Пропащие праведники Двора Чудес

      Когда неизбежная во всех подобных случаях суматоха завершилась, последняя карета скрылась за воротами Двора Чудес, все трибуты были разведены по стартовым кельям — тесным клетушкам по окружности арены, помощники Клопена Труйльфу заперли прочные засовы. Они откроют их через несколько минут, после того, как пропоет охотничий рог, сигнальный колокол даст 24 удара, и вновь раздастся трубный глас. Четверка королевских трубачей возвестит начало состязаний с самой Смертью.       Дамуазель де Бурлемон, оставшись одна в своем закутке, не теряла времени. Колокол едва успел дать пару ударов, а роскошная расшитая золотом бархатная упелянда принцессы Ариэль, рогатый эннен (*) и остроносые малиновые сапожки были разбросаны по углам. Конечно, приличной девушке не очень подобало оставаться на людях с непокрытой головой в одной легкой шерстяной котте, надетой поверх льняной камизы, и показывать голые ноги каждому встречному. Разве что по случаю участия в покаянной процессии на Страстную Пятницу или во время танцев в первомайский день Бельтана. Впрочем, здесь в Париже ее знают, как цыганку, да и надо ли соблюдать приличия, когда на кону стоит жизнь…       Звонарь, тем временем, продолжал бить в привычном неспешном ритме. Скоро, совсем скоро — через пару ударов — наступит очередь трубачей и подручных мордоворотов короля Двора Чудес. У каждого в руке — зажженный факел, за поясом — короткий меч и плетка на тот случай, если кто-то из трибутов вздумает отсидеться в своей каморке. На прошлых играх таких было аж четверо, но они, как хорошо запомнилось девушке, от этого ничего себе не приобрели…

***

      «Что болтала вчера цыганка?» — все сегодняшнее утро никак не мог прогнать от себя эту мысль Жан Трише. Разумеется, весь его не очень большой жизненный опыт молодого солдата подсказывал ему, что людям бродячего племени не следует верить. Но слова этой крепкой на вид девчонки в цветастой юбке продолжали его преследовать даже здесь, в тесной келье, встроенной в ограду Арены. Знает ли она что-то, о чем не ведают другие? Но все происходившее вокруг — переодевание, кавалькада, Двор Чудес — свидетельствовали не в пользу Эсмеральды. События катились своим чередом с неумолимостью мельничного колеса, и, казалось, ничто не в силах нарушить их жестокого и размеренного шага. В борьбе со смутной надеждой, которая так и не желала отступить от него, солдат-дезертир начал разрабатывать планы, как помочь союзнице. Конечно, это не была прилипчивая Тифэн. … Перед глазами Жана нечетко, словно нанесенный на тонкую колышущуюся ткань, но неотступно, висел печальный и мокрый от слез лик валансьеннской бегинки. Ее светло-серый взгляд был напряженно обращен куда-то вверх, а маленькие тонкие губы что-то сосредоточенно шептали… Свалявшиеся за последние недели волосы были скрыты капюшоном из некрашеной мешковины, как было принято у ее сестер.       Сестры Святого Мешка. Так с добродушно-презрительной улыбкой называли их почтенные жители веселой Фландрии, судача за кружкой приятно горчащего пива о благочестивых дурочках, держащих полугодовые посты, скрывающих прелести за грубой и неудобной одеждой, морящих себя зимним холодом и летним зноем, и, что было более всего неприятно, досаждающих нормальным людям разговорами об адских муках и деятельном раскаянии. Еще несколько дней тому назад над ними от всей души смеялся бы и Жан Трише — он еще не успел встретить Катрин, не успел заглянуть в ее прозрачные глаза, нисколько не отрешенные от мира, который приговорил ее к смерти, но отразившие в себе океан любви и сострадания… Казалось, в ее глазах отражалось его нормандское небо, часто покрытое пришедшими со стороны моря серыми тучами и залитое слезами холодных дождей.       А сегодня утром, умытая и приодетая в котту из тонкого белого сукна и блестящую на солнце, отделанную жемчугом шелковую упелянду, бегинка на самом деле показалась солдату прекрасной принцессой Белоснежкой, явившейся из рассказов матушки Гримо, любимой сказительницы всех детей из его родного Арфлера. «За каждым из нас есть своя вина, одна ты — невинна, как агнец Божий. Мы все достойны смерти, одна ты — должна жить!» Почему Жан решил, что остальные участники игр, включая замарашку-землячку Мадлен, похотливую Тифэн из Тиффожа или даже цыганку, оказались здесь по справедливости, он едва бы смог объяснить. Тем более, никто и не требовал объяснений. «Я сделаю так, что ты будешь жить, Катрин! Je le jure! (*) Я сделаю, не сомневайся!» От капитана Роже Ле-Фора он бежал, не выплатив залога, потому что не хотел сражаться за дело графа д’Арманьяка против таких же французов, но из бургундской партии. За Катрин вчерашний дезертир был готов сразиться со всей вселенной. И когда подручные Клопена разводили трибутов по их стартовым камерам, Жан не упустил шанса подсмотреть, что бегинка находится через три клетки направо, на одну к нему ближе, чем Эсмеральда…       О том, что на арене что-то пошло не так, Трише понял, когда мерный бой колокола сменился нарастающим шумом и встревоженными криками. Лязгнул засов его двери, и подручный с перекошенным лицом, бросив свой факел наружу, буквально ввалился к нему в келью.       — Что смотришь, отродье! Помоги! — рычал верзила, с хлопком вернувший дверь в исходное состояние и упершийся в нее двумя руками. — Держи дверь, уродец!       Решение пришло моментально и не сказать, что осмысленно. Солдат покорно навалился на входную дверь обеими руками чуть ниже подручного, которого какая-то сила побудила прятаться вместе с трибутом.       — Креп… — наверное, он хотел сказать Жану, чтобы крепче держал. Но солдат не дал ему договорить. Неожиданно для подручного, он вскинул руки, обхватил того за шею и рванул ее немного набок… Снять с трупа оружие и сюрко (*) с гербом короля Двора Чудес и напялить на себя — для него было минутным делом. Вот-вот и он готов под видом одного из слуг Клопена выйти наружу, как-то использовав свое преимущество, и броситься на помощь Катрин…       Первым, что он увидел, был огонь. Несколько бутафорских домиков посередине импровизированной площади были охвачены пламенем, поднявшим огромный черный столб дыма. А вдоль периметра неотвратимо приближался, бешено скалясь, белый медведь — подарок французскому королю от Маргрете Датской.