Только мы вдвоем

Только мы вдвоем Пойдем скорей в тюрьму; Там будем петь вдвоем… – Уильям Шекспир Часть первая Академия Звездного Флота, лето 2257 Джим Джиму не требовалось открывать глаза, чтобы понять, насколько все плохо. Его конечности ощущались тяжелыми и неповоротливыми, словно он всю ночь где-то шлялся, а в затылочной части черепа начинала зарождаться мигрень. Когда он попробовал повернуть голову на подушке, основание шеи и плечи прострелило острой болью. «Ауч». Сделав медленный глубокий вдох, он осторожно сел и помассировал шею, щурясь из-за бьющих в окно лучей утреннего солнца. Он попытался сфокусировать взгляд на окружающих предметах, но как бы ни моргал и ни тер глаза, все вокруг оставалось размытым. Он ощутил растущий под кожей жар. Ну, разве это не замечательно. Последняя вещь, на которую Джим мог выкроить время сегодня – и вообще говоря, в течение всей недели – это грипп. – Выглядишь отвратительно, – проинформировал его сосед, Дэн Корриган, пока Джим, кряхтя, крался к ванной комнате. Корриган был уже на ногах и натягивал форму. – Я думал, ты вчера лег пораньше. – Так и есть, – он на самом деле вернулся еще до десяти, до странного вымотанный простой рукопашной тренировкой. Подставив руки под струю воды, он ополоснул лицо, затем припал ртом к крану. Холодная жидкость немного расслабила горло. – Надеюсь, я ничего не подхватил. – Лучше начинай приводить себя в порядок, Кирк. У тебя, вроде, занятие с утра. – Семинар по дипломатии, – промямлил Джим. Шесть часов дебатов в маленьких группах, презентаций и симуляций. Обычно он был бы уже на ногах, готовясь к уроку, бегло просматривая заданный материал и повторяя речь к своей презентации. Но сегодня он чувствовал себя таким вялым и истощенным, что уже понимал – ему не обойтись без чашки крепкого кофе перед семинаром. И принимая во внимание крайне медлительный темп сборов, он едва успевал на занятие вовремя. Это никуда не годилось. – Время летней сессии, а вы по-прежнему весь день в классе? – слегка пренебрежительно поинтересовался Корриган. – Нужно было идти на биологический. С утра я пару часов в лаборатории, но потом свободен. – Заткнись, Корриган, – пробурчал Джим, не находя сил придумать более остроумный ответ. Он прищурился, разглядывая свое бледное, покрытое пятнами отражение в зеркале. Душ все же нужен, решил он. Отказ от водных процедур мог бы сэкономить несколько минут, но, если он заявится на семинар в таком помятом виде, велика вероятность, что коммандер Биллингс использует его в качестве показательного примера для импровизированной лекции о важности личной гигиены и поддержании подобающего внешнего вида. А сегодня ему, как никогда, не хотелось привлекать к себе внимание. Горячий душ немного взбодрил, но никак не помог от боли в шее. Джим влез в свежую униформу, затем наклонился, чтобы застегнуть ботинки. Стоило ему это сделать, как в голове запульсировала боль, концентрируясь у основания черепа и распространяясь ниже на шею. Массируя одеревеневшие мышцы, Джим неловко выпрямился, изо всех сил стараясь не двигать головой. «Вчера после тренировки нужно было больше времени уделить растяжке вместо того, чтобы бежать в общагу», – с отвращением подумал он. Затекшая шея будет отвлекать его весь день, мешать концентрироваться на занятиях. «На этой неделе ты не можешь позволить себе глупые ошибки, тупица». Покончив наконец с ботинками, он откинулся назад и сделал глубокий вдох. Даже такое незначительное действие, как обувание, выбило его из равновесия. Виски отчаянно пульсировали. Вздохнув, Джим покосился на Корригана, который расположился на своей кровати, привычно просматривая утреннюю сводку. – У тебя есть что-нибудь от головной боли? Или температуры? Корриган бросил на него удивленный взгляд. – Это что-то новенькое. Джим Кирк признает, что ему нужны лекарства? Ты не пошел к врачу даже когда подцепил бронхит прошлой зимой. – Это была простуда, – возмутился Джим. – И, чувак, я из Айовы. Мы не болеем. – Ага, я вижу, – рассмеялся Корриган, но затем выражение его лица смягчилось. Они не были друзьями, но обычно выручали друг друга, если это было в их силах. – Здесь у меня ничего нет. Тебе бы до занятий заскочить в клинику. Одна инъекция, и будешь, как новенький. Джим покачал головой. Он знал приличное число кадетов, которые отправлялись в клинику при Академии при первых признаках больного горла в надежде на быструю поправку или как минимум на официальную отмазку, чтобы пролежать в постели день-другой. Тот же Корриган был безнадежным ипохондриком из Лос-Анджелеса и закидывался таблетками после каждого чиха, что, по мнению Джима, выглядело просто жалко. Джим сторонился докторов, если была такая возможность, и не появлялся в клинике с момента последнего медосмотра год назад. В таком поведении не было большой тайны. Он рос, зная, что болезнь не гарантирует ему день в уютной постели. Даже теперь он мог слышать глумливые крики дяди, эхом разносящиеся по фермерскому дому: «Мне плевать, как ты себя чувствуешь. Тащи свою ленивую задницу во двор и принимайся за работу. И сотри с лица это кислое выражение». Впрочем, поведение Фрэнка не отличалось разительно от того, что он слышал от деда с бабушкой, да и большинства взрослых в Риверсайде. Они выросли на смеси стоицизма и среднезападной трудовой этики, и Джим научился гордиться ей. Поэтому он лишь закатил глаза. – Забудь. Мне не настолько хреново. Не могу рисковать отстранением от занятий. Корриган пожал плечами. – Тогда терпи. Я ушел в лабораторию, – по дороге к двери он хлопнул Джима по спине. Вероятно, таким образом он рассчитывал приободрить его, но Джим лишь стиснул зубы, пережидая приступ боли в районе шеи. Минуту спустя он неуверенно встал, засунул в карман куртки свой PADD и направился к кафетерию. Кофе слегка взбодрил его, но к полудню Джим уже не мог отрицать, что болен – его попеременно бросало то в жар, то в дрожь. Мышцы на ногах начали ныть, словно он занимался физическими упражнениями, а не сидел в аудитории. Отчаянно хотелось вернуться в кровать. Болезненная чувствительность в шее мешала заглядывать в лежащий перед ним PADD, и даже когда ему это удавалось, буквы на экране расплывались. Если уж на то пошло, преподаватель тоже выглядел слегка размытым по краям. Джим беспрестанно моргал, силясь прояснить картинку перед глазами. – Я вас утомил, мистер Кирк? Джим дернулся, выныривая в реальность. Шею и основание черепа пронзила острая вспышка боли. Черт возьми, похоже, он умудрился отключиться. Он огляделся по сторонам, подмечая, что глаза всех учеников устремлены на него, и выпрямился на стуле, стараясь не морщиться от боли. Откуда-то из-за спины донесся приглушенный смех. – М-м, нет, сэр. Простите, – правда была такова, что коммандер Биллингс действительно был довольно нудным лектором, который мог без перерыва бубнить монотонным гнусавым голосом, но даже находясь в лихорадочном состоянии, Джим не был настолько туп, чтобы сказать ему об этом. – Быть может, вам принести подушку? «Придурок». – Это совсем не обязательно, сэр, – трясущейся рукой он стер пот со лба. Биллингс окинул взглядом аудиторию. – Без сомнений, дипломатия способна усыпить. Зачастую переговоры тянутся часами, – он выразительно поглядел на Джима. – Тем не менее, на Аксанаре от вас ожидается максимальная сосредоточенность и внимание вне зависимости от того, насколько скучными вы сочтете ораторов. – Да, сэр, – отозвался Джим, с облегчением понимая, что внимание одноклассников вновь переключилось на Биллингса, уже продолжившего свои рассуждения. Миссия мира на Аксанар была кульминацией годового курса галактической дипломатии. Весь последний месяц с начала летней сессии кадеты усиленно изучали политические и экономические подоплеки этой области, включая Аксанарскую Битву и ее последствия. Джим, наряду с другими кадетами тактического направления, должен был работать за кулисами в качестве помощника дипломатического атташе. Поначалу его радовало это назначение, но затем он узнал, что оно предполагает на самом деле: вести заметки, быть мальчиком на побегушках и наблюдать за настоящими делегатами. Но, в конце концов, он решил, что не имеет значения, чем именно он будет заниматься на Аксанаре. Основной смысл поездки он видел в возможности испытать свои силы на космическом корабле. Им было назначено лететь на «Фаррагате», новейшем корабле Звездного Флота класса «Конституция». Три недели туда и три обратно. Прошлым летом, после первого года в Академии их тренинг, по сути, состоял из ознакомления с распорядком на корабле. Они даже не выбрались за пределы солнечной системы, не включили варп-скорость. Предстоящая практика станет их первым длительным пребыванием на борту, и инструкторы будут наблюдать за всеми их действиями. Джим намеревался отличиться. Кадетам предписывалось пройти через все основные операционные блоки: мостик, инженерный отсек, коммуникации, оружейный, даже административный. Проявленные во время поездки качества будут учитываться и могут сыграть значительную роль в определении направления их дальнейшей учебы в последующие два года в Академии. И Джим был готов к испытанию, он рвался доказать, чего стоит. Коммандер Биллингс объяснял военные стратегии капитана Гарта в битве против клингонов, и это была одна из тех вещей, которые обычно приковывали внимание Джима, но сейчас его мысли продолжали разбегаться. Он понимал, что болен, что состояние его ухудшалось с пугающей стремительностью. Боль в шее становилась все сильнее. «Это может быть двадцатичетырехчасовой вирус», – убеждал он себя. Любой другой вариант его просто не устраивал. «Фаррагат» стартовал через три дня, и к тому моменту он обязан был находиться в своей лучшей форме. После полудня, когда семинар наконец завершился, кадеты спешно покинули свои места и отправились на обед, смеясь и болтая между собой. Обычно Джим был одним из первых, кто выходил из аудитории, полный избыточной энергии после долгого сидения на одном месте, но сегодня каждое движение болью отдавалось в шее, и у него не хватало сил перемещаться быстро. – Мистер Кирк, – услышал он голос Биллингса, когда уже повернулся, чтобы уйти. Он подавил стон. Последнее, что ему сейчас было нужно, это выговор от преподавателя. Черт возьми, он прекрасно знал, что был невнимателен, но ему казалось, что он довольно качественно симулировал заинтересованность – кроме того случая, когда задремал… – Да, сэр? Биллингс окинул его проницательным взглядом, затем сказал тихо: – Вы выглядите неважно и определенно вели себя странно на семинаре. Вы хорошо себя чувствуете? Джим взглянул на него, удивленный проявлением симпатии. На его памяти это был первый случай, когда преподаватель выказывал какие-либо качества, помимо строгости и формализма. В действительности это немного выбило Джима из равновесия, заставив его ослабить железную хватку, в которой он все утро держал свои эмоции. – Немного нездоровится, сэр, только и всего, – его голос чуть дрогнул – «твою мать, это все чертова температура» – и он сделал глубокий вдох. – Не стоит беспокоиться. Я буду в порядке. – Сходите в клинику во время перерыва, Кирк, – твердо сказал Биллингс. – Пусть вас осмотрит врач. У вас есть девяносто минут до начала презентаций. – Все нормально, сэр. Я зайду туда после занятий, – единственное, чего ему сейчас хотелось, это вернуться в общежитие и немного вздремнуть. Позже, при крайней необходимости, он бы собрался с силами и заставил себя посетить клинику. Но Биллингс лишь нетерпеливо махнул рукой. – Это приказ, мистер Кирк. «Черт». – Да, сэр, – Джим нехотя отсалютовал и покинул аудиторию. Что ж, наверное, Биллингс был прав. Что бы он ни подцепил, само по себе оно проходить не собиралось, и что-то с этим нужно было делать. Он чувствовал, что температура еще поднялась, стало тяжело просто сидеть на месте и держать глаза открытыми. Последние пару часов в голове неистово пульсировала кровь. Скорее всего, ему нужна была стандартная антивирусная инъекция и, может быть, мышечный релаксант для шеи. Он ненавидел врачей, но и они иногда могли оказаться полезными. Для чего откладывать неизбежное? К послеобеденному семинару он вернется, как новенький. Но в клинике, похоже, никому не было дела до того, что ему нужно быть на занятиях вовремя. Хмурый и обнаженный по пояс Джим сидел на биокровати, пока дежурный врач задавала ему стандартные вопросы. Доктор Грэйс Левин была среднего возраста, методичной, не терпящей спешки женщиной, и Джим не раз беспокойно взглянул на часы, пока она расспрашивала о его симптомах и изучала его медицинскую историю. – Прилягте, – велела она. – Я посмотрю, что покажут сканы. Джиму не был виден монитор над головой, поэтому вместо него он наблюдал за лицом доктора. Поначалу выражение было нейтрально-вежливым, но минуту спустя женщина прищурилась и поджала губы, хмурясь чему-то на экране. – Что там? – настороженно спросил он. – Что не так? – Минуту, кадет, – отозвалась она. – Лежите смирно. У вас температура почти 39. У вас тут все признаки воспаления. – Воспаления чего? – спросил Джим. Вместо ответа женщина нагнулась вперед, регулируя что-то на мониторе. Джим глубоко вздохнул и заставил себя расслабиться. Он знал, что врач проверяла показатели жизненно-важных функций, и что его кровяное давление наверняка было чересчур высоко. Черт, он ненавидел, когда его держали в неведении. Все доктора были одинаковыми – никогда не выкладывали все, как есть, сообщая только крохи информации, которые считали необходимыми. Завершив сканирование, доктор Левин принялась за физический осмотр. Джим вынес его с едва скрываемым нетерпением. Он ощущал усталость и раздражение и начинал сомневаться, что принял верное решение, придя в клинику. Он зажмурился, чтобы избежать яркого света лампы, которой врач проверяла его гланды; ему ощупали живот и осмотрели кожу на всем теле. – Наклоните голову вперед, – наконец сказала она. – Попытайтесь дотронуться подбородком до груди. Задача оказалась на удивление трудной, несмотря на то, что доктор Левин аккуратно придерживала ему затылок. Колени Джима рефлекторно согнулись в напрасной попытке уменьшить пронзившую спину боль. – Блядь! – охнул он. – Простите, черт, шея ужасно болит. Нужно было размяться после вчерашних занятий в зале… – Не думаю, что проблема в этом, – проговорила доктор Левин мягким сочувствующим тоном, который заставил Джима стиснуть зубы. – Очень сомневаюсь, что вы просто потянули мышцы. – О чем вы… – Минуту, кадет Кирк, – женщина принялась выводить что-то на PADDе, и Джим обескураженно потер виски. Головная боль все усиливалась, а теперь к ней добавилась еще и тошнота. Он покосился на небольшую посудину на подставке рядом с кроватью, соображая, что успеет схватить ее, если его начнет рвать. Он сосредоточился на коротких частых вдохах, отчаянно желая, чтобы доктор поторопилась, и он смог поскорее убраться из клиники. Наконец доктор Левин постучала по PADDу и удовлетворенно кивнула. Она сдернула с полки пузырек и с отчетливым кликом вставила его в гипошприц. – Я дам вам кое-что от температуры и головной боли, пока мы ждем ваш транспорт. – Мой транспорт? – тупо повторил Джим, чувствуя, будто что-то пропустил. – Транспорт куда? – Госпиталь Звездного Флота, – она прижала гипошприц к его шее, но он был настолько отвлечен ее словами, что впервые в жизни не почувствовал укола. – Вам нужно более тщательное обследование, у нас нет нужного оборудования здесь, в клинике. – Погодите, что? Вы шутите? – выпалил он. Морщась от боли, он приподнялся на кровати. – Ну, нет! Это совсем не обязательно, я… – «Я в порядке», едва не сказал он, но это была явная ложь. – Я опаздываю. У меня нет времени куда-то ехать прямо сейчас, – семинар начинался через десять минут. – Если мне не станет лучше, я вернусь вечером, обещаю. Но сейчас мне нужно идти на занятия. Взгляд Левин был понимающим, но тон безапелляционным: – Мне жаль, кадет Кирк. Я вижу, что госпитализация не входила в ваши планы, но в данный момент у вас нет выбора. Как только вы вошли в двери клиники, на меня легла ответственность за ваше здоровье, и я считаю, что вас следует направить в госпиталь. – Но я не могу! – выпалил Джим с долей отчаяния в голосе. Именно поэтому он и пытался избегать докторов. Стоило ему ступить в их логово, и они брали власть в свои руки и начинали принимать решения за него, нисколько не считаясь с тем, чего он хочет. «Истерика тебе не поможет, идиот». Сделав над собой усилие, он взял под контроль эмоции, понизил тон и как можно спокойнее проговорил: – При всем уважении, мне кажется, вы реагируете слишком остро. Я просто пришел за какой-нибудь инъекцией, которая помогла бы продержаться до конца занятий. Мне не нужно, чтобы со мной нянчились, – для большей убедительности он продемонстрировал доктору свою самую авторитетную улыбку. – Поэтому, спасибо, но мне уже намного лучше. – Я была бы удивлена, если бы было иначе. Я дала вам сильное обезболивающее, – ответила женщина. – Ваше состояние может оказаться довольно серьезным, и нет, мы не можем ждать до вечера. От этих слов по спине Джима пробежали холодные мурашки. «Мне нельзя сейчас болеть!» – пронеслось у него в голове. Он глубоко вздохнул, стараясь скрыть тревогу. – Что со мной не так? – спросил он с долей страха в голосе. – Это ведь не засекреченная информация, правда? Просто скажите мне. – Я подозреваю менингит, но я не могу начать лечение, пока мы не установим точный диагноз. – Менингит? – некоторое время он просто изумленно таращился на нее. Он был убежден, что это простуда. Не удивительно, что ему было так хреново… Он слышал о младенцах и совсем маленьких детях с менингитом, но ни о ком своего возраста. Разве это не была одна из тех древних болезней, которые искоренили сотни лет назад? – Но… это излечимо, верно? – Обычно для лечения требуется стандартный курс антибиотиков и противовирусных средств, – врач улыбнулась Джиму, явно пытаясь приободрить. – Я проинструктирую госпиталь, что вы поедете на приоритетном транспорте. – Да, мадам, – угрюмо сказал он. И пятнадцать минут спустя он сидел уже на другой биокровати в маленькой комнате для осмотра в Госпитале Звездного Флота, зябко ежась в тонкой больничной пижаме и спрашивая себя, удастся ли ему убедить следующего доктора в том, что ему просто необходимо выписаться до поездки на Аксанар. Леонард За те два года, которые он провел в Звездном Флоте, Леонард Маккой успешно избегал космических полетов. Дело было не в том, что он боялся риска. Все верно, вылазки в космос были, бесспорно, опасны, но не менее опасным было и большинство высокоскоростных средств передвижения, что использовались на земле. Дело было в том, что он был прагматичным человеком, который любил комфорт, и, мягко говоря, космические путешествия его не прельщали. У него не было желания неделями или месяцами обитать в ограниченном пространстве с множеством других людей, есть однообразную пищу и пить регенерированную воду. И, подходя к вопросу с профессиональной точки зрения, космос – не лучшее место для использования его талантов и подготовки. Он не видел особой сложности в заботе о рутинных медицинских потребностях пары сотен мужчин и женщин, находящихся в первоклассной физической форме. В Сан-Франциско имелись вполне перспективные карьерные позиции – Госпиталь Звездного Флота был крупным заведением с прилично финансируемыми исследовательскими учреждениями. Поэтому, по мнению Леонарда, ему не было нужды искать какие-либо иные варианты. И он намеревался сделать все, что было в его силах, чтобы завершить обучение, не отрываясь от земли в буквальном смысле слова. Доктор Эдвард Пури, его непосредственный руководитель, как обычно, плевать хотел на планы Маккоя. – В этот раз у тебя нет выбора, – проинформировал Пури, а чеканный британский акцент уже привычно придал его речи еще больше высокомерия и безапелляционности. Пури вызвал его на встречу перед началом смены Леонарда, и оба они расположились в небольшом офисе. – Это отличная возможность. Тебе нужен хоть какой-то опыт работы в условиях космического марш-броска, а «Атлантида» направляется на Звездную Базу 11 через месяц. Если по завершении учебы ты хочешь получить тепленькое место на космическом корабле… – Я не хочу, – твердо ответил Леонард, подаваясь вперед на стуле. – Мне хорошо и здесь, в Сан-Франциско, – «О чем я говорил тебе уже много раз», – добавил про себя он. – …которое бы соответствовало твоему уровню, тебе необходимо развивать навыки обращения с инопланетными формами жизни и, разумеется, быть достаточно осведомленным о нюансах корабельной жизни, – продолжил Пури, игнорируя его протесты. – Краткий учебный полет этим летом станет для тебя прекрасным шансом из первых рук узнать о порядках медицинского обслуживания в космосе. – У меня полно инопланетных форм жизни здесь, в госпитале, и ты знаешь, что медицинское обслуживание в космосе – не моя специальность. Это был привычный предмет разногласий между ними. Чем больше Пури искушал приключениями и новыми открытиями, тем больше Леонард упирался. – Именно поэтому тебе и нужно лететь, Маккой, – глаза оппонента сузились. – Собственно говоря, дай-ка я кое-что проверю, – Пури дотянулся до лежащего на столе PADDа и принялся вбивать команды, в то время как Леонард прикладывал все силы, чтобы сохранить спокойствие. Его смена должна была начаться через десять минут, и разговор выбивал его из колеи. Судя по решительному взгляду Пури, его летние планы сильно менялись в худшую сторону. Пури неодобрительно хмыкнул и оторвался от экрана. – Если верить тому, что здесь сказано, у тебя вообще отсутствуют внепланетарные часы. Для третьекурсника это неприемлемо. На первом курсе ты пропустил тренировку на Звездной Базе 1. Леонард свел брови на переносице, словно силясь припомнить. – Как это могло произойти? Постой, вспомнил… я был в Париже на конференции по ксенобиологии, которую ты сам порекомендовал мне посетить, – подчеркнул он. – Доктор Флокс зачитал важнейшую лекцию, одну из последних перед своей смертью. – Да, верно, – нахмурился Пури. – Что ж, пожалуй, это достаточное оправдание. Но в твоем файле указано, что в этом году ты не присутствовал на лунном прыжке. Леонард откинулся на спинку стула. – Хм, я, безусловно, намеревался полететь, – «Ага, как же». – В тот момент как раз вспыхнула эпидемия риджеллианского гриппа, и я вызвался взять дополнительные смены в клинике при Академии… Пури вновь глянул на PADD. – И ты решил не лететь на тренинг на «Андромеде» в январе. – Нам было позволено выбирать, и я предпочел отправиться на станцию Макмурдо. Это была замечательная возможность обучиться работе в экстремально холодных условиях, – Макмурдо находилась в Антарктике, Звездный Флот держал там обсерваторию и научно-исследовательскую станцию. Поначалу Леонард опасался холодной погоды, но затем сообразил, что январь приходился на разгар антарктического лета. В конечном счете, какими плохими бы ни были погодные условия, они были куда более предпочтительными, чем баллонный воздух на Луне. – Как бы то ни было, Маккой, сдается мне, ты сильно просрочил свое знакомство со звездами. Леонард сдержал порыв закатить глаза. Пури, лицемерная задница, не прослужил и дня на космическом корабле, насколько был осведомлен Леонард. Фактически как глава кадетского тренинга в Госпитале Звездного Флота он был живым доказательством возможности построить успешную карьеру в Звездном Флоте, не покидая Земли. – Откровенно говоря, меня не привлекает карьера в глубоком космосе, – сказал Леонард. Возможно, пришло время открыть все карты. – Я никогда не утверждал обратного. Записываясь на службу, я понимал, что мой опыт и образование обеспечат мне определенную степень свободы в выборе того места, куда я буду назначен. – Неужели? Не припомню такого пункта в твоем контракте, – заявил Пури, окидывая его прохладным взглядом и ожидая реакции. Леонард поднял на него глаза, и в нем впервые зародились сомнения. Офицер по вербовке практически подавилась слюной, когда увидела его резюме, и более или менее пообещала – ведь пообещала? – что его распределят туда, куда он захочет. Да, это не было явно прописано в контракте, но… «Обещание – отрада для дурака», – говаривала его мама. Жаль, что он так ничему у нее и не научился. Его замешательство, должно быть, проявилось на лице, потому что взгляд Пури стал сочувствующим. – Выход в космос на первых порах может быть пугающим. Дело в этом? Что ж, это вполне можно понять. Новобранцев часто тревожат опасности космических путешествий, но ты привыкнешь к этому, Маккой. По прошествии определенного времени ты просто выбросишь все эти страхи из головы. – Дело не в этом, – ощетинился Леонард. – Я не боюсь летать. Проблема в том, что я специализируюсь на неотложной медицинской помощи и травматологии. Наиболее полезен Звездному Флоту я буду в крупных медицинских центрах – таких, как эта больница! – Я хорошо осведомлен о твоей профессиональной квалификации, – Пури казался раздраженным, словно опыт и навыки Леонарда были скорее минусом, чем преимуществом. – Однако я ответственен за твой тренинг как офицера Звездного Флота… – Не понимаю, почему это должно означать, что мне нужно практиковать медицину на кораблях с жалкими сотнями экипажа! – Это означает, – произнес Пури, повышая голос, – что я обязан убедиться в уровне твоей подготовки для службы на корабле к моменту выпуска. У Звездного Флота имеются свои нужды, кадет Маккой, не зависящие от твоих предпочтений. Леонард знал достаточно, чтобы понимать, о чем говорит Пури. Теперь, когда один за другим с конвейера сходили огромные корабли класса «Конституция», Звездному Флоту отчаянно не хватало хорошо квалифицированных медицинских работников, готовых положить пять лет своей жизни на исследование дальнего космоса. Большинство врачей-новобранцев направлялись прямиком к звездам вне зависимости, желали они этого или нет. Медленно, но верно Леонард начинал осознавать, что и сам он, похоже, невольно пустил на ветер собственную свободу. – Звездному Флоту по-прежнему нужны будут доктора на планете, – Леонард выразительно поглядел на Пури. – Тебе удалось сделать карьеру здесь, в госпитале. – Лучшие врачи отправятся служить на космические корабли, – спокойно сообщил Пури без тени сочувствия в голосе. – Такова новая политика. Политический климат меняется. Звездный Флот стремится набирать на корабли самых лучших офицеров, и им необходимо предоставить наиболее современный медицинский уход. Ставки высоки, так что именно там тебе и придется служить, нравится тебе это или нет. «Черт тебя побери, заносчивая канцелярская крыса». Леонард чувствовал, что теряет самообладание. – О, мне это ни черта не нравится, и на флот я записался не за этим! – выпалил он, прежде чем сумел остановить себя. Взгляд Пури потемнел. – Следи за тоном, Маккой. Напомню, что Звездный Флот – это военная организация, и хотя в этом госпитале мы коллеги, я выше тебя по званию, и ты очень близок к нарушению субординации. Звездный Флот – не агентство по трудоустройству. Ты отправишься туда, куда потребуется. Сделав над собой усилие, Леонард унял свой нрав и попытался отсрочить неизбежное. – Да… сэр, – произнес он, неуклюже добавляя формальное обращение. – Я понимаю, что нужды Звездного Флота стоят на первом месте. Но… я планировал посетить конференцию, посвященную инфекционным заболеваниям, в ЦКЗ в конце июля, – он надеялся совместить поездку в Атланту с коротким визитом к матери. Он не навещал ее почти год, и она была уже не молода. – Практика на космическом корабле будет более полезна для профессионального развития. Это не последняя конференция в твоей жизни. И не волнуйся, ты успеешь вернуться к началу семестра. На этом все, Маккой. «М-да, дерьмо». Леонард заступил на смену несколькими минутами позже в отвратительном настроении. Интерны шарахались в стороны и тревожно косились на него, когда он угрюмо топал по коридорам. Его это вполне устраивало. «Звездный Флот – это военная организация, а не агентство по трудоустройству». Это был удар ниже пояса, и куда более меткий, чем мог рассчитывать Пури. Леонард не делал тайны из того, что подписал контракт не из идеологических соображений. В его семье не было военных, и его не интересовало изучение новых миров. Но выбор у него был невелик. Он хотел начать с нуля после того, как его брак полетел к чертям. И если запись на службу в Звездном Флоте хоть немного взбесила Джоселин, это было дополнительным бонусом. Но смена карьеры – дело одно, а несколько лет в глубоком космосе – совершенно другое. Раздосадованный, он покосился на двери приемного покоя. Не то чтобы он надеялся на катастрофу, но, черт возьми, какая-нибудь серьезная травма или, на худой конец, перелом помогли бы ему отвлечься от проблем… Разумеется, это была не центральная больница Атланты, где отделение неотложки представляло собой беспрерывный адреналиновый хаос. Но Госпиталю Звездного Флота тоже доставалась своя доля местных ДТП, не говоря о частных случаях крушения шаттлов или – к примеру, как случилось несколько месяцев назад – химических взрывов в биолабораториях Академии. В некотором отношении поступление на Звездный Флот казалось шагом назад. В работе были свои сложности, в частности, в ксеномедицине и космической медицине, с практической надобностью которых он редко сталкивался в Атланте. Диагностические навыки Леонарда, несомненно, улучшились с тех пор, как он перебрался в Сан-Франциско, и ему открылся доступ к более современному медицинскому оборудованию. Но в то же время он проводил гораздо меньше хирургических операций и переживал, что подрастеряет все навыки. – Направление из академической клиники, приоритет номер один, – сообщила ему старшая сестра, указывая на одну из небольших палат для осмотра, расположенных вдоль основной приемной. – Отправляю вам медицинскую карту, – PADD Леонарда загудел, и он без особого энтузиазма выудил девайс из кармана. Направления из клиники редко представляли какой-то интерес. Этот случай не был исключением. Пациент – 24-летний мужчина – обратился с внезапной сильной головной болью, жаром, ригидностью мышц шеи с симптомами Керинга и Брудзинского. Подозрение на менингит, очаровательно. Он увидел, что сестра в приемном покое уже провела предварительный осмотр и взяла образец крови, хотя результатов пока не было. Имя в заголовке карты – Кирк, Джеймс Т. – казалось смутно знакомым. «Не был моим пациентом, – подумал Леонард, – но, возможно, это кто-то с курсов. Кто-то, кого я плохо знаю». Леонард приблизился к палате, и теперь ему был хорошо слышен доносившийся оттуда голос кадета: – Не понимаю, на черта мне нужна эта капельница. Где врач? – Вам нужна жидкость, у вас легкое обезвоживание, – раздраженно увещевала пациента сестра. – И от того, что вы отказываетесь сотрудничать, врач быстрее не явится. – Послушайте, мне нужно вернуться на занятия, ясно? – голос пробуждал что-то в памяти Леонарда, но он никак не мог сообразить, где его слышал. – И мало того, что меня заставили надеть эту долбаную рубаху, так тут еще и адская холодрыга! На сегодня у Леонарда не осталось никакого терпения на выслушивание подобных спичей. Он прошагал в комнату, вперя в пациента хмурый холодный взгляд. – Похоже, никто не учил вас, кадет, что невежливо повышать голос на людей, которые пытаются вам помочь. Кем бы ни был парень, он явно выглядел больным. Он примостился на биокровати в напряженной неестественной позе. Лицо было бледным с красными пятнами на щеках. Когда он взглянул на Леонарда, тот отметил, что глаза пациента слегка слезились. Глаза были поразительного голубого цвета, и Леонард вспомнил: – Ты тот парень из шаттла. Джим Кирк. – Привет, Боунс! – Джим одарил его короткой улыбкой, в которой сквозило облегчение. Леонард поморщился и закатил глаза. Этот нечесаный мальчишка весь полет упорно обращался к нему по нелепому прозвищу после того, как Леонард опрометчиво сболтнул, что единственное, что оставила ему жена на этой планете – его собственные кости, или что-то вроде того. – Ты можешь обращаться ко мне, как полагается, – раздраженно произнес Леонард. – Доктор Маккой. Похоже, Кирка не встревожил черствый ответ, а, может, он был слишком болен, чтобы улавливать нюансы интонации. – Слушай, как ты вообще? Ты здесь работаешь? – Как видишь. Кирк нахмурился. – Ага, ясно. Просто… Ты куда-то пропал после регистрации, а кампус совсем небольшой… – Я задействован в программе обучения офицеров-медиков. Я редко контактирую с обычными кадетами, – просматривая медицинскую историю, Леонард отметил, что Крик был рожден раньше срока, на тридцатой неделе и лечился от неонатального воздействия подпространственной радиации в возрасте двух недель. Никаких проблем в развитии не отмечено. Помимо этого инцидента, остальные данные в документе были вполне обычными. Впрочем, начиная с подросткового возраста, записи становились совсем скупыми. Физическое обследование, которое парень прошел при поступлении в Академию в возрасте 22 лет – чуть старше, чем обычные кадеты – показало совершенно нормальные результаты. – А я думал, тебя отсеяли. Ну, знаешь, из-за аэрофобии, – Кирк с любопытством глянул на него. – Ты ее переборол? Отвлекаясь от чтения, Леонард поднял глаза на кадета. – Что? Некоторое время у него ушло на то, чтобы сообразить, о чем тот говорит, затем он вспомнил всю ту чушь, что травил суровой юной лейтенантше, которая вытурила его из уборной шаттла. «У меня аэрофобия», – объявил он в надежде, что она отстанет, и он сможет тихо пострадать в одиночестве. Не сработало. Он покачал головой. – На самом деле, я не боюсь летать, парень. Не верь всему, что слышишь. И ляг на кровать. На больничной карте загорелся значок лаборатории, оповещая о готовности анализа крови. Он не показал ничего нового, помимо повышенного уровня лейкоцитов, указывающего на инфекцию или воспаление. – Постой, хочешь сказать, ты солгал? – Кирк медленно опустился на бок, а затем перекатился на спину, стараясь держать голову как можно прямее. – Почему ты тогда сказал, что тебя может стошнить на меня? Леонард усмехнулся. – Я был с похмелья. И ты тоже, насколько я помню, – повернувшись к сестре, он добавил вполголоса. – Мне нужен набор для люмбальной пункции. Та кивнула и вышла. – Но ты же все время твердил про миллион способов умереть на шаттле… О чем, кстати, никто не любит слушать, особенно когда он в самом деле на шаттле. Так что прими к сведению. Леонард выгнул бровь, слегка растерявшись. Кирк, похоже, помнил их разговор в деталях и, судя по всему, пытался разыскать его после прибытия. Сам же Леонард позабыл о своем соседе почти сразу после того, как сошел с корабля. Мальчишка был довольно забавен, пока во время короткого перелета травил нелепые байки о барных стычках и детских проказах на риверсайдской верфи, но полет завершился, конец истории. Как только Леонард протрезвел, его представили доктору Пури. Между работой в больнице и учебой в медицинской школе он едва успевал посетить главный кампус. Теперь он понимал, что его жизнь в Академии была далека от жизни обычного новобранца, и, возможно, поэтому ему удалось убедить себя в том, что он может распоряжаться своей судьбой. (Звездный Флот? Да, он подписал контракт и носит униформу, но, по сути, он работает в госпитале Сан-Франциско и ходит на курсы по ксенопатологии, верно?) Неверно. Он осознал, что слишком долго отрицал действительность. – Док, ты должен понять, мне сейчас нельзя болеть, – Кирк умоляюще посмотрел на него. – У меня просто нет на это времени. Я еду на Аксанар через три дня. – Дипломатическая конференция Федерации? Ты-то там что забыл? – Леонард слушал вполуха. Биокровать выдавала довольно тревожную диагностическую картину. – Официальный бизнес, – уголок рта Кирка приподнялся в кривой улыбке. – Вроде того. Академия посылает всех кадетов, учащихся по тактическому направлению. Мы тренировались кучу времени, и «Фаррагат» стартует в пятницу. Я обязан быть на борту. – Для чего? Чтобы делать заметки и приносить кофе делегатам? Температура у Кирка была высокая, 38.9 градусов, при том, что двадцать минут назад в клинике ему вкололи жаропонижающее. Мозговые оболочки были явно воспалены, дыхание неровное. У него было повышенное кровяное давление и брадикардия. Бинго: повышенное внутричерепное давление. Это определенно менингит. Анализ спинной жидкости должен был прояснить, вирусный он или бактериальный. Потенциально опасно, но легко излечимо на данной стадии. – Там ведь будет вершиться история, – слегка обиженно сказал Кирк. – Слушай, это моя первая практика на корабле. «Фаррагат» – судно класса «Конституция»! Ты должен подлатать меня по-быстрому. Этот мальчишка не понимал, насколько тяжело он болен? – Я тебе ничего не должен. И требования поторопиться ничего не изменят. Кирк потер глаза и вздохнул. – Черт, пойми, я уже потратил на больницу больше времени, чем планировал. Может, ты просто вколешь мне что-нибудь, и я пойду? – он моргнул пару раз, щурясь на Леонарда. – Освещение доставляет тебе дискомфорт? – Не в этом дело. Просто глаза устали. Все немного размытое. Леонард нахмурился. Вероятно, ничего серьезного, обыкновенная светочувствительность, стандартный симптом менингита. И все же… Он вынул из кармана крошечный фонарик и посветил Кирку в глаза. Тот выругался и отпрянул. – Лежи смирно, – сказал Леонард, сканируя и увеличивая на экране слой кровеносных сосудов и соединительной ткани на поверхности сетчатки. – Выключи этот фонарик, – процедил Кирк. – Блядь, меня сейчас вырвет. «Чтоб меня». Леонард никогда не сталкивался с таким случаем на практике, но это совершенно точно было воспаление сосудистой оболочки. И принимая в расчет данный симптом… Это был не обычный менингит. – Покажи мне руки, – спешно проговорил Леонард, не сумев скрыть нотку нетерпения в голосе. Он внимательно оглядел ладони и тыльную сторону рук Кирка, затем предплечья, но кожа оказалась чиста. На ногах тоже ничего не было. Он стащил одеяло, прикрывавшее парня до талии, и задрал пижаму до груди. На животе и груди обнаружилась тусклая розоватая сыпь, похожая на следы от уколов. Они были гладкими и не меняли цвет, если надавить пальцем. По спине Леонарда пробежал ледяной озноб. Черт возьми, мальчишка был в куда большем дерьме, чем он думал. Это была петехиальная сыпь: в его крови циркулировали токсины, повреждающие капилляры и оставляющие в них пробоины. Очень плохой знак, совершенно менявший клиническую картину. Словно подгадав момент, вернулась сестра с оборудованием. – Ладно, Кирк, – спокойно сказал Леонард, не позволяя тревоге просочиться в голос. – Мне нужно, чтобы ты лег на бок и поджал ноги. Сейчас я проведу люмбальную пункцию… – Поясничный прокол? – потрясенно переспросил Кирк. – Ты собираешься засунуть мне в спину иглу? Что за гребаное варварство! Ты не можешь просто скан сделать или еще что-нибудь? Леонард был удивлен, что Джим вообще знал, как проводится люмбальная пункция. Технология визуализации клетки сделала столь неприятные процедуры крайне редкими. «Мальчишка умнее, чем я думал», – отметил он. – Нет, не получится. Мне нужен образец спинномозговой жидкости, – он слегка смягчился, видя на лице Джима явное отвращение. – Это не так страшно, как кажется. Я все сделаю очень быстро. – Ненавижу докторов, – пробормотал Кирк, опасливо поворачиваясь на бок. – Ненавижу больницы. Мне всего-то нужна была доза обезболивающего. Пользуясь тем, что мальчишка его не видит, Леонард закатил глаза. Боже, все эти юные кадеты были одинаковыми, всегда думали, что, если переждать болезнь, она пройдет сама. – Это хорошо, что у тебя все же осталось какое-то чувство самосохранения. Ты болен, устраивает тебя это или нет. Крик вздохнул – покорно, а, может, просто устало. – Ага, я уже сообразил. С помощью сестры Леонард простерилизовал участок кожи и оперативно провел процедуру, игнорируя жалобы Кирка («Больно, блядь! Почему так долго?»). Он отослал жидкость для анализа, затем повернулся к пациенту, который успел перелечь на спину. – Мы закончили? Голова раскалывается, – массируя виски, проговорил Кирк. – Пройдет через пару минут, – отозвался Леонард чуть резче, чем намеревался. Кирк слегка напрягся и выругался вполголоса. «Черт возьми, Пури следовало бы хорошенько подумать, прежде чем подпускать меня к команде космического корабля», – с новой волной негодования размышлял Леонард. Его никогда особенно не заботила этика общения с пациентами. Касательно этого вопроса, Джоселин довольно метко выразилась, что считает его нечувствительным и высокомерным. Если быть точным, ее слова были: «Ты бесчувственное эгоистичное дерьмо, которому плевать на все, кроме карьеры». Но в целом он уловил смысл. Леонард снова оглядел Кирка. Мальчишка выглядел несчастным, бледным и хмурым. Едва ли солдат с агитационного плаката Звездного Флота. – Результаты скоро придут, – более мягким тоном добавил Леонард. – Отдохни пока. Данные из лаборатории поступили спустя несколько минут, как раз к тому моменту, когда Леонард закончил вносить информацию в медицинскую карту кадета. Он ощутил некоторое удовлетворение, обнаружив, что инстинкты его не подвели. В конце концов, болезнь была крайне редкой, и он никогда прежде с ней не сталкивался. – Ладно, Кирк, у тебя… – Менингит. Я знаю, какая неожиданность. Леонард смерил его раздраженным взглядом. – Поверь мне, парень, еще какая неожиданность. Это не просто менингит, это Веганский хориоменингит. У тебя бактериальная инфекция окружающей мозг мембраны. Она вызывает головную боль и температуру. Но помимо этого у тебя хориоретинит, поэтому твое зрение размыто, а глаза чувствительны к свету. – Веганский хориоменингит? – ошарашенно спросил Кирк. – Типа, с колонии Вега? Как, черт возьми, я мог его подцепить? Пару поколений назад ВХМ был опасной болезнью, трудноизлечимой и нередко фатальной. Но вакцину открыли уже больше тридцати лет назад, и теперь существовали генетически спроектированные антибиотики, доказавшие свою эффективность. Мальчишку ожидали не самые приятные сутки или двое, но данное заболевание уже не считалось опасным для жизни. Главным было вовремя начать лечение. Если лекарство вводилось в течение нескольких часов после появления петехиальной сыпи, оно почти всегда оказывалось действенным. – Микроб прижился на Земле больше семидесяти лет назад. Множество людей являются носителями, сами того не зная. Но в наши дни основная часть населения благополучно привита. Вновь взявшись за PADD, Леонард пробежался глазами по медицинской истории Кирка. План вакцинаций, проводимых в раннем детстве, был полон, но когда он кликнул на более позднюю историю, ссылка оказалась неактивной. Он хмуро уставился на устройство – похоже, какой-то технический глюк, затем перевел взгляд обратно на Джима. – Тут сказано, что ты прошел первую вакцинацию, но нет записи о втором этапе. Большинству детей вторую прививку делают в тринадцать лет. Кирк опустил глаза. – О, что ж, – тихо проговорил он. – Тогда все ясно. Он ничего не объяснил, но в данный момент для Леонарда это было несущественно. – Да, черт возьми, не знаю, как ты умудрился подцепить вирус, но тебе повезло, что мы нашли его вовремя. Если бы ты задержался на несколько часов, у тебя были бы серьезные проблемы. Я начну стандартное лечение, и ты будешь на ногах через день-другой. Кирк немного оживился. – Тогда хорошо, что я подхватил вирус сегодня, а не через два дня, верно? Я еще могу успеть на корабль. Леонард хмыкнул. – Да ты просто счастливчик. Он ввел антибиотики в капельницу и добавил еще одну дозу жаропонижающего. – Мы будем держать тебя под наблюдением ближайшие сутки. Один из санитаров отвезет тебя в палату. Я загляну через несколько часов. Глаза Кирка уже закрывались. – Спасибо. Ненавижу болеть, – сонно пробормотал он. – Просто вытащи меня отсюда как можно скорее, хорошо? – Посмотрим, как будут действовать лекарства. Леонард покачал головой. Мальчишка так и рвался к звездам. Первое впечатление его не обмануло – у них не было ничего общего. Хорошо, что их пути разошлись. Джим Кирк относился к тому типу людей, которые активно выискивались вербовщиками Звездного Флота: юный идеалист с безупречной внешностью – пронзительно-голубыми глазами и ровными белыми зубами. Это лишь возвращало Леонарда к мыслям о том, что сам он совершенно не годился к службе на корабле. Он был слишком стар, слишком привязан к своим привычкам и чересчур циничен, чтобы слоняться меж звезд в компании восторженных мальчишек вроде этого. Джим «Хмурый мужик, – думал Джим. – Пожалуй, хорошо, что после перелета на шаттле мы больше не встречались». Он едва узнал доктора – Боунса, как он все еще называл его про себя – когда тот впервые вошел в палату для осмотра. Он был чисто выбрит, с опрятно зачесанными волосами, держался отчужденно и сдержанно – совсем не тот взъерошенный пассажир с диким взглядом, которого помнил Джим. Тогда, на шаттле Джим решил, что встретил близкого по духу человека, чьи гнев и горечь сочились из каждой поры, который записался на Флот, потому что его ничто не держало, и нечего было терять. Кого-то вроде себя. Они разделили фляжку выпивки и вместе смеялись над какими-то байками Джима, но затем Боунс потерялся при регистрации новобранцев-медиков, а Джима замели на шестинедельный базовый тренинг. К тому моменту, как он вернулся в Академию – похудевший и подкачавшийся, но по-прежнему ощущающий себя не на своем месте – лохматого доктора уже и след простыл. Прошло два года, и теперь было очевидно, что мужчина – уже не Боунс, а доктор Маккой из гребаной программы подготовки офицеров-медиков – едва помнил Джима. Честно, это было даже немного обидно. Может быть, он общался только с другими докторами. Или, может, ему не понравился Джим. Последнее его бы не удивило. Он не нравился куче народа. Черт, да временами он сам себя едва выносил. Он знал, что в классе его считали дерзким, самоуверенным, вечно лезущим в спор. Но что он мог сделать? Скрывать свой интеллект? Его мозг просто помнил информацию, впитывал ее без усилий и умел сводить факты воедино, вертеть их под разными углами. Так что он шикарно справлялся с тактикой, инженерным проектированием и военной историей, но не особенно радовал успехами в военной дисциплине и целовании преподавательских задниц. Несмотря на то, что прошлой ночью он спал достаточно, Джим ощущал сильную усталость. Впрочем, сегодня его подвергли осмотру дважды: сначала в клинике, потом в госпитале, а затем еще все эти чертовы анализы… Он чувствовал себя препогано – все тело ныло и болело. Ему хотелось оказаться в своей комнате, где он мог бы нормально выспаться, а не в больничной биокровати. Санитар плавно толкал антигравитационную кровать по коридору. Джима слегка мутило от созерцания движущегося над головой потолка. Он лежал на спине и не мог видеть, куда его везут. Это, вне сомнений, был его самый нелюбимый способ передвижения. И доктор не ошибся – его зрение действительно оставалось нечетким весь день. И ему было больно смотреть на свет. В животе что-то странно покалывало, какое-то растущее ощущение тепла, распространяющееся на конечности. Должно быть, начинали действовать лекарства. Джим очень надеялся, что они быстро поставят его на ноги. Головная боль уже стихала, и это было большим облегчением. Но он начинал чувствовать жар и неприятную резь в руках и ногах. Он поднес ладонь к лицу: вся она, а также предплечье были усыпаны красными разбухающими волдырями. И они чесались. Очень чесались. К тому времени, как биокровать установили в небольшой палате в отделении общей терапии, Джим уже не мог не скрести ногтями красные пятна. Но теперь начинала чесаться и его грудь, и даже спина, а ведь он не мог туда дотянуться. – Медсестра подойдет через несколько минут, проверит, как вы тут устроились, – сообщил санитар, уже поворачиваясь, чтобы уйти. Черт, теперь его живот стал судорожно сжиматься. – Подожди, – позвал Джим. Он попытался перевернуться на бок и сесть, но шея просто одеревенела, делая его движения медленными и неуклюжими. – Помоги мне сесть, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Вам пока нельзя двигаться. Вам только что сделали люмбальную пункцию. – Меня сейчас… – он подавился, и санитар среагировал почти молниеносно, толкнув его на бок и схватив утку с прикроватного столика как раз в тот момент, как Джима начало рвать. Он судорожно глотал ртом воздух, опустошая желудок в посудину. Рвота раздражала горло, вызывая острую боль в шее и голове. – Можешь принести воды? – попытался попросить он. Его речь больше напоминала карканье, горло словно отекло и набухло. Джим кашлянул, стараясь прочистить его. Казалось, сыпь на теле теперь добралась и до шеи. Он сделал глубокий вдох, но по трахее прошло совсем немного кислорода. С ним творилось что-то очень нехорошее. Ему в самом деле становилось все труднее дышать, грудь словно сжималась, глотку перекрыло где-то посередине. Когда втянуть в себя воздух стало совсем сложно, Джим запаниковал. – Кадет Кирк? – позвал санитар, глядя на него с беспокойством. – Вы в порядке? – Нет, – прохрипел Джим. Разве это не было очевидно? Его биокровать разразилась воем сирены, и спокойный компьютеризированный голос оповестил: – Синий код, респираторный дистресс. Где-то на отдалении санитар звал кого-то на помощь. – Не могу дышать, – выдавил Джим, ни к кому конкретно не обращаясь. Ему едва удавалось вдохнуть хоть глоток кислорода. Черт, что за херня с ним творилась? Он лихорадочно схватился за горло, кровь билась в ушах все громче, легкие горели. Внезапно кровать Джима оказалась окружена людьми, выкрикивающими указания, укладывающими его на спину, что его вполне устраивало, потому что у него снова начинала кружиться голова… – Кирк! – это был Маккой, он навис над ним, выглядя крайне встревоженным. – У тебя аллергическая реакция. Сохраняй спокойствие. Чтоб тебя! «Добудь мне кислород, и я успокоюсь», – хотел сказать Джим, но горло отказывалось выдавать какие-либо звуки. Он слышал, как Маккой велел вколоть адреналин и три-окс. Кто-то надел ему на лицо кислородную маску, и – ай! – в левое бедро воткнулся гипошприц, оставляя после укола неприятное жжение. Джим ощутил, как слегка дернулся шнур капельницы, когда кто-то ввел туда какое-то лекарство. Все было беспорядочным и шумным, воздуха отчаянно не хватало, и Джим перестал понимать, что происходит вокруг него. А затем, наконец-то, горло разжалось, и он смог вдохнуть чуть больше кислорода. Панические позывы стали постепенно стихать, и через некоторое время Джим задышал ровно. Голова по-прежнему шла кругом, словно он вот-вот потеряет сознание, и ему сложно было сосредоточиться на разговорах окружавшего его медицинского персонала. Но одну фразу он уловил отчетливо. Когда его тяжелые веки сомкнулись, рядом раздался ворчливый голос Маккоя: – Вот это мы с тобой влипли, черт возьми. После этого на очень-очень долгий период мир Джима сузился до агонии в голове. Он лежал в кровати, попеременно то дрожа, то потея; мускулы во всем теле ныли. Когда он пытался пошевелиться, боль разливалась от шеи по спине и плечам. Но еще хуже головной боли была тошнота. В его палате почти всегда царил мрак, и Джим старался по возможности держать глаза закрытыми. Даже слабый свет или движение вызывали у него приступ рвоты. Блевать с такой чудовищной головной болью было особой извращенной формой пытки, явно придуманной для него каким-то богом, который сильно его ненавидел. Так что Джиму оставалось только неподвижно лежать, принимая мигрень как неизбежное зло. Время от времени он отключался, затем снова приходил в сознание. Иногда в комнату кто-то заходил, посетители переговаривались шепотом, никогда серьезно не тревожа его в состоянии болезненной полудремы. Временами Джим чувствовал чью-то большую прохладную ладонь на своем лбу, у основания шеи или на предплечье. Это немного успокаивало, напоминая, что он не один, и рядом есть кто-то. Иногда он ощущал укол гипошприца. Но ничего особенно не помогало. Постепенно Джим начал приходить в себя, осознавать, где он и почему здесь находится. Чего он не знал, так это сколько прошло времени, но отчего-то был уверен, что это было куда больше пары дней. Его охватила сильная тревога. «Фаррагат»… Он должен был встать, сделать что-нибудь, но голова по-прежнему раскалывалась, и он чувствовал, что если попытается пошевелиться, то пожалеет об этом. – Кирк, ты очнулся? Это был Маккой. Джим тихо застонал. Доктор явно знал, что он в сознании, биокровать выводила все данные на монитор над его головой. – Открой глаза. – Нет, – промямлил он. – Открою, и меня стошнит. – Тут почти нет света. Ты будешь в порядке. Мне нужно кое-что выяснить. Со стоном Джим приоткрыл глаза. Он находился в маленькой одиночной палате, отличной от той, куда его доставили в первый день. Маккой сидел на стуле рядом с кроватью, он подался вперед, свесив кисти рук между коленей. В полумраке доктор выглядел потрепанным и уставшим, с тенью щетины вдоль подбородка. Он напоминал самого себя, каким был при их первой встрече на шаттле, и, вопреки всему, Джим слегка улыбнулся. Он выглядел, как Боунс, который заставил Джима поверить, что тот не совершил ошибку, записавшись на Флот, потому что там были кадеты вроде него: старше, грубее, циничнее. Но затем Боунс поспешил перевоплотиться в шаблонного флотского доктора, которому явно не было до него никакого дела, и Джим остался один. – Как ты себя чувствуешь? «Так, будто кто-то колотит мою башку молотком», – собирался сказать он, но не смог наскрести сил на такую длинную фразу. – Хреново, – изрек он. Голос был хриплым, в горле пересохло. – Да, знаю, – тон Маккоя был явно сочувствующим, и это волновало Джима. По тому, что он успел усвоить за время общения с доктором на шаттле и в приемном покое, нормальным для того состоянием была сварливость. Джим, должно быть, был совсем плох, раз этот мужик вспомнил о хороших манерах. Следующие слова Маккоя только подтвердили его теорию. – Послушай, у тебя есть кто-то, кому я мог бы позвонить? В твоем файле единственным членом семьи значится мать, но она в отъезде. Дела и впрямь ужасны, если доктора принялась разыскивать его ближайшую родню. Бесполезное занятие, между прочим. Его мать несла службу на «Джон Гленн», и ее корабль должен был возвратиться не раньше, чем через год. Джим попытался представить, как она отреагирует, получив срочное известие из госпиталя о том, что ее сын смертельно болен. «Боже, пожалуйста, только не снова». Одного раза было достаточно для них обоих. – Не говорите маме, – взмолился он, глядя в расплывающееся лицо Маккоя. – Не хочу, чтобы она волновалась. Даже если бы она тут же покинула корабль и нашла подходящий транспорт – что вряд ли – она была бы здесь только через несколько месяцев. Но, скорее всего, она бы просто не приехала. Не то чтобы он ее винил. Какой смысл сходить с корабля и возвращаться на Землю? Его мать была более чем прагматична. Если он поправится, она будет уже не нужна, и весь путь окажется напрасным. А если он умрет, она будет горевать – он мог сказать это с достаточной долей уверенности – но ей будет лучше, если она сможет продолжить свою миссию. В конце концов, что еще осталось у нее в этой жизни? – Гм, может быть, есть кто-то еще, кто мог бы прийти? Другой родственник? Джим закрыл глаза и вздохнул. Не было смысла объяснять про брата, который ушел от них, когда Джиму было двенадцать, потому что не мог выносить мертвую тишину большого фермерского дома и старомодные методы «воспитания» дяди Фрэнка. – Только мама. Вайнона и Джим против всего мира… Вот только это выглядело скорее как Вайнона и ее карьера, и ее горе, и ее нужды, и Джим в нагрузку. – Может быть, хороший друг? Кто-то, кто мог бы посидеть с тобой какое-то время… – сделал еще одну попытку Маккой. Джим громко выдохнул, желая, чтобы этот разговор уже закончился. Наверное, вопрос был вполне обоснованным. Пациентам со смертельным заболеванием полагалось быть окруженными семьей и близкими друзьями, которые могли бы оказать моральную поддержку, посидеть рядышком и подержать за руку, или что там еще принято делать… Он слабо себе это представлял – в его жизни не было ничего подобного. – У меня никого нет, – сказал он. Доктор казался обеспокоенным, и только этого Джиму и не хватало для полного «счастья». Мало того, что ему приходилось лежать тут и терпеть боль, так он еще и практически признал, что одинок. Нет, даже хуже – он признался в этом человеку, которого изначально видел как потенциального друга. Как унизительно. – Что насчет твоего соседа по комнате? – Ну, нет! Он не был настолько близок с Корриганом, чтобы хотеть видеть его у своей больничной койки. А его одноклассники… «Черт!» – Какой сегодня день? – Воскресенье. Ты пробыл здесь пять дней. «Блядь, блядь, блядь…» «Фаррагат» отбыл два дня назад. Даже если бы Джим желал увидеть кого-то со своего потока, все они уже были на пути к Аксанару. Без него. – Пять дней, – горько повторил он. Он еще не до конца поверил в это. Как, черт возьми, его жизнь могла так быстро перевернуться с ног на голову? – Что произошло? Я помню, ты сказал… – У тебя была сильная аллергическая реакция на антибиотики. Ты был… в очень тяжелом состоянии. Мы пытались сбить температуру и побороть инфекцию другими препаратами, но они далеко не так эффективны. Хориоменингит – коварное заболевание, и нам приходилось быть осторожными и делать все очень медленно. Но, похоже, ты выкарабкался. Температура спала, и бактериальная инфекция, судя по всему… – Я опоздал на «Фаррагат», – сказал Джим, обращаясь, скорее, к самому себе, чем к Маккою. Он пропустил практику на корабле и конференцию. – Ты меня слушаешь, парень? На кораблях ты еще налетаешься. Тебе повезло, что ты выжил, – тон доктора подразумевал, что Джим должен быть благодарен. Да пошел он. Повезло? О да, очередной образец фирменной кирковской удачи. У его отца она тоже была… ровно до тех пор, как ему не пришлось подорвать себя – через несколько секунд после рождения Джима. Маккой все еще говорил, объясняя что-то о лечении – ага, сложности, бла-бла-бла – и возможных побочных эффектах (приступы тошноты и кишечные расстройства, чудно), но Джим едва его слушал. Ему было все равно. – Голова просто раскалывается, – сказал он, прервав доктора на середине лекции. Он так чертовски устал. – Уйди. Два дня спустя Джим мог нормально сидеть в постели, и ему уже не казалось, что его голова сейчас взорвется. Мышечная боль почти прошла, зрение становилось все четче, но выздоровление проходило крайне медленно. Он по-прежнему мало ел, и максимум, на что он был способен – проковылять по коридору и обратно. Отвратительно. Со своей кровати ему была видна часть коридора, ведущая к кабинету медсестры. Он взял в привычку следить за ней, чтобы быть готовым, если к нему решит зайти кто-то из медицинского персонала. Ближе к вечеру, когда Джим заметил шагавшего к его палате капитана Пайка, он спешно выпрямился и натянул одеяло на нижнюю часть туловища. Он с досадой осознавал, что ему предстоит беседа со своим куратором – который также возглавлял кадетскую подготовку – в больничной пижаме. Черт, его волосы, наверное, торчали во все стороны, но он не собирался выставлять себя в еще более жалком свете и пытаться пригладить их. Он знал, что рано или поздно Пайк должен был его посетить. Большинство кадетов мало контактировали со своим кураторами, ограничиваясь поверхностной проверкой расписания занятий раз в семестр. Но с Пайком было иначе. Он вызывал Джима по нескольку раз в год без особых на то причин. Они обсуждали пройденное на семинарах, разговаривали о его внеклассной деятельности, даже дискутировали по поводу событий в мире. Джим не знал, был ли это стандартный подход Пайка для всех кадетов, за которыми тот присматривал (были ли у него вообще другие кадеты?). Возможно, он делал исключение для Джима из-за его семейных обстоятельств. В любом случае, Джим не возражал. По прошествии некоторого времени ему даже начали нравиться эти встречи. Пайк был блестящим коммандером, который сыграл важнейшую роль в приграничных стычках с Клингонской империей в 2248-ом и 2249-ом годах и мог рассказать уйму интересных историй. Но предстоящий разговор явно должен был отличаться от прежних, и, наблюдая за приближением капитана, Джим ощущал нервное покалывание в животе. – Я рад, что ты уже можешь сидеть, Джим, – проговорил Пайк, войдя в палату и становясь у основания кровати. Он улыбался, но Джиму показалось, что он заметил на лице того тень беспокойства. – Ты выглядишь намного лучше. – Здравствуйте, сэр. Значит… вы были здесь раньше? Я мало что помню… – Джим почувствовал, что краснеет. Отлично, выходит, Пайк видел его стонущим от боли в горячечном бреду. Как раз то, что нужно, чтобы произвести впечатление на своего куратора. – Я приходил дважды, но не удивлен, что ты не помнишь. Ты был очень болен. Меня ежедневно оповещали о твоем состоянии. Джим не знал, что отвечать на такое. Ему не приходило в голову, что Пайк или кто-либо другой могли беспокоиться о нем настолько, чтобы прийти навестить. Обычно с ним такого не случалось. – Я ценю это, сэр, – неловко сказал он. – Мне уже лучше. – Я так понимаю, у тебя еще не прошли головные боли и головокружения. – Они уже не такие сильные, как прежде. Я могу понемногу ходить, – преуменьшение собственных симптомов для Джима было почти рефлексом. Его отнюдь не радовала мысль, что Пайк считал его физически слабым, к тому же ему всегда было неловко наблюдать открытые проявления симпатии. Когда он был ребенком, тонкая граница между симпатией и жалостью оказывалась пересечена слишком часто. Таким образом, он перевел разговор на тему, которую считал истинной причиной визита Пайка. – Я знаю, что пропустил «Фаррагат», сэр. Чем мне это грозит? – Вообще-то, я рад, что ты об этом заговорил. Я хотел обсудить это с тобой, – Пайк обошел кровать, пододвинул стул и грузно опустился на него. «У него плохие новости», – обреченно подумал Джим. В голове всплыло воспоминание об их первой встрече в баре Риверсайда. Пайк сидел напротив него, строгий и сдержанный, в серой военной униформе. Казалось, его оценивающий взгляд пронзал Джима насквозь: сквозь кровоточащий нос, сквозь подбитый глаз и сарказм, прямиком к какой-то глубоко запрятанной части Кирка, которая отчаянно желала быть замеченной. «Этот инстинкт – не глядя бросаться вперед… Результаты твоих тестов на способности намного выше среднего… Если ты хоть вполовину так же хорош, как твой отец, Джим, ты пригодишься Звездному Флоту». И Джим лелеял безумную надежду, что в этот раз будет так же, что Пайк приберег в заднем кармане какой-нибудь волшебный план, равноценную альтернативу, которая все исправит. В конце концов, Пайк был его куратором, он знал, как отчаянно Джим мечтал быть лучшим. Они обсуждали это часами. Он позвал его на Флот – или, скорее, бросил вызов – потому что почувствовал в нем особые способности к лидерству, разве не так? – Думаю, уже через неделю я смогу путешествовать, – заявил Джим со всей уверенностью, какую мог наскрести. – Может быть, найдется какой-то транспорт, на котором я смог бы добраться до места? – Боюсь, тебе придется изменить свои планы, сынок, – сказал Пайк мягким деликатным тоном, от которого у Джима внутри все сжалось. – Хотел бы, чтобы все сложилось иначе. Но ты выбрал плохое время болеть. Ты пропустил корабельную практику с одноклассниками, и даже если мы найдем подходящий транспорт, ты прибудешь на Аксанар уже после окончания конференции. Выходит, что у тебя нет возможности поучаствовать ни в одной летней практике для кадетов тактического направления, – он подвинулся вперед, выдерживая зрительный контакт. – Мне пришлось пересмотреть всю программу твоего обучения. Отчасти Джим этого ожидал, но, тем не менее, слышать это от Пайка было тяжелым ударом. Он знал доподлинно, что вся его карьера в Звездном Флоте только что пошла под откос. Он прокашлялся, не желая задавать вопрос, но не в силах себя остановить. – Это значит, что мне придется сменить специализацию? – Мне очень жаль, – проговорил Пайк с искренним сочувствием в голосе, – но в данный момент для тебя это наиболее простой выход. Я понимаю, что это большой шаг, но ты должен быть открыт для иных опций. Знаю, ты хотел в тактику, но у тебя хорошие данные для инженерии и коммуникаций. Безопасность – тоже неплохой вариант. Выбери другое направление, возьми пару дополнительных курсов, и через два года сможешь выпуститься вместе со своими одноклассниками. Выбрать другое направление. Вот так запросто. «Четыре года? Я управлюсь за три», – сказал он Пайку перед отлетом в Академию. Заносчивый идиот… Не нужно было открывать свой гребаный рот и лезть на рожон. – Пожалуйста, – собственный голос казался ему чужим, пустым, – может быть, есть какая-то другая летняя практика, в которой я мог бы принять участие? Пайк взглянул на монитор над биокроватью. Джим знал, что его пульс участился, и Пайк явно мог наблюдать другие признаки возрастающего беспокойства. – Давай дождемся полного выздоровления, прежде чем обсуждать твое следующее назначение. Тебе нужно восстановить силы. У нас еще много времени для… – Нет, – Джим попытался скрыть свое смятение, но мышцы лица плохо слушались. – Я хочу обсудить это сейчас, сэр. Что бы они ни изучали на «Фаррагате» и Аксанаре, я могу это наверстать! Почему я должен быть наказан за то, в чем не виноват? Пайк вздохнул. – Ты смотришь на это под неверным углом. Тебя не наказывают, и я знаю, что ты не виноват в том, что заболел. Но задумайся на минуту. Предположим, я позволю тебе остаться в твоем классе, закончить учебу по тактическому направлению, несмотря на то, что ты пропустил решающие тренинги. Допустим, я пошлю тебя на дополнительные тренинги на симуляторах, накину еще пару курсов… – Я все сделаю! Что скажете, клянусь, только разрешите мне остаться… – Джим затих, читая приговор в глазах Пайка. – Я скажу тебе кое-что, Джим. Не как куратор, а как глава кадетской подготовки, – его голос был тих и спокоен, взгляд тверд. – Цель полевого тренинга этим летом – оценить вашу способность работать в условиях стресса, в неоптимальных условиях, в различных ролях. Ни один симулятор не заменит реального опыта пребывания на корабле. Как коммандер могу сказать, что вряд ли взял бы кадета, не прошедшего практику, и полевой тренинг следующим летом еще сильнее усугубит твое положение. Ты не получишь хорошего назначения, даже просто сносного. – Мне все равно, – настаивал Джим, но он начинал терять уверенность. – Мне не все равно. Ко времени выпуска ты окажешься среди отстающих вне зависимости от того, насколько блестящими будут твои баллы. В конечном итоге, сделав тебе поблажку сейчас, я ничем не помогу, скорее, загублю твою карьеру. Джим не мог даже смотреть на Пайка, не хотел, чтобы тот видел ту степень отчаяния, в которой он пребывал. Выходит, все его старания были впустую. Его мечта разрушена. И все из-за того, что никто не заметил, что в тринадцать лет он пропустил дурацкую вакцинацию. Словно недостаточно было всего прочего, что произошло в том году. – Это несправедливо, – промямлил он. – Это не вопрос справедливости. Звездный Флот – военная организация, и ты – ресурс. Ты можешь думать «тактическое направление или ничего», но Звездному Флоту нужны офицеры с твоими способностями на любых позициях, – Пайк слегка улыбнулся, делая попытку приободрить Джима. – Я хочу, чтобы ты постарался это понять. Мы стремимся считаться с вашими желаниями, но в конечном итоге вы оказываетесь там, где больше нужны Флоту. И когда ты свыкнешься с этой мыслью, ты поймешь, что можно быть значимым в любой области. – Но я хочу быть в командовании, – беспомощно сказал Джим, понимая, что сейчас похож на обиженного ребенка. – У меня лучшие оценки в классе… Пайк кивнул. – Я в курсе всего этого. У тебя огромный потенциал, Джим, и он не ограничен одним полем деятельности. Если ты перепрофилируешься, сможешь попасть на корабль класса «Конституция» с исследовательской миссией. Это куда лучший вариант, чем оказаться одним из помощников капитана на грузовом судне, развозящем провизию для колоний. «Провизия для колоний…» Руки Джима покрылись гусиной кожей, и он изо всех сил постарался удержать на лице нейтральное выражение. Пайк явно не вкладывал двойной смысл в эту безобидную фразу, но Кирк был слишком раздражен и расстроен, чтобы сдержать реакцию. – Для людей, живущих в колониях, – отозвался он, не в силах скрыть своего негодования, – бывает довольно важно получить провизию вовремя. Сэр. Пайк вздохнул. – Я не это имел в виду. Это не тот тип судна, который бы тебя устроил, и ты это знаешь. Я лишь подчеркиваю, что есть иные способы достичь своих целей. И мое мнение таково, что в текущих условиях ты будешь более полезен Звездному Флоту в другом качестве. – Капитан, есть хоть что-нибудь, что вы могли бы подобрать для меня, что позволило бы мне продолжить учебу по тактическому направлению? – Джим пытался говорить ровно, чтобы это не выглядело так, будто он умоляет. Но он умолял. – Тебе не обязательно менять специализацию. Есть еще один вариант, хотя я бы не советовал прибегать к нему, – выражение лица Пайка говорило о том, что он явно не желал углубляться в эту тему. – Ты можешь взять академический отпуск по болезни. В твоем случае он не совсем оправдан, но я не стану ставить препятствий, если ты решишь им воспользоваться. Тебе придется отложить учебу на год, вернуться следующим летом и отправиться с третьекурсниками на летнюю практику, а затем продолжить программу по обычному графику. Оставить Академию на год и уехать… но куда? С поджатым хвостом вернуться в Риверсайд, в свой пустой дом? Снова стать главным городским лоботрясом, проводить вечера в баре, напиваясь и затевая драки, и выслушивать откровения дяди Фрэнка о том, какое он ничтожество? Пожалуй, он мог бы найти работу – в этот раз легальную – и считать часы до возвращения в Академию. Или пойти на поводу у адреналиновой ломки и пуститься в бесцельное путешествие по Южной Америке или Гималаям. А затем вернуться через год и застать своих друзей за подготовкой к выпуску, в то время как ему придется состязаться в навыках с новой, более юной группой одноклассников, среди которых он будет еще большим аутсайдером, чем прежде. Он был достаточно честен с самим собой, чтобы признать: если он покинет Звездный Флот сейчас, он уже не вернется никогда. – Нет, – обреченно проговорил он. – Я остаюсь. – Хорошо, – выдержав паузу, сказал Пайк. – Кадеты с факультета безопасности через две недели отправляются на летнюю практику на Вулкан. Маневры на антигравах, навыки выживания в пустыне. Я пошлю тебя с ними, если хочешь. Он мысленно примерил должность: Джим Кирк, офицер службы безопасности. Его дядя нашел бы это чертовски забавным, с его-то историей арестов. «Ты впрягаешься в пожизненную поруку, Джим. В этот раз не рассчитывай, что я тебя вытащу». На миг он представил себя шагающим по пустынному ландшафту, часами лежащим в горячей красной грязи с ручным фазером, нацеленным на удаленную мишень. Прославленный охранник, вот в кого он превратится. Все обучение в Академии сузится до совершенствования навыков обращения с оружием, слежки, изучения законодательного кодекса Федерации, самозащиты, тактики… Он сглотнул, чувствуя странное отчуждение. – Не безопасность. Я пойду на инженерный, наверное, – он был неплох в математике и механике, разбирался в электронике. По крайней мере, эта специальность будет более интересной, чем обеспечение безопасности. Пайк одобрительно кивнул. – Отличный выбор, и очень значимая профессия. Поверь мне, у инженеров широкие возможности карьерного роста, и это жизненно-важная позиция на корабле. Инженеры спасали мою жизнь и жизни моего экипажа множество раз. Джим просто кивнул, не доверяя голосу. Пайк пытался поддержать его, но никакие слова не могли смягчить удар. С этого момента он застрял в корабельных внутренностях. Что за чертовски меткая метафора. – В таком случае… послушай, Джим, я знаю, это не лучший вариант, но через десяток дней будет корабль к Звездной Базе 11. К этому времени тебе нужно иметь разрешение от врачей, что ты в состоянии нести службу. Я внесу тебя в списки, присоединишься к инженерной команде. – Да, сэр, – безразлично ответил он. В голове всплыла строка из поэмы, которую он однажды прочел в очень старой книге: «Не все сокровища, как золото сияют; не все, кто странствует, забыты навсегда…» Отлично. Теперь его подсознание цитировало Толкиена. Может быть, оно пыталось донести до него сообщение: никакого коммандерского золота, приятель. Впредь только красная униформа. – Поднаберешься опыта на «Атлантиде», – продолжил Пайк. – Это небольшой крейсер, используемый для частных перевозок. Проветришься немного. Поездка пойдет тебе на пользу. Джим мог только уныло кивать, ощущая безграничную усталость. Не то время, невезуха и неверные решения. История его жизни. Инженер. Черт бы побрал все это дерьмо. Леонард Ныряя в низкий дверной проем шаттла с небольшой дорожной сумкой в руке и аптечкой через плечо, Леонард невольно испытывал дежавю. И это чувство нельзя было назвать приятным. По крайней мере внешне кое-что изменилось с тех пор, как он забрался во флотский трансфер в Айове. Тогда он был пьян и озлоблен, раны после развода были еще свежи, а пренебрежение личной гигиеной отражало его тогдашний уровень апатии. Теперь он ничем не отличался от бравого флотского кадета: отвратная красная форма, уставная короткая стрижка и свежевыбритый подбородок. Но некоторые вещи остались прежними. Он испытывал то же грызущее утробное чувство, что и два года назад – ощущение, что его жизнь катится в неверном направлении, подталкиваемая неподконтрольными ему силами. В прошлый раз он был с похмелья и еще не до конца протрезвевшим, с жестяной флягой наготове… Сейчас та же фляга надежно упрятана в боковой карман дорожной сумки. Все необходимое должно быть под рукой. Его жизнь совершила полный оборот и вернулась к тому же месту, чтобы поглумиться над ним. Два года назад перелет на шаттле был кратким внутриконтинентальным броском до Сан-Франциско, где Леонард мог продолжать обманывать себя, что он просто сменил работу и попутно посещает небольшую профессиональную переподготовку. Теперь он входил на борт шаттла, который доставит его на межзвездный крейсер, где он проведет следующие два месяца, познавая радости космической пищи и искусственной гравитации. «Заебись». Он знал, что «Атлантиде» предполагалось развезти сорок пять мужчин и женщин на места их назначения. Помимо них на борту будут находиться тридцать шесть членов экипажа. Часть пассажиров – все офицеры Звездного Флота – сойдут на колонии Денева, в то время как остальные продолжат путешествие до Звездной Базы 11. Оттуда «Атлантида» направится к Проксиме и Центавре VII, чтобы подобрать еще одну группу сотрудников Звездного Флота, и уже после, наконец, вернется на Землю. Итого семь недель. Задачей Леонарда будет помощь группе бортовых медиков – еще одному врачу и двум медсестрам – и несение службы на протяжении всего полета. Маленький шаттл был битком набит людьми. Оставалось только одно место в задней части салона. Пробираясь по узкому проходу между рядами, Леонард бросил взгляд на сидящего рядом со свободным креслом кадета. Голова парня была повернута в сторону, и он безучастно глядел в окно. Когда Леонард подошел ближе, парень повернулся, и их глаза встретились. – Да вы издеваетесь, – пробубнил себе под нос Леонард, плюхаясь на сидение. – Кирк, какого черта ты тут делаешь? Кирк выглядел не менее удивленным, чем он сам. – Док! Ты тоже летишь на «Атлантиду»? Леонард неуклюже расположил дорожную сумку на небольшом пространстве перед своими ногами. И почему гребаные шаттлы всегда должны быть такими тесными? – Ну, я точно не красотами любоваться пришел, – проворчал он. – Ясно, я так и понял, – приветливая улыбка Кирка потухла, и Леонард почувствовал укол вины. «Будь повежливее, черт тебя подери», – велел он себе. Он был не в настроении трепаться, но после всего случившегося чувствовал некоторые обязательства перед парнем. – Это мое летнее назначение, – вздохнул Леонард. – И я бы предпочел отправиться в другое место. – Ага, вижу, – кивнул Кирк. – Забавно, правда? Снова мы вдвоем. Леонард хмыкнул. – Как в старые времена. Только в этот раз летим в противоположную сторону. А ты тут для чего? Пытаешься добраться до Аксанара? – Кирк мог бы пересесть на нужный транспорт от Звездной базы 11, но для этого ему пришлось бы сделать большой крюк. Кирк горько усмехнулся. – Нет. Буду проходить полевой тренинг на «Атлантиде». – Я тоже. Работаю в лазарете, – Леонард закатил глаза. – Буду лечить восемьдесят пышущих здоровьем офицеров Флота. Уработаюсь, наверно. – Похоже, ты не особенно доволен. Леонард нахмурился. – Никогда не говорил, что хочу служить в космосе. А вот ты почему не светишься энтузиазмом? Ты на корабле, летишь к звездам. Разве ты не для этого гнул спину на своем тактическом факультете? Кирк помрачнел и снова отвернулся к окну. – Да, – бесцветно отозвался он. – Для этого. Не похоже было, чтобы он желал развивать эту тему, и Леонард решил не настаивать. Кто знает, может быть, встреча с инопланетным микробом поумерила его желание покинуть родную планету. Перелет был коротким – прямиком на корабль, который висел у огромной орбитальной стыковой станции Звездного Флота. Кирк, казалось, был целиком поглощен видом из окна. Несмотря на собственное отвратительное настроение, Леонард невольно пытался втянуть мальчишку в разговор. – Должен признать, ты добавил перца в мои рабочие будни в госпитале, парень. Последние пару недель я провел столько времени, беспокоясь о тебе, что, пожалуй, готов к небольшому отпуску, – в этом была доля правды, хотя, на деле, скучной работе в клинике на межзвездном крейсере Леонард предпочел бы пляжный тур. – Ты сильно нас напугал. Какое-то время нам пришлось попотеть. – Для меня это тоже был не пикник, – угрюмо проговорил Кирк. Это было явно преуменьшением года. Леонард не был его лечащим врачом – инфекционные заболевания не являлись его прямой специализацией – но он чувствовал себя обязанным проверять состояние Кирка так часто, как мог. У кадета обнаружилась аллергическая реакция не только на введенное ему лекарство от Веганского хориоменингита, но и, как показали тесты, он также был крайне чувствителен к трем основным классам антибиотиков. Борьба с симптомами обернулась бесконечной чередой проб и ошибок. Медицинскому персоналу в конечном итоге удалось найти умеренно-эффективную комбинацию, способную сладить с инфекцией и жаром, но организм Кирка был чересчур перегружен, чтобы справиться с большой концентрацией анальгетиков. Это, к сожалению, привело к тому, что ему пришлось вытерпеть всю тяжесть болезни, и доктора мало что могли сделать, чтобы облегчить его страдания. Леонард отчетливо помнил, как тот лежал, сжавшись под одеялом, глаза чуть приоткрыты в тусклом свете больничной палаты. Боль, вызываемая бактериальной инфекцией, была настолько сильна, что даже Леонард, который обыкновенно не велся на жалобы пациентов, едва мог смотреть на него. Кирк часами лежал неподвижно, тихо постанывая себе под нос и комкая в руках простыню. Тяжело было даже просто находиться с ним в одной комнате, тем не менее, Леонарда словно тянуло туда. Он мимоходом заглядывал к Кирку в обеденные перерывы и часами сидел с ним после окончания смен. Похоже, больше у того никого не было. Насколько было известно Леонарду, к Кирку не зашел ни один посетитель. Медсестры были слишком заняты, чтобы сидеть с ним подолгу, и Леонард не мог выносить мысли, что тот лежит совсем один в таком ужасном состоянии. Леонард плохо понимал, отчего ситуация с мальчишкой возымела на него столь сильный эффект. Он крайне редко позволял себе эмоциональную связь с пациентами. В конце концов, он был хирургом, и, по большому счету, его заботой были срочные физические нужды и не более того. Он практически не знал Кирка. Тот был лишь пациентом, они не были друзьями. Может быть, свою роль сыграло то демонстративное упорство, с которым Кирк твердил, что у него нет никого достаточно близкого, кто мог бы навестить его, когда он так болен. Леонард не до конца купился на это, но тот разговор заставил его задуматься о собственном положении. Если бы на месте Кирка был он, кто бы, в самом деле, добровольно пожелал сидеть с ним? Разумеется, у него была мать, но она была уже в годах, и его не грела мысль о том, что она получит звонок среди ночи с известием о том, что ее сын при смерти. Был еще кузен Майкл и дядя с тетей, но они перебрались жить в Нигерию, когда Леонарду было девять, и с тех пор он едва с ними общался. Что касалось Джосс… мда, теперь о ней не могло быть и речи. И из всех его бывших одноклассников и коллег никто не был достаточно близким другом. Но если бы Леонард был болен, он хотел бы иметь кого-то рядом. Кого-то, кому не все равно, жив он или мертв. Поэтому он взял на себя эту роль для кадета, хотя подозревал, что большую часть времени мальчишка вообще не подозревал о его присутствии в палате. Раз уж на то пошло, он даже не знал, понимал ли Кирк, насколько близок был к смерти. Впрочем, сообщать ему об этом Леонард не намеревался. Для него было большим облегчением глядеть на Кирка теперь – вновь упакованного в кадетскую форму, слегка бледного, но в целом здорового. Видеть его вне больницы и готовым к службе было практически сравнимо с успешно проведенной сложной хирургической операцией. – Вообще-то, думаю, я должен поблагодарить тебя, – сказал Леонард. Кирк удивленно взглянул на него. – Никогда прежде не сталкивался со случаем Веганского хориоменингита. Я хирург-травматолог, но ты здорово освежил мои знания об аллергиях и инфекционных заболеваниях. Кирк цинично усмехнулся. – Всегда рад помочь. Хотя бы один из нас вынес из этого какую-то выгоду. Леонард не мог поверить своим ушам. – Что это значит, черт возьми? Ты жив, и ты полностью восстановился! Ни проблем со зрением, ни потери моторной функции, ни когнитивного нарушения! Ты получил назад свою жизнь! – Не совсем. Я опоздал на «Фаррагат». Я не поехала на Аксанар… – Что ж, это неприятно, – «ты, неблагодарный, избалованный мальчишка!» – но что с того? Ты здесь, у тебя новый тренинг, и ты успеешь наслушаться про гребаную конференцию, когда вернешься в Академию. Кирк ничего не ответил, только кивнул. Его глаза влажно блеснули, но он промокнул их, плохо скрывая злость. Леонард отвел взгляд, давая Джиму время взять себя в руки. «Возможно, депрессия после болезни», – размышлял он, взяв себе на заметку понаблюдать за ним. Если подумать, в последние дни в больнице Кирк казался подавленным и интровертированным, проще говоря – унылым и необщительным. Но тогда Леонард не уделил этому особого внимания, полагая, что его раздражительность вызвана затяжными головными болями. Может быть, ему стоило отправить парня на психиатрическую консультацию… Как только они окажутся на борту, он сможет проверить, выявляет ли психологический профиль Кирка какие-то следы аффективных расстройств. Курс нораксатина или флуовентила, вероятно, позаботятся о проблеме. Шаттл уже замедлялся, плавно проскальзывая в стыковой порт «Атлантиды». Леонард вздохнул. Пришла пора встретиться с суровой реальностью лицом к лицу. Он взял сумку и аптечку, затем повернулся к Кирку. Что бы ни тревожило парня прежде, это больше не отражалось на его лице. Мрачность пропала. Глаза Кирка были ясны и достаточно спокойны, чтобы казаться слегка… безжизненными. – Увидимся на борту, – протянув руку, сказал он Леонарду. – Удачи. – Да, тебе тоже, – он замешкался, затем крепко пожал руку Кирка. – Заходи в лазарет, если что-нибудь понадобится. Он развернулся и направился к выходу вслед за прочими пассажирами, отчетливо различая позади себя шаги Кирка. Он искренне надеялся, что Крик не примет его слова как приглашение завязать приятельские отношения. Он был пациентом, не другом, и, в любом случае, у Леонарда не было никакого желания проводить свободное время в попытках развлечь мальчишку или выслушивать его жалобы об Аксанаре. К большому облегчению Леонарда Кирк держался в стороне. Время от времени они видели друг друга в столовой, Кирк сидел с группой инженеров, но никогда не подходил к Леонарду. С виду парень казался расслабленным и увлеченным, он переговаривался с членами экипажа и оживленно жестикулировал. Чтобы успокоить свою совесть, Леонард проверил психологический профиль Кирка, но не обнаружил склонностей к депрессии или аффективным расстройствам. Леонард перестал волноваться. Длинные смены в лазарете были довольно загруженными. В первую неделю у доброй половины пассажиров наблюдались трудности привыкания к жизни на корабле – в основном проблемы с пищеварением и головные боли из-за бортовой пищи и переработанного воздуха. Один инженер сломал ногу, упав с мостка, а другому потребовалось лечение от химических ожогов. Офицерам, распределенным на Деневу, нужен был обязательный медосмотр и вакцинации. Работа оказалась именно такой, как он ожидал: утомительной и монотонной. Любой врач общей практики – черт, да любой стажер – мог с ней справиться. Но если Леонарда заставят продолжать в том же духе дольше нескольких недель, то очевидно, что все его навыки атрофируются, и он умрет от скуки. Вечера он проводил в уединении, читал в офицерской каюте или в своей собственной, которую ему приходилось делить с младшим лейтенантом из астролаборатории. Их смены редко совпадали, поэтому по большей части комната была в его распоряжении. Это его устраивало. Он не искрил дружелюбием даже в лучшие времена, и не видел необходимости тратить энергию на то, чтобы заводить знакомства, когда на корабле он будет всего несколько недель. Пури бы, конечно, не одобрил. – Корабельный врач должен знать свою команду, – сказал бы он Леонарду. – Наблюдать за ними в привычной для них среде, дать им понять, что к тебе можно прийти с любым вопросом. – Буду иметь в виду, – ответил бы Леонард, про себя думая, что Пури, скорее всего, подцепил эту маленькую жемчужину мудрости из какой-нибудь брошюры Звездного Флота «Как стать успешным корабельным врачом». Черт, да он, пожалуй, написал эту брошюру сам… После остановки на Деневе и высадки двадцати пяти пассажиров в работе наступило затишье, и Леонард с запозданием вспомнил о своем намерении присматривать за Кирком. Он запланировал прием на свою следующую смену и отправил сообщение на коммуникатор кадета. Кирк явился в лазарет в назначенное время, выглядя затравленным и раздраженным. – В чем дело, док? Я посредине вахты. – Обычный осмотр. Ты недавно перенес болезнь, – пояснил Леонард. – И это время удобно для меня, поэтому мы делаем это сейчас. Осмотр был недолгим. Биосканы показали, что мозговые оболочки Кирка чисты, проблем с моторикой не наблюдалось, хотя в руках и ногах оставались свидетельства микротравмы мышечных волокон и начинающегося воспаления. – Часто бываешь в спортзале? – Да, конечно, почти каждый вечер по часу или два. – Не следует тебе так напрягаться. – Приходится наверстывать, – Джим горько усмехнулся. – Даже инженерам нужно быть в форме. Леонард нахмурился. – Я не собирался спорить. У тебя следы перенапряжения. Кирк сжал челюсти и отвел взгляд. – Ясно, – пробормотал он. Леонард осмотрел его глаза и с удовлетворением отметил, что сосудистая оболочка и сетчатка не имели признаков остаточного воспаления. – Все хотел спросить тебя, как вышло, что ты не прошел второй этап вакцинации? – С какого хрена я… – Кирк запнулся и понизил тон. – Я не знаю. Я был всего лишь ребенком. – Обычно это делается в школе как часть программы здравоохранения. Глаза Кирка потемнели. – Видимо, меня в тот день не было. Леонард не знал, как расценивать поведение Кирка. Может быть, лазарет вызывал у того дискомфорт, напоминая о пребывании в госпитале. Он сменил тему, надеясь получить лучшее представление о расположении духа пациента и его психосоциальной деятельности. – Как проходит тренинг? Кирк пожал плечами. – Неплохо. Работа мне не в тягость. Всегда любил механизмы, разбирал все подряд, чтобы посмотреть, как оно работает. На самом деле, на этом корабле бывает довольно весело, потому что он слегка староват, и некоторые детали периодически ломаются. Нам есть, чем заняться. – Я видел тебя с инженерной командой. Похоже, вы хорошо ладите. Кирк рассмеялся. – Они ребята что надо. Считают, что я еще зеленоват, и, может, так и есть, но я учусь. В общем, как бы там ни было, больше на борту я никого не знаю, – он сказал это без задней мысли, затем смолк, словно осознав, что Леонард как раз был тем, кого он знал. Желая замять неловкий момент, Леонард спросил: – Почему тебя упекли в инженерный? Разве тебя не должны прогнать через мостик, рулевой, коммуникации и прочее? Лицо Кирка осунулось. – Это только инженерное назначение. Леонард вскинул бровь. – Я думал, вам на тактическом положено осваивать различные виды деятельности на корабле. На миг Кирк отвел взгляд, затем снова посмотрел на Леонарда и расправил плечи. – Я больше не на тактическом. – Что? – оторопело переспросил Леонард. – Мне пришлось перевестись на инженерный, потому что я пропустил летнюю практику, – голос Кирка слегка дрогнул, и он сделал паузу. Когда он продолжил, в тоне сквозило напряжение. – Этот полет – просто чтобы развеяться. Осенью мне нужно будет взять несколько дополнительных курсов. – Тебя вышибли с тактического? Но ты не виноват в том, что был болен. Должны же быть варианты, что ты мог бы сделать. Какие-то другие задания! Ты не можешь просто сдаться. Это прозвучало как обвинение, и губы Джима сжались в тонкую линию. – Нет никакого «другого задания». Черт, неудивительно, что Кирк выглядел таким подавленным на шаттле. Леонард скривился, вспоминая собственную саркастическую ремарку («Ты на корабле, летишь к звездам. Разве ты не для этого гнул спину на своем тактическом факультете?») и замечание, что Крик еще «успеет наслушаться про конференцию» от других кадетов, когда вернется в Академию. Боже, мальчишка, должно быть, считал его бесчувственной задницей. – Капитан Пайк знает обо всем этом? Он глава кадетского тренинга. Тебе нужно попробовать связаться с ним, спросить… – Пайк мой куратор. Он все разъяснил мне, еще когда я был в госпитале. Поверь, тут уже ничего не сделаешь. Ощущая очередной укол вины, Леонард вспомнил, каким тихим и угрюмым внезапно стал Кирк в последние дни в больнице. По-видимому, в то время он и узнал о том, что его переводят с факультета, хотя и не упомянул об этом ни разу. И, если начистоту, с чего бы ему было что-то говорить? Леонард уж точно не поощрял какие-либо проявления личных отношений. Его коробило, что он проигнорировал столь явные признаки депрессии пациента – в особенности того, которому даже поговорить было не с кем. – Скажи Пайку, что требуешь… не знаю, слушания или чего-то подобного… – Для меня единственный вариант остаться на тактическом – взять академ по болезни. И я не стану этого делать. Мне некуда возвращаться, у меня ничего не осталось в Айове, – Леонард бросил на него вопросительный взгляд, но комментировать не стал. – Пайк сказал мне кое-что, – тихо продолжил Джим, – и он прав. В том, что я делаю и куда отправляюсь, последнее слово всегда остается за Звездным Флотом. Я знал это, когда записывался. – Ты должен бороться. – Я не могу. Я пропустил решающую часть тактического тренинга, – Кирк пожал плечами. – Инженерный – не то, чего я хотел. Совсем не то. Но я смирился, – похоже, он уловил скептицизм Леонарда, потому что решительно добавил: – Послушай, мне нужно сосредоточиться на том, что я имею. Кое-что придется наверстать, но мне нравится инженерия. Здесь нужны мозги, и мне нравится физический аспект. Я не из тех парней, что весь день сидят за столом. Значит, все же не испорченный мальчишка, но тот, кто пытается держать лицо, переживая сокрушительное разочарование. – Что ж, тяжелая ситуация, – сказал Леонард. – Но у тебя верный настрой. Кирк горько усмехнулся. – «Ad astra per aspera» и так далее. Через тернии к звездам… девиз Звездного Флота. Леонард замешкался, обдумывая это. Он никогда не уделял фразе особого внимания, но теперь она приобретала новый смысл. Слова Кирка нашли отклик в той злости, что сидела в нем со времени разговора с Пури… и немного присмирили ее. Его гнев на Пури стал казаться мальчишеским. На что он, в самом деле, рассчитывал, вступая в ряды армии? Если уж кого и стоило винить в сложившейся ситуации, так это себя… И что хорошего ему даст самобичевание? Они планировали отослать его туда, куда было выгодно им, нравится ему это или нет. В конце концов, пора уже смириться с этим фактом. – Похоже, в этом ты прав, – признал он. – Звездный Флот, судя по всему, настроен отправить меня к звездам, и мое мнение не имеет большого веса. Я делал все, что в моих силах, чтобы заполучить должность на планете, но мой куратор не считает мои планы уместными. Меня послали на «Атлантиду», чтобы я получил опыт бортового медика. Кирк только покачал головой, затем рассмеялся. – Может, тебе стоило сказать своему куратору, что у тебя аэрофобия. – Скорее всего, это бы не помогло, – ответил Леонард, ощутив тем не менее толику сожаления. – Аэрофобия излечима. – О, не скажи… – Кирк широко улыбнулся. – Пожалуй, я мог бы подкинуть тебе пару советов, как не следовать врачебным предписаниям. Это вроде как моя специальность. – Почему я не удивлен, – закатил глаза Леонард. – Но, думаю, сейчас для этого поздновато. – Наверное, да, док. Так я пойду? – Кирк соскочил с кровати. – Нужно возвращаться на работу. Катушка транспортера снова сломалась. – Погоди, – Леонард занялся вводом данных в карточку Кирка, исподтишка наблюдая за парнем. Тот прислонился к кровати, нетерпеливо постукивая пальцами по покрывалу. – Физически ты в норме, но ты напрягаешь организм сверх меры. Держись подальше от спортзала ближайшие пару дней и в дальнейшем увеличивай нагрузку постепенно – не больше трех раз в неделю и максимум по часу за раз. Ты все еще восстанавливаешься после серьезной болезни. – Да брось, ты не можешь перекрывать мой единственный социальный канал связи. Тут же нечем заняться помимо работы – только тренажерка и просмотр древних фильмов. Очень надеясь, что не пожалеет об этом позже, Леонард предложил: – Почему бы тебе не зайти ко мне сегодня вечером. У меня есть бутылка Вудфорд Резерв, и я давно искал повод вскрыть ее. Кирк нерешительно поглядел на него, словно не до конца веря в серьезность заявления. – Ты приглашаешь меня выпить? – Как видишь. По лицу Джима медленно расползлась улыбка – первая искренняя улыбка, что доводилось видеть Леонарду за все время их общения. – Умеешь же ты резину тянуть… Боунс. Джим Джим многое замечал. Большинству людей хватало одного взгляда на него, чтобы решить – он абсолютный эгоцентрик. Он не знал точно, почему – была ли тому причиной его внешность, его походка или репутация – но суть в том, что на самом деле он был наблюдателен и обращал внимание на детали. Боунс, он видел, пил неразбавленный бурбон. Ни льда, ни добавок, только подлинный кентуккийский виски, разлитый в настоящие стаканы, которые тот извлек из обитого бархатом кожаного чехла. Джиму нравился вес антикварного бокала в руке, сужающегося в середине и у горлышка – так непохожего на привычные дешевые полиакрилловые стаканы. Боунс медленно потягивал напиток, давая себе время насадиться ароматом, покручивая стакан в руке, ловя его гранями тусклое освещение каюты. «Наверное, дело в южных привычках, – думал Джим. – Или, может быть, Боунс имел тягу к чувственным удовольствиям и старым традициями. Тот явно любил делать все по-своему и готов был тратить немалые деньги на вещи, которые имели для него значение. Это не шло ни в какое сравнение с примитивным отношением Джима к выпивке, которое, к своему неудовольствию, он подхватил у дяди. Джим пил пиво, если хотел расслабиться, и «Джек Дэниэлс» шотами, если целью было накидаться по-быстрому. Он уставился на емкость с напитком в своей руке, подмечая неуютную тишину и желая чем-то заполнить ее. Он не то чтобы нервничал, но все же… ему было немного неловко. Он почти не знал Маккоя – Боунса – кроме как собеседника на короткое время полета на шаттле и позже – в качестве сварливого, но неравнодушного доктора. Почему Джиму было так важно суметь подружиться с ним? Возможно, он никак не мог избавиться от возникшего два года назад ощущения, что Боунс был близок ему по духу, что они могли понять друг друга. Что оба они, поступая в распоряжение Звездного Флота, оставляли позади нечто темное. Трудность заключалась в том, что у Джима не было опыта по части настоящей дружбы. Для него не было проблемой найти собутыльника или девушку на ночь, но он плохо себе представлял, как превратить знакомых в друзей. Он чувствовал, что дружба с Боунсом потребует некоторой доли взаимных откровений о себе и о прошлом. Вот только он не был уверен, что готов для этого. – Ну что, как работа в лазарете? – спросил Джим, стараясь придать голосу будничный тон. – Скучная, как ты и думал? Бонус фыркнул. – Скучная? О, да. Я только и делаю, что колю прививки и мечтаю, чтобы кто-нибудь заявился с порезанным пальцем. Джим улыбнулся. – Тогда мой медосмотр, наверное, сделал тебе день. – Не обольщайся, это было не так уж увлекательно. Большую часть своей работы здесь я могу делать во сне. Или ее может делать одна из медсестер. – Вот и расслабься на пару недель, – предложил Джим, но Боунс, похоже, только начал свою тираду. – Я вступил в Звездный Флот, чтобы иметь доступ к лучшему медицинскому оборудованию и возможность вести исследования. Но что я имею? Оборудование для остеостимуляции устарело еще десять лет назад. Медицинская лаборатория размером с эту комнатушку и примерно так же гигиенична. Не дай бог мне придется проводить микрохирургию на этом судне, потому что условий для подобного рода вмешательства тут просто нет! И даже не спрашивай меня про состояние резервного лазарета, – он хмуро поглядел на Джима, словно призывая того поднять тему. Джим кивнул и, изобразив на лице сочувствие, сделал глоток виски. Доктора, похоже, нисколько не смутило отсутствие ответа собеседника, и он продолжил речь описанием компетенции своих коллег, которую, судя по всему, он находил никуда не годной. Наконец, бросив угрюмый взгляд в сторону Джима, он добавил: – И это я еще не упоминал пищеварительные проблемы! Каждый второй член экипажа этого гребаного корыта страдает такими запорами, что я удивлен, как они умудряются высиживать полную смену. Честное слово, из-за всего этого белка на основе сои я излечил уже столько случаев констипации, что подумываю запрограммировать дозу слабительного в пищевой синтезатор. Сбережет уйму времени. – Погоди, что ты сказал? – Джим уставился на хмурого Боунса, пытаясь прочесть выражение его лица. Его вовсе не радовала мысль о серии забегов до уборной, даже если бортовой врач считал их целесообразными с медицинской точки зрения. – Серьезно? Боунс закатил глаза. – Нет, конечно, не серьезно. Ты меня за социопата принимаешь? Я доктор! «Браво, Джим». – Просто проверял, – сказал он. – Конечно, ты не серьезно. Боунс хмыкнул и вновь растекся по креслу, отклоняя свой стакан назад. Покручивая в бокале янтарную жидкость, Джим неожиданно для себя задумался над технической стороной гипотетического плана Боунса. Слабительное в пищевых синтезаторах… Это отличная шутка вообще-то. Запрограммировать такое было увлекательной задачей, и ему невольно захотелось проверить свои хакерские навыки. – А знаешь, – отрешенно протянул он, – это не так уж сложно с технической точки зрения. Для инженера, конечно, – ему бы потребовалось время, чтобы подобрать химическое соединение, которое можно было бы безопасно ввести в небольших дозах… – О чем ты? – Слабительное в еде, – рассеянно отозвался Джим, просчитывая в голове варианты. – Процесс обработки продуктов питания не такой уж надежный, знаешь. Слегка странноватый привкус, скорее всего, не вызовет лишних вопросов. И на этом корабле несложно будет обойти систему защиты на главном инженерном компьютере. Из машинного отделения ты туда не проберешься, но на вспомогательном мостике есть резервная панель управления. Обычно вход туда запрещен, но можно воспользоваться ведущей туда трубой, и я знаю кое-кого из группы, которая обслуживает компьютер… – он смолк, заметив, что Боунс смотрит на него так, словно одновременно и позабавлен, и испытывает отвращение. – То есть, я, конечно, говорил гипотетически, – спешно добавил Джим. – Я бы не стал делать это на самом деле. – Ну, да, – скептически отозвался Боунс. – Что-то мне подсказывает – у тебя большой опыт подобного вида деятельности. Джим почувствовал, что краснеет. – Нет! В смысле, не совсем, – уточнил он. – Просто… существует вероятность, что я делал нечто подобное в моей беспутной юности, – он замялся. – Возможно. Боунс нахмурился. – «Существует вероятность», что ты это делал? Определись уже, парень. – Гм, это было очень давно, – ответил Кирк, увиливая от прямого ответа. – И речь шла не о слабительном. Откровенно говоря, он взломал процессор в кафетерии центра временного содержания несовершеннолетних правонарушителей в Айове и добавил немного нетоксичных пищевых красителей, но Боунсу лучше было не знать деталей. Похоже, он и без того уже считал Кирка каким-то уголовником. – Джим, – резко сказал Боунс. – Я просто шутил. Не забивай голову безумными идеями. – Расслабься, Боунс. Мне нравятся интеллектуальные задачки, только и всего. К тому же, я теперь инженер, мне положено выискивать недостатки системы. Боунс закатил глаза. – Если увижу тебя рядом с пищевым процессором, ты почувствуешь недостатки своей пищеварительной системы. Ты не представляешь, какие проблемы с кишечником можно заполучить при передозировке слабительного. – Буду иметь в виду, – Джим сделал глоток янтарной жидкости, чувствуя, как та приятно обжигает горло. – В любом случае, это ты поднял тему. – Это называется сарказм. – Никогда не слыхал о таком. – Лучше привыкай, парень. Это южный диалект. Джим пожал плечами. – Я из Айовы, помнишь? Подобные нюансы выше моего понимания. – Верно. Все время забываю, что ты родом из интеллектуального рая. Джим усмехнулся, иронично приподнимая бокал для тоста. – Чертовски верно. Ну, хорошо, вернемся к тебе. Я понял, что работа скучновата. Но в чем-то она куда более захватывающая, чем на Земле, тебе не кажется? Мы в глубоком космосе, что угодно может случиться. – В этом и суть. Я не хочу быть поблизости, когда случится это «что угодно». Я прекрасно могу практиковать медицину в Сан-Франциско, в безопасности и комфорте. – Где твоя жажда приключений? Ты можешь открыть новый смертоносный вирус, – Джим подумал, что эта идея может привлечь доктора, но Боунс, казалось, был в ужасе от такой перспективы. – Ну, или новую форму жизни. Боунс уставился на него с выражением крайнего недовольства. – Черт возьми, хватить нести чушь, как будто ты офицер по вербовке. Поверь, мне хватает впечатлений и на Земле, в Госпитале Звездного Флота. Я, знаешь ли, лечу не только бестолковых кадетов, которые не сподобились дотащить свою задницу до пункта вакцинации. – Эй, я тут не виноват! Боунс нетерпеливо махнул рукой. – Заткнись. Суть в том, что я хирург-травматолог. Я занимаюсь опасными для жизни травмами. Мне ежедневно приходится спасать людей, мне хватает острых ощущений. Джим качнулся на стуле, рискованно балансируя напротив стены. – Ясно, ты супергерой в халате. Должно быть, тебя сильно раздражало, что ты снизошел до спасения бестолкового кадета, а у того обнаружилась аллергия на все известные лекарства. – Это была моя интеллектуальная задачка, парень. И раздражать ты начал только тогда, когда пришел в себя и принялся жаловаться. Джим проигнорировал колкость. – Ладно, я понял. Ты ненавидишь космические путешествия, твои таланты пропадают впустую. Какого же хрена ты делаешь в Звездном Флоте? Боунс затих на минуту, потягивая напиток. – Мне хотелось начать с чистого листа, только и всего. Два года назад после тяжелой болезни умер мой отец. Примерно в то же время у жены случился выкидыш. Мы стали часто ссориться и в итоге развелись, – он покачал головой. – Ситуация была не самой благополучной. Я остался один, начал пить по вечерам… Мне просто не нравилась перспектива того, к чему все это идет. И я решил взять отпуск. – И вступил в армию? – Гм… не сразу. Отец был сельским врачом с небольшой практикой. Я решил, что смогу заниматься этим. Меньше хлопот, никаких больничных уставов и правил. Я устроился на работу неподалеку от Калоны… Джим моргнул. – Калона, Айова? Ты перебрался в Айову нарочно, чтобы опробовать жизнь в маленьком городке? – Что в этом странного? – слегка обиженно спросил Боунс. – Ничего, – отозвался Джим, стараясь, чтобы его тон не звучал цинично. – «…трава всегда зеленее», да? Может быть, доктор желал тишины и покоя, и свежего воздуха, но по опыту Джима фермерские поселения были зашоренными болотами, где цвели только сплетни и невежество. – Я хотел перемен, – сказал Боунс с долей смущения в голосе. – Я не продумал все до конца. – Ну, раз ты здесь, я так понимаю, тебя достали народные средства самолечения амишей и тупые увальни, калечащие себя в фермерских комбайнах. Смех доктора был не без толики горечи. – Скажем так, между торнадо, метелями и долгами, которые обрушились на меня после развода, я готов был все бросить, и капитан Пайк появился чертовски вовремя. Он был довольно убедителен, и условия казались неплохими, так что я подписал бумаги, – Боунс покрутил стакан с остатками напитка. – Но я не помню, чтобы ставил подпись на чем-то, где бы значилось, что мне придется работать на летающей консервной банке. Джим рассмеялся, затем обвел рукой маленькую комнату с единственной кроватью, крошечным столом и стульями. – Ты считаешь, это плохие условия? Да у тебя тут каюта первого класса. Поглядел бы ты, куда распределили меня и остальных инженеров. Шесть человек на каюту, где только две койки. Мы спим попеременно. Боунс скривился. – Это гребаная антисанитария и потенциальный рассадник инфекционных заболеваний, – он склонил голову набок, заинтересованно глядя на Кирка. – А чем занимался ты, прежде чем записаться на Флот? – Наживал себе проблемы по большей части, – черт, это вышло чересчур честно. Может, бурбон оказался крепче того, к чему привык Джим. Он рассмеялся, делая вид, что шутит. – Гм, ничего серьезного, просто пара арестов… – Боунс вскинул брови, но ничего не сказал, и Джим неловко продолжил. – Дебоширил в пьяном виде, вроде того. – И, судя по всему, хакерство и взлом систем безопасности тоже имели место... – За это меня ни разу не ловили, – спокойно ответил Кирк. – И это лишь твои предположения. А вырос я в Риверсайде. У мамы там ферма. Ее семья жила там поколениями. – Рабочая ферма? Я видел такие в Калоне… Должно быть, непросто было твоей матери одной со всем справляться. Джим кивнул. – С нами жил мой дядя. Точнее, все еще живет. Это он занимался делами все эти годы, – Боунс бросил на него ироничный взгляд, и Джим запоздало вспомнил, что в свое время уверял доктора, будто у него нет родных, помимо матери. «Пожалуйста, не спрашивай», – мысленно взмолился он. Но Боунс, по-видимому, хреново читал мысли. – Твой дядя, – повторил он, словно принимая к сведению информацию. – Отца ты не знал, я правильно понял? – Ты ведь шутишь, да? – озадаченный взгляд Боунса казался искренним. – Да брось, ты же читал мою медицинскую историю. – Не помню, чтобы там было что-то о твоем отце. – «Келвин», – подсказал Джим. Боунс не мог быть настолько несведущ. Все знали о его отце и «Келвине», ведь так? – Причем тут «Келвин»… – собеседник уставился на него, хмуря брови. – Погоди, в младенчестве тебя лечили от радиационного воздействия. Я помню это из твоего медицинского файла, но я особенно не размышлял над этим… Твой отец был на корабле, когда тот подвергся атаке? – Боунс, – терпеливо проговорил Джим. – Мой отец управлял кораблем. Он был… – Стой, я слышал об том… – Боунс хмурился, словно силясь что-то вспомнить. – Когда коммандер погиб на вражеском судне, помощник капитана взял на себя корабль, а затем его жена родила на спасательном челноке, в то время как он… – доктор вопросительно поглядел на Джима. «… в то время как он впечатал корабль в противника и взорвал себя», – мысленно закончил Джим. Боунс, наверное, посчитал бестактным произносить это вслух. – Все верно. Лейтенант Джордж Кирк. Я родился на спасательном шаттле. Ты действительно не знал? – Гм, я слышал о корабле, как и все, в сущности, но имя капитана никогда особо не называлось, – пристыженно признался Боунс. Это правда – его мать избегала прессы и никогда не давала интервью. Все же Джим полагал, что Боунс – как и все остальные в его жизни – знал, кто он. Без сомнений, весь Риверсайд был в курсе его истории. И в Звездном Флоте имя Кирка было хорошо известно. Некоторые инструкторы учились в Академии вместе с его отцом или матерью, но, помимо того, случай «Келвина» входил в курс военной истории, который был обязательным к изучению для всех кадетов. Может быть, медикам по программе переквалификации офицеров не требовалось посещать курс военной истории. Джим всегда ненавидел быть некой третьесортной знаменитостью, потому что как только люди узнавали правду, они уже никогда не обращались с ним как с нормальным человеком. Некоторые были патологически зачарованы обстоятельствами его рождения и желали сблизиться с ним только затем, чтобы задать ему вопросы о случившемся на «Келвине» – не то чтобы Джим смог бы на них ответить. Некоторые словно ожидали от него чего-то большего, потому что он был сыном героя. Но хуже всех были те, кто в тайне жаждали увидеть его неудачу, чтобы потом ткнуть носом в то, что Джим ничем не лучше остальных. Он напрягся, ожидая, в какую из категорий попадет Боунс, но тот лишь спросил: – Так что ты все-таки делаешь в Звездном Флоте? Следуешь по стопам отца? – Суицидальная миссия? Не моя голубая мечта, – ответ вышел более резким, чем Джим рассчитывал. – Я не это имел в виду, Джим. – Я просто хотел делать что-то стоящее. Что-то значимое. Господи, это звучало так наивно. Но он говорил абсолютно искренне. Боунс иронично усмехнулся. – Полно возможностей делать это на Земле. – Не для меня. Мне хотелось исследовать, может быть, иметь собственный корабль. Пайк сказал, что это возможно, когда вербовал меня. Поэтому я и записался, – он вздохнул. – Но починка проводки в консоли и замена поврежденных варп-катушек – не совсем то, как я представлял свою карьеру. – Инженеры тоже спасают жизни, Джим. Их работа не выглядит героичной, но временами они нужны не меньше капитана. Это значимая позиция. – Да, но это будет уже не так весело… – он резко выдохнул, силясь стряхнуть навалившееся напряжение. – Впрочем, должен признать, у инженеров безумное чувство юмора. Ты не поверишь, в каких местах они ухитряются прятать контрабанду. – Умоляю, не говори мне. – И у них есть перегонный куб, Боунс, самая настоящая штуковина как из какого-то музея. – И ты пьешь эту отраву? – Ну, может, она слегка крепковата, но в целом… – задумчиво протянул Джим. – И зачем я трачу на тебя отличный бурбон, – проворчал Боунс. – Если ты пьешь это самодельное варево, твои вкусовые рецепторы явно уже атрофировались. И не приходи ко мне просить средство от похмелья после того, как эта штука прожрет тебе мозг. Несмотря на шероховатое начало, беседа потекла легко. К удивлению Джима, Боунс, похоже, никак не изменил к нему отношение, даже узнав о его известном отце. Когда Джим все-таки покинул каюту доктора, приятно опьяненный и слегка дезориентированный, он осознал, что впервые за несколько недель, со времени того разговора с капитаном Пайком чувствовал прилив оптимизма. Может быть, инстинкты не подвели его в отношении Боунса. Три ночи спустя Джим был грубо разбужен сиренами красной тревоги и дрожью, встряхнувшей корабль с такой силой, что он едва не навернулся с кровати. «Только учебная или настоящая?» Никого из соседей в каюте не обнаружилось, и спросить было не у кого. Спешно нацепив униформу, он бросился в коридор, присоединяясь к прочим членам команды, бегущим на свои посты. Пост Джима находился в главном инженерном отсеке, поэтому он направился к ближайшему тубролифту. Пол под ногами не переставал угрожающе вибрировать, казалось, что трясло весь корабль. Неожиданная взрывная волна сбила его с ног, отбрасывая в стену. Оглушенный, он посмотрел в дальний конец коридора, откуда раздался взрыв. На долю секунды он успел разглядеть ужасающие руины. Язычки ослепительно-белого света вмиг разрослись в бушующее пламя, и тут же угасли, как только вакуум заглотил весь кислород, оставляя лишь зияющую дыру в корпусе. Тотчас же с потолка рухнула тяжелая дураниевая заслонка, автоматически опечатывая коридор и отрезая поврежденную область. Аварийная стена захлопнулась с ужасающей быстротой, запирая по ту сторону перепуганных членов экипажа, чьи крики все еще звенели в ушах Джима. Выбитый из колеи и потрясенный, он поднялся на ноги. – В той стороне есть труба Джеффрис! Идите на свои посты! – крикнул кто-то. Трубы Джеффрис – воздуховодная сеть для технических нужд – были системой узких туннелей, испещрявших весь корабль и ведущих к главным корабельным отсекам. Джиму доводилось карабкаться по трубам два или три раза, когда он занимался проводкой. Он со всех ног бросился за офицером в противоположный конец коридора. Тревога явно была не учебной. По спине Джима пробежал холодок. «Мы в глубоком космосе, что угодно может случиться», – припомнил он собственные слова, сказанные Боунсу. Теперь они были лишены какого бы то ни было положительного оттенка. Все происходило по-настоящему. Их атаковали. Маленький пассажирский крейсер с хлипкими щитами, слабой фазерной артиллерией и полным отсутствием торпед. И все это в десятках световых лет от ближайшей космической базы. Он ощутил волну растущей паники. «Сосредоточься на работе, – гневно велел он себе, стараясь выкинуть из головы мысли о катастрофе. – Доберись до своего поста. Держи себя в руках». Нырнув в трубу Джеффрис, он перескакивал через три лестничные перекладины за раз, стараясь не позволять потеющим ладоням ослабить хватку. Машинное отделение находилось четырьмя уровнями ниже. Когда он начал спуск, до него доносились приглушенные голоса других членов команды в соседних трубах, и в какой-то момент корабль вновь сотрясла тошнотворная вибрация, сопровождаемая звуками взрыва. Поначалу Джиму показалось, что в машинном отделении творится полная неразбериха – едва поймешь, что происходит. Часть помещения здесь также была отрезана, и Джим мог лишь внутренне содрогнуться при мысли о тех мужчинах и женщинах, которые остались по другую сторону во время атаки. Повсюду от пола и до потолка искрили оголенные провода. В воздухе клубился дым, и стоял резкий едкий запах жженой пластмассы и озона. Несколько членов команды собрались вокруг главной оружейной консоли, которую, судя по всему, закоротило. Он слышал, как Паттерсон – главный инженер – выкрикивал в коммуникатор: – Варп-привод выбит из строя, кормовой импульсный двигатель уничтожен! Из коммуникатора донесся напряженный голос капитана Гарсия: – Нам нужна мощность! Они снова нацелили на нас оружие, Пат! «О боже, о боже». Они были беззащитны без доступа к оружию и с нулевой мобильностью. – Кто нас атакует? – спросил Джим у инженера, тянущего балку неподалеку от него. – Чего они хотят? – Хуй их знает, – отозвался один из инженеров. – Нам нужно вернуть в строй щиты и оружие. Там все сдохло. – Давай сюда, Кирк! – крикнул кто-то. Огромная металлическая балка придавила часть оборудования и одного из коллег. Джим схватился за нее, помогая другим членами команды и пытаясь не глядеть на искромсанную ногу раненного инженера, который стонал в агонии. – Где медики? – спросил Джим, повышая голос, чтобы его расслышали поверх грохота. – Ему нужен доктор. Может быть, нужно… – Мы связывались с лазаретом. Они не могут никого послать, – это был Флинн, прапорщик, который работал с Джимом над катушками транспортера. Выражение его лица было мрачным. – Нужно попытаться вытащить раненого и донести его в медотсек самостоятельно. Следующие двадцать минут Джим метался от одной задачи к другой, чувствуя отчаянное раздражение, вызванное отсутствием информации и неконтролируемым страхом. «Атлантида» была сильно повреждена. Атака, казалось, слегка утихла, но мостик зловеще молчал. Может быть, капитан Гарсия вела переговоры или пыталась выиграть время. Джим не имел ни малейшего представления, работали ли еще каналы связи, и успела ли «Атлантида» отправить сигнал бедствия. Они покинули Деневу неделю назад, а до Звездной Базы 11 оставалось лететь еще шесть дней. Будет чудом, если на досягаемом расстоянии окажется какое-нибудь союзное судно. Внезапный толчок потряс корабль. Джим оторвал взгляд от открытой панели, над которой работал, и заметил, что остальные инженеры встревоженно переглядываются. Неподалеку от Джима стоял Паттерсон, ругаясь и говоря что-то в коммуникатор. Джиму мало что удавалось расслышать поверх криков других инженеров, но одну фразу понять было легко. Тракторный луч. Их захватили. Все происходило так быстро, что Джиму с трудом верилось, что это реальность. Внезапно из судовых динамиков раздался громкий голос капитана Гарсия: – Внимание. Говорит капитан. Члены команды затихли и прекратили свои занятия. Бросив взгляд на видеоэкраны, размещенные по периметру машинного отделения, Джим увидел изнуренное лицо капитана. Пряди седеющих волос выбились из ее всегда аккуратной косы. Позади в приглушенном свете можно было различить задымленный мостик. – Приблизительно тридцать пять минут назад «Атлантида» подорвалась на ионной мине. Мина была намеренно помещена в эту местность с целью вывести из строя корабль и оставить нас беззащитными для атаки. Взрыв расстроил наши датчики и повредил щиты. Затем нас обстреляли три хорошо вооруженных орионских корабля. «Орионцы, твою ж мать». Джим ощутил, как по спине пробежал холодок. Последние несколько лет до него доходили некоторые слухи о таинственных исчезновениях кораблей в Бета Квадранте. В розыск объявляли ризианский корабль, телларитский крейсер и некоторый личный транспорт. Итого: семь или восемь кораблей. Новостные ленты озаглавили это «Бермудский Треугольник Бета Квадранта» и рассматривали теории о черных дырах и альтернативных вселенных. Джим всегда считал, что должно существовать рациональное – пусть и неприятное – объяснение. Загадка раскрыта. Орионские пираты. Гарсия продолжила, и ее спокойный голос подрагивал от сдерживаемого гнева. – Мы абсолютно ничем не спровоцировали атаку, и они не сделали ни одной попытки связаться с нами прежде, чем открыть огонь. «Атлантида» сильно повреждена, и мы понесли многочисленные человеческие потери. Средства внешней коммуникации не работают. Мы фактически в тупике, и у нас больше не осталось ресурсов для сопротивления. Орионцы требуют наши дилитиевые кристаллы и сам корабль, – она сделала паузу. «Говори уже», – думал Джим. Он мог видеть поражение в ее взгляде. – Я согласилась отдать «Атлантиду». Взамен они гарантируют нашу личную безопасность. Учитывая обстоятельства, я думаю, это лучшее, что мы можем сделать. – Нет, – вполголоса пробормотал Джим. Позади него кто-то недоверчиво сказал: – Она не может просто сдать нас им на руки. Они убьют нас. – Лично я считаю крайне сомнительным, что предъявленные нам гарантии будут выполнены. Но я жду, что каждый из вас будет действовать соответственно Кодексу Поведения Звездного Флота. Могу лишь надеяться, что кому-то из нас каким-то образом доведется вернуться домой… – ее голос сорвался, но она взяла себя в руки, – и рассказать Звездному Флоту о том, что произошло. Спасибо вам за ваши доблестные усилия. Для меня было честью служить с вами. Удачи всем нам. Передача оборвалась. На какое-то время повисла оглушительная тишина, затем комната наполнилась гневными криками. Парами и маленькими группами члены команды обсуждали услышанное и спорили, оживленно тыча в сторону дверей в отсек. Были и те, кто бездвижно стояли, ошеломленные новостями. Джим спешно огляделся по сторонам. Он ни в коем случае не намеревался сдаваться без боя, и речь капитана была достаточно прозрачна, чтобы понять – этим он не нарушит ее приказов. Кодекс Поведения Звездного Флота гласил, что им следует сопротивляться всеми возможными способами… Но для этого требовалось оружие, настоящее оружие. Джим ощущал инстинктивную тягу схватить что-нибудь – может быть, тот зазубренный металлический прут или стальной трос, валявшийся рядом с варп-консолью – но он понимал, как смехотворны его порывы. Что он мог сделать? Скрутить трос в лассо и поймать одного орионца? Его пристрелят еще на замахе. Он глянул в ту сторону, где был поврежден корпус. Единственное доступное оружие было безнадежно заперто за дураниевым заслоном и мерцающим силовым полем. «Черт, черт, черт, – с растущим отчаянием думал он. – Что, блядь, нам делать? Кто за главного?» – Слушайте все! – Паттерсон взревел во весь голос, чтобы быть услышанным поверх исступленных криков. Инженеры замолкли так резко, что Джим успел расслышать эхо их голосов, отразившееся от стен машинного отделения. – Нас берут на абордаж. Кастилия, установи на дверях электромагнитные и механические замки и отключи голосовое управление! У нас есть три ручных фазера, – сказал он. Джим рассмотрел оружие в руках инженера. – Вэлин, возьми один, становись к дверям. ДельАк, ты бери этот и встань за смешивающей трубой. Всем остальным занять позиции и приготовиться! Мы не сдадимся без… Помещение наполнилось ярким светом и звуками взрывов, и дверь в отсек оказалась сметена волной. Джим различил пронзительный свист инопланетного энергетического оружия и на чистом инстинкте нырнул за консоль. Он мог разобрать ответный огонь фазеров среди криков команды «Атлантиды» и предсмертных воплей тех, кто был задет огнем. Сердце Джима отчаянно колотилось. «Держись ближе к земле, не высовывайся!» – твердил он себе, на коленях пробираясь вперед. Энергетический заряд срикошетил от консоли над его головой, и он закрылся руками, осыпаемый искрами и раскаленными металлическими ошметками. Он осторожно выглянул из-за угла консоли как раз вовремя, чтобы увидеть, как лейтенант Вэлин опустился на одно колено позади развороченной двери и выстрелил лучом концентрированной энергии в одного из орионцев слева от Джима. Другой пират стоял в паре метров от оружейной консоли, целясь во что-то, чего Джим не мог видеть. Это подстегнуло его к действию. Бросившись вперед, Джим вывернул руку орионца, направляя прицел в пол и одновременно пытаясь добраться до горла противника свободной рукой. «Обезоружь его, – отчаянно думал он, – тебе нужна пушка». Слева что-то мелькнуло, но прежде, чем он успел среагировать, голова взорвалась болью, и он упал на колени. Какое-то время Джим был слишком дезориентирован, чтобы понять, что происходит. Он обхватил голову ладонями, чувствуя сочащуюся сквозь пальцы кровь. – Вставай, федерат, – услышал он, и что-то ткнулось ему в спину – оружие, сообразил он, то самое, которым орионец врезал Джиму в висок. Пошатываясь, он поднялся на ноги, борясь с тошнотой и головокружением. Он мог видеть, что их маленькое восстание оказалось бесполезным. Паттерсон и четыре других офицера недвижно лежали на полу. Выходит, это конец. Вот так запросто. Девять оставшихся инженеров были собраны в центре отсека. Вокруг них крутились семь орионцев, сковывая им руки за спинами. Джима толкнули туда же, и он едва устоял на ногах, споткнувшись об усыпавшие пол обломки. Один из пиратов грубо схватил его руки, завел их назад и захлопнул на запястьях наручники. Чуть поодаль еще один орионец говорил что-то в наручный коммуникатор, но слишком быстро, чтобы Джим смог разобрать слова. Он издал удовлетворенное восклицание и повернулся к пленным инженерам. – Корабль наш, – произнес он на слегка искаженном стандартном. – Вы пойдете с нами. Будете сопротивляться, мы пристрелим всех. Пошатывающегося Джима пихали вперед наряду с остальными. Он стиснул зубы от унижения, заставляя себя разжать кулаки и потупить взгляд. Сложно было поверить, что это реальность, что все происходит на самом деле. Они сдавались в плен. Он предпочел бы умереть, чем оказаться заложником, но имел ли он право рисковать жизнями остальных? Орионцы были хорошо вооружены и – из того, что Джим слышал – не знали жалости. У них не было шансов. Их вели по коридорам корабля, который еще недавно принадлежал им – под конвоем, навстречу мрачному будущему. «Нам пиздец». Внезапно Джима накрыло тошнотворное чувство дежавю. Тогда его тоже гнали вперед в окружении остальных, так же, как сейчас. Теряя контроль над ситуацией, он ощущал те же беспомощность и дезориентированность. Он вспомнил, как брел вперед, как собственное тело казалось ему онемевшим, словно чужим, а рядом шли сотни перепуганных колонистов. Затем началась паника. Воздух был наэлектризован горячей энергией стреляющих оружий, и люди кричали. Его едва не растоптало в этом безумном водовороте людей, но каким-то образом ему удалось выбраться… «Не думай об этом». Не время отвлекаться на воспоминания. Он сосредоточился на ходьбе, не разрешая себе поднять взгляд, чтобы не видеть глумливых лиц пиратов. Леонард Леонард ощутил облегчение, когда среди доставленной группы инженеров оказался Джим. Он успел лишь мельком разглядеть золотистые волосы парня, но это точно был он – ссутулившийся, принявший защитную позу. Они находились в чем-то вроде грузового отсека на орионском корабле. Леонарда привели сюда с первой группой пленников с «Атлантиды», и вот уже почти час они молча сидели на полу под бдительными взорами налетчиков. В таком положении мало что можно было поделать, кроме как размышлять над своей судьбой и ждать прибытия остальных. Леонард в уме подсчитывал людей, пытаясь припомнить каждого члена команды и пассажира и вычислить, кого не хватает. Он не знал всех и, собственно говоря, больше контактировал с пассажирами, чем с командой, но даже ему было очевидно, что численность выживших была невелика. С появлением инженерной команды количество пленников увеличилось до тридцати четырех. Кто-то был ранен – ожоги, рваные раны или переломы, спешно подлатанные в лазарете. Итого, двадцать два человека мертвы или пропали, включая капитана Гарсия. Орионцы расхаживали между рядами пленных с надменным выражением на лицах, угрожающе вскидывая оружие, если кто-то двигался или начинал шептаться. Леонард даже не пытался заговорить с кем-либо. Когда началась атака, он был на дежурстве в лазарете вместе с Аталией Голд, его медсестрой. Поначалу ни один из них не смог идентифицировать странную дрожь, которая сотрясала корабль, но вой красной тревоги все прояснил. – Приготовься к прибытию пострадавших, – проинструктировал он сестру, надеясь, что окажется неправ. Лазарет «Атлантиды» был невелик – два хирургических стола и пять стандартных биокроватей. В случае нужды медицинская лаборатория могла послужить дополнительной четырехместной палатой. Раненные начали поступать уже через несколько минут после включения тревоги. Лазарет занимал относительно безопасную позицию в центре корабля. Тех, кто не был так же везуч и находился на более уязвимых частях судна – в коридорах вблизи внешнего корпуса или в недрах машинного отделения – приносили их товарищи, параллельно сообщая о сокрушительном уроне, который потерпел корабль. После повреждений в корпусе целые блоки корабля оказались отсечены. Когда доктор Горен и вторая медсестра так и не добрались до своих постов и не откликнулись на вызовы по коммуникатору, Леонард понял, что те оказались не в то время не в том месте. Он неистово трудился, сортируя раненых, стабилизируя их состояние, координируя работу Голд и двух других членов команды, которым приказал помогать. Он представления не имел, сколько прошло времени до момента, когда капитан Гарсия передала свое жуткое объявление. Он слушал, какой-то частью сознания фиксируя, что они приговорены, но быстро пресек зарождающуюся панику. Он был врачом. Пациенты нуждались в нем, и он намеревался продолжать работу, пока кто-нибудь не заставит его остановиться. Появление орионцев в лазарете вернуло его к действительности. У Леонарда не возникло даже мысли о сопротивлении, поскольку они были в меньшинстве и не имели никакого оружия. Амбулаторных пациентов согнали в кучу и вывели в коридор. Покидая помещение, Леонард попытался тайком набросить на плечо аптечку. Один из орионцев ткнул его оружием в ребра, едва не выбив сумку из его рук. – Не брать. – Постой, – сказал Леонард, поворачиваясь к нему. – Я доктор. Эти люди ранены. Им понадобятся лекарства. Орионец безразлично поглядел на него, пригрозив оружием. Леонард почувствовал, как покрывается холодным потом. – Доктор, – повторил он, указывая на себя. Может быть, инопланетянин не понял его. – Я лекарь. Мне нужно позаботиться об этих людях. Орионец прижал дуло ружья к его груди, без слов давая понять, чем чревато сопротивление. Леонард выпустил из рук аптечку. Пятеро пациентов с тяжелыми травмами и без сознания были оставлены в лазарете. Их не перенесли на орионский корабль, и Леонард не сомневался, что их либо убили, либо оставили умирать. Он чувствовал слабость во всем теле. Он знал, что лишь адреналин пока держит в узде весь скопившийся за день страх. Все случилось так быстро: битва, кровавое месиво в лазарете и захват в плен. Он пытался уложить в голове информацию, но всего было слишком много. Одно было ясно: даже если их оставят в живых, какими бы ни были планы пиратов, его жизнь – такая, какой он ее знал – была окончена. Леонард сидел вместе со всеми в угнетающей тишине, со скованными за спиной руками и наблюдал за расхаживающими вокруг орионцами. Он спрашивал себя, существует ли шанс, что кто-нибудь когда-нибудь узнает о том, что с ними произошло. Звездный Флот даже не пытался делать тайны из того, что время от времени корабли просто пропадают. В период учебы Леонард посетил две церемонии Дня памяти и теперь вспоминал холодящие душу слова: «В память о тех, чье место упокоения неизвестно». Мысль о том, что его матери придется посетить одну из подобных церемоний, была невыносима. А Джоселин… будет ли ей все равно? На другом конце комнаты послышалось какое-то волнение. Леонард разглядел, что заключенных – нет, они были пленниками, верно? – одного за другим вздергивают на ноги и разбивают на группы. Он заметил, что всех женщин, большинство мужчин в возрасте и всех амбулаторных пациентов, что были с ним в лазарете, собрали в одну группу, в то время как небольшое количество мужчин осталось в стороне. Леонарда пихнули к меньшей группе. Инстинктивно он ощутил облегчение от того, что его поместили вместе с более здоровыми мужчинами, хотя и не подозревал о целях подобного деления. Скорее всего, их ждал принудительный труд. Может быть, проституция? От этой мысли все внутри скрутило. «Хватит! Не думай об этом». Он не мог позволить себе удариться в панику. Осталось девять мужчин, все относительно молодые. Джим тоже попал в их число, он стоял чуть позади и правее. Волосы над его левым виском были покрыты запекшейся кровью, словно от удара тупым предметом. «Черт!» Леонарда тревожило не столько обилие крови, так как неглубокие раны вблизи черепа были склонны обильно кровоточить по причине близко расположенных к поверхности кровеносных сосудов, но любой удар по голове был потенциально серьезен. У Джима могло быть сотрясение или перелом костей черепа, или даже внутреннее кровотечение, и у Леонарда ничего не было под рукой, чтобы помочь ему. Джим казался настороженным и твердо стоял на ногах – это могло означать, что тот не испытывает головокружения и слабости. – Ты в порядке? – едва слышно прошептал Леонард. Джим пожал плечами, но медленно и очень осторожно принялся перемещаться вперед, становясь ближе к Леонарду, почти касаясь его. Леонард не знал, был ли это защитный жест – тщетный, так как ни один из них не мог пошевелить руками – или просто желание Джима быть ближе к тому, кого он знает. Как бы то ни было, Леонард поймал себя на том, что делает то же самое – незаметные переступания с ноги на ногу и крошечные шажки назад. – Это работорговцы, – прошептал Джим, почти касаясь ртом уха Леонарда. «Святые небеса». Это слово породило в мозгу Леонарда ряд омерзительных ассоциаций. Их продадут с молотка. Его импульсивное воображение подкинуло картинки плеток, кандалов и аукционного помоста, и он ощутил капли холодного пота на затылке. Дверь в грузовой отсек отъехала в сторону, вошли трое мужчин. Брови Леонарда поползли на лоб. Это были люди, и все трое вооружены. Явно не пленные. Они держались уверенно, на равных с орионцами. На них была обычная рабочая одежда без каких-либо опознавательных знаков. На долю секунды в голове Леонарда мелькнула нелепая надежда, что эти люди, кем бы они ни были, поймут, что их держат здесь против воли, и попробуют выторговать их свободу. Лидер группы, лысеющий мужчина с сильным загаром и жестким блеском в глазах, подошел к одному из орионцев. – Это мои люди? – спросил он, указывая на группу Леонарда. – Девять, как обещал, – стандартный орионца был достаточно чист, хоть и с некоторым акцентом. – Отлично. Этот трюк с миной всегда срабатывает. Остается только собирать урожай, – мужчина широко улыбнулся, и с сокрушительной бесповоротностью Леонард осознал, что никто не собирается их спасать. – Да. Она была эффективна. У его уха вновь раздался голос Джима. – Хуев ублюдок! Он нас подставил… «Ублюдок», – было слабо сказано. Один из них, такой же человек, как они, продал их орионцам. Леонард беспомощно дернул сковавшие запястья пластиковые путы, сжимая кулаки в бессильной ярости. Джим прижался к нему. – Сохраняй спокойствие, – прошептал он. Леонард мог чувствовать его дыхание на своей шее, тщательно контролируемое и напряженное. Вопреки всему, это помогало, давая ему что-то, на чем можно сфокусировать внимание. Безотчетно на ум пришли все те успокаивающие фразы, которые он столько лет твердил испуганным пациентам: «Не паникуй. Дыши глубже, ровнее. Вдох и выдох, вот так». Лысеющий мужчина приблизился к группе, окидывая каждого холодным оценивающим взглядом. Леонард велел себе стоять смирно, когда глаза мужчины задержались на нем, но он чувствовал себя униженным – будто куском мяса. – Ладно, забирайте их, – крикнул тот двум подельникам. Группу Леонарда погнали к выходу из грузового отсека, и он двигался со всеми, чувствуя позади присутствие Джима. Другая часть выживших с «Атлантиды» наблюдала за отбытием своих товарищей. Некоторые женщины безмолвно плакали. Проходя мимо, Леонард постарался запомнить их лица и имена, гадая, доведется ли им увидеться снова.