей голове. Версия Эла могла быть правдой. По крайней мере, у меня не было никаких доказательств против нее.       — Но она оставляет нам возможность вспомнить. О, этот момент для нее наверняка самый любимый! — злая улыбка мелькнула на лице кибернетика. — Когда мы понимаем, вспоминаем свою прошлую жизнь и от отчаяния творим ужасные вещи. Семен, я видел пионеров, которые вырезали весь лагерь, топили его в крови, не справившись со своими чувствами. Этот цикл еще довольно мирный. Я видел такие поступки, от которых даже мне становится дурно. Один раз убили и меня. Интересное ощущение, кстати, советую попробовать.       — То есть здесь нельзя умереть? — я все пытался осознать слова Эла и вытянуть из него как можно больше информации.       — Похоже что нет, в привычном смысле этого слова. На следующий цикл я просто появился вновь, как ни в чем не бывало. Но знаешь, что интересно? Моего убийцы уже не было. Он исчез. Как и все до него, кто выходил из образа и творил вещи, выходящие за рамки. Возможно, она убила их. А, возможно, их постигло нечто, что гораздо хуже смерти.       Гнетущая тишина опустилась на поляну после этих слов. Казалось, стихли даже звуки ночного леса. Я убедил себя, что пришел в этот мир по вполне понятно причине — забрать отсюда мою подругу детства. Но как я это сделаю, если Электроник говорит правду?       — Подумай о моих словах, Семен, — Электроник поднялся с бревна. — Не верь этому месту. Не верь никому. У меня есть план, но пока я не готов раскрыть тебе подробности. Я подожду, пока ты поймешь всю ложь и отчаяние этого лагеря. И когда ты будешь готов, вместе мы разрушим его.       Он ушел, не прощаясь, растворишь в темноте, оставив меня наедине со своими невеселыми мыслями. Вдруг ночной лес показался мне страшным и зловещим. Я вскочил с бревна и бросился в сторону лагеря. Я бежал, рискуя запнуться о тут и там торчащие корни деревьев и пропахать носом тропу. Я бежал от темных мыслей, роившихся в голове, от сегодняшнего дня, от всех воспоминаний. Я бежал от себя. И на миг мне показалось, что я снова все забыл — что стал пионером Семеном, опоздавшим на смену и попавшим в неловкое положение сразу по приезду. Но все обошлось, ребята в лагере приняли меня, и целая неделя, полная чудес и открытий, ждала меня за поворотом…       Я оказался перед домиком, который мы делили с Ольгой Дмитриевной. Тяжело дыша после пробежки, я рукой почувствовал твердый прямоугольник телефона в кармане пионерских шорт. И наваждение прошло, ко мне вновь вернулись все воспоминания. Телефон был материальным. Он доказывал, напоминал, кто я такой, и не давал забыть снова. Я достал телефон из кармана. Захотелось, размахнувшись, отправить его в ближайшие кусты. Быть может, тогда я проснусь наутро обычным пионером? И не будет никаких тайн, никаких воспоминаний о прошлых жизнях, никакого выбора, терзающего сердце.       Соблазн был велик, но, уже размахнувшись, я вспомнил, что у меня есть еще одна вещь, которая гораздо важнее. Брелок с зеленым камнем, символ моего обещания. Ее подарок. И я понял, что именно этот камень, покоящийся сейчас в кармане рубашки, и определяет меня в этом мире. А вовсе не телефон, не фотографии с него и не другие доказательства того, что я не из этого мира.       Да, если я выброшу брелок, то потеряю память. Вольюсь в бесконечные циклы лагеря. И, я допускаю, что будь на моем месте кто-то другой, он был бы даже рад такой судьбе.       Но не я. Я не буду отказываться от своего прошлого, каким бы тяжелым оно не было.       Положив телефон в карман, я вошел в домик. Ольга Дмитриевна была уже в постели, и вяло махнула мне рукой из-под одеяла, заметив, что я пришел. Быстро раздевшись, я тоже юркнул в уже заботливо расстрелянную вожатой кровать, и уснул, сжимая в кулаке зеленый камень.       «Я подумаю об этом завтра» — мелькнула в голове мысль, прежде чем я окончательно погрузился в блаженное забытье.