но все-таки, в этом розовом искрошенном камне, поднимая руку, отбитую на мировой войне, все-таки позволь мне напомнить: ты готов? к мору, гладу, трусу, пожару, нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу? Все это, несомненно, важно, но я не об этом. Нет, я не об этом обязан напомнить. Не за этим меня посылали. Я говорю: ты готов к невероятному счастью? О. Седакова. Ангел Реймса
ЧАСТЬ 1 Все началось со сладостей. Вернее, не так. Во второй раз, как и в первый, все началось со сладостей. Альбус всегда был неравнодушен к сладкому. В первый раз Альбуса приманили пышки Батильды Бэгшот, ароматные и нежные, они всегда таяли во рту. Даже у мамы они никогда не получались такими вкусными. «И не получатся», — резко оборвал он мысль и выпустил Дольфа, старого филина Батильды, обратно в окно. Еще раз посмотрел на аккуратно отрезанный прямоугольный кусок пергамента, на котором черными чернилами было написано: «Дорогой Альбус или Аберфорт! Я не знаю, кто из вас получит мое послание, но я надеюсь, что любой из вас поторопится зайти ко мне — я напекла слишком много пышек, и мы даже вдвоем не сможем столько съесть». Альбус криво улыбнулся. Батильда изо всех сил пыталась помочь им после смерти мамы. Но Аберфорт категорически отказывался от ее помощи с Арианой, с домом отлично справлялась магия, а вот готовить еду ни один из них не умел. «Слишком много пышек» — всего лишь предлог, на самом деле Батильда специально готовила больше, чем нужно. И что там она написала про «вдвоем»? К ней в гости опять наведалась одна из старинных подружек или очередной родственник? Это было просто поразительно: магия могла сделать так много, а накормить не могла. Здесь требовалось еще что-то — наверняка тоже талант. По крайней мере, у Альбуса никогда не получалось. В ответ на эти мысли желудок голодно заурчал, и Альбус поднялся из-за стола, оставив раскрытый и недочитанный «Ежедневный пророк» дожидаться его возвращения. — Альбус, дорогой! — воскликнула Батильда с преувеличенным энтузиазмом. Она всегда просила звать ее только по имени, и Альбус давно смирился с этой причудой, тем более, так и правда удобнее. — Проходи на кухню, садись за стол, я уже сделала чай. Так и знала, что ты придешь! И не стесняйся, познакомьтесь, мальчики! Она говорила и взмахивала палочкой, сметая с крыльца лепестки, налетевшие с цветущей у порога вишни. Альбус пожал плечами и прошел по коридору, сминая ногами полосатые вязанные половички веселой расцветки. На кухне, на подоконнике у раскрытого настежь окна, сидел… кто-то. Назвать сидящего юношей, или молодым человеком, или сверстником у Альбуса не поворачивался язык. Тот купался в солнечных лучах и был похож на элементаля воздуха. Только вряд ли в этом случае Батильда сказала бы, что им нужно познакомиться. — Привет, — существо изобразило приветствие, махнув раскрытой ладонью туда-сюда, и Альбус отметил легкий, почти незаметный акцент. — Тетя Батильда говорила, что кто-то зайдет на чай, — он спрыгнул с подоконника и оказался в тени, отчего сразу стал больше похож на обычного человека. — Я Геллерт Гриндельвальд. Садись, не стой столбом, раз уж пришел. Чай там, пышки рядом, но в меня уже ни одна не влезет. Тогда Альбус не успел понять, что случилось. Возможно, это тоже была одна из разновидностей магии, которой Геллерт владел в совершенстве. Альбус посмотрел на него впервые, а потом не мог отвести взгляд. И даже если Геллерта не оказывалось рядом тем летом, а такое случалось редко, Альбус видел его смеющееся лицо, стоило только закрыть глаза. Волшебство закончилось резко, в один момент, будто кто-то перекрыл широкое русло реки, и вода, которая текла раньше свободно, исчезла полностью. Альбус ходил по пересохшему дну, подбирал красивые камешки и ракушки, рассматривал и кидал обратно. Иногда мочил ноги в оставшихся лужицах, иногда проваливался с головой в местах, где дно превращалось в трясину, но быстро выбирался. Альбус надеялся, что вода в этой реке никогда больше не появится. Геллерт сбежал, от него ничего не было слышно уже очень давно. А в конце августа полярная сова, роскошная и откормленная, принесла ему внушительный сверток. Письмо, а точнее, короткая записка нашлась на самом пергаменте, в который были завернуты ароматные круглые вафли, похожие на пчелиные соты. Почерк был до боли знакомым — настолько, что если бы письмо было длинным, Альбус бы не стал его читать. Но на пергаменте, усеянном как веснушками мелкими масляными пятнами, он прочел: «Это чешские оплатки. Я подумал, ты просто обязан их попробовать. С Днем рождения, Альбус». Альбус покачал головой, положил вафли в вазочку, а пергамент сжег Инсендио. Он бы и вафли сжег, но это не имело смысла, они же ни в чем не виноваты. Альбус был бы не против попробовать их, но не сейчас, не так. Не от Геллерта. Ариане они наверняка понравились бы, но она не могла их оценить. По какой-то случайности день рождения Альбуса и день ее смерти совпали. Альбус подумал, что положит их возле ее могилы, но не смог взять в руки медово-желтые кружки. Еще пару дней вафли притягивали его взгляд каждый раз, когда Альбус заходил на кухню. Их нужно было выбросить, но не поднималась рука. Потом стало легче — угощение превратилось просто в одну из деталей интерьера. Спустя пару дней Альбус и думать забыл о той несчастной посылке, с головой погрузившись в переписку и собственные исследования, которые нужно было завершить до сентября, чтобы предпринять еще одну попытку путешествия с Элфиасом. Альбус надеялся, что на этот раз она увенчается успехом. Год назад — Я все-таки поеду в путешествие, — сказал Альбус через неделю после того, как тело Арианы опустилось в могилу. Аберфорт, неохотно собиравший в Хогвартс оставшиеся вещи, повернул к нему голову, скривился и пожал плечами. Должно быть, это означало что-то вроде «Делай, что хочешь, все равно теперь это не имеет значения». Альбус не стал отвечать. Они с Аберфортом и раньше не ладили, а сейчас пропасть между ними можно было измерять в десятках и сотнях миль. И несмотря на это, Альбус не мог себе представить, что останется один в этом пустом доме. Спустя минут пятнадцать, когда Аберфорт наконец распихал по карманам мантии зрелые яблоки из сада, он все-таки спросил: — Куда? Альбус сделал вид, что оторвался от чтения колонки о новостях трансфигурации и посмотрел на него коротко, снова опустил глаза. — К Николасу Фламелю, во Францию. Он приглашал меня. Альбус ждал, что Аберфорт скажет еще что-нибудь, но тот снова сделал неопределенное движение плечами, и больше они не разговаривали до того момента, как перед их домом на улице остановится «Ночной рыцарь», который должен был доставить Аберфорта на вокзал в Лондоне. Фламель действительно приглашал Альбуса погостить у него хоть немного. «Нечасто сейчас можно встретить тех, кто мог бы сказать новое слово в древней науке алхимии, — писал он, — и вы, молодой человек, сможете возродить ее из пепла, подобно тому, как возрождается чудесная птица феникс». Альбус с удовольствием бы занялся алхимией — да чем угодно!— лишь бы не сидеть здесь в одиночку, сходя с ума. К этому он, кажется, был уже близок. Альбус вздрагивал каждый раз, когда порывы ветра били ветками по стеклу в его комнате или когда ночью мимо окна пролетали птицы, роняя на пол быстрые тени. Кроме Хогвартса и Косого переулка в Лондоне, Альбус не был почти нигде, и поэтому, конечно, не мог аппарировать даже до порта в Дувре, чтобы взойти там на паром. Пришлось добираться на обычном маггловском поезде, в котором на него обратил внимание, наверное, каждый. Впрочем, Альбус и сам понимал, что выделяется из толпы магглов: хоть он и старался одеться подобно им, его вещи казались изрядно старомодными, да и длинные волосы, собранные в перекинутую через плечо косу, привлекали только больше внимания. Поначалу Альбус чувствовал себя не в своей тарелке, но это ощущение неловкости быстро прошло. Если уж он не мог ничего изменить, то нужно было извлекать из своего положения плюсы. За несколько часов поездки Альбус успел познакомиться с девочками-двойняшками десяти лет к огромному неудовольствию их бабушки, показать им пару фокусов и завоевать этим безграничное расположение и доверие. Никакой палочки, только беспалочковая магия, а значит, и никакого нарушения Статута. Два яблока летали в воздухе, а девочки пытались схватить их, но у них не получалось. Как только руки приближались к алым блестящим бокам яблок, те отлетали чуть дальше, чтобы раззадорить и вынудить ловить их еще активнее. — Не морочь малышкам голову, — сурово сказала бабушка, поджала тонкие губы и надвинула круглые очки на нос поглубже. — Знаю я все эти фокусы, мою лучшую подругу так же обворожил какой-то-то циркач, она и сбежала из дома с его труппой. Где ее теперь найдешь? — А такое вы видели? — Альбус тонко улыбнулся, поймал одно из яблок и превратил его в клубок красных ниток. — Ты только что вытащил его из рукава, вон они у тебя какие широкие, — парировала пожилая женщина и недовольно мотнула головой. — Все, хватит! Девочки, сядьте спокойно и не разговаривайте с незнакомцами. Те неохотно послушались, но все равно раз в пару минут кидали на него горящие, полные восторга взгляды. В конце концов Альбус отвернулся и сделал вид, что смотрит в окно, на проносящиеся мимо зеленые склоны холмов и поля с белыми пятнами овец. Кажется, именно об этом и говорил Геллерт. «Мы говорили», — Альбус признался себе, скрепя сердце. Покажи магглам самую простенькую магию, которая под силу и первокурснику, и они будут думать, что ты всесилен. Волшебники могли бы стать богами. Могли, но каких жертв это бы стоило? Альбус неосознанно поднял руку и сжал переносицу, чувствуя, как от сильного прикосновения пальцев вспыхивает боль и охватывает всю голову, а затем быстро отпускает. Ничего страшного, небольшое напоминание о том, чтобы он, Альбус, не терял голову. Вскоре нос срастется заново и перестанет болеть, и тогда напоминать будет зеркало. Определенно, отправиться в путешествие было отличной идеей. Новые впечатления ложились поверх старых, которые очень хотелось забыть, и те действительно отступали на задний план, блекли и словно выгорали под яркими, но холодными лучами осеннего солнца. Сначала был поезд, набитый магглами, потом полный магглов паром, на котором Альбусу предстояло переправиться через пролив на материк. Их было так много — столько волшебников очень редко собиралось вместе, а для магглов это было обычным делом, — и они были странными и непонятными, а все непонятное Альбус привык изучать. Поэтому он совсем не скучал в пути, и ему удавалось почти не думать о произошедшем дома меньше месяца назад. Стеклянные глаза Арианы все так же преследовали его во снах, но хотя бы днем Альбус успешно скрывался от них. Поместье, принадлежащее Фламелю, располагалось неподалеку от Парижа и было укрыто магглозащитными чарами. Иначе ни одна скептически настроенная старушка не смогла бы сказать, что это не настоящее волшебство, а цирковые трюки. Альбус неторопливо шел по широкой, отсыпанной белым песком дорожке и старался как можно меньше таращиться по сторонам. Такое случалось раньше лишь однажды — когда он в первый раз попал в Хогвартс. Вокруг летали разноцветные райские птички с длинными хоботками вместо клювов. Птички пили нектар из сердцевин огромных розовых бутонов, внутри которых мог бы запросто спрятаться не слишком высокий человек. Розы оплетали колючими стеблями невысокий забор, словно намекая тому, кто попал сюда впервые, куда идти нужно, а куда не стоит. Внушительного размера шипы даже издали казались очень острыми. Заколдованная лейка грузно летела к одному из кустов, и вода выплескивалась из носика на сияющий зеленью газон. Мимо Альбуса невысоко от земли пронеслись две метлы. На одной сидела юная девушка с длинными, развевающимися на ветру белыми волосами, а на другой ее догонял темноволосый юноша. Они сделали несколько кругов, уже не столько играя в догонялки, сколько рассматривая гостя, и наконец полетели дальше. Когда Альбус соглашался погостить несколько недель у знаменитого алхимика Николаса Фламеля, он не рассчитывал, что вокруг будет находиться еще толпа людей. Может быть, они станут для него приятной компанией, но пока Альбус почувствовал только легкий укол раздражения: он надеялся просто работать с Николасом Фламелем над созданием волшебных эссенций и не отвлекаться ни на что лишнее. Обычно Альбус не был против компании, но теперь он просто не мог себе представить, что он заговорит о чем-то с незнакомцем и что его действительно заинтересуют чьи-то рассуждения. Когда Альбус подошел к дверям, ему навстречу, не дожидаясь стука в дверь, вышел сам Николас Фламель. Седые волосы, гладко зачесанные назад, выдавали преклонный возраст, а с его лица не сходила широкая улыбка счастливого человека, который, казалось, рад всему миру вокруг. Снаружи дом показался Альбусу огромным — намного больше их небольшого домика в Годриковой лощине. Внутри же все оказалось забито старинной мебелью и завалено вещами, каждую из которых Альбусу хотелось бы рассмотреть поближе и как можно скорее. Старинные телескопы, скромно поблескивающие линзами в полутьме, были увешаны стручками фиолетового перца, который можно было брать только в перчатках из драконьей кожи, а толстые фолианты с пожелтевшими от древности страницами мирно соседствовали с высушенными человеческими конечностями, и их принадлежность к темной магии не вызывала сомнений. — Надеюсь, вам не будет здесь тесно, мистер Дамблдор, — Фламель улыбнулся немного смущенно. — Мы с Перенелль просто не можем выкинуть вещи, которые были дороги и нужны нам когда-то, а теперь и толпа родственников привозит нам бесконечные сувениры… — Я в восторге, — честно ответил он и добавил: — Лучше зовите меня Альбусом. И говорите, пожалуйста, по-французски, я изучал язык год и надеюсь, что вскоре смогу говорить с вами свободно. Он действительно учил французский год — с той самой конференции. Пользоваться услугами толмача тогда было невыносимо стыдно, и Альбус поклялся себе, что больше такого не повторится. Правда, летом он полностью включился в изучение немецкого, но Альбус надеялся, что приобретенные за год знания не пропали. Уже к вечеру Альбус понял, что был не прав, и что иметь компанию не только из Фламеля и его жены Пернелль, но и из их пра-пра-пра… в общем, молодых родственников — отличная идея. Девушку с белыми волосами звали Элен Лакруа, она училась на шестом курсе Бобатона и была на четверть вейлой — ее выдавал не столько необычный цвет волос, сколько неумолимый магнетизм. Она притягивала взгляды всех, кто находился в гостиной, и на нее невозможно было не смотреть. Свою историю о том, как он получил главный приз на международной конференции алхимиков в Каире, на которой они впервые увиделись с великим Николасом Фламелем лично, Альбус рассказывал только ей. Иногда у Альбуса возникала мысль, не было ли вейл в родне Геллерта — тот точно так же умел притягивать взгляды и очаровывать парой невзначай сказанных слов. Мистер Фламель был тогда главным судьей и отдал приз — большой набор алхимика со всеми необходимыми элементами и покоренными стихиями в красивых стеклянных пузырьках — со слезами умиления и радости на глазах. Фламель и сейчас иногда вставлял в рассказ Альбуса растроганные реплики и подливал ему вина. Альбус не сводил взгляда с Элен, и это смешило Натана — того самого темноволосого молодого человека, который безуспешно гнался за девушкой на метле. — Я поддавался, — Натан повел плечами, разводя их еще шире. — Малышка Элен считает, что если ей досталось место в школьной команде по квиддичу, она летает лучше всех. Я просто не хотел ее разочаровывать. — Если бы я могла колдовать на каникулах, у тебя прямо сейчас отросли бы уши и хобот как у слона! — выдала она, и ее щеки покраснели. Альбус не мог понять, от злости или от смущения. — Не подскажешь, что это за заклинание? — невзначай спросил у нее Альбус. — Я не встречал подобного ни в одной книге. Как ты сказала — увеличить уши? — О, вы мне просто льстите! — Элен тотчас переключилась на него, в открытую кокетничая. — Это ужасно просто, учебник по трансфигурации за пятый курс. Дядя мне рассказывал, что вы уже сейчас пишете статьи для «Трансфигурации сегодня», я обязательно прочту всю подшивку… — Элен, я поймаю тебя на слове и не выпущу из библиотеки, пока ты мне не отчитаешься по всем статьям Альбуса, — рассмеялась мадам Перенелль и шутливо погрозила ей. — Следи за языком и не обещай молодому человеку того, чего делать не собираешься. Почему-то Альбусу показалось, что женщина имела в виду не только газету, и он отвел глаза от сияющего лица Элен, переглянувшись с Натаном. Тот пожал плечами и растянул губы в улыбке, поднося к ним бокал с темно-бордовым, почти черным вином. Натан Бойер, как тот успел рассказать, работал смотрителем в греческом музее мифов и легенд, охраняя посетителей от самых опасных экземпляров коллекции. В гостях у дяди Натан оказался случайно, возвращаясь с раскопок в Долине чудес с трофеем — щитом Аякса, выкованным древними мастерами. — Он уникален, — рассказывал Натан, как по мановению волшебной палочки превратившись из спокойного сверстника Альбуса, иронично подкалывающего взрывную Элен, в ученого, влюбленного в свое дело. — Это один из трех артефактов, созданных людьми, которые по своей прочности превосходят гоблинские изделия, и все три находятся в нашем музее. По легенде их выковал Гефест, хотя существует предположение, что под этим именем могло работать несколько мастеров. — Хочешь сказать, щит сейчас в этом доме? — спросил Альбус с нарочитой небрежностью, за которой хотел скрыть желание увидеть находку. — Ну да, — Натан кивнул и поднял на Альбуса глаза. — Хочешь посмотреть? — Очень, — кивнул Альбус. — Неси его сюда, заодно и Элен покажешь, — сказал Фламель. — Она уже два дня выпрашивает, чтобы ты его показал.. Натан поднялся с места и взбежал по лестнице в отведенную ему комнату, а затем быстро спустился, неся на вытянутых руках огромный щит, сверкающий золотом. — Красиво, правда? — сказал он, опустив щит посреди комнаты, и все подошли к нему. Альбус разглядывал узоры из несущихся колесниц и схватившихся в бою атлетов — они складывались в древнегреческие письмена, наверняка заговоренные. На следующий день за завтраком Натан предложил Альбусу и Элен прогуляться по городу. Это оказалось для Альбуса неожиданностью, и он покачал головой. Ему не терпелось заняться чем-нибудь более интересным, чем собственные переживания, которые успели надоесть даже ему, а он сомневался, что простая прогулка по городу поможет развеяться. — Ты еще успеешь насидеться с дядюшкой, — сказал Натан, — а экскурсию он тебе точно не проведет. Он домосед, его не удалось вытащить даже на свадьбу прямой пра-пра-правнучки. Фламеля не было за завтраком — он был «совой» и предпочитал просыпаться около обеда. Мадам Перенелль, колдовавшая у очага, громко усмехнулась, услышав замечание Натана, и обернулась к ним, левитируя тарелку, полную румяных круассанов. Она так плавно и отточенно двигала кистью, что Альбус загляделся. — Николя не поехал к Марии, потому что не хотел ссориться с ее мужем прямо на свадьбе. Ты же знаешь, он не любит, когда кто-то пытается вытереть ноги о тех, кто заведомо слабее. И давай не будем об этом при госте. Альбус, не стесняйся, бери себе побольше! Действительно, Альбус почувствовал себя не в своей тарелке, слушая про чужие семейные неурядицы. Впрочем, он не исключал того, что Фламели состояли в родстве чуть ли не со всеми родами волшебников Европы. Поэтому он кивнул и взглядом утащил с тарелки три круассана, чем вызвал у Элен еще один восхищенный взгляд. — А у меня никогда не получалась беспалочковая магия, — вздохнула Перенелль, наблюдая за ним. — Альбус, и правда, прогуляйся, пока Натан предлагает, потому что потом компания стариков надоест тебе до зубной боли. И Альбусу ничего не оставалось, кроме как согласиться. В конце концов, пора ему обзавестись приятными знакомствами не только среди многомудрых ученых-теоретиков, давно уже убеленных сединами. Он посмотрел в окно: огромные розовые бутоны, обсыпанные росой, постепенно распускались под утренними лучами солнца. Глядя на них, можно было подумать, что за окном разгар лета, но ночи были уже по-осеннему прохладными. Альбус убедился в этом, распахнув оконные створки в своей комнате сразу же после того, как проснулся. — У вас удивительные цветы, — сказал он. — Спасибо, дорогой, — Перенелль приосанилась и улыбнулась. — Я сама их выводила. Они будут цвести до самых заморозков. Париж не произвел на Альбуса приятного впечатления. Он хотел бы увидеть волшебный квартал, но Натан потащил его и Элен гулять по маггловским улицам, потому что в магическую часть они точно выберутся с дядей, по крайней мере, за ингредиентами для зелий. Здесь все казалось непривычным, ненормальным, не таким, и Альбус невольно чувствовал себя скованно. — Ты тоже не любишь магглов? — невинно поинтересовался Натан, взглянув на Альбуса из-за плеча — он шел чуть впереди, показывая дорогу и успешно лавируя среди людей на узких мощеных тротуарах. — Ничего против них не имею, — сказал Альбус, чтобы не вдаваться в подробности того, где именно он видел место магглов совсем недавно, в их с Геллертом планах. Сейчас его взгляды изменились: Альбус, наоборот, был бы даже рад ближе познакомиться с жизнью вне волшебного сообщества, но его взгляд то и дело натыкался на влюбленные парочки. Не зря Париж называли городом влюбленных. Люди вокруг держались за руки, шли по улицам в обнимку, стояли слишком близко друг к другу или даже обнимались слегка — их сложно было принять за просто друзей. Поэтому Альбус мало смотрел по сторонам, разве что успел задрать голову, чтобы оценить высоту огромной металлической конструкции, возвышающейся нам ними. — Эйфелева башня, торжество технического прогресса. Кажется, они до сих пор считают, что размер имеет значение, — иронично усмехнулся Натан, подразумевая, конечно, магглов. — Но ты так не думаешь? — уточнил Альбус. — Папа говорил, что важен не размер, а умение пользоваться, — вставила Элен, подлетевшая к ним откуда-то сбоку. — Он, конечно, говорил это о палочке? — Натан покачал головой, пряча улыбку. — Наверняка, — она кивнула и бросила взгляд в сторону Альбуса. Тот отвел глаза. Чем больше Элен заигрывала, тем меньше на него действовали ее чары вейлы, и оставалась только неловкость. Зато Элен нравилось все, и она то и дело отбегала в сторону, чтобы восхищенно потрогать пальчиком стоящий у обочины новенький автомобиль или полюбоваться манекенами в очень необычной, даже странной одежде, выставленными в больших стеклянных витринах. На их троицу, впрочем, тоже посматривали со стороны, а иногда даже показывали пальцем и прятали смех, прикрывая лицо рукой. Магглы не носили мантий, это Альбус успел усвоить совершенно точно с того самого времени, когда его семья вынуждена была переехать в Годрикову лощину. Когда осматривать город всем надоело, Натан завернул в первое попавшееся на глаза кафе. Альбус пытался поддерживать разговор и, кажется, у него даже получалось. Альбус расспрашивал про Бобатон, и Натан с Элен наперебой рассказывали забавные и жуткие истории о привидениях старинного замка, о строгих и немного ненормальных учителях, о межфакультетских состязаниях и адских экзаменах, которые Натан сдал на высшие баллы, а Элен они только предстояли, и она впитывала каждое слово о заданиях и экзаменаторах. Наверняка для того, чтобы в начале учебного года напугать своих однокурсников, для большего эффекта десятикратно приукрасив трудности. В их школе занятия начинались не с сентября, а с октября — у французов был дополнительный месяц длинных летних каникул, которому позавидовал бы любой, но не Альбус. Хотелось отмотать год назад. Еще раз сдать все экзамены, сорвать овации экзаменационной комиссии за превращение нескольких парт и стульев в стадо единорогов с жеребятами. Узнать, что умерла мама, но Ариана еще жива. Наплевать на Аберфорта, уехать в Египет вместе с Элфиасом, как они и собирались. Никогда не встретиться с Геллертом. Может быть, это и стоило осуществить. Альбус был уверен практически на сто процентов, что среди сотен, если не тысяч диковин в доме Фламеля найдется хотя бы один хроноворот. Альбус не стал бы лезть в прошлое, он бы всего лишь написал письмо самому себе. И тот самый Альбус-на-год-младше поверил бы, потому что точно знал, что такое возможно и что сам себе он плохого не посоветует. — Альбус, ты с нами? — Натан помахал перед его лицом ладонью. — Да, конечно, — Альбус тряхнул головой и сфокусировал на нем взгляд. — Пока ты предавался своим воспоминаниям о школе, я погрузился в свои. — Кажется, твои были не такими приятными, — тот усмехнулся. — Ты прав, — Альбус кивнул и поспешил перевести тему, обещая себе, что подумает о хроновороте позже. — Вы так спокойно разгуливайте по людным улицам в мантиях… Кажется, у вас Статут соблюдается не так строго, как в Британии? — Все разговоры рано или поздно приходят к этому дурацкому Статуту, — наигранно вздохнула Элен и замахала около носа рукой, словно почувствовала неприятный запах. — Может быть, хоть сегодня мы не будем портить друг другу настроение? — Почему портить? — поинтересовался Альбус, чтобы отвлечься от своих мыслей. Однако идея с хроноворотом засела в его голове и не собиралась сдавать позиций. — Статут существует уже двести лет, это разумная мера предосторожности. — Потому что это глупость, вот почему! — Элен вспылила. — Я же сказала, что не хочу об этом говорить, а тем более здесь! Сейчас на нас начнут обращать внимание, потому что я кричу, и точно услышат об этом дурацком Статуте! — Не кипятись, — Натан положил руку на ее плечо, и Элен разом сникла, как будто из воздушного шарика выпустили воздух. Тогда он обратился к Альбусу: — Ей не нравится Статут, он ограничивает ее вольную и свободолюбивую натуру. — Могу понять, — Альбус улыбнулся. — Извини, больше не будем об этом. Так ты говорила, что хочешь играть за сборную страны? Альбусу снились горящие улицы Парижа. Огонь вырывался из окон домов на улице, перескакивал с крыши на крышу. Внутри домов с громким треском рушились опоры, и кирпич начинал крошиться и плавиться. Они сидели в том же кафе, что и сегодня днем, только на месте Элен сидела мертвая Ариана, и на ее лице застыло то же самое выражение недоверчивого удивления, с которым она погибла и с которым ее опустили в гроб. Натан сидел спиной к горящей улице и поэтому не замечал огня, продолжая увлеченно рассказывать про Грецию. Сейчас он говорил о нимфах, которые танцуют при полной луне и дарят маггловским поэтам и художникам вдохновение. А у Альбуса словно отнялся язык: он хотел предупредить Натана, им нужно было аппарировать отсюда как можно скорее, но он не мог. Ариана продолжала смотреть так же изумленно, только ее глаза были стеклянными. А потом из глаз Арианы потекла чернота, затапливая все вокруг, забираясь в рот Натана, вливаясь в его глаза тоже. Альбус наконец-то смог закричать и пробудился. Небо за окном только начинало светлеть, но он был уверен, что больше не сможет заснуть. Поэтому Альбус спустился вниз. Когда Фламель показывал ему дом, он начал с библиотеки и ей же мог закончить: Альбуса больше ничего не интересовало, и он готов был остаться там и просидеть, не выходя, неделю. Вот и сейчас Альбус направился туда, чтобы окончательно избавиться от липкого послевкусия кошмара и выкинуть его из головы. На библиотеку явно были наложены чары незримого расширения, потому что небольшой снаружи дом никак не мог вместить в себя такую огромную комнату. Несколько рядов книжных полок тонули в утреннем рассеянном полумраке и терялись из вида вдали. Альбус зажег свет на конце палочки и огляделся в надежде увидеть хоть намек на библиотечный каталог, но ничего подобного не наблюдалось. Память услужливо подкинуло воспоминание: Фламель упоминал, что знает библиотеку как свои пять пальцев. Впрочем, это не печалило Альбуса: он просто пошел по рядам, читая названия книг на корешках. Он надеялся найти книги, в которых бы более точно описывалось действие хроноворота и опасности его применения, но остановился на другом томике. «Явление современного спиритизма следует отличать от описанных в старинных книгах опытов Некромантии. Схожесть целей может предполагать и родство методов, но на самом деле методы спиритизма и некромантии отличаются в корне. — Не отрывая глаз от строчек, Альбус медленно пошел назад и опустился в мягкое кресло, канделябр рядом с которым тут же зажегся сам собой. Мимоходом Альбус подумал, что библиотека Хогвартса, бесспорно, хороша, но подобных книг там почему-то не было. — Сравнивать их — все равно, что отождествлять алхимию, достойную звания науки, с обычной торговлей только на том основании, что целью того и другого является приобретение богатства». Сердце, бешено бившееся в груди после пробуждения, теперь стучало быстрее — новые знания действовали на Альбуса лучше кофе или лекарств. Натан был прав, когда говорил, что Фламель не любит выбираться из дома. Впрочем, ему это и не требовалось — мир приходил к нему сам. А вот в том, что Альбусу будет здесь скучно, Натан откровенно ошибся. Скучать было некогда. Элен уехала спустя несколько дней, и еще некоторое время они с Фламелем целые дни проводили бок о бок. Альбус читал, писал, читал, варил, колдовал, читал, собирал ингредиенты, писал, снова читал, ставил эксперименты. В лаборатории Фламель преображался, из милого и добродушного старика превращаясь в ни на секунду не замирающий вечный двигатель. Он работал с неторопливой уверенностью и спокойствием, смешивал толченые бобы африканского огненного дерева с кусочками коры и кровью взрывопотама, чтобы создать взрывчатое вещество. Иногда, если соотношение ингредиентов было неверным, усы Фламеля опаляло взрывом из котелка, но спустя пару минут они волшебным образом восстанавливались. Альбус помогал ему, и на руки приходилось каждый вечер наносить мазь для быстрого заживления ожогов. Однако работа продвигалась вперед, и спустя несколько недель постоянных экспериментов взрывчатое вещество было стабилизировано и готово, и пользоваться им, соблюдая простую технику безопасности, мог бы и пятилетний ребенок. — Для чего оно? — спросил Альбус однажды, когда им пришлось отвлечься на перерыв и переместиться из лаборатории. Перенелль свято блюла режим дня, и как бы Фламель ни был увлечен, в обычное время он снимал защитный халат и поднимался в столовую. — Не знаю, — тот пожал плечами, бодро нарезая кусок рыбы на своей тарелке. — Избавляться от преград из камня. Например, сделать ход под горами, чтобы не пришлось их обходить или перелетать гряду сверху. Или для того чтобы открыть дверь, к замку на которой не получается подобрать контрзаклятие. — Или для того чтобы поднять на воздух пару кварталов, — невзначай добавил Альбус. Прошлой ночью ему снова снилась Ариана, которая черным вихрем влетала в каждый магазинчик Косого переулка и смеялась не своим смехом, а Геллерта. — Это уже не мое дело, — Фламель отмахнулся от опасений Альбуса, как от мухи, которая неожиданно пролетела, жужжа, возле уха. — Достаточно и того, что никто не знает о сущности философского камня — это было бы чересчур. Все остальное я готов отдать в руки судьбы. Альбус только хмыкнул, потому что ответить ему было нечего. В конце концов, это не его дело, а ему стоило снять со своих плеч груз ответственности за мир во всем мире, который он по привычке хотел на себя возложить. Он будет просто изобретателем — у Фламеля это получалось отлично, и у Альбуса тоже получится. А затем к ним снова начали прибывать гости. Поначалу Альбус собирался было уехать, чтобы не утомлять радушных хозяев уж слишком затянувшимся визитом, но Фламель и слышать ничего не захотел об этом. — Молодой человек, — начал он воодушевленно, потом глубоко вдохнул и выдохнул, и продолжил уже обычным своим голосом: — Альбус. Мне так редко удается поработать за компанию с тем, кому не приходится объяснять каждое элементарное действие, что я ужасно огорчусь, если ты сейчас решишь меня покинуть. Альбус улыбнулся и покачал головой. Фламель, конечно, заговаривал ему зубы, но если тот настаивал, Альбус не хотел сопротивляться. В конце концов, он все равно пока не знал, чем займется, когда настанет время возвращаться домой. Казалось, Фламель был знаком со всеми магическими семьями Европы. Впрочем, это совсем не удивительно: семей не так много, чтобы за пять веков не собрать их все в свою коллекцию. Альбус не мог избавиться от мысли, что Фламель знаком и с родителями Геллерта, и что однажды они могут встретиться здесь. Но спрашивать напрямую он не хотел. Сначала прославленного алхимика посетила чета очень пожилых волшебников из Швеции, и в белоголовой старушке-одуванчике Альбус с некоторым удивлением узнал Маделейн Оберг, автора лучшего учебника по нумерологии, какой Альбусу только довелось читать. После, спустя еще пару недель, за которые Альбус успел убедиться в том, что хроновороты не обладают достаточной мощностью, чтобы отправить его в прошлое не то что на год, а даже на несколько месяцев назад, их посетил культурный, опрятный и удивительно приятный вампир из Сербии. Он рассказывал, насмешливо поглядывая на немного обескураженного Альбуса, что его община на грани вымирания, а Балканская конфедерация магов уже пять лет не дает ему права пополнить численность. Иногда Альбусу казалось, что Фламель специально приглашает в гости тех, с кем было бы интересно и полезно познакомься его совсем молодому гостю, но потом он отметал эти мысли: вряд ли Фламель думал о нем, когда хотел увидеться со своими старыми друзьями. С вампиром Гудимиром, например, Фламель дружил почти пятьсот лет — огромная редкость, поэтому можно было закрыть глаза на некоторые расхождения в жизненных принципах. — Они говорят, что вампиры не нужны миру, что в соседней Румынии от них не продохнуть, предлагают выслать их вампиров в мою общину, а мне не нужны чужие неотесанные кровососы, — кипятился он и потягивал из бокала бордовую жидкость, которая на этот раз, кажется, была настоящей кровью, и не столь похожим на нее вином. — А мы никому не мешаем, никого не трогаем, сами выращиваем для себя овец, у нас своя магия, никто, кроме нас, не умеет общаться с душами и темными астральными сущностями… — Почему не умеют? — спросил Альбус, которого неприятно царапнула эта монополия на какие-то необычные источники информации. — Потому что, — вампир хмыкнул и посмотрел на него снисходительно. — Люди слишком любят контрасты. Они или не подойдут к черной магии, или провалятся в нее с головой. Во всем нужна мера, — и он отсалютовал Альбусу бокалом с кровью. Альбус улыбнулся и кивнул ему, а в голове поставил галочку: не забыть познакомиться с вампиром поближе. Визиту в Сербию Альбус посвятил Рождественские каникулы, когда в доме Фламеля стало не продохнуть от родственников, дальних и ближних, приехавших навестить главу семейства. Вернулся он спустя неделю. Визит его нисколько не успокоил, потому что Ариана отказалась приходить, до сих пор напуганная их последней ссорой. Вместо нее пришла мама и умоляла его никогда больше не проводить подобных ритуалов и не призывать ее. За это, а еще за то, что вампир Гудимир научил его общаться с темными сущностями и душами погибших самостоятельно, Альбус заплатил своей кровью, проследив, чтобы она была употреблена только в пищу, а и не стала компонентом для любого ритуала, направленного против него самого. Конечно, одной крови было мало, она была всего лишь баловством, прихотью старого вампира, который, как тот сам признался, просто давно не пробовал человеческой крови, да еще и такой юной. Альбус помог им восстановить подземелья фамильного замка и родовой склеп, который завалило при землетрясении двадцать лет назад, и поставить на него защиту, если случится новое землетрясение. Вампиры были сильны, но без человеческой крови их мощи не хватало, чтобы переворачивать скалы, а волшебные палочки им не полагались. В итоге расставание с Гудимиром было теплым. Оно было бы еще краше, если бы Альбус не выяснил случайным образом, натолкнувшись на боггарта в одном из пустых гробов, что теперь тот превращается в мертвую Ариану. Голова бессильно свешивалась набок из-за сломанной шеи, белые закатившиеся глаза смотрели прямо на него, Ариана шла к нему и тянула переломанные в нескольких местах руки. Хорошо, что Альбус успел понять, что Арианы здесь быть не может, что это всего лишь боггарт, хотя он был опасно близок к тому, чтобы позорно сбежать. Альбус прибыл из непривычно теплой зимней Сербии в заснеженную Францию во второй декаде января и был встречен как ни в чем не бывало, словно он просто вышел прогуляться и вернулся в аккурат к ужину. — Хорошо отдохнул? — спросил у него Фламель между делом, когда они готовили лабораторию к предстоящей работе. Нельзя сказать, что изучение хроноворотов стало для Альбуса совершенно бесполезной тратой времени. Может быть, он не сможет воспользоваться прибором, чтобы исправить свое прошлое, зато у него есть все шансы изменить будущее, привнеся в него несколько открытий, связанных со свойствами времени. Например, сейчас они с Фламелем собирались сгустить и замедлить его течение. А для этого нужно было разобрать хроноворот на части и посмотреть, как он устроен изнутри. Альбуса восхищало, с какими уверенностью и спокойствием Фламель ломал бесценный магический прибор, который нельзя было купить ни за какие деньги. Замедлить время им не удалось, но Альбус не слишком опечалился по этому поводу, потому что, замедляя время, они невзначай изобрели новый, ранее никому не известный способ применения крови дракона. Если ее смешать с экстрактом моли обыкновенным и варить несколько дней (у них получилось это совершенно случайно, просто под котелком забыли погасить магический огонек), то можно получить практически универсальное защитное зелье. Причем Альбус подозревал, что если варить зелье на драконьем пламени, то защита будет намного лучше, но добыть его в лабораторных условиях было невозможно. Это казалось элементарным, но раньше почему-то никому не пришло в голову: Альбус специально удостоверился в этом, пролистав за несколько ночей все книги по простым и, на всякий случай, по составным зельям в библиотеке Фламеля. Следующие несколько ночей он посвятил изобретению новых способов применения драконьей крови, которые до этого тоже могли остаться не открытыми. Спать ему не хотелось, потому что во сне к нему каждый раз приходила Ариана. Это не было чьим-либо проклятием или свидетельством того, что душа его сестры затерялась меж двух миров — просто Альбуса снедало чувство вины. Странно, но Геллерта он почти не вспоминал. Оказывается, так просто забыть и оставить в прошлом того, кто еще совсем недавно был навязчивой идеей, без кого Альбус не представлял своей жизни. Бодрящее зелье действовало отлично. Альбус улыбнулся, покачал головой и, поправив на носу очки, перевернул страницу. Кость на переносице срослась, хоть и неправильно, но больше не болела, зато после удара Аберфорта у Альбуса ухудшилось зрение, и теперь он не мог читать и писать, а также отмерять ингредиенты для зелий без очков. Это можно было исправить, если бы Альбус сразу обратился к колдомедикам, но он хотел оставить себе перелом как напоминание о том, что он в ответе за свои действия. А теперь он еще и стал близорук. В конце концов, Фламель не выдержал и объявил, что впереди их ждет пара выходных и что Перенелль подольет Альбусу в его любимый чай снотворное зелье, чтобы тот не добил себя раньше времени. Альбус кивнул, соглашаясь, и молча отправился варить себе зелье сна без сновидений. Он не мог сказать, что после ночи забытья он пришел в себя — кажется, теперь он чувствовал себя еще более разбитым. Сказывалось слишком длительное применение бодрящего зелья. Но Альбус все равно направился в библиотеку по ставшему уже привычным маршруту. За эти несколько месяцев, которые Альбус провел в доме Фламеля, он успел выучить коридоры и комнаты так же хорошо, как в своем доме, и теперь мог спускаться по едва слышно поскрипывающим деревянным ступеням лестницы с закрытыми глазами. Однако в библиотеке уже сидел сам Фламель и читал пергаменты Альбуса, которые тот не успел убрать с рабочего стола. Они поприветствовали друг друга, и Альбус сел с книгой в соседнее кресло, погружаясь в чтение. Рядом с Фламелем он уже давно не чувствовал ни малейшей неловкости, словно они были знакомы много лет. — Альбус, — Фламель окликнул его спустя… полчаса? час? Альбус не мог сказать, потому что старинный справочник лекарственных растений поглотил все его внимание целиком, хотя Альбус думал, что знает его наизусть. Он поднял взгляд от строчек. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Нет, — ответил Альбус, немного подумав, и добавил, чтобы смягчить категоричный отказ: — Это личное. Пройдет. — Все проходит, — кивнул Фламель задумчиво, не глядя на него, и грустно улыбнулся. — Но по себе могу сказать — иногда лучше, чтобы не проходило. Так что тебя гнетет? Он словно не услышал Альбуса, когда тот сказал, что не хочет говорить. И он действительно не хотел, но слова вырвались без его воли. — Я не могу забыть того, что случилось летом. Я был тогда настоящим кретином… — Поэтому ты читал про хроновороты, — это даже не было вопросом, Фламель просто констатировал. Смысла отпираться не было, и Альбус кивнул. Давно он не чувствовал себя так глупо — никому не удавалось поймать его за руку, да и отчитываться перед кем бы то ни было он считал крайне унизительным. Фламель замолчал, словно почувствовал его настрой. Альбус снова попытался читать, но теперь сосредоточиться на буквах и словах не получалось. Он так долго держал все в себе, что даже малейший намек на разговор выбивал из-под ног почву. Впрочем, Фламель тоже больше не смотрел в книгу. — Я бы советовал тебе посетить Индию, а еще лучше — пожить там хотя бы несколько лет, — неожиданно сказал он, — Индийские маги, живущие в высокогорьях Тибета — совершенно удивительные люди. После знакомства с ними на душе становится спокойнее. Альбус посмотрел на него недоверчиво. Он не столько не доверял словам Фламеля, сколько не мог поверить в то, что этот добродушный и вечно улыбчивый человек тоже когда-то нуждался в спокойствии, не имея своего собственного. — Я вижу, ты мне не веришь, — усмехнулся Фламель и подошел к столику, на котором стоял хрустальный графин с рубиново-алым вином и блестящий белыми боками фарфоровый чайник с чаем для Альбуса. Он так и не смог свыкнуться с французской традицией пить вино как можно чаще: казалось, что теряется трезвость рассудка и ясность мысли. Фламель долго смеялся, когда Альбус рассказал ему об этом, и пытался уверить его, что это лишь сила предубеждения и что Альбусу, напротив, было бы полезно немного расслабиться и отпустить свой разум, чтобы мысль, не сдерживаемая условностями, могла унестись настолько далеко, насколько ей под силу. Но Альбус все равно выбирал привычный чай. — Сложно представить, что вам тоже нужно было найти в себе спокойствие, — Альбус озвучил свою мысль. По крайней мере, эта тема не касалась его напрямую. Фламель снова рассмеялся, но он всегда делал это совершенно не обидно, а с каким-то особенным удовольствием, которого Альбус понять не мог, но мог почувствовать его отголоски. — Альбус, сколько тебе лет? Двадцать? — Девятнадцать. — Альбус пожал плечами и сел за стол, удерживая чашку с чаем на весу напротив лица. — Я даже не могу вспомнить, о чем я думал, когда мне было девятнадцать, — Фламель покачал головой. — Мне кажется сейчас, я никогда не был столь молодым, но это, конечно, неправда. Наверное, тогда меня могли волновать только дела сердечные, но это не то волнение, от которого следовало бы избавляться, уж поверь мне. — Дело не в этом, — Альбус покачал головой. — Вернее, не только в этом. Если бы я просто влюбился… Кажется, Фламель задушил в себе очередной приступ смеха. Что ж, Альбус был вполне согласен с ним — все это смешно и глупо. Не стоило даже начинать. — Великие волшебники никогда не влюбляются просто, — Фламель поднял бокал и отсалютовал им Альбусу. — А ты станешь великим, в этом нет сомнений. — Сейчас я даже не знаю, хочу я этого или нет, — Альбус пожал плечами. — Из-за моих великих идей и грандиозных планов погибла моя сестра. Я не думаю, что они того стоили. Альбус сначала произнес это, а потом удивился сам себе: он обещал себе, что никому не расскажет ни о своих идеях и амбициях, ушедших в прошлое, ни, тем более, о смерти Арианы. Фламель посмотрел на него из-под седых кустистых бровей и улыбнулся. — Очень жаль, что это случилось с твоей сестрой. В последний год, я правильно понимаю? — Альбус кивнул. Разговор нужно было срочно переводить в другое русло, иначе он разрыдается прямо здесь. Отличный вышел бы из него гость. — Когда я впервые увидел тебя на конференции в Каире, ты показался мне намного смелее. И я никогда не видел в тебе ничего плохого. Юношеский эгоизм, максимализм, желание блеснуть своим разумом и талантом — возможно. Но ты никогда не был злым или жестоким. Поэтому я бы хотел увидеть, как воплощаются в жизнь твои грандиозные планы. — Жаль вас разочаровывать, — буркнул Альбус и сделал несколько больших глотков остывшего чая. — Сейчас меня интересуют только все возможности использования драконьей крови. — Когда я был молодым, и мне было всего около сорока лет, я сделал уникальное открытие. Я изобрел философский камень. — Фламель говорил, глядя перед собой затуманившимся взглядом, словно вел беседу теперь не с Альбусом, а с самим собой. — Это было невероятно, просто немыслимо. Я до сих пор вспоминаю этот момент, когда мне нужно вызвать Патронуса: я выливаю из котла только что созданную, еще кипящую субстанцию, и она мгновенно застывает, превращаясь в камень. Я касаюсь этим камнем железной ложечки для ингредиентов, начинается реакция, и золото растекается по ручке, поднимается вверх и наконец охватывает весь предмет целиком. Немного похоже на то, как распространяется по руке гангрена, только все происходит намного быстрее. Странное сравнение золота с болезнью, но именно оно было моим прозрением, именно это свойство и легло в основу формулы создания философского камня. Альбус слушал, затаив дыхание. Раньше он несколько раз пытался завести разговор о философском камне, но Фламель отшучивался или переводил разговор в другое русло, и вскоре Альбус понял, что если он хочет сохранить хорошие отношения с этим человеком, лучше не настаивать. И вот Фламель заговорил сам. Может, это было так же неожиданно для него самого, как и откровения Альбуса об Ариане. — Конечно, я скрыл свое творение ото всех, — Фламель продолжал. — Но что тогда творилось в моем сердце… Я всегда был простым алхимиком, таких в мире жило несколько десятков, если не сотен. Кто-то был откровенно слаб в этом искусстве и мог впечатлить разве что неграмотную деревенщину, а кто-то был намного талантливее и изощреннее меня. Я просто работал над философским камнем, даже не ради того чтобы его получить, а скорее ради самого бесконечного исследования. Я сделал невозможное, а когда понял, что сотворил, испугался собственного могущества. Я мог бы даровать бессмертие тиранам или сам стать правителем: я мог не умирать и обладал неограниченным запасом золота. Я мог бы творить великие вещи. Я никогда не желал этого, но тогда в моей голове что-то словно помутилось, и вместо зелий и порошков я начал придумывать сотни способов исправить этот мир. А когда я очнулся, мне стало настолько страшно от того, что кто-то узнает о моем изобретении, что мы с Перенелль инсценировали собственную смерть и, как обычные магглы, уплыли на корабле далеко-далеко, на другой край света. В Индии мы жили в деревушке волшебников высоко в горах — так высоко, что магглы никогда не смогли бы туда забраться… Фламель говорил долго — настолько, что Альбус успел выпить весь свой чай и даже бокал вина. Он рассказывал о поразительных индийских чародеях, которые на вершинах гор вызывают снежные бури и молнии, когда им нужно всего лишь, чтобы темные клубки туч спустили их с высоких гор на себе в долину. Которые повелевали ветрами и меняли погоду, если, спустившись вниз, видели, как люди голодают, не дождавшись урожая. Которые жили настолько долго, что не умирали, пока не чувствовали себя готовыми к смерти. Они были удивительными людьми и совсем не походили на тех волшебников, которых Фламель привык видеть в Средневековой Европе. Они были неправдоподобно сильны и почти не использовали свою силу, чтобы не навредить людям внизу. Альбус слушал, затаив дыхание. Именно об этом он мечтал, когда строил летом честолюбивые планы вместе с Геллертом. — Сложно поверить, что в тех горах живут настолько сильные волшебники, а весь мир ничего о них не знает, — сказал Альбус, когда Фламель замолчал. — Весь волшебный мир давно испорчен кровью тех, в ком нет волшебства, — Фламель пожал плечами. — Это единственное разумное объяснение, которое я смог найти. Живя на заснеженных горных вершинах, они почти лишены возможности полюбить магглов и смешать кровь, потому они и могут творить невероятные для наших волшебников вещи. Такие, что мы скорее поверим во всемогущество природы, нежели магии. Альбус помолчал, обдумывая услышанное. Оно нравилось и не нравилось ему одновременно. Нравилось потому, что он сам думал так раньше, а не нравилось, потому что он успел в этих идеях разочароваться. — Вы слышали что-нибудь о Геллерте Гриндельвальде? — наконец спросил Альбус. Фламель, если и удивился неожиданной смене темы, то вида не подал. — Слышал, что его отчислили с последнего курса Дурмштранга. Знаешь, нужно сотворить что-то из ряда вон выходящее, чтобы быть отчисленным из этой школы. Я бы с удовольствием увиделся с этим молодым человеком, но я не знаком с его семьей, да и вообще Гриндельвальды не очень дружелюбны. Альбус хмыкнул. — Вы знаете, за что он был отчислен? — За интриги и подстрекательство, — Фламель осуждающе покачал головой. — Я интересовался этим, когда все только случилось. Директор Дурмштранга Огинский рассказал мне, но я поклялся не выдавать подробностей никому. Но почему ты о нем спрашиваешь? — Потому что до меня доносились некоторые его идеи, — Альбус говорил осторожно. Он уже пожалел, что спросил — разговор и без того был непростым, а теперь и вовсе сворачивал на опасную и узкую дорожку. Все-таки Альбус зря взялся за вино. — Они перекликаются с тем, что вы говорили до этого о чистоте крови и всемогуществе волшебства. Фламель пожал плечами. Альбус только сейчас понял, что они проговорили несколько часов. За окном уже начали сгущаться сумерки, и за все это время их ни разу не прервали. Даже Перенелль, которая как часы звала их к обеду, каким бы сложным ни был эксперимент, ни разу их не потревожила. Альбус улыбнулся и внезапно остро ощутил пустым желудком пропущенную трапезу. — В его идеях нет ничего плохого, — сказал Фламель. — Идеи всегда прекрасны. Не идеи убивают людей, а другие люди. Но не кажется ли тебе, мой дорогой Альбус, что мы слишком увлеклись беседой? — Слишком, — Альбус улыбнулся с облегчением — кажется, он все сделал правильно и ни в чем не успел выдать себя. — Но я благодарен вам за нее. Действительно, дышать после этого стало легче, а вина, хоть и продолжала давить на плечи, стала чуть легче, позволяя Альбусу распрямить спину. Внизу, в столовой, их уже ждали полные тарелки жаркого и Перенелль, вручную, без помощи магии вяжущая ажурную кружевную салфетку с эльфами и розовыми кустами. — Ну, как ваши дела? — спросила она с несколько наигранной бодростью. — Все прекрасно, — Фламель быстро клюнул ее в щеку и так же наигранно смахнул со лба воображаемые капли пота. — Я же говорила… — она вздохнула и повернулась к Альбусу. — Николя виртуозно вправляет мозги молодежи, которая долго ходит вокруг с выражением вселенской скорби на лице. Только вот делать он этого не любит, приходится его уговаривать. Альбус закатил глаза и против воли улыбнулся. Альбус вернулся домой спустя почти год, в самом конце лета. К счастью для него, в начале марта в дом Фламелей прилетела незнакомая сова, которая принесла письмо для Альбуса. Ему и раньше несколько раз приходили письма. Одно от главного редактора «Трансфигурации сегодня», который интересовался, не желает ли Альбус продолжить писать статьи для их журнала. Одно от Батильды Бэгшот, которая в волнении спрашивала, куда Альбус запропастился. Одно от профессора Блишвика, преподавателя трансфигурации в Хогвартсе, который приглашал Альбуса занять место помощника преподавателя. Последнее приглашение заинтересовало Альбуса, и он с удовольствием принял бы его, если бы в школе не было Аберфорта. Альбус не мог себе представить, как он будет строить из себя профессора под тяжелым и насмешливым взглядом Аберфорта. Поэтому он ответил мистеру Блишвику, что с удовольствием примет его предложение через пару лет, если, конечно, оно еще будет в силе. Письмо, пришедшее ему весной, было написано Натаном, о котором Альбус успел почти забыть. Зато тот его помнил и приглашал в греческое Министерство магии, в Исторический отдел, официально — в качестве руководителя одного из проектов, как выдающегося специалиста по снятию проклятий. Музейные работники, по его словам, успели перепробовать все способы, но древнее магическое захоронение, которому в этом году как раз исполнилось семь тысяч лет, не желало выдавать тех, кто был похоронен в нем. Мало того, тяжелая каменная дверь была зачарована неизвестным, но очень сильным заклинанием. Ее нельзя было открыть, от нее отскакивали все заклинания, а если случайно ее коснуться даже пальцем, то рука тронувшего камень чернела и усыхала. Одного пострадавшего мага до сих пор не могли исцелить. — А может, ее и не нужно трогать? — задумчиво спросил Альбус спустя несколько недель безуспешных попыток. Он прочитал все символы, попробовал расшифровать их, чтобы найти тайную запись. Он поливал камень открывающими тайны зельями. Он пытался трансфигурировать камень в другое вещество. Он даже попытался использовать взрывающийся порошок, которые они с Фламелем изобрели совсем недавно, но все было бесполезно. — Мы должны знать свою историю, — Натан упрямо качнул головой. Когда он гостил у Фламеля, казался Альбусу веселым и даже немного легкомысленным, как и многие французы, но, занятый делом, Натан демонстрировал железную хватку крупа. — Мы должны знать об ошибках прошлого и не допускать их снова. Альбус не мог ему отказать, да и не хотел. Если для Натана самым важным была история, то Альбус работал над очередной сложной задачей, и в этом он тоже не привык терпеть поражения. Обычно экспедиции к захоронению предпринимались ближе к ночи, когда спадала жара. Дни же Альбус проводил в библиотеке, продираясь сквозь странные буквы чужого языка и изучая древние ритуалы. На ум то и дело приходила история Фламеля об индийских магах, живущих в горах и обладающих невероятными, непостижимыми для современных волшебников знаниями. Может быть, и эти древние, скрывшиеся от всего солнечного мира за зачарованной каменной плитой, тоже были настолько сильны, что Альбус и другие сейчас не могли их даже понять? Может быть, они действительно стали таким слабыми, практически беспомощными по сравнению с теми, древними? Альбус был практически уверен, что он не ошибается, и это осознание неприятно царапало его гордость чародея. — Сколько волшебников там похоронено? — спросил Альбус, когда они с Натаном очередной ночью стояли напротив двери. Камень в свете огромной полной луны казался очень светлым, почти белым, и на нем отчетливо проступали искусно вырезанные магией письмена. — Сорок девять, — ответил Натан мимоходом. Конечно, Альбус и сам это помнил. Число было прочитано давно, почти сразу после того, как могилу нашли. — У меня появилась еще одна теория, — начал Альбус, присев на выжженную солнцем сухую траву неподалеку. Натан повернулся к нему с радостным предвкушением на лице — Альбус уже успел выяснить, что тот всегда реагирует подобным образом на хорошие новости, и улыбнулся, похлопал рукой по земле рядом с собой, и Натан тоже присел. — Ты помнишь, что древние маги, которых обычно называют богами, были кровожадными и требовали жертв? — Угу, — Натан промычал согласно, перекатывая в зубах травинку и задумчиво глядя на высыпавшие в темном небе звезды. Говорят, по ним можно предсказать судьбу, но Альбус никогда не увлекался прорицанием. — И ты помнишь, что камень зачарован, и что любой, коснувшийся его, умирает. — Натан снова что-то согласно промычал в ответ. — И мне кажется, что эта дверь открывается только изнутри. После того, как сорок девять волшебников полягут перед ней, она вполне может открыться изнутри. Ее откроют. Те, ради кого отдали жизни. Ты понимаешь? Натан молчал. Альбус повернулся к нему и увидел закушенную губу и стиснутые зубы. — Я понимаю, о чем ты, — наконец сказал Натан сдавленно. — И да, твоя теория звучит чертовски правдоподобно. Поэтому я бы попросил тебя никому больше ее не озвучивать. — Я буду молчать, — кивнул Альбус. Внезапно он почувствовал себя очень слабым, беспомощным и тут же воспротивился этому ощущению. — Я буду думать над этим завтра, и надеюсь, что смогу ее опровергнуть, — продолжил Натан. — Но если не смогу, мы закроем этот проект и сотрем воспоминания о нем всем, кто с нами работал. Это слишком рискованно — выпустить на волю такое. Даже если бы я согласился пожертвовать столькими волшебниками, а я, конечно, не соглашусь. Альбус снова кивнул и поднялся, протянул Натану руку, помогая встать. Альбус подумал внезапно, что Натан с его темными вьющимися волосами и черными, как маслины, глазами все-таки очень красив, и тут же вспомнил, как Натан пару раз пытался тронуть его пальцы или поправить волосы, после чего Альбус деликатно дал ему понять, что дружба с прекрасным и интересным человеком интересует его намного больше. Может быть, тогда Альбус поторопился. Впрочем, теперь это было делом прошлым и неважным. Проект с таинственной каменной дверью действительно быстро свернули, документы то ли уничтожили, то ли сдали в Архив вечного забвения — место, о котором Альбус услышал впервые, туда сдавали на хранение все тайны магии, которые никто не должен был узнать. Архив, как понял Альбус по подслушанным обрывкам разговоров, находился на каком-то ненаносимом острове посреди Тихого океана, под водой, и попасть туда могли лишь несколько человек, возглавлявшие Отделы тайн разных стран. Альбус уже не в первый раз почувствовал, насколько хрупок их маленький уютный мирок волшебников, привыкших к тому, что при помощи палочек и заклинаний можно добиться практически всего, чего хочешь. Как тонкая пленка на поверхности вскипевшего молока, которую так легко снять. Возвращаться после этого к обычной жизни в знакомой с детства Годриковой лощине было очень странно. Вместе с этим вернулись кошмары с Арианой, о которых в Греции он успел почти забыть. Аберфорт провел все лето один, и к тому времени, как Альбус соизволил явиться, успел почти забыть, каково это — говорить с другими людьми. Пару раз старая Батильда заглянула, чтобы узнать, как у Аберфорта дела и не вернулся ли Альбус, и за эти расспросы ее хотелось приложить каким-нибудь заклятием покрепче. Ее Аберфорт тоже считал виноватой, в произошедшем, хоть и косвенно. В конце концов, это ее обожаемый родственничек перевернул здесь все вверх дном. Товарищами Аберфорта этим летом были два козла, которые мирно простояли всю зиму в стойле, а весной, почувствовав тепло и понадеявшись на свежую зелень, вышли наружу. И они оба обрадованно заблеяли, увидев Аберфорта, открывшего чуть покосившуюся за зиму калитку. Это было единственным светлым моментом его возвращения домой. Без Арианы, без мамы, даже без Альбуса здесь было пусто, а уйти Аберфорт все равно никуда не мог. Он даже не думал, что тихая, спокойная, почти незаметная Ариана, которая никогда не любила, чтобы на нее обращали излишнее внимание, создавала для Аберфорта ту самую атмосферу родного дома, в которую хотелось каждый год возвращаться из школы. Денег, оставшихся от сбережений отца, едва хватало, чтобы не умереть с голоду и просидеть все лето на хлебе, а потом купить учебники и все прочее необходимое к последнему году. Аберфорт ненавидел этим летом весь мир, а в особенности Альбуса, которому было плевать на все, который уехал развлекаться и путешествовать, как ему и хотелось еще год назад, и который бросил Аберфорта на все лето без возможности применять магию. Нужно было залатать крышу, которая в дождь протекала на два этажа, и выгнать колонию бандиманов из подвала. Правда, иногда Аберфорт смягчался настолько, что был готов даже написать Альбусу первым — в конце концов, они все еще были семьей, — но этот слабый порыв никогда не длился дольше пары минут, которых, к счастью, не хватало даже на то, чтобы найти остатки пергамента и чернила для пера. Он с нетерпением ждал, когда уже можно будет вернуться в школу, чтобы снова иметь возможность пользоваться волшебной палочкой. Аберфорт считал дни, оставшиеся до конца каникул. Двадцатого августа закончилась жара и полили дожди — дом грозил превратиться в болото, а сделанная вручную заплатка почти не спасала. Спустя два дня Аберфорт уже готов был пойти к Батильде и попросить ее наложить нужное заклинание, но не успел. Проснувшись утром двадцать третьего августа, Аберфорт подумал, что спалось ему на удивление хорошо, но даже не понял сразу, почему. Потом до него дошло, что капели больше не слышно, хотя серые тучи и дождь за окном никуда не делись. Аберфорт спустился по сухим и целым ступенькам на кухню и увидел Альбуса, как ни в чем не бывало сидящего за столом с чашкой чая и пачкой шоколадного печенья. — Доброе утро, — кивнул ему Альбус, не поднимая глаз от газеты, явно свежей, которую принес с собой, потому что Аберфорту за все лето совы не принесли ни одного «Пророка». Аберфорту хотелось его убить. Жаль, что он оставил палочку в комнате. Он ничего не ответил и вышел на улицу, надеясь, что дождь сможет его остудить. Даже кривой, сломанный им самим нос Альбуса нисколько не примирял его с действительностью. Тор, старший козел, подвинулся в своем стойле и дал Аберфорту лечь рядом с ним. Один, более самостоятельный и ужасно упрямый, ушел в другой конец сарая и там нагадил. Аберфорт вернулся домой к вечеру. Он так и не смог заставить себя поговорить с Альбусом. Впрочем, это было полностью взаимно — Альбус тоже скрылся в своей комнате и запер дверь, из-под которой выбивался тонкий желтый лучик магического света. Наверняка опять что-то писал. Аберфорт подошел к двери и прислушался, но в комнате было тихо. Может быть, Альбус заснул с зажженным люмосом, как он часто делал раньше. Подумав об этом, Аберфорт коротко усмехнулся. Он по-прежнему был зол на Альбуса, но теперь хотя бы вспомнил о том, что они братья. Наутро он не нашел Альбуса ни на кухне, ни в доме, ни во дворе. Первым делом Аберфорт подумал, что Альбус вернулся ровно на один день, а теперь снова уехал. Или аппарировал, неважно. А потом Аберфорт направился на кладбище и увидел высокую фигуру брата возле могил мамы и Арианы. Судя по тому, что Альбус промок до нитки, стоял он здесь давно. — Что ты будешь делать дальше? — спросил у него Аберфорт, подойдя. — Уеду снова, — ответил Альбус негромко. — Я поражен, что ты смог прожить в этом доме все лето и не сойти с ума. Иногда — например, сейчас, — Аберфорту казалось, что из них двоих старший он. Аберфорта так и подмывало сказать, что ему жилось здесь нормально, потому что это не он виноват в том, что произошло — он до сих пор не мог называть смерть Арианы прямо, — но это было бы не лучшим продолжением так удачно начатого разговора. Они перекинулись парой реплик и не сцепились, а в их случае одно это уже было большой удачей, поэтому Аберфорт промолчал. — У нас почти не осталось денег, — напомнил ему Аберфорт вместо этого. — Не знаю, на что ты собираешься путешествовать. Альбус помолчал немного. — Ты не читал газеты, да? — наконец спросил он. — Нет. Газеты меня не интересуют. — Ну и не важно, — Альбус тихо усмехнулся. — Я сделал пару открытий, за которые мне заплатили. В следующем году надеюсь сделать еще что-нибудь такое же грандиозное. Теперь усмехнулся Аберфорт. — Надо же, ты научился смеяться над собой. Альбус покачал головой. — Приятно, что тебе нравится хотя бы это. Все. Это был максимум, который Аберфорт мог вынести. Он вспомнил, как ровно год назад они похоронили Ариану, как холодно и надменно держался Альбус тогда, словно это его не касалось. Аберфорту пришлось разбить ему нос, чтобы избавиться от этого равнодушия на лице, но оно никуда не делось, даже когда весь рот и подбородок оказались залиты кровью. Красная кровь текла из носа и крупными каплями падала на белые могильные плиты, которые Альбус тут же очистил заклинанием. Аберфорт отвернулся и пошел обратно, оставив Альбуса и дальше мокнуть под дождем. Последняя неделя лета оказалась хуже всех прошедших. Аберфорт снова уходил гулять вместе с Одином и Тором, как и раньше, как он привык делать много лет, вот только по возвращении домой его ждала не улыбающаяся радостно Ариана, а Альбус. Хотя Альбус, конечно, не ждал. Он, как и прежде, запирался в своей комнате и что-то писал там, принимал сов и отправлял письма и в целом вел себя точно так же, как раньше. Это стало невыносимо дождливым утром тридцатого августа, когда Аберфорт спустился на кухню, чтобы сделать себе яичницу, и нашел раскрытый разворот свежей газеты. Газеты обычно оставлял Альбус, а Аберфорт с мстительной радостью кидал их в разожженный камин. То же самое он собирался сделать и сейчас, только по дурацкой случайности прочитал один из заголовков короткой колонки международных новостей. «Геллерт Гриндельвальд, рискуя собственной жизнью, спас всех волшебников от гибели под обрушившейся кровлей магической картинной галереи в Берлине. Он в одиночку удерживал каменный свод, который готов был развалиться на куски, пока из здания не выбежал последний волшебник. Причиной обрушения старинного здания стали работы по прокладке путей маггловского метрополитена под землей. Молодой герой отказался от награды, заявив, что так на его месте поступил бы каждый и что лучшая награда для него — благополучие оставшихся в живых волшебников и их благодарность». Дальше было еще что-то, но Аберфорт не стал дочитывать, с яростью скомкал газету и бросил ее в огонь. Гриндельвальд был таким же позером, как и Альбус, эти двое не зря сошлись. И Аберфорт не сказал бы им и слова против, если бы они не решили потащить за собой, на поиски приключений на собственные задницы, и бедную Ариану, которая боялась даже громких звуков. Аберфорт, конечно, даже не надеялся на то, что такой выдающийся гений и светоч мысли, как Альбус, выберет себе в жены милую и глупенькую по его меркам однокурсницу и счастливо женится на ней. Нет, Аберфорт никогда не питал таких глупых иллюзий — что-что, а наивным он не был. Поэтому Аберфорт практически не удивился, когда узнал, что Альбуса и Геллерта связывают не только родство душ и великих идей. Сложно было не узнать, потому что Альбус этого и не скрывал, забыв и о том, что мама умерла меньше месяца назад, и вообще обо всем на свете, кроме каких-то детских сказок, старших палочек, воскрешающих камней и одной белокурой немецкой бляди, которая готова была подставлять задницу, только бы добиться от Альбуса содействия. Мерлин, да Аберфорт первым бы пожелал им счастья в совместной жизни и катиться из их дома куда подальше. Но нет, Альбусу нужно было приплести к их делам и Ариану, и вот этого Аберфорт допустить уже не мог. Как будто Альбус не мог подождать пару лет — но ему нужно было получить все и сейчас, а этот Гриндельвальд только и делал, что распалял в Альбусе страсть, похоть и честолюбивые замыслы с каждым днем все сильнее. Все закончилось закономерно, хотя Аберфорт и пытался спустить ситуацию на тормозах. Он говорил с Альбусом заранее, но тот, ослепленный великими идеями, не хотел его слушать и не понимал, почему Аберфорт так противится тому, чтобы они с Гриндельвальдом сделали жизнь всех волшебников в мире лучше. И спасли Ариану от ее болезни, само собой. Говорить с Гриндельвальдом было бесполезно, но Аберфорт все равно попытался, когда других вариантов не осталось. Как он и ожидал, все закончилось дуэлью между ними тремя, в которой одно из заклинаний попало в Ариану. Гриндельвальд сбежал сразу же, как только понял, что сделал, и не зря — Аберфорт бы убил его на месте, не побоявшись Авады, зубами бы вырвал его горло. Тогда Аберфорт понял, что двигало отцом, когда тот, вопреки закону, отомстил магглам за Ариану и попал в Азкабан. Прошлое, которое не тревожило Аберфорта все лето, ожило из-за этой маленькой заметки в газете, и теперь разъедало душу хуже гноя бубонтюбера. Он не знал, кого из них сейчас он ненавидел больше, но имя Гриндельвальда в газете стало последней каплей. Пока в камине догорала бумага, он быстро поднялся к себе, схватил волшебную палочку, посмотрел на уже собранный к школе чемодан и спустился обратно. От утренней газеты остался только серый пепел. Аберфорт посмотрел на него, потом схватил полную горсть летучего пороха и шагнул в камин, произнеся: «Дырявый котел». Он больше не будет, как раньше, слушать Альбуса, который только и твердит о том, что самое важное — закончить школу. Из-за этой трогательной заботы всезнающего Альбуса Аберфорт уже потерял самое важное, что было в его жизни. Альбус, конечно, меньше всего на свете хотел бегать за Аберфортом и уговаривать его не быть идиотом и вернуться в Хогвартс. Конечно, ему пришлось это сделать, потому что иначе все остальное тоже было бы зря. Аберфорта он нашел в самом темном и злачном закутке магического Лондона, в кабаке в самом конце Лютного переулка. Альбус не сомневался — Аберфорт сидит здесь только потому, что ни в одном другом месте ему бы не продали спиртное. Сейчас он был уже невменяемо пьян и спал, наполовину сползя под стол. Альбус поморщился, положил на стол несколько сиклей и, закинув руку Аберфорта себе на плечо, аппарировал домой, стараясь не дышать тошнотворно воняющим выхлопом. Он мог бы применить протрезвляющее зелье, но вместо этого отлевитировал Аберфорта в его комнату, опустил на кровать и оставил отсыпаться, закрыв дверь с обратной стороны. Альбус слишком высоко ценил спокойствие, а серьезно поговорить с Аберфортом можно и завтра. А пока ему нужно написать несколько писем и поговорить по каминной связи с Элфиасом. Альбус очень надеялся, что тот не будет против отправиться в путешествие еще раз, но теперь — уж точно вместе с ним. Впрочем, хотя Альбус и не хотел этого признавать, в чем-то он был даже благодарен Аберфорту. По крайней мере, тот своим идиотским поступком заставил его хоть ненадолго отвлечься от мыслей о Геллерте. Хоть Альбус и не получил утреннюю почту, «Пророк» принесла Батильда, чтобы еще раз похвалиться любимым внуком. А потом, как будто смутившись собственной неуместности, ушла и унесла газету, но Альбус все равно успел прочитать коротенькую заметку. Этого ему оказалось достаточно. И Альбус был уверен, что эта невзрачная заметка стала последней каплей для Аберфорта. А ведь за прошедший год Альбусу почти удалось убедить себя в том, что они с Геллертом больше никогда не столкнутся. Честно говоря, иногда Альбус даже не был уверен, что Геллерт ему не приснился — слишком нереальным казалось прошлое лето. Геллерт возник из ниоткуда, словно чертик из табакерки, перевернул все с ног на голову и сбежал, оставив после себя мертвую Ариану и забрав с собой все клочки пергамента, на которых они наспех записывали приходящие в их головы идеи нового мирового порядка. Так, будто идей и не было. И Альбус в это поверил. А сейчас Геллерт и их идеи снова возникли, но Альбус хотел бы откреститься и от того, и от другого. Ему было не по себе от того, что Геллерт начнет на каждом углу рассказывать, кто на самом деле придумал все эти красивые теории, говорящие о силе и величии волшебников, об их избранности, о возможности повелевать стихиями, смертью и магглами. У него было два выхода: оставить все как есть или связаться с Геллертом. Второй вариант Альбусу совершенно не нравился. Придется или многословно объяснять, почему идеи, которыми он горел год назад, на самом деле не заслуживают внимания, или подарить их Геллерту и полностью от них отказаться, а это попахивало трусостью. Поэтому к утру Альбус пришел к выводу, что лучше всего сейчас наблюдать за ситуацией, пока не предпринимая никаких действий. Решение немного подняло ему настроение, но Аберфорт тут же испортил его снова, отказавшись доучиваться в Хогвартсе последний год. Альбус хотел было возразить. Сказать, что это необдуманно и глупо, что Ариана в таком случае погибла зря, что Аберфорт ничего уже не исправит, но он ни сказал ни слова, видя в голубых, как и у него самого, глазах брата собственное железное упрямство. Такое, которое не перешибить простыми словами и уговорами. Поэтому Альбус пожал плечами и ушел обратно к себе. Спустя пару часов он услышал, как Аберфорт через кухонный камин ушел обратно, в Лютный переулок. Вернулся Аберфорт на следующий день, но только для того, чтобы забрать своих козлов. Альбус даже не хотел спрашивать, что они будут делать в центре Лондона. В принципе, Альбус вообще ничего не хотел от Аберфорта, а особенно — уговаривать его поступить так, как сам Альбус считает правильным. Аберфорт никогда звезд с неба не хватал, чтобы теперь, когда он решил не доучиваться в Хогвартсе, появился повод переживать, что он не построит блестящей карьеры. Без него дом в Годриковой лощине Альбус перестал считать своим. Он отлично помнил, как ходил по комнатам и коридорам маленьким и не мог дотянуться до верхних полок, чтобы снять с них самые интересные книги. Как, сидя в мягком продавленном кресле, обводил пальцами тогда еще таинственные знаки и символы, треугольники и стрелки в старом учебнике по трансфигурации, по которому училась еще мама. Как всплеском стихийной магии поджег крыльцо, под которым спряталась ужалившая его змея — черные подпалины до сих пор сохранились на старом дереве. Следы от всплесков магии Арианы тоже можно было найти везде — мама старалась вернуть все, как было, но она никогда не была сильной волшебницей. Альбус мог бы, но все время забывал об этом, а теперь стали совсем не важными черные кляксы на пожелтевшем от времени и влаги потолке. Он помнил все, но больше не хотел здесь находиться. Оставалось подождать всего пару недель до того, как к нему прибудет Элфиас, а потом они вместе направятся в Ирландию. Каждый день тянулся так долго, что Альбус едва не лез на стену. Он пытался читать или работать, но не мог надолго сосредоточиться — в голову неумолимо прокрадывалось ватное оцепенение. Альбус самому себе казался почти что призраком в пустом, умершем доме. Редким, практически единственным ярким пятном были желтые круглые вафли. Кажется, на них было наложено какое-то хитроумное заклятие, которое не давало им портиться. Несмотря на то, что Альбус всегда был неравнодушен к сладостям, прикасаться к этому подношению не хотелось. Конечно, вряд ли Геллерт сам готовил эти вафли, подмешивая в них особые ингредиенты специально для Альбуса. Нет, Альбус просто ничего не хотел больше брать от этого человека. Предавшего его, позорно сбежавшего, тайком пробравшегося в его спальню и выкравшего их общие планы. Элфиас вошел в дом осторожно, оглядываясь и словно сделавшись еще меньше. Старомодная широкополая шляпа почти скрывала его лицо — видно было только подбородок с неровной от старых оспин кожей. Элфиас всегда старался выглядеть как можно невзрачнее, неосознанно втягивал голову в плечи и озирался по сторонам. В Хогвартсе это легко было объяснить тем, что Элфиас выделялся из толпы однокурсников, причем далеко не в лучшую сторону. Прозвище «Вонючка Дож» намертво приклеилось к нему после первого курса. Хоть оспины и зажили, перестав пузыриться гноем и издавать неприятный запах, его лицо все равно оставалось изрыто затянувшимися новой кожей кратерами. Сейчас, как Альбус подозревал, Элфиас опасался увидеть Аберфорта. В целом, его брат и его лучший друг всегда неплохо ладили друг с другом, но безобразная сцена на кладбище, над могилой Арианы, глубоко шокировала Элфиаса. Теперь он был уверен, что если Аберфорт разбил в отместку нос родному брату, то его и вовсе может пришибить и не заметить. — Его нет, — усмехнулся Альбус и рукой указал путь на кухню. — Сделать тебе чай или сразу в камин? — Как тебе будет удобнее, — привычно отозвался Элфиас, однако голову поднял чуть выше и плечи расправил. — О, вафелька! Можно? — Конечно, хоть все, — Альбус предложил со всем радушием, которого, пожалуй, было даже многовато — не зря Элфиас посмотрел на него с подозрением и начал жевать чуть медленнее. Как бы грустно ни было это признавать, общество Элфиаса было нужно ему сейчас с очень утилитарной и практической целью — не дать себе погрузиться в бездну самобичевания, от которого все равно никакой пользы. В сущности, на месте Элфиаса мог бы оказаться кто угодно, но Альбус никогда не обременял себя поиском друзей. Это было его просчетом, но теперь поздно было что-то менять. Им предстояло долгое путешествие морем до берегов Испании, а затем исследование неизведанной Африки и совсем не похожих на европейскую магию местных заклинаний, обрядов и обычаев. До этого же Альбус своими глазами хотел увидеть знаменитое капище друидов в Ирландии. Честолюбия Альбуса все еще хватало на то, чтобы быть уверенным в том, что он сможет обеспечить их обоих. Альбус окончательно убедился в том, что поездка вместе с Элфиасом была хорошей идеей. Элфиас не то чтобы всегда смотрел на него с восхищением — этого бы Альбус точно не вынес, — но иногда, когда Альбус применял одно из тех заклинаний, которых не было в школьной программе, у него совершенно непроизвольно падала челюсть и рот широко открывался. А иногда, когда Альбус колдовал что-то посложнее или творил беспалочковую магию, Элфиас и вовсе не понимал, что происходит, и только смотрел на Альбуса с подозрением. — Смотри, это не так сложно, — Альбус объяснял Элфиасу, как наколдовать себе зонт, когда они плыли на старинном корабле волшебников из Портсмута в Сантандер. Сидеть в каюте на второй день стало невыносимо, а мелкий дождь, больше похожий на водяную взвесь в воздухе, никак не заканчивался. — Тебе нужно просто взять любую палку, а еще лучше — ветку дерева с листьями на конце, вырастить листья до нужного тебе диаметра и заставить их затвердеть и срастись друг с другом в единое целое. Альбус показывал, конечно, не на ветке, потому что ее на корабле было не найти, а на стащенной из чулана швабре. Зонт из нее получился тоже неплохим, а край вышел кружавчатым, из тех же мягких щетинок, что и бывшая швабра. Альбус полюбовался делом своих рук и вернул все, как было, подталкивая Элфиаса попробовать сделать так же. Получилось с пятой попытки и вполне неплохо. Правда, из зонта Элфиаса местами торчали щетинки, но они никому не мешали. Они гуляли под общим зонтом по темной, набухшей от вечной влаги деревянной палубе и перекидывались ничего не значащими словами. Вспоминали однокурсников, Элфиас время от времени вспоминал детали из своего путешествия в прошлом году. Альбус тоже вспомнил и рассказал про вампиров. Элфиас снова посмотрел на него с уважительным восхищением. С ним было привычно и комфортно, и Альбус был благодарен ему за это. По большей части он смотрел в серую даль, где горизонт незаметно сливался с морем, и размышлял, почему заколдованный корабль не качается на волнах, но сферу, отталкивающую дождь, на него никто не удосужился поставить. Может быть, это стоит сделать ему самому? Краем уха он успел уловить, что египетские маги после смерти запирали себя в несколько саркофагов, каждый с защитным заклинанием, чтобы после смерти пойти по правильному пути, а не вернуться назад, в мир живых, куда их все еще тянуло. Еще один год в путешествиях прошел так же быстро, как предыдущий. Альбус с каждый днем все больше приходил в себя и чувствовал себя все лучше. Он тренировался на Элфиасе в преподавании трансфигурации, и, кажется, из него получится хороший учитель, потому что Элфиас понимал все, что пытался донести до него Альбус, и успешно повторял несложные заклинания. В перерывах Альбус написал три статьи для «Транфигурации сегодня» и получил во время работы над ними огромное удовольствие и удовлетворение, о котором уже почти успел забыть. Он чувствовал себя птицей, которой сломали крылья, но теперь они заживали, и птица снова могла летать. «Намного осторожнее, чем раньше», — оборвал свою мысль Альбус и привычно сжал переносицу. Боль уже давно прошла, и о необходимости не забываться напоминала неровность под большим и указательным пальцами. Он обходил все библиотеки, до которых мог добраться в своем пути, много читал, делал много заметок, понемногу изучал местные языки. В кармане постоянно лежали уменьшенные свитки пергамента и самопишущие перья, которые Альбус то и дело вынимал, чтобы использовать по назначению. В середине зимы, накануне Рождества, он получил еще одну посылку от Геллерта, на этот раз с имбирным пряничным человечком из Праги. Элфиас и его оценил по достоинству. К счастью, Геллерт правильно истолковал отсутствие ответов и больше ничего не присылал. Зато время от времени его имя появлялось в газетах, и через несколько выпусков Альбус почти научился не вздрагивать внутренне, видя его. Тот самый кабак, в котором Аберфорту налили выпивку не глядя в первый раз, приютил его под своей крышей еще на год. Аберфорт увидел некоторую насмешку судьбы в том, что и здесь крыша протекала. Зато здесь можно было не бояться службы магического правопорядка — авроры вообще редко заглядывали в Лютный переулок, а вернее, практически никогда. Плюс жизни в магическом Лондоне был в том, что рядом постоянно творилось волшебство, и заклинания все еще несовершеннолетнего Аберфорта скрывались в этом вечном магическом фоне. Аберфорт, не раздумывая, согласился убирать помещение взамен на лежанку на чердаке. Ему там было даже удобнее, можно было спокойно разбросать сено для козлов по всему полу, и никто не стал к этому придираться. Говоря по правде, Аберфорт никогда не отличался чистоплотностью, уборку не выносил и уж тем более не знал подходящих заклинаний. Приходилось делать все руками, попутно огрызаясь на не самых приятных в общении завсегдатаев, у которых стаканы, видите ли, не сверкали чистотой. Несколько таких стычек привели к паре дуэлей, из которых Аберфорт вышел безусловным победителем, и на него стали смотреть с большим уважением. По крайней мере, больше никто не придирался к его ответу «И так чисто». — Откуда ты такой взялся? — спросил хозяин, мистер Уолш, спустя несколько месяцев. Это был первый раз, когда он вообще обратился к Аберфорту, а до того он просто скользил по нему взглядом, как по пустой стене. Аберфорт пожал плечами и продолжил протирать стакан полой мантии. — Некоторые волшебники, заходящие сюда, мне не нравятся, — сказал мистер Уолш спустя еще несколько минут. — Но у меня не хватает сил, чтобы их выпроводить. А у тебя хватит. — А если не хватит? — спросил Аберфорт. Он не то чтобы сомневался в себе — если он в чем-то был хорош, так это в дуэлях, — но хотел услышать ответ. — Клиника Святого Мунго пока еще принимает к себе всех. А если тебе не захочется стать еще одним овощем на их грядке, найти яд будет несложно даже мне. За твои деньги, конечно. Платить буду, хоть и мало. Аберфорт снова пожал плечами и кивнул. — Не хочу в Мунго, — сказал он. Мама не для того столько лет спасала Ариану от больницы, чтобы Аберфорт по своей воле согласился хотя бы зайти туда на обычный прием. — Тогда по рукам, — и мистер Уолш протянул ему узкую ладонь. Так Аберфорт получил небольшое повышение. Еще пару кнатов приносили копыта и кровь козлов, которые использовались во многих зельях. А однажды кто-то пробрался на чердак и, пока Аберфорт работал внизу, убил козлов и достал из их желудков драгоценный безоар. Аберфорт уничтожил бы того, кто это сделал, но убийца тотчас же аппарировал, и его следов найти не удалось. И снова Аберфорту не удалось спасти тех, кто был ему дорог. Исходя из этого правила, можно было предположить, что Альбус будет жить вечно. Конечно, можно было бы устроить Одину и Тору достойные похороны, но Аберфорт просто сдал туши целиком местному зельевару, который жил в паре домов от трактира. Помощь пришла с неожиданной стороны. Тот самый зельевар подошел к нему однажды вечером, на удивление трезвый, и сказал, что знает, кто убил его козлов. Пару дней назад ему принесли два безоаровых камня, и вряд ли это могло быть совпадением. Он готов был сообщить Аберфорту имя, но взамен требовал услугу: Аберфорт должен был принять один мешочек и, не заглядывая в него, на следующий вечер отдать зельевару. Аберфорт пожал плечами и согласился. Ему повезло, причем дважды. Никто не поймал его за руку, когда он убирал подозрительный мешочек во внутренний карман мантии, быстро пряча, и он узнал имя. А потом и трижды — убийца Одина и Тора уже сам отправился на тот свет, убитый собственными дружками, позавидовавшими нечаянно свалившемуся богатству. Аберфорт искренне пожелал, чтобы и Гриндельвальд рано или поздно сдох точно так же. Еще пара недель прошли тихо — настолько тихо, насколько это возможно в Лютном. У кого-то отсохли руки от чужого проклятия, когда этот кто-то опрокинул кружку с пивом. Аберфорт даже не задумывался, случайно кружка упала или нарочно — он просто выпроводил обоих за дверь, пригрозив, что если они появятся еще раз, отсохнуть могут не только руки. Странно, но на этот раз никто не захотел называть Аберфорта молокососом и проверять на своей шкуре, насколько его угрозы состоятельны. Кажется, его начинали узнавать и опасаться. Двое быстро растворились в вечном полумраке переулка, и Аберфорт успел запомнить только, как безжизненно свисали кисти рук из-под широкой мантии. А потом к нему начали подходить волшебники и волшебницы, один другого страшнее, и предлагали передать что-то, или в нужный момент позвать хозяина на кухню, или не заметить забытый в углу сверток… Аберфорт иногда соглашался, кому-то отказывал, действуя исключительно по велению души. Ему и было плевать на цели этих волшебников, да их порядочность не вызывала сомнений — ее просто не было. Он отказывал из вредности и соглашался тоже наобум. Все это Аберфорт делал по инерции — ему было уже все равно. Встряску ему устроил, как ни странно, хозяин, Уолш, о котором Аберфорт уже успел забыть — он жил наверху, ел на кухне то, что найдет, и делал свою работу. — Мне не нравится то, чем ты занимаешься в моем заведении, — сказал он однажды днем, когда ни один волшебник еще не отирал черную от времени стойку из твердого дерева. Аберфорт в ответ что-то неразборчиво промычал. Его нисколько не заботило, что нравится старому Уолшу, а что нет. Ему больше не нужно было думать ни о чем, его козлов с ним больше не было, и он мог делать все, что захочет. — Я говорю — прекращай это, парень! — рявкнул Уолш, и Аберфорт посмотрел на него с удивлением. Он в первый раз услышал, как тот кричит. Он и не мог предположить, что такое тщедушное древнее тельце способно издавать хоть сколько-нибудь громкие звуки. — А иначе что? — спросил Аберфорт, протирая грязный стакан почти такой же грязной тряпкой. — А иначе будешь искать другое место. Я тихий волшебник, мне не надо много, — сказал он уже спокойнее, оправдывающимся тоном. — И мне не нужно, чтобы ко мне захаживали авроры. Их у меня не было уже с десяток лет, а за последний месяц пришли два раза, и все из-за тебя. Аберфорт отставил стакан и принялся за следующий. Он думал. Конечно, он уже привык и к своему чердаку, и к местной публике, его здесь уже знали. Но ему было до того скучно, что хоть пускай себе Аваду в лоб. — Пойду искать другое место, — он кивнул и пошел наверх собирать в чемодан уцелевшие вещи. Он нашел новое место в тот же день — «Дырявому котлу» тоже нужен был вышибала. Миссис Дайна Доддеридж, толстая волшебница в годах, была последней в своем роду, а ее пра-пра-пра-бабушка, Дейзи Доддеридж, и основала «Дырявый котел». — Наверху для тебя есть комната, будешь жить там, если тебе негде, — сказала она и вдруг наморщила нос. — Только мыться не забывай, и почаще. У меня все-таки приличное заведение. Здесь было чище, посетители по большей части были обычными законопослушными волшебниками. Сюда часто заглядывали работники Министерства Магии, чтобы пропустить пару кружек сливочного пива и поболтать обо всяком после рабочего дня. Кто-то постоянно возникал в камине в углу, прилетев через каминную трубу, кто-то заходил из маггловского Лондона, выпивал зеленый эль или горную воду, а то и вовсе ничего не брал и быстро проходил в Косой переулок. Здесь Аберфорт скучал еще больше, чем раньше, потому что работы в «Дырявом котле» для него практически не было. Иногда мадам Доддеридж отправляла его помочь Тому, своему дальнему родственнику, которому — Аберфорт был уверен — после ее смерти и достанется неприметный, но известный каждому бар под номером один на Косой аллее. Кажется, Том тоже это осознавал и поэтому вел себя как тот еще ублюдок. Он был на пару лет старше Аберфорта и постоянно смотрел на него свысока, то и дело намекая, что только совершенно безмозглые болваны или сквибы не могут окончить Хогвартс. Честно говоря, Аберфорта его треп нисколько не задевал, но однажды Том ляпнул, что Аберфорт не знает, с какой стороны браться за волшебную палочку, и Аберфорт быстро и наглядно ему доказал, что тот ошибся. Он ожидал, что миссис Доддеридж тут же прогонит его, и не сильно переживал по этому поводу, но она ничего так и не сказала. Аберфорт ждал две недели, а потом плюнул и забыл. Том тоже прекратил его донимать — с его лица только к концу второй недели начали сходить огромные красные фурункулы, то и дело брызжущие кипятком. Спустя полгода, к лету, Аберфорт все так же охранял «Дырявый котел»: героически защищал головки сыра под прилавком от любопытных, голодных и чересчур сообразительных питомцев-крыс заходящих волшебников и сторожил сладкий сон толстой Доддеридж, не давая его тревожить летучим мышам, которые пытались угнездиться под самой крышей. Аберфорт невыносимо скучал, но другого дела для себя он не мог и не хотел придумывать. В один прекрасный летний день, когда в темном и пропитанном сыростью баре сидеть окончательно надоело, Аберфорт вышел прогуляться не по Косому переулку, который уже успел изучить до самого последнего сбитого кирпича на цоколе кафе-мороженного Фортескью, а по маггловскому Лондону. «Чаринг-Кросс-Роуд» — прочитал Аберфорт название узкой и маленькой улицы, на которую выходило крыльцо «Дырявого котла», украшенного вывеской. Улочка была темной, грязной и мрачной, ничем больше не выделяясь, но раз уж все равно нечего делать, Аберфорт решил прогуляться чуть дальше. Вернулся он спустя пару часов, дойдя до конца улицы, наткнувшись на толпу магглов и вспомнив, что на нем надета мантия, а столкновение с ничего не подозревающими магглами грозит нарушением ублюдочного Статута, который каждый волшебник, кажется, впитывал вместе с молоком матери. Поэтому пришлось вернуться, да и время близилось к вечеру — скоро в бар начнут заходить работники министерства, и в это время Доддеридж требовала, чтобы Аберфорт находился при ней. Любознательность никогда не была присуща Аберфорту, но безделье толкало его на крайние меры. Теперь он стал выходить в маггловский Лондон каждый день просто ради того, чтобы наблюдать за происходящим. А так как покупать на свои честно заработанные сикли маглловскую одежду он точно не собирался, то приходилось довольствоваться только Чаринг-Кросс-Роуд неподалеку от «Дырявого котла». Аберфорт рассматривал темные провалы окон за пыльными стеклами и висящие на окнах занавески. Иногда кто-нибудь из жителей ближайших домов выглядывал на улицу и сталкивался взглядом с Аберфортом. Взгляды были разными, но в основном недружелюбными. Кто-то смотрел с явным отвращением, кто-то недоумевал, а кто-то быстро отводил взгляд, как от больного драконьей чумой. Аберфорта это нисколько не смущало. Он полагал, что его теперь вообще ничего больше не сможет смутить, потому что ничье мнение его больше не волновало. Аберфорт вскоре понял, что ошибался. На несколько домов левее по Чаринг-Кросс-Роуд он однажды увидел в окне молодую девушку, почти что девочку. Она заметила его, улыбнулась бледными губами и помахала рукой, а затем быстро отошла от окна, словно испугалась. На девушке было простое темное платье с белым воротничком, ничего выдающегося — Аберфорт, насмотревшись на магглов за последнее время, уже научился немного понимать в их моде. У нее были светлые волнистые волосы, собранные на затылке, и большие голубые глаза, из которых не уходило выражение испуга. Она чем-то напомнила Аберфорту его Ариану. Теперь Аберфорт стал выходить из «Дырявого котла» еще чаще. Он подходил к дому девушки и смотрел в окно, как прикованный. Он знал, что выглядит глупо и что она — не Ариана, но все равно приходил. В конце концов, девушка ему улыбнулась. Пару раз Аберфорт видел ее силуэт в окне, но она не подходила близко — казалось, она смотрит на него на расстоянии. О том, чтобы постучаться и зайти внутрь, и речи не шло. Аберфорт еще не настолько сошел с ума, чтобы вламываться в дом к магглам. — Знаете, кто живет в доме номер семнадцать? На маггловской улице, — уточнил Аберфорт, когда Доддеридж посмотрела на него с недоумением. — Откуда мне знать, кто из магглов где живет, — отмахнулась она и шевельнула палочкой, заколдовывая вязальные спицы для нового узора на свитере для Тома. — Вообще никого не знаете? — уточнил Аберфорт на всякий случай, хотя ясно было, что это бесполезно. — Как-то раз заходила девочка, такая страшненькая худая блондинка, глаза навыкате, — начала припоминать Доддеридж. — Я предложила ей выпить сливочного пива, а она не знала, что это такое. Сказала, что живет неподалеку и часто видит мой бар, и как ко мне постоянно ходят странные люди тоже видела. Аберфорт кивнул задумчиво и поблагодарил хозяйку. Он впервые почувствовал себя очень-очень глупым. Альбус на его месте придумал бы, как узнать что-нибудь о девушке в окне, а он только и мог что торчать внизу. В следующий раз, когда Аберфорту показалось, что она наблюдает за ним издали, он наколдовал букет ромашек и положил на мостовую. Он отрабатывал это заклинание неделю, чтобы получилось хоть что-то. «А Альбус делает такое силой мысли, даже не утруждая себя взмахом палочки», — проворчал про себя Аберфорт и ушел, оставив букетик лежать на нагретых солнцем камнях. На следующий день он увидел свой букет в ее окне — ромашки стояли в коричневой глиняной вазе, и от них воздух вокруг словно светлел. Аберфорт улыбнулся и прикрыл глаза. Сердце тяжело и быстро выстукивало в груди. Она вышла и забрала цветы? Или цветы принес кто-то из домашних? Почему Аберфорт ни разу не видел, чтобы она покидала дом? Может быть, она тоже больна? Вопросов было слишком много, и теперь Аберфорт твердо знал, что найдет на них ответы. Он подошел к двери дома и постучал в нее тяжелым медным кольцом. Тихо. Он подождал и постучал еще раз. Может быть, они не открывали никому? Или именно сегодня все покинули дом? Спустя пару минут Аберфорт услышал за тяжелой дверью неясные, смутные звуки, а затем она приоткрылась, и из темноты проема вынырнуло белое, как луна, лицо той самой девушки. Лицо вытянулось от удивления, как только она увидела, кто стоит перед ней, и пухлые розовые губы сложились буквой «о». А в следующий момент девушка посторонилась и приоткрыла дверь чуть шире. — Да заходите же! — прошептала она застывшему, как статуя, Аберфорту, и тот не заставил просить себя дважды. Он не ожидал, что все сложится настолько удачно, и, проходя по темному коридору в освещенную утренним солнцем гостиную, все еще не мог прийти в себя. — Присаживайтесь. Вы вчера создали цветы из воздуха, я видела, — говорила она, но сама не садилась, кружа по комнате и то и дело поправляя подушки на креслах, ставя упавшие книги, смахивая пыль неизвестно откуда появившейся в руках тряпкой. — Вы давно наблюдаете за моими окнами, я знаю, не отпирайтесь. Как вы узнали? Вы ведь волшебник? У вас ведь есть палочка? Аберфорт улыбнулся. Девушка выглядела взволнованной и ужасно милой, а солнечные лучи, свободно льющиеся из высокого окна за ее спиной, превращали ее голову с растрепавшимися пшеничными волосами в еще одно подобие солнца. И еще он подумал, внутренне усмехнувшись, что пристрастие к светловолосым у них с Альбусом, похоже, одинаковое. Сейчас Аберфорт более чем готов был его если не простить, то хотя бы понять. — Для начала — как вас зовут? — спросил Аберфорт, стоя за резной деревянной спинкой кресла. — Я Аберфорт Дамблдор. — Ох, и правда, — девушка наконец-то прекратила свое движение и обернулась к нему. Аберфорт не видел ее лица из-за солнца за ее головой. — Простите. Меня зовут Аманда. Аманда Милн. — Я очень рад, — кивнул Аберфорт и совершенно некстати вспомнил и о своей старой грязной мантии, и о том, что он не стриг волосы уже черт знает сколько времени. И еще подумал о том, что ее имя тоже начинается на «а» — хороший знак. Теперь он готов был поверить в знаки, в предсказания, в судьбу — во что угодно. — Вы живете одна? Где ваши домашние? — Брат с отцом ушли на службу, — ответила она после короткой заминки, а потом покачала головой. — Они убьют меня, если узнают, что вы здесь были. Я очень надеюсь, что они не узнают. — Они не узнают, — подтвердил Аберфорт. Теперь Аберфорт приходил сюда почти каждый день, кроме тех, когда время отдыха отца и брата Аманды выпадали на утро. Оба они служили в лондонской полиции, и это было еще одной причиной, по которой родственники Аманды не нравились Аберфорту. Не самой веской, надо сказать. Аманда была магглорожденным сквибом — явление редкое, а особенно редким оно было потому, что таких никто не отслеживал. Такие никогда не проявляли магических способностей, а значит, министерство не могло выявить их в детстве. Да и зачем? В Хогвартсе, да и во всем волшебном мире, им нечего было делать, раз магических способностей у них не было. Оставлять их в семьях магглов и не раскрывать ничего о магии казалось умникам из министерства наиболее гуманным решением. Только вот Аманде не повезло переехать на Чаринг-Кросс-Роуд и остаться жить по соседству с «Дырявым котлом». Она видела проявления магии все чаще и не понимала, почему старший брат не видит эту забавную плесень с глазами, которая облепила стены домов снизу, или почему отец смотрит на нее с раздраженным недоумением, когда она говорит про бар совсем рядом с их домом, а отец про него ничего ни разу не слышал. Она часто обращала внимание на странных существ, она пыталась заговорить с необычно одетыми людьми, время от времени появляющимися на их улице. Она вела себя странно, как будто у нее не все в порядке с головой, как сказали отец и брат. Аманда видела странное и раньше. Мама, пока еще была жива, однажды даже повела ее на прием к доктору, но доктор сердито сказал после часа обследований, что девочка абсолютно здорова, а над ним просто издевается, когда говорит, что в темном углу его кабинета, в складках портьеры, гнездо злобных бабочек — Аберфорт понял, что бабочками Аманда назвала докси. Поэтому вскоре Аманду перестали выпускать из дома. Мама научила ее читать, а когда Аманде было одиннадцать, умерла от воспаления легких. Когда Аманде исполнилось пятнадцать, им пришлось переехать сюда, на эту небольшую улицу, где цена на квартиру была ниже, чем прежде. После этого за ней стала присматривать соседка в годах, вдова Карлин, к которой отец как раз начал подбивать клинья. Она, конечно, никогда не приходила в их дом, когда отец был на службе, но все время смотрела в окно, потому что ничего больше не делала, и тут же замечала, если Аманда высовывала на улицу нос. В тот день, когда Аманда решилась на вылазку, мадам Карлин вышла с утра из дома и направилась в сторону рынка — она всегда ходила на рынок по четвергам. Оказавшись на свободе, Аманда побежала в «Дырявый котел». Ей было пятнадцать, и она чувствовала себя достаточно взрослой, чтобы узнать, что там творится, самостоятельно. В баре она увидела странных людей, некоторые колдовали, взмахивая деревянными палочками и произнося заклинания. У нее, конечно же, не было денег, поэтому она просто посидела за дальним деревянным столом, почти скрытым в тени, надеясь, что ее не заметят. Если ее и заметили, то прогонять не стали. Она наблюдала долго, но так ничего и не поняла, а когда опомнилась и побежала домой, мадам Карлин уже вернулась и заметила, что Аманда выходила из дома в ее отсутствие. Конечно, в тот же вечер вдова пришла к ним в гости, принесла только что испеченный пирог и рассказала отцу, что Аманда выходила куда-то днем. Отец, конечно же, спросил, где она была. Аманда не стала врать и сказала, что была недалеко, всего в паре домов отсюда, в баре «Дырявый котел». Она давно не заговаривала о странном, и отец успел почти поверить, что она пришла в себя, а теперь ему показалось, что Аманада опять взялась за старое. Тогда ей впервые досталось. На этом месте Аберфорт чуть не взлетел и не побежал искать папашу Аманды, чтобы если не убить его, то хотя бы тяжело проклясть. Настолько тяжело, что проклятие не было бы совместимо с нормальной жизнью, и никто бы не знал, как его снять. Аманда перепугалась и стала его отговаривать, и у нее получилось. В последнее время контроль мадам Карлин стал не таким строгим: она начала глохнуть и слепнуть и все чаще отлучалась от своего пункта наблюдения, чтобы прилечь. «Вряд ли от старости, — добавила Аманда. — Я думаю, это наказание божье». Аберфорт понятия не имел, о каком боге она говорит, но ему понравилась сама идея. Впрочем, это было неудивительно — сейчас ему нравились все идеи Аманды. Он показывал ей, как работает магия. Он левитировал книги и превращал игольницы в ежей, у некоторых, правда, иголки оставались стальными. Аманда колола о них пальцы и смеялась. Аберфорт ужасно жалел теперь, что не мог показать ей чего-то действительно потрясающее, того, на что способны куда более сильные, чем он сам, волшебники. Например, Альбус. Они не виделись и не разговаривали с Альбусом с того времени, как Аберфорт ушел из дома. Прошло уже больше года, и Аберфорт слышал, что Альбус все-таки согласился вернуться в Хогвартс в качестве помощника преподавателя трансфигурации. Аберфорт не хотел писать ему сейчас, когда в школе в самом разгаре учебный семестр, но ближе к лету, когда Альбус будет свободнее… Аберфорт почти не сомневался в том, что Аманда понравится ему. И тогда можно будет сделать ей официальное предложение, в первый и, Аберфорт надеялся, в последний раз увидеться с ее родственниками и вернуться в Годрикову Лощину с ней вместе. Аманда, кажется, ждала этого не меньше, чем он сам, а может быть, даже больше. Она стойко перенесла новость, что она никогда не сможет колдовать, но тем не менее, она только и говорила целями днями о том, как будет здорово больше не прятаться, не скрывать ни себя, ни их чувства и желание пожениться. Аманде этим летом как раз исполнялось семнадцать, и она становилась совершеннолетней. Аберфорт был если не на седьмом небе от счастья, то где-то близко. Несколько раз Аманде даже удавалось улизнуть из-под взгляда вдовы Карлин, и она прибегала к Аберфорту в «Дырявый котел». Она тихо, как мышка, сидела в углу и полными восторга глазами наблюдала за посетителями. Аберфорт был даже немного гордился тем, что причина ее радости — он сам. И отсчитывал оставшиеся до летних каникул дни. В конце мая он не выдержал и пришел в дом Милнов с официальным предложением. Он надел лучшую мантию и даже обстриг волосы. Аманда сомневалась, что его не прогонят с самого порога и не покалечат за опасные бредни, но сам Аберфорт не боялся ничего, пока в кармане мантии лежала надежная и верная волшебная палочка. Первая встреча прошла лучше, чем боялась Аманда, и примерно так, как представлял себе Аберфорт. Двое мужчин сначала пялились на него во все глаза, потом покраснели как помидоры и готовы были взорваться, но Аберфорт опередил их — он взмахнул палочкой, и чашки, стоящие на столе перед обоими, взорвались, обдав черные формы брызгами и белыми фарфоровыми осколками. — Вы не поняли меня, — сказал Аберфорт, переводя взгляд с одного ошарашенного лица на другое. Отец и сын действительно были очень похожи и симпатии не вызывали, а вот Аманда, к счастью, пошла в мать. — Я не спрашиваю вашего разрешения. Я заберу Аманду в мой дом, и мы поженимся. Я волшебник, а она сквиб, и она не принадлежит вашему миру, сколько бы вы ни пытались убедить себя и ее в обратном. Вы должны быть благодарны уже тому, что Аманда не пропала бесследно, сбежав, как она сама собиралась сделать. — Ты собиралась?.. — начал с яростью тот, который был помладше, но Аманда не успела ничего ответить. — Это не важно, — оборвал его Аберфорт. — Он прав, — сказал отец после недолгого молчания и страшной внутренней борьбы с собой. — Это не важно. Но это слишком неожиданная новость. Молодой человек, — обратился он к Аберфорту, — вы не могли бы прийти завтра? Тогда я готов буду обсудить все более детально. Да хотя бы утрясти в голове… — Как вам будет угодно, — здесь Аберфорт спорить не стал. В конце концов, один день ничего не решал. — Но если я узнаю, что вы сделаете Аманде хоть что-то плохое… — Ее никто не тронет, — отец покачал головой. — Иди. Аберфорт ушел и почти не волновался. Они успели обменяться кольцами — дешевыми безделушками из сувенирной лавки в Косом переулке с прозрачными камнями, который, однако, работали безотказно. Если кому-то из владельцев колец грозила опасность, камень окрашивался в алый цвет. Выйдя из их дома, Аберфорт достал из кармана свое кольцо, но оно лишь слегка порозовело, а к вечеру и вовсе вернуло кристальную ясность. Все было хорошо. Он почти готов был спокойно выдохнуть. Он так и сделает, но завтра, когда заберет Аманду с собой. На следующий день Аберфорт действительно подошел к двери дома, ставшей уже такой родной и знакомой. Он набрал в грудь побольше воздуха и постучал. Аманда открыла ему почти сразу, безуспешно пытаясь стереть с губ смущенную и довольную улыбку. Аберфорт прошел за ней по коридору в гостиную. Боковым зрением, проходя, он увидел, как из кухни вышел брат Аманды и двинулся за ними следом. А затем Аберфорт услышал сзади звук выстрела и умер. Альбус узнал о смерти Аберфорта из утреннего номера «Ежедневного пророка» и сначала не поверил своим глазам. Он подумал, что первое апреля было совсем недавно, и возможно кто-то из учеников сыграл с молодым преподавателем злую шутку. Подменить текст в газете — сложная магия, но с ней могли бы справиться некоторые старшекурсники… Но подменить новости во всех газетах, которые с утра получили в Хогвартсе, было не под силу никому. На колдографии, размещенной в газете, не было видно лица — его заслоняла рыдающая девушка, закрывшая лицо руками. Видны были только ноги и вывеска «Дырявого котла». Альбус все еще пытался убедить себя в том, что произошла ошибка, что Аберфортом назвали кого-то другого, а не его брата, но шансов на это было крайне мало. А ведь они так и не успели помириться… Альбус осторожно поднял глаза и огляделся — на него с сочувствием смотрел весь преподавательский стол. — Ты можешь вернуться домой сейчас, не дожидаясь конца года, — отвратительно мягким, участливым голосом сказал директор Диппет. Да, должно быть, так ему сейчас и стоило поступить. Альбус кивнул, поблагодарил директора, встал из-за стола и направился к себе в комнату, не обращая внимания на взгляды школьников. Все происходящее было похоже на сон, но проснуться было нельзя. Альбус с тоской вспоминал обычные, ставшие уже привычными кошмары с Арианой. Реальность была намного страшнее. Тело Аберфорта доставила карета из клиники святого Мунго, символично запряженная парой фестралов. Раньше Альбус про них только слышал и читал, а теперь довелось и увидеть. Белые глаза животного смотрели на него, не моргая, пока Альбус гладил обтянутые кожей ноздри и не хотел переводить взгляд на носилки, где под простыней покоилось тело. И все же он повернулся и подошел. Это совершенно точно был Аберфорт, но видно было, что его лицо тщательно, практически по кусочкам собирали колдомедики. Альбус подавил рвотный позыв и взмахнул палочкой, левитируя носилки в дом. В гостиной уже стоял гроб. Конечно, заказал его не Альбус, а Батильда. Альбусу нужно было только переложить тело. Когда Альбус нес его, руки безвольно болтались в воздухе — точно так же, как у Арианы два года назад. Покончив с этим, Альбус поднялся к себе и сел за стол, положив руки перед собой и сцепив пальцы в замок. Ему нужно было прийти в себя и начать думать, но больше всего хотелось отключиться. Все это было какой-то ужасной нелепостью, которая просто не могла произойти с ним. Не могла, не могла, не могла. Не могла. Но произошла. Альбус вытащил из ящика в столе чернильницу с пером, пергамент и написал: «Здравствуй, Геллерт. Я не знаю, где ты сейчас и хочешь ли ты меня видеть, но мне нужно поговорить с тобой. Я в Годриковой Лощине. Альбус Дамблдор». Альбус дернул уголками рта в кривой усмешке и подозвал старую сову Нонну. — Помнишь Геллерта? — спросил у нее Альбус, и сова глухо ухнула. — Отнеси письмо ему. Правда, сейчас он не в соседнем доме, а намного дальше. Сова закрыла большие желтые глаза, изображая усталость от его глупости. «Конечно, я отнесу письмо, куда угодно», — казалось, говорила она. Альбус и сам не мог понять, почему он написал Геллерту, но от этого на душе стало немного легче. Не Элфиасу же писать, в самом деле. Он даже заставил себя спуститься вниз и зажечь вокруг Аберфорта волшебные свечи, которые должны гореть до самых похорон. Душа, которая до сих пор была рядом с телом, могла не уйти в другой мир, а остаться призраком в этом, для этого и нужно было погасить все свечи в тот же момент, когда гроб опустят в могилу. Этот, а также многие другие ритуалы, о которых Альбус предпочел бы не знать. Он просидел так несколько часов, а когда за окном разлились голубые весенние сумерки, понял, что не сможет находиться здесь ночью. Можно было пойти в «Дырявый котел» — бар был редким в магической Британии местом, где принимали гостей круглосуточно, — но сейчас Альбус меньше всего хотел бы выслушивать слова сочувствия от людей, с которым Аберфорт прожил последний год своей жизни. Поэтому Альбус аппарировал в Хогсмид, в «Три метлы» — студентов там сейчас быть не должно, а встретить кого-нибудь из преподавателей он был бы даже не против. Альбус успел завязать приятельские отношения с профессорами Вектор и Фоули, сойдясь с ними на увлечении волшебными шахматами и теоретической алхимией. К несчастью, в пабе никого не было, только за одним из столиков сидели две пожилые волшебницы, которые жили в поселке все время. Альбус просидел за своим столом до самого закрытия, выпив за это время три стакана огневиски, а затем поднялся в одну из комнат маленькой гостиницы, где и провел ночь, глядя на темный пейзаж за окном. Около трех ночи усталость и огневиски взяли свое, и Альбус уснул. Наутро пришлось все же возвращаться домой, чтобы заняться похоронами. Альбус аппарировал не к самому дому, а чуть дальше, чтобы немного прогуляться. Утренний промозглый туман размывал очертания окрестных домов и садовых деревьев, пробирался под одежду и заставлял мелко дрожать от холода. Альбус мог бы наложить на себя согревающее чары, но не захотел. Возле порога его дома на невысоком деревянном крыльце сидел Геллерт и сонно щурился, как будто спал прямо здесь и только сейчас проснулся. — Здравствуй, Альбус, — сказал Геллерт, не поднимаясь на ноги и глядя на него снизу вверх, когда Альбус подошел к самому крыльцу. — Ты хотел меня видеть. Это не было вопрос — утверждение. — Не ждал тебя так скоро, — Альбус пожал плечами, немного постоял и сел рядом с ним. — Я не прячусь от тебя, а Нонна летает быстро. Аппарация, как ты понимаешь, тоже не занимает много времени. — Ты был в Англии? — Альбус спросил с некоторым удивлением. — Нет, в Австрии, — Геллерт улыбнулся хитро. — Я же говорю: Нонна летает быстро, а аппарация мгновенна. — Ты хочешь сказать, что аппарировал сюда из Австрии? — недоверчиво спросил Альбус. — Ну да, — Геллерт кивнул и распрямил плечи. — Мне нужно свободно перемещаться по Европе, не создавать же каждый раз порталы? Альбус покачал головой и подавил улыбку. — Ты так и остался позером. — А ты думал, что я изменюсь? — Геллерт усмехнулся. — Зачем ты хотел меня видеть? — Аберфорт… — начал Альбус, прервался и не смог сказать с первого раза. — Да, я в курсе, я заходил в дом, когда искал тебя, — Геллерт кивнул. — Не могу сказать, что мне жаль, но тебе я сочувствую. Так зачем ты хотел меня видеть? Альбус улыбнулся, на этот раз свободнее. Геллерт и раньше обожал играть словами, и Альбусу всегда нравилось эта его способность, еще одна разновидность беспалочковой магии, доступная даже магглам — силой слова заставить задуматься и увидеть суть. — Я не знаю, — наконец сказал Альбус. — Это решение не было обдуманным. — Это неплохо, — Геллерт улыбнулся. — По крайней мере, я был очень рад получить от тебя сову. Особенно если учесть, что на мои предыдущие письма ты не отвечал. Кстати, — Геллерт отвлекся, меняя тему. — Не хочешь зайти к Батильде на завтрак? Я был у вас на кухне, и там совершенно пусто, а создавать еду из воздуха я пока еще не научился. Давай, Альбус, от того, что ты уморишь себя голодом, никому не станет легче. — Мне станет, — буркнул Альбус, но все-таки поднялся и пошел следом за Геллертом. В это время солнце поднялось над горизонтом, быстро разгоняя мокрый туман. Ощущения были дурацкими — как будто Альбус пытался откатить назад несколько лет. С виду ничего не изменилось: Батильда деловито хозяйничала на кухне и все время причитала, глядя на Геллерта влюбленными глазами, что тот должен был предупредить, ей же совсем нечем угощать мальчиков, а тут еще такое горе, она совершенно не ждала его. Сам Геллерт заверял ее, что ничего особенного не нужно. Альбус сидел за столом и мрачно наблюдал за этим цирком. На шее Геллерта в солнечном свете блестела серебряная цепочка, и в вырезе небрежно застегнутой рубашки то и дело мелькала подвеска — знак Даров Смерти. Выходит, Геллерт так и не отказался от этой сумасшедшей идеи. А еще Геллерт сиял, словно светился изнутри. Альбус не мог понять, от чего исходит это сияние: от его обаяния или от его магии. И того, и другого в Геллерте было слишком много. — Большое спасибо, я, пожалуй, вернусь к себе, — сказал Альбус и поднялся из-за стола. — Похороны сегодня на закате. На кладбище явились только Батильда и Элфиас, Геллерт демонстративно остался стоять за решеткой старинного ограждения. Альбус сказал несколько слов и, закрывая крышку гроба, вдруг понял, что видит лицо Аберфорта в последний раз. Крышка опустилась быстрее, чем нужно, но Альбусу только истерики сейчас не хватало, а он чувствовал себя опасно близким к ней. Когда Альбус вместе с Батильдой и Элфиасом выходил за ограду, Геллерта там уже не было. Он заявился на утро, злой как черт. — Ты хотя бы немного интересовался, что произошло? — начал он, стоило ему только появиться из воздуха посреди комнаты Альбуса и бросить бумажный пакет на стол перед ним. Судя по аромату ванили, внутри лежала свежая выпечка. Альбус с самого утра заставлял себя работать над новыми боевыми заклинаниями — или заклинаниями для дуэлей, как он пытался оправдаться перед собой. Альбус то и дело сжимал пальцами переносицу, но прежнего эффекта не было, словно Аберфорт, уйдя из этого мира, забрал с собой и все свои предостережения. Аберфорта уже не вернуть, а вот ему нужно было не впадать в отчаяние, и для этого годились любые средства. — Ты не мог бы стучаться? — сказал Альбус раздраженно, поднимая нос от листа пергамента, на котором он производил вычисления и соединял друг с другом морфемы. — Зачем? Боишься, что я застал бы тебя не одетым? — спросил Геллер едко и тут же прервал себя. — Это не важно! Я всю ночь провел в вашем «Дырявом котле» и, знаешь ли, услышал много интересного. Такого, о чем Батильда мне не рассказывала. Геллерт сначала сел на пол перед Альбусом, потом, не выдержав, вскочил на ноги и принялся ходить из стороны в сторону. — Нет, мне было не до того, — нехотя ответил Альбус на самый первый вопрос, сгребая со стола листы и убирая их в верхний ящик — все равно поработать больше не удастся. Геллерт встал как вкопанный, широко раскрыв глаза и уставившись на него с изумлением и неверием. — Ты потрясающий эгоист, Альбус Дамблдор, ты знаешь об этом? Я не любил Аберфорта, и я даже рад, что тот, кто испортил мне если не всю жизнь, то пару лет точно, больше никогда не сможет сделать ничего подобного, но ты! Это все-таки твоя семья! Была, конечно… — Именно поэтому, — Альбус кивнул, выдерживая его взгляд. — Это ты мне твердил, как важны для тебя остатки твоей семьи, а теперь оказывается, что тебе не до того! Оказывается, для тебя важнее не они, не я, не правда и справедливость, а только твои маленькие и надуманные проблемы, которые ты так старательно оберегаешь от всех! — Да что ты понимаешь?.. — у Альбус даже не было желания возмущаться. — Я отлично понимаю все! — Геллерт не дал ему договорить. — Ты думаешь, я не понял, для чего ты меня позвал? Тебе нужно было просто отвлечься, чтобы не волновать свою чувствительную и тонкую душу лишний раз! Именно я помог тебе в прошлый раз, и ты просто решил пойти тем же самым путем! — Силенцио! — Альбус больше не хотел это терпеть и слушать. — Протего! — Геллерт среагировал мгновенно, отклоняя летящее заклинание. — Стоп! — Альбус тряхнул головой, словно только что проснулся, и часто заморгал. — У тебя новая палочка? — Рад, что ты заметил, — ответил Геллерт. — Да. Это та самая бузинная палочка. Единственный из трех Даров, что мне удалось найти. — Где? — Не переводи разговор! — Не указывай мне, что делать! — А иначе что? — Я попрошу тебя уйти. Если не захочешь по-хорошему, мы будем драться. Геллерт выдохнул и усмехнулся с мрачным торжеством. — Ты не победишь меня, пока в моих руках Старшая палочка. — Я и не хочу тебя побеждать. — Отлично! — бросил Геллерт. — Если ты такой слабак, то мне не стоит вообще тратить здесь время. Счастливо оставаться! Он исчез с громким хлопком, а Альбус еще долго смотрел в пустоту, на то самое место, где недавно стоял Геллерт. Для Геллерта все началось с видений. Они возникали не часто, но служили в его жизни путеводной нитью. Он знал, что видениям нельзя доверять, что это лишь один из вариантов будущего, и оно может измениться. Но все же в своих действиях Геллерт предпочитал отталкиваться от них. Катализатором были эмоциональные потрясения. О своем даре прорицания Геллерт узнал рано — в семь лет. Тогда к ним в гости прибыли папин друг и его жена, оба встревоженные до такой степени, что не могли стоять на месте, а руки у обоих ходили ходуном, когда мама разливала им по рюмкам пьяную мандрагору. У них была дочь, Дита, Геллерту она жутко не нравилась, главным образом потому, что все мечтали поженить их лет через десять. Хотя, говоря по правде, они были похожи — у Диты тоже было шило в заднице, как любила говорить мама, и вряд ли кто-то мог сказать, у кого из них это шило длиннее. Из разговора, подслушанного у приоткрытой двери, Геллерт узнал, что на девочку напали двое огромных тупых троллеподобных магллов с собаками, которые издевались над ней и заставляли летать — оказалось, они случайно увидели Диту на метле. Взлететь она, конечно же, не смогла, и тогда ее сбросили с крыши, надеясь, что хотя бы так сработает. Дита переломала себе все кости, и ее оттащили на задний двор, спрятав в соломе — видимо, надеялись, что она умрет. Но она не зря была упрямой и все же выползла на улицу, где ее нашли и доставили домой, а оттуда — прямиком в госпиталь Авиценны. Дальше родители говорили еще что-то, девочке оказали первую помощь, но Геллерт их уже не слышал, потому что сознание помутилось. Он помнил только, как осел на пол, а дальше перед его глазами встало надгробие с именем Диты и дата смерти — три месяца спустя после сегодняшнего дня. К счастью, его никто не заметил, а когда Геллерт очнулся, разговор продолжался в более спокойном тоне — родители Диты рассказывали, что ее жизни ничто теперь не угрожает, что колдомедики сделали все, как нужно, и теперь ей предстояло провести несколько неприятных дней в госпитале, а потом ее можно будет вернуть домой. Геллерт был ужасно рад это слышать. Как бы там ни было, он не желал Дите смерти. Если доктора говорят, что все хорошо, значит, так и есть, а он сам просто накрутил себя. «Она не может умереть, — думал он. — Она уже почти здорова». Но она умерла — в тот же самый день, который Геллерт видел высеченным на надгробии из светлого мрамора. Умерла от драконьей оспы, которой случайно заразилась в госпитале. Конечно, все говорили тогда, что это было случайностью, но Геллерт знал: если бы на нее не напали, Дита не попала бы в госпиталь и осталась бы жива. Геллерт не стал говорить об этом родителям, он все разузнал сам. Папа и так за голову хватался — он говорил, что это ненормально, что даже у стихийной магии есть предел, а Геллерт чуть ли не каждую неделю что-нибудь вытворяет, и когда-нибудь из-за него весь дом влетит на небо по кирпичику. Папа мечтал как можно скорее отправить Геллерта в школу, но до этого счастливого момента оставалось еще пять лет. Геллерт начал рыться в домашней библиотеке в поисках информации. Видения, прорицания, оракулы древности — все это он прочитал залпом, как только нашел. А поcле в ход пошли и другие книги. И везде были они — магглы. Они постоянно упоминались так или иначе, и волшебникам постоянно приходилось лишать себя чего-то из-за них. Прятаться. Скрывать свои улицы и дома. Не носить свою обычную одежду. Ограничивать себя во всем. А Геллерт больше всего не любил, когда что-то его ограничивало. Спустя полгода Геллерт понял, что их домашняя библиотека невыносимо маленькая, и тогда он тоже принялся мечтать о Дурмштранге — не меньше, чем папа. В школе у него было всего лишь одно видение, и оно касалось студента на курс младше, которого Геллерт видел постоянно и с которым они были частыми противниками в дуэльном клубе. С ним не произошло ничего страшного, он всего лишь лез на главную башню замка. Геллерт очнулся посреди главного зала и попытался понять смысл видения, но в голову ничего не приходило, потому что в тот момент его голова была забита темной магией, защитой от темной магии, зельями, превращениями и теорией магии, по которым ему всего через два дня предстояло сдать аттестационные экзамены. Он задвинул видение подальше, но не забыл. По крайней мере, стал присматриваться к этому Владу пристальнее. Естественно, его внимание не осталось незамеченным, а Геллерт, желая разгадать загадку, то и дело цеплял его по мелочам. Их дуэли стали чаще, но Влад никогда не выходил из них победителем. К его чести нужно сказать, что Геллерта никто не мог не только победить, но даже задеть. Влада это доводило до ярости, и однажды он с дружками напал из-за угла на Геллерта, надеясь отыграться хотя бы так. Ничего, конечно, не получилось, но Геллерт едва не остался с располосованной в клочья грудью. Это было уже слишком, он не мог оставить эту выходку без внимания. Однажды ночью Геллерт подстерег Влада, возвращавшегося из совятни, и наложил Империо. За Империо, конечно, его бы не погладили по головке, но никто ведь не узнает? И ему не пришло в голову ничего интереснее, чем приказать Владу подняться на главную башню и нарисовать собственной кровью большой знак Даров смерти из красивой английской сказочки, которую прочитал накануне перед сном. Конечно, его могли бы найти, просто проверив палочки, и именно потому этой ночью Геллерт был очень занят учебой, забив палочку по крайней мере парой сотен заклинаний после Империо. Удовлетворившись этим, он направился в свою спальню. Тогда он услышал короткий крик и тихий удар — этот идиот сорвался со стены и упал с полусотни метров на промерзшую землю. Конечно, Влад выжил, и на этот раз обошлось без драконьей оспы, как мрачно пошутил про себя Геллерт. Но это был единственный плюс ситуации, потому что за Влада взялись всерьез. Дары смерти на камнях главной башни сошли бы ему с рук легко, это была обычная выходка в духе старшекурсников Дурмштранга. Но Влад мог умереть на месте, и тогда ни один колдомедик не смог бы вернуть его в мир живых. «Вы вольны развлекаться как угодно, пока это не вредит жизни и здоровью товарищей», — на этом негласном правиле держалась вся школа, и Геллерт его нарушил. Геллерт не сомневался в том, что его исключат, но все равно был поражен, когда в кабинете директора ему при родителях зачитали приказ о его отчислении. Напоследок Геллерт напакостничал просто так, потому что ему больше нечего было терять — сделал знак Даров смерти, который в суматохе не успели удалить со стены, нестираемым. Это нисколько не подняло настроение, но и не оставить своего знака в Дурмштранге Геллерт не мог из принципа. Он думал, что ему не нужна эта школа. Что он и так знал и умел больше, чем все их старые и замшелые преподаватели, и уж тем более — чем студенты. Что ему было нечего там делать больше. Что это его шанс, и теперь ему не придется ждать год, чтобы начать изменять мир к лучшему. Но было по-детски обидно. Его, будто нагадившего книззла, выставили за дверь, и Геллерт был уверен — вскоре об этом узнает весь волшебный мир. Исключение из школы практиковалось только в крайних случаях. Родители, конечно, не улучшали его настроения, постоянно стоя над душой и вопрошая трагичными голосами, как Геллерт мог и за что им это. Он надеялся, что мама вскоре успокоится, но она только сильнее заводилась и постоянно демонстративно промокала влажные глаза платком. Он пытался заняться чем-то, но выходило из рук вон плохо. Тогда он вспомнил про идиотский знак Даров смерти, оставшийся на стенах Дурмштранга навсегда. Делать было нечего, кроме как присвоить этот знак себе, сделать своим символом, меткой и путеводной звездой. Впрочем, ничего плохого в этом знаке не было. Наоборот, сказка о том, как победить Смерть, Геллерту понравилась — он с детства любил истории про самых искусных чародеев, которым оказывалось под силу подчинить природу. Тогда он все еще был уверен, что это всего лишь выдумка, просто сказка, одна из многих. Когда отец устроил ему очередной скандал, вопрошая, как мог Геллерт поступить так не только с собой, но и с их семьей, их фамилией, Геллерт не удержался и применил против него палочку. Он всего лишь хотел заставить отца заткнуться и наконец оставить его в покое, он не сделал ничего плохого, просто откинул отца подальше порывом ветра и захлопнул за собой дверь, запечатав замок самым надежным из запирающий заклинаний, которое придумал сам. После этого в доме воцарилась тишина, а ночью было еще одно видение. Геллерт видел какой-то смутно знакомый дом, утопающую в солнце комнату, знак Даров смерти, нарисованный на пергаменте чужой рукой, и ощущение небывалого подъема, счастья, радостного возбуждения. Геллерт вынырнул из пронизанного солнцем видения, ловя ртом воздух. Ему больше всего на свете необходимо было вспомнить, где именно он видел этот дом. Видение походило на рай, и ему нужно было попасть туда как можно скорее. Он думал несколько дней, прежде чем понял. Не сам — помогло письмо, найденное на кухне, от английской тетушки Батильды. Геллерт гостил у нее пару раз, когда был совсем маленьким — настолько, что родители не хотели оставлять его дома одного и, уходя по делам, отправляли по очереди к всевозможной дальней родне. Геллерт улыбнулся — он видел Батильду Бэгшот лет пятнадцать назад. Интересно, как эта почтенная дама отнесется к тому, что утром в ее камине появится племянник, которого она не видела больше десятка лет? Это нужно было проверить прямо сейчас! Геллерт не любил откладывать осуществление своих планов в долгий ящик и тут же связался с каминным управлением, заказывая межгосударственное перемещение. Пришлось подождать, но это препятствие Геллерт не мог обойти. Пока что не мог. Батильда, хоть и узнала не сразу, обрадовалась ему и, конечно, совсем не возражала, если дорогой Геллерт немного погостит у нее. Она сразу же сказала, что директор Дурмштранга старый дурак, она знает его лично и твердо в этом убеждена. Геллерт против воли улыбнулся, из хмурого швейцарского утра переместившись в солнечную яркую Годрикову лощину, и принялся намазывать яблочным джемом воздушные пышки, которые возникали на горячей сковороде сами собой, пока Батильда готовила травяной чай с малиной. Геллерт грелся в утренних лучах, сидя на подоконнике, который только что расширил для себя заклинанием, и думал, что быть волшебником — потрясающе. Он слишком долго просидел взаперти, скучая, хандря и ничего не делая, и теперь с радостью оставил свое плохое настроение позади, дома. А потом Батильда заявила, что Геллерт просто обязан познакомиться кое с кем, и спустя полчаса на пороге кухни возник какой-то хмырь. Типичный британский волшебник, как представлял его себе Геллерт. Мантия до пола, бледное худое лицо, совсем еще жидкая рыжая борода на остром подбородке. Каштановые волосы, заплетенные в косу, до самого пояса. И все же в нем что-то было. К вечеру Геллерт понял, что именно. Альбус был терпелив и безупречно вежлив, но Геллерт все же смог довести его до белого каления, высмеивая образование в Хогвартсе, и раскрутить на дуэль. Нет, Геллерт по-прежнему не получил ни единой царапины, но он не смог достать и Альбуса и только вымотался до темных кругов перед глазами. После дуэли Геллерт извинился за все, за что мог и не мог — ему нужно было подобраться к этому английскому волшебнику близко, как можно ближе, и присвоить эту силу себе. Они лежали на теплой, нагретой за день земле, в лучах закатного солнца, а Геллерт вдохновенно рассказывал Альбусу о том, что тот гениален, да Геллерт и сам не плох, а объединившись, они смогут изменить мир. Альбус в основном молчал и только иногда поправлял Геллерта, когда того слишком заносило. Все это приводило Геллерта в неописуемый восторг — тот самый, который он ощущал и в видении. Действительно, Альбус был если не гением, то кем-то, очень к этому близким. А Дары смерти могли оказаться не просто детской сказочкой, а реальностью, потому что младший из братьев, перехитривших Смерть, как раз жил в Годриковой лощине много веков назад, и на кладбище можно было найти его семейный склеп. Чем же им заняться? Естественно, чем-то потрясающим! Например, свергнуть чертов Статут, который защищал только магглов. Из-за него умерла Дита. Из-за него пострадала Ариана, сестра Альбуса. Из-за него разрушилась семья Альбуса — Геллерт полагал, что у его нового друга еще больше причин пожелать избавиться от Статута, чем у него самого. Чем еще? Например, любовью! Им с Альбусом было так хорошо вместе делать все, что и это выходило восхитительно. В Дурмштранге он пробовал пару раз, но так и не понял, зачем это нужно, зато этим летом восполнил и этот пробел. Все было просто идеально, и Геллерту стоило бы понять, что это не продлится долго, но он был наивным восторженным дураком. Еще и влюбленным, но это он понял уже потом, когда случилось то, чего нельзя исправить, потому что Воскрешающий камень они так и не нашли. Последнее его видение случилось спустя полгода после смерти Арианы. В нем Геллерт видел, определенно, себя, но, Мерлин, каким же уродливым он был! И это показалось ему еще не самым страшным. Хуже было то, что Альбус победил его на дуэли, забрал его Бузинную палочку и заточил в крепость, которую Геллерт построил сам для своих врагов. По иронии судьбы, Геллерт строил ее на совесть, и она оказалась единственной тюрьмой в мире, стены которой могли удержать его самого. Тогда он понял, что должен сделать что угодно, лишь бы это видение не стало реальностью. И в первую очередь ему нужно было примириться с Альбусом. После того как Геллерт аппарировал, Альбус еще некоторое время сидел за столом, но продолжать разработку заклинаний больше не мог — его трясло. Он перевел взгляд с пергаментов на пакет — есть тем более не хотелось. От одной мысли о теплых и сладких булочках к горлу подступала тошнота, а это было очень, очень плохим признаком. Нужно успокоиться. Собраться. Взять себя в руки. И все-таки добраться до «Дырявого котла». Альбус спустился вниз и посмотрел в старинное круглое зеркало, висящее в коридоре. — Отвратительно выглядишь, — дружелюбным мужским голосом ответило ему зеркало. Обычно волшебные зеркала говорили женскими голосами, но у них был редкий экземпляр, который подарили родителям в день свадьбы давным-давно. — Спасибо за откровенность, — ответил ему Альбус и попытался улыбнуться, расчесывая и собирая волосы. Все-таки нужно узнать все самостоятельно, а не слушать то, что на блюдечке преподнесет Геллерт. Геллерту Альбус больше не доверял — ни единому его слову. Но тот был прав, обвиняя Альбуса и в эгоизме, и в том, что он решил просто пойти по известной тропинке и отвлечься на того, кто уже спас его однажды. Это было не очень красиво со стороны Альбуса, но пока у него были другие дела, более важные, чем приносить пустые, ничего не значащие извинения. В «Дырявом котле», как обычно, за стойкой высоким холмом возвышалась миссис Доддеридж, которая мельком подняла глаза, чтобы посмотреть, кто прибыл, и, увидев, взгляд не опустила. Альбус кивнул ей издали и быстро подошел. — Доброе утро, — поздоровался с ней Альбус сдержанно и сел напротив. — Да уже почти день, — проворчала она. — Что-нибудь выпьешь или ты по делу? — Не откажусь от вашей фирменной медовухи, — Альбус улыбнулся теплее. — Но и поговорить я тоже хочу. Миссис Доддеридж отвернулась, разыскивая на полках нужную бутыль, а когда она вернулась к Альбусу с полным стаканом золотистой пузырящейся жидкости, в ее глазах стояли слезы. Альбус тоскливо подумал, что вот сейчас начнется и что он сам почему-то не и вполовину не скорбел так, как некоторые окружающие, которые для Аберфорта были совершенно чужими людьми. — Аберфорт был чудесным юношей, — всхлипнула она и быстро вытерла слезы рукавом мантии. — Добрый, отзывчивый, всегда помогал мне и Тому… — Миссис Доддеридж, — Альбус прервал ее излияния. — Я знаю, каким был Аберфорт, и мне тоже очень его не хватает, — на этом моменте горло перехватило — оказывается, действительно не хватало, но Альбус быстро справился. — Но все же я хотел бы узнать, что произошло. Так сказать, из первых рук. — А мои руки совсем не первые, — она еще раз всхлипнула, но уже спокойнее. — Вон, видишь в углу сидит девушка. Поговори с ней. Девушка со светлым чуть вьющимися волосами выделялась хотя бы тем, что одета была не в мантию, а в темно-коричневое платье с корсетом, Альбус видел множество подобных на женщинах-магглах. Она смотрела прямо перед собой и казалась очень бледной. А еще она была чем-то неуловимо похожа на Ариану — какой та могла бы стать, если бы была жива. — Кто это? Миссии Доддеридж вздохнула и закатила глаза к потемневшему от времени потолку, увешанному связками трав и головок чеснока. — Ее зовут Аманда, и она была невестой Аберфорта. А теперь ей, видите ли, некуда пойти. Пришла и сидит. Конечно, я не выгнала бедняжку, но и у меня не благотворительная организация. — Невеста? — переспросил Альбус, прервав готовую начаться тираду. Оказывается, он так много не знал об Аберфорте… — Ну да, — миссис Доддеридж пожала плечами. — Пожалуйста, сделайте нам две самые большие чашки чая, какие у вас только найдутся, — сказал Альбус, выкладывая на стойку, не глядя, несколько монет из кармана. Когда он подошел к столу, занятому девушкой, та долго не обращала на него внимания. — Простите, — Альбус все же заговорил первым, и девушка очнулась, подняв на него большие голубые глаза. — Вы Аманда? Могу я присесть? — Да, конечно, — она замедленно кивнула. — Да, я Аманда. Аманда Милн. Откуда вы меня знаете? — Меня зовут Альбус Дамблдор. Может быть, вы слышали обо мне, хотя я не уверен, что Аберфорт стал бы обо мне распространяться. Но Аманда закивала головой и даже улыбнулась пухлыми губами, у которых словно не было границы — бледно-розовый цвет перетекал через край и сливался с чистой молочно-белой кожей. — Аберфорт очень много рассказывал о вас. Он говорил, вы великий волшебник, — она неловко улыбнулась. — Извините, если я скажу что-то не так, я совсем ничего в этом не понимаю. Том принес им чай — весьма вовремя, потому что Альбусу нужно было прийти в себя и уложить в голове то, что Аберфорт, хоть и за глаза, отзывался о нем хорошо. Две чашки были воистину огромными и занимали почти половину стола. Альбус переплел пальцы на горячих боках и вдохнул густой травяной запах. — Ничего страшного. Пейте, это лучший чай, который я когда-либо пробовал. Он успокаивает и поднимает настроение. Секретный рецепт миссис Доддеридж, я много раз пытался его выведать, но эта ведьма не хочет раскрывать своих тайн. Аманда слабо улыбнулась, опустила глаза, глядя в свою чашку. — Спасибо, вы очень добры. Кажется, это как раз то, что мне сейчас нужно. — Не вам одной, — кивнул Альбус и сделал первый глоток. — Пожалуйста, расскажите мне о том, что произошло. Аманда закрыла глаза и глубоко, неровно вздохнула. — Да, конечно, — ответила она спустя минуту. — Я понимаю, вы должны знать. Это я во всем виновата… Можно сказать, что Геллерт не терял времени даром. Раньше он не успел по достоинству оценить библиотеку своей английской тетушки, а теперь взахлеб читал историческую литературу и все учебники по истории магии, какие только нашел. Все плюсы практических занятий могли легко обратиться в пыль, если не положить их на прочную основу теоретических изысканий. Конечно, у Альбуса это получалось лучше — да что говорить, Альбус был просто создан для этого! Альбус был создан для него… Но Геллерт, хоть и очень надеялся перетянуть его на свою сторону, понимал, что у него может снова не получиться. На этой мысли было очень легко зациклиться, и она доводила до отчаяния, поэтому Геллерт заставлял себя читать без перерыва. «После принятия в 1689 году Статута о секретности волшебники перешли на скрытный образ жизни. Внутри существующих поселений естественным путем возникали маленькие магические сообщества. В небольших деревушках зачастую селились по нескольку волшебных семей, поддерживая и защищая друг друга», — учебник по истории магии рассказывал о случившемся спокойным тоном, таким же, каким говорил о войнах и восстаниях, в которых страдали и гибли волшебники. Геллерт даже подумать не мог, что ему настолько не хватало Альбуса. Понял, только когда увидел его перед собой и заставил себя не упасть перед ним на колени сразу, вымаливая прощение. Это все равно бы не помогло, если он хоть немного знал Альбуса, а он, кажется, знал. Еще один исследовательский труд, который уже много веков считался признанной классикой, был написан Варнавой Беспокойным, и до него Геллерт как раз не мог добраться вот уже несколько лет из-за его редкости. В нем Варнава рассказывал историю Иисуса, которому поклонялись магглы и который, по сути, стал управлять всеми магглами, причем его влияние теперь распространялось не только на Европу, но и на Новый свет. Иисусу не требовалось быть сильным магом, хотя силы у него хватало, об этом можно было судить хотя бы по тому, что он творил магию без помощи палочки и каких-либо других артефактов, ему хватало только мысли. Главный его талант заключался в умении убеждать. Он создал потрясающую теорию, у которой до сих пор имелись миллионы яростных поклонников — даже теперь, когда прошло полторы тысячи лет с его смерти. Да, Иисус был талантливым артистом, показательно страдая на кресте и показательно воскреснув в сиянии. И к тому же он учил, что у магглов не должно было быть иных богов, кроме него. Вот этого Геллерт совершенно не мог понять. Идея подчинить магглов служению себе была превосходной, и он разделял ее полностью, но монополизировать свою божественность — очень эгоистичный поступок по отношению к магическому сообществу. Геллерт был настолько возмущен такой беспринципной наглостью одного из своих предшественников, что даже смог ненадолго забыть об Альбусе и о том, как наорал на него сегодня утром, потому что из двух вариантов — устроить скандал и силой заставить Альбуса заняться с ним любовью — Геллерт разумно выбрал первый. «Благополучие и безопасность для каждого волшебника», — написал он быстро на разложенном перед ним листе пергамента и подчеркнул, чтобы не забыть. Но у Иисуса хотя бы была своя стройная теория, а у Геллерта пока что ничего не сходилось. Он не мог совместить даже для себя желание освободиться от гнета Статута и свой знак Даров смерти. Зато он отлично понимал, что Иисус делал до тридцати лет — шлифовал и оттачивал свое учение. Только вот у Геллерта не было еще десятка лет в запасе. И Альбус нужен был ему еще и по этой причине. За чтением Геллерт не заметил, что солнечный день за окном постепенно превратился в голубые сумерки. Голова гудела, он по-прежнему понятия не имел, как еще ему подступиться к Альбусу, желудок протестующе урчал и требовал пищи. Геллерт вспомнил, что за весь день он успел только наскоро перекусить в «Дырявом котле» с утра, и, потянувшись, направился на кухню. Тетя Батильда подняла глаза, стоило Геллерту появиться в поле ее зрения, и спицы, вяжущие теплое шерстяное пончо, замерли на долю секунды, а потом ловко подхватили готовые скатиться петли. — Решил, наконец, поужинать, — проворчала Батильда, но ее тон не был сердитым. — Извините, что не спустился к обеду. Я зачитался, — Геллерт состроил виноватую физиономию и сел на стул, наблюдая, как к нему подлетают тарелки и столовые приборы. — Да, я так и подумала, — Батильда кивнула. — И мне очень приятно знать, что молодые люди до сих пор находят интерес в книгах… — Тетушка, вы несправедливы, — мягко укорил ее Геллерт и только после этого накинулся на еду. — Где же еще молодым людям черпать необходимые им знания? — В нынешнем поколении нет той основательность, вдумчивости… — начала было Батильда, но вскоре прервала себя. — Конечно, Геллерт, я говорю совсем не о тебе, но ты исключение, а исключения в этом случае только подтверждают правила. Ты и Альбус… Геллерт чуть было не поперхнулся. — Почему у вас все разговоры сводятся к одному? — спросил он, когда смог говорить. — Я появился у вас два дня назад, а вы только и твердите мне об Альбусе. Я помню о нем очень хорошо, спасибо. Батильда пожала плечами и отвернулась — она всегда так делала, когда считала, что Геллерт прерывает ее слишком неуважительно. Впрочем, она никогда не обижалась долго, и уже через пару минут можно было переключиться на что-нибудь другое. Например, спросить, над чем Батильда трудится сейчас. А пока можно спокойно и в тишине покончить с ужином. Геллерт воткнул вилку в кусок мяса и понял, что аппетит безнадежно пропал. Несмотря на это, он заставил себя доесть — не обижать же добрую тетушку. — Я прошу прощения, мне нужно было поинтересоваться сразу… — снова заговорил он, палочкой отправив пустые тарелки в мойку после того, как на них ничего не осталось. — Над чем вы работаете сейчас? Я бы с огромным удовольствием почитал ваши рукописи. — Работаю, да, — недовольно отозвалась Батильда. — Министерство образования требует новый учебник по истории магии для первокурсников, а я понятия не имею, как можно вложить знания по истории в головы одиннадцатилеток, там же только ветер! Геллерт усмехнулся — тетушка была в своем репертуаре. Зато… Он внезапно подумал, что это отличный шанс — заботливо вложить в пустые еще головы одиннадцатилеток именно те мысли, которые соответствуют его, Геллерта, идеалам. А спустя всего семь-восемь лет он сможет увидеть результаты. Всходы тех семян, которые он сможет уронить в почву сейчас. Конечно, приживутся не все, но хотя бы несколько волшебников, несомненно, умных и разделяющих его интересы — это уже победа. — Если вы хотите, я мог бы помочь с учебником, — улыбнулся ей Геллерт, и Батильда просияла от радости. — Спасибо тебе! Честно говоря, я совсем застопорилась, ум уже не тот, что прежде… Альбус вернулся только к ночи. Весь день он провел в «Дырявом котле», на Чаринг-Кросс-Роуд и в Министерстве Магии, в отделе аврората. Теперь он отлично понимал, что именно так возмутило Геллерта. Аманда, конечно же, отправилась с ним. После того, как Альбус поговорил с ее родственниками на повышенных тонах, вернуться она бы точно не смогла, а ее родственникам повезло остаться целыми и невредимыми. Альбус оставил девушку в доме, напоив легким снотворным зельем и уложив спать в гостиной, а сам направился к дому Батильды. И только занеся руку над дверью, чтобы постучаться, Альбус понял, что пожилая дама наверняка уже давно спит. Будить ее ради своей прихоти было бы невежливо. Он усмехнулся, сосредоточился и аппарировал в комнату Геллерта. Геллерта в комнате не оказалось, и в ночной темноте рассмотреть что-то было сложно. Кровать была застелена свежим бельем, а подушка сбита, будто на ней кто-то лежал. Небольшой дорожный чемодан стоял возле стола — это был хороший знак. По крайней мере, Геллерт вернется. Альбус не был готов к тому, что Геллерта не будет на месте. Он понял это и обругал себя наивным дураком. Конечно, с чего бы вечно занятому Геллерту с кучей планов, дел и амбиций сидеть у тетки в деревне и ждать его? В этот момент дверь открылась. За долю секунды в голове успела пронестись мысль, что он без разрешения проник в чужой дом, и сейчас Батильда, услышавшая хлопок аппарации, застанет его на месте преступления, хоть и небольшого. Но это была не Батильда. В комнату зашел Геллерт в пижаме и с влажными волосами, с бузинной палочкой в зубах, таща в руках кипу пергаментных свертков и несколько книг под мышками. Он как ни в чем не бывало кивнул Альбусу, проходя мимо, и свалил все, что было в руках, на стол. Дверь с тихим стуком захлопнулась сама. — Планы по захвату мира? — Альбус не удержался и спросил шепотом, указывая взглядом на исписанные свитки. На некоторых до сих пор влажно блестели непросохшие чернила. На свитки смотреть было проще, чем на Геллерта. По крайней мере, намного спокойнее и безопаснее. Геллерт вынул палочку из зубов и ответил: — Почти, — тоже тихо. Он пробормотал заклинание, создавая вокруг комнаты сферу тишины, и после этого сказал уже нормальным голосом: — Батильда попросила помочь с учебником по истории для первокурсников, и я не мог отказать дорогой тетушке. Я рад, что ты решил зайти, хоть это и неожиданно. Альбус вздохнул, заставил себя поднять глаза к его лицу. Еще сложнее было заставлять себя и дальше не отводить глаза. Все мысли вылетали из головы и казались не такими уж важными. У Геллерта были ярко-розовые после душа щеки, к которым липли потемневшие от воды волосы. — Мне кажется, совсем не неожиданно. По крайней мере, не похоже, что ты меня не ждал. — Ты думаешь, я стал бы ждать тебя в таком виде? — Геллерт нахмурился, между бровями залегла легкая складка, а потом он понял, о чем говорит Альбус, и заулыбался. У Геллерта были тысячи улыбок, и от некоторых на щеках появлялись ямочки, от вида которых у Альбуса кружило голову. — Приятно слышать это от тебя. — Забудь, — Альбус покачал головой. — Нет, — Геллерт сделал два шага ему навстречу и встал вплотную. Альбус мог чувствовать на шее его дыхание, и по телу побежали мурашки. — У тебя в роду не было вейл? — спросил он, чтобы спросить хоть что-то, потому что Геллерт молчал, улыбался и смотрел на него из-под ресниц. После душа от него веяло теплом. Кожу хотелось тронуть губами, чтобы проверить, такая ли она горячая и нежная, какой кажется. — Кого только не было у меня в роду, — он усмехнулся. — Да, вейлы тоже были. Альбус хотел сказать еще что-нибудь, но не успел. Геллерт прижался к его губам, обхватывая руками за шею и за талию, прижимая к себе так крепко, что нечем стало дышать. Дышать было и не нужно. Они целовались как ненормальные, долго и глубоко, сталкивались зубами и переплетали языки. Когда воздух закончился, Геллерт оторвался от его губ с растерянной, потрясенной улыбкой и облизнулся. Альбус закрыл глаза, потому что это было уже слишком. Он понятия не имел теперь, как мог раньше жить без этого. Теперь Геллерт целовал его шею быстро и жадно, оставляя на коже следы. Когда Альбус открыл глаза, в комнате было светло, как днем. Он нехотя повернул голову — за окном исчезла ночь, и воздух словно светился сам собой. Чья это была магия, его или Геллерта? Или их обоих разом? От этого захватывало дух, и Альбус снова нашел губы Геллерта. — Сейчас Батильда проснется и прибежит… — шептал он между короткими и быстрыми поцелуями. Геллерт уже давно скинул с него мантию и расстегнул рубашку, по груди, бокам и спине скользили горячие ладони. — Узнать, что здесь светится… — Не прибежит, — Геллерт мотнул головой, задевая губами щеку, прикусил мочку уха, и Альбус вздрогнул, глубоко вздыхая. — Она не дура, отлично знает, что здесь происходит. Альбус наконец-то забрался руками под пижаму и провел ногтями по позвоночнику. Геллерт выгнулся навстречу и горячо выдохнул ему в ухо, прижался к его бедрам своими, и Альбус на несколько мгновений отключился, почувствовав, как их твердые члены прижимаются друг к другу. Одежда мгновенно стала лишней. Геллерт потащил Альбуса на кровать, уронил и лег сверху сам. Хотелось снять одежду, но для этого нужно было расцепиться и отодвинуться друг от друга хоть ненадолго, а Альбус сейчас не был к этому готов. Они переплетались ногами, им все-таки удалось стянуть брюки настолько, чтобы дать простор рукам. Геллерт обхватил ладонью оба члена вместе и впился зубами в плечо Альбуса. Альбус застонал в голос — это было слишком хорошо, у него слишком давно не было… И кончил за пару движений. Геллерт тоже напрягся, на живот и бедра упали тяжелые теплые капли. Когда он пришел в себя настолько, чтобы посмотреть по сторонам, за окном снова стемнело. Геллерт целовал и зализывал место укуса. — Подожди минут пять и продолжим, — прошептал Геллерт и вернулся к своему занятию. Альбус перебирал его волосы, все еще влажные, касался кончиками пальцев висков, ушей, затылка, шеи. Подушечки пальцев чувствовали тепло его тела. Тепло бежало от рук вверх, по венам и артериям, смешиваясь с кровью, вливалось в сердце и проникало в голову. Альбус не мог сказать с уверенностью, что это не магия, которой у Геллерта в избытке, просачивается через кожу. Мозг постепенно включался, как бы Альбус не хотел отсрочить этот момент. Мозг анализировал ощущения. Геллерт молчал, предпочитая сейчас общаться прикосновениями, и это, кажется, было единственным правильным выходом. Им слишком о многом нужно поговорить, не стоило сейчас и начинать, все равно не выйдет ничего хорошего. И поэтому, вместо того чтобы говорить с Геллертом, Альбус говорил сам с собой. «А ведь ты пришел сюда совсем не для этого, — напомнил Альбус себе. — Ты вообще не собирался снова спать с Геллертом. Ну, хорошо, может быть, и собирался, но явно не сейчас. Сейчас совсем не подходящее время, вспомни о том, что похороны были лишь вчера, а ты уже обо всем забыл. И к тому же, это лишь эмоции и реакции тела, они только сбивают с толку и путают мысли. Может быть, это выгодно Геллерту, но тебе — нисколько. Ты отлично знаешь, каков он на самом деле. Геллерт никогда и никого не любил, кроме самого себя и своих желаний. Он не любил тебя даже тогда, а сейчас? А тебе нужно, чтобы он любил тебя сейчас?..» — Альбус? — позвал его Геллерт и подтянулся наверх, нависая теперь над его лицом. — Я никогда не думал, что скажу это, но много думать — вредно, а особенно тебе. Кончики их носов легко соприкасались. Вот так. Геллерт сказал ему не думать, и Альбус перестал. Все мысли из головы словно вышибло хлопушкой. Интересно, Геллерт хотя бы подозревал, какую власть имеет над ним? — Откуда ты знаешь, о чем я думаю? — спросил Альбус, чтобы произнести хоть что-то. Он снова каждым дюймом кожи ощущал горячее тело, навалившееся на него сверху, но этого было недостаточно. Альбус подался грудью вверх, прогибаясь в спине. — Я умею читать мысли, — ответил Геллерт и улыбнулся совсем близко от его лица. — Серьезно? Я слышал о легилименции, я даже пробовал научиться, но… — Что «но»? — Рука Геллерта скользнула под его поясницу, он прижал Альбуса к себе еще сильнее. Разговор уже потерял смысл. — Учиться нужно в паре, — Альбус охнул и прерывисто вздохнул, когда Геллерт сел на него сверху, обхватив ногами. — Да, — его твердый и тихий голос удивительно не вязался с медленным, ритмичным, как ритуальный танец, движением бедер. Его член снова стоял, прижимаясь розовой головкой к животу. — Я пошутил насчет чтения мыслей. Я не умею. Мы научимся. Геллерт был похож на змею, экзотическую змею-альбиноса, которая покачивается перед своим факиром и гипнотизирует взглядом. В темноте серые глаза казались бездонными, а потом Геллерт опустил веки и улыбнулся сыто и довольно, снова становясь собой. Альбус протянул руку вверх и намотал прядь волос на пальцы, притягивая его вниз, к себе. Они успокоились к утру, когда за окном уже стало светло по вполне обычной причине — поднималось солнце. Альбус чувствовал себя чудовищно вымотанным, выжатым досуха и почти счастливым. Он не мог сказать «полностью» — назойливая мысль, как надоедливая муха, все никак не хотела убраться из его головы. «Ты зря сделал это. Тебе не нужно было это начинать снова. Ты похоронил брата вчера и уже забыл об этом в постели Геллерта». Альбус огромным усилием воли сел, ставя ноги на прохладные деревянные половицы. — Я не встану с этой постели до вечера, — усмехнулся Геллерт и повалился лицом в подушку. Альбус улыбнулся, глядя на светлые локоны на его затылке. — Тогда я пойду к себе, а вечером вернусь. Я, вообще-то, собирался поговорить. Геллерт тут же повернул голову к нему. — Зачем? Не уходи. С одной стороны, уйти нужно — чем дольше он находился рядом с Геллертом, тем сложнее было уйти. С другой стороны, Альбусу сейчас больше всего на свете хотелось уснуть здесь, рядом с ним. С третьей, дома его ждала Аманда, но Альбус думал, что она не совсем безнадежна и разберется сама, что ей делать без него. И еще была Батильда… — Что ты там говорил в самом начале про свою драгоценную тетушку? Геллерт тихо рассмеялся. — Ну, сначала она каждую свободную минуту говорила мне о тебе. Ах, бедный Альбус, ему так тяжело! Ах, какой он умный, мало кто может его понять! Ах, он теперь тоже преподает в Хогвартсе, а ведь способен на большее! Ах, у него совсем никого не осталось! А когда я попросил прекратить это делать, она наорала на меня, сказала, что мы созданы друг для друга, и чтобы я снова не просрал свое счастье. — О, — Альбус был ошарашен. — Прямо так и сказала? — Почти, — Геллерт кивнул, потершись щекой о подушку. — Так что не будь дураком и иди сюда. И Альбус позволил себе сделать то, чего хотелось, и забрался под одеяло. Это было похоже на ловушку, но ловушкой не было, ведь Альбус сам позвал Геллерта к себе. Проваливаясь в сон, он почувствовал, как его шеи коснулись теплые губы, и улыбнулся. Проснулся Альбус от того, что Геллерт сжал его так сильно, что дышать стало нечем. Когда он открыл глаза, то увидел, что Геллерт до сих пор спит, причем очень крепко. Под опущенными веками бегали глаза, ресницы вздрагивали, и из-под них сверкали белки. Кажется, Геллерту снился кошмар. Очень мило, ничего не скажешь. Зато Альбус, проснувшись окончательно за пару секунд, почувствовал некоторое удовлетворение от того, что кошмары мучают не только его. Он с трудом выпутался из рук и потряс Геллерта за плечо, потом за оба плеча — никакой реакции, глаза под веками так же бешено вращались. По внутренностям холодом расплескался страх, и Альбус вскочил с кровати, схватил палочку Геллерта, потому что она первой попалась на глаза, и выпустил из кончика струю холодной воды. Это помогло, и Геллерт распахнул глаза, уставившись на него. Перевел взгляд на свою палочку в руке Альбуса и закрыл лицо руками. Альбус только сейчас подумал, что хватать Старшую палочку без разрешения хозяина не стоило. В сущности, он только сейчас понял, что именно вообще держит в руках. Палочка как палочка. Обычная, ничего примечательного. Его палочка подходила ему намного лучше. Альбус аккуратно положил ее на стол рядом со сваленными на него вчера книгами и пергаментами. — Извини, — сказал он. Геллерт кивнул. Он все еще изображал мировую скорбь, не отнимая от лица рук. Все. Легкости и взаимопонимания между ними, которые вчера возникли внезапно, словно сами собой, как ни бывало. — Часто снятся кошмары? — спросил Альбус и принялся собирать с пола свои вещи, чтобы одеться. — Я боюсь, это был не кошмар, — Геллерт покачал головой и наконец-то убрал ладони, посмотрел на него странным тяжелым взглядом. — Кажется, я все-таки смог изменить будущее. Теперь проблема только в том, что этот вариант будущего еще хуже, чем предыдущий. Зато есть и плюсы — я знаю, что изменить его возможно. Альбус почувствовал, что в его голове опять что-то не умещается. Ему казалось теперь, что он, если постарается, постигнет все тайны магии, но не Геллерта. Он положил брюки обратно на пол и сел на кровать снова. И тут же Геллерт сомкнул руки кольцом на его поясе. С ним было просто невозможно. Губами он почти прижимался к животу, и хотелось отложить неприятные разговоры еще хотя бы ненадолго. Да что там ненадолго — Альбус прекрасно знал, что сможет отложить их еще минимум на пару месяцев. Он решительно отодвинулся, и Геллерт повалился набок, разочарованно застонав. Альбус приказал себе не вестись на это. — Подожди. Ты только что говорил мне про будущее, которые ты изменил. Не хочешь объяснить? Геллерт мотнул головой, восстановив равновесие, и теперь лежал на животе, опираясь на оба локтя. — На самом деле, не очень. Вернее даже, совершенно не хочу. Но, кажется, придется, — он говорил загадочным театральным шепотом, и Альбус не мог понять, придуривается он или говорит серьезно. С Геллертом этого никогда нельзя было сказать точно. Судя по тому, что глаз он не поднимал, сейчас было скорее серьезно. — Ты вчера спрашивал про вейл в моей родне, и я сказал, что вейлы были. И не только они. Прорицатели в моем роду тоже были. Моя прабабушка со стороны мамы была известной предсказательницей. К видениям будущего более склонны женщины, но у меня что-то пошло не так. Альбус с трудом мог вникнуть в то, что он говорил. По большей части он пялился на плечи Геллерта, выступающие лопатки, на талию, задницу и ноги, на золотистую в солнечном свете кожу. Чтобы рассматривать Геллерта, ему не нужны были очки. Он глубоко вздохнул и оторвал взгляд, накидывая на бедра одеяло. Геллерт понимающе усмехнулся и поднял глаза. — Альбус, я в растерянности. С одной стороны, мне чрезвычайно лестно от того, что ты не можешь сохранять свое обычное хладнокровие. С другой, я вроде бы рассказываю тебе сейчас свой самый страшный и большой секрет, о котором никто не знает, и я бы хотел, чтобы ты меня выслушал. К тому же он касается и тебя тоже. — Я слушаю тебя очень внимательно. — Так вот. Я умею видеть будущее. Конечно, не часто, не полностью и не в любых обстоятельствах, но все же… Обычно это случается после сильных эмоциональных потрясений. Мои первые видения вряд ли тебя заинтересуют, тем более, они уже сбылись. Предыдущее видение было после того, как мы расстались в прошлый раз. — Как ты сбежал, — поправил его Альбус. Геллерт стиснул зубы так, что щеки впали и побелели, а лицо превратилось на миг в искаженную маску. Но он быстро справился с собой. — Как я сбежал. Мы обязательно поговорим об этом, но чуть позже, если ты не против. Тогда я увидел, что ты победил меня на дуэли, забрал палочку по праву победителя, а меня отправил гнить в тюрьме до скончания веков. Геллерт остановился. Альбусу хотелось сказать, что тот лжет и что он никогда не поступил бы так. Но он сказал другое: — Ты только что сказал, что изменил это будущее. Правда, я не знаю, куда уж хуже. — О да, — Геллерт усмехнулся и наконец поднял глаза. — На этот раз ты просто меня убил. Но, может быть, это и не хуже, как ты думаешь? Альбус смотрел ему в глаза и не знал, что сказать. Хотелось заявить, что Геллерт врет, как обычно. Проблема состояла только в том, что Альбус поверил ему сразу. — Ты знаешь, я тоже могу сделать предсказание, прямо сейчас, — сказал Альбус. — Из тебя получится отличный лидер, за которым пойдут толпы, потому что даже я верю каждому твоему слову. — Это приятно слышать, — Геллерт все-таки подтянулся ближе и положил голову ему на колени. — Правда, я очень надеюсь, что мне не придется спать с каждым из своей армии. — Я не позволю, — буркнул Альбус. Геллерт кивнул, соглашаясь. Альбусу казалось, что он несет удивительно неуместную и необдуманную чушь. — Если хочешь, я поклянусь, что не буду убивать тебя. — Хочу, — Геллерт кивнул. — Хочу непреложный обет. — Это необязательно. — Альбус покачал головой и пальцем провел по щеке Геллерта. — Если я убью тебя, мне не нужен будет непреложный обет, чтобы умереть. Геллерт открыл глаза, несколько секунд смотрел на него внимательно и кивнул. Все. Кажется, он наговорил уже слишком много. Те времена, когда Альбус мог искренне и открыто признаваться Геллерту в любви, давно прошли. Просто… Геллерт рядом влиял на него удивительным и странным образом, начисто лишая разума, и Альбусу требовалось приложить всю свою силу воли, только чтобы не плыть по течению. — Знаешь, мне все-таки нужно вернуться, — сказал Альбус и положил руку ему на плечо. — Ненадолго. Хотя бы переодеться и привести себя в порядок. — Альбус, ты дурак, да? — Геллерт посмотрел на него возмущенно и откинул одеяло, которым прикрывался Альбус. — Подумай обо мне! Я не имею никакого морального права отпустить тебя, после того как ты чуть было не прожег мою задницу взглядом. Альбус глубоко вздохнул. Геллерт задрал голову и посмотрел на него снизу вверх, выразительно приподняв брови. Геллерт был красив невероятно. Особенно прекрасно смотрелись его розовые губы вблизи члена Альбуса. В следующую секунду Геллерт медленно провел языком по губам и взял его в рот. Уйти удалось только через пару часов, когда солнце сдвинулось и перестало заливать комнату лучами. Альбус неожиданно подумал, что не может представить себе Геллерта, не освещенного солнцем. Это было как минимум странно, потому что тот почти семь лет провел в суровом климате в Дурмштранге. И уж точно Геллерт не был тем милым мальчиком, какого сейчас строил перед Альбусом. С этими мыслями Альбус аппарировал домой. Ему просто необходимо было немного побыть одному и привести в порядок голову и мысли в ней. А для начала — просто поиметь в ней хоть какие-то мысли, потому что рядом с Геллертом думать он не мог. А подумать было о чем. Информации было слишком много. Пакет с булочками, который Геллерт притащил вчера и кинул на стол, лежал на том же самом месте. Если вчера Альбус не мог на него смотреть, то сегодня пришлась очень кстати даже не самая свежая выпечка. На кухне нашелся свежезаваренный чай — должно быть, Аманда с утра постаралась и даже сумела разобраться, как разжечь камин. Альбус только сейчас вспомнил про нее. Казалось, сейчас Аманды в доме не было. Может быть, она вышла прогуляться, а может, даже нашла кладбище. Или Батильда заметила ее в доме Дамблдоров (сейчас фамилия во множественном числе звучала насмешкой и напоминанием о том, как много он потерял) и пригласила к себе. А может быть, Аманда просто решила сбежать. Если честно, Альбуса не сильно волновала ее судьба, хотя он был готов помочь ей во всем, что бы ей ни понадобилось. Он приготовил себе чай, подцепил пальцами липкую от растаявшей сахарной пудры булочку в пакете и принялся завтракать. Альбус вспомнил, что нормально не ел уже несколько дней. В последний раз — за завтраком в Хогвартсе. И эти несколько дней снова изменили всю его жизнь. Нужно решать, что делать дальше. Вот первый факт — смерть Аберфорта. Или даже не так. Убийство Аберфорта. Его брат погиб от руки магглов, которые, как бы это ни было абсурдно, до сих пор жили как ни в чем не бывало. Служили у магглов блюстителями закона и старались не допустить преступлений. И при этом они без лишних раздумий прострелили Аберфорту голову. Альбус вчера днем обежал все этажи Министерства магии в поисках справедливости, но снова ее не нашел. За десять лет, с тех пор как отца посадили в Азкабан, ничего не изменилось. Волшебникам нельзя трогать магглов даже кончиком мизинца, а магглам можно делать с волшебниками все, что заблагорассудится. Когда Альбус указал на эту несправедливую для волшебников нестыковку в законе главному судье, которого специально подождал в коридоре после окончания слушания, тот лишь развел руками. — Да, — сказал он. — Такое действительно иногда случается. Это все пресловутый Статут. Поймите, мистер Дамблдор, иногда для всего магического сообщества лучше пожертвовать одним человеком, чем ввязываться в конфликт не только с магглами, но и друг с другом. Вы просто не можете себе представить, сколько жертв будет в этом случае. Мне очень жаль, что с вашим братом случилось несчастье, но, к сожалению, я не смогу вам помочь. Никто не сможет. — Вы просто боитесь, — потрясенно сказал Альбус. — Конечно, я боюсь, — ответил судья. — Но дело не в этом, а в том, что поддержание Статута является самым разумным выходом из конфликта между магами и магглами на сегодняшний день. Если бы вы учили историю магии так же хорошо, как трансфигурацию, чары и алхимию, — тут он не смог не съязвить, — то знали бы, что другие устройства общества тоже были опробованы, и ни одно из них не принесло стабильности. — Я знаю историю магии, — ответил Альбус с холодком. Но продолжать он не стал, иначе за революционные идеи его бы увели в зал суда прямо сейчас, благо и идти недалеко. Поэтому он просто поблагодарил судью за разговор и распрощался. Сейчас Альбус осознал: боялись все, только страхи у всех были разными. Судья, Министр магии, да и практически все остальные маги боялись, что начнется война. Сам Альбус тоже боялся этого, но у него была другая причина страха. Он не хотел оказаться виновным в гибели людей. Ведь жертвы будут, их не может не быть. Интересно, чего боялся в этом случае Геллерт? Стоит спросить его самого, как только представится возможность поговорить. Пока что им этого не удавалось. Альбус коснулся пальцами того места на плече, в которое Геллерт вцепился зубами этой ночью, и закусил губу, сдерживая улыбку. Раньше он и представить себе не мог, чтобы Геллерт сделал что-то подобное. Да, они и прежде занимались любовью, и им было хорошо вместе, но все же… Кажется, Геллерт изменился, и эти изменения нравились Альбусу. Альбус вспомнил, как когда-то давно, три года назад, в конце лета, за несколько дней до того, как случилась трагедия, он признался Геллерту в любви. Потому что был уверен — так восхитительно хорошо им вместе будет всегда. Геллерт в ответ на это пожал плечами и изогнул губы в такой улыбке, за которую не жалко было отдать душу. — А я тебя еще и использую. Кто, кроме тебя, создаст из ничего теорию мирового переворота? — и рассмеялся, когда увидел, как вытянулось лицо Альбуса. — Альбус, не обижайся, я тебя умоляю! Просто есть такие вещи, о которых не говорят вслух. Но ты должен знать. По крайней мере, чувствовать. Альбус, помедлив, кивнул и успокоился. Совсем ненадолго, как оказалось. Сейчас Альбус вспомнил этот короткий разговор и удивился, насколько четко и ярко он запомнил каждое слово. Еще лучше он запомнил вспыхнувшую обиду, которая так же быстро улеглась после слов Геллерта. А потом Геллерт исчез и унес с собой все их наработки. Ну что же, по крайней мере, Геллерт был честен, когда говорил, что использует Альбуса. Только сейчас он вел себя совсем по-другому, отчего хотелось дать ему еще один шанс. Не только ему — им обоим. Альбус снова чувствовал себя влюбленным по уши мальчишкой, очарованным чужими идеями, силой и красотой чужой личности. Только на этот раз он старше и умнее. «Это ты сейчас так думаешь, — сказал он себе. — На расстоянии все считают себя умнее. А когда ты оказывается рядом с Геллертом, разум отключается. Посмотри, ты уже поклялся, что не убьешь его. Как такое вообще могло прийти тебе в голову? Наверное, ты очень многое взвесил и о многом подумал, прежде чем говорить такое. Геллерт вьет из тебя веревки». Альбус вздохнул и признал, что внутренний голос прав. И все-таки он хотел попробовать еще раз. «Тебе просто нравится иметь хотя бы какую-то личную жизнь». «Не просто хотя бы какую-то. Геллерт никогда не был и не будет хоть кем-то». «Вот именно. Тебе просто нравится, когда сам Геллерт Гриндельвальд, великий и прекрасный, смотрит на тебя с восторгом и у него на тебя стоит». «Вот именно. Геллерт никогда раньше на меня так не смотрел». «Тысячи оттенков восторга в глазах Геллерта! Он может с восторгом смотреть и на особо крупный экземпляр пикси, и на сцену казни. Конечно, и ты тоже можешь вызвать эту эмоцию. Все-таки ты очень полезен. Или ты снова готов поверить ему?» На этом Альбус прервал внутренний диалог, потому что ответить было нечего. Нужно принять душ и привести себя в порядок, потом найти Аманду и, если та будет не против, передать дом в ее распоряжение. Потом все-таки вернуться и попытаться еще раз поговорить с Геллертом, более предметно. Идеи, концепции, цели, задачи и пути их решения. Альбус должен был что-то сделать с этим несправедливым устройством мира. Выходя из дома, Альбус посмотрел в зеркало и пригладил торчащие волоски. — Ну вот, совсем другое дело, — прокомментировало зеркало. — Теперь ты выглядишь как минимум неплохо. Альбус усмехнулся, кивнул зеркалу в благодарность за комплимент и направился на поиски Аманды. Он неторопливо, ни о чем особенном не думая, добрел до кладбища. На свежей могиле Аберфорта лежал букетик из одуванчиков и подснежников, но Аманды здесь уже не было. И Альбус совсем не удивился, когда застал ее на кухне Батильды. Геллерт мило улыбался ей и рассказывал, сидя спиной к Альбусу, как магия в первый раз пробудилась в нем в раннем детстве, и он превратил книзла в мохнатую подушку с глазами, когда тот не захотел по своей воле сидеть у него на руках. — Ты знаешь, обычно стихийная магия имеет более простые проявления, — сказал Альбус. Геллерт резко обернулся и просиял. Кажется, он действительно был рад увидеть Альбуса. Альбус не мог поверить в то, что можно так правдоподобно играть каждую секунду своей жизни. — Ты хочешь сказать, что я вру? — Геллерт хмыкнул и в возмущении приложил к груди руку. — Нет, что ты, — Альбус покачал головой и подошел к нему со спины, положил на плечи руки. Геллерт задрал голову, а головокружение почувствовал почему-то Альбус. — Я хочу сказать, что ты имеешь выдающийся талант к магии. — Ну, если ты так говоришь… — Геллерт улыбнулся и потерся щекой о его руку. — Так у вас тоже принято? — с сомнением в голосе спросила Аманда, и Альбус зацепился за ее голос, чтобы прийти в себя хоть немного. — Вообще-то нет, — Геллерт пожал плечами и накрыл руку Альбуса своей. — Но у меня большие планы. Очень большие. Альбус так и не понял тогда, какие планы Геллерт имел в виду. Все это противоречило его чувству собственного достоинства и вызывало приступы страха, которые Геллерт, конечно, успешно контролировал. Но все-таки… Геллерт никогда не ввязался бы в такую авантюру с кем-то еще, кроме Альбуса. Одно дело — планировать переворот, мировую революцию, просчитывать ходы, расставлять на карте боевые отряды и отдельные значимые фигурки, которые зачастую стоят дороже, чем целые отряды. Другое дело — влюбиться и совершенно потерять голову. Геллерт чувствовал, что опасно близок к этому. Единственным разумным оправданием служил тот факт, что Альбус один стоит не то что отряда — армии. Когда Альбус ушел, Геллерт еще некоторое время валялся в кровати один. Это одиночество в данный момент было ему просто необходимо. Он и так слишком раскрылся. Да, конечно, он хотел вернуть Альбуса. Пожалуй, в последние годы это было самым горячим желанием и самой важной целью, но Геллерт до последнего не знал, как к ней подступиться. Они понимали друг друга с полуслова, и это было удивительно и невероятно, потому что Геллерт так устал работать с людьми мелкими, мелочными, жестокими, жадными и недалекими. Он долго мог перечислять все их отрицательные качества, но дела это не меняло — пока он мог распоряжаться только ими. Те несколько человек, которых он приблизил к себе и которым раскрыл чуть больше, чем остальным, были немногим лучше. Кем Геллерт был сейчас? Авантюристом-недоучкой, хоть и талантливым, но все еще сопляком. Магическое сообщество до отвращения консервативно, и для того чтобы его начали воспринимать как хоть сколько-нибудь значимого политика, ему нужно отсидеть минимум десять лет в министерстве любой страны, неторопливо подниматься по карьерной лестнице, лизать задницы вышестоящим ради этого и в процессе растерять последние мозги. О, Геллерт успел увидеть множество примеров, как мельчают умы у тех, что еще пару лет назад считались лучшими учениками Дурмштранга. Нет, такой путь ему совершенно не подходил. Конечно, можно использовать Империо, но Геллерт и это считал ниже своего достоинства. Люди, которые пойдут за ним, должны сами, своим умом понимать, что и для чего они делают. Иначе чем они будут отличаться от армии инферналов? Создать ее хоть и сложно без воскрешающего камня, но проще, чем держать под Империо тысячи магов. Геллерт был уверен — Альбус сможет помочь ему в этом. Альбус даже выглядел образцом надежности, ума и рассудительности. У Альбуса уже сейчас был внушительный послужной список, который впечатлял даже тех, кто обычно плевал свысока на молодых выскочек. У Альбуса хорошие связи, в конце концов, он ведь не зря просидел в имении Фламеля почти целый год. И еще Альбус — единственный, кто может помочь ему доработать теорию. В конце концов, сам Альбус, по большей части, ее и создал. Поэтому Геллерт был полностью согласен с Батильдой: на этот раз, если уж ему подвернулся шанс, он ни за что не должен упустить Альбуса снова. Ему казалось смешным, что все эти его красивые теоретические рассуждения летели к чертям, когда Альбус просто оказывался рядом. А самым смешным было то, что Альбус это чувствовал и тоже плыл, а значит, пока все шло так, как надо. И еще это видение… Геллерт не собирался говорить об этом даре никому, но от Альбуса скрывать не стал. Кажется, импровизация после неожиданного пробуждения, несмотря ни на что, удалась. Но пробуждение было ужасным, хуже просто не придумаешь. Сначала он увидел, как глотает яд, который дал ему Альбус, как горло сжимается, и голова начинает кружиться. Потом он очнулся от видения и увидел Альбуса, сжимающего в руке бузинную палочку — самую сильную палочку на свете. Его палочку. Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя, но он справился на отлично. А будущее он сможет изменить и во второй раз. Не стоило думать об этом больше, чем оно того заслуживало, иначе и с ума сойти недолго. Геллерт уже успел начитаться страшилок про предсказания, в которые слишком сильно верили. Настолько сильно, что сами способствовали исполнению пророчества. Геллерт улыбнулся потолку и сладко, с удовольствием потянулся, чувствуя приятное тянущее напряжение в мышцах. Конечно, он не собирался становиться аскетом, и даже однажды ради интереса посетил многосущный бордель с волосом Альбуса, но все это было не то и в итоге приносило только раздражение, а момент удовольствия был слишком коротким и отдавал гнилым душком. Но сейчас… Сейчас все прошло отлично. Намного лучше, чем он мог себе представить. Наконец, когда валяться в постели ему окончательно надоело, он решил, что пора спуститься вниз. Это решение поддержал и желудок, в последние полчаса активно напоминавший о себе. Пока все было просто и ясно: нужно расслабиться и продолжать наслаждаться жизнью, делать хорошо себе и Альбусу, чтобы тому не захотелось снова остаться одному. Да, и что он там говорил насчет легилименции? Геллерт и сам давно хотел освоить то умение, чтение мыслей могло оказаться чрезвычайно полезным. Но ни в коем случае нельзя позволять Альбусу увидеть некоторые не слишком приятные моменты из недавнего прошлого. Но научиться хотелось. Ради этого Геллерт готов был даже пожертвовать воспоминаниями и стереть их. Сначала его воспоминания сотрет Марк, потом Геллерт, не зная больше ничего, просто сотрет воспоминания Марка о последних пяти минутах его жизни, и на этом история может закончиться. И чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Геллерт аппарировал. Это не должно занять много времени, всего минут десять, если Марк на месте, а после можно спокойно позавтракать. Хотя Геллерт не был уверен в правильности этого слова сейчас — судя по положению солнца, время близилось к ужину. Вернувшись, Геллерт был почти без сил — дальние аппарации выпивали слишком много энергии, особенно если следовали подряд одна за другой. Он повалился на смятую постель и сначала несколько минут просто пытался отдышаться и избавиться от темноты с красными всполохами перед глазами. Хорошо, что Альбуса не было рядом теперь, потому что Геллерт подозревал, что выглядит сейчас, хватая ртом воздух и тяжело дыша, совсем не так эффектно, как ему бы хотелось. Постепенно голова стала кружиться медленнее, дыхание выровнялось. Геллерт с опаской приподнял веки, но из его комнаты уже ушло солнце, и яркий свет не резал глаза. Геллерт, конечно, помнил, где он только что был и что делал, но причина этих действий исчезла из памяти без следа. Он улыбнулся — Марк сработал отлично, не зря он все-таки закончил Дурмштранг с отличием, хоть и за несколько лет до того, как оттуда ушел сам Геллерт. «Выгнали. Не ушел. Не упускай этот момент», — едко ответил он сам себе. Придя в себя еще немного, Геллерт наконец смог встать и спустился вниз. «Не теряй меня, я у Ноттов, у Эвелины сегодня день рождения. Совсем забыла тебя предупредить вчера, а утром не стала мешать». Геллерт улыбнулся и поднял записку с кружевной белой салфетки на столе, потом вытащил из кармана палочку и сделал легкое, до автоматизма отработанное движение. Клочок пергамента теперь болтался в воздухе, поднятый силой магии. Еще одно заклинание, которое Геллерт прошептал, едва шевеля губами, и записка начала тлеть с нижнего угла, а затем быстро вспыхнула и сгорела без следа. Бузинная палочка оказалась потрясающей. Старая была тоже ничего, но совершенно обычная. Каждый раз, творя заклинания с ее помощью, приходилось преодолевать сопротивление. Конечно, оно было почти неощутимым, и Геллерт даже не узнал бы о его существовании, если бы с бузинной палочкой оно не исчезло полностью. Эта палочка словно была продолжением его руки. Прошло уже почти два года, как Геллерт владел ей, и до сих пор он не мог ей налюбоваться. На сковороде нашлись жареные сосиски и картофель, и Геллерт принялся хватать еду прямо оттуда, подцепляя пальцами. Он смотрел в окно и не хотел отрываться. По улице шла, озираясь по сторонам, светловолосая девушка, которая показалась ему смутно знакомой, но он не мог понять, откуда. Картинка сложилась через долю секунды — та самая девица, которую присмотрел для себя Аберфорт и из-за которой его и убили. Геллерт видел ее вчера в «Дырявом котле». Интересно, это Альбус притащил ее сюда? Если так, то почему не сказал ему? Хотя… У них не было вчера времени на разговоры. Из плюсов — Альбус все-таки последовал его совету и решился узнать, что случилось с его тупым и бесполезным братом. И Геллерт, наспех облизав заляпанные жиром пальцы, выбежал из дома, чтобы перехватить девушку. Кажется, ее тоже звали как-то на А… Аманда. Геллерт вспомнил, как только она обернулась на его голос. Имя ему не нравилось, а сама девушка ему нравилась еще меньше. Ее вид пробуждал в Геллерте раздражение и злость, но он был практически уверен, что дело в ревности. Он сейчас готов был приревновать Альбуса к кому угодно. Тут было недалеко и до помешательства, а чтобы с ним бороться, Геллерт пригласил Аманду на чай и почти час просидел с ней, травя байки из детства и школьной жизни. Девушка-сквиб слушала его с открытым ртом, что раздражало Геллерта еще сильнее. Он уже готов был прекратить этот спектакль для одного зрителя, но в это время пришел Альбус, и все остальное перестало иметь значение. Они мило, насколько это было возможно, посидели втроем, а потом Альбус сказал три слова, услышать которые Геллерт хотело меньше всего. — Нам нужно поговорить, — напомнил Альбус, и хотя его голос был спокойным, Геллерт почувствовал себя так, словно его внезапно скинули с теплого берега в ледяную воду. — Да, нужно, — согласился он и поднялся, с грохотом отодвинув стул. Обычно Геллерт ненавидел таких людей, которые хоть на миг заставляли его почувствовать себя нашкодившим малолеткой, но ненавидеть Альбуса никогда не получалось. — Поднимемся ко мне? — Пожалуй, нет, — Альбус качнул головой и улыбнулся уголками губ. Геллерта снова повело. Альбус не смотрел на него, скорее всего, чтобы избежать того же самого, хотя было уже поздно. Геллерта поразила собственная реакция — так быстро, так просто и естественно было хотеть Альбуса. — Тогда прогуляемся. Аманда, почувствовав себя лишней, тихо испарилась. Очень удачно. Может быть, она не такая дура, какой хочет казаться. Альбус поднял на него глаза. Голубые глаза, как лед в ясный день. Геллерт когда-то считал его некрасивым. Эти времена прошли очень давно. Он подошел вплотную к Альбусу, все еще сидящему на стуле, и навис над ним, поставив колено на его бедро. Альбус смотрел на него, приоткрыв рот, и ни разу не моргнул. А затем положил обе руки на пояс. На их тяжесть и тепло невозможно было не обращать внимания. — Послушай меня внимательно, — Геллерт изо всех сил пытался держаться. — Мы обязательно поговорим, но поверь мне, в том состоянии, в каком я сейчас, это не принесет никакой пользы. Альбус, ты понимаешь, как нам будет сложно говорить осмысленно, когда у меня все мысли только о том, в каких позах я буду трахать тебя после того, как этот дурацкий разговор закончится? Альбус глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Темно-медные ресницы нервно подергивались. — В таком случае, мы никогда не поговорим. Я не знаю, сколько мне понадобится времени, чтобы не хотеть тебя каждую секунду. — Ты понимаешь, что несешь? — Геллерт наклонился еще ниже, положил руки ему на плечи, потому что так было удобнее стоять, а еще потому, что больше он не мог не прикасаться. Сейчас они никуда отсюда не уйдут, это абсолютно точно. — Я отлично понимаю, что я говорю, — Альбус открыл глаза, и Геллерта снова горячо хлестнуло синевой. — Но я думаю, что ты прав. На этот раз. — Я рад, что ты это признаешь, — Геллерт усмехнулся тихо и тут же резко выдохнул, когда Альбус притянул его к себе. Он задрал подбородок, и Геллерт прижался к его губам, сразу же проникая языком как можно глубже и чувствуя, как Альбус потрясенно стонет ему в рот. Нога соскользнула в сторону, и теперь Геллерт сидел на его коленях, широко раздвинув бедра. Положение было ужасно неудобным, но он сейчас просто не заставил бы себя встать и оторваться хоть на секунду. Можно аппарировать наверх, но Геллерт совершенно не был уверен в том, что сможет сконцентрироваться достаточно, а расщепиться посреди столь увлекательного процесса не хотелось. И Альбус, кажется, тоже не собирался никуда уходить, он уже наполовину расстегнул мелкие пуговицы на рубашке и продолжал это занятие. Каждое прикосновение его пальцев к коже на груди заставляло замирать и вздрагивать. Геллерт попытался сделать так же, но у Альбуса выдержки все же было больше. Он не справился с пуговицами и просто дернул полы рубашки в стороны, услышав треск ниток и стук по полу. Зато он добился своего. Альбус все-таки смог подняться на ноги, и Геллерт скатился с его коленей. Альбус подтолкнул его к столу спиной. Геллерт вопросительно поднял брови — на такое он, честно говоря, не рассчитывал. — Если ты против… — начал Альбус, но Геллерт мгновенно прервал его бессмысленную речь, закрыв рот ладонью. Альбус коснулся ладони языком, и Геллерта захлестнуло горячей волной. — Конечно же, нет, — он улыбнулся и, отняв руку, начал нарочито медленно расстегивать ремень. — Может быть, я три года мечтал, чтобы меня трахнул сам Альбус Дамблдор, но не признаваться же в этом в паре слов записки, приложенной к идиотским печеньям? — Да, это бы вряд ли подействовало. — Альбус не смотрел на его лицо, только на пальцы, расстегивающие брюки. На его щеках горел неровный и яркий румянец, спускался по шее, и по белой коже не груди растекались красные крупные пятна. Геллерт сначала разделся сам, потом помог Альбусу, который не хотел упускать ничего и простоял столбом, глядя, как Геллерт раздевается перед ним. Мелькнула мысль, что будет очень некстати, если Батильда решит вернуться именно сейчас. — Давай, — Геллерт лег на стол, чувствуя голыми лопатками кружевную салфетку, и обхватил ногами Альбуса за пояс. Его не нужно было просить дважды. Геллерт пытался сохранять хоть какое-то подобие самообладания ровно несколько секунд, пока не понял, что есть вещи, неподвластные даже ему. Например, он не мог не стонать в голос, когда Альбус медленно, чертовски медленно и невыносимо уверенно готовил его пальцами, а потом, кажется, слишком увлекся. Геллерт увидел над собой его лицо и глаза — внимательные, изучающие и жадные. Геллерт не выдержал этого и снова закрыл глаза, выгнулся в пояснице и насадился до конца. Альбус быстро и смазанно поцеловал его, убрал пальцы и наконец-то заменил их членом. Геллерт всхлипнул, выгнулся и приподнялся на плечах. Альбус склонился над ним и прижался грудью к груди, что-то неразборчиво простонал в ухо. Геллерт почти смог переспросить, но в это время Альбус начал двигаться, и голова отказала полностью. Им повезло — Батильда не вернулась ни тогда, когда они чуть было не разнесли стол, ни позже, когда они приводили в порядок себя и комнату. Геллерт чувствовал себя совершенно разбитым, и это было странно. Почему-то ему казалось, что так хорошо больше никогда не будет. Что это слишком хорошо для него, и Альбус поймет, что он того не стоит. «Ты совсем расклеился, соберись! — прикрикнул он на себя мысленно. — Соберись и возьми дело в свои руки, а не отдавай Альбусу и это тоже!» — Вот теперь, если ты не против, я готов говорить, — сказал он, сел за стол и склонил голову набок, пристально глядя на Альбуса. Он отлично знал, как этот взгляд действует на людей — они начинали чувствовать себя неловко и неуверенно. — Стало проще? — Да. — Готов? — Да. И Альбус сел напротив него, положив локти на стол и сцепив в замок пальцы. Геллерт вдруг понял, что если они хотят чего-то добиться вдвоем, то они должны разделять. Постель — отдельно, дело — отдельно. Не смешивать, конечно, не получится, но стоит попытаться максимально разграничить обе сферы. Альбус взмахнул палочкой, и чайник перекочевал к ним на стол, вставая на середину той самой салфетки, которую Геллерт до сих пор чувствовал лопатками. Еще лучше он чувствовал другие последствия — зад болезненно ныл, но это не было неприятно, наоборот, служило напоминанием. После того, как чай был разлит в большие кружки, чайник встал между ними, блестя глянцевыми боками в последних солнечных лучах. — Ты был в «Дырявом котле»? — Почему ты здесь? Они заговорили одновременно и одновременно же усмехнулись. Альбус опустил голову. — Кажется, ответ на свой вопрос я уже получил. — Нет. Или да, но не полностью. Слушай меня и не перебивай, пожалуйста, я попытаюсь тебе объяснить, — Геллерт вздохнул и взял в руки кружку. С большим удовольствием он бы выпил сейчас чего-нибудь покрепче, но лучше уж чай, чем ничего. Оказалось, это сложно — говорить правду. И начать можно с самого простого. — Да, ты прав, я действительно хотел и хочу, чтобы ты узнал о том, что случилось с Аберфортом, потому что ты его брат и потому что это ужасно, несправедливо и отвратительно, и ты не должен — не можешь! — просто сделать вид, что ничего не произошло. Если тебе интересно мое мнение, то я считаю, что это невероятная наглость со стороны магглов, но еще большая — со стороны вашего Министерства и Международной конфедерации магов. Они готовы спустить с рук убийство волшебника, но могут посадить в Азкабан только за то, что волшебники даже не захотят отомстить — просто проявят себя. Наденут мантию, а не костюм. Достанут палочку, чтобы сотворить заклинание. Появятся из воздуха на их глазах… — Остановись, — Альбус покачал головой. — Я помню, что ты можешь долго говорить о несправедливости и идеях. — Ты говоришь так, как будто это плохо, — Геллерт пожал плечами. — Как будто ты сам не делал того же самого и перестал только потому, что испугался. Альбус опустил голову. — То, что было тогда… Я имею в виду идеи, и планы, и поиски Даров смерти… Геллерт, это бред семнадцатилетних подростков. Ты до сих пор этого не понял? — А сейчас ты уже опытен и умудрен жизнью, — хмыкнул Геллерт скептически. — Между прочим, Старшую палочку я нашел. — Где? — У Грегоровича. Альбус посмотрел на него с недоумением. — Грегорович просто продавал в лавке самую сильную палочку? — Нет. Я украл ее, — и видя, как опасно сузились глаза Альбуса, продолжил: — Впрочем, если ты не забыл сказку, ее можно получить, только украв или убив ее владельца, а мне совершенно не хотелось убивать лучшего создателя волшебных палочек в Европе. Альбус теперь смотрел на него прямо и зло. — Я вижу, ты входишь во вкус? Сначала украл мои записи, потом палочку, что дальше? — Что меня в тебе раздражает, так это желание строить из себя всезнающего судью. — Альбус отвернулся и поджал губы. Смотреть на него было больно, но нужно. — Я нисколько не горжусь тем что сделал, но это было необходимо. И к тому же, палочке лучше быть у меня и работать, чем пылиться еще пятьдесят лет на полке без дела. И уж если ты вспомнил о тех записях, то это была не кража, так как идеи наполовину принадлежали мне. А ты бы просто уничтожил их, не глядя. — Да, и это было бы правильно. — Я так не считаю. Мне они нужны. Вернее, были нужны, — сказал Геллерт и внутренне собрался. Вот здесь лед был тонким, но по нему нужно идти. — Я быстро понял, что с этим, как ты удачно выразился, бредом семнадцатилетних подростков ничего не выйдет. Я попытался реализовать хоть что-то из того, что мы задумывали, и ничего не вышло. Так что, как видишь, я зря обидел тебя этим. Мне очень жаль, Альбус. Альбус посмотрел на него странным долгим взглядом. — Ты не обидел меня, ты меня убил. Альбус поднялся и подошел к окну, отвернувшись от него. Геллерт прикусил губу и сжал кулаки, не давая себе грохнуть ими по столу. Он знал, что так и будет. И у него не было ответа, который бы понравился Альбусу. Геллерт искал его все три года, но так и не нашел. Но ему нужно было действовать. Альбус стоял к нему спиной, глядя в сумерки за окном. Геллерт смотрел на его волосы, волной стекающие по спине ниже поясницы — Альбус их так и не собрал после того, как Геллерт расплел косу. Геллерт понятия не имел, стоит ему оставаться на месте или подойти, и предпочел сидеть. Может, еще и потому, что не был уверен в том, что сможет стоять. Геллерту казалось, что комната наклоняется и плывет, и он не мог понять — это очередной выплеск магии или просто сдают нервы. Хотелось бы верить в первое. — Ты хотел знать, зачем я здесь? Потому что мне не хватало тебя. Если хочешь знать, когда тем летом я оказался у Батильды, это не было случайностью. Мне было видение, в котором были Дары смерти и ты. Изначально я думал, что смысл видения в Дарах. Уже потом я понял, что смысл в тебе, но было поздно. Я только потом понял, насколько сильно ты мне нужен. Ты сам должен знать, что иногда ценить то, что было, начинаешь, только потеряв. Но я хочу верить, что пока мы оба живы, что-то можно исправить. Альбус повернулся к нему и улыбнулся белыми губами. Геллерт помнил, что еще совсем недавно они были яркими, почти красными. — Знаешь, я раньше думал, что ты уникален. Так и есть, не только в твоих способностях. Думаю, ты в курсе, что я теперь преподаю в Хогвартсе. Там я успел насмотреться на таких, как ты. Дети древнейших родов, которым никогда и ни в чем не отказывали. На шестом курсе в Слизерине учится Рэндалл Лестрейндж. Вся школа в этом году наблюдала, как он сначала из кожи вон лез, чтобы выпросить у богатых родителей семейную реликвию, кольцо с изумрудами и змеей. Учился лучше всех, стал лучшим учеником школы, чтобы доказать, что он достоин. А потом кольцо оказалось у него на пальце. И мистер Лестрейндж забыл о нем, таская как безделушку, а потом и вовсе утопил в озере, плавая на лодке с однокурсниками. Геллерт с трудом понимал, о чем говорил Альбус после слов о том, что он не уникален. Хотя основную мысль он, кажется, уловил. — Я похож на богатого папенькиного сынка, который получает все, что хочет? — Очень похож, Геллерт. Не просто получает все, а готов на все, чтобы получить то, чего хочет. — И твой святой долг не дать мне этого? — Нет, — Альбус усмехнулся. — Просто мне не хочется быть дорогой побрякушкой. — Ты с ума сошел? — Да, Лестрейндж тоже клялся, что самое важное для него — честь рода, и что он достоин, и что он никогда не посрамит и не подведет. Геллерт закрыл глаза и опустил голову. Сейчас он ничего не мог противопоставить Альбусу, это было попросту невозможно. — Шах и мат, — Геллерт изогнул губы. Он хотел бы улыбнуться так же спокойно, как Альбус, но у него ничего не получалось, потому что губы дрожали. — Я не могу тебе возразить, потому что любое мое возражение тебе легко будет подогнать под свою прекрасную теорию. Я могу только сказать тебе, почему я тогда сбежал. — Альбус вопросительно поднял брови. — Угадай, кого первым обвинили бы в убийстве больной девочки, которая жила дома, за которой нужно постоянно присматривать и которая мешала любым планам? Может быть, тебя, ее старшего брата? Или Аберфорта, который с ней носился и никогда бы не тронул? Или меня, которого вышибли из школы за то, что я чуть не убил однокурсника? Мне тоже иногда бывает страшно. Думаешь, мне хотелось провести остаток жизни в вашем знаменитом на весь мир Азкабане? Альбус покачал головой и подошел ближе, вставая к нему почти вплотную. — Я никогда не думал об этом. — Конечно, не думал, — Геллерт опустил голову. — Ты думал только о себе. О том, как тебя обидели, наплевали на твои чувства, использовали. Альбус, я не хочу оправдываться, я на самом деле вел себя ужасно, и… На колено Геллерта упала капля и расплылась по ткани темным кружком. Он поднял голову и увидел, как с подбородка Альбуса срывается еще одна капля. Альбус стоял и кусал губы, а затем глубоко вздохнул и закрыл глаза. Геллерт мог рассмотреть слипшиеся мокрые ресницы, и от этого у него комок встал в горле. Кажется, зря он сейчас завел разговор об Ариане и Аберфорте. — Мне нужно вернуться в Хогвартс и закончить учебный год. Еще почти два месяца. Два месяца ужаснули Геллерта, но он все равно кивнул. Это намного лучше, чем если бы Альбус сказал ему просто проваливать. Альбус протянул руку, легко и коротко касаясь его волос. — И еще мне нужно, чтобы ты вернул мне то, что украл. — Взял на время, — Геллерт снова попытался выдавить усмешку, — для сохранности. Батильда Бэгшот, известный историк магии и уважаемая в британском волшебном сообществе дама, вернулась домой заполночь, вывалившись из кухонного камина и едва удержав равновесие. Приземления после каминных путешествий всегда давались ей нелегко, а сегодня, когда она успела выпить порядочное количество сладкой и пряной медовухи на дне рождения старой подруги, в особенности. Обретя равновесие, Батильда быстро поняла, что по сравнению с Геллертом она трезва как стеклышко. Утонувшее в ночном мраке помещение наполняли густые, почти осязаемые алкогольные пары. — Люмос, — прошептала она, и огонек, зажегшийся на конце волшебной палочки, осветил темную кухню. На столе стояла бутылка с остатками настойки асфоделя, которую ей подарил сам министр магии Фэрис Спэвин несколько лет назад и которую Батильда еще с десяток лет бы только благоговейно нюхала. Геллерт, до этого лежавший на столе на скрещенных локтях, с усилием поднял голову, глядя на нее и пытаясь сфокусировать взгляд. Волосы, обычно спадающие аккуратными локонами, торчали во все стороны. — Т-тетя Батильда, — наконец сказал он, вспомнив то ли ее имя, то ли ее лицо. — П-простите. Я пойду к себе. Геллерт попытался встать, но у него не получилось, и он опал обратно на стул. «Хорошо, что хотя бы не на пол, — удрученно подумала Батильда. — С пола я бы его точно не подняла». — Дать тебе протрезвляющее зелье? — спросила она. Не то чтобы уважаемая дама и известный историк Батильда Бэгшот часто употребляла алкоголь, но и такое случалось в моменты обострившегося одиночества. Их приход никогда нельзя было предугадать, поэтому некоторый запас всегда имелся в ящиках фамильного буфета. — Не надо, — Геллерт мотнул головой и неожиданно встрепенулся. — Вы знаете Лестар… Лерс… Лестранжей? Я правильно сказал? Древнее магическое семейство. — Правильно, — Батильда кивнула со вздохом, села за стол и призвала к себе бокал. Стоило хотя бы попробовать драгоценную настойку до того, как Геллерт уговорит бутылку до конца. — Знаю, конечно. Асфодель был сладким и пах всеми цветами разом. В нем совершенно не чувствовался спирт, но, судя по состоянию Геллерта, он там точно был. — У них есть младший отпрыск, — Геллерт даже начал говорить нормально, не спотыкаясь на каждом слове. Батильде оставалось только поражаться, как ему удается даже в таком состоянии свободно говорить на английском. Разве что фразы стали короче. Она сама была совершенно неспособной к языкам, да и вообще к чему-либо, кроме написания скучных книжек по истории. — Не знаю, как зовут. Тот, который потерял фамильное кольцо. — Рэндалл? — переспросила Батильда и хмыкнула пренебрежительно. — Знаю и его. Геллерт с усилием потер глаза пальцами. — Я похож на него? Батильда в это время как раз делала маленький глоток, поперхнулась и закашлялась. — Нисколько. Что за бред? С чего ты вообще взял? — Альбус сказал. — О великий Мерлин… — тяжело вздохнула Батильда и откинулась на мягкую спинку стула. От этих мальчишек голова шла кругом. — Совершенно не похож. Самовлюбленный болван, если ты хочешь знать мое мнение. — Откуда вы знаете, что я не такой? — Геллерт усмехнулся, дотянулся до бутылки и, опрокинув ее, из горла допил остатки. Батильде оставалось только грустно выдохнуть — она надеялась налить себе хотя бы еще бокальчик. — Да это же просто несравнимо! — сказала она в сердцах, потому что Геллерт смотрел пристально и явно ждал ответа. — Это как если бы ты захотел сравнить домашнего упыря с высшими вампирами. Делают по сути одно и то же, но совсем разный размах. Геллерт рассмеялся похоронным смехом. — Спасибо за ответ, тетушка. Батильда поняла, что сказала что-то не то. — И потом, ты ведь помогаешь мне писать учебник, — добавила она. — Уверена, Рэндалл никогда не стал бы помогать никому, кроме себя. Геллерт усмехнулся криво. — Я уезжаю завтра. Если хотите, учебник допишу и пришлю вам совой. Или сам аппарирую ненадолго. — Как жаль, — Батильда сказала это совершенно искренне. — Лучше приходи сам. Я всегда тебе рада, ты же знаешь. — Я очень благодарен вам за это. Он поднял ее руку и, притянув к себе, приложился губами к тыльной стороне ладони. Вообще-то Батильде часто целовали руки в молодости, да и потом, но именно этот жест почему-то растрогал ее до глубины души. Наверное, она все же выпила слишком много. Со второй попытки Геллерту удалось подняться на ноги. Батильда только сейчас заметила, что подвеска на цепочке, которую Геллерт обычно прятал, сейчас висит поверх рубашки. Знак Даров смерти, даже странно. Причем он выглядел погнутым. Больше рассмотреть она не успела, потому что Геллерт отвернулся и, держась за стену вытянутой рукой, пошел к себе. — Вы опять поссорились? — спросила Батильда ему в спину. Геллерт остановился. — Мы и не мирились, — ответил он, не разворачиваясь, и пошел дальше. Тайное убежище называлось фамильным имением Коржа, только когда называвшие его таким образом были либо в состоянии подпития, либо в эйфории. Последнее случалось не часто — всего один раз, когда Геллерт Гриндельвальд смог найти запас драконьего золота в горах на несколько десятков тысяч галлеонов. Точной суммы не знал никто, даже сам Геллерт Гриндельвальд. Конечно же, на поддержание приличного вида дома не потратили ни кната — все ушло на дело революции, как шутил сам Геллерт. На деле имение был покосившимся набок от старости деревянным срубом, который стоял, огороженный таким же кривым забором и куда более надежным кругом магической защиты. Магглы просто обходили большой участок леса, даже не догадываясь о том, что непроходимые заросли были лишь искусно исполненной магической иллюзией. А если границу защитного круга намеренно попытался бы пересечь волшебник, он заработал бы неслабое темномагическое проклятие и убежал с обожженными руками, головой или ногами — зависело от того, какая часть тела коснулась бы круга первой. Зато любая живность, в том числе и почтовые совы, пересекали границу беспрепятственно. Заклятие, конечно же, поставил тоже Геллерт Гриндельвальд, хотя остальные убеждали его, что эта мера предосторожности совершенно лишняя сейчас. Но Геллерт знал, что потом будет поздно, и хотел максимально обезопасить ростки противостояния, пока еще маленькие и слабые, которые он там старательно взращивал. На двери висела листовка. На коричневой бумаге был напечатан крупный знак Даров смерти. Под ним виднелась подпись, набранная мелким шрифтом, и чтобы прочитать ее, нужно было или иметь зрение ястреба, или подойти к листовке вплотную. «Во имя общего блага», — гласила надпись. Несмотря на то, что дожди шли часто, листовка всегда выглядела свежей. Поначалу на нее кто-то пытался накладывать чары, но все быстро поняли, что выбросить старую листовку и повесить новую намного проще и эффективнее. Внутри маленький и непрезентабельный на вид домик был намного просторнее, чем казался снаружи, и интерьером напоминал настоящий особняк с большим прямоугольным холлом перед широкой лестницей, уводящей на второй этаж. Геллерта хватило только на основу, а украшениями, решил он, пусть занимается кто-нибудь другой, если возникнет желание. Такого желания не было ни у кого. Под высоким потолком холла висела огромная старинная люстра, которую притащил сюда Эрих Брэнд, заведовавший в немецком Министерстве магии старьем и рухлядью. Люстра была конфискована вместе с другим имуществом в счет оплаты долга одной из разорившихся волшебных семей, но, в отличие от других вещей, никому другому эта помпезная громадина из чистейшего хрусталя и тысячи свечей не пригодилась. Она так и пролежала на складе с десяток лет, пока туда не пришел Геллерт и внезапно в нее не влюбился. С проектировкой помещений Геллерт тоже не заморачивался, и имение внутри было почти симметрично. По два длинных коридора на первом и втором этажах расходились в две стороны, и на каждой было по десятку дверей. Пока что людей было не так много, и большая часть помещений пустовала. «На будущее», — сказал Геллерт. Люди тоже не особо жаловали свои отдельные комнаты, и в основном все собирались в столовой. Им повезло — вместе с Горговичем, слабым волшебником, который считал себя скорее сквибом, в дом пришли два домовых эльфа, которые из минимального, самого дешевого набора продуктов могли соорудить что-то вполне съедобное. Геллерт был уверен, что на этих маленьких и безвольных существах лежит огромная по своей важности задача. Новака, отвечавшего за распространение информации и агитационных материалов, или Недича, ответственного за вербовку и прием людей в организацию, заменить можно, а эти два домовика, кормившие всю компанию, были незаменимы. Поэтому Геллерт, используя очень веские доводы и Империо для верности, убедил Горговича провести ритуал передачи домовых эльфов от одного владельца к другому, то есть к нему. Зачастую Геллерта раздражало, какой ерундой он вынужден заниматься. Но теперь он был ей даже рад. По крайней мере, на нее можно отвлечься от главного, а до решения этого главного вопроса оставалось еще больше месяца. Хотя кто знает… Альбус, конечно, поставил ему срок в два месяца, но кто знает, сколько времени на самом деле потребуется ему на раздумья. А пока Геллерт был занят плотным общением с другой личностью — известным в узких кругах зельеваром Гуидо Росси. Ему катастрофически не хватало талантливого зельевара. Конечно, что-то сварить он мог и сам, например взрывное зелье, самое простое, он уже научился делать. Но Геллерт успел уяснить, что самому не сделать всех дел, даже если у тебя есть маховик времени, а до маховиков Геллерт до сих пор не успел добраться. Синьор Росси был представителем итальянской школы зельвеварения, которая специализировалась на ядах, но и все другие разделы были у них вне конкуренции. Синьору Росси, как выдающемуся мастеру зелий, давно было тесно в рамках традиционной науки, но дело осложнялось тем, что его нисколько не интересовали ни идея всеобщего блага, ни зарвавшиеся магглы, ни что-либо еще, кроме зелий и экспериментов с ними. Здесь было два пути решения проблемы: предоставить зельевару подходящие для него условия и обеспечить всем необходимым в обмен на некоторые услуги либо подогреть интерес к проблеме магглов и волшебников. Создать конфликт. У синьора Росси не было семьи, потому что семью ему заменяли котелки, пробирки и ингредиенты. Например, его драгоценная лаборатория могла пострадать от неожиданного вторжения магглов. Конечно, это было бы крайней мерой, на которую Геллерту не хотелось идти. Не потому что ему было жалко лаборатории, а потому что подобные дела не делаются в одиночку, а значит, неизбежна возможность утечки информации. Если кто-нибудь узнает о том, что Геллерт Гриндельвальд действует подобными методами, на его деле можно будет поставить крест. Поэтому Геллерт уже месяц вел переписку с синьором Росси. Дело продвигалось медленно, зельевар не имел к нему ни малейшего уважения, а тем более доверия, но Геллерт был упорен, и дело дошло до личной встречи. Завтра в полдень Геллерт должен прибыть во Флоренцию. Перспектива радовала Геллерта еще и потому, что в этом городе он еще ни разу не был, и ему нужно было разведать места для аппарации. Геллерт так увлекся составлением письма, что заметил сидящую на подоконнике сову, только когда она предупредительно ухнула. От неожиданности Геллерт развернулся слишком резко, и крупная капля чернил упала на пергамент. Геллерт раздраженно зашипел, аккуратно отложил перо и быстро стер кляксу заклинанием — переписывать это послание ему совсем не улыбалось. Обыкновенная серая лесная сова смотрела на него янтарными глазами с явным осуждением. Впрочем, ее можно было понять: запечатанный свиток пергамента, который она держала в когтистых лапах, выглядел внушительно. Любопытно, откуда она тащила свое послание? Геллерт подошел к раскрытому по случаю летней жары окну и забрал у совы сверток, запечатанный сургучом без печати. Ничего удивительного, к нему вообще редко приходили официальные письма. Взамен он дал сове кусок подвяленного мяса, который та приняла с достоинством, склонив набок голову. Геллерт усмехнулся — кажется, сова была типичной англичанкой. За столом он распечатал свиток, заглянул в начало и тут же отложил в сторону. Свиток не был проклят, но одного взгляда на знакомый почерк хватило, чтобы обжечься. Он повернул голову и посмотрел на сову. Та тоже не отводила от него глаз. Геллерт вытащил из ящика стола все мясо для почтовых сов, что там было, и насыпал перед птицей небольшую горку. Круглые глаза округлились еще больше, но в уханье теперь звучало больше благодарности. Если бы с Альбусом все было так же просто… Геллерт усмехнулся и снова взял в руки свиток. Интересно, в таком объеме Альбус устроил ему разбор ошибок их прошлого гениального плана, который Геллерт, как и обещал, вернул ему? «Здравствуй, Геллерт, — начиналось письмо, написанное затейливым витиеватым почерком. Геллерт почувствовал, как сердце подпрыгнуло и заколотилось в горле. — Из нашего последнего разговора я успел понять, что наш прошлый план перестал удовлетворять и тебя тоже. Я набросал некоторые мысли на интересную тебе тему. Основа осталась той же, но цели и методы должны измениться, чтобы план оказался рабочим. Пожалуйста, прочитай и выскажи свое мнение. Отдай письмо той же сове, которая принесла тебе этот увесистый свиток. Только дай ей передохнуть хотя бы сутки. P.S.: Я должен извиниться, я вел себя неподобающим образом в последний раз. Надеюсь, мы скоро увидимся». Это было начало. Геллерт развернул пергамент чуть дальше и снова отложил. Пожалуй, для одного раза это слишком. Хотя нет. Он должен прочитать все, что успел придумать Альбус, как можно скорее. Прямо сейчас. Геллерт, стараясь не торопиться и сохранить тот же самый ровный почерк, что и раньше, завершил письмо синьору Росси обещанием обсудить все вопросы на личной встрече, сбегал, перепрыгивая через ступени, до совятни, трясущимися от нетерпения руками привязал письмо и отправил сову в полет. Вернувшись к себе, Геллерт закрыл дверь самым мощным из всех известных ему запирающих заклятий, чтобы никто не помешал ему читать и перечитывать письмо несколько раз. Когда кабинет трансфигурации покинул последний ученик, Альбус закрыл дверь изнутри. Вряд ли кому-то сегодня понадобится от него что-то еще. Он сел за стол и привычно посмотрел на доску с нарисованными на ней мелом белыми фигурами. Треугольник, круг, прямая — три главные фигуры магических преобразований. Ученики в Хогвартсе проходили их весь первый курс и все никак не могли усвоить. Альбус опасался, что его первокурсники завалят экзамен и наглядно продемонстрируют его неспособность преподавать и донести до чужих ушей хоть что-то. Время от времени Альбуса раздражала их непонятливость, и тогда он говорил себе успокоиться и принять действительность такой, какая она есть. А иногда он думал о том, если кто-то и может достучаться до людей, то это Геллерт. И если кто-то и сможет изменить этот мир, то это будет Геллерт. Альбус по-прежнему не доверял ему ни на йоту. Он успел убедиться, что Геллерт не только не отказался от своих намерений, но и продолжает упрямо переть вперед, не видя перед собой конкретной цели. А зная Геллерта, Альбус был уверен, что тот не остановится, и все выльется в конфликт мирового масштаба, от которого пострадают в первую очередь волшебники. Геллерта нужно проконтролировать, и пока еще Геллерт готов его слушать, Альбус мог повлиять на развитие событий. И Геллерту нужно было помочь. Альбус не хотел об этом думать, но и избавиться от этой мысли не мог. Альбус не терял времени зря и не собирался думать, что и когда он сделал — и сделает — неправильно. Он точно знал, что пожалеет об этом, но пока у него были некоторые мысли, их стоило записать и сохранить. Когда он записал все, что хотел, за окном кабинета трансфигурации поднималось солнце. Испугавшись написанного, Альбус убрал пергаменты в секретный ящик своего рабочего стола, зачарованный комбинацией нескольких заклятий: расширения пространства, иллюзионных и запирающих чар. Альбус был почти полностью уверен — такой тайник никто не найдет. Он перечитал написанное спустя несколько дней, вычеркнул половину и оставил только самые деликатные и мягкие обороты. Специально для Геллерта, который в два счета докрутит их необходимым количеством жесткости. «Сделать взаимоотношения между магглами и магами открытыми для начала хотя бы узкому кругу посвященных среди маггловских правящих кругов. Добиться взаимодействия в тех сферах, которые являются важными для обеих сторон, например в сильнее всего страдающей сейчас судебной области». Конечно, Альбус понимал, что все это лишь полумеры. Стоило сделать судебную практику общей, и о существовании волшебников узнает огромное количество магглов, работающих в этой сфере. На первых порах можно создать сборный судебный орган из магглов и магов, но и для него нужны свои законы и свой кодекс. Что знают судьи Визенгамота о порядках магглов? Что маггловские судьи знают о законах волшебников, чтобы судить их по своим меркам? «У меня просто голова идет кругом от того, насколько масштабную задачу ты поставил. Возможно, это правильно. В конце концов, мы знаем немало примеров эффективности шоковой терапии общества», — дописал Альбус в конце письма и, поднявшись в совятню, привязал к лапке обыкновенной серой совы внушительный свиток. Он получил ответ через четыре дня. Та же самая сова подлетела к нему за завтраком и вручила маленький свиток — всего лишь один листок, свернутый в трубочку. Альбус развернул его, ожидая увидеть короткое отрицание всех его предложений или, наоборот, согласие работать. «Я тебя обожаю. Немедленно напиши, когда закончится твой чертов учебный год». Альбус закусил губу и зажмурился — строчки резали глаза, как самое яркое солнце. Потом он быстро осмотрелся, но никто за преподавательским столом не имел привычки лезть в чужие письма. Оставалось только надеяться на их тактичность и нежелание заметить не только записку в руках, но и горящие скулы. Он быстро свернул пергамент и убрал его в глубокий карман мантии, а потом поделился с совой куском бекона. Обычно совы не любили бекон, но эта то ли слишком проголодалась, то ли хотела получить в награду за долгий перелет хоть что-то, но кусок взяла и улетела в совятню, держа его в клюве.Часть 1
11 ноября 2017 г. в 14:44