Пропащие праведники Двора Чудес

      — Что происходит, Клопен!       Сказать, что парижский наместник дез Эссар разъярен неожиданным зрелищем, значило бы не сказать ничего. В полном бешенстве он требовал от распорядителя отчета в происходящем, моментально уразумев, что события на арене завертелись в какую-то совершенно непонятную сторону. Публика, надо сказать, в том числе, та, что занимала ложи роскошного павильона, оказалась не столь проницательной и, не замечая подвоха, смотрела на действо с нескрываемым восторгом. Медведь только что одним ударом лапы оторвал голову одному из подручных распорядителя, на что зрители нижних рядов ответили радостным воплем и взрывом хохота, приветствуя, как им определённо казалось, оригинальный ход Труйльфу, нисколько не противоречащий сценарию. Тем более, громил в ливреях расшитых шутовскими коронами и игральными костями, по большому счёту, не любил в Париже никто. Никто и не посочувствовал. И если бы нашёлся в толпе кто-нибудь по-настоящему вдумчивый и благоразумный, то и он бы счёл так, что раз уж сам распорядитель не против сорить жизнями своих людей, нет смысла ему в этом перечить. Разгоравшийся в потешном городке огонь, тоже не успел вызвать подозрений толпы, предвкушавшей захватывающее дух сражение посреди пылающих развалин.       — Позволю предположить, монсеньор наместник, на арене не происходит ничего такого, что не было бы предусмотрено в плане распорядителя, — капитан де Шатопёр склонил голову в учтивом поклоне и попытался вложить в свои слова тот максимум подобострастия, на который он только был способен.       В ответ дез Эссар, вечно сомневавшийся в служебном рвении Феба, недоверчиво кивнул своему подчинённому, в то время как бледный от раздражения Клопен Труйльфу бросился на командира королевских лучников с упреками, требуя, чтобы его люди застрелили медведя и восстановили порядок на арене Двора Чудес.       — Его величество соизволит разгневаться, — Феб явно пытался поклониться ещё ниже, чем того требовали приличия, — если подарок его датской сестры будет испорчен…       Пьер дез Эссар отвернулся, чтобы скрыть от капитана и Клопена свою недовольную гримасу. Его бесило нарочито угодливое упоминание о безумном Карле, ничтожестве на троне, держащемся лишь только по воле до неприличия малого круга верных советников, блюстителей общественного блага, один из которых — это он, парижский наместник, вынужденный править скотами в человеческом обличии железным посохом ради их же добра. Неужели Феб настолько туп, что ничего не понимает? Или понимает все, но для чего-то разыгрывает из себя верноподданного…       — Капитан! — тоном, не предполагающим возражений бросил дез Эссар, — Прикажите своим людям убить медведя, пока он не прикончил всех подручных. Потом мы разберемся, кто выпустил его из клетки! Клопен! — повернулся он к распорядителю.       — Да, монсеньор! — поспешно поклонился тот.       — Что делают твои люди?! Почему они попрятались по стартовым загонам! Почему трибуты до сих пор не в поле?       — Но, монсеньор наместник… — попытался возразить распорядитель, рассчитывая намекнуть на то, что из-за продолжавшего разгораться пожара, дым от которого заволок добрую треть арены, сделав невидимыми скрытые на ней ловушки, победителя на этот раз может вовсе не оказаться.       — Никаких «но», Клопен! После того, как медведь будет убит, ваши люди выгонят участников в поле. Иначе я выгоню на поле тебя. На радость парижскому отребью. Выбирай!       Довести до сведения Пьера дез Эссара тот прискорбный факт, что оружейная палатка первой оказалась объята огнём, и потому трибутам определённо придется убивать друг друга голыми руками, Труйльфу не решился. Он покатился кубарем с главной трибуны, чтобы призвать своих незадачливых подручных к порядку и заставить их действовать.       Тем временем лучники де Шатопёра, словно проснувшись, выпустили в сторону медведя пару десятков тяжёлых стрел и арбалетных болтов, добрая половина которых попала в цель. Раненое животное повалилось на землю с неистовым рычанием, и это падение было встречено зрителями неодобрительным гулом. Им определённо хотелось увидеть продолжение расправы северного чудовища над подручными распорядителя, одному из которых не хватило всего пары мгновений, чтобы попасть под когтистую лапу. Но когда счастливо избавившийся от опасности выхватил короткий меч и добил зверя ударом в шею, гул сменился одобрительным ропотом. Подручных завсегдатаи Двора Чудес не любили. Их считали подлецами и трусами, храбрыми только в тот момент, когда им надо было выгнать безоружных трибутов в поле. Такие испугаются мёртвого медведя, не говоря о живом… Неужели среди них сегодня оказался кто-то отдалённо похожий на смельчака?       Тем временем над полем Двора Чудес вновь надрывно запел сигнальный рожок. Это был привычный мотив начала ристаний, заставив публику удивлённо переглядываться. Получается, всё, что происходило до этого мгновения, можно считать чем-то наподобие прелюдии, обещавшей быть на порядок интересней самого действа. Получается, если распорядитель не найдёт ещё одного белого медведя, зрители не увидят, как он таскает за шлейф упелянды одну из сказочных принцесс. И парижане отозвались на пронзительные звуки раздражённым гомоном.       Накрученные Клопеном Труйльфу помощники бросились тем временем открывать засовы и вытаскивать тех трибутов, кто попытается остаться в каморках. От глаза Жана Трише (, а это был именно он, кто в плаще подручного закончил мучения медведя) не укрылось то, что отвечавший за Катрин подручный был растерзан зверем, и тогда вчерашний дезертир бросился к двери бегинки и дернул засов.       Она стояла на коленях и молилась, повернувшись спиной ко входу, и даже не дёрнулась, когда проём растворился и вместе с клубами дыма в её келью ввалился бывший солдат.       — Убейте меня здесь, мессир! Окажите милость! Я всё равно не выйду отсюда. Я не могу никого убивать, даже для сохранения моей никчёмной жизни. Убейте! — она говорила не повернувшись к нему ни одной частью тела, сосредоточенно взирая на лежащий на полу крест, который сама сделала из двух пучков соломы…       — Катрин! — нормандцу хотелось кричать, и он едва сдерживал в себе это желание. — Катрин! Это же я! Я! Помнишь меня! В башне Шатле! Жан Трише, солдат! Я убил подручного и я знаю, как мы можем отсюда выбраться…       Ложь была прямой и бесхитростной — никаких мыслей о том, как им следует действовать в тот момент у него не было. Единственное, что он понимал — оставаясь в келье они не выиграли бы ничего… Но слова попали в точку. Умирать здесь и сейчас Катрин вовсе не была готова. Равно и простодушно доверять словам нормандского дезертира.       — На самом деле знаешь? И не врёшь? — резко спросила она Трише, повернув голову и пристально посмотрев на него взглядом, в котором ему почудился блеск наточенного стального клинка.       — На поле начался пожар, — времени на обдумывание ответа катастрофически не было, но, схватившись за первую попавшуюся мысль, ему приходилось оставаться с ней до конца. — Декорации охвачены огнём. Мы направим огонь так, чтобы он перекинулся на трибуны. И, когда начнётся общая суматоха, мы выйдем отсюда. Если же нет…       — Если нет, пусть они сгорят вместе с нами…