Маринетт взволнованно взбегает по ступенькам на второй этаж давно знакомого здания, быстро пересекая пустой коридор, по которому эхом отдается стук небольших каблуков. Подбегает к темной деревянной двери, — на которой прикреплен небольшой значок с вырисованным на нем числом пятьдесят восемь, — не переводя дыхания.
И спокойно выдохнуть ей удается только тогда, когда она оказывается в небольшом помещении, которое является ее комнатой.
Дюпэн-Чэн устало подходит к небольшой кровати, снимая по пути свой пиджак, и небрежно кидает его на рядом стоящий стул, забывая о прятавшейся в кармане квами. Слышится еле уловимый писк, от которого она сочувственно морщится, мысленно уже извиняясь перед Тикки, хотя та вряд ли прочтет эти мысли.
«Из этих двадцати четырех часов мне понравились только последние два…»
Маринетт стянула через голову футболку, подрагивая от холода. Глаза непроизвольно метнулись к стоящему зеркалу, в котором была видна спина, покрытая шрамами, появившимися у нее с тех пор, как ее начали избивать в школе. Девушка всегда предпочитала не смотреть на них, потому что воспоминания, скрывающиеся за каждым шрамом, никогда не приносили радости, а наоборот, только портили настроение.
И пусть, если кто-то когда-нибудь спросит у нее об этом, она солжет или промолчит. Никогда не признается, как было больно падать с лестниц, ударяться головой о стену и одновременно переносить многочисленные удары.
Попытается скрыть царапины, синяки, ссадины, чтобы никто не увидел этой слабости.
Потому что не любит эту ненужную жалость.
Ненавидит фальшивое сочувствие, слова о сожалении и высказывания, намекающие на то, что нужно быть счастливее.
Счастливее?
Они сами себя слышали?
Маринетт вздохнула, вытаскивая из волос, собранных в низкий пучок, несколько шпилек. Локоны, упавшие на оголенные плечи, щекотали кожу, в некоторых местах переплетаясь между собой.
«Когда уже все эти „добродетели“ поймут, что люди с идиотскими серыми полосками счастливыми быть не могут?»
Натянув на себя длинную футболку, которую она носила только в своей комнате и чаще всего спала в ней, Дюпэн-Чэн кинула черные шпильки на тумбу и упала на кровать, с удивлением обнаруживая, что та больше не скрипит.
Устало закрывая глаза, она проваливается в мысли. В параллельную реальность, где все
по-другому, а именно туда, где можно забыть о печальном, отдаваясь мечтам.
Где нет расставаний и разрушенного счастья.
«— Нетти?
— Да, Дэниэл, ты что-то хотел?
— Знаешь, твое тело хоть и исчерчено шрамами, но ты все равно произведение искусства».
Дэниэл Ренард… Каштановолосый парень с жёлтой линией на правой руке и постоянной улыбкой на лице. Прошел уже год с того, как она последний раз видела его.
Прошел год с того, как его не стало.
Жёлтая линия — одна из высших линий в системе. Люди с такими полосками почитаются в обществе,
имея огромные шансы на счастливую жизнь.
Дэниэл умер, не выбравшись из подожженного одним из акуманизированных здания. Уже как год сгорел в том жестоком темном огне, оставляя свою
девушку одну.
«— Хелл, я не вижу его… — Маринетт взволнованно оглядывала сгоревший дом, не обращая внимания на толпу толкающихся людей, в которой она стояла.
— Подожди, может, он…
И дальше Дюпэн-Чэн, повернув голову влево, увидела только замеревшую подругу, которая только что-то прошептала, а потом резко притянула ее к себе, не давая увидеть, что творится за спиной».
И Дэниэл Ренард всегда был тем, кто вселял в нее надежду на спокойную жизнь, которая была только в мечтах.
Он был тем, к кому хотелось тянуться и быть рядом.
Дэниэл думал, что Маринетт Дюпэн-Чэн намного лучше других.
Но лучшего в ней, видимо, оказалось недостаточно.
