Часть 2
11 ноября 2017 г. в 14:47
ЧАСТЬ 2
Игнациуса Коржа по имени звали только домашние. В школе сначала пытались сократить имя, но затея не прижилась. Да и зачем, если ему досталась замечательная фамилия, короткая и звучная, над которой можно издеваться и всячески искажать? Если быть откровенным, это немного расстраивало Игнациуса, потому что ему имя нравилось. Оно было старинным, звучало красиво и внушало намного больше уважения к его обладателю, чем короткая фамилия, больше похожая на собачью кличку. Определенно, младший отпрыск одной из древнейших волшебных фамилий считал, что он достоин большего.
Геллерт Гриндельвальд сразу нашел к нему подход, стоило только назвать его по имени. Они оба учились в Дурмштранге, только Гриндельвальд поступил на первый курс, когда Игнациус учился на последнем, готовился сдать экзамены и распрощаться с Дурмштрангом. И конечно, ему не было дела до каких-то там первокурсников, да еще и с другого факультета. Он только бегло посмотрел на еще одного представителя древней старинной фамилии во время распределения на факультеты.
Но не узнать о Гриндельвальде было невозможно. Буквально через пару недель после начала занятий тот отличился тем, что пропал на несколько дней. Его искали всей школой и перевернули все вверх дном. Преподавателям оставалось только удивляться, как первокурснику удалось преодолеть следящий барьер незамеченным.
Гриндельвальд тогда вернулся сам. Он уверял, что, когда гулял на другом берегу озера, его подхватила и унесла к себе в гнездо огромная птица, а в доказательство своих слов он принес серебряный шлем гоблинской работы, который раньше, согласно легендам, принадлежал доблестному рыцарю Кривое Копье, пропавшему без вести тысячу лет назад. Шлем защищал своего обладателя от многих напастей, но от огромной птицы не уберег. Гриндельвальда тогда отправили в карцер еще на неделю, чтобы птица больше не смогла его утащить, а шлем директор унес в свой кабинет и поставил на видное место, в витрину с драгоценностями и артефактами, которые собирал многие годы.
Игнациуса не особо волновала судьба первокурсника, но имя он запомнил. А спустя семь лет, когда он дошел до последней ступени своей короткой карьерной лестницы и стал главным помощником отца в фирме по изготовлению толстостенных котлов для зелий, он услышал о Геллерте Гриндельвальде снова. В конце лета 1899 года он пышно отмечал свое отчисление из школы и приглашал выпить за компанию всех выпускников.
Мало кто повелся на такую откровенную провокацию, но Игнациусу было нечего терять, делать все равно было нечего, личная жизнь никак не задавалась, поэтому он принял приглашение.
Геллерт собрал их в небольшом трактире неподалеку от школы, чтобы все знали, куда им следует явиться. Когда Игнациус пришел, народу было не так и много. Геллерт уже напился и очень увлеченно рассказывал, как из-за вездесущих наглых магглов сначала стала обскуром, а затем умерла какая-то английская девочка. Игнациус подсел за длинный общий стол сбоку и принялся слушать.
По словам Геллерта, во всем были виноваты магглы. Они сломали жизнь не только этой маленькой волшебнице, но и всему ее семейству, а в конечном счете, и ему самому. «Одно мерзкое, глупое и необдуманное действие влечет за собой множество ужасных последствий, — говорил он, — и этим действиям нельзя препятствовать».
Геллерт выглядел убитым горем, и это казалось странным. Впрочем, наливал он всем щедро. И что самое забавное, он ни разу не вспомнил о школе, и всем на это было плевать. В сущности, всех вообще мало волновали проблемы маленькой английской девочки, но сочувственно покивать и выпить еще стаканчик за чужой счет было не так уж и сложно.
Антон Горгович знал, что выдающимся волшебником ему не стать, сколько ни старайся. У него и в школе были нормальные оценки только потому, что преподаватели видели его предел и сознательно давали самые простые задания. Ну, и еще, должно быть, потому, что он был единственным наследником своего рода, а его дед — лучшим другом директора. Сюда же добавлялась и жалость — кроме деда у него никого не было. А тому не хватало сил справляться с избалованным вниманием мальчишкой.
Гриндельвальд был младше его на пару лет, и пока Антон еще учился в школе, нахальный блондинистый выскочка, парой ленивых взмахов палочкой перетягивавший все внимание на себя, его порядком раздражал. Он даже пожалел, что его не было в школе, когда Гриндельвальда с позором отчислили.
Они встретились примерно год спустя, случайно столкнулись на вокзале Варшавы. Антон с огромным чемоданом, неимоверно раздражавшим его своим размером и весом, сидел на платформе, собираясь отправиться в первое в своей жизни путешествие. Сначала магическая Прага, потом, конечно же, Париж, потом можно отправиться и в Англию, хотя туда Антон не особо хотел. Британское сообщество волшебников на острове было небольшим и казалось очень изолированным от всей магической Европы. У них была своя собственная школа, свое Министерство магии со своими собственными законами. Казалось, британцы хотят отгородиться проливом и создать свой собственный самодостаточный и замкнутый мирок.
До его паровоза оставалось еще почти два часа, когда к нему подсел Гриндельвальд. Он тоже по какой-то случайности, несчастной или счастливой, направлялся в Прагу и, увидев в толпе знакомого, решил подойти и поболтать, чтобы скоротать дорогу.
Сначала Антон не был ему рад, но потом невольно заинтересовался. Геллерт все-таки не зря был лучшим студентом: он не только потрясающе колдовал, но и знал очень много. Например, пока поезд стучал колесами, а за окном проносились поля, усеянные алыми маками, Геллерт рассказывал о пражской библиотеке, в которой можно достать и наконец-то прочитать о самых темных и жутких проклятиях. Или в чертовой лавке, известной на весь мир, купить порошка из клыков вампира — чрезвычайно редкий ингредиент для зелий, который продается только там и необходим в зелье для создания инферналов.
Когда Антон спросил, для чего Геллерту все это нужно, тот изогнул губы в загадочной улыбке, прикрыл глаза и сказал, что пока это огромная и ужасная тайна. Но он определенно хочет стать самым великим волшебником современности. И конечно же, изменить мир.
Если Антона и интересовало что-то, то это были тайны. Он сам, будучи почти сквибом, даже обычную магию воспринимал как нечто таинственное и мало доступное ему, и чем больше была тайна, тем притягательнее она казалась.
— Пойдешь со мной в библиотеку? — спросил Геллерт, когда они наконец сошли с поезда.
Геллерт в два счета помог ему уменьшить чемодан и без проблем стащить его с подножки. Уменьшить мог бы и сам Антон, но он не был уверен в том, что удастся потом вернуть ему нужный размер.
— Прямо сейчас? — ужаснулся Антон.
— Нет, сначала нужно хорошенько пообедать! — и Геллерт ему подмигнул.
В библиотеку Антон пошел вместе с ним, потому что маленький чемодан носить было не в пример проще и потому что он сам никогда в жизни не додумался бы пойти в библиотеку. А потом пошел вместе с ним в трактир «Дракон и гусь», где у Геллерта уже была назначена встреча с какими-то местными волшебниками. С ними было весело, и Антон решил, что Париж от него никуда не уйдет.
Марк Новак и знать бы не хотел, кто такой Геллерт Гриндельвальд, но не знать о нем было невозможно ни тем, кто учился в Дурмштранге в одно время с ним, ни тем, кто будет учиться после того, как Геллерт покинул эти стены. Огромный знак Даров смерти, его знак, не могли вывести со стены башни никакими заклинаниями все профессора.
Об этом символе Марк узнал из рассказов друзей, которые были на пару лет младше него и успели застать знак на стене до своего выпускного. Тогда он еще даже не знал, что это за символ. Теперь Марк носил знак Даров смерти на рукавах рубашки в виде двух маленьких запонок. Теперь знак Даров стал своеобразным пропуском, паролем, который один из них показывал другому. Так они узнавали своих. И конечно, девиз. Ради общего блага.
Марк, хоть никогда не считал себя дураком, не мог уложить в голове, как Геллерт смог придумать и провернуть все это. Когда Марк совершенно искренне говорил об этих мыслях Геллерту, тот только отшучивался и говорил, что без них бы ничего не было. И что, если Марк забыл, план продумывали они все вместе.
Так оно и было в действительности. Марк иногда с теплой ностальгической улыбкой вспоминал их первую встречу. В трактире для ведьм и волшебников «Дракон и гусь» он и его старый друг Йован встретились с Геллертом после того, как тот написал им, что проездом будет в Праге.
«Никогда не был в Праге, — писал он, — хотя давно мечтал. Пора осуществлять мечты. Давайте встретимся, пропустим пару стаканчиков чего покрепче, перекусим. Что у вас тут едят и пьют приличные волшебники?»
Марк согласился. Все равно после скучной и рутинной работы в книжном издательстве ему нечем было заняться. А Геллерт притащил на встречу еще одного выпускника — Горговича. Марк вспомнил, что Горгович ему никогда не нравился, а еще тот не умел колдовать, но встрече это нисколько не помешало. Да и вряд ли Геллерту могла бы помешать их школьная неприязнь. Иногда Марк думал, что Геллерту вообще ничто не может помешать.
Он был немного влюблен в Геллерта. Но кто не был?
Тогда они набрались сливовой настойки так, что точно не вспомнили бы ни слова из того, о чем говорили, поэтому пришлось записывать. Писал Марк как самый трезвый, но на утро он бы ни за что не согласился перечитать, а уж тем более начать воплощать в жизнь их безумные идеи.
Перечитал Геллерт.
— Я вычеркнул все лишнее и пьяный бред, — сказал он, когда на следующий вечер они встретились в «Драконе и гусе» еще раз, и весомо положил на стол три пергамента. — Здесь для каждого, мне не нужно, я и так все помню. Прочитайте и скажите, что думаете.
Это было ужасно. Неправильно. Противозаконно. Соблазнительно. Гениально. Геллерт намекал на отмену Статута о секретности и предлагал встать над магглами и направлять их. Управлять ими. Марк согласился. В последнее время магглы действительно стали чересчур нахальными и самоуверенными и ломились во все двери, а волшебникам приходилось забираться в самые дальние и темные подвалы и подворотни. Их издательство тоже вынудили перебраться в грязный район, в котором магглы не удивились бы, увидев ведьму на метле, потому что приняли бы ее за пьяный бред.
Пока что они позиционировали себя как организацию для молодежи. Может, настрой их листовок иногда был радикальным, но покажите хоть одну молодежную организацию без радикальных формулировок и восторга перед этим. Первые партии листовок были напечатаны в их издательстве, а потом их разбросали по всему городу. Геллерт не стал останавливаться и, как ветер, разнес их по Европе.
Треугольник, круг, прямая — не только Дары смерти, но и основа магии. И «Ради общего блага».
Йован Недич и Марк Новак были однокурсниками, и их даже можно было назвать друзьями. Они неожиданно сблизились и стали общаться на пятом курсе. Вернее сказать, после летних каникул, следовавших за четвертым курсом. До этого момента Новак был лучшим студентом своего факультета и лучшим студентом среди их курса. Всегда холодный и немного отстраненный, обладающий безупречной логикой, острым умом и неоспоримым талантом к магии. Поначалу ему не был интересен не самый умный и ничем не выдающийся Йозеф.
Впрочем, это было его судьбой — Йозеф вообще никому не был интересен. Он не знал своей матери. Отец говорил, что она умерла, когда Йозеф был совсем маленьким, но Йозефу казалось, что отец лжет. Впрочем, он не хотел лезть и навлекать на себя неприятности — рука у отца была тяжелой, а с волшебным посохом он управлялся быстрее, чем многие с волшебники палочкой. Отец служил в Международном отделе обеспечения магического правопорядка, и из-за его работы Йозеф каждое лето возвращался на каникулы в новое место.
После четвертого курса он прибыл в небольшую деревушку в Сербии, затерянную среди лесов и полей. Они поселились в крайнем доме у леса и притворились магглами. Отец все лето выискивал логово оборотней. Они оставляли следы: разодранных на части волков, слишком крупные отпечатки лап в подсохшей грязи, клочки бурой шерсти, переплетенной с человеческими волосами. Твари пока еще осторожничали и не нападали на людей, но, по словам отца, это было лишь делом времени, и причем короткого — они никогда не могли противиться зову Зверя внутри.
Пока отец был поглощен их поисками, Йозеф оказался поглощен влюбленностью.
По улице через три дома от них жила семья. Самая обыкновенная: мать, отец, младший сын лет пяти и старшая дочь Ана. История была до ужаса банальной, как думал Йозеф потом: мальчик в четырнадцать лет помог красивой девочке донести воду от колодца до дома, а потом помогал каждое утро. Приносил цветы, которые росли возле опушки, потому что глубже в лес отец строго-настрого запретил заходить, и клал их на подоконник ее комнаты. Из дерева неумелыми и непривычными к обычной физической работе руками вырезал свисток-птичку и подарил ей.
Тем летом Йозефу нравилось играть в маггла. Да что там в маггла, он бы прикинулся оборотнем, начал бы бегать на четвереньках и выть на луну, если бы Ана смотрела на него такими же сияющими глазами. Она даже почти перестала наведываться к подругам.
Они все чаще оставались наедине. Задерживались в сенях или скрывались от любопытных глаз за густой зеленью бузины.
Однажды, когда отца не было дома, она ненадолго заглянула к ним, чтобы принести пирог от мамы. Она была невероятно красивой тогда, и эта картинка, как колдография, мелькала у Йозефа перед глазами до сих пор.
Вот Ана заходит, чуть пригибая голову, в их дом, осторожно перешагивает через порог, и Йозеф видит худую загорелую лодыжку, мелькнувшую из-под длинной юбки. Вот она протягивает еще теплый пирог, пахнущий речной рыбой и завернутый в грубое полотенце. Вот он относит пирог и кладет его на стол, почти уронив при этом, потому что засмотрелся на ее улыбку и сияюще-белые в полумраке зубы. Вот он подходит к ней обратно, слишком близко, ее грудь прижимается к его груди, сердце колотится, и он касается ее губ своими. Его уши горят.
Когда Ана начала кричать как резаная, пятиться с выпученными от ужаса глазами, Йозеф ничего не понял. А потом сообразил, что горящие уши на этот раз не были красивым преувеличением — они на самом деле горели огнем, как факелы.
А потом, спустя полчаса после того, как Ана убежала, зажженные факелы заполыхали вокруг его дома. Он, конечно, слышал о том, что волшебники не сгорали в кострах инквизиции, но это были взрослые волшебники, а он не знал таких заклинаний. Он попытался вспомнить хоть какие-то и понял, что очень плохо учился в школе. Он побежал искать волшебную палочку, хоть на каникулах и нельзя было колдовать, но лучше быть исключенным из школы, но живым.
Но от страха у него так дрожали руки, что палочка все время падала из пальцев.
Его бы точно сожгли, если бы отец не вернулся вовремя. Он не зря считался отличным аврором и имел безупречный послужной список. Он сориентировался в происходящем мгновенно и вырубил толпу магглов одного за другим, просто обездвижив и связав для надежности веревками.
Потом было долгое и выматывающее расследование и суд, на котором их оправдали. И пара обливиаторов для всей деревни магглов, одним из которых была мама Марка. Должно быть, она и рассказала Марку всю эту историю, потому что в начале пятого курса тот неожиданно взял Йозефа под свою протекцию.
Элен Лакруа не приняли в сборную Франции по квиддичу — даже в запасной состав.
«Извини, ты летаешь недостаточно хорошо, — развел руками главный тренер. На него не действовали ни простые уговоры, ни чары вейлы, ни оправдания. В день просмотров Элен действительно была не в лучшей форме. — Сейчас у нас только одно место в запасном составе, и Мари Марат летает лучше тебя. К тому же нам нужен загонщик, а не охотник».
Вот так и разбилась ее чудесная детская мечта о спортивной карьере, и теперь Элен понятия не имела, что ей делать. От одной мысли, что ей предстоит просидеть за партой еще несколько лет, учась на совершенно не нужную ей специальность, ее мутило, как и от предложений сердобольной родни устроить ее по-быстрому на непыльную работу в министерстве или на одном из семейных предприятий.
Элен была уверена, что рождена не для этого. Ей нравился свист ветра в ушах, когда она неслась на метле. Она любила острые ощущения и ненавидела сидеть с умным видом за столом и строить из себя добропорядочную юную волшебницу, готовую заглядывать в рот тем, кто выше нее по статусу.
Забавно, но когда через несколько месяцев Элен с восторгом смотрела на Геллерта Гриндельвальда и впитывала каждое слово, ее ничего не смущало.
Все началось с того, что она скучала на юбилее одной из швейцарских тетушек, на котором в обязательном порядке должны были присутствовать все родные. Элен сидела в самом конце длинного стола, уставленного едой, и смотрела на нее с сомнением. Она уже была сыта, а теперь, без постоянных тренировок, наедаться впрок было нельзя, чтобы это не ушло в лишний вес. Тогда к ней и подсел Эрих — какой-то дальний родственник, она даже не помнила, каким родством они связаны, а уж имя с первого раза не вспомнила и подавно. Типичный немец со светло-русыми волосами и холодными голубыми глазами.
— Я слышал, тебе сейчас нечем заняться? — спросил он миролюбиво, после того как они разобрались, кого и как зовут и кем они друг другу приходятся. Эрих был на семь лет старше нее и работал в одном из отделов немецкого Министерства магии.
— Совершенно, — Элен покачала головой. — А ты хочешь предложить мне, по просьбе моей дорогой матушки, должность в своем немецком Министерстве? Она думает, что если я отказалась здесь, то в Германии будет лучше?
— Вообще-то, совсем не это, — Эрих усмехнулся и, взмахнув палочкой, подлил в их бокалы еще вина. — В наше Министерство так просто не устроиться, особенно иностранцам. Но у меня есть кое-что поинтереснее. Как насчет того, чтобы показать магглам их место?
Последние слова он проговорил тихим сдавленным голосом, наклонившись к ее уху. Элен отодвинулась от него подальше. Не то чтобы ей не понравилось его предложение, просто говорить так было удобнее.
— Что ты имеешь в виду?
— Отмену Статута в первую очередь.
Элен хмыкнула и отпила из бокала, чтоб скрыть скептическую улыбку.
— Не боишься говорить о таком здесь? — она обвела глазами помещение, полное людей.
— Нет, — Эрих мотнул головой. — Они думают, что я клеюсь к тебе, и поэтому стараются меньше смотреть в нашу сторону. Правда, говорить громко все равно не стоит. Скажи лучше, что ты думаешь о моем предложении? Нам нужны люди.
— Вот так просто?
— Зачем ходить вокруг да около? Присоединяйся. Пока нас мало, сможешь ближе пообщаться с Геллертом. Потом к нему будет не пробиться, — он усмехнулся.
— Геллерт?
— Гриндельвальд.
— Которого несколько лет назад вышвырнули из школы? — Элен хмыкнула.
— Да, он самый. Не из-за плохой успеваемости, ясное дело.
Элен откинулась на мягкую высокую спинку стула, покачивая в ладонях бокал. Предложение выглядело странно — откровенная авантюра. Впрочем, в разваливающейся от старости магической Европе давно должно было произойти что-то интересное. По сути, у нее не было причин отказываться. Ни одной.
— Хорошо, — она кивнула, залпом допила вино и поставила бокал на стол. — Веди меня к своему Гриндельвальду.
— Вот так сразу? — Эрих удивленно приподнял бровь.
— Да, — Элен пожала плечами и вышла из-за стола. — Мне надоело здесь еще час назад.
Гуидо Росси терпеть не мог выбираться из своих подземелий. Этим он походил на вампира. В общем-то, на вампира он походил не только этим, и его легко бы приняли за своего в компании кровопийц. Он был невысоким, толстым и очень бледным, а из-за испарений зелий его кожа приобрела трупный желтовато-зеленый оттенок. Темные редкие волосы и усы торчали в стороны. Единственной приметой, выдающей в нем человека, были очки в тонкой серебряной оправе — вампиры прекрасно видели всегда, и дополнительная оптика им не требовалась.
Очки были единственной вещью, к которой Росси был неравнодушен. Конечно, если не брать в расчет лабораторию, инструменты и ингредиенты для которой он собирал в течение всей жизни.
Конечно же, Росси не собирался приглашать Геллерта в свой дом. И даже в свой город. В сущности, большую часть времени Геллерт пытался доказать ему в переписке, что не случится ничего страшного, а может быть, даже случится что-нибудь хорошее, если Гуидо Росси соизволит выйти из лаборатории и показать свету свой нос.
Они встретились в магической аптеке, куда Росси, как он сам сказал, выбрался только потому, что у него закончились яд крильмара и зубастая герань. Гриндельвальд знал, что Росси лукавит. Все необходимые ингредиенты доставлялись ему на дом по первой просьбе. Росси знал, что Гриндельвальд знает, и от этого чувствовал себя не в своей тарелке и злился.
Гриндельвальд все-таки смог его заинтересовать.
Правда, когда Росси увидел у дверей аптеки, где была назначена встреча, белобрысого сопляка, он готов был развернуться и уйти. Ему казалось, что Гриндельвальд должен быть старше. По крайней мере, его письма говорили о том, что в его черепной коробке имеется неплохой мозг. А может быть, это вообще кто-то другой? Но Гуидо сознательно опоздал почти на час, надеясь, что к его появлению Гриндельвальд точно будет здесь. Но этот сопляк с затуманенными глазами и мечтательной улыбкой больше походил на влюбленного туриста. Хотя покажите хоть одного влюбленного, который стал бы назначать свидание у черных, зловеще выглядящих дверей аптеки.
Пока Росси думал, остановившись чуть в стороне, сопляк ожил, осмотрелся по сторонам и тотчас увидел его. Кивнув, он направился навстречу.
— Синьор Росси? Очень рад вас видеть.
— Я опоздал, — сказал Росси. Он не собирался извиняться. Скорее, он хотел укорить Гриндельвальда в том, что тот все-таки остался на месте и дождался его.
— Это совершенно не важно, если вы все-таки пришли. Спасибо, что согласились на встречу.
— И я до сих пор не понимаю, почему, — ворчливо отозвался он.
— Вам нужны были ингредиенты? — Гриндельвальд напомнил. Росси нехотя кивнул.
Он давно не был в этой аптеке. Должно быть, столько же, сколько не выбирался из дома. Аптеку держала семья Пьяджи, и они точно знали, как содержать ингредиенты, чтобы они лучше всего сохранились. Сейчас в помещении магазина никого не было. Чтобы позвать продавца, нужно было щелкнуть по пожелтевшему от времени черепу, но пока Росси не собирался этого делать. Он подошел к свисающей с потолка большой связке засушенной зубастой герани и принялся выбирать растения. Гриндельвальд встал рядом и принялся ему помогать. Обычно Росси это раздражало, но Гриндельвальд уверенно выхватывал из пучка отличные образцы: не самые зубастые, но крепкие, с четырьмя парами передних резцов, как у человека, и с самыми темными прожилками на листьях.
— Где вы учились?
— В Дурмштранге, — Геллерт усмехнулся и вытащил еще один стебель, отложил его на прилавок.
— Там отвратительные зельевары, — Росси непроизвольно сморщился.
— Увы, это так. Но я обратился к вам даже не поэтому. Просто вы лучший.
— Очень грубая лесть, синьор Гриндельвальд.
— Это не лесть, а правда. Разве вы считаете иначе?
Росси хмыкнул и отвернулся, чтобы взглянуть на набранные стебли. Пожалуй, этого будет достаточно.
— Я читал ваши исследования и научные статьи в «Вестнике зельевара», — Гриндельвальд заговорил снова, — они гениальны, и это тоже не лесть. Признайтесь, вам будет жаль, если они так и останутся теорией?
Росси вздохнул и закатил глаза к потолку. Хотел бы он хотя бы попытаться осуществить то, о чем писал статьи в популярные журналы, которые зельевары всех стран читали как страшные сказки на ночь? Он даже не мечтал. Это невозможно. Никто ему не позволит.
— И что вы хотите мне предложить?
— Все, чего хотите. Пока мне сложно, но я всегда справляюсь. Потом будет проще. Потом нужно будет всего лишь щелкнуть пальцами.
— Вы переоцениваете себя, — Росси отвернулся от него и щелкнул пальцем по черепу. Ноготь звонко ударился о кость, в глазах черепа загорелись зеленые искры. — Вы дети с дурацкими идеями на дурацких листовках, которые не впечатляют никого.
— Это я слышал. Но они уже впечатлили пятьдесят шесть детей, как вы выразились, по всей Европе, и это только официальные данные. Каждый из них будет рад сделать то, о чем я попрошу. Например, испытать зелье на себе. Конечно, ради общего блага.
Последние слова Гриндельвальд договорил, несмотря на то, что из незаметной двери за прилавком показался молодой Пьяджи.
— Ради общего блага, — повторил Пьяджи и кивнул им. — Добрый день, господин Гриндельвальд, синьор Росси.
Росси на секунду потерял дар речи. Чего он точно не ожидал, так это открытой демонстрации того, насколько широко раскинулась сеть Гриндельвальда.
— Тридцать капель яда крильмара, — сказал он, пристально вглядываясь в лицо Пьяджи. Даже в полутемном помещении было видно, что у него горят щеки и блестят глаза, и что он старается не смотреть на Гриндельвальда слишком пристально и все равно смотрит.
— Конечно, сейчас.
Теперь Пьяджи переводил взгляд с одного на другого и не глядя тянулся на полку к пузатым темным бутылкам.
— Вито, будь внимательнее, — сказал ему Гриндельвальд с мягкой улыбкой.
Пьяджи кивнул и отвернулся от них, выбирая нужную бутылку из целого ряда. Когда он отмерял черные капли, Росси заметил нарисованный чернилами на запястье знак: треугольник, круг, палочка.
— Синьор Росси тоже?.. — Пьяджи поднял глаза и решился спросить.
— Синьор Росси еще не принял решение, — пробурчал Росси недовольно.
Но он уже знал, что согласится.
Влажные волосы липли к спине. Геллерт покрывал поцелуями ямки на пояснице. Альбус лежал с закрытыми глазами, но солнце все равно светило сквозь веки.
Он пытался нащупать мысли Геллерта. Он знал, что Геллерт делает сейчас то же самое. А вместе они делали вид, что нежатся на прохладном песке в тени скал, тогда как вокруг них солнце жарит, как в печи. И не только делали вид.
Поначалу это было самой сложной и самой потрясающей игрой, в какую только доводилось играть Альбусу. Кто из них сможет дольше удерживать контроль, чтобы услышать отголоски мыслей и удовольствия другого, сдавшегося первым?
После того как чертов нескончаемый учебный год все-таки закончился, они совмещали приятное с полезным. Геллерт, изобразив законопослушного маггла, арендовал маленький покосившийся домик на побережье Испании, больше похожий на сарай. Им не было нужно много. Они оба в совершенстве владели заклинанием расширения пространства.
«Всегда мечтал пожить в нормальном теплом климате, — сказал Геллерт, когда они только прибыли сюда. — Мне кажется, после Дурмштранга я никогда не отогреюсь». Тогда они снова не смотрели друг другу в глаза, чтобы не сорваться раньше времени. И все равно сорвались. Одежда осталась валяться на берегу, а Геллерт выяснил, что Альбус не может держаться на воде, и к занятиям легиллименцией добавились уроки плавания.
Для того чтобы учиться легиллименции, у них была только тоненькая потрепанная временем книжка — ей было около двух сотен лет. Альбус нашел ее в библиотеке Фламеля и, заинтересовавшись, спросил об этой новой для себя технике. Фламель ответил, поморщившись, что ему никогда не хотелось читать чужие мысли и что он и так знает о людях слишком много. Так что если Альбусу хочется, пусть забирает книжку и изучает, сколько душе угодно.
Экспериментальным путем они с Геллертом выяснили, что проще всего прочитать мысли другого человека, когда его разум того максимально расслаблен. Без этого пока не получалось, и ментальное проникновение соскальзывало с заключенного в скорлупу чужого разума.
Это небольшое, но чрезвычайно важное открытие сделал Геллерт спустя несколько дней безуспешных попыток. После третьего оргазма за вечер Альбус лежал на спине, пытаясь отдышаться, и глядел в бархатное синее небо пустыми глазами. Геллерт лежал на его груди, прижавшись ухом и слушая, как колотится о ребра сердце и как оно успокаивается с каждой минутой. Он пытался сосредоточиться.
«Почему нельзя было так сразу?» — он уловил что-то в своей собственной голове. Эта мысль была ясной и четкой и точно не принадлежала ему.
— Потому что я — это я, — ответил Геллерт тихо. — Потому что я слишком влюблен в себя, чтобы так быстро понять. Лучше не задавай дурацких вопросов.
— Я сказал это вслух?
— Нет, — Геллерт усмехнулся довольно и подтянулся наверх. — Кажется, у меня получилось.
Альбус смотрел на него, и казалось, что его глаза светятся в темноте. Геллерт попробовал еще раз прочитать, о чем Альбус думает сейчас, но не вышло, и Геллерт просто поцеловал его, желая этим медленным и глубоким поцелуем выразить весь свой восторг. Который, в свою очередь, считал Альбус.
Плавать Альбус, конечно же, научился. Лучше всего ему давался брасс.
Это было странное лето. Сначала время текло как вода, затем оно превратилось в смолу и застыло янтарем. Они много занимались любовью и мало говорили, в основном — о чем-то неважном. Альбус мельком рассказал о том, что фамильная драгоценность Лестрейнджей все-таки нашлась, ее выбросили на берег русалки, которым кольцо пришлось не по душе. Они что-то кричали и, кажется, были рассержены, но никто не знал языка русалок и не понял, что именно им не понравилось. Эта история перестала иметь какое бы то ни было значение очень скоро, спустя примерно минуту, потому что Геллерту надоело сидеть без дела, и он начал рисовать на груди и животе Альбуса узоры кончиком волшебной палочки, сначала задевая соски, а затем спускаясь все ниже.
Как ни странно, рассказывал в основном Альбус, перебрав все темы — от методов трансфигурации живой материи до вампирских баек, привезенных от сербских вампиров. Геллерт больше молчал, только иногда, если приходилось к слову, рассказывал какие-то смешные случаи о неизвестных Альбусу людях из его новой компании. Это было тревожно, потому что очень не походило на Геллерта, которого обычно невозможно было заставить замолчать. Поэтому Альбус практиковался в легиллименции с удвоенными силой и вниманием.
Со временем стало получаться все чаще. Читать мысли было непросто, потому что они практически никогда не были четкими, больше напоминали клубок спутанных разноцветных ниток, с которым поиграла стая книзлов. В основном Геллерт думал о нем. В это было сложно поверить, но Геллерт любовался им практически каждую свободную минуту. А временами Геллерт пугался собственных мыслей, но и отвлечься от них не мог. Иногда Геллерт думал, что это похоже на болезнь — рано или поздно у него выработается иммунитет, и он сможет продолжить свое дело. От него слишком многое зависело уже сейчас, и Геллерт боялся, что остановится, даже не начав, споткнувшись об эту преграду. Ее нужно было преодолеть.
Альбусу было интересно, считывает ли Геллерт его мысли так же, как делает он. Пока однажды их мысли не встретились.
«Привет», — подумал Альбус, глядя в глаза Геллерта, почти полностью завешенные посеревшими от воды волосами.
«Привет, — подумал в ответ Геллерт и улыбнулся ему, растягивая рот до того, что казалось, уголки скоро порвутся от натяжения. — Мне интересно, как давно ты сидишь в моей голове и сколько ты успел прочитать?»
«Немного. Но мне было интересно. А ты?»
«Вот как, — Геллерт приподнял одну бровь. — Я рад за тебя. А теперь мы приступим к изучению следующего раздела, окклюменции».
Его вопрос Геллерт, естественно, проигнорировал.
Дальше стало проще, потому что ставить границы они оба и так умели в совершенстве. Геллерт повеселел и все чаще стал аппарировать к своим.
— И так засиделся, — оправдывался он и делал самое виноватое выражение лица из всех, какие только видел Альбус. Естественно, он не верил. — Нужно проверять, иначе эти оболтусы без меня заскучают и наломают таких дров, что мне потом не разгрести.
— Переболел? — спросил Альбус невзначай.
Геллерт дернулся неестественно, как будто кукла на нитках, и в ту же секунду аппарировал. Альбус несколько минут стоял, глядя на то место, откуда Геллерт исчез. Самой разумной из всех была мысль о том, что и ему тоже нужно научиться аппарировать на большие расстояния, чтобы не сидеть в окружении одних лишь чаек, крабов и сов, приносящих газеты и почту.
Геллерт вернулся поздно, прихватив с собой раскупоренную бутылку вина.
— Нам нужно выпить, — сказал он и добавил: — Это.
— Что там? — спросил Альбус, не поднимаясь с кресла-качалки возле их сарая. Темноту рассеивал огонек люмоса, висящий над головой. Сначала Геллерт выглядел темным силуэтом, а потом, вступив в круг света, обрел лицо.
— Вино, — Геллерт усмехнулся. — И веритасерум. С легиллименцией неудобно, много лишнего.
Альбус вернул ему усмешку и кивнул. Опустил руку, подобрал, не глядя, пару камешков, положил их на подлокотник и сделал быстрое движение палочкой, превращая их в прозрачные бокалы.
— Ты в курсе, что зелья плохо смешиваются с алкоголем?
— Я похож на идиота? — Геллерт приподнял бровь и сел на доски возле его ног. И добавил: — К тому же, у меня есть антидот.
Альбус принял из его рук бутылку и разлил вино по бокалам. Веритасерум был приготовлен отлично — его вкус совершенно не ощущался. Может быть, его там и не было, просто им обоим нужен был повод для откровенности.
— Там есть зелье? — спросил Альбус, взглядом указав на бокал, после того как они синхронно сделали несколько больших глотков.
Геллерт усмехнулся и кивнул.
— Проверим, если ты сомневаешься. Давай начнем с простого. Расскажи про свои эротические фантазии.
Альбус почувствовал, как за секунду у него запылали щеки, уши, вся шея, голова, кровь ударила вниз живота. Он давно хотел попробовать увеличить себе член. У него вполне получалась трансфигурация других частей тела, так почему бы и нет? Геллерт так стонал, насаживаясь до конца, что хотелось дать ему еще больше и глубже, засадить по самые гланды, заставить его задыхаться…
Альбус прикусил язык.
— Геллерт, я чувствую, что оно работает. Если ты будешь настаивать, я не смогу сопротивляться, но будь добр, давай поговорим сейчас о другом.
Геллерт уткнулся лбом в его колени и тихо засмеялся. В местной жаре носить мантии или брюки было самоубийством, да и вокруг все равно не было ни души, поэтому Альбус сейчас сидел в одной полурастегнутой рубашке и чувствовал каждое прикосновение слишком остро.
— Альбус, с тобой невозможно. Но ты прав, нужно обсудить другие вопросы, а этот я запомню.
Положение было крайне неудобным.
Иногда ему казалось, что все это происходит не с ним.
— Может, пройдемся? — предложил Альбус и первым поднялся на ноги, с неохотой сдвинув со своих коленей голову Геллерта.
Геллерт тут же кивнул, вскочил на ноги и прихватил с собой бутылку. Они двинулись вдоль берега, над головой висел тонкий нарождающийся месяц и сияли тысячи звезд. Альбус подумал, что расслабился настолько, что оставил палочку. Оставалось только верить в силу невербальной магии.
— Ты так и не сказал мне, что думаешь о моем плане в письме.
— Ты предлагаешь действовать слишком медленно, — Геллерт говорил размеренно и взвешенно, и было ясно, что этот ответ он давно продумал. — Мне нравится твой ход мыслей, и твой подход принесет плоды, но слишком поздно. Ты предлагаешь внедряться в мир магглов постепенно, давая им время, чтобы понять и привыкнуть. Минус в том, что они могут не понять и напасть. Где гарантии, что они не разболтают никому? Ты предлагаешь полумеры, но когда-нибудь нужно будет сделать решительный шаг. Я предлагаю сделать его сразу.
— И наломать дров.
— Мы в любом случае наломаем. Я наломаю, если ты не хочешь брать на себя ответственность. Альбус, пойми меня правильно. Я сделаю это в любом случае. Но если ты согласишься помочь, если мы разработаем стратегию, то все получится быстрее, и может быть, с меньшим количеством жертв. Ты хотел бы обойтись совсем без жертв, но это невозможно. Ты же видишь, что волшебники умирают даже тогда, когда прячутся по норам.
— У меня голова идет кругом. Как ты можешь так легко говорить о жертвах? Ты представляешь себе, что это такое? Для тебя они всего лишь пешки. Ты даже не думаешь о том, что они такие же, как ты.
— Потому что они не такие, как я. И не такие, как ты.
— Мне ни капли не льстит, что ты так думаешь.
Геллерт невесело рассмеялся, сделал еще несколько больших глотков и передал бутылку Альбусу. Альбус тоже приложился. Стеклянное горлышко было теплым и влажным после губ Геллерта.
— Альбус, это правда забавно. Ты не можешь врать под веритисерумом мне, но ты можешь врать себе и мне, думая, что говоришь правду. Ты тоже всегда был уверен в том, что отличаешься.
— С тех пор я изменился.
— Это невозможно изменить. Ты сам прекрасно видишь, что ты не такой, как они. Намного сильнее. И от этого ты чувствуешь себя таким одиноким. Может быть, ты и запал на меня только поэтому. Представь себе, если бы все вокруг были настолько же сильными волшебниками и могли говорить с тобой на одном языке, разве ты посмотрел бы в сторону нахального самовлюбленного выскочки? Альбус, что останется, если убрать эти наши способности?
— Какое это имеет значение? — Альбус мотнул головой. — Я никогда об этом не думал. Это не важно.
— Самое прямое значение. Меня не прельщает быть хоть кем-то, кто тебя просто понимает. Но если я… — Геллерт прервался на долю секунды и продолжил: — Если я важен тебе не только этим или тем, что хорошо трахаюсь, то ты не можешь не разделять мои идеи. Я состою из них, Альбус.
— Тогда зачем тебе я?
Геллерт замолчал и криво улыбнулся. Молчал долго. Альбус знал, как сложно молчать под веритасерумом и не отвечать на прямой вопрос.
— Потому что я не могу придумать ничего один. Потому что, если ты будешь на моей стороне, я буду непобедим.
Альбус усмехнулся. Он подозревал, что ответ будет таким, но слышать его все равно было неприятно. И больно. Удивительно, Геллерт снова смог это сделать.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, даже без легиллименции, — Геллерт поморщился. — Тебя опять хотят использовать. Да, я хочу тебя использовать, потому что я возьму все, чтобы добиться своего. Использую всех и каждого. Тебя. Себя. Но это не значит, что я не восхищаюсь тобой и всем, что ты делаешь. Я любуюсь тобой. Я доверяю тебе все, даже свою жизнь. Я схожу с ума, когда ты на меня смотришь. Когда не смотришь. Альбус, я понятия не имею, что значит любовь, и если ты хочешь услышать это, то извини. Это чья-то глупая выдумка, которую подхватила толпа идиотов. Так просто сказать «я люблю» и оправдать этими словами все.
Казалось, что мир вокруг пропал. Был только Геллерт и этот разговор между ними.
— Ты любишь себя?
— Да.
— Свои идеи?
— Да.
— Меня?
— А ты?
— Что я?
— Ты бы отказался от своих принципов ради меня?
— Нет. Зато могу тебе точно сказать, что затея с веритасерумом была отвратительной, — проворчал Альбус и ощутил, как магия разговора ослабела. — К чему мы пришли?
— К правде. Мы должны ее знать. Это честно. Если тебе интересно, я мало с кем бываю честен. Даже с собой — редко. Если мы этого не сделаем, если мы не поговорим откровенно, все, что я делаю, полетит к черту, потому что я слишком завязан на тебе. А мое дело — единственное, что должно выжить.
— Хотел бы я иметь такую же уверенность хоть в чем-то. Для чего тебе это? Я не верю, что ты хочешь блага для всех волшебников.
— Я хочу блага для себя, — Геллерт пожал плечами и остановился. — Я хочу править миром. Я хочу жить вечно. Я — это идеи. Если они выживут, не умру и я тоже. Никогда. И ты тоже. Если присоединишься.
Альбус, до этого не чувствовавший ничего, внезапно ощутил, что готов осесть на песок. Геллерт подставил ему руку, не давая упасть. Почувствовал? Прочитал мысли? Разве это важно?
— Альбус.
— Что?
— Так что там с эротической фантазией?
— Хочу трансфигурировать свой член и загнать в твою задницу. Немного увеличить размер. Выебать тебя так, чтобы ты больше не мог говорить хотя бы пару часов.
Геллерт округлил глаза и рот, а затем растянул губы в улыбке. И засмеялся. Только не так, как обычно — сейчас это больше походило на истерику. Альбус никогда раньше не видел такого Геллерта, и это пугало и завораживало одновременно. Этот Геллерт казался таким хрупким, что его можно было добить одним случайно сказанным словом.
«Ну и о чем ты думаешь?» — спросил он себя и снова послал голос разума подальше.
Тем более что Геллерт неожиданно замолчал, и теперь он смотрел на Альбуса пристально.
— Осуществлять будем?
Альбус хотел бы промолчать, но зелье заставило его произнести «да».
— И дай мне чертов антидот, — сказал он. — Пожалуй, на сегодня хватит.
Теперь он чувствовал только неловкость, а еще немного кружило голову от вина.
— Ты должен решить, — сказал ему Геллерт и протянул закупоренную пробирку, которую только что вытащил из кармана. Его пальцы тоже подрагивали. — У тебя будет еще три дня. После этого наш отпуск заканчивается. У меня запланировано и подготовлено несколько встреч с волшебниками разных сообществ Европы, на которых будет присутствовать пресса. Газеты пока что не самые крупные, но и их тоже читают. А я сделаю им тиражи.
Альбус смотрел, как Геллерт с усмешкой вытаскивает зубами пробку из своей пробирки и быстро выпивает, и повторил за ним.
Он знал, что ему не хватит ни трех дней, ни трех лет, потому что у этой задачи не было правильного решения.
— Я хочу увидеть твое выступление.
— Под оборотным зельем?
— Нет, зачем?
— Я могу считать это твоим решением?
Альбус глубоко вздохнул.
— Да, можешь.
Той ночью они впервые уснули, не притронувшись друг к другу.
С этого момента время, словно наверстывая упущенное, понеслось вперед. К счастью для Альбуса и, кажется, для Геллерта тоже. Ни один из них без потерь не смог перенести разговора под веритасерумом. Оставшиеся три дня превратились в разбор предстоящего выступления Геллерта, его критику и написание новой речи. Геллерт психовал и огрызался, но все равно вынужден был соглашаться и переписывать. У него все пальцы были в потеках от чернил, и еще одно пятно красовалось на губах. Оно возникло после того, как Геллерт прикусил кончик пера в задумчивости.
Черная неровная клякса на мягких розовых губах. Еще вчера Альбус мог потерять голову от этого вида. Сегодня пятно лишь раздражало и отвлекало внимание.
— Вытри чернила, — бросил он и пальцем показал на себе, где именно нужно вытереть.
Геллерт воспринял это изменение отношений как должное. В ответ на замечание он что-то раздраженно прошипел и с силой потер губу манжетой белой рубашки, отчего рот стал еще ярче.
— Если ты хочешь, чтобы тебе поверили не только вчерашние выпускники, ты должен говорить и для них тоже. Что ты хочешь дать им? Что ты вообще хочешь сделать для людей?
Геллерт мотнул головой и закатил глаза, показывая, где он видел этих людей.
— Геллерт, так не пойдет, ты же понимаешь. Если ты предложишь им голую идею, у тебя будет десять сторонников, которые так же, как ты, любят идеи. В основном, если ты не успел заметить, люди другие. Любят других людей. Вещи. Работу. Или идеи, но свои собственные. Почему я объясняю тебе элементарные вещи?
— Потому что это тоже — твоя любимая работа, — едко ответил Геллерт, скомкал пергамент и сжег его прямо на ладони, пепел же сдул в лицо Альбусу. Тот отмахнулся. — Ты предлагаешь мне переписать все за пару дней? Я придумывал это почти два месяца.
— Не все. Но если ты хочешь, чтобы твоя речь попала в газеты, будет лучше, если ты закинешь пару удочек не только для молодежи, которой просто хочется разрушать, потому что не к чему приложить энергию. Многие из них, конечно, тебя не послушают, потому что у них и так есть все, чего они хотят. Но должны быть и те, кто услышит. И кстати, Геллерт. У тебя есть деньги?
Геллерт откинулся на спинку стула, закатил глаза и громко застонал. Альбус терпеливо ждал ответа.
— Почти нет, — наконец ответил Геллерт. — То, что было, вот-вот подойдет к концу, а Новак уже требует собственную типографию.
Теперь пришел через Альбуса закатывать глаза.
— И как ты планировал решать эту проблему?
Геллерт выпрямился и облокотился о стол. Одним движением он призвал чистый пергамент, другим — яблоко. Впился зубами в блестящий зеленый бок и поморщился — кислое.
— У меня есть мысли на этот счет. Если хочешь, дам небольшую лекцию специально для тебя. Я думаю, ты в курсе, что волшебное золото обесценивается из-за того, что денег становится больше. Знаешь, откуда они берутся?
— От магглов, полагаю, — Альбус пожал плечами.
— Точно, — Геллерт посмотрел на него внимательно и четко кивнул, словно еще раз подтвердив свои слова, а потом начал рисовать схему для наглядности и объяснять ее вслух: — В то время как древние семьи волшебников тратят все свои силы, чтобы оставаться на плаву, молодые выскочки идут в мир магглов и там при помощи магии быстро зарабатывают свои миллионы в маггловской валюте, а потом просто обменивают их в банке на галлеоны. Еще одна огромная лакуна, которая никак не контролируется ни волшебниками, ни магглами. Я думаю, что, по крайней мере, несколько их древних волшебных родов будут заинтересованы в финансовой прозрачности между нашими двумя мирами.
Альбус покачал головой и не смог сдержать улыбки.
— Почему до сих пор не сделал?
— Альбус, ну не все же сразу! — Геллерт натянуто рассмеялся. — Деньги на революцию — дело приходящее, а вот идеи и планы просто так с потолка не возьмутся. Поэтому первоочередной задачей был ты.
Альбус подумал, что когда Геллерт прямо заявляет о том, что его использует, это задевает не так сильно. Намного меньше.
— Впиши и этот пункт в свое выступление. Можешь как раз после предыдущего об исключительной ценности каждого, в ком течет кровь волшебников.
Марк Новак, который во время отсутствия Геллерта занимался не только агитацией, но и организацией всей работы, наконец-то смог вздохнуть свободнее. Он всегда хорошо относился к работе и был даже не против взять немного поверх, но Геллерт отсутствовал почти два месяца, и за это время нужно было постараться ничего не развалить, в перерывах успев организовать три пресс-конференции. Геллерт мог сделать это парой улыбок и незначительных слов. Новак выбивался из сил, но и у него без помощи Йована ничего бы не получилось.
На него свалилась вся организация печати. В издательстве на него уже косо смотрели. Господин Колаш, владелец издательства, категорически не хотел заниматься ничем, кроме книгопечатания. Ему не нравился Гриндельвальд и его идеи. Геллерт разговаривал с ним несколько раз, но ответ был тем же самым — нет, господин Колаш будет печатать только книги и никаких революционных листовок и прочей агитации от ненормальных малолеток, вздумавших поставить на уши всю Европу.
Геллерт аппарировал в кабинет к Марку, как будто знал, что в последнее время он все больше работает здесь, а не в столовой: шум и общее веселье мешали сосредоточиться.
— Нам нужна своя типография, — сказал он вместо приветствия, как только Геллерт посмотрел на него. У него загорели лицо, руки и все остальное тело, мелькавшее в вырезе небрежно застегнутой рубашки, будто он пару месяцев провел на пляже, но лицо было сосредоточенным. Никакой расслабленности не было и в помине, а под глазами залегли тени, пока еще едва заметные, но и это было поводом задуматься. Обычно бурная деятельность Геллерта не отражалась на его лице.
— Будет в ближайшее время, — Геллерт кивнул и улыбнулся. — Еще немного потерпи. Люди нужны?
— Люди есть, сейчас даже слишком много, — Марк поморщился. — Но что с ними делать? Мне не нужно столько. Мы справляемся куда меньшим составом.
— Что бы я без тебя делал… — Геллерт с улыбкой покачал головой. Марк улыбнулся ему в ответ, потому что не сделать этого было невозможно. — Я сейчас снова уйду, только ненадолго забегу к Росси. Как он, кстати?
— Да что с ним-то станет? — Марк хмыкнул, вспомнил, что не брал в рот ни крошки уже полдня, налил в пустой стакан воды из палочки, прошептав заклинание. Хоть ненадолго поможет заглушить голод. — Сидит себе в своих подземельях, перекрыл их, забаррикадировался, дверь открывает, только чтобы получить еду. Мне кажется, он нас всех воспринимает как армию домовых эльфов.
Геллерт коротко рассмеялся.
— Не обижайтесь на него. На гениев нельзя обижаться.
Марк имел куда более сдержанное мнение о талантах Росси, но озвучивать не стал.
— Не надумывай, у него просто еще не было повода, — Геллерт отмахнулся. — И заданий не было, он только разминается. Привыкает к новой обстановке. Если я не ошибаюсь, а не должен, он еще покажет себя.
Марк нахмурился.
— Откуда ты знаешь? Не про Росси, плевать на него. Мои мысли.
— Я теперь умею читать мысли, — Геллерт пожал плечами и широко улыбнулся. — Так что никаких заговоров против меня, все равно узнаю. — И пока Марк пытался понять, шутит он или говорит серьезно, Геллерт продолжил: — Об этом потом. И все остальное тоже потом. Первый выход в Праге? Там и встретимся, не жди меня.
— Что-то случилось? — все-таки спросил Марк.
— Нет, все нормально. По крайней мере, ничего плохого. Если выгорит, то будет хорошо, а если нет, мы ничего не потеряем. Тоже потом объясню, сейчас не хочу. Но очень надеюсь, что смогу.
Говоря это, Геллерт поднялся и направился к выходу. Марк решил, что обдумает все услышанное после, когда Геллерт уйдет. Если тот действительно читает мысли…
— Правда читаю, — Геллерт усмехнулся, обернувшись. — Круто, да? Но с тобой легко, ты думаешь очень внятно. Даже про себя формулируешь. Обычно в головах такой сумбур…
— Спасибо на добром слове, капитан Гриндельвальд, — Марк хмыкнул. — Надеюсь, от этого есть какая-то защита?
— Зачем тебе защита? Разве тебе есть, что скрывать?
— Всем есть, что скрывать, — Марки пожал плечами. — Обычно это называется вежливостью и хорошими манерами.
— Потом поговорим об этом, — Геллерт покачал головой. — Я побежал, у меня мало времени, но все равно был рад тебя увидеть. Встретимся в «Гусе» через три дня, в полдень.
Марк моргнул, когда дверь хлопнула прямо перед его носом, а потом сел обратно за стол. Геллерт был прав, когда говорил, что на гениев не обижаются. Конечно, он знал о том, что некоторые волшебники умеют читать мысли, но даже не думал, что сам столкнется с этим.
Пару минут назад дом на побережье снова стал обыкновенным сараем.
— Обними меня как можно крепче, — сказал Геллерт и объяснил: — Я ни разу не пробовал парное аппарирование на большое расстояние. Надеюсь, нас не расщепит где-нибудь над полями Франции.
Альбус хмыкнул и обхватил его за пояс и плечи. Геллерт закрыл глаза, представляя себе узкий переулок и вход в лавку с домашними крысками и стараясь не думать о том, что они уже давно не находились в такой тесной близости друг к другу.
Аппарирование прошло удачно, только в глазах потемнело сильнее, чем обычно. Геллерт едва успел увидеть знакомый переулок и закрыл глаза.
— Все нормально? — спросил Альбус.
Он убрал руку с плеч, но продолжал держать за пояс, что сейчас было весьма кстати.
— В общем и целом да, — Геллерт кивнул через пару секунд, встряхнул головой и сфокусировался на месте, где они оказались. Узкая улочка, мостовая и дома из одинакового темно-серого камня, на окнах растет плющ, по которому, как тля, ползают лукотрусы — владелец аптеки по соседству разводил их на этом плюще совершенно осознанно.
— Мы попали туда, куда нужно? — спросил Альбус и свободной рукой надвинул очки на нос повыше.
— Нет, это Нью-Йорк, я случайно перестарался и перекинул нас в другую сторону, — Геллерт хмыкнул. — За кого ты меня принимаешь? И я вполне могу стоять и даже ходить самостоятельно, если уберешь руку.
Геллерт чувствовал, что говорит что-то не то, но правильные слова у него давно закончились, поэтому он опустил лоб на плечо Альбуса и глубоко вздохнул. Он совершенно не понимал, что ему делать дальше и как вести себя. И что происходит, тоже не понимал. Это было очень плохим знаком, особенно в такой важный для него день. Нужно было прийти в себя.
Может быть, и это нужно просто пережить. К счастью, Альбус больше не мог читать его мысли — окклюментальная защита стояла вокруг его разума толстой, мощной, непрошибаемой стеной.
Кажется, этот отпуск слишком вымотал его и продолжал пить силы. Геллерт хотел бы верить, что восстановится в процессе.
Он в первый раз за много лет подумал о том, что Альбус рядом — не такая уж и отличная идея.
— Научишь меня тоже аппарировать так далеко?
— О, это легко, — Геллерт усмехнулся. — Тебе просто нужно как можно четче представить место, в которое ты хочешь аппарировать. Чем большее ничто вас разделяет, тем более яркой должна быть картинка. Цепляйся за ощущения, за запахи, за любые детали, которые помнишь. Чем более необычная деталь, тем лучше. Например, в этом переулке я цепляюсь за темно-серую каменную стену с плющом и лукотрусами.
Пока Геллерт говорил, он приходил в себя. Теперь он просто чувствовал странное умиротворение от того, что обнимался с Альбусом посреди улицы.
— Может, мы пойдем куда-нибудь? — спросил Альбус возле его уха. — На нас уже обратило пристальное внимание несколько прохожих, а я не догадался поставить дезиллюминационные чары вовремя.
— Идем, — Геллерт с усилием заставил себя оторваться. — Ты когда-нибудь был в Праге? Если нет, я почту за честь побыть твоим экскурсоводом. Например, вон то высокое здание впереди, которое загораживает переулку весь свет своей красивой башенкой — это экспериментальное бюро разработки новых темногомагических чар и защиты от них. Я сам еще ни разу там не был, но знакомые говорили, что подземелья тянутся на десятки километров. В них живут те, на кого наслали проклятие и не смогли найти контрзаклятий. А потом на них испытывают другие проклятия, еще более страшные, и от этого подопытные, как ты понимаешь, не становятся добрее.
— Для чего это все? — спросил Альбус, нахмурившись.
— Для науки, — Геллерт пожал плечами. — Восточная Европа намного лояльнее к темным искусствам, как ты успел заметить. И извлекает из них всю пользу, какую только может. Подопытным много платят. Очень много, так что желающие всегда есть. Ну и потом, отработав пару лет монстрами в подземельях, они поднимаются наверх, где их запирают в клетки. В лабораториях ученые ищут способы вернуть им первоначальный вид. Надо сказать, что зачастую получается вполне успешно, даже сознание восстанавливают. Иногда, правда, не получается. Такая вот русская рулетка.
— Варварство, — пробормотал Альбус.
Геллерт усмехнулся:
— Зато мы впереди всех по защите от темных искусств.
— Потому что вы и есть темные искусства?
Геллерт от души рассмеялся. Кажется, настроение поднималось.
— Альбус, тебе совершенно не к лицу такая безграмотность и узость мысли. Я понимаю, что английское образование консервативно, но уж ты-то мог бы расширить границы познания. Я расскажу тебе основу, нам хорошо ее преподавали. Как ты думаешь, если детей учат темным искусствам на протяжении столетий, и мир до сих пор стоит, они действительно настолько ужасны?
Да, настроение определенно становилось лучше от того, как Альбус недовольно поджимал губы и с показным интересом смотрел по сторонам. С каждой минутой Геллерт все больше приходил в себя и готов был списать прежние тревожные мысли на перегрузку после сложной аппарации.
Волшебная часть Праги была намного больше лондонской — одна только знаменитая библиотека Абрамелина занимала целый квартал. Альбус с удовольствием остался бы здесь на неделю-другую, но Геллерт прошел мимо, пообещав, что Альбус точно сможет побывать здесь в любое время, когда захочет, но не сейчас.
— Альбус, ты сейчас выглядишь так, как будто у тебя отняли котлокекс. О, а я и не знал, что ты умеешь надувать губы, — посмеивался Геллерт и вдруг коснулся его плеча. — Я был внутри и я знаю тебя. Если позволить тебе хотя бы заглянуть, тебя оттуда не вытащить еще неделю.
В этом Геллерт был прав, и Альбус, как ни странно, перестал обижаться — сейчас его гораздо больше занимало другое.
Он чувствовал себя странно, словно вокруг него внезапно стало больше воздуха, но легкие, привыкшие к меньшему, не могли сразу перестроиться. Зато теперь Альбус понимал, что дышал не полной грудью.
Такое с ним уже случалось, и Альбус помнил это ощущение. Так бывало во время очередного прорыва в обучении, когда он внезапно понимал какие-то новые вещи, которые и составляли основу всего сущего.
Три главных фигуры трансфигурации, которые одновременно являлись и тремя состояниями вещества. При переходе от зельеварения к алхимии смесь двух компонентов становилась настолько прочной и устойчивой, что превращалась в третье вещество. Истинные слова передавали суть вещей, и чтобы изобрести новое заклинание, нужно было понять, как буквы передают его суть.
Открывая для себя эти первоосновы волшебства, Альбус мог изменять мир вокруг. Каждое открытие — новая ступенька. И сейчас Альбус встал еще на одну ступень. Пока еще он не понимал, на какую.
— Кстати, Альбус. Нам пора перейти на немецкий, если хочешь понять хоть что-то из того, что я буду говорить, — сказал Геллерт, когда они проходили мимо больших часов на башне, стрелки которых указывали не на цифры, а на планеты.
Альбус задумался на пару секунд, выуживая в своей голове эти знания и поднимая их на поверхность.
— Да, ты прав, пора. Я думаю, что справлюсь, — сказал он на немецком.
На лице Геллерта возникло странное выражение — смешанные удивление и удовлетворение.
— Я покорен, — сказал он и улыбнулся одной стороной рта. — Когда в последний раз мы говорили на немецком, у тебя он был не в пример хуже.
— Я уделил пристальное внимание языкам. Пока гостил у Фламеля, изучил французский и немецкий. Потом были греческий и древнегреческий. Когда преподавал в Хогвартсе и заняться было нечем, выучил кельтский, испанский, итальянский.
По мере перечисления глаза Геллерта распахивались все шире.
— Пожалуй, уступлю тебе здесь пальму первенства, — Геллерт усмехнулся и отвел глаза. — У меня только три международных, итальянский и венгерский, и тот слабо.
Геллерт сейчас выглядел так, как будто его облили ледяной водой.
— Непривычно не быть лучшим? — Альбус усмехнулся и вдруг показал ему язык. — Просто у меня было больше времени, вот и все.
— Это не важно, — бросил Геллерт. — Пошли, мы опаздываем, там и перекусим.
— Но еще три часа, — удивленно сказал Альбус уже удаляющуейся спине Геллерта.
— Нужно подготовиться заранее, — ответил тот через плечо. — Это тоже часть выступления на публику. Пойдем, Альбус, — и Геллерт улыбнулся уже живее.
Проходя по одной из узких улиц, Геллерт выпустил из палочки заклинание, и на темной стене появился знак Даров смерти, словно нарисованный мелом.
На вывеске трактира, в который привел его Геллерт, дракон и гусь переплетались длинными шеями. Это походило бы на объятие, если бы каждая из голов не прикладывалась к пивной кружке. Он открыл дверь и тут же почувствовал на себе действие дезиллюминационых чар: совершенно особенное ощущение разбитого на макушке яйца и стекающего по телу желтка.
«Подожди, — его мыслей коснулись мысли Геллерта, и Альбус замер. — Сначала немного постоим и осмотримся».
Внутри царил полумрак, освещаемый расставленными по углам канделябрами, которым, судя по виду, было лет пятьсот, и все это время их никто не чистил. А еще здесь было много крыс — много даже для Праги, в которой крысы наравне с совами использовались для передачи писем, только совы летали на большие расстояния, а крысы таскали записки по городу.
Мелкие зверьки по одному-два стекались к сидящему за столом высокому и сухому молодому человеку с коротким хвостиком на затылке, их ровеснику, а может чуть старше. Крыски сидели на столе полукругом, и к каждой была привязана записка. Молодой человек взмахивал палочкой над крысой, снимая свернутый кусочек пергамента, читал, быстро писал в ответ два слова, привязывал обратно заклинанием и отпускал. Крыса убегала в специальный ход в углу.
«Это Марк, и он молодец, — познакомил их Геллерт. Альбус вынужден был признать, что общение при помощи легиллименции чрезвычайно удобно в некоторых ситуациях. — Прибыл даже раньше, чем нужно. А за стойкой — бармен Одо, он тоже свой».
Геллерт двинулся вперед, снимая по пути чары, и подошел к столу вплотную.
Марк нахмурился, но голову поднял спокойно. Альбус мог только позавидовать его невозмутимости, а еще заметил несколько тончайших белых полосок-шрамов, перечеркнувших щеку и лоб.
— Привет крысиному королю, — усмехнулся Геллерт. Альбус почувствовал, как Геллерт рад его видеть. Потом почувствовал, что Геллерт читает и его разум тоже, а в следующий миг закрылся.
— Привет гамельнскому крысолову, — Марк вернул ему усмешку и только потом посмотрел через плечо Геллерта на Альбуса, вопросительно приподняв брови.
«Еще один…» — Альбус уловил его мысли легко. Интонация была усталой.
— Почему? — спросил Геллерт.
— Детишек должно быть много.
— Это хорошо… Да, познакомьтесь. Альбус Дамблдор — Марк Новак.
«Интересно, это тот самый Дамблдор, который обошел меня на международном конкурсе трансфигурации среди школьников?»
— Тот самый, — кивнул Геллерт. — И кстати, Альбус тоже умеет читать мысли.
— Я вас ненавижу, — Марк сказал то же, что и подумал, поморщился и потер глаза. — Разгоняйте этих тварей со стола и садитесь. Геллерт, кажется, у тебя будет под сотню слушателей, если не больше. Не считая прессы, конечно. Я не думал, что придет так много.
— Мог бы позвать кого-нибудь с собой. По крайней мере, избавился бы от этих записок. Черкнуть два слова в ответ может каждый, для этого не надо быть тобой.
Марк поморщился и подумал, что распекать его при этом самом Дамблдоре — не самая лучшая из затей Геллерта. Не самая приятная для него. Но вслух сказал другое:
— Ты прав.
— Тебе просто, как всегда, хотелось сделать все самому, — Геллерт рассмеялся. — Я тоже люблю так делать больше всего. И кстати, не стесняйся Альбуса. На самом деле, все наши планы — общие с ним.
Марк посмотрел на Альбуса пристально, а в его голове взметнулась туча самых разных мыслей, последней и самой здравой из которых была: «Я подумаю об этом позже». На этом моменте Альбус «отключился» — читать все мысли ни в чем не повинного человека было крайне невежливо. К тому же от долгой концентрации начинали болеть виски. На первый взгляд этот Марк не был чудовищем, налево и направо использующим темную магию, а большего Альбусу не было от него нужно.
В это время мальчишка из-за стойки принес им еду на огромном подносе, заработал сдержанно-благодарную улыбку от Геллерта и чуть ли не засветился от счастья. Судя по всему, Геллерта здесь обожали.
Следующие пару часов Геллерт не смотрел ни на кого. Он сосредоточенно мерил шагами зал и постоянно артикулировал. Альбус не умел читать по губам, но и без этого было понятно, что Геллерт повторяет про себя речь.
Марк так и не встал из-за своего стола. Когда поток почтовых крыс иссяк, тот просто понял голову и стал наблюдать за Геллертом. Сначала Альбус хотел пообщаться с ним, чтобы убить время, но потом понял, что точно так же наблюдать за Геллертом ему хочется больше. Параллельно с этим он в очередной раз обдумывал, во что ввязывается, зачем ему это и что он может сделать. Мысли ходили по кругу и ни к чему не могли привести: это опасно — это противозаконно — это правильно — этого хочет Геллерт — это необходимо сделать.
Геллерту что-то не нравилось. Он постоянно сбивался с ритма шагов, словно спотыкался о невидимые препятствия у себя под ногами, хмурился и поджимал губы, сердито мотал головой. Потом остановился как вкопанный возле коленей Альбуса и посмотрел на него со злостью.
— К Фенриру в задницу все это, — и хлопнул ладонью с зажатым в ней пергаментом по столу. — Я понял общее, спасибо.
Альбус моргнул обескураженно.
— Расслабься немного. Ты же слышал, тебя любят и ждут.
— Это разные вещи.
Альбус хотел добавить еще что-нибудь, но в это время начали подходить первые слушатели. Он ожидал, что Геллерт уйдет во внутренние помещения, но он словно только их и ждал — лицо мгновенно расслабилось, а глаза зажглись, словно их подсветили изнутри.
Приходили в основном дети, многим вряд ли исполнилось шестнадцать, и все смотрели на Геллерта как магглы, увидевшие привидение. Сначала практически с испугом, но его очень быстро сменял жгучий интерес. Подходить начинали несмело, группами по два-три человека, но видя, что Геллерт не против пообщаться, начали стекаться к нему и обступили тесным кругом.
Когда небольшие группы слились в толпу, Геллерт отошел к стойке и сел на нее, чтобы быть чуть выше. Он вошел во вкус. Он сиял и улыбался всем и каждому в отдельности, болтая со школьниками и вчерашними выпускниками о знакомых преподавателях и экзаменах, делясь с мальчишками дуэльными хитростями и рассказывая об усилении боевых заклятий. Но если кто-то несмело заводил разговор о Статуте или магглах, Геллерт тут же обрывал вопрос, говоря, что всему свое время и лучше он расскажет об этом, когда соберутся все.
В это время начали стекаться и представители прессы, тут же, с порога, щелкая колдокамерами, словно боялись, что Геллерт сейчас исчезнет или займет менее выгодную для съемок позицию, но тот не двигался с места и только приветственно кивал каждому заходящему. На него невозможно было не смотреть, а светлые волосы добавляли яркости, отражая свет от свечей. Геллерт выглядел невероятно красивым сейчас. И просто невероятным, словно он не из этого мира, но прислан рассказать о лучшей жизни тем, кто живет здесь и хочет его слушать.
Чтобы сбавить градус, Альбус нашел глазами Марка и подошел к нему.
— Поразительно, как он делает это, — Альбус кивнул в сторону сияющего Геллерта.
— Да, — Марк усмехнулся, но эта механическая усмешка, предназначавшаяся Альбусу, очень быстро сгладилась, превратившись в нормальную человеческую улыбку.
— Люди любят его.
— Очень.
— Странно, что он еще не исцеляет наложением рук.
Марк повернул к нему голову слегка, чтобы не терять из вида Геллерта, и посмотрел странным взглядом.
— Исцеление запланировано в Париже.
Альбус усмехнулся, следом за ним хмыкнул Марк.
— Это старо как мир.
— Это действует.
— Не перегните там.
— Он всегда перегибает, — Марк кивнул в сторону Геллерта. — В этом и есть суть.
Когда наступило назначенное время, а помещение трактира пришлось расширять изнутри, чтобы могли поместиться все желающие, Геллерт просто перекинул ноги через стойку и встал за нее.
— Только выпить никому не предложу, — он коротко рассмеялся, чуть усилив голос сонорусом, чтобы его расслышали в гомоне толпы. — По крайней мере, пока. Хотя, конечно, если кому-то нужен будет имбирный лимонад или горная вода, то никто не сможет ему отказать. Я не скажу ни слова против, да и никто не скажет — разве можно запретить желать то, что является жизненной необходимостью?
Геллерт на пару секунд замолчал, давая людям переварить услышанное. Шум уже стих. Геллерт направил палочку на горло, возвращая голосу его обычную громкость, и облокотился о стойку, подавшись вперед.
— Наверное, меня бы никто не понял, или меня закидали бы тухлыми яйцами докси, или сдали аврорам, или даже колдомедикам, потому что я явно сошел с ума…
В толпе раздались смешки. Геллерт усмехнулся в ответ и продолжил. Он не смотрел на Альбуса, не смотрел вообще никуда больше, кроме тех, к кому обращался, и его взгляд гипнотизировал. Альбус лишь сейчас подумал, что раньше они общались только один на один. Такого Геллерта, Геллерта в толпе, он не знал, а тот явно чувствовал себя как рыба в воде.
Только сейчас Альбус спросил себя: а что он вообще знает о Геллерте? И тут же ответил — это не имеет значения. О нем не нужно знать, его стоило просто видеть и быть рядом. Геллерт был подобен явлению природы, которое просто существует и которое невозможно постигнуть.
Альбус поймал себя на этой мысли и встряхнул головой. Геллерт пользовался легиллименцией сейчас? Это было невозможно. Альбус попробовал на секунду, но его чуть было не снесло лавиной чужих мыслей и эмоций. Но если это не было магическим воздействием Геллерта на разум, то Альбус понятия не имел, откуда в его голове возникли такие мысли.
В целом, все шло хоть и не совсем так, как рассчитывал Альбус, но в пределах. Геллерт все равно взял основные опорные тезисы, только развивал их по-другому, в более удобной для него манере.
Сначала он говорил о свободе, потом плавно перешел на волшебное сообщество, которое само загоняет себя в угол. Он говорил о ценности каждого волшебника, о его невероятной силе, о связи с природой и о том, что мы так мало ценим то, что нам дано.
На этом моменте все стремительно покатилось не туда.
Постепенно, когда становилось понятно, к чему клонит Геллерт, восторг толпы угасал. Когда он сказал, что мечтает о том времени, когда волшебникам не нужно будет прятаться, из трактира вышли несколько человек, стоявших у двери.
— То есть вы хотите избавиться от Статута, — уточнила молодая журналистка в первом ряду, когда Геллерт замолчал. В наступившей тишине ее звонкий голос прозвучал странно, неуместно и чужеродно.
Даже издали видно было, как Геллерт вздохнул глубоко и зажмурился.
— Да. Я хочу избавиться от Статута. Не сразу, конечно, через много-много лет, — он попытался смягчить свои слова, но безрезультатно.
Волшебники быстро выходили из трактира в полном молчании. Словно вода, вытекающая из бутылки.
Геллерт посмотрел на него, только когда все вышли. Альбус ничего не мог понять по его взгляду. А в следующий момент Геллерт крутнулся на месте и аппарировал.
— Куда? — непроизвольно спросил он.
— В Антарктиду, — мрачно ответил Марк. Альбус понадеялся, что это была шутка.
Не сказав больше ни слова, они вдвоем привели зал в прежний вид, уменьшив его обратно и быстро расставив по местам столы и стулья.
— Будь добр, принеси той самой горной воды, — сказал Марк высунувшемуся из подсобного помещения Одо. Тот быстро закивал.
— И чай, пожалуйста, — добавил Альбус.
Марк остановился посреди зала, закинул голову к потолку и только потом посмотрел на него.
— Я думаю, нам стоит подождать его здесь. Пока можно попытаться проанализировать ошибки. Все-таки у нас впереди еще два таких выступления.
Альбус поморщился и сел за стол возле окна. Посмотрел на улицу — поток прохожих теперь словно огибал вход в «Дракона и гуся».
— Не было никаких ошибок. Просто они не готовы, а Геллерт не хочет ждать.
Спустя минуту Марк все-таки сел напротив него, и тут же Одо принес воду и чай. Альбус только сейчас понял, что в горле у него словно прошла песчаная буря. Невыносимо хотелось пить.
— Ты мог ожидать, что так обернется? — спросил Марк негромко, тоже глядя в окно.
— Не ври себе. Мы все могли этого ожидать. Это совершенно естественная реакция магического сообщества. Геллерт хорош, но он не бог.
Геллерт появился спустя час, и судя по тому, как он выглядел, он выжег пару гектаров леса адским пламенем. По крайней мере, сажа на лице и обгоревшие кончики волос говорили именно об этом.
— Я жалею только о том, что стал оправдываться в конце перед этой тупой курицей, — сказал он и сел на третий свободный табурет.
— Ты никого не убил там? — поинтересовался Марк.
— Не убил. Зато спас от пожара пару магллов и, пользуясь случаем, отправил их Росси. Он как раз просил меня доставить подопытные образцы.
Альбус предпочел пока что выкинуть это заявление из головы и сосредоточиться на более важном.
День был долгим, и к его концу Геллерт не чувствовал уже ни злости, ни разочарования. Казалось, он просто выгорел. Казалось, что это провал, и что он никогда ничего не достигнет. Что толку биться головой о каменную стену?
— Как ты? — спросил Альбус, когда он наконец-то смог позволить себе остаться наедине с ним.
— Нормально, — соврал Геллерт и улыбнулся краешками губ. — Я подвел тебя. Ты наверняка ожидал большего.
Он отвернулся и подошел к окну, встал возле подоконника и посмотрел на непролазную хвойную зелень. На лес опускались синие сумерки. Прошло всего несколько часов с того времени, когда Геллерт еще верил, что изменить мир будет легко.
Кто-то говорил, что зеленый цвет и лес успокаивают. Чушь. Больший вклад в его спокойствие внес вид полыхающего леса. Пламя было настолько жарким, что некоторые стволы казались сияюще-белыми. Как души, улетающие к небу. Это было действительно красиво.
Альбус избавил его от этих бесполезных мыслей. Он просто подошел сзади и сделал то, чего Геллерт не ожидал — обнял, прижимаясь к спине, и это вытащило его в реальность, заставляя чувствовать мир здесь и сейчас.
Все казалось настолько странным, что голова шла кругом. Кто-то может подойти и прикоснуться к нему, и от этого станет... Лучше? Хуже? Геллерт не мог разобрать эти ощущения до конца, но очень хотел бы.
По крайней мере, это стоило того. Мысли об ужасном провале тут же вылетели из головы. «Как по волшебству», — подумал Геллерт и усмехнулся. Он слышал теории о том, что главная сила в мире — это любовь, но никогда им не верил.
— Правда, все нормально. Рабочие моменты. Я что-нибудь придумаю. Завтра, когда смогу нормально соображать.
Шеи сбоку коснулись теплые губы. Геллерт глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он был опасно близок к тому, чтобы закрыть лицо руками, но это было просто непозволительно.
— Мы придумаем. А пока нужно решить, что ты будешь делать с двумя следующими конференциями. Новости расходятся быстро, сам знаешь. Особенно такие.
Геллерт застонал громко, в голос. Совершенно не хотелось говорить об этом сейчас. Хотелось другого.
— Значит, надо удивить людей, — он все-таки нашел ответ.
— Конечно, если будет, кого удивлять.
Геллерт повернул голову набок и нашел губами губы. Легкий поцелуй, практически невесомый, на пробу. Сердце пропустило удар от того, что Альбус не был против и сам потянулся за следующим.
— Может быть, это и не плохо, — Геллерту требовались нечеловеческие усилия, чтобы продолжать. — По крайней мере, придут только те, кому действительно интересно.
Он развернулся в объятиях и задрал голову, чтобы дотянуться до губ Альбуса. Он терпеть не мог это положение — ему совершенно не нравилось чувствовать себя ниже. Но сейчас это было не важно. Он скучал до того, что пальцы дрожали. Он и не думал, что может быть так. Он почти поверил, что Альбус не вынес той отвратительной сцены с веритасерумом, которую устроил Геллерт, и запретил себе думать об этом, потому что у него были планы на Альбуса куда более важные, чем просто потрахаться.
Геллерт спохватился, что не выставил защиту от легиллименции, но сейчас можно было этого и не делать. В случае с Альбусом такая откровенность не приносила ничего плохого. Если, конечно, Альбус вообще читал его мысли сейчас.
«Я слишком ему доверяю», — подумал Геллерт и уловил слабый запоздалый отзвук страха.
Альбус так же осторожно, как и Геллерт до этого, тронул его губы. Геллерт машинально облизнулся и задел его. В следующую секунду они целовались, сталкиваясь зубами, прижимались и терлись друг об друга. В голове Геллерта внезапно появилась картинка: он сам, сияющий, с раскрасневшимся от возбуждения лицом, самозабвенно вещающий о свободе для волшебников в «Гусе». Выглядело неплохо. Более чем.
— Получилось? — Альбус спросил тихо, Геллерт даже не был уверен, что вслух.
— Да. Я вижу, тебе понравилось. — Альбус не нашелся с ответом. Геллерту всегда невероятно нравилось наблюдать за тем, как ясные голубые глаза туманились от возбуждения. Нужно было срочно что-то делать, но он не мог отойти от Альбуса. — Представляешь, как было бы круто, если бы комната считывала наши мысли и сама подстраивалась под то, что нам нужно?
Альбус сам оторвался от него и отошел на шаг. Тяжело тряхнул головой и сглотнул, приходя в себя.
— В Хогвартсе есть такая, называется Выручай-комната, — сказал он вмиг охрипшим голосом. — Потрясающая штука, я так и не разобрался до конца, как она работает. Чрезвычайно мощное заклинание, которое сочетает расширение пространства и чтение мыслей.
Геллерт, освободившись на эти пару секунд, пока Альбус говорил на свою любимую тему, вытащил из кармана палочку и трансфигурировал стол в кровать. Еще одно движение палочкой, и комнату накрыли звукопоглощающие чары. Окружающие не дождутся от него такого подарка.
Альбус повернул голову, чтобы посмотреть на кровать, левитировал на нее несколько книг из шкафа и превратил их в подушки. Большие, пухлые и мягкие подушки, которые будут упруго прогибаться под животом Геллерта и поддерживать тело в нужном положении, чтобы член проникал в него под самым правильным углом. И что там Альбус говорил о трансфигурации отдельных частей тела… Геллерт представил себе эту картинку и закинул ее в голову Альбуса. Тот застыл каменной статуей, и Геллерт понял, что его послание получено.
Геллерт подошел к этой статуе и принялся неторопливо расстегивать пуговицы на мантии, на рубашке, на брюках, постепенно освобождая Альбуса от одежды. Белье он снимал в последнюю очередь, попутно касаясь губами и языком живота, бедер и твердого члена. Руки не были задействованы в процессе, они удерживали Альбуса на месте, крепко держа за ягодицы. Альбус до последнего пытался сохранять невозмутимость, но все же сорвался, когда Геллерт прошелся кончиком языка вверх по стволу.
— Быстрее, пожалуйста, — прошептал он. Геллерт, сидя на коленях, поднял на него глаза и заметил пересохшие ярко-розовые губы.
— Где твоя английская выдержка? — хмыкнул он и провел ладонью по внутренней стороне бедра от колена до самого верха, услышав судорожный вздох.
— Если даже кому-то интересно, они могут не прийти, так как это небезопасно. На месте будут дежурить не только журналисты, но и авроры. Каждого, кто придет тебя послушать, возьмут на заметку. Мало кому этого захочется сейчас.
Альбус говорил это, двигаясь спиной вперед в сторону кровати, что, должно быть, было крайне неудобно из-за болтающихся у пола спущенных брюк.
— Я впечатлен. Ты думал об этом все время?
— Нет, заранее. Но надо же мне было что-то ответить.
Ариана не приходила к нему во сне уже очень давно. Настолько давно, что Альбус успел забыть об этих кошмарах. Тем тяжелее было видеть ее вновь. На этот раз Ариана не умирала, не горела и не превращалась в черный дым. Она стояла посреди их пустого дома и плакала, в полной тишине ее всхлипывания звучали неправдоподобно громко. Альбус не слышал даже своего дыхания, только их. А потом появился Аберфорт с дырой во лбу, черно-красной от запекшейся крови.
— Ты опять забыл, что Гриндельвальд чудовище, — зло сказал Аберфорт и прижал Ариану к себе.
Она спрятала заплаканное лицо на его груди, и Аберфорт стал казаться еще больше, чем был раньше. Кажется, он вырос и превратился в гиганта. Еще чуть-чуть, и он проломит потолок головой.
— Посмотри, что он делает. Мы только первые жертвы.
Аберфорт говорил тихо, но даже так его голос едва не разрывал барабанные перепонки и словно вибрировал во всем теле. Было трудно стоять на ногах. Аберфорт склонился над ним, из раны на лбу сорвалась густая, тягучая капля темной крови и упала на руки Альбусу, испачкав их полностью. Он отвернулся.
Теперь Альбус смотрел в окно. За окном начиналось кладбище Годриковой лощины, только теперь оно было бесконечным. Серые каменные кресты стояли ровными рядами до самого горизонта. Альбусу не нужно было подходить к другому окну, он и без этого знал, что увидит то же самое.
Он стоял в центре огромного кладбища. Кладбища, на котором похоронены те, кого убил Геллерт.
Но что-то было не так.
— Что ты делаешь здесь? Геллерт не трогал тебя, — сказал он Аберфорту обвинительным тоном.
Аберфорт засмеялся так, что пришлось зажимать уши. Дом зашатался и почти рухнул на него. Еще чуть-чуть, и Альбус бы тоже остался одним из трупов на кладбище Геллерта.
— Ты не дурак, но ты ужасно наивен.
Ариана повернулась к нему лицом, и из ее глаз поползли черные призрачные змеи, выползая в окна, обвивая дом огромными черными кольцами. Альбус понял, что тоже умрет здесь, и это его странным образом успокоило. Больше ничего не будет его тревожить, и ему не нужно будет выбирать.
— Ты так быстро наплевал на мою смерть и забыл о ней. Даже об Ариане ты помнил дольше. Я никогда тебе не нравился. Ты был даже рад тому, что меня больше нет. Что никто не будет больше тебя судить. Только ты сам, но ты же умный, ты договоришься с собой.
Это тоже было правдой. Альбус кивнул и сел на пол, чтобы стать еще меньше по сравнению с огромным Аберфортом.
— Почему мое тело принесли к «Дырявому котлу»? Откуда магглы узнали, что их не накажут? Спроси у своего Геллерта. Спроси!
Последнее слово Аберфорт выкрикнул так громко, что потолок развалился, и тяжелые гранитные плиты полетели вниз, на их головы.
И Альбус открыл глаза, тяжело дыша.
Геллерт смотрел на него из темноты, сидя напротив. Из-за белой простыни, накинутой на плечи, он снова казался неземным и далеким.
— Я попробовал прочитать твой кошмар. Знаешь, у меня получилось. Не стал вмешиваться в семейные дрязги. И к тому же, мало ли что, вдруг сны нельзя трогать. Мне еще дорог твой рассудок.
Альбус сглотнул и тоже сел, приходя в себя. Он не разобрал все слова Геллерта, но понял, что тот увидел его сон тоже.
— Тогда ты знаешь вопрос.
Он услышал, как Геллерт усмехнулся.
— Я не знаю на него ответа. Я вообще ничего не помню о смерти твоего братца. Не помню даже, как обрадовался ей, а я должен был быть счастлив. Может быть, даже сплясал что-то по случаю на столе.
Альбус подумал, но вышло плохо.
«Ты не дурак, но ты ужасно наивен», — вспомнил он слова Аберфорта из сна.
Пора прекратить закрывать глаза на очевидное. Ответ был простым и лежал на поверхности: если Геллерт не врет насчет воспоминаний, то к нему просто применили обливиате. Оставалось понять, кто это был и зачем он это сделал.
— Ты уверен, что хочешь это знать?
— Уйди из моих мозгов, — ответил Альбус резко и тут же сам выкинул Геллерта прочь, ставя защиту.
Геллерт посмотрел на него долгим пристальным взглядом, и Альбусу стало не по себе. В конце концов, он пока еще не знал ничего, чтобы так вести себя. Ничего еще не доказано.
«Не будь наивным дураком. Ты уже знаешь ответ».
Но Альбус предпочитал убедиться.
— Я не лезу к тебе в голову при первом удобном случае. Надеюсь, что и ты не будешь, — он попытался смягчить резкость.
— Нужно что-нибудь выпить, — сказал Геллерт и поднялся с кровати, все так же завернутый в простынь. Альбус воспринял этот ответ как отказ.
Он думал, что Геллерт снова подойдет к окну, но он дотянулся до палочки, и кровать снова превратилась в стол. Рассмеялся механически, когда Альбус упал на пол, потом подошел и помог подняться. Позвал домовика и попросил огненную воду. Альбус не возражал — сейчас Геллерту нужно было как можно меньше контролировать разум, но не терять его совсем.
Происходящее казалось продолжением кошмара — таким же вязким и липким. Альбус даже не был уверен, что сейчас на них не начнет падать потолок.
— Я не вру тебе. На самом деле не знаю. Не помню.
— Должно быть, это заклятие забвения. Я посмотрю и проверю, если ты позволишь.
Геллерт пожал плечами и кивнул.
Они сидели на столе бок о бок и ждали возвращения домовика. Геллерт положил подбородок Альбусу на плечо, вынуждая поцеловать подставленные губы. Губы были мягкими и теплыми, и Альбус с трудом остановился. Сейчас ему нужно сделать важное дело, но для этого требовалось невероятное усилие воли. Он не хотел знать, что скрывало обливиате.
К счастью, домовой эльф появился как раз вовремя. Геллерт залпом сделал несколько больших глотков, опустошив стакан, в котором, судя по виду, на самом деле плескался жидкий огонь.
— Что это? — спросил Альбус.
— Огненная вода. Очень крепкая штука. Попробуй.
Геллерт снова подставил губы, и Альбус осторожно притронулся, провел языком. Его собственные губы тотчас же начали гореть, будто бы он поцеловался со жгучим перцем, накачанным спиртом.
— Как ты это пьешь залпом? — спросил он, отстранившись. Губы жгло, и их хотелось постоянно облизывать.
— К этому нужно привыкнуть. И не бояться, — Геллерт усмехнулся. — Славяне, что с них взять. В Дурмштранге дуэли не только на палочках и посохах. Если не умеешь пить, сползаешь по иерархии вниз. Приходится учиться. Не самый неприятный в изучении навык, в школе весело.
Альбус покачал головой и подумал, что раньше Геллерт ничего не рассказывал про Дурмштранг.
— Готовит тоже Росси?
— О нет, он выше этого! — Геллерт отчего-то развеселился. Скорее всего, подействовало выпитое. — Надо же, ты успел запомнить и о нем тоже.
— Я знаю Гуидо Росси, если ты об этом. Он был у Фламеля, когда я гостил там же. Похож на толстого пингвина, как сказал Фламель. Тогда я не знал, кто такие эти пингвины, поэтому он показал мне детскую маггловскую книжку про животных с картинками. Действительно похож. Правда, я считал, что Росси в основном теоретик.
Альбус говорил и не был уверен, что Геллерт его слушает — тот неотрывно смотрел влюбленными глазами.
— Кажется, ты перебрал, — отметил Альбус.
— Нисколько, — Геллерт мотнул головой. — Я знаю дозу. Покажи мне этих пингвинов!
Происходящее напоминало сон все больше и больше, но из кошмара от превращался в комедию. Альбус напомнил себе, ради чего начал все это, и хоть немного пришел в себя. Ему нужно было определить, не лжет ли Геллерт, и если нет, то кто и для чего применил заклинание забвения.
— Смотри, — сказал Альбус и убрал окклюменцию, оживляя в голове воспоминания о напечатанных страницах с непривычными в своей неподвижности изображениями толстой и несуразной черно-белой птицы с большим желтым клювом и короткими крылышками, висящими вдоль тела. И услышал — почувствовал — смех Геллерта в своей голове. Ощущение было таким, будто в шампанском поднимались и лопались легкие пузырьки. Тепло, немного щекотно и невероятно приятно.
«Похож», — услышал он мысль Геллерта тоже в голове, и это отрезвило Альбуса.
— А теперь наоборот, — сказал он и снова закрылся. — Теперь ты будешь вспоминать об Аберфорте и о том, что случилось.
Геллерт неуверенно кивнул и действительно попытался вспомнить. Но Альбус смог увидеть только белую пустоту, как будто воспоминания залили кислотой, которая разъела и убила все. Рядом были другие воспоминания, абсолютно нормальные. Геллерт видит перекошенное бешенством лицо Аберфорта в тот день, когда погибла Ариана. Видит, как Аманда проходит мимо дома Батильды и оборачивается на его голос. Видит мертвого Аберфорта в их доме. Между этими воспоминаниями — белизна. Сколько ни вглядывайся в нее, ничего не увидеть.
«Давай по-другому, — сказал Альбус мысленно. От напряжения уже начинала болеть голова. — Вспоминай все, что можешь, из этого периода времени».
Этот подход оказался более действенным. Все белые лакуны оказались как раз в нем. И он заканчивался на Марке. Сначала Марк просто стоял напротив, опуская руку с зажатой в ней палочкой, а потом Геллерт очистил память ему.
Вот и все. Альбус отпустил разум Геллерта.
— Ты понял? — спросил он, когда взгляд Геллерта снова сфокусировался. Настолько, насколько это вообще возможно после того, что он выпил и узнал.
Альбус почувствовал, как мелко подрагивают пальцы. К такому повороту он не был готов. Или был? Или знал все в глубине души, и просто не хотел вытаскивать наружу еще и это?
— Примерно, — Геллерт неуверенно кивнул. — Произошло что-то, но я не знаю, что именно, потому что Марк очистил мою память. А я очистил его. Теперь он тоже ничего не знает. Очень умно.
Альбус уже устал удивляться тому, как меняется его отношение к Геллерту. От полного понимания и принятия до острого отвращения. Альбус устал от этого и поднялся на ноги, заходил взад и вперед перед столом со спокойно сидящим на нем Геллертом.
— Не прикидывайся и не называй убийство моего брата «чем-то». Я пока что понятия не имею, как ты подстроил все это. Зачем? Тебе так сильно нужно было добраться до меня? Да, тебе было нужно. Ты сам говорил, что это главное из того, что тебе нужно.
— Если ты так уверен в этом, можешь убить меня прямо сейчас. Месть — дело благородное.
Альбус остановился резко и посмотрел на него. В темноте глаза Геллерта казались двумя черными провалами. Как он может любить этого человека?
— Ты ненормальный. Мне нужно сейчас увидеть Аманду. Я думаю, мы успели обсудить самое важное. Я вернусь, как только смогу. Теперь я знаю, как тебя найти.
Альбус сосредоточился, представляя свою комнату в доме в Годриковой лощине, свой рабочий стол с длинной трещиной посередине, и аппарировал.
Увидев вокруг знакомую обстановку, Альбус проверил наличие всех конечностей, ощутил, как боль разрывает голову, и только потом констатировал, что дальняя аппарация без особого труда далась и ему тоже. Хотя сейчас он был бы совсем не против, чтобы его расщепило.
Он сел за стол, потому что надо было куда-то сесть. Потер глаза и опустил руки. Он помнил, что нужно выяснить все до конца, начать с Аманды и закончить ее родственничками. Но сейчас не было мыслей в голове, ни одной. Он даже не сердился на Геллерта. Он просто не мог прийти в себя и не был уверен, что хочет.
Альбус просидел так несколько часов. Легче за это время не стало. В Годриковой лощине шел дождь, поэтому рассвело поздно. Когда Альбус услышал внизу, в кухне, какое-то движение, он вышел из комнаты и спустился по лестнице.
Аманда сначала испуганно ойкнула и отскочила, и только потом узнала Альбуса. Видимо, выглядел он сейчас не очень.
Зато кухня снова приобрела жилой вид. Занавески на окнах и скатерть были свежими, посуда стояла ровными рядами, а в очаге что-то готовилось.
— Рада тебя видеть, — осторожно сказала Аманда и отодвинулась подальше.
— Все нормально, не бойся, — сказал Альбус и подумал, что это было точно такое же «все нормально», каким ему отвечал Геллерт несколько часов назад.
Ничего нормально не было, но когда случается катастрофа, остается только делать красивое лицо, чтобы сохранить хотя бы его.
Альбус хотел было продолжить игру в вежливость и спросить, как у нее дела. В конце концов, он всегда был терпеливым. Но сейчас его запас терпения и прочности исчерпал себя. Поэтому он сказал:
— Мне нужно прочитать твои воспоминания. Я буду задавать тебе вопросы, но ты будешь отвечать на них не вслух, а мысленно и оживлять в голове картинки.
Но в голове у Аманды не было ничего нужного. Она действительно была сквибом. Их семья действительно переехала в старый дом на Чаринг-Кросс-Роуд рядом с «Дырявым котлом» около пары лет назад. Она действительно одна из всех могла видеть вход в волшебный Лондон. И ей действительно нравится Аберфорт, потому что он принадлежал иному миру, отличному от мира, в котором жила она. Иногда Аберфорт казался ей глуповатым, но он все равно нравился ей. Аберфорт мог делать такие вещи, которые иногда снились Аманде, но разве она могла поверить, что сны станут реальностью?
Альбус исследовал ее воспоминания с тщательностью и дотошностью ученого, стараясь не упустить ни одной детали. Он быстро потерял надежду уличить ее в обмане или заговоре, но надеялся хотя бы увидеть в ее воспоминаниях Геллерта или найти нестыковку желаний и действий. Геллерт тогда еще не был знаком с легиллименцией, и из способов влияния на действия людей у него было только грубое Империо. Но Аманда ничем не смогла ему помочь. Альбус добился только новой головной боли.
Когда они закончили, солнце клонилось к закату, а Аманда была совершенно белой и, казалось, вот-вот упадет в обморок. Глядя на нее, Альбусу страшно устыдился, но он ничего не мог поделать, кроме как приготовить чашку горячего шоколада с хорошей дозой сонного зелья.
Альбус укрыл пледом свернувшуюся в кресле девушку и еще раз заглянул в ее голову. В полудреме она вспоминала букет из волшебных ромашек, который простоял в ее комнате почти месяц, не завянув. Если бы он не был упрямым идиотом, мог бы просто ответить на любое из писем Геллерта и не вынуждать его на крайние меры. Только это все равно ничего бы не решило, потому что дело было не в самом поступке, а в принципе и в характере Геллерта. Он не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Альбуса это пугало, злило и восхищало одновременно.
Он оторвался от этих чрезвычайно увлекательных мыслей, прошел на кухню и шагнул в камин, направляясь в «Дырявый котел». Теперь ему нужно было узнать историю с другой стороны.
Темное помещение со старыми деревянными столами и обшарпанными стенами, конечно же, было знакомым, но Альбусу показалось, что он не посещал его очень давно. Теперь оно было чем-то из прошлой жизни, хотя прошло всего несколько месяцев с того момента, как он заходил сюда в последний раз.
— Мистер Дамблдор! — окликнула его миссис Доддеридж. Альбус повернулся к ней и кивнул, сдержанно улыбнувшись. — Ох, да проходите же, не стойте столбом! Присаживайтесь, я мигом приготовлю ваш любимый чай!
В первую секунду Альбус хотел вежливо отказаться — слушать ее пустую болтовню, перемежающуюся вздохами, не очень хотелось. Но все же он остался. Кто знает, какие новости он успел пропустить, пока его не было в Англии. Конечно, он читал все газеты, но еще он знал, что далеко не все новости попадают на их страницы. Поэтому он улыбнулся уже теплее и прошел за любимый небольшой стол в дальнем углу.
Миссис Доддеридж присоединилась к нему спустя пару минут, умело левитируя большой поднос, нагруженный чайником, чашками и всевозможной выпечкой. Альбус подумал, что ему придется съесть хоть что-то, хоть мысль о еде и вызывала тошноту. Совершенно некстати он вспомнил слова Геллерта: «От того, что ты уморишь себя голодом, никому не станет легче». Что ж, в этом Геллерт точно был прав.
Смеркалось, они вдвоем мирно пили чай, Альбус рассказывал ей о преподавании в Хогвартсе и некоторых самых простых своих открытиях. Время от времени камин искрил, и в нем возникали волшебники, пару раз кто-то зашел в дверь со стороны Лондона. В основном все направлялись в Косой переулок, а парочку тех, кто все же задержался, обслужил Том. Полумрак рассеивали канделябры с магическими свечами, дававшими больше света, чем обычные. Здесь все было тихо и мирно, все шло своим чередом.
Альбус подумал, что после пары месяцев рядом с Геллертом все окружающее перестало казаться ему уютным. Скорее, оно напоминало старое болото.
Альбус думал, что семейка Аманды все равно никуда не денется за это время, и потратил час на пустые разговоры с миссис Доддеридж. Зато спустя час он наконец-то докопался до того, что его заинтересовало.
— Но я ведь наверняка вас задерживаю! — она сокрушенно покачала головой. — Вы ведь пришли сюда зачем-то, а я со своей пустой болтовней!..
— Ну что вы! — разубедил ее Альбус. — Я так давно не говорил с кем-то об обычных вещах, что уже начал забывать, что они существуют. И, между прочим, очень приятны. — И он подцепил пальцами обсыпанный сахарной пудрой рожок в подтверждение своих слов. — Но вы правы. Мне нужно заглянуть к тем самым магглам, которые…
Он не договорил, надеясь, что и так все будет понятно. К тому же, теперь он не мог сказать, что именно они убили Аберфорта.
Миссис Доддеридж взглянула на него с удивлением, а потом покачала головой.
— Конечно же, главного я вам и не рассказала. Думала, об этом все знают. Их убили, обоих сразу, отца и брата бедной Аманды.
И тут Альбус почувствовал, что снова летит в пропасть.
— Что? — переспросил он. Прозвучало донельзя глупо. — Кто убил? Когда?
— Да около месяца назад! — миссис Доддеридж принялась охотно делиться. — Кто убил, я не знаю, не вникала, но точно кто-то из магглов. Видать, не поделили чего, да и характер у них был не сахар, судя по всему. Авроры были, конечно, проверяли, не месть ли волшебников за вашего брата, да только ничего не нашли. А я считаю, что это их зло к ним же и вернулось…
Она говорила еще что-то, но Альбус уже не слушал. Он быстро извинился, попрощался с ней и вышел на Чаринг-Кросс-Роуд. На улице окончательно стемнело, и Альбус с трудом видел, куда наступал. Под ногами на мостовой слабо поблескивали лужи после недавнего дождя.
Конечно, он в первый момент подумал, что и это тоже дело рук Геллерта. Ему это было выгодно — убрать последних свидетелей своего преступления. Но Геллерт не мог. Он всегда был рядом. И вряд ли еще кто-то знал. Хотя Геллерт мог просто поручить кому-то из своих убить парочку магглов, даже не говоря, кто эти люди и в чем они провинились.
Подойдя к нужному дому, Альбус увидел и самого Геллерта, который сидел на крыльце. Он почти не удивился. Правда, сегодня Геллерт отнюдь не сиял — хотя бы потому, что промок с головы до ног.
Когда Альбус подошел, Геллерт задрал подбородок и посмотрел на него.
— Ты бы смотрелся более внушительно, если бы у тебя не стучали зубы, — проговорил Альбус тихо и присел рядом. — Решил, что если ты будешь мокрым и жалким, у тебя будет больше шансов?
— Ты уже знаешь? — спросил Геллерт негромко, проигнорировав его подкол.
— Я ничего не знаю, — ответил Альбус, стиснув зубы. — Совершенно ничего не знаю и не понимаю. Но — да, я в курсе, что отец и брат Аманды мертвы. Все снова складывается удачно для тебя, не находишь?
Геллерт со вздохом оторвался от стены, возле которой сидел, прислонившись. Альбус чуть отодвинулся, давая ему больше места. Соприкасаться не хотелось. Смотреть на Геллерта тоже, поэтому он разглядывал темную кирпичную кладку стены. В ней не было ничего интересного, и это полностью устраивало Альбуса. В груди ныло — не больно, но тяжело, и мешало дышать.
— Ты считаешь, что это все дело моих рук?
— Более того, я практически уверен в этом. Мне даже не нужны твои воспоминания, чтобы быть уверенным. Мне непонятно только одно: зачем ты пришел сюда сегодня?
— Может быть, потому что знал, что ты тоже будешь здесь?
— Ты все еще хочешь, чтобы я поверил тебе и простил тебя? Предлагаешь просто забыть? Мерлин…. — Альбус глубоко вздохнул. — Ты не мог по-другому, Геллерт? Или ты думал, что я не узнаю?
— Я просто хотел тебя видеть, — судя по движению сзади, Геллерт снова откинулся назад, на стену.
— Для чего? Тебе завтра покорять Париж, если я не ошибаюсь.
— Думать не хочу ни о каком Париже…
— Так зачем ты хотел меня видеть?
— Сам не знаю. Наверное, извиняться — плохая идея. Пока я здесь сидел, а просидел я здесь довольно долго, я успел придумать тридцать вариантов того, как все могло происходить. Половина включала смерть Аберфорта в первоначальный план, в другой половине это получилось случайно. Если ты спросишь меня сейчас, я скажу, что не стал бы убивать Аберфорта. Не потому что убийство — это плохо. Просто я ценю волшебную кровь. Особенно ту, которая в родстве с твоей. Но я не уверен, что это имело для меня значение тогда. Согласись, смерть Аберфорта сработала. Ты все-таки соизволил обо мне вспомнить. Я до сих пор не знаю, что еще могло бы подействовать, чтобы ты все-таки захотел видеть меня снова. Я не знаю, о чем думал тогда, но сейчас я убежден, что это плохая идея. Но я не могу быть уверенным в том, что я не сделал этого, отчаявшись.
— Ты все сказал?
— О чем я на самом деле сожалею, так это о том, что я очистил себе память. Всегда лучше знать правду. Надо было хотя бы сохранить воспоминание на всякий случай, но я решил, что лучше уничтожить полностью. Тогда я хотя бы мог бы знать, действительно ли я виноват настолько, насколько ты думаешь. Но я могу понять, почему я этого не сделал.
— Удивительно, что ты еще сомневаешься… Как умерли эти двое?
— Понятия не имею, — огрызнулся Геллерт. — Не я же их убил. — Он помолчал, потом продолжил: — На самом деле, я выяснил. Пока ждал тебя, расспросил местных. Старуха из дома напротив знала больше всех. Эти двое, после того как исчезла Аманда, как с цепи сорвались. Подходить к волшебникам они бы не стали, но зато своих преступников стали преследовать с утроенным рвением. Кого-то ранили. Кому-то в драке перебили шею дубинкой. В общем, из-за этого к ним и пришли. К этому я не имею отношения. Но не возьмусь этого утверждать, так как моя память меня подводит.
В этот момент Геллерт усмехнулся, и эта усмешка вызвала в Альбусе бурю ярости. У него еще хватало наглости смеяться…
— Пожалуй, мне пора идти, — сказал он и поднялся на ноги.
— Не хочешь?..
— Что? — Альбус резко обернулся. Геллерт развалился на крыльце, вытянув облепленные мокрыми брюками ноги на ступеньках.
— Нет, ничего. Да, тебе пора. Мне тоже скоро пора. Придешь завтра?
— Не думаю, — честно ответил Альбус и, отвернувшись от него снова, вернулся в «Дырявый котел».
Когда Альбус вернулся к себе — он уже давно не называл это место домом, — Аманда все еще спала, свернувшись в кресле. Он не стал левитировать девушку в ее комнату, чтобы не вторгаться в личное пространство. Вместо этого Альбус превратил кресло в кровать. Глядя, как сладко и крепко она спит, Альбус подумал, что сонное зелье придется кстати и ему. Отдых без единой мысли сейчас казался единственным спасением.
Утром не стало легче, зато появилось желание все-таки взглянуть, что устроит Геллерт во Франции. Аманда приготовила завтрак и тихо ушла к себе. Раньше та комната принадлежала Ариане. Как и Ариана, Аманда, с одной стороны, бесконечно уважала Альбуса и была ему признательна, а с другой — предпочитала обходить стороной. Словно знала, что именно Альбус приносит с собой все несчастья.
Альбус не хотел, чтобы Геллерт узнал о его присутствии сегодня. Можно воспользоваться оборотным зельем, но его еще нужно приготовить, а на это не было времени. Зато как нельзя кстати пришлась бы мантия-невидимка.
Альбус горько улыбнулся этой мысли, глядя в окно, за которым холодный, уже осенний дождь заливал зелень сада. Мантия-невидимка, воскрешающий камень, бузинная палочка… Как давно они мечтали об этом. Как много с тех пор пошло не так.
Но если те самые артефакты найти не получилось, то мантия-невидимка из шерсти камуфлори была хоть и редкой, но вполне доступной вещью. И, кажется, Элфиас хвастался удачным приобретением с блошиного рынка, когда вернулся из очередного путешествия. И у Альбуса как раз оставалась пара часов в запасе, для того чтобы навестить старого друга, узнать, как его дела, и заодно позаимствовать мантию.
Ему повезло — в плохую погоду Элфиаса легко было застать дома. Когда Альбус вызвал его через камин, тот был занят написанием главы своей первой книги «Я и драконья оспа: пережить и освободиться». Услышав о замысле этой книги во время их последней встречи, Альбус и не думал, что Элфиас возьмется за нее всерьез. Однако, аппарировав в его комнату, Альбус увидел толстую кипу исписанных пергаментов — дело продвигалось.
Оспины на лице Элфиаса, которые отпугивали от него людей на первых курсах Хогвартса, постепенно выравнивались и исчезали. Колдомедики говорили, что еще пара десятков лет, и их практически невозможно будет разглядеть. А сейчас, выходя к людям, Элфиас пользовался специальным заклинанием, меняющим внешность. Легкая трансфигурация, пробный вариант — тоже авторства Альбуса. Еще один удачный эксперимент, которым Альбус мог гордиться. Мог бы, если бы имел возможность хотя бы подумать об этом.
Сейчас он в основном слушал Элфиаса, который собирался в следующем году учиться на колдомедика, и иногда что-то отвечал. Часто получалось невпопад, но Элфиас перестал обращать на это внимание, когда Альбус объяснил, что до сих пор не оправился после смерти Аберфорта. В сущности, он нисколько не соврал. Элфиас не отличался талантами в магии и не был особо сообразительным, но зато у него было доброе сердце, и этого сейчас так не хватало Альбусу. И когда он попросил оказать ему небольшую услугу и одолжить мантию-невидимку на пару дней, Элфиас только слегка удивился, но с удовольствием выполнил просьбу. Он всегда был рад помочь Альбусу, если выпадала такая возможность, потому что Альбус помогал ему куда чаще.
Аппарировать в Париж было сложнее. Альбус долго не мог вспомнить подходящую зацепку, к тому же он понятия не имел, где именно находится вход в магический Париж и где Геллерт будет выступать на этот раз. Поэтому Альбус просто переместился прямо к воротам, за которыми пряталась и убегала вперед мощеная дорога к дому Николаса Фламеля — ее он знал во всех деталях, успев изучить многократно. Он глубоко вздохнул, собирая по крупицам внутренние силы, и ударил по дверям увесистым молотком. Раздавшийся звук вышел на удивление мелодичным, словно металл запел, и от этого тяжесть на душе стала чуть меньше.
Только сейчас он подумал, что его визит может быть совершенно неуместен, но предпринимать что-то было уже поздно — ворота плавно распахнулись перед ним, а потом так же плавно закрылись за спиной. Здесь, в отличие от Годриковой лощины, было солнечно и жарко, и одуряюще пахло розами, хотя Альбус их еще даже не видел.
Альбусу повезло. В первый момент он даже не понял, насколько, просто он был рад увидеть здесь Натана. Мимоходом вспомнил, что Натан был не против встречаться с ним, и тут же отмел эту мысль. Зато Альбусу в третий раз пришлось позавтракать, чтобы не обижать Перенелль, которая приняла его запросто, как будто только и ждала его визита.
— Нам слишком часто бывает скучно, — она охотно объясняла, попутно взмахивая палочкой. С каждым взмахом кофейник наклонялся над очередной чашкой. — Теперь к нам стали заглядывать еще реже, Элен — ты ведь помнишь Элен, Альбус? — больше не хочет и носа к нам показывать…
— Потому что я сказал ей, где видел ее Гриндельвальда, всеобщее благо и отмену Статута, — проворчал Николас. Альбус посмотрел на него с вежливым интересом. — Надеюсь, ты, в отличие от этих обормотов, будешь хоть немного рассудительнее!
— Натан? — Альбус перевел взгляд на него, спрашивая, что здесь происходит, потому что он сам явно чего-то не знал и не мог понять.
— Дядя, прошу, не приплетайте меня к этому, — Натан поморщился и помог Перенелль составить чашки и тарелки на стол. — Я всего лишь хочу услышать его вживую. Мне нужно иметь собственное мнение, а не слушать чужие сплетни.
— Полностью с тобой согласен, — Альбус поспешил присоединиться. Слова Натана звучали очень правильно и вдумчиво, а своих сейчас не находилось. — Собственно, поэтому я и решился вас побеспокоить. Полагал, что вы должны быть в курсе происходящего, а больше здесь мне не у кого попросить помощи.
— Рад, что смогу быть тебе полезен, — с готовностью ответил Натан. — Только я предпочел бы находиться там под мантией-невидимкой. Дядя, вы не одолжите свою?
— Одолжу, естественно! Мне сейчас только и не хватало, чтобы тебя там увидели!
— Сейчас? — переспросил Альбус и украдкой показал Натану на свою мантию, вытащенную из кармана. Натан поджал губы, сдерживая улыбку.
— Меня повысили в должности, и теперь я заместитель главы греческого Отдела Тайн. Должность непыльная, свежих тайн почти нет, занимаемся сортировкой и хранением старых… Но, конечно же, секретность, без нее никуда, — Натан развел руками. — Если меня увидят рядом с Гриндельвальдом, можно будет с ней распрощаться, и с большей частью своей памяти заодно, а я ей очень дорожу.
— И тебе не терпится рискнуть, — укорила его Перенелль, но мягко и беззлобно, в то время как неодобрительная гримаса Николаса была куда более говорящей.
— Молодежь, что с вас взять, — наконец проворчал он. — Альбус, к сожалению, для тебя мантии-невидимки у меня не будет, хотя и тебе я бы не советовал там показываться.
— О, не беспокойтесь, у меня своя.
— Никогда в тебе не сомневался, — кивнул Николас. — Пока вам рано уходить, расскажи, как у тебя дела? Работаешь над чем-нибудь новым?
Альбус предпочел не отвечать на первый вопрос — второй был куда удобнее и безопаснее. Он и не сомневался, что поэтому Фламель задал два вопроса сразу — чтобы Альбус смог выбрать, на какой ему будет ответить. Он рассказал, что преподавание в Хогвартсе занимает его время полностью, и пока что на собственные исследования сил не хватает.
Время тянулось медленно. Альбус отвечал на вопросы и улыбался механически. Можно было подумать, что его мысли заняты чем-то другим, но они были полностью чисты. Альбус боялся даже начинать думать. Он знал, что лучше не трогать свежую рану, чтобы дать ей затянуться. Поэтому когда Натан сказал, что им пора, Альбус вскочил со своего места слишком быстро — быстрее, чем того требовали приличия, но сейчас приличия его мало волновали.
Каминная сеть работала точно так же, как и в Британии. Брошенный в огонь летучий порох окрасил его в зеленый, и Альбус шагнул в него первым, произнеся: «Хрустальный олень».
«Хрустальный олень» оказался холлом французского Министерства магии. Посреди него стояла огромная статуя благородного оленя из прозрачного хрусталя, и ее рога подпирали хрустальный свод купола. Вокруг оленя на одинаковом расстоянии сидели другие животные, которые, по словам Натана, символизировали области, контролируемые французским Министерством. Около сотни каминов, выстроившихся вдоль стены, постоянно вспыхивали зеленым, и в них появлялись и исчезали волшебники, одетые в мантии всех оттенков синего.
Альбус вспомнил, как Элен рассказывала о форме одежды: чем темнее оттенок мантии, тем более высокое положение занимает волшебник в обществе. В черных мантиях ходили только Министр магии и Верховный судья. Поэтому некоторые волшебники и волшебницы сейчас смотрели на темно-фиолетовую мантию Альбуса с удивлением и явно не могли вспомнить, кто он такой. Но у них не было времени рассматривать его дольше — они убегали в другом направлении, в глубину коридоров Министерства.
Натан позвал Альбуса следовать за ним, выходя из таких же хрустальных, как и потолок, дверей. Альбус успел разглядеть на прозрачном объемном рисунке только гномов с кирками и молотами.
— К сожалению, экскурсию сейчас я тебе не предложу, но мы можем прогуляться после того, как все закончится, — сказал Натан через плечо. — Я бы предпочел прийти пораньше и занять хорошие места.
До нужного места они добрались довольно быстро. Трактир, на который Натан указал ему пальцем с противоположной стороны улицы, имел вульгарное название «Палочка в штанах». Впрочем, особой нужды указывать не было, Альбус и так бы понял, куда им нужно идти — вокруг этого трактира не было людей. Они одновременно накинули мантии-невидимки на головы и плечи, подгадав момент, когда рядом никого не окажется.
Альбус выждал, пока входная дверь откроется и закроется, и только потом пошел следом. Он ощущал себя десятилетним мальчишкой, которому не хватило игр в шпионов и заговоры. Впрочем, когда он был ребенком, его не интересовали подобные игры и не с кем было в них играть. А теперь ставки выросли вместе с ним.
Внутри было так же светло, как и на улице. В отличие от прошлого сборища в «Драконе и гусе», где яблоку было негде упасть, здесь помещение оказалось полупустым даже без расширения пространства. В этом можно было найти и положительные стороны: Альбус легко лавировал между волшебниками и волшебницами и нашел себе место возле дальней стены. Только встав туда, он огляделся.
Марк, конечно же, был здесь — стоял на ступеньках возле небольшой круглой сцены, на которой по вечерам, как подозревал Альбус, выступали местные певички. Рядом с ним он обнаружил и Элен — она почти не изменилась внешне и была все так же хороша, на нее заглядывались стоящие поодаль журналисты и даже некоторые авроры. Она строила глазки всем и каждому и улыбалась уголками губ таинственно и многообещающе, но руки держала в карманах мантии, и Альбус был практически уверен, что в правой она сжимает палочку. Были еще два волшебника из тех, кого Альбус видел в штабе Геллерта, но в прошлый раз им не довелось познакомиться. Было похоже на ненавязчивую охрану, хотя Альбус знал, что Геллерт и сам бы справился даже с неожиданной атакой.
Самого Геллерта пока не было видно, но судя по напряжению, он не замедлит появиться в свое время.
Геллерт возник через четверть часа, аппарировав в середину сцены. Покачнулся, тряхнул коротко головой, откидывая с лица волосы, и улыбнулся залу.
— Я рад видеть вас сегодня. Всех вас, — он повел рукой, охватывая этим движением зал и всех присутствующих в нем, даже невидимого Альбуса. На щеках Геллерта снова цвел румянец. — И я верю, что кто-то из вас все-таки рад видеть меня, несмотря на то, что его друзья и коллеги не готовы разделить эти чувства.
Альбус мог бы не волноваться о том, что Геллерт его заметит: он не смотрел по сторонам — только на тех, кто его слушал. И на этот раз слушатели были еще внимательнее, а прыткопишущие перья строчили на пергаментах, стараясь не упустить ни одной буквы и ни одного придыхания.
На этот раз не смотрел на него и Альбус. Сейчас он уже не мог понять или вспомнить, для чего пришел сюда. От одного вида Геллерта становилось плохо, он злился. Геллерт же вел себя так, как будто ничего не произошло. Он поменял линию поведения, и теперь шутил и заигрывал с аврорами и журналистами, называя их самыми сведущими людьми в мире волшебников и призывая вспомнить, скольких проблем можно было избежать, если бы Статута не существовало. Он говорил и об избранности волшебников, о которой знает каждый ребенок, и о том, что кровь волшебников имеет величайшую ценность.
«Чушь, — возразил ему Альбус мысленно. — Если бы это действительно было так, ты бы не тронул Аберфорта».
Альбус покинул заведение, не дождавшись финала, но снимать мантию-невидимку не стал, просто остановился у дверей на крыльце. Судя по всему, у Геллерта все шло своим чередом. Альбус не мог не оценить ход Геллерта: если он не может молчать, он будет говорить о своих идеях всем, кто его слушает, и может быть, он сумеет зацепить кого-то даже среди тех, кто поначалу был настроен враждебно.
Интересно, Альбусу снова стоит ждать от него знаков внимания, когда Геллерт поймет, что ему чего-то не хватает?
Спустя несколько минут Альбус услышал дружный и очень шумный вздох из-за двери, а затем вся толпа внутри начала громко и быстро говорить. Судя по всему, Геллерт просто закончил свою речь и снова аппарировал. Остальные наверняка тоже ушли с ним вместе, хотя Альбусу и хотелось бы видеть, как Марк отбивается от наседающей на него толпы из журналистов и авроров, которые не привыкли и не любили так просто сдаваться.
В это время из дверей начали выходить волшебники и волшебницы, и Альбус отошел, чтобы кто-нибудь из них не наткнулся по пути на невидимую преграду.
Натан дождался, пока все покинут помещение, чтобы спокойно выйти, и появился там же, за углом. Альбус неторопливо двинулся к нему. Сейчас говорить о чем-либо не хотелось, но и упускать случай пообщаться на интересную тему с редким умным и здравомыслящим человеком не следовало.
— И как тебе? — спросил Альбус первым, чтобы самому не отвечать на тот же самый вопрос.
Натан помолчал немного.
— Небезынтересно, — наконец ответил он. — Не пожалел, что пришел. Таких нужно знать в лицо.
— Таких? — переспросил Альбус.
Теперь они шли неторопливо по узкой улочке, на которой разноцветные дома, высокие и совсем низкие, стояли вплотную друг к другу и утопали в цветах, зелени и солнце. Альбус заметил вывески книжного магазина и лавки письменных принадлежностей, вывеску, приглашавшую получить прорицание от гадалки в седьмом поколении, и вывеску аптеки с готовыми лекарственными снадобьями и зельями.
— Таких, — Натан неопределенно повел рукой. — Я знаю, почему на него повелась Элен и остальные. Он увлекает.
— И тебя тоже? — спросил Альбус негромко.
Натан повернул голову в его сторону.
— Не знаю, — он пожал плечами. — Я, в отличие от некоторых, умею отделять значение слов от того, кто их произнес. Но дело в том, что он говорит правильные вещи. Правильные и жуткие. У меня мурашки пошли по телу под конец.
— Я не дослушал до конца, — признался Альбус и получил в ответ донельзя изумленный взгляд. — Но прежде чем мы продолжим беседу, не отведешь ли ты меня в то же самое кафе, где мы были в прошлый раз? Оно было очень уютным, и там был чудный шоколад.
«И еще оно отлично горело в моем сне»,— добавил Альбус про себя. Если уж случай предоставился, следовало избавиться хотя бы от этого страха.
Когда они снова расположились на хрупких на вид плетеных стульях уличного кафе, Альбус не стал больше испытывать терпение Натана.
— Я не стал дослушивать, потому что я знаю, о чем он говорит. Может, это покажется странным, но я знаю и самого Геллерта Гриндельвальда. Прошло уже два года с нашей первой встречи. Правда, сейчас мы не общаемся, не думай. Но я до сих пор не могу понять, следовать за его словами или нет.
Натан посмотрел на него пристально и коротко, тут же опустив глаза.
— Говоря о тебе, я не думаю, что ты будешь следовать хоть за кем-то. Говоря о себе… — он покачал головой и поджал губы. — Магглы действительно мешают, с этим будет спорить только дурак. Вопрос только в методах. Как бороться с этим? Он предлагает отменить Статут, но каким образом это сделать? Волшебников слишком мало, войны не должно случиться, иначе отмену Статута некому будет праздновать. Идея хороша, но Гриндельвальд слишком энергичен, чтобы выбрать мирные методы, и с этим я не согласен. Он слишком легко говорит и увлекает, чтобы поверить ему и пойти за ним.
Альбус слушал его очень внимательно.
— Ты так легко понял все это, только один раз увидев его…
— Не нужно быть гением, чтобы понять это, — Натан пожал плечами. — Как будто ты думаешь иначе. Вопрос в том, что с этим делать.
— Я думаю, каждый должен ответить на этот вопрос для себя. Но волшебники настолько запуганы, что большинство просто проигнорирует…
— Может быть, это хорошо. Может быть, в этом и есть корень всех бед. — От того, что Натан озвучивал его собственные мысли, не становилось ничуть легче. — А что будешь делать ты?
— Наблюдать, — Альбус пожал плечами и отвернулся. Взгляд упал на некрасивую девушку в изящной шляпе за соседним столиком, она нетерпеливо оглядывалась по сторонам и явно кого-то ждала. Потом посмотрела на Альбуса тоже и нервно улыбнулась. Альбус вынужден был отвернуться и все-таки ответить на вопрос: — Главным образом — преподавать в Хогвартсе.
Натан тоже не смотрел на него, но теперь снова поднял глаза.
— Когда ты говоришь так, я думаю, что лучше бы ты попытался изменить мир, чем растрачивал свой талант на преподавание.
— Я всего лишь хотел бы, как ты и говорил, изменить мир мирными методами. — Альбус поднялся из-за стола, давая понять, что хочет закончить разговор, который свернул не в то русло — к обсуждению его скромной персоны.
«А ты слишком много думаешь о том, что было бы лучше или хуже для меня», — закончил он мысль, но озвучивать это было бы глупо. Все-таки хорошие отношения с Натаном были важнее, чем детские попытки огрызаться.
— Ты прав, извини, — Натан виновато улыбнулся. — Не стоит об этом. В конце концов, я тоже не собираюсь ничего предпринимать.
Почему-то это тоже прозвучало обвинительно. Как будто Альбус просто струсил, как делают все и всегда, вот только Альбус никогда не был одним из всех. Или Альбусу просто мерещились обвинения на каждому шагу, без всякого повода?
Нет, не мерещились. Они оба трусили. Альбусу казалось, он не достоин своего факультета, пусть и уже бывшего.
Ему было стыдно за себя сейчас, и, кажется, Натан тоже испытывал нечто подобное. «Просто наблюдать» — плохое решение, и они оба это понимали. Нужны решительные действия, за или против, но сейчас предпринять что-либо невозможно.
Прощание вышло скомканным и неловким, и Альбус был рад поскорее остаться в одиночестве, чтобы аппарировать обратно, в Годрикову лощину. Из дома он медленно, словно нехотя, дошел до кладбища и опустился на колени на могиле Аберфорта. Сейчас ему исполнилось бы девятнадцать…
Альбус вспомнил, как Аберфорт ударил его на похоронах Арианы за то, что он сделал или не сделал. Аберфорт всегда был более решительным. И раньше Альбус считал, что Аберфорт его ненавидит. А после того, как увидел воспоминания Аманды, уже не был в этом так уверен. Аберфорт, хотел он того или нет, гордился им и хотел хоть в чем-то быть похожим.
Он извлек из кармана волшебную палочку и наколдовал на его могиле цветы. Лютики, ромашки, маки, незабудки… Потом украсил так же могилы мамы и Арианы.
Цветы были волшебными, не настоящими. Альбус знал, что они исчезнут через день-два. Просто хорошо исполненная иллюзия. А ромашки Аберфорта простояли две недели. Аберфорт сам не знал, что сотворил чудо, которое не под силу и Альбусу.
Он просидел так до самого вечера. Все это было чудовищно и неправильно. Этого не должно было произойти. Но произошло. Благодаря Геллерту. Его Геллерту. Это противоречие разрывало сильнее взрывных чар.
Альбус смотрел на цветы и только сейчас, увидев, как по тонким нежным лепесткам бьют капли, понял, что идет дождь.
Мог ли он остановить Геллерта? Конечно, мог бы. Альбус был уверен, что Геллерт не заподозрит неладного, если Альбус просто придет к нему снова. Подумает, что так и должно быть. Альбус сможет сделать с ним все, что угодно. Ему точно под силу остановить Геллерта. Под силу ранить его или разрушить все планы.
Альбус представил себе это и понял, что никогда не сможет остановить Геллерта. Если он сделает это, он убьет и его, и себя.
Альбус просидел на размокшей земле до темноты, обхватив себя руками за плечи. Слез не было, хотя Альбус был бы рад и им сейчас. Он понятия не имел, что ему делать и как быть дальше. Когда совсем стемнело, Альбус пошел к дому, не зажигая света, потому что не хотел привлекать внимания магглов и потому что он, как оказалось, знает путь назад с кладбища на ощупь.
Оказавшись дома, он снова выпил зелье, чтобы погрузиться в сон. И где-то на краю сознания мелькнула мысль, что ему пора возвращаться в Хогвартс. Замок всегда ему помогал, поможет и теперь, хотя Альбус не знал, каким образом. Он погрузился в сон практически спокойным, в уверенности, что нашел выход хотя бы ненадолго.
Геллерту было жарко, горячо и очень хорошо. Альбус был с ним, под ним, полностью обнаженный, и можно было прижиматься телом к телу. Хотелось целовать его, не отрываясь, чувствуя, насколько его кожа теплая, изумительно гладкая. Альбуса хотелось целовать всего, от крупных завитков на кончиках длинных волос до пальцев на ногах. Альбус тихо постанывал, выгибался на простынях, вскидывал бедра, когда Геллерт отстранялся хоть на секунду, и вцеплялся пальцами в плечи Геллерта, отчего по спине вниз стекали раскаленные волны. Было почти больно, голову кружило, но Альбус стонал так, что Геллерту казалось, он может кончить только от этих звуков. Он мог бы слушать их бесконечно.
Он знал, что времени мало, и надавил на колени Альбуса, вынуждая раздвинуть ноги. Альбус подчинился так быстро, словно от этого зависела его жизнь. Геллерт окинул его взглядом от лица, полыхающих щек, красных исцелованных губ, плывущего взгляда из-под полуприкрытых век до разведенных ног и налитого члена. По венам словно тек расплавленный металл, Геллерт дышал через раз, потому что легкие тоже наполнял раскаленный воздух.
Геллерт придерживал бедра Альбуса на весу, когда наклонился, чтобы поцеловать, и Альбус выгнулся ему навстречу. Возбуждение прошлось по телу единой волной. Из груди словно выкачали весь воздух, но он больше не был нужен. Не разрывая поцелуя, Геллерт скользнул рукой между ягодиц и поблагодарил всех богов, мертвых, живых и не родившихся, за то, что научился исполнять заклинание смазки невербально. Доля секунды, чтобы сосредоточиться, и Альбус судорожно выдохнул в его губы и раскрылся навстречу пальцам, пропуская в себя сразу два.
Геллерт думал, что или разорвется его сердце, или член, или он сойдет с ума прямо сейчас.
А потом он резко раскрыл глаза и жадно задышал с открытым ртом, ощущая себя выброшенной на берег рыбой.
После пробуждения не стало прохладнее, и возбуждение никуда не ушло, только теперь Геллерт снова чувствовал себя крайне паршиво.
Обычные противопростудные зелья не помогали. Действие последнего пузырька, судя по самочувствию, закончилось пару часов назад.
А еще Геллерт не мог понять, было увиденное просто приятным сном или видением. Обычно границы ощущались отчетливо, но сильный жар спутал все. Увиденное было чрезвычайно ярким, как все прошлые видения, Геллерт мог вспомнить каждый момент, каждое движение, он помнил даже вздохи и прикосновения. У него, кажется, до сих пор особенно сильно горели плечи, которых касался Альбус. И все же… Геллерт недолюбливал эту свою способность, и у нелюбви была вполне прозаичная причина — обычно предсказания не несли в себе ничего хорошего. А это было потрясающим. Геллерт отдал бы все, чтобы оно сбылось.
И все-таки… Сквозь дрожь, сквозь горячий пот и сокрушительную головную боль пробивалось возбуждение, еще болезненнее, чем все остальное. Геллерт отбросил насквозь мокрое от пота одеяло, чтобы стало хоть немного прохладнее, но и это не помогло. Он прошелся ладонью по груди, задевая соски, по животу и сомкнул мокрые пальцы на возбужденном члене, выдохнул со стоном.
Может, все дело было в болезни, а может в том, что удовлетворять себя было сейчас почти неприятно. Кончить не получалось долго, Геллерта это злило, и когда он наконец выплеснулся себе на живот, стало только хуже. Зато теперь можно было встать с кровати, чтобы пойти вниз, в подземелья, и выпросить у Росси чего-нибудь более действенного, чем бодроперцовое зелье.
И угораздило же его забыть палочку при аппарации в Англию… Геллерт в жизни не чувствовал себя таким беспомощным и неуверенным, как тогда. Пришлось как последнему магглу сидеть, вымокшим до нитки, и дожидаться, пока Альбус наконец соизволит прийти и сказать ему еще пару слов обвинения и порицания.
Геллерт мысленно матерился в его адрес, когда спускался по лестнице, опираясь плечом о стену и придерживаясь руками. Ругаться вслух ему мешала зажатая в зубах волшебная палочка с зажженным огоньком Люмоса — идти сейчас на ощупь Геллерт бы не рискнул, слишком его шатало, чтобы правильно ориентироваться в пространстве.
Вполне можно ожидать, что в разгар ночи Росси просто спит и не услышит стука в дверь, и тогда придется все-таки аппарировать. Геллерт предпочел бы не делать этого сейчас даже не потому, что Росси ненавидел неожиданные вторжения на свою территорию, но потому, что Геллерт чувствовал себя слишком плохо для аппарации. Даже от мысли о ней голова готова было взорваться от боли.
Наконец Геллерт преодолел все ступени и оказался перед пустым и просторным холлом. Подумал с досадой, что нужно было не выпендриваться и сделать его меньше. Из-под двойных дверей столовой пробивался луч света — кто-то еще не спал. Геллерт попытался подумать, кто там может быть, но быстро бросил это занятие, потому что не получалось сконцентрироваться. На всякий случай Геллерт выпрямился, взял себя в руки, перехватил палочку нормально, решительно пересек холл по диагонали и спустился по ступенькам в подземелье. Он выдохнул только возле тяжелой дубовой двери, опустил на нее голову — дерево было прохладным и приятным на ощупь.
Вдох-выдох-вдох-выдох.
Поднять тяжелую, свинцовую руку и громко постучать.
Он постучал всего три раза с перерывами, когда дверь открылась, и Геллерт увидел перед собой Росси. Тот совершенно точно не спал хотя бы потому, что черная мантия была ровно застегнута на сотню пуговиц, а Росси явно не успел бы застегнуть их все быстрее, чем за пару минут. Не этими толстыми пальцами, которые виртуозно управлялись лишь с пробирками с зельями и ножом для нарезки ингредиентов.
А еще теперь каждый раз, когда Геллерт видел Росси, он вспоминал об альбусовских пингвинах и невольно улыбался. Росси думал, что улыбка предназначается ему, и становился немного сговорчивее.
— Вы уж меня простите, — Геллерт пожал плечами, изобразив раскаяние. — Но ваши лекарства не работают.
От такого обвинения бледно-желтая кожа на лице пошла яркими розовыми пятнами.
— Я ничего не понимаю, — зашипел он и посторонился, чтобы пропустить Геллерта внутрь подземелий, свое убежище от всего мира.
Раньше Росси никого не пропускал дальше порога, и это немного раздражало Геллерта. С его болезнью проблема решилась сама собой — ведь должен был Росси пронаблюдать за тем, чтобы выпитое зелье подействовало как нужно, а подниматься сам он не собирался.
Оно и действовало как нужно в самом начале, а потом эффект сходил на нет.
— Тебе просто надо отлежаться, — сказал он неуверенно, после того как вторая, убойная доза бодроперцового зелья не дала результата.
— Мне некогда лежать, — Геллерт мотнул головой. Разговор состоялся как раз накануне третьей речи на публику. — Если вы не можете мне помочь, я просто отправлю кого-нибудь в аптеку.
— Не глупи, у меня есть еще десять вариантов зелий, — буркнул Росси уязвленно. — Хотя лечить от простуды — не моя специализация.
— Я очень тронут тем, что вы так сильно хотите мне помочь… — Геллерт через силу выдавил улыбку. Тогда у него перед глазами плыло и темнело точно так же, как и сейчас.
Придя к Росси снова, Геллерт уже привычно упал в глубокое, продавленное за сотню лет кресло. Кресло было удивительно удобным, и в нем хотелось моментально закрыть глаза и отключиться, несмотря на то, что у себя в кровати он заснуть не мог ни под каким предлогом, снова и снова пытаясь понять, что он сделал с чертовым Аберфортом, который даже мертвым не мог оставить их в покое.
Геллерт с детства любил атмосферу подземелий и лабораторий зельеваров, у них дома была такая же. Иногда Геллерт дремал там, когда мама варила что-то в старинном чугунном котелке на сине-зеленом колдовском огне. Лаборатории его странным образом успокаивали. Мама всегда относилась лояльно к его выходкам, в отличие от отца, который был для Геллерта воплощением всего самого отвратительного в волшебном обществе: страх быть замеченным магглами и уверенность в своей исключительности. Геллерт с самого раннего детства не мог совместить эти два понятия в своей голове.
Вчера вечером мама прислала сову. Их фамилию теперь полоскали все газеты, и сердце отца не вынесло этого позора. Геллерт черкнул коротко «Мне очень жаль» и, подумав, не стал отправлять эту записку. Все равно жаль ему не было. Вместо этого он написал, что для ее собственного здоровья было бы полезно сменить фамилию и уехать в Новый свет.
— Пей при мне, — Геллерт вынырнул из полуобморочной дремы, когда Росси сунул ему в руки чашку с отвратительно пахнущей субстанцией. На вид она тоже была не очень и напоминала забродившую жабью слизь. Геллерт даже не хотел думать, из чего это сделано. — И я еще раз скажу, что целитель из меня плохой, но я бы настоятельно советовал тебе ничего не делать хотя бы пару дней.
Геллерт послушно выпил и крепко зажмурился, чтобы зелье не вышло обратно. Через секунду боль в голове и жар отступили, а перед глазами прояснилось.
— И не подумаю. И если вы сделаете так, что я не смогу эти пару дней вставать, ваши исследования встанут из-за отсутствия финансирования. И прошу заметить, что я не угрожаю, просто констатирую факты. Слезы дракона стоят очень дорого даже для меня.
Росси пожал плечами и отошел от него.
Теперь Геллерт снова чувствовал себя отлично.
И кстати, та штука во сне с невербальным заклинанием должна быть действительно удобной. Если, конечно, ее будет кому демонстрировать. Ему определенно стоило уделить невербальной магии больше внимания.
— Я придумаю, что сделать, у меня уже есть пара мыслей. А что с пробуждением инферналов? — спросил Геллерт и поднялся на ноги.
— Пока нет результата, но работа в процессе. Хорошо, что свежесть подопытных образцов в данном случае не имеет значения.
— Да, — Геллерт кивнул. — Только избавьте меня от подробных рассказов о стадии их разложения.
Росси только презрительно хмыкнул. Геллерт пожал плечами.
— И учти, что пробуждение инферналов скажется на тебе.
— Не считайте меня идиотом, я знаю правила темной магии, — Геллерт усмехнулся. — Я согласен заплатить, если дело будет того стоить. Как видите, живых сторонников у меня не прибавляется. И приготовьте еще несколько целебных зелий на всякий случай, если и это не поможет.
Последние слова Геллерт говорил уже на ходу, двигаясь по длинному и узкому коридору подземелья, с низкого потолка которого то и дело капала вода. Когда Геллерт чувствовал себя нормально, подземелья Росси больше не вызывали в нем теплых эмоций, только легкую брезгливость. Слишком поспешно они были сделаны, а затем Росси наотрез отказывался изменять в них хоть что-то.
По правде говоря, все шло действительно не очень хорошо. Если еще честнее, то из рук вон плохо. У него практически закончились деньги, а это значило приостановку исследований и пропаганды. Конечно, это не фатально, и Геллерт добьется своего рано или поздно, но даже неделя простоя его не устраивала. Зато у него на столе лежало приглашение на ужин от мадам Лафарж, написанное алыми чернилами на надушенном пергаменте. В первую секунду Геллерта чуть не стошнило прямо на него, но в этом была виновата по большей части болезнь. А теперь он мог рассмотреть предложение более здраво и принять его. В конце концов, оказавшись рядом с богатой и одинокой мадам Лафарж наедине, он без особых проблем сможет воспользоваться легиллименцией.
Альбус никак не мог почувствовать себя уверенно. В прошлом году ему удавалось разойтись и расслабиться хотя бы к середине урока, рассказывая об основах трансфигурации первокурсникам, а теперь не выходило и этого. Все было не так. И дело было не в уроке.
Альбус не мог успокоиться. Ему нужно было сделать что-то, чтобы что-то изменить, но он так и не мог решить, какую линию поведения выбрать. Выбор, что и скрывать, был сложным, и, приняв решение однажды, уже не получиться вернуть себе прошлое положение.
— Тема урока — превращение блюда в бокал. Кто может предположить, какая магическая формула будет использоваться для создания фигуры заклинания? — класс смотрел на него с недоумением. Альбус не понимал, почему они не хотят даже начинать думать, ведь это было так просто, и ответ лежал на поверхности. — Что же, для того чтобы сделать задачу проще, обратитесь к странице семьдесят пять вашего учебника.
Дети тут же с энтузиазмом начали шуршать страницами, а Альбус уселся за преподавательский стол. «Ты точно хочешь именно этого?» — в который раз спросил он себя. С каждым разом упрямо отвечать «да» становилось все сложнее.
Впрочем, Альбус наверняка был неплохим учителем. По крайней мере, в конце урока большей части учеников удалось создать из металлического блюда подобие такого же металлического бокала.
— Профессор Дамблдор, а если я захочу превратить блюдо в хрустальный бокал с металлической отделкой? В учебнике об этом ничего не сказано, — подняв руку, спросила мисс Забини.
— И конечно, побольше драгоценных камней в отделке? — Альбус улыбнулся девочке, и та бодро закивала. — Боюсь, я вынужден буду вас разочаровать — подобная магия более сложная и по программе ее проходят на четвертом курсе. Впрочем, я уверен, что у вас получится, если вы уделите этому несколько вечеров, в вашем магическом таланте я нисколько не сомневаюсь.
Норма Забини сначала нахмурилась, но потом ее лицо осветилось, и она уверенно кивнула. Что ж, желание сотворить красивую вещь было хорошим поводом, чтобы заняться трансфигурацией прилежнее, сам Альбус тоже любил красивые вещи. По крайней мере, раньше любил. Сейчас он уже не был уверен ни в этом, ни в чем-либо еще.
Через неделю пятеро первокурсников притащили ему хрустальные кубки в металлической оправе. У одного оправа получилась даже серебряной, зато у Нормы Забини она сияла яркими, хоть и неровными изумрудами. Ученики получили свою заслуженную пару десятков баллов для факультета и повод для гордости.
Альбус тоже мог бы гордиться собой, но сейчас это казалось ему неважным и несущественным.
— Вы делаете успехи, — сказал ему однажды за завтраком профессор Диппет. — Первые курсы получили очень хорошие баллы за последнюю контрольную, я специально поднял статистику за прошлые годы.
— Возможно, просто хороший набор,— Альбус улыбнулся и пожал плечами.
— Не скромничайте, мистер Дамблдор, просто у вас талант еще и к преподаванию. Профессор Блишвик сказал мне на днях, что он с удовольствием уйдет на заслуженный отдых через пару лет и будет спокоен за судьбу своего предмета.
Альбус был бы счастлив услышать эти слова еще год назад, когда Аберфорт был жив, а он почти забыл, кто такой Геллерт Гриндельвальд. А сейчас…
— Профессор Диппет, мне чрезвычайно лестно слышать эти слова от вас, но я боюсь, что у меня могут внезапно измениться планы. Мне не хотелось бы загадывать.
Диппет посмотрел на него удивленно округлившимися глазами.
«Ну, вот ты и сказал это вслух, — мрачно казал Альбус сам себе. — Можешь считать, что выбор ты уже сделал. Такие предложения не делаются дважды, и вряд ли ты станешь исключением».
— Прошло то время, когда я как директор школы мог оказать воздействие на вас, но, Альбус… Преподавание в Хогвартсе еще никому не мешало вести и другие дела, не связанные с школой.
— Я понимаю, — кивнул Альбус. — Иногда мне неловко от того, что я — не все.
Он уже месяц хотел посмотреть в зеркало Еиналеж, но опасался, что увидит там Геллерта. И даже больше того, он был уверен, что увидит там Геллерта. Только это не спасало, потому что даже самые страстные желания сердца не всегда возможно воплотить в жизнь.
Спустя три месяца после начала занятий Альбус готов был лезть на стену. Воистину, нет ничего хуже бездействия. Однажды он все-таки подошел к зеркалу: Геллерт стоял рядом с ним, и они держались за руки, а за спиной полыхало адское пламя. Огонь испугал Альбуса больше всего, но именно к нему чаще всего возвращались мысли. Неужели он действительно хотел бы уничтожить старый мир?
Говоря по правде — да. Хотел бы. Альбус уже не мог ответить себе, почему этот мир не должен сгореть. Даже фениксы, состарившись, сгорают, чтобы возродиться из пепла молодыми и полными сил. И все же это было лишь красивой теорией, а на практике Альбус не мог представить, как он причиняет боль хоть одному живому существу.
«Тебе и не нужно, — возразил он сам себе. — Для этого у тебя и есть Геллерт».
Последний довод был очень сильным и убедительным. Если бы не одно «но» — вряд ли он сможет спокойно смотреть на это.
От Геллерта ничего не было слышно. После тех двух скандальных выступлений в Праге и Париже было еще одно, камерное, для очень узкого круга слушателей — работников испанского Министерства магии, из Отдела контроля правопорядка. По слухам, Геллерт нисколько не смутился небольшой и враждебно настроенной к нему аудитории, а после беседы с аврорами был отпущен за отсутствием состава преступления. После этого он и его сторонники ушли в подполье и не подавали никаких признаков жизни. Альбус не сомневался, что ничем хорошим это затишье не обернется.
Пока он размышлял, решался, занимался самоедством и преподаванием, время неуклонно двигалось к зиме, а затем и к Рождеству. Альбус уже ненавидел себя, но у него не было ответа. Он был бы не против поговорить с кем-нибудь, с кем угодно, но как он себе это представлял? Привет, Элфиас, вот твой рождественский подарок, как поживает твоя книга, а как ты отнесешься к тому, что я хочу попросить у тебя совета, стоит ли мне перевернуть мир с ног на голову, потому что этого хочется одному не в меру деятельному молодому волшебнику?
«И кого ты имеешь сейчас в виду, Альбус? Геллерта или все-таки себя?»
Ночью, пока ученики спали, преподаватели творили волшебство в Большом зале, на лестницах и в факультетских гостиных. Альбус занимался Большим залом, и он хотел, чтобы его украшения понравились ученикам и удивили даже тех, кто привык к магии Хогвартса. Чтобы они принесли тепло и вынудили улыбнуться даже самых мрачных и нелюдимых учеников.
Он вспоминал.
Альбус так ждал, когда настанет время идти в школу, а когда оказался здесь, школа встретила его негостеприимно. Альбус слышал поначалу только бесконечные шепотки и насмешки — сначала в лицо, а затем за спиной, — из-за папы, про которого писали во всех газетах летом накануне поступления Альбуса в Хогвартс. Теперь папа был осужден на Азкабан пожизненно, сестра потеряла магическую силу и стала обскуром, а обскуры, как известно, редко живут дольше десяти лет. Дома был сущий ад, и школа казалась ему спасением. И тогда Альбус начал делать то, к чему сильнее всего стремилось его сердце — учиться. Насмешки прекратились очень быстро, а шепотки за его спиной стали восторженными. Альбус не понимал — он не старался больше других. Впрочем, он быстро привык к тому, что отличается.
Теперь, развесив под потолком гирлянды из светящихся мягким светом красных и зеленых звезд, Альбус подумал, что и школа перестала его спасать. Он полюбовался на разноцветные огни в темноте ночного неба и запустил под потолок несколько призрачных северных оленей с развесистыми рогами, раскрашенными, как леденцы.
Когда Альбус закончил, была середина ночи. Он оглядел творение своих рук — празднично убранный зал теперь было не узнать, он походил на заснеженный еловый лес с зачарованными животными — и вышел, тихо прикрыв огромные тяжелые двери за спиной. Спать совершенно не хотелось, в последнее время Альбус страдал бессонницей, а пить сонное зелье каждый день было вредно. Поэтому он поднялся в кабинет трансфигурации, к которому успел привыкнуть и который внушал спокойствие.
Рождество принято считать семейным праздником, но сейчас Альбусу не с кем было его отметить. И даже когда еще был жив Аберфорт, Альбус предпочел не его компанию, а необычного и интересного сербского вампира, который мог посвятить Альбуса в новые тайны магии.
И посвятил.
Альбус дошел до учительского стола и сел в твердое кресло с высокой спинкой. Он не зажигал света — в последнее время Альбус любил темноту. Потом он сделал короткое и точное движение палочкой, и крышка от чернильницы превратилась в нож. Обыкновенный нож с коротким лезвием, мисс Забини он бы точно не впечатлил. Даже сам Альбус в первый раз был удивлен, когда старый вампир Гудимир дал ему в руку обычный кухонный нож, а не старинный артефакт.
«Люди слишком много внимания уделяют внешнему, но намного важнее то, что внутри — твое искреннее желание увидеть мертвых и сакральные символы, которым несколько тысяч лет. Орудие не имеет значения».
Альбус поднялся из-за стола, на ходу запер дверь в кабинет, хотя вряд ли кто-нибудь пришел бы сюда посреди ночи, разве что нахальный полтергейст, от которого закрытые двери не спасут. На квадратных каменных плитах пола он начертал мелом символы, запавшие в память, и, выдохнув, резанул по запястью, почти не почувствовав боли. Черная в темноте кровь потекла по ладони и пальцам, ложась точно по линиям белого мела. Альбус закрыл глаза и назвал имя.
Он снова стоял посреди бескрайного поля, под ногами и над головой был серый туман. В первые мгновения Альбус думал, что Аберфорт, как и Ариана прежде, не захочет к нему выходить. Но вдалеке показалось несколько фигур. Не один Аберфорт, но и Ариана. Мама. И папа. Они шли вперед и улыбались ему спокойно и тепло. Альбус не был готов к такому. Он опустился на колени, которые перестали держать, и они окружили его со всех сторон.
— Мама сказала, что ты уже приходил сюда раньше, — начал Аберфорт, — и я был уверен, что придешь снова.
— Мне так жаль… — Альбус запрокинул голову и оглядел их всех. — Так жаль, что вы умерли. А я жив.
— Мне тоже жаль, что я не могу снова ударить тебя и вправить мозги, — Аберфорт усмехнулся.
— Можешь.
— Нет, ты не понимаешь. Мы не можем тебя коснуться, — мама подняла руку, словно хотела погладить Альбуса по голове, но рука натолкнулась на преграду, невидимую и непреодолимую.
— Тут не так плохо, как ты думаешь, — сказал папа негромко. — Намного лучше, чем в Азкабане. Мне повезло умереть быстро, иначе от моей души ничего бы не осталось. А теперь я с семьей. Альбус, смерть далеко не худшее, что может случиться с человеком.
— Здесь хорошо, — подтвердила Ариана с улыбкой и обняла Аберфорта за пояс. Тот обнял ее в ответ и тоже кивнул, соглашаясь с ее словами.
Альбус сглотнул.
— Это такое место, — сказала мама. — Здесь хорошо. Спокойно. Никуда больше не нужно идти. А для чего пришел ты?
Альбус теперь уже не знал, что ответить .
— Я должен попросить прощения у Аберфорта. Его смерть — моя вина.
— Ты просто хочешь взять на себя вину за все преступления мира, — Аберфорт пренебрежительно хмыкнул, но улыбался все равно по-доброму. Альбус даже не думал, что Аберфорт когда-нибудь будет так ему улыбаться. — Брось это дело, я сам уже забыл.
— Ты хочешь еще что-то спросить, Альбус? — прервал Аберфорта папа. — Кровь вытекает быстро, у тебя мало времени.
Альбус медленно покачал головой.
— Нет. Кажется, нет.
— Тогда иди обратно и не ходи сюда больше, — сказала мама строго, как в детстве, когда выключала свет в комнате и говорила, что Альбусу пора отложить книгу и ложиться спать. — Мы не зовем тебя к себе, но и ты тоже не тянись к нам. Но помни, что мы всегда любим тебя.
И все они улыбнулись и кивнули Альбусу.
Он отдернул руку, вытаскивая залитую кровью кисть из центра круга. Меловые линии впитали в себя всю кровь и снова побелели. Перед глазами плясали темные круги, Альбус не мог встать. Усилием воли он поднял палочку и залечил порез. Уничтожил круг с символами и тяжело поднялся на ноги. Кровевосполняющее зелье он попросит завтра, чтобы не будить никого по пустякам.
Только когда Альбус добрался до своей спальни, он пришел в себя настолько, чтобы понять, что его щеки мокрые от слез.
На следующий день голова болела, а спустя два дня Альбус положил на стол профессора Диппета заявление об уходе и кивнул, встретившись с ним взглядом.
Жалел ли он? Жалел, но совсем немного. По большей части он чувствовал себя хорошо, как чувствует себя человек, исцелившийся от долгой болезни или избавившийся от тяжелой ноши.
Добравшись до Хогсмида, Альбус зашел в «Сладкое королевство» и набрал сладостей для Аманды и Батильды. Запеченные яблоки и острые перечные чертики, имбирное печенье и фирменные шоколадки в рождественской упаковке. Если бы его спросили, для чего он это делает, Альбус бы, конечно, ответил, что подарки важны и приятны каждому, а в особенности — рождественские подарки, а сладости еще никому не повредили. Это был готовый и всегда правильный ответ. Настоящего ответа на этот вопрос Альбус не знал. Сейчас он совершал действия машинально, не задумываясь о том, какие последствия они вызовут. Это было не в его привычках — обычно Альбус всегда продумывал варианты развития событий в зависимости от того, что именно он сделает. Этакие волшебные шахматы для тех, кому обычные волшебные шахматы кажутся слишком простыми.
Выйдя из лавки, Альбус аппарировал в Годрикову лощину. Кажется, здесь ничего не менялось, кроме декораций. Цветущие весной яблони и вишни. Буйная зелень летом, неправдоподобно яркая от частых дождей. Утопающие в грязи дороги на серо-коричневом фоне из деревьев и земли осенью. Белые заснеженные поля с белыми же возвышениями кустов зимой. Два дома, стоящие рядом и разделенные высоким забором, принадлежали их семье и Батильде Бэгшот. Альбус настолько привык видеть эти два старых, нескладных волшебных дома по соседству, что сейчас от этого вида заболела голова и заныло сердце. Он был бы рад никогда больше здесь не появляться.
Вечером они втроем пили чай в их доме. Аманда уже привыкла к волшебству и никак не реагировала, когда Альбус или Батильда левитировали чашки и чайники на стол. Развешенные по углам и над дверными проемами пушистые еловые лапы издавали хвойный аромат. Альбус присыпал их волшебным искрящимся снегом и украсил свечами, и в дом мгновенно пришла праздничная атмосфера. Для Альбуса она была фальшивой, а для двух женщин рядом — совершенно настоящей. Батильда, не ожидавшая приглашения, казалась польщенной и ради случая надела праздничную шляпу с высокой зеленой тульей и большими круглыми полями, украшенными по случаю листьями и ягодами остролиста.
Они чаевничали и делились новостями. Альбус узнал, что Батильда иногда берет Аманду с собой на вечера в те дома, где лояльно относятся к маглорожденным. Альбус подумал, что это хороший выход и что не дело молодой девушке сидеть в четырех стенах вечно. А после Рождества он попытается пристроить ее работать в Косом переулке или даже Министерстве. Кто знает, может быть, рано или поздно она сможет забыть и оставить в прошлом Аберфорта и выйдет замуж за другого волшебника. Пусть она сама сквиб, но магия живет в ее крови, и ее дети будут обычными волшебниками.
«О чем ты думаешь, Альбус?» — ужаснулся он и тут же спросил у себя, чем так плохи подобные мысли. По здравому размышлению — ничем. Разве что тем, что он начинал мыслить, как Геллерт.
— Геллерт не объявлялся? — спросил Альбус у Батильды между делом.
Та покачала головой, отчего шляпа опасно накренилась вбок, но после снова выпрямилась, как пружина.
— Нет, ничего не слышно с самого конца лета. Он обещал навещать иногда, но где у него время на старую тетку? Уж если ты увидишь его, передай, пусть зайдет. А еще лучше — выбей эти мысли из его головы сам. Надо же, хочет отменить Статут, а ведь такой умный мальчик…
Альбус улыбнулся ей и кивнул. Конечно, он передаст ее приглашение, но даже не будет пытаться сдвинуть Геллерта с его пути.
Он переночевал здесь. Наутро он снова сел за свой стол, уже успевший треснуть от старости. Альбус легко мог бы его починить, но не стал. Он просто обложился пергаментами и начал писать. Закончил ближе к вечеру. Теперь можно было аппарировать к Геллерту.
Если в Годриковой лощине стояла тишина даже в Сочельник, то в фамильном имении Игнациуса Коржа было шумно, весело и многолюдно. Альбус аппарировал на крыльцо, чтобы не вторгаться без разрешения, даже если ему разрешалось до этого. Кто знает, как могли измениться правила.
Темный лес, окружавший покосившуюся избушку, выглядел неприветливым и очень холодным. Свет, льющийся из нескольких небольших окон, вычерчивал на снегу желтые прямоугольники — тем более синим казался снег вокруг них. Черные ветки елей под синими снежными шапками склонялись до самой земли, а стволы были такими высокими, что заслоняли небо. Или просто небо было таким темным — ни звездочки. Конечно, ни одной тропинки к дому не вело, а несколько дорожек следов уже почти замело. Даже Запретный лес в сравнении с этим лесом выглядел уютным и располагающим к прогулкам.
Стоило Альбусу подумать об этом, как дверь распахнулась, в лицо дохнуло теплом и перегаром, а на улицу, в сугробы, с хохотом вывалилось несколько человек, спутавшихся в один клубок, в котором не удавалось различить, кому принадлежали руки и ноги. Различить лица было невозможно — мешали надетые на голову маски животных. Альбус различил козу, собаку и лошадь. Он понадеялся, что Геллерта среди них не было.
Изнутри лилась громкая музыка — кажется, празднование шло полным ходом. Альбус шагнул в раскрытую дверь и огляделся.
Это было самое странное Рождество, какое ему доводилось когда-либо видеть. Холл, кажется, стал еще больше, а люстра под потолком превратилась в огромную звезду, озарявшую рассеянным неярким светом все помещение. Под потолком летали ангелочки. Время от времени они присаживались отдохнуть на рождественские венки, развешанные по стенам, и боролись с гномами за удобное место снизу. У стен размещались столы, полные еды и выпивки, а в центре зала стояло несколько елок, и каждая была украшена по-своему. В одном конце комнаты у стены стоял вертеп с яслями, в другом — высокий деревянный стул, который сейчас пустовал.
И все — все без исключения — были в масках. Альбус увидел здесь медведя и петуха, ведьму с длинным носом, итальянские карнавальные маски, и еще человека в маске ангела, который как раз направлялся к нему. Белое лицо, пышные крылья из белых перьев за ушами и белокурые вьющиеся волосы. Волосы были настоящими.
— Надень, — Геллерт сверкнул глазами из-под белоснежных прорезей вокруг глаз и впихнул в руки Альбуса другую маску. — Я знал, что ты придешь, приготовил специально для тебя.
Альбус поднял маску к лицу — на него смотрела красная уродливая физиономия, искривленная в злобной гримасе.
— Почему черт? — спросил он.
— Потому что ангелом сегодня хотел быть я, — Геллерт улыбнулся.
После этих слов Альбус приложил маску к лицу, и она мягко и прочно прилипла к коже. Посмотрел на Геллерта — тот смотрел не на него, а куда-то наверх. Альбус тоже поднял глаза и увидел омелу, прорастающую над ними прямо из воздуха.
— Это моя идея, — сказал Геллерт и взглянул весело. Мимика Геллерта, проглядывающая из-под бесстрастно-холодных ангельски черт, смотрелась странно. — Над любыми двумя людьми, вставшими рядом, начинает расти омела. Сначала народ смущался, потом действительно целовались, потом надоело и перестали обращать на нее внимание.
— А ты весь вечер ходил в одиночестве и ни к кому не приближался? — хмыкнул Альбус.
Удивительно, но кроме Геллерта ничего вокруг больше не существовало. Альбус был уверен, что после всего, что Геллерт сделал, не сможет даже стоять рядом с ним, но все снова шло не так, как он рассчитывал.
— Я сидел там, — Геллерт кивком указал на пустующий стул, — и ждал тебя.
— Вот как, — сказал Альбус и кивнул, потому что больше сказать ему было нечего, и перевел разговор: — Интересная магия, что это? Ты поставил закрепку корней омелы на детекцию двух разумов рядом друг с другом…
— Альбус, — голос Геллерта нельзя было описать словами, он был угрожающим и в то же время умоляющим прекратить нести чушь. — Омела. Сверху. Над нами. Отойди или целуй.
Альбус притянул Геллерта к себе за талию и поцеловал.
Со всех сторон послышались аплодисменты и одобрительные выкрики. Губы Геллерта изогнулись под его губами в улыбке. Это был поцелуй на публику, и Альбус думал, что он не удастся, но Геллерт включился в процесс, и в следующее мгновение Альбус забыл, где они находятся. Были только руки Геллерта, оглаживающие бока и спину, шею и плечи, зарывающиеся в волосы, мягкие губы и напористый язык.
Они оторвались друг от друга, когда в груди закончился воздух.
— И ради чего все это было? — пробормотал Альбус.
Глаза поднимать не хотелось, чтобы не столкнуться взглядами с кем-нибудь, кто это наблюдал. Альбус назло себе поднял глаза и осмотрел всех присутствующих.
— Просто так, — Геллерт усмехнулся и прижался к нему, ответил тихо, почти шепотом: — Потому что я этого хочу.
— А как же твой авторитет?
— Отлично. Они уверены, что я всегда сверху. Ты уже достаточно известен в волшебном мире, и то, что я нагнул тебя, посчитают еще одной моей победой.
Альбус хмыкнул.
— И что теперь? Нам полагается удалиться наверх и заняться любовью, чтобы слышал весь дом?
— Аппарировать, Альбус, так обычно поступают волшебники, которым очень не терпится. И нет, нас никто не услышит.
Говоря это, Геллерт обнял его еще крепче, а в следующую секунду Альбуса дернуло вверх за все внутренности, и они оказались в кабинете Геллерта, который тот совмещал со спальней, библиотекой и всеми другими комнатами.
— Вот и все, — сказал Геллерт буднично и отошел от него на пару шагов.
— Что — все? — не понял Альбус.
— Поднялись.
Белая ангельская маска смотрелась естественно внизу, в праздничном зале, а в темноте обычной комнаты казалась чужеродным светлым пятном. Альбус стянул маску черта с себя, отбросил на стол.
Геллерт повел рукой, и по всей комнате загорелись свечи, рассеивая темноту.
— Боюсь снимать, — признался он со странным смешком. — Я сейчас не в лучшей форме. Некоторые зелья синьора Росси плохо влияют на внешность. Кстати, о зельях…
Геллерт взглянул на песочные часы на столе — в верхней части песок почти закончился. Увидев это, Геллерт подошел к столу, достал из верхнего ящика пузырек и выпил одним глотком, сморщился и прикрыл рот рукой. Так часто бывало со сложными зельями — приходилось заставлять себя глотать их, а не выплевывать. Альбус не знал точно, но был практически уверен, что темномагические зелья на вкус еще хуже обычных сложных.
— Что это? — спросил Альбус, когда Геллерт окончательно справился с зельем и снова перевернул часы, засекая новый отрезок времени.
— Потом узнаешь, долгая история, — он мотнул головой. — Пока не бери в голову.
— Маску снять не хочешь?
Альбус отошел и присел на краешек стола, сбросил с плеч влажную от снега мантию и положил рядом с собой. Как же с Геллертом сложно говорить нормально. И как просто, когда он подходил ближе, и говорить становилось незачем.
— Хочу, если честно. Только обещай не пугаться.
— Не могу, пока не увижу, — буркнул Альбус. — Кто знает, что ты с собой сотворил, вдруг у тебя вместо носа теперь свиное рыло?
— Все не настолько плохо, — Геллерт усмехнулся и подошел к нему, склонив голову и раздвинув коленями его бедра, чтобы встать вплотную. — Сними сам.
— Снять что? — улыбнулся Альбус.
— Все, что захочешь, — Геллерт улыбнулся в ответ, и эта похабная улыбка на ангельских губах выглядела дико и прекрасно.
Альбус стянул маску и отложил в сторону, не глядя. Все действительно было не настолько плохо, как можно было предположить, и он успокоено выдохнул. Обычно первым делом исчезали губы и вваливался нос. У Геллерта ввалились щеки и запали глаза, отчего нос выпирал еще сильнее, а губы казались больше и ярче.
— Извини, что не смог нормально встретить, — Геллерт усмехнулся криво. — Обычно я таскаю косметические чары, но с тобой, боюсь, не смогу их удерживать долго. Представляешь, что было бы, если бы они слетели в самый неподходящий момент? Например, ты будешь брать в рот мой член, а я тебя знаю, ты делаешь это так, что сдерживаться я не могу. И если ты вдруг захочешь посмотреть на меня и увидишь такое, то можешь от неожиданности и зубы сжать…
— Помолчи, будь добр, — Альбус притянул его к себе и крепко обнял, гладя по спине. — У тебя истерика случится.
— А ты чего ожидал? Что я буду спокоен? — нервно усмехнулся Геллерт, положил подбородок ему на плечо, несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Мне невероятно жаль, Альбус. Я не могу тебе сказать, насколько мне жаль, что я был таким идиотом. Я ведь знал, что ты придешь сегодня, но не был до конца уверен, видение это или нет. Я не знал, предвидел ли я будущее или просто увидел прекрасный сон. Мне так тебя не хватало. Я несколько месяцев спать не мог.
То, что слышал Альбус, казалось страшным. Геллерт не мог, он не должен был этого говорить. Геллерт прижимался к нему и, кажется, стучал зубами. А он не мог ничем помочь Геллерту, только обнимал его и гладил по волосам.
А потом резко отодвинулся, чтобы посмотреть в лицо.
— Почему именно сейчас?
— Рождественский сюрприз, — Альбус пожал плечами. — На самом деле, я ушел из Хогвартса. Видишь, я тоже много чего из-за тебя не могу.
— Но я, в отличие от тебя, никого в этом не виню, — Геллерт покачал головой и снова опустил лоб ему на плечо. — И если уж это мой рождественский подарок, я бы хотел его развернуть.
Альбус улыбнулся и прикрыл глаза. Геллерт был прав. Не стоило никого винить. Стоило уже смириться и принять все так, как есть. Шеи и подбородка коснулись теплые губы, и Альбус повернул голову, чтобы поймать их.
Геллерт правда скучал. Или он сам скучал. По крайней мере, уносило с первых прикосновений, ощущения кончиков пальцев на коже, такого знакомого, обещающего продолжение. Геллерт целовал его, рукой зарываясь в волосы на затылке, лаская голову и не давая дернуться. Другая рука вытащила из-за пояса рубашку и гладила спину, ногти чертили линию вверх-вниз по позвоночнику. Альбус расправлял лопатки и выгибал спину. Было хорошо — снова. Как и всегда, когда он был с Геллертом. Хотелось, чтобы это мгновение не заканчивалось, и в то же время хотелось немного другого. Хотелось продолжения.
Геллерт словно услышал его мысли — а может, действительно услышал — и опустил руку со спины, положил ее между ног и сжал. Альбус резко выдохнул ему в губы и качнул бедрами навстречу. Геллерт гладил его неторопливо, растягивая удовольствие, пока Альбус не начал стонать на каждом выдохе — это мешало целоваться. Он опустил руки с пояса Геллерта, сжав ягодицы, и тоже поймал ртом его стон.
— Нет, подожди, — Геллерт заставил себя отойти на шаг назад, встряхнул головой и посмотрел огромными и темными в свете свечей глазами. — Я так и не снял обертку!
Кровать была увеличена небрежным взмахом руки. «Геллерт за это время сильно вырос в невербальной магии», — пронеслась случайная мысль в голове Альбуса. Откуда она там вообще взялась, когда Геллерт бережно расстегивал одну пуговицу за другой, как будто на самом деле разворачивал дорогой и хрупкий подарок. Там, где кожи касались его пальцы, растекался жар и охватывал все тело. А Геллерт как назло медлил.
Наконец рубашка была расстегнута и сброшена с плеч. Геллерт прижался грудью к груди, поцеловал шею, спустился ниже, прихватил по очереди соски, опустился на колени и взялся зубами за пряжку ремня. Альбуса уже потряхивало, когда подбородок и зубы касались в самых чувствительных местах. Как назло, опереться было не на что, оставалось только держаться за плечи Геллерта, чтобы хоть как-то сохранить равновесие.
На то, чтобы зубами стянуть брюки, ушла вечность, тем более длинная, что руки были заняты тем, что гладили и сжимали ягодицы, раздвигая их, и пальцы то и дело проходились по дырке поверх плотной ткани, от которой не терпелось избавиться.
«На плечах у него останутся синяки…», — подумал Альбус, представил синие пятна на плечах, которые расцветут завтра, и еще сильнее стиснул пальцы. Геллерт был не против. Он парой движений избавился от остатков одежды Альбуса и погасил свет. Из своего раздевания он не стал устраивать шоу и, щелкнув пальцами, пробормотал заклинание, расстегивая и развязывая все пуговицы и шнурки.
Альбус сел на кровать, посмотрел на него, но увидел только силуэт, который быстро приблизился и толкнул назад, заставляя упасть спиной на мягкий матрас. Геллерт лег на него сверху, вставил колено между его бедер и начал действовать. Альбусу казалось, что он участвует в каком-то ритуале, но даже если так, это не имело значения, потому что Геллерт — он знал, он был уверен, он чувствовал, — не хочет больше навредить ему. Геллерт целовал его всего, а где не было губ, там были руки, пальцы, ногти, зубы, разгоряченное тело. Альбус полностью потерялся в ощущениях и пришел в себя на секунду, когда в него проникли пальцы и разошлись в стороны. Его тряхнуло так, что Альбус подумал, что кончит прямо сейчас, и если бы Геллерт сделал еще хоть одно движение, точно бы кончил.
— Тихо… — он услышал около уха шепот, и даже по нему было ясно, что Геллерт улыбается. — Тихо, — повторил он, невыносимо медленно снова двигая пальцами внутри, — сейчас все будет, счастье мое. Сейчас. Тихо. Расслабься немного. Альбус, пожалуйста, только не плачь сейчас. У тебя будет время, но не сейчас.
Альбус не знал, может быть, он на самом деле плакал, но грудь сдавило так, что он очень долго не мог вдохнуть. А потом получилось. И еще один, и еще. Он расслабился, как Геллерт и просил, а потом Геллерт убрал пальцы и вставил член и тут же начал двигаться, снова вышибая все мысли и весь воздух. Альбусу казалось, что он тонет, пытается всплыть и сделать вдох, но с каждым толчком его снова погружало, пока наконец его не накрыло полностью.
После двух оргазмов Геллерт посмотрел на песочные часы — в верхней части оставалась еще почти половина песка. Не отрываясь от живота Альбуса, который он вдумчиво покрывал поцелуями дюйм за дюймом, Геллерт движением пальцев открыл ящик стола, призвал еще один пузырек и быстро выпил, а чтобы не выплюнуть, сжал зубами нижнее ребро Альбуса.
— Что это за зелье? — попытался спросить Альбус снова, оторвав от подушки тяжелую, набитую ватой и легким пухом голову.
— Долго рассказывать, — ответил Геллерт, справившись с собой, и закружил языком вокруг пупка. — Завтра все узнаешь, а пока забудь обо всем.
Альбус подумал, что это будет сейчас единственно правильным решением, и сполз по кровати вниз, чтобы поцеловать Геллерта. По вкусу зелье, оставшееся во рту и на губах, действительно было отвратительным, но этот вкус быстро прошел. А еще Альбус убедился, что оно не опасно, иначе Геллерт не дал бы так просто его вылизывать — мощные зелья могли принести вред, даже если всего лишь коснуться их языком.
Зимой светало поздно, а в этом лесу — тем более. Они засыпали, когда за окном стояла та же ночь, что и несколько часов назад.
— С Рождеством, — прошептал Геллерт, устроившись головой на его плече.
Альбус сделал нечеловеческое усилие, чтобы открыть глаза и посмотреть на часы — песка в них оставалось мало. Впрочем, он надеялся, Геллерт знает, что делает. С этими мыслями он уснул.
А проснулся от того, что спать рядом с раскаленной печкой было опасно для жизни. Тем более, когда печь была живой. Альбус и не думал, что люди могут быть настолько горячими. Он приподнялся на локте, чтобы посмотреть на лицо Геллерта, и тут же вскочил — лицо блестело от пота и было белым, как воск, а губы и круги вокруг глаз казались темно-синими. Грудь неровно и быстро вздымалась от частого дыхания.
Сейчас важнее всего было не удариться в панику. Альбус щелкнул пальцами, вызывая домового эльфа — один появился тотчас и, взглянув на Геллерта, завопил от ужаса.
— Замолчи, — оборвал Альбус горестный вопль. — Мне нужен Росси. Быстро. Приведи его сюда, а лучше аппарируй вместе с ним, чтобы не тратить время. Разбуди как угодно, если он спит. Скажи, что Геллерту плохо. Нет, не так. Что Геллерт умрет через несколько минут, если он не поможет.
Последнюю фразу Альбус произнес механическим, не живым и уж точно не своим голосом.
Когда эльф исчез, Альбус быстро оделся и подошел к Геллерту, коснулся пальцами щеки и лба, посмотрел на иссушенные горячим дыханием губы. Попробовал несколько известных ему заклинаний из колдомедицины, но они ничего не могли сделать. Подошел к столу и открытому верхнему ящику, надеясь найти там еще пузырек того зелья, которое вчера принимал Геллерт, но ящик был пуст. В этот момент в комнате появились домовик и Росси, одетый в наспех запахнутый черный халат — кажется, на самом деле спал. Росси посмотрел на него сначала в недоумением, потом узнал и больше ничего не стал говорить.
Альбус молча наблюдал, как Росси подошел к Геллерту, посмотрел на него, потрогал лоб точно так же, как и сам Альбус до этого, и еще заглянул под веки. Покачал головой.
— Он уже практически труп, — сказал Росси. — Здесь нечего спасать. Можно только поднять инфернала минут через десять.
Альбус пытался думать и не сорваться в панику. Не получалось. Все происходило слишком быстро.
— Он вчера пил зелья? — спросил Росси.
Альбус кивнул.
— Сколько?
— При мне два раза за ночь.
Росси снова покачал головой.
— Тогда он убил себя сам. Он отлично знал, к чему приведет передозировка. Маленький паршивец, — пробормотал Росси сквозь зубы.
В это время Геллерт задышал часто и шумно, его тело изогнулось, а потом он перестал дышать и обмяк.
Альбус закрыл лицо руками. Ему казалось, что сердце сейчас разорвется. Потом убрал их.
— Никаких инферналов. Расскажите, что тут происходит.
Нужно было заставить мозг работать, иначе, Альбус был уверен, он тоже умрет прямо здесь и сейчас. Он должен во всем разобраться.
Альбус повернулся к домовому эльфу, который все еще находился в комнате. Сейчас домовик был занят тем, что плакал огромными слезами над Геллертом.
— Приведи сюда Новака, быстро, — сказал ему Альбус. — Тоже достань, откуда угодно.
Домовик повернулся к нему, вытер глаза и нос углом грязно-зеленой наволочки и исчез. Альбус перевел взгляд на Росси. Тот призвал все пустые флакончики и пересчитал их, потом покачал головой и поджал губы.
— Рассказывайте, — сухо сказал Альбус.
Росси убрал пузырьки в карман халата и тяжело опустился на стул.
— Ублюдок, — прошептал он и еще раз посмотрел на Геллерта, потом на Альбуса. — Несколько месяцев назад этот горе-волшебник забыл свою палочку, куда-то аппарировал, промок как собака и простыл. Сначала лечился бодроперцовым зельем, оно убирало симптомы, но не исцеляло, как обычно. Потом я стал варить более сложные зелья — тоже помогали ненадолго, потом болезнь возвращалась. После них организм уже не реагировал на бодроперцовое. В один момент я понял, что ему нужно в больницу, но он отказался, сказал, что не может просто валяться на койке, когда его дело стоит. Он мне угрожал, и я не стал отказывать. В конце концов мы подобрали зелье, которое позволяет ему чувствовать себя днем хорошо, но ночью он должен был спать, и причем без зелий, телу необходим отдых от них. Если постоянно сдерживать давление в котле, рано или поздно он взорвется, а так мы давали давлению выйти. Он говорил, что если после Рождества не полегчает, возьмет недельный отпуск. Я поверил.
Все это действительно выглядело как план Геллерта, который он составил заранее. И кажется, в болезни изначально был виноват Альбус. Он не успел развить мысль дальше, так как в этот момент в комнату вошел Марк. Приветственно кивнул Альбусу, удивленно посмотрел на Росси, потом перевел взгляд на Геллерта. Остановился и сглотнул.
— Что вы с ним сделали? — спросил он после долгого молчания.
Альбус подумал, что «затрахать до смерти» — вовсе не фигура речи.
— Он сам, — проворчал Росси. — Понятия не имею, что Дамблдор делал с ним до того, как я здесь появился, но я вас уверяю, синьор Новак, он здесь ни при чем. Я знаю последствия передозировки своих зелий, и это именно оно.
— Он?..
— Мертв, — кивнул Росси.
Марк сглотнул. Альбус предпочитал сейчас наблюдать за ним очень внимательно и думать, анализировать. Не думать о том, что он мог остановить это прошлой ночью. Только сейчас Альбус понял, что Геллерт намекал очень явно. Каждое слово было намеком, который Альбус предпочел не слышать сейчас и отложил на потом.
Теперь молчали все трое. Альбус думал, что это чудовищно и неправильно. Такого просто не должно было случиться. С кем угодно, только не с Геллертом. Он не понимал, почему. Он что-то чувствовал, но не мог сформулировать мысль полностью. Он сунулся в голову Марка, затем в голову Росси — никто даже не собирался сейчас применять окклюменцию. Удивительно, но их мысли были практически одинаковыми. Никто не понимал, как и почему, но каждый подсознательно чувствовал теперь, что Геллерт вел именно к этому. Но раньше понять этого было невозможно. Геллерт всегда балансировал на грани и всегда хотел жить и двигаться вперед. Никто не мог подумать, что если он захочет умереть, то так же будет уверен и в этом пути.
И он ждал Альбуса, чтобы сделать это.
Альбус встряхнулся, выныривая из переплетения чужих и своих мыслей.
— Синьор Росси, у вас есть готовое кровевосполняющее зелье? — спросил он.
— Я что, похож на аптеку? — буркнул он. — Нет, но оно готовится просто. Только оно ничем не поможет. Здесь уже вообще ничем не помочь.
— Я знаю, — кивнул Альбус. — Это для меня. Приготовьте прямо сейчас и побольше, пожалуйста.
— Не указывай мне…
— Синьор Росси и ты, Марк, заодно, поймите меня правильно,— Альбус вздохнул, снял очки, потер глаза. — Сейчас я здесь буду указывать, кому и что делать, потому что мне необходимо понять, что и почему произошло. Если вы не будете содействовать мне в этом добровольно, я применю Империо, и вы все равно будете содействовать мне. При этом я не попрошу сделать ничего сложного. Вам понятно?
Росси пробормотал что-то сквозь зубы и кивнул, за ним и Марк.
— Делай то, что нужно. Я помогу, — потом хмыкнул нервно и добавил: — Хотя я тоже не понимаю, что еще здесь можно сделать. Ты, наверное, такой же ненормальный, как и он.
Альбус отмахнулся и почувствовал ужасную, опустошающую усталость. Все это было дико, а особенно дико — мертвый Геллерт, лежащий в метре от него. Горячее тело медленно остывало, и грудь больше не поднималась от дыхания. Альбус запрещал себе на него смотреть, чтобы поверить. Его тело до сих пор помнило его прикосновения. Всего несколько часов назад Геллерт был живее всех живых, а теперь, как сказал Росси, перегорел.
— Пока никому не говорите, — сказал Альбус, немного помолчав.
— Не могу поверить… — Марк сел на пол, потому что все стулья были заняты. В этот момент Росси аппарировал обратно. — Все шло просто отлично. У него не было повода…
— Не было? — переспросил Альбус безжизненно. — Ты хорошо его знал?
Марк закрыл глаза.
— Нет. Совершенно не знал. Видимых поводов не было. Кстати, а вы с ним на самом деле?.. — он не договорил, но и так было понятно.
— Да. Если тебе сейчас важно именно это, — не мог не добавить Альбус, хотя ему было плевать, он мог бы признаться перед всей магической Британией, если бы это имело значение.
Марк ничего на это не ответил. Альбус подумал, что сейчас лучше отвлечься на его мысли, чем погрязнуть в своих, и полез к Марку в голову.
Альбус увидел со стороны их вчерашний поцелуй под омелой, а потом они аппарировали, и омела втянула веточки, постепенно растворяясь в воздухе. Но это воспоминание было коротким, а после Марк снова начал упорно искать ответ на вопрос «Почему?» Он совершенно не мог понять. Он понял бы, если бы дела продолжили катиться вниз, как было в конце лета, но пламенные речи Геллерта на публику дали свои плоды, причем очень существенные. У них появились две зачарованные банковские ячейки, в которых никогда не пропадало золото. Марк не знал и не хотел знать, кем были эти спонсоры, но они явно не скупились. И люди. К ним снова стали приходить люди, по одному-два человека, но очень полезные. Несколько сотрудников Министерств магии в разных странах, два высокопоставленных, некоторые в письменном виде заверили не в лояльности, но в нежелании вмешиваться и препятствовать делам Геллерта. Геллерт постоянно пропадал на этих встречах и что-то бесконечно налаживал.
Был один неприятный разговор…
Марк не мог не заметить, как паршиво выглядит Геллерт в последнее время. Он мог сколько угодно отводить взгляды других, но Марк видел.
— Ты нормально чувствуешь себя? — однажды спросил он, когда они обсуждали, сколько и каких станков нужно для их маленькой, но гордой типографии.
Геллерт мгновенно ощерился, что было совершенно на него не похоже.
— Нет, чертова простуда. Но тебя это не касается. Росси мне помогает, и этого пока достаточно.
Марк пожал плечами и закрыл эту тему. В конце концов, Геллерту лучше знать, а ссориться с ним по таким пустякам не хотелось.
Был еще один разговор, на этот раз странный. В тот раз Марк зашел к нему практически случайно, обычно у них было оговорено время для совещаний, но на этот раз нужно было срочно узнать, что делать с магглом, каким-то образом попавшим на их территорию.
— Должно быть, сквиб. Отдай Росси, он как раз ими занимается, — сказал Геллерт и, когда Марк уже собрался уходить, окликнул. — Слушай, Марк… Ты знаешь, есть ли способ вернуть воспоминания, стертые обливиэйтом? Я не могу найти, но у тебя мать работает обливиатором, может, ты в курсе?
— Не в курсе, — подумав, ответил он. — Насколько я знаю, обычно воспоминания стираются навсегда, и если их необходимо вернуть, изначально используется другая формула и другое заклинание. Не стирающее память, а ограждающее ее часть с нужным воспоминанием. Потом просто убираешь эту преграду, и воспоминание встает на место. Сложно и долго, никто не любит ментальную магию, чтобы тратить на это время, министерские в случаях с магглами такого точно никогда не используют.
— Спасибо за лекцию, куда бы я без нее, — язвительно отозвался Геллерт. — Ты думаешь, я не в курсе, как работает обливиэйт?
— Тогда зачем ты спрашиваешь?
— Действительно, зачем… Ладно, извини, что побеспокоил, не важно. Можешь идти.
Последнее звучало как приказ, и Марк не стал настаивать, а через несколько минут выкинул этот разговор из головы как несущественных и неважный. А теперь вдруг вспомнил. Только он понятия не имел, важно ли это.
— Боюсь, что важно, — ответил ему Альбус вслух.
— Ненавижу, когда вы так делаете, — вопреки словам, Марк возмутился вяло, но защиту поставил. Альбус мог бы возразить, но не стал. Он и так узнал достаточно.
Ни один из них пока не собирался признавать, что о Геллерте можно уже не говорить в настоящем времени. А Альбус не собирался признавать и то, что это его вина. И что нужно было не сидеть впустую в Хогвартсе несколько месяцев, а сразу вернуться.
— Я пойду, — Марк поднялся на ноги.
— Куда? Работать?
— Навещу родителей, все-таки Рождество. Здесь пока все равно нечего делать.
Это был очень плохой и натянутый повод уйти. Жаль, у Альбуса не было и такого.
— Ты будешь мне нужен через пару часов, — предупредил он.
— Я вернусь.
Через пару часов Росси должен был приготовить кровевосстанавливающее зелье.
Пока Альбус просто сидел и смотрел в окно. Наконец-то рассвело, если так можно было назвать тусклый бледный свет. Небо затянуло низкими серыми тучами. Прекрасный вид, от которого Альбус не хотел отрываться ни за что, потому что в противном случае он пойдет смотреть на мертвого Геллерта.
Звучало странно. Неправдоподобно.
Альбус подошел и посмотрел впервые после того, как дыхание остановилось. Удивительно, но Геллерт улыбался. Как можно было улыбаться, сгорая изнутри?
В это время пришла злость. Злость на Геллерта, который опять решил все сам и сделал так, как хотелось ему. Ему плевать было на всех остальных. Он был просто неисправимым эгоистом.
«Был?» — спросил себя Альбус и отказался от этой мысли. Тронул все еще влажный от испарины лоб, привел в порядок постель, чтобы ему было удобнее. Удержался от желания сесть перед его кроватью, и вместо этого подошел к столу с множеством ящиков, и Альбус был уверен, что найдет и несколько потайных. В одном из верхних лежала бузинная палочка. Альбус подумал, что Геллерту она, кажется, больше не понадобится, и взял ее.
Он помнил, как однажды — надо же, не прошло и года с тех пор, — он случайно схватился за нее и применил заклинание, удивившись, что Старшая палочка ничем не лучше обычной. Теперь ощущения были совсем другими — в него как будто дохнуло чистой, концентрированной магией, Альбус даже мог ощутить ее запах, не сравнимый ни с чем, острый, режущий ноздри. А потом все затихло, а палочка легла в руку как родная, только сердцевина все еще словно пульсировала, резонируя с бузинной древесиной, и требовала, чтобы магию выпустили на волю. Палочка была чудесна, и Альбус только что присвоил ее себе.
В ящиках не нашлось больше ничего интересного. То есть, все, что попалось Альбусу — стопки газет, исписанные пергаменты с новыми и усовершенствованными старыми заклинаниями, книги по ментальной магии, письма, счета… Раньше Альбус утонул бы в этом с головой, а сейчас это было не важно.
Росси появился даже раньше, принеся с собой пузатую стеклянную банку с темно-бордовой густой жидкостью.
— Понятия не имею, зачем она вам, — бросил он и поставил на стол перед Альбусом вместе с мерным черпаком. — Надеюсь, вы умеете ей пользоваться, потому что у меня сейчас совершенно нет на это времени, нужно закончить уже начатый эксперимент.
— Конечно, — Альбус кивнул. — Ваша помощь и без того неоценима.
Росси что-то невнятно пробурчал и исчез. Нужно было не торопиться и дождаться Марка. Торопиться сейчас вообще было ни к чему. Зато можно заранее все подготовить.
Альбус сдвинул стол в сторону и нарисовал круг и магические символы на деревянном полу мелом. Круг не должен быть слишком маленьким, иначе проход между мирами не пропустит сквозь себя человека, но и не очень большим, чтобы не потратить слишком много крови. Марк появился, когда Альбус уже заканчивал. Зашел, коротко кивнул в знак приветствия, кинул быстрый взгляд в сторону кровати и подошел к нему, носками сапог в снегу практически касаясь белой окружности, но не разрывая линии.
— Не думал, что в Хогвартсе учат темномагическим ритуалам, — сказал он после того, как рассмотрел все.
— В Хогвартсе и не учат, — ответил Альбус, еще раз проверяя правильность каждого начертания. — Теперь я жалею об этом, очень полезная область магии, не находишь? — Марк ничего не ответил. В сущности, Альбус ответа и не ждал. Он выпрямился, поднимаясь на ноги. — Видишь банку на столе? Это кровевосстанавливающее зелье. Ты должен будешь просто вливать его в меня через каждые три минуты. Все ясно?
Марк посмотрел на него хмуро и все-таки кивнул.
— Тогда приступим.
Альбус призвал со стола тонкий нож для заточки перьев, который нашел, роясь в столе Геллерта. Снова опустился на колени перед кругом и резанул себя по запястью.
И снова попал в серый, вязкий, густой туман без края.
— Геллерт! — крикнул он и внезапно испугался, что сейчас не сработает, и Геллерт не придет. Что он попал в какое-то другое место. И крикнул еще раз: — Геллерт!
— Не ори так, — раздалось в ответ совсем рядом, и Альбус выдохнул с облегчением. — Я здесь, не успел далеко уйти.
Альбус быстро повернулся вокруг себя, и ничего не увидел.
— Где ты? — спросил он, заставляя голос звучать спокойно.
— Присядь, я внизу, — Альбус тут же опустился, погружаясь в туман с головой, и туман тут же рассеялся, поднявшись наверх, а он оказался с Геллертом нос к носу.
Сейчас он выглядел совершенно обычно и даже лучше. Никаких ввалившихся глаз и щек. Почему Альбус сразу не понял, что это может быть что-то страшнее последствий темной магии? Почему он так беспечно отнесся к этому?
Геллерт протянул к нему руку, и пальцы наткнулись на невидимую преграду в дюйме от лица Альбуса. Только после этого он понял, как хотел бы этого прикосновения. А потом понял, что никогда его больше не почувствует.
— Здесь нельзя, — объяснил он в ответ на недоумевающий взгляд. — Мертвые и живые не могут касаться друг друга.
— Жаль, — Геллерт положил руку обратно на колени. — Туманы здесь противные, но если бы можно было в них заниматься с тобой любовью, я бы проникся к ним большей симпатией.
Слушать это было невыносимо.
— Геллерт, что это было?
— Простуда. Был дураком, забыл палочку, когда аппарировал к тебе в Англию. Не смог обсушиться, потому что аппарация без палочки сжирает очень много сил, я после нее еще пару часов просто сидел у стенки и приходил в себя. А я все равно зря туда пошел, как выяснилось. Даже если бы те магглы были живы, их память была бы так же подчищена вашими британскими аврорами. И кстати говоря, я нашел способ вернуть память себе. Правда, не очень удобный, вряд ли кому-то еще подойдет.
— Какой? — спросил Альбус тупо, потому что Геллерт сделал эффектную паузу и явно ждал этого вопроса.
— Умереть. В общем, не вдаваясь в детали, это на самом деле сделал я.
Не то чтобы Альбус хотел услышать именно это, но сейчас было не так важно.
— То есть ты решил убить себя только для того, чтобы вспомнить? И чтобы ни в чем себе не отказывать, напоследок переспать со мной?
Альбус говорил механически, мозг работал самостоятельно, а Альбус просто смотрел на Геллерта. Как тот виновато пожимает плечами и изгибает губы, откидывает упавшие на глаза волосы и небрежным движением заправляет прядь за ухо. Альбус знал этот жест, видел его сотни раз.
— На самом деле, не только. Это первая причина. Еще были неизлечимая простуда и чувство вины. Знаешь, я многое пересмотрел в своих взглядах за последнее время и понял, что, убив твоего брата, я нанес тебе непоправимый урон. Возместить его можно было только своей смертью. Такой вот круговорот смертей в природе.
Геллерт усмехнулся и опустил плечи.
— У тебя просто талант убивать тех, кого я люблю, — ответил Альбус. — А что мне делать с этим, ты подумал?
— Подумал, — Геллерт поднял голову и улыбнулся неожиданно весело. — Пока я исследую загробный мир, ты должен будешь нам помочь. Я помню, как ты называл себя непобедимым повелителем смерти…
— Геллерт!
— Что? — Геллерт захлопал ресницами, ненатурально изображая невинность. — Тебе просто нужно найти Воскрешающий камень. Я же нашел палочку. Или еще проще — хроноворот. Только в версии с хроноворотом придется поторопиться, кажется, они действуют в ограниченном временном промежутке. В общем, я тебе даже варианты уже подобрал. Альбус, ты же меня здесь не оставишь?
— Ты точно ненормальный, — Альбус покачал головой. — И я понятия не имею, где искать Воскрешающий камень.
— На самом деле, вариант с хроноворотом даже предпочтительнее. Помнишь сказку? Невеста Кадма Перевелла была несчастлива, когда снова обрела жизнь, и я сейчас могу тебе ответить, почему. Альбус, здесь невероятно спокойно. От всего. Я здесь совсем недолго, и я уже не могу твердо сказать, что хочу вернуться, потому что за последние месяцы я так извел себя, что это место кажется настоящим раем. А еще здесь можно летать, я пробовал. Надо просто лететь вверх…
— Если ты не хочешь возвращаться, зачем тогда просишь об этом?
— Потому что у меня есть дело, которое я не могу бросить. Ты будешь смеяться и не поверишь, но я все еще чувствую, что должен его завершить. То самое общее благо для всех магов и даже, в конечном счете, для магглов — я не могу его просто так бросить. И я знаю, что ты тоже не сможешь.
— Ты просто неисправим. — Геллерт пожал плечами, улыбнулся и посмотрел на Альбуса из-под прикрытых век. — И прекрати строить мне глазки. И вообще… Геллерт, ты понимаешь, о чем меня просишь? Ты чертов неисправимый эгоист, тебе нужно было умереть, никому ничего не сказать, я сам чуть не умер рядом в тот же момент. Ты об этом не подумал? Конечно нет, как ты мог подумать не только о себе.
— О, Альбус, ты мог бы хоть после моей смерти не обвинять меня в эгоизме, — скептически ответил Геллерт. — Делай, что посчитаешь нужным. Из тебя там еще не вся кровь вытекла? Тебе не пора?
— Пора, ты прав.
Геллерт мгновенно сдулся.
— Подожди. Я пошутил. Я не хотел тебя обижать. Не хотел выгонять. Вообще не хотел делать тебе ничего плохого. Пожалуйста, не уходи еще чуть-чуть.
Альбус вздохнул и протянул к нему руку, приложил ладонь к невидимой стене.
Геллерт подался вперед всем телом и прижался к ней губами. Альбусу показалось, он даже почувствовал тепло губ и его дыхание, и сердце сжалось.
— Ты просто хочешь, чтобы я сделал то, что тебе нужно… — сказал он горько. — Ты просто знаешь, что этого никто кроме меня не сделает.
— Я хочу, чтобы это сделал именно ты. Не потому что никто не сможет, а потому что хочу быть обязанным жизнью только тебе. Альбус, ты так и не понял? Мне казалось, этой ночью ты должен понять то, что хотел. Если нет, то мне жаль. Я могу признаваться тебе в любви сколько угодно, но слова лгут, а я слишком много лгал, недоговаривал, манипулировал словами, чтобы отдавать им на откуп самое важное.
— Я думал, что самое важное — твое общее благо.
— Я уже не знаю, — Геллерт опустил голову. Нестерпимо хотелось протянуть руку, коснуться подбородка, повернуть его лицо к себе. Поцеловать. Вместо этого Альбус просто сидел.
— Кажется, мне действительно пора, — сказал он. — Я сделаю все, что смогу, обещаю.
— И возьми мою палочку, тебе понравится. Получится, что ты ее украл, она должна послушаться.
— Я уже… украл.
Альбус хотел встать и уйти, но не мог оторвать взгляда. Здесь Геллерт был практически живым. И был рядом.
— Если не получится, просто приди еще раз, — попросил он.
Альбус кивнул. Заставил себя почувствовать свое реальное тело и сдвинуть руку в сторону. И лег на спину, потому что не мог ни сидеть, ни, тем более, стоять. Перед глазами было темно, и он опустил веки. Комната кружилась.
Краем сознания Альбус ощутил, как затянулся порез на запястье. И услышал голос, но звуки, которые Альбус слышал, не складывались в слова. Он мотнул головой и все-таки открыл глаза. Темнота немного рассеялась, и над ним нависло лицо. Кажется, это должен быть Марк.
— Я говорю, дальше сам будешь пить или мне продолжить? — спросил он.
Альбус сглотнул.
— Сам. Если ты поможешь мне сесть.
Зелье было хорошим, и через четверть часа Альбус уже пришел в себя.
— Странно, в прошлый раз было легче, — сказал он.
Марк безразлично пожал плечами.
— У тебя получилось то, что ты хотел сделать?
— Да. Геллерт сказал мне, что это я во всем виноват и я должен все исправить.
Марк хмыкнул. Он тоже старался не смотреть в сторону Геллерта.
— Не знал, что ты умеешь воскрешать мертвых. Зачем только Росси ищет зелье для создания инферналов, если ты можешь сделать лучше.
— Я не могу воскрешать. Подумай сам, что еще можно сделать, — проворчал Альбус и уселся за стол.
Марк расположился у подоконника и посмотрел в окно. Смотрел долго и наконец,
повернувшись, ответил:
— Хроноворот?
Сейчас у него был тон ученика, который не знает, правильный ли ответ он дает на сложный вопрос учителя.
— Да, именно он. Еще есть Воскрешающий камень, но мы с Геллертом уже искали его, и наши поиски не увенчались успехом. Конечно, я мог бы искать его и дальше, но невозможно сказать, сколько времени отнимут эти поиски, даже если учитывать, что камень все еще существует, потому что его, как и любой артефакт, могли уничтожить.
Альбус говорил размеренно, словно снова примерил на себя роль учителя. Марк кивнул.
— Резонно. Только все хроновороты охраняются лучше, чем сами Министерства магии, в которых они хранятся.
— Оставь это мне, — ответил Альбус. В его голове уже начал намечаться план. — Ты можешь идти, а мне нужно подумать. Когда ты мне понадобишься, я сообщу. И спасибо тебе, без тебя ничего бы не получилось, — Альбус попытался улыбнуться. Получилось криво, но Марка устроило.
— Обращайся, — он в ответ усмехнулся так же криво и исчез.
Альбус подождал еще пару минут, прежде чем подошел к Геллерту. Провел пальцами по лбу, по переносице и застывшим в легкой улыбке губам.
— Как же я от тебя устал, — проговорил Альбус.
Первым делом он снял с шеи Геллерта подвеску со знаком Даров смерти и надел на себя. После этого вытащил из кармана свою новую палочку — ведь нужно было испробовать ее в деле?
И бузинная палочка оказалась хороша, даже лучше, чем предполагал Альбус. Она как будто предугадывала желания своего хозяина или просто очень чутко отзывалась на каждое движение, и работать с ней было невероятно удобно. Было бы еще и приятно, если бы Альбус делал сейчас что-то другое, а не трансфигурировал тело Геллерта в фарфоровую статуэтку рождественского ангела.
Закончив, Альбус спрятал ангела в дальний ящик стола. Брать фигурку с собой он точно не собирался. Оставалось только составить план действий и следовать ему. И ему нужно было что-нибудь съесть и запить хорошей порцией бодрящего зелья, потому что голова отказывалась соображать.
Когда Альбус, получив все желаемое, все-таки пришел в себя, первым делом он подумал, что он вовсе не обязан идти на поводу у Геллерта снова и пытаться совершить невозможное. И понял, что не может поступить так, потому что произошедшее было невероятной, чудовищной несправедливостью, и если он мог все исправить, то должен это сделать. Это не вызывало сомнений. Даже если Геллерт был дьяволом во плоти, он должен был жить. И дело даже не в том, что Альбус любил его. Просто… Волшебный мир так редко и слабо менялся, что Альбус не мог позволить так просто исчезнуть из этого мира огромной силе, которая точно сможет его изменить. И к тому же… И все-таки… Альбус любил его.
Альбус отложил пергамент в сторону, стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы не расклеиться. Нельзя оплакивать Геллерта, потому что это будет означать, что Альбус смирился и с этой смертью тоже. Он подавил слезы, проглотил горький комок, перекрывший горло, и принялся писать.
«Дорогой Натан, поздравляю тебя с прошедшим Рождеством. Мне необходимо поговорить с тобой о том вопросе, который мы обсуждали при нашей последней встрече. Надеюсь, ты не будешь против, если я загляну к тебе на работу — всегда хотел посмотреть и на греческое Министерство магии».
Теперь, когда самое важное сделано, нужно выдохнуть и расслабиться. Проблема состояла только в том, что расслабляться нельзя, иначе Альбус начинал вспоминать то, что случилось вчера. И то, как вчера было хорошо. И то, как сегодня это закончилось.
Нет, нельзя снижать обороты. Альбус, кажется, начинал понимать, на каких скоростях живет Геллерт, и эта мысль заставила его усмехнуться. Что ж, Геллерт всегда был сильнее него, но и у Альбуса есть свои козыри. И сейчас самое время было их использовать.
Письмо было отправлено, оставалось только дождаться ответа. Альбус надеялся, что он не замедлит появиться — в рождественские каникулы Натан тоже должен быть дома, во Франции, и сова долетит быстро. Вряд ли их встреча состоится сегодня, и за оставшееся время Альбус должен многое успеть. И это даже хорошо, что сейчас рождественские каникулы — в Министерстве будет намного меньше людей, и может быть, они не привлекут внимания.
Обдумав все еще раз, он снова спустился в подземелья. Росси встретил его недовольно, но обещал сделать все, о чем просил Альбус. Потом поднялся обратно, стараясь не заговаривать ни с одним человеком, попадавшимся навстречу и провожающим его долгими красноречивыми взглядами и усмешками. Конечно, для чего Альбус может подниматься к Геллерту, особенно после фееричного вечернего представления? Геллерт, паршивец, все предусмотрел, никто и не подумает сунуться к ним еще как минимум пару дней.
Мимоходом Альбус подумал, что если у него не получится, он может заменить Геллерта собой. И тут же отмел эту идею. Он не справится. И у него должно получиться.
На самом деле, Альбус надеялся изучить записи Геллерта, найденные в столе, подробнее. И еще просмотреть книги, хранящиеся на его полках. Альбус был уверен, что почерпнет из них много полезного и заодно узнает, насколько далеко Геллерт продвинулся в деле свержения Статута.
Ответ пришел к вечеру.
«С удовольствием увижусь с тобой в ближайшее время. Я слышал, ты ушел из Хогвартса. Надеюсь, у тебя все хорошо. Перемещайся во французское Министерство завтра, министерская каминная сеть работает даже в праздник, а я встречу тебя там».
Альбус улыбнулся, почувствовав легкую грусть. Натан был хорошим человеком и хотел ему помочь. Альбус не хотел бы использовать его в своих целях, но другого выхода он не видел и, если быть честным, искать не хотел.
В жизни Натана Бойера все было именно так, как он хотел. Его семья могла похвастаться долгой историей и внушительным состоянием на банковском счету. Натан был достаточно умен, чтобы сдать все экзамены на отлично, а у его многосотлетнего дядюшки было достаточно связей, чтобы пристроить молодого и подающего надежды волшебника на стажировку в Министерство магии, пускай и не французское, а греческое, так даже лучше, в Отдел истории и археологии. Там и до Отдела тайн было недалеко, благо эти два ведомства постоянно соприкасались по работе. Натан всегда любил тайны, хорошо знал историю и теорию магии и был достаточно удобен для того, чтобы сделать его помощником начальника отдела. Тем более, Натан не был первым на этом посту — кириос Аматанидис, глава отдела, сменил уже нескольких молодых помощников.
Время от времени работники других отделов подшучивали над его любовью к новым молоденьким мальчикам у себя под боком. Тот добродушно смеялся и кивал — он действительно предпочитал держать на посту помощников молодых людей, совсем недавно окончивших учебные заведения.
«Только они обладают той искренностью, честностью и желанием работать ради идеи, которые мне нужны и которые с годами гаснут, — объяснил ему Аматанидис однажды. — Чем старше люди становятся, тем больше плетут интриг и ставят собственные шкурные интересы выше интересов министерства и Отдела тайн в частности. Им становится сложнее доверять».
Натан не очень понимал, как можно не доверять людям, которые раз в полгода проходят полный ментальный досмотр, но ничего говорить не стал — себе дороже. Сам же Аматанидис служил опровержением собственного правила, проработав на посту главы Отдела тайн уже больше ста лет.
Впрочем, бывших заместителей тоже не обижали и не отправляли в изгнание, только подчищали память, стирая самые секретные сведения. Натан был не против пойти, в крайнем случае, и на это, однако надеялся, что останется в Отделе тайн надолго, может быть, даже навсегда.
Так или иначе, его жизнь была практически полностью налажена и устроена. Натан был доволен этим, но может, именно поэтому в глубине души ему казалось, что все получилось слишком легко, а что-то другое и настоящее ждет его в другом месте.
Поэтому он и хотел увидеть и услышать Геллерта Гриндельвальда. К счастью, его громкие и красивые речи произвели на Натана только поверхностное впечатление, и в глубине души он был с ними совершенно не согласен. Даже если принять за аксиому тот факт, что волшебники действительно более могущественны, чем магглы, нельзя так просто отодвинуть Статут в сторону. Это повлекло бы за собой огромное количество жертв, как магглов, так и волшебников. Конечно, Гриндельвальд говорил, что не пострадает ни одного волшебника, но это были лишь красивые слова, на которые велись только глупые маленькие девочки вроде Элен. И к тому же… Для Натана не имело значения, кто будет умирать — смерть в любом случае ужасное, чудовищное, непоправимое явление, если происходит не по естественным причинам.
Короче говоря, Гриндельвальд не понравился Натану, и чем дольше он думал о нем, тем сильнее не нравился. Казался опасным и при этом достаточно сильным, для того чтобы превратить всю Европу в поле военных действий. Почему-то мысли о Гриндельвальде не покидали его голову и чем дальше, тем чаще задерживались в ней. Мысли были тревожными. Спустя несколько месяцев Натан накрутил себя так, что уже не мог понять, какие из его размышлений здравые, а какие уже являют собой плоды бурной фантазии, подсвеченные паранойей.
Именно поэтому письмо Альбуса оказалось как нельзя кстати. Натану нужно было с кем-то поговорить, а все его знакомые или брезгливо качали головами, не желая даже думать о том, что им неприятно, или просто до сих пор не знали, кто такой Геллерт Гриндельвальд и что ему нужно.
Они встретились утром двадцать восьмого декабря, раньше у Натана просто не получалось вырваться, чтобы не обидеть невниманием ни одного из своих родственников. «Никто не работает в рождественские каникулы, и ты не работаешь, — безапелляционным тоном заявила ему приехавшая из Америки бабушка. — Что значит, встреча с другом? Рождество — семейный праздник! Конечно же, твой друг подождет, а вот старушка может умереть, и ты больше никогда не увидишь ее. Ни в следующее Рождество, ни после — никогда!»
Натан покорно соглашался. В конце концов, Альбус действительно был не против подождать, а Натан не хотел подчиняться своим страхам и бежать выяснять что-то о Гриндельвальде как можно скорее.
Когда в назначенное время он переместился в просторный и непривычно пустой холл французского Министерства, Альбус уже ждал его. Натан некоторое время наблюдал издали, как Альбус, облаченный в нарядную мантию василькового цвета, обходит кругом композицию с оленем в центре зала и осматривает ее со всех сторон, и улыбнулся — он сам любил эту огромную фигуру из хрусталя и всегда останавливался рядом ненадолго, чтобы на нее посмотреть.
Огромный хрустальный олень создавал миллионы бликов, более ярких в солнечную погоду и более приглушенных в пасмурную. Из-за этого весь холл казался пронизанным лучами света. Сейчас в Министерстве не было никого, и тишину нарушали только тихие шаги Альбуса.
— Доброе утро, — Натан наконец решил проявить себя. — Рад тебя видеть.
Альбус посмотрел в его сторону, приветственно кивнул и криво улыбнулся. А может, и не криво, просто очередная игра света на его лице создала такой эффект, потому что когда Натан приблизился еще на пару шагов, улыбка была самой обычной. Хорошей, теплой и доброй улыбкой Альбуса Дамблдора, которую Натану повезло наблюдать несколько месяцев, когда Альбус работал вместе с ним.
И снова, как и тогда, когда они случайно встретились с Альбусом в доме дяди Николя, Натан вспомнил, как однажды набрался смелости и дал понять Альбусу, что хотел бы сделать их отношения более близкими. Альбус в ответ дал ему понять, что их отношения и так лучше некуда, и Натан вместе с разочарованием испытал и облегчение. Как в случае с Гриндельвальдом он ощущал, что тот опасен, так и в случае с Альбусом Натан чувствовал, что тот хоть и хорош, но совсем не для него. Пожалуй, можно сказать, что слишком хорош для него. Сильная любовь, как и все сильные чувства, чаще всего разрушительны. Поэтому Натан стал ценить их отношения такими, какими они были сейчас, еще больше.
— Давно ты здесь? — спросил он.
— Нет, совсем недавно. Хотелось прийти чуть раньше, чтобы рассмотреть холл лучше, чем в прошлый раз.
— Да, прошлый раз вышел скомканным, — теперь они неторопливо шли вокруг хрустального оленя вдвоем. — И все-таки, почему в Министерстве? Может быть, тебе стоит посмотреть на более интересные места?
— Дело в том, — Альбус усмехнулся и поправил отлично сидящие на переносице очки нервным движением, — что меня интересует именно Министерство. Как написал в письме, я ушел из Хогвартса и больше не буду преподавать там и тратить на это себя, как ты верно заметил во время нашего прошлого разговора.
— Альбус, ты не так меня понял…
— Нет, ты был прав, — Альбус качнул головой. — Мое место совсем не там. Просто, в отличие от тебя, я не сразу понял, где именно.
— Так ты решил работать в Министерстве магии? Уверен, тебя оторвут с руками в любом. Если нужно, я дам рекомендации, я работал с тобой и знаю…
— Да, решил, — Альбус кивнул сосредоточенно и посмотрел на него. — Но для начала я бы хотел узнать немного подробнее об этих самых Министерствах от того, кто непосредственно в них работает. И чтобы наш разговор шел легче, я припас для тебя небольшой рождественский подарок.
Наверняка Альбус использовал на своей мантии чары незримого расширения, иначе нельзя объяснить, каким образом он вытащил из кармана бутылку вина с завязанным на горлышке красно-золотым бантом.
— Я думал, ты не пьешь, — сказал Натан, принимая подарок. Тяжелая бутылка из темного стекла была теплой и казалась приятной на ощупь.
— Я меняю свои привычки, — Альбус снова усмехнулся, на этот раз жестче.
— Почему?
— Времена меняются, — ответил он уклончиво.
— Это тоже связано с Гриндельвальдом?
Тут удивился уже Альбус. Удивился и даже, кажется, испугался.
— Как ты об этом узнал?
— Я догадался. Сам не могу перестать думать об этом, — и встряхнулся, заставляя голову работать. — Но все-таки лучше нам говорить не здесь. Ты хотел увидеть греческое Министерство? Отлично, у меня и поговорим.
— Мы аппарируем? — тут же спросил Альбус.
— Нет, конечно, — теперь пришла очередь Натана удивляться. — Нельзя аппарировать на такие расстояния, тебя расщепит.
— На самом деле, можно. Я могу. Но если нет, то предлагай свой вариант, и я им с удовольствием воспользуюсь.
— Ну да, конечно. Ты можешь. Я в тебе и не сомневался, — Натан хмыкнул и указал рукой в дальний угол. — Видишь последний камин в ряду? Он для международных перемещений, у меня есть доступ. Пойдем.
Греческое Министерство дохнуло в лицо теплым морским воздухом.
— Здесь тоже красиво, — не мог не сказать Натан с легким оттенком гордости, глядя, как Альбус с интересом сначала огляделся вокруг, а потом посмотрел вверх.
Греческое Министерство магии, как и английское, тоже располагалось под землей, потому что только под землей летом здесь можно было выживать, а не плавиться от жары. А над головой находился прозрачный потолок, на котором стояли тысячелетние высеченные из белого мрамора колонны на фоне синего неба.
— Раньше, очень давно, здесь был храм Посейдона, под которым древние жрецы держали тайное капище. Когда после установления Статута волшебникам нужно было где-то спрятаться, они спустились в него, а потом и увеличили его до размеров Министерства магии. А теперь пойдем, иначе, если нас кто-нибудь встретит, меня не погладят по головке.
Альбус отвлекся от созерцания и хитро блеснул глазами из-под очков.
— Превышаешь полномочия?
— Немного, — Натан ответил такой же усмешкой. — На самом деле, сейчас ничего страшного. Это общий холл, как и везде, здесь кого только не бывает. Но сейчас мы пойдем ко мне.
Альбус вслед за ним направился в сторону лифтов, и когда подъехала мраморная площадка, уверенно ступил на нее.
В молчании они добрались до его кабинета. Оказавшись в коридоре Отдела тайн, Натан уже пожалел, что они пришли сюда — здесь бывать посторонним совершенно точно запрещалось, и если кому-то из Отдела пришло в голову поработать в праздники, то Натана ждут очень неприятные разбирательства. Но, раз они уже здесь, нужно пройти до кабинета как можно быстрее, закрыть дверь изнутри и наложить звуконепроницаемые чары.
Они успешно миновали коридор, и Натан выдохнул с облегчением, когда они оказались внутри кабинета.
— Располагайся, где тебе удобно, — сказал он.
Первым делом Натан установил звукоизоляцию, и уже вторым — достал из рабочего шкафа пару бокалов.
— Часто выпиваешь на работе? — хмыкнул Альбус, который, конечно, еще нигде не расположился, а просто обходил помещение по кругу, осматривась.
— Время от времени, — уклончиво ответил Натан, откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. — Совсем не часто, но иногда без этого никак.
Один бокал взял он сам, другой передал в руки Альбуса. Тот улыбнулся.
— С Рождеством, — сказал он и быстро сделал глоток, а следом за ним и Натан. — Ты хотел поговорить о Гриндельвальде?
— Да, — Натан выдохнул с облегчением, словно сбросил с плеч гору. Ему просто необходимо было с кем-то поделиться.
— И что ты о нем думаешь?
Альбус все-таки сел в кресло, и Натан опустился в другое, стоящее напротив.
— Я думаю, что он опасен, и его нужно остановить как можно скорее. — Альбус кивнул задумчиво и допил вино до дна. — А ты хочешь как можно скорее напиться?
— Гриндельвальд опасен, я согласен с тобой. Поэтому я и ушел из Хогвартса. Не могу говорить об этом на трезвую голову, извини, — Альбус криво улыбнулся ему. — Надеюсь, ты последуешь моему примеру.
Натан усмехнулся и тоже допил вино. Напиток оказался на удивление неплохим, и он сделал несколько взмахов палочкой, долив им обоим еще.
— Может, пока мы еще недостаточно пьяны, ты просто расскажешь мне что-нибудь о своей работе? — предложил Альбус и откинулся на спинку. — И я хотел бы извиниться, я свалился тебе на голову так неожиданно, вытащил на рабочее место в праздник… Я не стал бы этого делать, но мне действительно больше не к кому обратиться, все вышло так внезапно…
Он отвернулся и теперь выглядел виноватым и взволнованным. И еще казался все меньше похожим на себя.
— Не страшно, я и сам был рад получить от тебя сову. Что-то случилось? — не мог не спросить Натан.
Альбус неопределенно пожал плечами.
— Случилось, да. Давай об этом немного позже.
— Тогда спрашивай, — он улыбнулся как можно дружелюбнее. Позже так позже. Натан чувствовал к Альбусу глубокую симпатию и потому был рад, что в сложной ситуации он захотел прийти и поговорить именно с ним. Натан не был уверен, что может помочь, но такое доверие грело душу, и его не хотелось потерять из-за излишней настойчивости.
Они разговорились о работе Министерств магии, и Альбус, кажется, отвлекся от своих неприятностей. Натан хорошо знал греческое Министерство и немного французское, Альбус говорил о своем, британском. В сущности, организации были похожи, в чем они все больше убеждались. Потом разговор незаметно перекинулся на Отделы тайн — британский тоже был строго засекречен, и никто из непосвященных не мог попасть туда просто так.
— Да ну, какая святая святых, — Натан негромко рассмеялся. — Ничего такого, просто объекты для исследований интереснее. Тебе бы точно понравилось, ты же любишь все необычное. — Альбус поперхнулся и отставил бокал подальше. — Скажешь, что нет?
— Не скажу, — тот покачал головой. — На самом деле, я бы хотел исследовать хроновороты, но кто доверит их мне, человеку с улицы, даже не связанному с Министерством? Я начинал у Фламеля, но даже в его библиотеке информации очень мало.
— Ну, тут да, дело серьезное, — Натан согласно кивнул. К хроновортам просто так не пускали.
— А ты сам их видел? Работал?
— Однажды было дело, мне выдали один, чтобы я успел доделать все документы. Смешно, честное слово, для чего они вообще нужны? Ничего серьезного менять все равно нельзя, а такие мелочи лучше бы просто отсрочили…
— Ничего серьезного?
— Да. Нельзя менять прошлое. Можно сделать что-то параллельное себе в прошлом, чтобы в настоящем появился дополнительный результат, но менять — нет.
— А кто узнает? Если прошлое поменяется, кто и как узнает об этом в настоящем?
Натан усмехнулся.
— Наверное, и правда, никак. Все останется на нашей совести.
— Но я читал, что с их помощью все равно нельзя переместиться дальше, чем на пару недель назад.
— Правильно. Но обычно столько времени никому и не требуется. Обычно просят один день. Ну или, если хроноворот берет кто-то не из Отдела и требуются дополнительные проверки, то переносятся на несколько дней назад. Черт, даже смешно, у нас чертова куча этих хроноворотов, сначала их все сотворили, а потом запретили пользоваться…
Альбус невесело рассмеялся вслед за ним.
— Я помню, ты давно, когда мы еще работали вместе, рассказывал про огромный хроноворот, настолько мощный, что может переносить в прошлое так далеко, как тебе нужно.
Натан закинул руки за голову.
— Да, есть и такой. Невероятно мощная штука, первый в мире, Старший хроноворот, остальные, какие только были и есть, его слабенькие подобия.
— А его ты видел?
— Нет, ты что! — Натан замотал головой и допил еще вина. — Мне кажется, его вообще никто не видел. Может, он и не существует, просто числится по документам.
Альбус посмотрел на него прямо, и Натан почувствовал, как что-то в их разговоре пошло не так и не туда. Почему он вообще заговорил об этом?
— Почему тебя это так интересует? — спросил он, всем сердцем надеясь, что в нем просто проснулась профессиональная настороженность.
— Вот мы и дошли до сути нашей беседы, — Альбус глубоко вздохнул и прикрыл глаза на секунду. — Потому что мне нужно воспользоваться этим хроноворотом, и я хочу, чтобы ты помог мне в этом.
Альбус продолжал смотреть на него серьезно, не отводя глаз.
Натан подумал, что все идет не так, как нужно. Все уже давно шло не так, а Натан даже не заметил подвоха. Когда и почему он так расслабился, что не обратил внимания , что Альбус перехватил рукой палочку?
— А у тебя новая палочка? — спросил Натан, чтобы выиграть немного времени для раздумий.
— Да, — коротко ответил он. — Двери заперты изнутри, и на кабинет наложено звуконепроницаемое заклятие.
Натан усмехнулся. Он сам и загнал себя в эту ловушку. Он бы посмеялся, если бы против него не стоял Альбус Дамблдор, уже сейчас превосходящий по силе и умению обращаться с магией всех известных ему волшебников.
— Что-то было в вине? Сыворотка правды? Но она не должна была на меня подействовать, работникам отдела прививают иммунитет…
— Ничего не было. Просто хотелось выпить с тобой… напоследок. К тому же, так ты будешь меньше напрягаться, если придется добывать информацию самому. Я проверял, алкоголь хорошо подходит для этого.
Сказав это, Альбус криво улыбнулся и сделал едва заметный жест палочкой, шевельнул губами. Собственная палочка Натана оказалась сначала в его свободной руке, а затем — в кармане мантии.
— От меня ничего не зависит. У меня нет таких полномочий, и ты от меня ничего не добьешься, — Натан старался говорить как можно спокойнее. — Альбус, прекрати это, пожалуйста, сотри мне память об этом инциденте, и мы разойдемся по-хорошему.
— Я был бы рад, — Альбус покачал головой. — Но не могу. Мне нужно кое-что исправить в прошлом, и я это сделаю.
Натан пытался думать. Он все равно не мог осуществить то, о чем его просил Альбус, потому что у него не было доступа к артефактам такого уровня.
— У кого есть доступ? — спросил Альбус.
— Ты и мысли читаешь? — Натан был даже не испуган — раздосадован. И до сих пор не мог поверить, что это происходит на самом деле. Хотелось пробудиться от этого кошмара, но Натан понимал, что это просто кошмар пришел в его жизнь.
«Не надо было даже думать о том, что мне чего-то не хватает», — запоздало пожалел он. Он боялся Гриндельвальда, но с этой стороны нападения не ждал.
— Считай, что это тоже от Гриндельвальда, — тихо сказал Альбус.
И Натан вспомнил, как Альбус в прошлый раз говорил об их знакомстве. Но он и подумать не мог…
Так или иначе, нужно было что-то делать. Что-то делать было сложно, потому что сначала нужно обдумать, но Альбус читал его мысли, а ставить защиту без палочки Натан не умел.
— Да, неприятная ситуация, — кивнул Альбус. — Так у кого есть полномочия, у главы отдела? Мне нужен доступ, и ты дашь его мне. Если ты не захочешь делать это по своей воле, я применю Империо. Если ты обучен сопротивляться и Империо, то я просто вырублю тебя и найду все, что нужно, в твоих мыслях. Но за то, что ты останешься в своем уме, я не ручаюсь.
— У начальника, да, — кивнул Натан и не мог не подумать, что умеет сопротивляться и Империо тоже. И конечно, Альбус тут же об этом узнал.
Главное сейчас — сохранять спокойствие и не делать лишних движений, потому что любое сейчас будет отклонено. Кроме прямой физической атаки.
Альбус поднялся с кресла и отошел подальше, стоило только Натану подумать о физической силе.
— Я так понимаю, сейчас его здесь нет. Ты можешь его вызвать? На твоем месте я бы не стал сопротивляться еще и по той простой причине, что тебе тоже это выгодно. Мое изменение прошлого никак не коснется тебя, и этого неприятного разговора не случится. У тебя все будет так же, как и раньше. Ты же сам этого хотел только что. Ты можешь это осуществить.
Натан чувствовал, что впадает в оцепенение. Он даже не мог ничего предпринять…
— Зачем все это? — спросил он пересохшим горлом.
— Потому что мне нужно вернуть к жизни некоторых так некстати умерших личностей. И да, это совершенно необходимо.
Натану казалось, что он загнал в угол. Пока Альбус мог читать его мысли, у него не было шансов. Попытался все-таки поставить защиту на разум, но первая попытка была разрушена моментально.
— Я не буду участвовать в этом сам, — сказал он так твердо, как только мог. — Делай то, для чего пришел.
Альбус пожал плечами и все-таки обездвижил его тело, после чего подошел и присел на колени перед креслом.
— Натан, извини. Я не хотел, чтобы так получилось, но я все исправлю. Тебе тоже обещаю. Думаю, сейчас тебе будет плохо, но это когда-нибудь закончится. Если ты не будешь сопротивляться и откроешь мне свой разум, все закончится скорее.
Альбус говорил мягко, заглядывал в глаза и гладил по щеке. Натан не мог пошевелиться. Все было очень плохо, хуже просто некуда. И ведь он сам привел его сюда…
А потом Альбус проник в его голову и начал перебирать мысли и воспоминания. Натан успел подумать, что разум совсем не похож на книгу, которую можно листать. Скорее его можно сравнить с горой слежавшихся осенних листьев, и чтобы найти в этой горе нужные крупицы информации, нужно перевернуть и перебрать ее полностью. Потом стало плохо, потом пришла и боль, словно в голове лопались все сосуды. Потом наступила темнота, расцвечиваемая болью, вспышками света и обрывками воспоминаний. Вспышек становилось все меньше.
«Это конец», — еще удалось подумать ему, и в ответ на эту мысль он ощутил, как Альбус успокаивающе погладил его по голове.
Все оказалось намного проще, чем он думал. Проще, но не легче. Наоборот, под сердцем залегло тяжелое, тянущее чувство. Оно кричало изо всех сил, чтобы Альбус остановился и прекратил этот фарс немедленно. Но Альбус уже не мог остановиться, даже если бы захотел. Сейчас на кону стояли еще и жизни Натана и главы Отдела тайн, с которым Альбус уже не церемонился. Альбус не убил их, но сильно сомневался, что поврежденный разум можно восстановить после настолько масштабного вмешательства.
Оказывается, в разрушении чего-либо нет ничего сложного. Особенно для того, кто имеет достаточно силы. В глубине души Альбусу всегда хотелось попробовать сделать что-то подобное: открыто наносить вред людям в своих интересах. Он попробовал и убедился, что это не его путь. И еще он убедился в том, что никогда не может со спокойной душой разделить желания Геллерта.
Альбус знал, что не сможет простить себе этого, а еще — что чувство вины, сжирающее изнутри, представляет слишком большую опасность, чтобы его игнорировать. Сейчас спасало только то, что через пару часов это должно закончиться, так или иначе.
Когда Альбус извлек из головы Натана все необходимые сведения, он принял оборотное зелье с его волосом и отправил главе его Отдела, кириосу Аматанидису, срочное сообщение. Тот явился спустя десять минут. Они с «Натаном» уединились в кабинете начальника, и спустя еще пару часов Альбус знал все, что ему было нужно. У него было подходящее тело — уже не Натана. Используя это обличие, можно пройти через портал, надежно укрытый в недрах Отдела тайн.
Альбус даже не стал прятать тела — не хотел тратить время. Если у него все получится так, как он рассчитывал, это будет не важно. Если не получится, у них будет больше шансов получить помощь.
«Даже не смей думать, что у тебя не получится! — он даже прикрикнул на себя мысленно. — У тебя на пути нет препятствий, ты уже почти добрался до Старшего хроноворота, осталось только им воспользоваться! И прекрати думать о том, что ты идешь против законов самой природы! Просто прекрати думать и действуй! У тебя все равно нет другого выхода, если ты хочешь спасти его!»
За несколько дней, что у него были в запасе, Альбус успел перебрать все варианты, благо их было немного, и пришел к неожиданному на первый взгляд выводу: краеугольным камнем всей этой истории был Аберфорт. Аберфорту нельзя было умирать. По крайней мере, не так, не в то время и уж точно не от руки Геллерта. Альбус не был уверен, правильно ли он понял все, но вряд ли у Геллерта, даже вернувшегося к жизни сейчас, получилось бы забыть о том, что он сделал, и простить себя. Смертоносный механизм был запущен очень давно, и остановить его, вернувшись в прошлое лишь на пару дней назад, невозможно.
Говоря по сути, выход был там же, где и вход.
Место, в которое попал Альбус после перемещения и которое в документах называлось просто Главным Хранилищем, напоминало всего лишь еще один из отделов одного из Министерств магии — Альбус уже практически не сомневался в том, что они все похожи друг на друга. Лестницы и лифты, коридоры и сотни дверей. К счастью, Альбус узнал, какая именно из дверей ему нужна, а иначе он потратил бы слишком много времени на поиск нужной, и его могли прервать.
Пару раз ему пришлось иметь дело со странными существами, похожими на гоблинов-альбиносов, которые просили приложить ладонь к отпечатку, чтобы подтвердить личность пришедшего. Теперь Альбус был уверен, что сделал правильное решение, еще раз применив оборотное зелье, только с волосом Аматанидиса. Просили произнести фразу на неизвестном Альбусу древнем языке, чтобы открыть дверь, и Альбус точно воспроизвел то, что извлек из памяти, понятия не имея, что она означает. Аматанидис тоже не знал. Спросили о цели визита — Альбус рассказал о новом исследовании материи времени в Отделе тайн, для которого недостаточно стандартных хроноворотов, и это было внесено в журнал посещений.
Когда наконец перед Альбусом открылась нужная дверь, он не поверил, что у него получилось. Должно возникнуть еще какое-то препятствие, о котором не знал Аматанидис, но его не было. Альбус просто взял Старший хроноворот в руку — тот оказался больше обычных, потому что на нем было больше значений, но легко помещался на ладони. Выставил нужный срок перемещения назад, который рассчитал заранее, и запустил механизм.
Самой большой проблемой, как ни странно, было не попасть в Хранилище, а выбраться из него, переместившись на два года назад. Чужая внешность все еще была при нем, но сложно будет объяснить местным охранникам, каким образом он попал сюда и как прошел мимо них незамеченным. Аппарировать из Хранилища было нельзя, и даже если бы можно, Альбус не пошел бы на это. Одно дело — перемещение в пределах Европы, другое — из центра Тихого океана. Это было слишком даже для него, и сейчас он не мог так глупо рисковать. Оставался портал, который тоже охранялся.
Альбус не был уверен, что у него получится проникнуть в разум не людей, а гоблинов, но задача облегчалась тем, что полноценное проникновение и не требовалось. Им нужно было просто внушить, что кириос Аматанидис проходил мимо них раньше, а теперь ему просто нужно уйти обратно, не привлекая к себе никакого внимания.
Только это было сложно — одновременно воздействовать на два нечеловеческих разума. Альбусу пришлось дожидаться, пока один из охранников задремлет на месте, и тут же быстро усыпил второго. Так получилось даже лучше, чем если бы он полез им в голову. Иногда простые решения приносят больше плодов, чем сложные.
Бесшумно миновав охранников, Альбус проник в помещение с порталами, с которым тоже был знаком благодаря чужой памяти. Выдохнул с облегчением — сердце колотилось так, что, казалось, его его могут услышать. Но это самовольное вторжение в святая святых магии ему даже понравилось, в отличие от разрушения чужого разума.
Альбус подошел к порталу и коснулся его, тут же переносясь в Греческое министерство. Там ему не повезло столкнуться с какой-то пожилой дамой, которой пришлось стереть память об этой встрече. Только после этого Альбус спокойно аппарировал в лес, окружающий имение Коржа — тайное убежище Геллерта.
Покосившаяся избушка стояла на месте, и в окнах горел свет. Альбус только сейчас смог расслабиться и осел на землю, навалившись спиной на толстый шершавый ствол. Спустя пару мгновений Альбус вспомнил, что не стоит ему сейчас попадаться кому-то на глаза, и накинул мантию-невидимку, которую так и не вернул Элфиасу в свое время.
У него получилось. Альбус до последнего не верил, что выйдет из этой авантюры живым и невредимым. Теперь ему нужно было прийти в себя, потому что делать что угодно с подрагивающими от напряжения пальцами сложно. Альбус подумал, что уж Геллерт точно не трясся бы так, особенно после того, как все получилось, и эта мысль его немного успокоила.
А еще ему нужна была сова.
Только в этот момент Альбус заметил, что идет дождь. Мелкие капли лились с неба, а более крупные стекали с мокрых веток и падали ему на голову и плечи. Пока мантия-невидимка не давала ему промокнуть, но ее хватит ненадолго.
Теперь Альбус сидел под елкой не просто так — у него была цель. Он проторчал здесь несколько часов, и за это время успел вернуть собственную внешность. Увидев, как к избушке подлетает почтовая сова, он быстро прошептал призывающее заклинание, и птицу притянуло к нему.
Оказавшись в руках Альбуса, крупная серая неясыть возмущенно заухала и забила крыльями, но быстро успокоилась, стоило только покрепче зафиксировать ее и погладить. К лапе был привязан свиток. Его Альбус снимать не стал, просто привязал ко второй лапе свернутую в трубочку тонкую газету, уворачиваясь от клюва, то и дело норовившего ударить его по пальцам. То ли сова была так сильно недовольна тем, что ее полет прервали в самый последний момент, то ли у нее просто был плохой характер. Так или иначе, Альбус завершил свое дело и отпустил сову. Она еще раз возмущенно ухнула, когда Альбус подкинул ее в воздух, и поспешила долететь места назначения.
В газете было все, что могло понадобиться Геллерту. Кратко изложенные тезисы, которые они вдвоем сочиняли на побережье, и еще одна идея, которая пришла Альбусу в голову во время преподавания в Хогвартсе и казалась очень перспективной. Если Геллерту не удавалось расшевелить волшебное сообщество, стоило обратить внимание на другую сторону — на магглов. Альбус еще не успел разобраться в их жизни, но зато усвоил, что магглы, если не настолько сильны, как волшебники, то намного более деятельны, активны и готовы к переменам. И до сих пор любят войны. Если дать им то, что они любят, рано или поздно они поймут, что все зашло слишком далеко, и тогда волшебники смогут им помочь.
Идея звучала достаточно просто, была очень жестокой и с большой вероятностью сработала бы. Альбус, конечно же, не успел предложить ее Геллерту, но он и без этого знал, что он бы точно оценил.
Таким образом, Геллерту не нужно будет убивать Аберфорта, чтобы добраться до Альбуса, чтобы он помог ему придумать новый план действий для свержения Статута. Это было правильно и тоже должно сработать так, как надо.
И теперь, когда одно дело сделано, Альбус мог уйти отсюда. Но не уходил. Дождь давно промочил мантию-невидимку и всю его одежду, Альбус успел обсушиться и создать из еловых ветвей над головой водонепроницаемый навес, а теперь просто стоял и смотрел на избушку и светящиеся в темноте окна. Затем окна стали гаснуть одно за другим.
Альбус не хотел уходить, пока не увидит Геллерта еще раз. Ему просто нужно было убедиться в том, что письмо дошло до адресата, и увидеть, что Геллерт жив и здоров. Поэтому, когда в доме погасли все окна, кроме окна в столовой, Альбус не стал прятаться дольше, чем нужно. Он аппарировал в холл и быстро поднялся по ступенькам.
Оставалось только надеяться, что Геллерт сейчас у себя.
Ручка двери бесшумно опустилась вниз, и дверь поддалась. Хорошо, что Геллерт не запирался. Доверял людям вокруг. И правильно, что доверял.
Альбус улыбнулся этой мысли и с этой улыбкой увидел Геллерта. Он совершенно точно был жив и здоров и сейчас спал прямо на столе, подложив под голову согнутую в локте руку. Перед ним лежала та самая газета, которую прислал ему Альбус. Вокруг светловолосой головы валялось множество обрывков пергаментов, уже исписанных пометками и отдельными словами с вопросительными и восклицательными знаками. В этом был весь Геллерт — получить в руки что-то полезное, тут же взять это в оборот и отрубиться, не прерываясь. Альбус был практически уверен, что утром Геллерт проснется и, не поднимаясь, продолжит с того места, на котором его свалил сон.
На отдельном большом листе был написан вопрос «КТО???» и больше не слова. Все правильно, Геллерт и не должен был узнать.
Присылать письмо, написанное от руки, было нельзя, так как Геллерт мгновенно узнал бы почерк, и непременно возникли бы вопросы. Холодный и бездушный шрифт его собственной маленькой подпольной типографии из будущего подходил для этой цели намного лучше.
Сейчас Геллерт был немного моложе, чем Альбус привык его видеть. Он спал беспокойно, часто дыша приоткрытым ртом, и светлые ресницы подергивались. Скорее всего, просто сон, это не было похоже на видение.
Альбусу хотелось коснуться его и успокоить, прогнать кошмар, но делать этого совершенно точно было нельзя — Геллерт тут же проснется. И еще… это был уже не его Геллерт. Этот Геллерт все еще любил только себя и свою идею. Сейчас, глядя на него, Альбус думал, что лучше ему таким и оставаться. Лучше для них обоих.
Альбус вышел так же тихо, как и вошел. Теперь ему предстояло самое сложное. Он спустился по лестнице обратно и аппарировал уже из холла. Пусть те, кто слышал хлопки, утром разбираются, кто мог приходить ночью, ему уже не будет до этого дела.
Кладбище Годриковой лощины встретило его двумя могилами: мамы и Арианы. Он мог бы изменить прошлое намного сильнее, чтобы они остались в живых, но в том случае, казалось Альбусу, и будущее тоже может измениться слишком сильно. Он обдумывал этот шаг долго и решил, что не стоит изменять прошлое больше, чем необходимо. К тому же, тогда он мог бы не встретиться с Геллертом тем летом и совсем не узнать его. Не испытать тех чувств сейчас казалось Альбусу равносильным самоубийству.
Альбус почувствовал, как начинает кружиться голова, и отошел от могил, а после быстрым шагом направился к их дому. В конце августа ночи были уже холодными, и Альбус поежился. Ботинки быстро вымокли от обильной росы на траве.
В доме он первым делом направился на кухню и разжег огонь в потухшем камине. Неторопливо приготовил чай и сел возле окна, принявшись ждать. Удивительно, но больше Альбус не чувствовал вины за произошедшее — сейчас он был уверен, что делает все только лучше и правильнее. Это было очень похоже на его любимую игру в шахматы, только на этот раз одной из фигур был и он сам. Все-таки они с Геллертом были похожи и в этом: готовы принести в жертву ради идеи не только других, но и себя. В первую очередь себя.
Когда рассвело, почтовая сова метко закинула в раскрытую створку свежую газету. Альбус бегло просмотрел ее, увидел ту самую новость, с которой все и началось — Геллерт спас всех посетителей магической картинной галереи в Берлине, — и спрятал газету в карман. Всем будет лучше, если эту новость не прочитают, а особенно Аберфорту.
Потом он вспомнил о том, что о еде в этом доме теперь никто не заботился, и быстро слетал в Косой переулок за продуктами. Приготовил яичницу с беконом. Завтрак вышел отвратительным — если Альбус к чему-то и был неспособен, так это к готовке. Бекон подгорел, яйца оказались пересоленными, но все же лучше, чем ничего. Он завершил приготовления, наложив подогревающие чары на тарелку и снова сев на дальний стул под мантией-невидимкой.
Аберфорт появился на кухне первым. Вышел, как обычно, насупленный и всклокоченный, недовольный всем на свете, но особенно Альбусом. Было даже забавно наблюдать, как меняется его выражение лица, когда вместо пустой и холодной и холодной с утра кухни его встретила теплая от разожженного камина комната и горячий чай в чайнике, только что заваренный и пахнущий свежей мятой. Альбус помнил, что Аберфорт всегда любил мятный чай.
Его мысли можно было читать, даже не прибегая к легилименции, настолько явно они отражались на лице. Сначала Аберфорт нахмурился еще сильнее и сердито встряхнул головой, осмотрелся, но не увидел поблизости Альбуса. Постоял немного, не зная, что делать с тем, что видит, а потом голод взял свое, и Аберфорт смел все, что было на тарелке, ни разу не поморщившись. Огляделся еще раз, убрал посуду и вышел.
А вот тот Альбус, который вскоре спустился на кухню из своей комнаты, обошелся без завтрака, но ему достался хотя бы чай. Альбус обрадовался и ему — это тоже можно было увидеть, присмотревшись к его — своему — лицу с прилипшим к нему высокомерным выражением. Выглядело очень неприятно, и даже он, зная, как плохо ему было в то время внутри, захотел стереть с лица это выражение.
Альбус-младший поискал взглядом свежую газету, но ничего не нашел. Он пожал плечами и опустился на стул, покосился на вазочку, полную медово-желтых, похожих на соты, вафель от Геллерта.
«А ведь это наверняка Аберфорт приготовил чай с утра, — подумал тот. — И с мятой. Он ведь любит мяту…»
Еще Альбус-младший подумал, что это похоже на перемирие, которое им с Аберфортом необходимо заключить перед тем, как тот снова окажется в Хогвартсе. А Альбус-старший подумал, что еще немного, и Аберфорт окажется в безопасности, потому что в мире нет места безопаснее, чем Хогвартс.
«Надо же, даже Аберфорт соображает быстрее тебя, — закинул он в голову второго Альбуса мысль. — Может, и ты хоть на эти пару дней перестанешь быть эгоистом, упивающимся жалостью к себе? В конце концов, Аберфорту сейчас нисколько не легче».
Альбус сидел за столом напротив самого себя под мантией-невидимкой. Они вместе пили чай, и он вкладывал в голову Альбуса некоторые мысли, которые, как он считал сейчас, оказались бы ему полезными в то время.
«Помирись с Аберфортом. Да, тебе придется перед ним извиниться еще раз, потому что именно ты бросил его еще на год. И забудь про Геллерта. Или не забывай, как хочешь, только прекрати думать о нем. Но по крайней мере, съешь эти чертовы вафли, которые ты уже скоро прожжешь взглядом! Они тебе точно ничего не сделали и они должны — просто обязаны — быть вкусными!»
Альбус, сидящий напротив него, усмехнулся и потянулся рукой к вазочке.