ситуация критическая

Ситуация критическая. Чимин Юнги друг? Друг. Лучший друг, он бы сказал, именно поэтому они уже полтора года, как живут вместе — снимают квартиру. Знакомы с детства и не разлей вода, как говорят другие. Потрясающе друг друга дополняют и невероятно гармоничны вместе. Но, как говорится, ситуация критическая. Чимин прекрасно знает, что Юнги бисексуален, в то время как Пак натуральный натурал. Чимин в его дела не лезет, в отличие от Мина, который часто старается задавить его опытом и помочь в «делах сердечных» со всякими «его единственными». Которые не единственные вовсе и часто на пару дней. Часто не одна за раз. В общем, Чимин в помощи не нуждается, просто Юнги уже устал очередной девушке по утрам кружкой кофе салютовать из кухни, ведь не выспался совсем — спасибо Чимин и его по-блядски бабские и громкие стоны. «Тебя там, блять, ебут, что ли?» — каждый раз думает Мин, накрывая голову подушкой, но не помогает. Юнги же домой никого не водил, помня, что другу-натуралу будет, ну, не очень выпроваживать с утра затраханных, но счастливых парней, усыпанных засосами. Ну, любит Юнги засосы. Но… наступил пиздец. — Чимин, кхм… Пак стоит у открытой двери и смотрит удивлённо то на Юнги, то на незнакомого ему парня, с сумкой на перевес. То косится на их переплетенные пальцы, и, ну, явно же не хорошие новости сейчас услышит. — Я Чон Хосок, очень приятно, — рыжий парень улыбается широко, и Чимин выдает в ответ усмешку. Что-то не нравится он ему… Ситуация пиздец, какая критическая и накаляется с каждым вздохом все сильнее и сильнее. Юнги чувствует себя очень виноватым, почему-то, но осторожно переступает порог квартиры, опустив голову, как провинившийся пёс, заставляя блондина отступить назад, и тянет за собой рыжего. — Чё за дела? — Чимин жаждет объяснений и еле находит свой голос от недоумения. Мин тяжело вздыхает и поднимает взгляд. — Это Хосок, м-мой парень и… теперь он живёт с нами. Пиздец. *** Чимину этот Хосок не нравится совсем. Ну куда в их асоциальной, пропитанной сарказмом и пессимизмом квартире такое ясно-солнышко? Его позитив душил Чимина, его вкусная, блять, еда, раздражала, а добродушное: «как прошел день?», — каждый раз, как возвращался с учебы — как кость поперек горла. Но блондин держался ради друга, глядя в его счастливые и влюбленные глаза старался бороться со своей антипатией и улыбаться в ответ, бормотать «очень вкусно», и помогать с помывкой посуды. Но Чимина это раздражало страшно. Раздражало, когда он видел ненароком, как они держатся за руку; раздражало, что когда он по вечерам украдкой крадётся на кухню мимо гостиной — они там целуются (это бесило больше всего, отчего Чимин хотел громко топать по квартире и показушно хлопать дверьми, мол, эй, я тут все ещё есть!); раздражало что Юнги теперь не уделяет ему так же много внимания, как и раньше, да и вообще — жизнь под откос пошла. Даже девушки не клеились, а прилагать усилия к чему-то, что всегда приходило в его руки само не особо-то хотелось, но отсутствие секса в жизни давало о себе знать ещё большим раздражением. Да и как этим дурам набитым объяснишь, что к себе домой не получится, у него там гей, блять, пара. Чимину так хочется с Юнги поговорить, как раньше, но тот настолько влюблен, что аж противно. Постоянно лепечет что-то про Хосока, какой он потрясающий и как же ему повезло его встретить. Чимин кривится и замечает, что его руки мелко начинают дрожать, и хочется сказать что-то едкое, неправильное, что-то вроде «говори так (только) и обо мне тоже», — но Чимин пугается таких мыслей, и не спит полночи, стараясь игнорировать тихие (явно стараются, чтобы не слышали) стоны лучшего друга и его, блять, парня. Ему страшно немного, что когда он слышит довольно громкий стон Юнги, ему хочется кусать губы и задерживать дыхание, сжимать в руках простынь и слушать ещё. Ему безумно страшно. *** Ситуация просто фатально критическая, когда Чимин целуется в каком-то клубе с парнем. Он пьян, парень шепеляв и немного ниже него, нос картохой немного, и глаза лисьи. Чёлка на бок чуть-чуть и кожаная куртка. Чимин очень пьян, поэтому зарывается пальцами ему в каштановые волосы и прерывисто дышит, отвечая на поцелуй со всей страстью, на которую он сейчас способен. Он шепчет тихое: «Юнги-я», когда поцелуи опускаются ему на шею и голос у уха: — Можешь звать меня как угодно, детка, но, вообще, я Джи Ухен, — усмешка, и Чимина как по голове долбят. Пиздец. Что за пиздец. Что. За. Пиздец. *** Чимину совсем не хорошо. Он испытывает чувство, равное к ненависти не только к Хосоку, теперь, но и к Юнги и, даже, к себе. Только вот к Мину у него странная ненависть. Такая, что хочется его схватить, бить, не переставая, за каждую провинность, а потом…а потом Чимин боится думать. Его мысли пугают его. Он замечает, что его лучший друг очень красивый, красивее любых самых красивых девушек, красивее его любимой актрисы Ким Тэхи, и это реально пиздец какой-то. Хосок все такой же улыбчивый, не замечает молний убийственных в свою сторону, а вот Юнги замечает и мрачнеет с каждым днём всё сильнее. Чимину бы радоваться за друга, но… Как тут радоваться, когда каждый раз, как видишь их — внутри что-то с треском рвется, разбивается, осколки карябают грудную клетку и сложно дышать от внутренней боли. Чимин не понимает, он, мать твою, не понимает, что с ним происходит, но понимает Юнги. *** — Какого хрена, Чимин? — один из вечеров, когда Мин дома, а Хосок куда-то ушел по делам. Один из безумно редких вечеров, а Чимин делает вид, что упорно учится. — Ты о чем? Блондин не отрывает взгляда от конспекта, хотя совершенно не понимает, что написано, просто бездумно бегая по строчкам. — Ты серьезно? — Юнги возмущен и проходит в комнату. — Чем я… ладно я, но чем Хосок заслужил такое к себе обращение? Что он сделал тебе? Это добрейщий человек, который каждый вечер с грустью сообщает мне, что ты его взглядом, буквально, убиваешь, и я не понимаю, чем он такое заслужил, Чим-Чим. Чимин продолжает буравить взглядом конспект, пока Юнги не забирает тетрадь из его рук, заставляя посмотреть на себя, приподнимая его подбородок. — А чем я такое заслужил? — блондин поджимает губы и Юнги, буквально, видит, как глаза Чимина наполняются слезами. — Чем, Юнги? М? Чем? — одинокая слеза, всё-таки, чертит мокрую линию по щеке, но парень даже не обращает на нее внимания, в отличие от Юнги. Который молчит долго и, в итоге, долго и пристально смотрит другу в глаза. А потом находит там такие ответы, которые не ожидал найти совсем. — Твою мать, ты меня ревнуешь, что ли? Юнги настолько ошарашен, что… — Милый, я дома! Наваждение спадает, Чимин снова утыкается в конспект, а Юнги отмирает, выбегая из комнаты друга. *** Чимин злится. Не спит нормально уже неделю, наверное, игнорирует Юнги, игнорирует Хосока, в пределах их квартиры, но для общих друзей все как раньше. Чимин, как и раньше виснет на Юнги, когда они всей большой компанией выбираются в бар, но только на другой его руке виснет Хосок, и как же, блять, бесит. Чимин смеётся громче на его смех, пьет больше, чем все за этим столом, и иногда, совсем как раньше, укладывает голову Мину на плечо. Юнги напряжен всем телом, и понятия не имеет, что ему делать. Но он чувствует руку Хосока в своей и дышать легче. А потом Чимин снова укладывается на его плечо и дышит в шею, и все снова по пизде. Мин выпутывает свою руку из хватки Чимина, пристально смотрит на своего парня и целует, сразу глубоко, без всех тех нежностей, что так любит Чон, просто, практически, искусывает его, раздражённо выдыхает через нос, чувствуя, как Чимин смотрит. Пристально. Тяжело. Рыжий мычит от боли, друзья улюлюкают одобрительно, а Чимин встаёт со своего места, ухмыляясь. «У нас же не чёртово соревнование, Чимин, Юнги просто целует своего парня…», — от этого не легче. Чимин заприметил ещё одного безумно-похожего-на-кое-кого, и, проходя мимо, цепляет его за руку, переплетая пальцы, и уводит парня в сторону туалетов. Оборачивается лишь на секунду, ловит удивленный взгляд всех за столом, и тяжёлый, нечитаемый взгляд Мина, и победоносно улыбается. «У нас же, блять, не ебучее соревнование, Чимин». Парень совсем молодой, лет восемнадцать, но податливо прижимается к стене туалета, отвечая на поцелуй охотно и открыто. *** — Юнги, что происходит? — шепчет Хосок. На его губе красуется ранка, но он все ещё прижимается к парню, доверчиво заглядывая в глаза. — Ты ничего не хочешь рассказать? — Ты о чем? — Мин усмехается и старается вести себя, как обычно. Ему, от чего-то, чертовски неспокойно. — Ты говорил, что Чимин натурал. — Да. — Так…? — Да не знаю я! Не лезь, а! — взрывается Юнги и за столом становится тише. Юнги злится. Очень. Срывается на Хосока впервые, чувствует угрызение совести тут же, но мысли о своём друге перекрывают все. Хосок смотрит долго и проницательно. — Тебе стоит подумать о том, что у вас творится с твоим другом в отношениях, и, небольшая пища тебе для ума — этот парень чертовски похож на тебя, Юнги, а поведение Чимина на банальную ревность, — рыжий говорит все то, что Юнги и так знает, господи, конечно знает, конечно заметил, конечно видит, и его это заботит, боже, как же сильно заботит. Юнги сжимает кулаки и глядит в стол. — Поговорим дома, — голос Чона тихий, он целует парня в щеку нежно, но Юнги не реагирует никак, продолжая сверлить взглядом стол. *** — Ох, Ч… Чимин! — парень откидывает назад шею и старается снять с Пака свитер, но путается в ткани и просто оставляет свои ладони на его талии. Чимин уже готов расстегнуть его ремень, развернуть на все готового парня к себе спиной и, наконец, войти, совсем не жалея, но дверь открывается, и заходит Юнги. Парень в руках блондина вздрагивает, а Чимин изгибает бровь, глядя Мину в глаза, не отрываясь от шеи малолетки. — Да вы продолжайте, я так, постою. Взгляд Пака вспыхивает опасностью, он расстёгивает парню ремень и гладит его возбуждённую плоть. Парню совсем неловко, но сдержать стона он не может, откидывая голову на стену. Рука двигается резко, парень равно дышит, пропуская сквозь сжатые зубы стоны, и, черт, у Юнги стоит. Чимин смотрит ему в глаза, целует парня в шею и резко отталкивает его от себя. — Черт. — Ну чего ты остановился? Продолжай. — Черт-черт-черт! — почти кричит Пак. Парень напротив него тяжело дышит, взгляд масляный, в штанах заманчивый бугорок, а рубашка полностью расстёгнута, демонстрируя впалый живот. — Выйди. Юнги усмехается, и уже начинает двигаться к выходу, как незнакомец медленно двигается в сторону двери, и, твою мать, Чимин? Дверь тихо закрывается. — Он не ты, — звучит так отчаянно и забито, что, такое чувство, Чимин сейчас заплачет. Он горбится и не смотрит на друга совсем. — Он не я. — Хочу, чтобы был ты, — к концу голос Чимина сдается и переходит на шепот. Юнги давит усмешку и не понимает, что им движет. — Хоти, — он прижимает друга к стене, заводит его руки над головой и смотрит прямо в глаза, затуманенные возбуждением. — Хочу… Чимин стонет в его губы, хочет вырвать руки и прижать к себе Мина, но он не даёт, целует глубоко, жёстко, покусывает парню язык и засасывает больно губы. Чимин стонет в его рот от наслаждения и просто плавится под прикосновениями второй руки, что нашла своё место на его пояснице. Блондина выгибает, под сильными руками, что давят на кожу, его голос каждый вздох превращает в стон, когда Юнги, весь такой возбуждённый, буквально, трахает его рот языком. — Ч-черт, Юнги… Пак откидывает голову назад, разглядывает потолок, чувствуя покусывание на своих ключицах, и готов ко всему. Прям ко всему, даже в этом туалете этого самого бара. Готов впервые отсосать кому-то (только Юнги), готов отдаться кому-то (только Юнги), готов погрузится вот это вот все, сподвигнуть кого-то (только Юнги) на измену, извести настолько, чтобы Мин ни о чем не задумывался, кроме как взять Чимина прямо здесь и сейчас. — Помнишь в восьмом, вроде, классе, я в шутку предлагал тебе встречаться? Юнги вжимается своим пахом в пах Чимина и притирается медленно, тягуче. Пак хватает воздух ртом и кивает несколько раз, стараясь справится с невероятным возбуждением. Он помнит, как Юнги спросил неловко: — Лол, тогда го встречаться? Вроде, потому, что они тогда только начали узнавать друг друга лучше, глубже, и выяснили много всего общего. Чимин тогда взорвался смехом, Юнги тоже, Пак кричал что-то про «лучше бы предложение сделал», и Юнги тут же упал на колено, и парни начали смеяться ещё громче. Юнги аж катался по полу от смеха, а потом, когда истерика закончилась, задумался о чем-то на долгих пять минут. Неловких пять минут в полной тишине. — Я не шутил тогда. У Чимина кончается воздух в лёгких и от его слов, и от того, что ладони Юнги сильно сминают его задницу, плотнее прижимая к своему стояку. — Я тогда, блять, не шутил, понимаешь? Ты мне так нравился, боже, я столько ночей провел, мечтая о тебе, о том, как буду трахать тебя, твой зад…боже. — Юнги присасывается к его шее и не думает останавливать свой монолог. — Даже когда мы начали жить вместе. Я… черт. Я так хотел тебя, понимаешь? Но потом…потом появился Хосок, мой Хосок, понимаешь? И мне нахрен не нужно вот это вот все, — в противовес своим словам Мин сжимает его ягодицы сильнее, уже голую кожу, и Чимину так хорошо, но так больно от всего этого. — Тогда отпусти меня, Юнги, — шепчет Пак. Его взгляд затуманен возбуждением, его руки гладят Юнги затылок и низ живота под рубашкой, ему так хочется быть ближе к своему другу, и мысль о том, что когда он голый забегал к нему в комнату после душа, или в поисках презервативов — Юнги неистово его хотел — просто будоражила. Заставляла корить себя за невнимательность и отдаться ещё после первого похотливого взгляда в свою сторону. — А хуй тебе не пососать? — изъявительно произносит Мин, но блондин не теряется и совершенно спокойно отвечает. — Пососать. Пожалуйста, — и улыбается язвительно. Юнги улыбается тоже и закусывает губу, готовый рассмеяться, но его сгибает пополам и с его губ срывается самый очаровательный стон, что Чимин когда-либо слышал. Из переднего кармана джинсов Юнги достает сильно вибрирующий телефон и дрожащими руками старается ответить. — Д-да, солнце, — Чимин кривится и тут же поправляет на себе свитер и отходит от Мина к раковине. Черт. — Почти поговорили, да, — но Юнги не даёт далеко уйти, хватает парня за руку и нагибает его к тумбе. Чимин смотрит ему в глаза в отражении зеркала, и столько страсти там видит, что становится на секунду страшно, а потом волна возбуждения прокатывается по телу, когда Мин толкается в его бедра. Чимин приоткрывает рот в немом стоне, и пристально смотрит в глаза. У него во взгляде тоже заражается огонь. — Просто Чимин до сих пор развлекается с тем парнем, не хочу мешать, знаешь, — Юнги толкается снова и свободной рукой ведёт блондину по спине, от поясницы до лопаток, задирая свитер выше. — Нет, малыш, твоя помощь не нужна, я сам поговорю с ним, езжай домой. Ни один мускул на его лице не дрогнул, пока он говорил по телефону, с невозмутимым видом продолжая изводить Чимина размеренными толчками в гребаные джинсы. И Чимину так хорошо и так плохо одновременно… Юнги Хосоком, вроде, так дорожит, а сейчас паковские джинсы слетают до колен вместе с бельем. Так души в нем не чает, а смазанные слюной пальцы проникают в тугое отверстие, наскоро растягивая. Так, блять, влюбленно на него смотрит, но пальцы Юнги слишком скоро заменяет его же член. И взгляд. Миновский взгляд… черт, столько страсти и: «твою мать, мое». Чимин так хочет, чтобы и вправду его, надолго его, очень надолго, но правда долбит так же, как и долбит член Юнги по его простате — ошеломляюще и неожиданно. Но правда не так приятна, как чиминовские ощущения. Чимин стонет и прогибает спину, ощущая прессом холод керамики, и это сейчас так необходимо, потому что под свитером все, буквально, горит, чуть ли не жжется на груди. В груди. Это же от свитера, правда? Конечно, от свитера. Юнги трахает его быстро, и, сука, как же хорошо. У Чимина в уголках глаз слезы скапливаются от темпа, естественно, от безумного темпа и подступающего наслаждения. Никак не от того, что Юнги Хосоку предан. Не сейчас, конечно, но предан. Сердцем предан. Чимин влюбился, а Юнги, возможно, воспользовался. Твою мать. Чимина роняет на тумбу даже щекой, а стон такой громкий и протяжный, что Юнги пробирает мурашками. Он хватает парня за волосы и начинает двигаться резче, каждый раз задевая простату, и теперь стоны наслаждения Пак Чимина разлетаются по всему туалету. Юнги так нравится. Мечта исполнена. Плюс один к карме — минус тысяча к ней же за измену. Но, твою мать. Галочка поставлена — он трахнул Пак Чимина. Продолжает трахать Пак Чимина. Не хочет, чтобы это заканчивалось, скорее, чем «кончить и забыть». С Чимином хорошо. В Чимине хорошо. Идеально, Юнги бы сказал, но… Юнги кончает обильно, так и не выходя из парня, прижимает к себе Чимина, и парня трясет неудовлетворением, прошибает дрожью несправедливости, что Мину хорошо, а Чимину еще пока… Юнги дышит ему в шею тяжело, обхватывает его член и быстро дрочит. Сжимает друга в крепких руках, прижимает к своей груди и просто доводит его до экстаза, ловя и запечатляя этот момент в своей памяти. Пухлые, красные от укусов губы раскрыты в немом стоне, волосы в ужасном (прекрасном, на самом деле) беспорядке лезут везде, глаза прикрыты, и этот потрясающий румянец на щеках… Юнги бы любоваться этим, его рваными выдохами и отсутствием сознание, но. Он топит все, что было, одной только фразой, возвращая Чимина обратно на землю если не с седьмого облака, то, хотя бы, с третьего. — Этого не было. Не говори никому. У Юнги взгляд стеклянный и паники в голосе — тонны. Дошло, что сделал. Член-то по лбу больше не долбит, им не думает. Понял, что натворил. — Я расскажу ему. — Только попробуй. Юнги выходит из парня с хлюпающим звуком, зачем-то наблюдает, как из раскрасневшейся дырочки, после его члена, начинает вытекать его же сперма. Юнги так страшно терять. — Прошу, только не говори Хосоку! — звучит так отчаянно. Юнги выбегает из туалета. *** Ситуации пиздец. Всему пиздец. Они не разговаривают неделю, вторую, половину третьей. Хосок думает, что тогда они сильно повздорили, но знал бы он. Знал бы, блять он, не ворковал бы каждый вечер над Мином с этой своей заботой и добродетелью. Добродетель растворяется после заката, когда, вроде бы: «Чимин же спит?», и: «К черту Чимина!». И уже не тихо, не стараться сдерживаться, а на максимум выбивать из друг друга все, что копилось месяцы. Юнги старается. Правда, старается. Секс стал в три раза регулярнее, чем был до этого, поцелуи с Хосоком жарче и не только, когда никто не видит. А это самое никто, обычно — Чимин (как ни странно, Юнги набрасывается на Хосока с поцелуями только тогда, когда Пак заходит в комнату). Юнги очень старается, но стараться не получается, когда Чимин пропадает сначала на ночь где-то, потом на две, а потом его нет добрых полнедели и Юнги на себе волосы рвет. «Вернись домой, Чимин» «Это больше не мой дом» «Не неси чушь, возвращайся. Где ты?» «Ты сам так сильно стараешься меня выжить оттуда, а теперь говоришь возвращаться. Хуй. Я у Намджуна.» Юнги рвет на себе волосы сильнее и не понимает, почему его так это все волнует. Да, друг, да, лучший, мать вашу, друг, но. Но? Но Хосок. У него есть Хосок, и, это важное, нет? В Чимина влюбленность на грани сумасшествия по школе, на грани осознанности и сильнейшей привязанности, когда только начали жить вместе. Но. Чимин лучший друг? «Лучших друзей не трахают в туалетах всяких баров, — пытается сам себе напомнить Юнги. — Только если вы не какие-нибудь конченные извращенцы». И Юнги не извращенец, он просто трахнул Чимина. Потому что тот просил. Потому что тот хотел. Так хотел, что до сих пор отголоски его сладких, тех самых, что раньше «по-блядски бабских», стонов в голове разносятся. Он скучает. Так скучает, боже. Мин спит на диване третьи сутки.