Нельзя цепляться за мечты и сны, забывая о настоящем, забывая о своей жизни Альбус Персиваль Вульфрик Дамблдор
— Мисс Грейнджер! Мисс Грейнджер, у вас все в порядке? — Гермиона подняла затуманенный взгляд на чей-то голос, взывающий к ней, и попыталась быстро вспомнить, где именно она сейчас находится. Это класс Хогвартса, да, точно. Она на занятии. Трансфигурации! На учебнике так и написано. Она даже не удосужилась открыть нужный параграф, вот ведь черт! А еще весь класс смотрит на нее с явным непониманием, словно у нее внезапно отросли рога, волосы обратились в змей, а за спиной выросли крылья, так что она и заметить не успела. От этого взгляда, граничащего с осуждением и помноженного на двадцать учеников в классе, Гермиона содрогнулась, почувствовала, как мурашки пробежались по коже, а желудок запротестовал, обещая отправить ей на подмогу желудочный сок, раз уж больше ничего другого она в себя ни утром, ни за прошлый день отправить не смогла, уже и позабыв чувство голода. — А? Простите, я неважно себя чувствую, наверное, мне лучше уйти, — качнула головой Гермиона, поднимая и сгребая в охапку все, что лежало на парте. Кажется, пергамент немного помялся в ее руках, но сил и желания что-то аккуратно складывать у нее не было, и Гермиона, не обращая внимания на однокурсников и преподавателя — видно, Макгонагалл, если у нее сейчас были занятия трансфигурацией, выскочила из класса, понимая, что ноги ведут ее сами, тогда как она сама в замке совсем не ориентировалась хотя бы потому, что просто не смотрела по сторонам. Только добравшись до опустевшей с началом занятий гриффиндорской башни, Гермиона торопливо поднялась в спальню и, бросив свои вещи на стол, так и пребывая в тумане, забралась под одеяло и задернула балдахины над своей постелью. Прошла почти неделя с того момента, как ей удалось вернуться в девяносто шестой, прожив почти год в семидесятых. Она так и не могла прийти в себя и все недомогание и слабость списывала только на путешествие — ей ведь могло быть гораздо хуже, и она не состарилась стремительно, не умерла и не впала в беспробудный сон до конца своих дней. Всего лишь что-то, напоминающее сильный грипп. Джинни Уизли, правда, строго заметила, взглянув на подругу, что Гермионе стало еще хуже после ее непродолжительного исчезновения в ночь дня рождения. Мол, она и без того была под слишком сильным впечатлением от смерти Сириуса Блэка, а тут еще что-то случилось за время ее отсутствия утром семнадцатого сентября, что неузнаваемо изменило Гермиону Грейнджер и окончательно отправило ее к ощущениями беспросветной безысходности. Помимо всего остального, Гермиона беспрестанно слышала чужой шепот о самой себе во время каждого шага по Хогвартсу. О том, как она поменялась, об остриженных волосах. Об изменившейся осанке. О неснимаемом тканевом браслете на запястье — Гермиона наспех решила, что показывать татуировку, придуманную Томом и Нессой в первую ночь семьдесят седьмого ей не слишком-то хочется, да и объяснять, как именно она появилась, тоже. А потому нестерпимым и невыносимым был каждый шаг, за пределами балдахина над ее постелью. Как только он открывался, впуская свет в ее убежище, Гермиона слышала шепот, ощущала взгляды и съеживалась, чувствуя себя голой. Она прогуляла за одну неделю больше занятий, чем за все остальные годы в Хогвартсе, и только сейчас, заметив, что начался понедельник, сказала себе волшебную мантру “Новая неделя — новая жизнь”, и сразу прикусила губу, чтобы не расплакаться, и заставила себя отправиться на занятия. На первом уроке ее почти не трогали, а на втором она отключилась, перестав вообще воспринимать реальность, так что в итоге, пришлось возвращаться к плану прошлой недели — так глупо, трусливо, совсем не в своем стиле, бежать. Гермиона быстро заснула — ей ничего не снилось на протяжении недели, но этот вариант устраивал ее больше всех остальных. Она не хотела, чтобы ей снились семидесятые, и та жизнь, которую она оставила, оказавшись в полном одиночестве в своем родном мире и времени. Прожив на год больше Джинни, Гарри и Рона, Грейнджер еще больше от них отдалилась, словно увеличила разрыв, существующий между ней и друзьями, кажется, уже оставившими попытку как-то с Гермионой связаться — она слышала их разговор дня два или три назад, когда Джинни шепнула, что им, вероятно, нужно просто подождать, когда Гермиона отойдет и сама все им расскажет, если будет нужно. С Джинни, Гермиона, конечно, согласилась, но так и не смогла определить для себя, когда будет нужно и нужно ли вообще что-то будет рассказывать друзьям. И если рассказывать, то как? Едва ли можно будет объяснить все случившееся за последний год ее жизни и за пару часов ее отсутствия в их жизнях. Это почти невозможно. “Я связалась с Томом Реддлом, и отправилась в прошлое, надеясь его убить и предотвратить тысячи смертей. Потом влюбилась в него, как дура, подружилась с твоими родителями, Гарри, потом точно так же, как дура, потеряла их всех. В одночасье. На мне ответственность за все, что происходило позже, а я даже не знаю — за что именно — каков оказался размах крыльев бабочки*?” Звучало это все отвратительно. Невроятно страшно. Глупо и просто сумасшедше — ей с такими речами место в Мунго, а не в Хогвартсе. Гермиона поднялась с постели за полночь, когда и Лаванда, и Парвати уже спали, не донимая сплетнями ее уши и не обсуждая саму Гермиону, так стремительно изменившуюся. Поняв, что ее многострадальный за последнюю неделю желудок готов бунтовать настолько, что еще несколько часов и ее вновь начнет тошнить от голода, Гермиона вышла за дверь спальни, чтобы не разбудить соседок, и попыталась позвать Добби, но он, очевидно, был занят и не услышал ее шепота. Девушка прислушалась к голосам в гостиной, и узнав в них своих друзей и не услышав больше никаких других, решила спуститься вниз. Однажды она ведь должна вернуться на землю обетованную и заговорить с друзьями? Пусть и не потому, что она в порядке, а только потому, что голодна, но какая разница? Гермиона помнила разговор с Томом в Рождество. Он спросил, какой у нее план на будущее и хочет ли она вернуться. Спустя пару дней, просыпаясь в его объятии после шумной новогодней вечеринки, Гермиона поняла, что знает ответ на вопрос — Мародеры и их компания друзей стала им в сотню раз ближе, так что она и не видела того будущего, в которое вернется. Как это будет? Как она будет смотреть на Гарри, видя в нем Лили и Джеймса, ставших ее личной трагедией, наверное, даже больше, чем для самого Гарри, который их никогда не видел? Как она будет слушать Джинни и отвечать ей, зная, что где-то там, в прошлом, осталась великолепная Несс, к которой она приблизилась, кажется, даже больше всех остальных друзей, что провели с ней рядом куда больше времени. Как ей смотреть на Рона с Лавандой и все остальные парочки Хогвартса, даже не зная, где ее та самая сладкая первая влюбленность, ставшая однозначно любовью на всю жизнь, и имея лишь фотографию, спрятанную в страницах любимой книги? В отраду ядовитой шутке жизни, она все-таки оказалась в будущем. Том самом, из которого сбежала и которого совсем не хотела. И единственный вариант, который у нее сейчас есть — буквально сделать шаг на встречу, в гостиную факультета, к тем, от кого так легко сбежала, даже не попрощавшись. — Дядя сказал, что мы можем провести каникулы у него в Северной Ирландии. Он думает, что это сможет помочь, — подытожил свой рассказ Гарри. — Погоди, что? — уточнила Гермиона, ощутимо напрягшись и почувствовав, как сердце, оборвав сосуды, начало падать в черную дыру прямо под ним. — Гарри, повтори, пожалуйста, что ты только что сказал? — Что я говорил со своим дядей… И он предложил нам вместе с тобой съездить на каникулах в его дом в Северной Ирландии. Он думает, что это может помочь тебе… э… Прийти в себя, — неуверенно повторил Гарри, гадая, не разозлится ли Гермиона на его поиски способа ее успокоить. — Выглядишь ты странно, если честно, — добавил Рон таким же неуверенным тоном. — Почему ты так удивляешься? — Какой дядя? — уточнила Гермиона немного потерянно. У нее все-таки получилось и Сириус жив? Нет, глупости, иначе бы Джинни не говорила о смерти Сириуса, когда отметила, что Гермиона сейчас чувствует и выглядит еще хуже, чем в августе. — Регулус, конечно, что с тобой? Я зашел к нему сегодня после уроков и… Гермиона, может тебе стоит обратиться к мадам Помфри? — предложил Гарри. — Да, правда, может мы тебя проводим? — уточнила Джинни Уизли. — Милая, мы волнуемся за тебя. — Нет-нет, не надо. Где я могу найти Регулуса? — спросила Гермиона торопливо, стаскивая с дивана плед и набрасывая его на свои плечи поверх пижамы. — Там же где и обычно, почему ты вдруг удивляешься? — заметив непонимающий взгляд Гермионы, Гарри вздохнул и пояснил, — Недалеко от кабинета Дамблдора, следующая дверь, если идти от гриффиндорской башни. Там кабинет для занятий и его комната. Точно не стоит тебя проводить? — Нет-нет, я справлюсь. Спасибо, — бросила, удаляясь, Гермиона, и мысленно повторяя дорогу. Дальше она, пусть и не бежала, но передвигалась по замку удивительно быстро. Сразу вспомнила, как в свою первую ночь в семьдесят шестом, двадцать лет и шесть дней назад, она едва не сбила Матео с ног, праздно слоняющегося по замку еще до наступления утра. Каждая стена и каждый поворот школы сейчас был наполнен лишним воспоминаниями, от которых ей хотелось кощунственно отмахнуться, надеясь, что это и станет той волшебной пилюлей забвения, которая исцелит ее сердце и разум. Через несколько минут после разговора с Гарри, Гермиона уже стучала в дверь, за которой должен был находиться Регулус Блэк. По крайней мере, она очень на это надеялась. Когда дверь распахнулась, Гермиона нетерпеливо оглядела мужскую фигуру. Волосы остались такими же черными, как и были, разве что появилась редкая-редкая серебряная седина на висках, а в остальном… Регулус немного вырос и возмужал, но остался точно тем же Регулусом Блэком, которого она помнила. Едва ли могла забыть — она ведь видела его неделю назад. Он ее — не видел уже много лет. — Мия? — улыбнулся Регулус, отступая и пропуская. Гермиона как раз сняла браслет, показывая татуировку, которой еще неделю назад не было у Гермионы Грейнджер. Но которая была последние полгода у Мии Грейнджер. Все те полгода, что Регулус ее знал и видел почти каждый день, встречаясь в школьных коридорах и в отдаленных уголках библиотеки вместе с Реддлом-Гонтом, составляя план, как бы убить его телесное альтер-эго. Регулус выглянул в коридор, проверяя, нет ли там еще кого, закрыл дверь, и взмахнул палочкой, зажигая свет — от одного только канделябра на его рабочем столе света в кабинете было слишком мало. Он взглянул на Гермиону — бледную, худую и встревоженную. Ее глаза, пусть и горели сейчас надеждой и радостью встречи, все же не походили на глаза ни одного из его студентов, с которыми Грейнджер была почти одного возраста. Он знал, сколько она пережила. Он прекрасно знал, как на нее все это повлияло — он ведь и сам был частью этих событий. — Можно тебя обнять? — уточнила Гермиона со слабой надеждой в голосе. Наверное, прошлый Регулус бы посчитал ее странной, но прошло двадцать лет, и Регулус повзрослев, вероятно, приобрел хоть немного сентиментальности. — Разумеется, — шепнул мужчина и, закрыв дверь, сам склонился, обнимая девушку. — Я чертовски рад видеть тебя живой. Всю голову сломали с Сириусом, гадая… И… Прости, мне не удалось его спасти. Уже в тот момент ощущая тепло Регулуса, которое накрыло ее с головы до ног, Гермиона почувствовала, как сердце, не способное исцелиться, перестало биться в бешеном темпе, и кажется… немного утихло? По крайней мере, дало передышку, чувствуя, как она измотана. — Зато спасен ты, — ответила Гермиона слабым, неразборчивым голосом, зная, что Регулус поймет, она нисколько не противопоставляет ценность одного брата другому. Скорее относится к новости с рациональный оптимизмом. Да и Регулус к этому моменту уже знал намного больше, чем Сириус, как бы ужасно и кощунственно это ни звучало. — Хотя бы один, уже хорошо. Когда Регулус пришел на назначенную встречу во втором семестре, уже в одна тысяча девятьсот семьдесят седьмом году, Гермиона сначала рассказала ему все что о нем знает, а потом, увидев, что права во всем — Блэк уже давно не был поклонником Пожирателей, мечтавшим стать одним из них, а искренне презирал, лишь играя фанатика, Гермиона решилась раскрыть и правду о себе и Томе. С этих пор они встречались время от времени в укромных уголках библиотеки, Хогсмиде или где-то недалеко в зачарованном лесу, там, где они еще не собьются с тропы, но останутся скрытыми для чужих глаз. — А где Донован? Он в порядке? — спросил Регулус, осознав, что кого-то не хватает. Считая дни этого учебного года, он не мог дождаться, когда вновь увидит их обоих, ожидая, что на пороге его кабинета они появятся вместе. Но Гермиона-Мия Грейнджер стояла в том коридоре совершенно одна. — Я не… Не знаю, где он, и что с ним, — прошептала Гермиона, чувствуя, что глаза уже наполнились слезами и даже не ругая себя за это. Она не ругала себя за чувства, силой которых оплакивала Тома за задернутыми балдахинами своей постели на протяжении недели. — Вероятно, маховик не позволил нам переместиться. Или… Я не знаю, правда. Он мог просто не пережить этот скачок, ты помнишь в каком состоянии он был… — Но исчезли вы вместе, — осторожно заметил Регулус, вспоминая день, когда дороги каждого из старшекурсников Хогвартса разошлись в разные стороны. В тот день окончательно из Британии исчезли близнецы. А с ними и Несса Морриган, о которой за эти двадцать лет Регулус не слышал совсем ничего — пусть он и всегда считал, что кого-кого, а Морриган потерять невозможно. В тот же день Джеймс Поттер спас Лили Эванс, поклявшись, что так и будет защищать ее до последней капли крови. Ремус Люпин впервые признался девушке в своей ликантропии — Алекса только шепнула, что “любви ничего не страшно”, перед тем как улыбнуться и закрыть глаза в последний раз, чувствуя, как Регулус все пытается ее откачать и остановить уходящую из тела кровь. — Значит я его потеряла, — шепнула Гермиона тихо, ощущая, как тайфун из чувства вины накрывает ее с головой вновь. Передышка закончилась. Сердце вновь начало биться слишком быстро, отражаясь своим стуком в ее ушах и кажется уже сводя с ума этим стуком. Ее и без того штормило всю неделю, чудом, как осталась жива, да и то не факт, что ей много осталось. Пока не проживет месяц, она не будет уверена, что ее телу, пережившему скачки времени, больше ничего не угрожает. Регулус усадил Гермиону за одну из парт, шепнул, что сейчас вернется. Быстро, словно кто-то мог услышать и узнать, что Регулус Блэк все-таки имеет сердце и сочувствующую душу, он попросил Гермиону не корить себя, но прозвучало это так легко и едва слышно, так что Гермиона едва не начала думать, что ей показалось. Остановило только одно. Мысль о том, что в этом времени они теперь единственные друзья, которые хоть немного могут друг друга понять.***
Гермиона, воспрянув и словно восстав из мертвых следующим утром, спровоцировала новую волну обсуждений, на которые предпочла не обращать внимания. Почти все свободное время она проводила в кабинете Регулуса, говоря с ним о прошедших двадцати годах — их воспоминания о том, как происходили события с девяносто первого по девяносто шестой, пусть и не слишком значительно, но различались. Как выяснилось чуть позже, Регулус пришел работать в школу в восемьдесят пятом, посвятив Дамблдора в некоторые детали плана Гермионы и Донована, и получив новый предмет, пусть и созданный случайно, но оказавшийся полезным. Регулус, успевший попутешествовать по меккам магического мира на нескольких континентах, лучше многих других практикующих волшебников разбирался в артефактах. Как выявить артефакт в волшебной гробнице и понять, какую магию он в себе хранит, польза и вред от артефакта и способы обезвреживания интересных вещиц. Он обычно выцеплял себе пару-тройку уроков на первом и втором курсе, очаровывая студентов перед тем, как они сделают выбор — изучать ли его предмет с третьего курса. Отказов, в общем-то, было мало. Пронаблюдать, как именно преподает Регулус Гермионе представилась возможность в один из дней, когда занятий у Гермионы почти не было, а потому она пришла к Регулусу, чтобы продолжить просмотр газет — она сверяла статьи и заголовки с тем, что сама помнила о волшебном мире, чтобы определить, что она поменяла. В этом вопросе ее временных скачков все вообще было невероятно сложно — часть изменений уже существовала до ее перемещения — вроде фотографии Мии Грейнджер в альбомах и письмах Сириуса и воспоминаниях о ней у Люпина, но в то же время живого Регулуса совершенно точно не было в прежней версии Вселенной. Единственным оправданием была лишь мысль о том, что Гермиона должна была отправиться в семьдесят шестой, вот только сделала она больше нужного. Что именно делать нужно было, а что нет, она уже никогда не узнает — обнулить не получится, да и едва ли она сделает это снова, зная, что на этот раз в семьдесят шестом окажется одна, и зная, чем это закончится — некоторых вещей просто нельзя миновать. — Мне понадобится ассистентка, — заговорщицки улыбнулся Регулус, взглянув на первокурсников. Почти все первокурсники тут же взметнули руки вверх, надеясь, что мистер Блэк выберет именно их для проведения эксперимента с каким-то загадочным артефактом, скрытым от них под тряпкой. Они тянули свои руки вверх, проявляя, как заметил Регулус, небывалую тягу к знаниям — не каждый преподаватель в Хогвартсе мог похвастаться таким захватом внимания у своих студентов. — Простите, но я вынужден вам отказать, — развел руками Регулус, окидывая взглядом самый младший курс. — Я ведь не могу подвергать вас опасности? Обещаю, мы обязательно проведем множество экспериментов, как только вы станете чуточку старше. Мисс Грейнджер, может быть вы не откажете? Гермиона подняла глаза от собранных Регулусом журналов и газет в слегка вопросительном взгляде, адресованном Блеку. Тот пожал плечами и кивнул на малышей, обративших на нее взгляд. Кажется, еще секунда промедления и они начнут ее подбадривать, не понимая, почему Грейнджер отказывается. — Разумеется, — кивнула Гермиона с легкой улыбкой. Она поднялась из-за последней парты в углу класса, где оставалась незаметной на протяжении предыдущего занятия, и подошла к Регулусу, с готовностью, пожалуй уже, к чему угодно, встав перед первокурсниками. — Когда я учился в этой самой школе, — начал Регулус, вызвав у Гермионы улыбку ностальгии. Секундную, едва заметную, но все-таки улыбку, которой впредь, не видя рядом с собой Донована она не позволяла. Почему-то казалось таким глупым и бессмысленным улыбаться без него. Делать что либо без него, как бы глупо и это ни звучало, не хотелось. Несмотря на то, сколько всего она теперь просто обязана была сделать. — … У нас были дуэли. Мы сражались между собой — так, только не повторяйте это хотя бы без моего присмотра в своих факультетских гостиных, ладно? — как это делали великие волшебники. По крайней мере, нам уж точно казалось, что мы с самыми великими волшебниками на равных. Только спустя пять лет в одном путешествии я узнал, что есть одна маленькая хитрость, которую можно применить на той дуэли, которую не стоит проигрывать. Регулус сдернул тряпку со стеклянного куба, скрывающего серебряный амулет, но пока не стал его доставать. — Конечно, хитрость эта безумно редкая, и должна быть, как минимум, в музее, но пока можете взглянуть. Мисс Грейнджер, позволите ли разыграть с вами дуэль? — уточнил Регулус и Гермиона вместо ответа подняла свою палочку, встав в дуэльную позу, которая и не успела забыться. Занятия в дуэльном классе у нее закончились всего месяц назад — слишко мало времени на то, чтобы растерять навык. Всего месяц назад они с Томом изматывали друг друга на дуэли, подавая пример всем студентам старших курсов — за год их виртуозности и взаимопонимания во время боя никто и не побил. При мысли о Томе к горлу подступил ком, а губы задрожали, но Гермиона стиснула кулачки посильнее, чтобы ногти вновь впились в процаранные на ладони кровавые царапины-полумесяцы, оставшиеся на ее кожи после каждого такого стискивания кулачков. Под счет Регулуса они разошлись в разные части класса и нанесли парочку первых ударов. Гермиона чувствовала. что ей этого, пожалуй, даже немного не хватало — последняя ее классическая дуэль, как и первая, прошла с Томом. Это было весело, и не скучно, и у них обоих от азарта тогда горели глаза. Когда их вызвали, Гермиона помнила, как они переглянулись. Что будет с их клятвой на крови, когда в дуэли они выступят друг против друга? Ведь они клялись не наносить друг другу никакого вреда и соблюдали эту клятву. А наложение экспеллиармуса, еще самого безобидного, никак не входило в клятву Тома о вечной защите. Но опасность миновала сама собой, видимо, считав намерение. А потому дуэль прошла так же безукоризненно, как и в первый раз. С единственным исключением — закончив ее по сигналу преподавателей, они не разошлись в разные стороны, на две недели перестав общаться, а подошли друг к другу и пожали руки, а после подарили друг другу по невинному поцелую, уже спустившись с помоста и скрывшись от чужих взглядов в толпе старшекурсников. Регулус, успевающий комментировать все для своих учеников, быстро направил в адрес Гермионы две атаки, одну за другой,так что она едва успела отразить нападение, уже не успевая атаковать. Он, видя, что с первой парой она успешно справился, тут же торопливо направил еще парочку и остановился. — Вообще-то, еще предыдущую атаку мисс Грейнджер должна была пропустить, но она слишком талантлива, — улыбнулся Регулус восторженным первокурсникам. — Ваши таланты нарушают все мои педагогические методики, ну да ладно. Заметили, чем эта дуэль была плоха для мисс Грейнджер? Девочка с Хаффлпафа, потратив всего секунду на размышления, единственная подскочила, торопясь поднять руку, что мистер Блэк спросил именно ее. — Да, Шери, правильно ведь? — Шери слегка удивленно кивнула, не зная, когда мистер Блэк успел ее запомнить, но все же собралась с духом чтобы ответить. — Мисс Грейнджер успевала только защищаться, а не отвечать вам в дуэли, — произнесла первокурсница. — Чем это могло ей грозить? — кивнул Регулус, отмечая самому себе, что девочку стоит запомнить — он с вероятностью в девяносто восемь процентов был уверен, что на третьем курсе она вернется и будет еще смышленее. а школу закончит одной из самых талантливых студенток. — Она бы быстро устала? — произнесла девочка слегка вопросительно. — Не отвечая вам и только защищаясь, она проиграла бы. — Молодец! Плюс пять баллов Хаффлпафу, — объявил Регулус, наблюдая, как студенты с одного факультета тут же радостно переглянулись. Он с первых занятий, проведенных в Хогвартсе, слыл учителем, щедрым на баллы. Почему бы не поощрить студентов, когда они стараются? Да и ему хватало авторитета на занятиях — у младших курсов уж точно — на то, чтобы контролировать дисциплину своих учеников. А если и нет, и кто-то делал что-то неправильно, он находил неправильным за небольшой проступок наказывать весь факультет сразу штрафными баллами. В общей учительской или во время совета у Дамблдора они со Снейпом часто из-за этого цеплялись, позволяя всем остальным наблюдать как всегда яркий спор о допустимой и недопустимой педагогике, который, в общем-то, прекращался так же стихийно и быстро как и начинался. Вероятно потому, что спор этот был перманентным, начавшимся с появлением Регулуса в школе и так пока и не закончившимся. — Сейчас я надену этот амулет, а мисс Грейнджер повторит все, что делал я, не оставляя мне времени на ответные действия, — объявил Регулус внимательно слушающим его студентам и взглянул на Гермиону, словно спрашивая, готова ли она. Приблизившись к ней, Регулус шепнул ей на ухо, скрывая свои губы в ее кудрях, чтобы первокурсники не различили его слов, — атакуй, пока не подниму руку в верх, даже если я не буду защищаться. Та кивнула и уже без счета они разошлись в разные стороны, прекрасно слыша шаги друг друга. Одновременно повернулись. Регулус поставил прозрачный барьер между ними и учениками, который можно было отличить разве что по сияющей черте на полу. Гермиона встала в идеальную стойку и взмахнула палочкой и нанесла первый удар, почти сразу, увидев, что Регулус, взмахнул палочкой и отразил первый, нанесла второй. Третий, четвертый, пятый, продолжая дуэльный танец, который она старалась исполнить как можно лучше ради маленьких зрителей за барьером, и продолжая наносить удары, после первого десятка атакующих заклинаний чувствуя, как адреналин появляется в забурлившей крови. В какой-то момент Регулус опустил руку с палочкой и развернулся к своим ученикам, так что рука Гермионы дрогнула, а она сделала небольшую паузу, прежде чем вспомнила просьбу Регулуса, но увидев, что ее заклинание разбилось о барьер, засияв, как маленький фейерверк, продолжила исполнение пожелания. Пока она атаковала его невербально, Регулус говорил, положив палочку в нагрудный карман и демонстрируя, что никакой магии он не использует, но и остается защищенным. Первокурсники смотрели на него с открытыми ртами, лишь изредка переглядываясь и тут же возвращая свой взгляд на преподавателя и его студентку, опасаясь пропустить что-то важное. — Видите? Довольно эффективно, — с улыбкой произнес Регулус. — И, дождавшись, пока мисс Грейнджер устанет, я, полный сил нанесу удар. А чтобы не выдавать своих секретов, я вполне мог бы продолжать делать вид, что защищаюсь. Регулус, так и не доставая палочки из кармана нагрудной жилетки, вернулся в дуэльную стойку и продолжил делать вид, что отражает удары, словно он произносит защитные заклинания, а в его руках есть его верная любимая палочка. Как только он поднял руку, Гермиона остановилась, а он, выхватив из кармана палочку, снял барьер и принял восторги учеников, пока снимал свой амулет. — Очень рад, что вам понравилось, — улыбнулся Регулус. — На моем курсе мы изучим и испробуем уже с вами в главной роли множество артефактов, и даже создадим собственные. Так что не забудьте записаться на мой курс, я буду рад всем. А сейчас урок окончен, спасибо за внимание. Первокурсники даже не торопились покидать аудиторию, а Гермиона с умилением наблюдала, как Регулус терпеливо и с искренним интересом к своим маленьким собеседникам отвечает на их вопросы, может, некоторые были нелепыми, простыми, наивными или глупыми — Регулус словно этого не замечал, над любой детской глупостью рассуждая всерьез. Как только они наконец выползли из его аудитории, покидая ее маленькими групками, и когда Регулус отправил на следующее занятие, поторапливая, последних, пообещав им ответить на все вопросы в свободное время, Гермиона, сидевшая на парте, легко зааплодировала. — Не знала, что ты станешь настолько хорошим учителем, — шепнула Гермиона, улыбаясь. Легко и искренне, и, кажется, впервые в девяносто шестом году с момента смерти Сириуса Блэка. — Ох, вечное женское сомнение, — отмахнулся Регулус с ответной улыбкой, подходя к Гермионе и удерживая себя на дистанции вытянутой руки. Подойди он ближе, все выглядело бы слишком странно и для них обоих, и для любого другого обитателя замка, который может случайно заглянуть в его кабинет. — Что-то выяснила из газет? Гермиона опустила глаза и вспомнила, чем занималась почти с самого утра в его кабинете до тех пор, пока он не попросил стать его ассистенткой. Она уже заканчивала просмотр всех газетных вырезок, что он собрал, но ответа на свои вопросы так и не нашла. — Я надеялась, что найду что-то о нем, если честно, — шепнула Гермиона негромко, так и продолжая смотреть в пол. — Но он словно исчез из всех миров. — Не расстраивайся, и не вини себя, прошу, — шепнул Регулус, сев на парту рядом с Гермионой и коснувшись ее плеча рукой. — Никто прежде не делал с магией и магическими артефактами и половины из того, что сделала ты. Мы не могли предусмотреть все. — Да, знаю. Но голова сердцу не помогает, — кивнула Гермиона. — Прошло уже три недели с того момента, как я здесь. Он точно знал дату. И если бы он был живым, то нашел бы меня, я в этом уверена. — Может, ему отшибло память? — Зная Тома, он бы придумал способ справиться с амнезией. Регулус кивнул и взглянув на часы, поднялся с парты. Гермиона тоже, собрав свою сумку и подумав о том, что стоит пообедать. Наверняка пересечется там с Гарри, Джинни и Роном, в отношении которых даже упоминать пока не могла слово “друзья”, а от мысли о разговоре с друзьями, на душе вновь стало как-то гадко. Ее страх сбылся — она видела в их глазах компанию мародеров из прошлого, и осознание, что их уже нет, а она осталась, каждый раз накрывало, не утихая. — Можно пообедать с тобой? — спросила Гермиона, вспоминая, как в остальные дни, когда Гермиона тоже сидела у Регулуса, он, в отсутствие занятий, предлагал пообедать вместе, в его комнате за дверью кабинета, где он жил большую часть года последние десять лет. — Ты так и не поговорила с Гарри? Регулус искренне удивился и оглянулся на подругу. Она пожала плечиками вместо ответа. — Я просто не знаю, что ему сказать. Я не собираюсь рассказывать ему о Томе и путешествии, и о тебе, так что… Мне просто нечем себя оправдать. Пока они вроде поверили той версии, в которой я пришла в себя, но хочу наверстать упущенное по учебе. — Я знаю, что это сложно, не забывай, что я вообще-то на восемнадцать лет старше… — И теперь ты будешь использовать это каждый раз, как повод для гордости, — ответила Гермиона, хмыкнув. — Разумеется, — Регулус улыбнулся, мысленно радуясь, что они с Гермионой остались на одной волне. Он куда чаще звал ее “мисс Грейнджер”, боясь оговориться, назвать Мией и вызвать вопросы, связанные если уж не с тем, как именно он называет свою студентку, а хотя бы почему он просто обращается к ней так неформально. Но его и правда радовало, что спустя двадцать лет ожидания за формальным “мисс Грейнджер” так и осталась та Мия из Гриффиндора, которую он помнил, и о которой они с Сириусом так часто вспоминали. А потому он был рад заметить, что все их дружеские шутки, появившиеся медленно и постепенно между ними, начиная с того дня, когда Регулус пришел на предложенную Гермионой встречу, и дальше, пока их тайная дружба становилась крепче и крепче, пусть они и были иногда жуткими колючками, подначивающими друг друга то по одному, то по другому поводу. — ...Но я к тому, что Гарри тоже потерял Лили, Джеймса и Сириуса, и несмотря на то, что думаешь, что знала их лучше, и ты в этом права, это не умаляет его горя, — произнес Регулус. — Просто постарайся вспомнить, что вы по-прежнему друзья. Обед — лучший повод начать. — Поняла, тебе надоела моя компания, — отмахнулась Гермиона, навешивая сумку с учебниками на плечо и гадая, действительно ли она встретит однокурсников в столовой. — Ох, и всегда я оказываюсь виноватым, — рассмеялся Регулус, когда Гермиона приоткрыла дверь из класса в коридор Хогвартса. — Ты случайно не женился? — с улыбкой спросила Гермиона, замерев на пороге. Даже не знала, почему именно решила спросить. Наверное, просто хотела, чтобы Регулус не был одинок. — О нет, слишком занят спасением мира, — рассмеялся Регулус, и Гермиона уже не заметила легкого осадка грусти в его глазах, которому Регулус дал волю спустя мгновение, оставшись в одиночестве в пустом кабинете, где провел, без малого, последнее десятилетие. Он окликнул ее, когда она уже слегка толкнула ладонями тяжелую дверь его кабинета, направляясь исполнить обещание и пообедать с друзьями. — Гермиона! Грейнджер, взглянула на него, так и оставаясь стоять уже в коридоре, глядя на Регулуса через небольшой проход, еще оставшийся между стеной и дверью, которую она не успела закрыть. — Я ведь могу звать тебя Мией, когда мы одни? — негромко, но с очень явной надеждой в голосе уточнил Регулус. Гермиона улыбнулась. Как же она ненавидела Реддла, когда он произносил это “Мия” с обольстительной улыбкой. Она хлопала его ладошкой по плечу, смотрела строго, и требовала прекратить. У нее уже было имя, и никто не имел права нарекать ее иначе, еще и по собственному желанию и усмотрению, не считаясь с ее желанием. До определенного момента. Потом это “Мия” стало таким родным и близким словом, без которого она сейчас не могла жить. Просто не осознавала этого — до тех пор, пока не услышала от Регулуса. И да, он и близко не ее Донован Гонт, но все-таки в этом простом и кратком “Мия” есть какой-то очаровательный и бесконечно далекий привет из прошлого, по которому она плачет ночами. — Конечно, Регулус, — шепнула Гермиона с улыбкой, и получив его благодарный кивок, закрыла дверь. И Мия Грейнджер, внемля совету своего преподавателя, отправилась в большой зал на обед, в тайне продолжая надеяться на то, что хотя бы людей там будет не много, даже если она и встретит Гарри или кого-то еще. И ей повезло — на своем пути она встретила только Макгонагалл, справившейся о ее самочувствии и попросившей навестить мадам Пофмри на всякий случай. Как только она дошла до Большого зала, то тут же, словно по мановению чьей-то волшебной руки, черт тебя дери, Регулус Блэк, натолкнулась на Гарри. Он тут же извинился за то, что не смотрел под ноги и, оглядев Гермиону, нерешительно предложил пообедать вместе в факультетской гостиной. Ни у кого занятий больше не оставалось, и им всем, то есть еще Джинни и Рону, хотелось посидеть у камина, и потому они решили перенести обед из Большого зала. И, догадываясь, что Гарри не ждет такого ответа, она все же согласилась, прекрасно зная, что кое-кто другой такого ответа совершенно точно ожидает, пусть и не видит ее сейчас.***
Они вернулись в Хогвартс все вместе — ехали в одном купе Хогвартс Экспресса, как и уезжали на каникулы, но сейчас все было словно немного иначе. Больше молчания. Но не того, что давит, порождая неловкие мысли, а того, что дарит каждому из присутствующих слабое тепло дружбы, что теплится в груди пусть и тихим, но приятным и нужным огнем. Вы все рядом, и вам не нужны слова. В первую же субботу они вновь собрались на старом и известном месте встречи, которое никто не собирался менять. Скучная и абсолютно спокойная неделя учебы привела их всех в какой-то меланхоличный настрой, смерив пыл на субботней камерной вечеринке. Они не шумели, а скорее просто проводили время вместе. Говорили о том, что не успели обсудить во время перерывов или на уроках, спорили между собой о чем-то абстрактном и метафоричном, и наслаждались теплом Гриффиндорской башни и потрескиванием поленьев в камине. Гермиона сидела, прижавшись к Тому и положив свои ноги ему на колени. Он, приобняв ее, почти дремал, прижав макушку к ее лбу. Да и она тоже не особенно участвовала в беседах друзей. Его объятия и размеренно бьющееся сердце так успокаивали, что в этих ощущениях хотелось провести если уж не остаток жизни, то остаток выходных. Они оба устали. Устали быть в стороне и скрывать общий на двоих секрет, с которым уж точно никак не могли расстаться. А потому такие вечера, тихие и спокойные, как будто бы наедине друг с другом, но в тоже время еще и рядом с друзьями, дарили желанное успокоение и позволяли перевести дух, освободив мозг от лихорадочной работы по подготовке ответов на вопросы, нормальные для местных и слишком внезапные для путешественников во времени.***
Гермиона помогла Гарри сотворить заклинание и перенести обед на четверых из Большого зала в факультетскую гостиную, хотя Рон, увидев их, заметил, что они просто могли бы попросить Добби организовать им обед, и все тогда без лишних усилий было бы в лучшем виде. Гермиона махнула плечом, не став отправлять в адрес Рона ни яростных взглядов, ни колких замечаний. Кажется, его это даже немного удивило. Джинни появилась последней — Снейп задержал их на уроке, по поводу чего она и начала возмущаться, сразу как прошла через портрет, и, увидев старую подругу, пропускавшую все их совместные вечера на протяжении недель и неожиданно к ним присоединившуюся, она на пару секунд прервала свой рассказ, но потом быстро взяла себя в руки и продолжила возмущаться. И Рон, и Джинни весь обед то переглядывались между собой, то пытались незаметно смотреть на Гермиону — внимательно, но в тоже время так, чтобы лишний раз не смутить вернувшуюся к ним подругу. Гарри же, насколько это было возможно по нему понять — почти сиял от счастья. Все его самые близкие друзья наконец с ним, Гермиона начала приходить в себя, а любимый дядюшка Регулус еще и предложил провести пока еще далекие, но неизбежно приближающиеся рождественские каникулы в доме братьев Блэков в Северной Ирландии. — Так непривычно, что зельеварение сейчас стало предметом, на котором можно больше всего расслабиться, — произнес Рон, решивший за обедом оценить количество домашки, заданной на выходные. Он держал в руках помятый, покоцанный и измазанный в чернилах кусочек пергамента, на котором отметил все полученные за неделю задания. — И правда. Я и не помню, когда у нас последний раз были занятия, — кивнул Гарри. Он, конечно, не думал летом, что будет изучать зельеварение в принципе — не хватало баллов СОВ, а после нескольких успешных занятий со Слизнортом, Гарри к своему же удивлению начал даже немного переживать, что предмет практически пропал из их расписания. С тех пор как Дамблдор уехал, Слизнорт вступил в должность временного исполняющего обязанности директора школы, которую, судя по всему, было тяжело совмещать с преподаванием зельеварения, а потому уже пару месяцев у них и не было занятий, либо были, но совсем недолгие — профессор Слизнорт честно пытался провести их урок, но уже спустя минут десять прилетала какая-нибудь сова из Министерства, вынуждающая его заниматься административными делами и вновь оставлять учеников с указанием на то, какие главы в учебнике рекомендуется прочесть. — К нам Слизнорт забегал на прошлой неделе. Кажется, успел провести целых тридцать минут и даже торопливо надиктовал какую-то теорию, но его как всегда очень вовремя прервали как раз в тот момент, когда мы должны были распределить зелья и начать варить их, — рассказала Джинни, вспомнив занятия их курса — Гриффиндорцев вместе с Хаффлпафцами. — Да, но если бы не эти окна вместо зельеварения, я бы не представляю, как бы справлялась с нагрузкой от Снейпа, — хмыкнула Гермиона, принимая участие в обсуждении. Это до сих пор было дико непривычно и словно даже противоестественно — говорить с ними, ее друзьями, теми, кого она знала целую жизнь. Только жизнь видимо прошлую, предыдущую, потому что еще одну жизнь она успела прожить в прошлом. Она не соврала ради поддержания беседы, она и правда иногда еле справлялась, и это при все при том, что программу шестого курса по защите от темных искусств, как и по всем остальным предметам, она, вообще-то уже прошла, пусть и двадцать лет назад — стандарты образования, как и все в волшебном мире, менялись крайне медленно.***
Том улыбнулся, видимо, услышав какую-то часть разговора Нессы и Джеймса, но так и не открыл глаза, лишь прикоснулся к виску Гермионы губами и шепнул негромко: — Хочу сбежать отсюда, — произнес он тихо. — Они, конечно, наши друзья, но быть с тобой наедине мне нравится куда больше. Гермиона улыбнулась, вспоминая дни, проведенные в доме Сириуса или за его пределами на каникулах. Как они гуляли по бесконечным просторам Северной Ирландии. Том даже научился создавать теплый купол, так что они устраивали себе пикники в поле, создавали купол, и могли провести на сухой и жухлой траве, едва прикрытой принесенным пледом, часы, разговаривая, или просто наслаждаясь тишиной и теплом вместе. Гермиона любила лежать на его груди или животе и чувствовать, как он зарывается пальцами в ее волосы, играясь с мелкими кудряшками и перекручивая их между пальцами, словно для него это было особенной, расслабляющей медитацией. Даже сейчас, в переполненной гостиной Гриффиндора, на их привычном месте у камина в компании шумных друзей, Том словно вновь медитировал, перебирая между тонкими длинными пальцами локоны девушки, уже почти дремавшей в его объятиях. Гермиона время от времени возвращаясь в беседу друзей, когда ее окликал кто-то или когда она слышала что-то особенно интересное, невольно пробегала взглядом по каждому из друзей. Несса и Ксавьер вновь начали сидеть в одном помещении, хотя тут скорее у Ксавьера просто не было выбора — он не мог перестать быть гриффиндорцем, а Морриган никогда бы и ни за что на свете не перестала бы быть подругой Джеймса Поттера. Но все же между ними все сильно переменилось — пусть Несса и хохотала, оставаясь заводилой, как и раньше, но уже исчезли эти мимолетные легкие прикосновения нежности, которыми она напоминала Ксавьеру, что любит его. Из глаз Ксавьера — вообще-то еще совсем юноши, исчезла вся легкость, а взгляд стал тяжелым и отстраненным. Гермиона не могла вспомнить дня, когда последний раз видела его улыбку, хотя точно знала, что раньше он — капитан команды по квиддичу и кумир младших курсов едва ли не всей школы, за исключением разве что, Слизеринцев, был одним из самых солнечных людей, что она успела за свою жизнь встретить.***
Несса и Ванесса Штерн, зайдя в шале, почти синхронно топнули каблучками и встряхнули меховые воротнички своих мантий, освобождаясь от снега, пока Матео пытался закрыть дверь, сражаясь с метелью за стенами шале. Ванесса, сбросив с себя утепленную мантию, тут же поежилась от того, что стало не так тепло, как было раньше, несмотря на то, что в камине в пяти метрах от нее, потрескивали наполовину истлевшие поленья. — Дом, милый дом, — с улыбкой произнесла Несса, оглядывая шале и позволяя Матео галантно принять у нее мантию. — Не разделяю твоей любви к холоду, снегу, и всему этому, — Ванесса сморщилась, как и двадцать лет назад при упоминании чего-то противного, несмотря на то, что противным она могла назвать едва ли что-то кроме снега. — Ну как же я могу не любить то, что живет в твоем сердце? — спросила Несса, в последний раз топая, чтобы стряхнуть снег, и проходя в дом. Спустившись с внутреннего крыльца в просторную гостиную, Несса приложила ладошки ко рту и громко крикнула, подняв голову вверх, — Барти! Матео, сняв и свою мантию, тоже спустился к Несс и положил руку ей на талию, поцеловав в щеку прежде, чем появится Барти с новыми вестями, которые отвлекут Нессу и займут ее неизвестно, на сколько дней. — А еще холода это повод сварить глинтвейн, — добавил он, оглянувшись на сестру. Та подняла руки, словно капитулировала — уж что-то, а традицию варить глинтвейн всю зиму, начиная с того момента, что температура за пределами их замка опускалась ниже десяти градусов по цельсию, она любила, пожалуй, больше всех остальных вместе взятых. Почти синхронно с Несс и Матео, Ванесса оглянулась на звук открывающейся двери на втором ярусе — выглянул взъерошенный Барти с мешочком льда из одной из комнат, и прошептал едва различимо: — Он заговорил. Прибывшие гости радостно переглянулись, а Несса тут же так по-детски сжала покрепче руку Матео, как всегда делала во время волнения еще когда они были подростками. — Правда все время бредит, — тут же добавил Крауч-младший уже чуть громче, когда близнецы с Нессой во главе их процессии поторопились подняться и навестить своего гостя, что последние лет пять-шесть, несмотря на все их ухищрения и колдовство, так и пребывал на границе жизни и смерти, не делая шага ни в одну сторону, ни в другую. Барти Крауч-младший проводил время в их доме последние два года, с того момента, как Штерны с Нессой выкрали его из под суда и укрыли его в маленьком шале Штернов в почти все время заснеженных Альпах, вручив ему важную миссию заботы о госте, что был ни живым, ни мертвым с того момента, как близнецы его обнаружили. Барти не докучал лишними расспросами, соблюдал правила, не показываясь в особняке Штернов в Тоскане, и, кажется, хорошо ухаживал за своим подопечным, раз тот даже смог прийти в себя. Сам же Крауч был благодарен спасению, и думал о том, что служба на Штернов, а в особенности на того, кого ему доверили, положившись, еще куда более важная, чем прислуживать Лорду в школе для волшебников или где бы то ни было еще, куда он отправит. Несса вскоре после появления Барти Крауча тоже успокоилась, расслабившись и поняв, что не они одни держат всю тяжесть мира на собственных плечах. Она окончательно вернулась в Тоскану, перестав извечно пропадать в шале, заботясь о полумертвом госте, и больше времени проводила с семьей, успокоив и самого Матео, так сильно переживавшего о состоянии и Нессы, и своей сестры, проводившей в шале едва ли не больше времени, и пробуя всю черную магию, что только была ей доступна. Ванесса, отодвинув брата, подругу и Барти, зашла первой и взглянула на тело молодого мужчины. Тот смотрел на нее затуманенным взглядом,словно даже не замечая. На бледной коже, словно он уже был мертвым, вспухли сине-зеленые вены — на руках и шее, а в темных глазах — они ведь все проверяли его зрачки — теперь словно застыла белая взвесь. Мужчина, а за время здесь он успел обрасти уже даже не щетиной, а бородой, время от времени вздрагивал, словно в тишине горного шале разносились какие-то пугающие его звуки, хотя на самом деле ничего подобного не было. Все его тело было покрыто испариной, но это, пожалуй, не было такой уж новостью — уже несколько лет он находился в этом состоянии, пусть Ванесса и говорила,что так долго в состоянии лихорадки не проживет ни один нормальный человек — с температурой в сорок градусов прошлые ее пациенты держались ну, максимум, неделю, и после этого либо умирали, либо шли на поправку. Этот загадочный господин не приходил в себя и не умирал — словно застыл во времени, и только медленно растущие волосы и ногти давали знать о том, что время для него все же идет. Конечно, за несколько лет изменения произошли — волшебные травы Ванессы медленно, но верно залечили все кровоточащие раны, лихорадка отступала все чаще, оставляя мужчину в покое уже не на несколько часов крепкого сна, а на целые недели, которые он, впрочем, так и находился в состоянии беспробудного сна, пока Ванесса сходила с ума из-за этой неразгаданной загадки. Ее раздражало незнание. Она не понимала, почему он не просыпается, почему выздоравливает так медленно. Почему ее травы не действует и почему ей не хватает знаний — Ванессе крайне трудно было признать, что она не всесильна, а потому она проводила часы в домашней библиотеке в замке и без конца отправляла согласных помочь Нессу и Матео в путешествия за новыми книгами в самые разные уголки планеты. Ванесса, присев на стул у постели мужчины, прикоснулась холодными, длинными белыми пальцами к его лицу, понадеявшись, что он отреагирует на прикосновение, но он лишь поморщился, как от краткого электрического импульса, прошедшего по его коже, и закрыл глаза, проваливаясь обратно в сон. — Я записал все, что он говорил, — шепнул Барти осторожно, надеясь не разгневать Ванессу своим вмешательством. Когда Ванесса закончила произносить одними губами заговор над мужчиной, она обернулась к Краучу-младшему и взяла протянутые пергаментные листы. — Спасибо, — шепнула женщина и подняла глаза на брата и его пассию, так уж и быть, за двадцать лет ставшую подругой. — Может быть здесь есть ответ? Они отправили Барти передохнуть, а затем и сами покинули комнату со спящим гостем и спустились вниз. Ванесса, мельком просмотрев листы и поняв, что слова на них одни и те же, просто за разными датами, раздала по паре пергаментов Матео и Нессе. — И что это все значит? Супруги синхронно взглянули на протянутые листы, бегая взглядом по старательно записанным Краучем строчкам. Как я и говорил… Какая разница?.. Sordida sanguinem... Отпусти. Это по-испански. Ego interficiam te unum diem. Говорил же. Моя. — Может связано с теми его мыслями, что ты видела? — Не знаю… Его мысли всегда слишком расплывчаты, — качнула головой Несса. — Он очень много думает о какой-то женщине, и ее образ слишком… М-м-м… Несобранный. Хотя я думаю, что знаю ее. — Знакомый образ? — Вроде того. То есть образа нет, но… я узнаю ее и без образа. Только все понять не могу, кто это, — ужасно хмурясь, за что всегда ругала Матео, ответила женщина и присела на корточки, стянула с руки перчатку и прикоснулась к холодной, словной принадлежащей мертвецу, руке молодого мужчины. Ее способности к восприятию чужих мыслей с возрастом никуда не пропали, скорее Несса научилась управлять этим так, чтобы забыть на время о возможности узнать все и обо всех. Их безымянный гость стал одним из немногих, на ком Несса не просто решила применить силы, а сделать это в полную силу. Крепко сжав его пальцы и ладонь, словно кто-то из них двоих вот-вот рухнет в бездну, Несса закрыла глаза, отправляясь в чертоги разума. Пробираясь быстро, но осторожно, через череду атакующих ее воспоминаний, она искала что-то, за что сможет зацепиться, хоть какую-то наводку, но почему-то все воспоминания были нереалистично далекими — о каких-то тридцатых-сороковых, словно этому молодому человеку, не старше лет двадцати пяти, уже под семьдесят. Судя по тому, как выглядит форма на спортсменах — он был и в знакомых Нессе семидесятых — он все также молод, крепко стискивает деревянную биту и ловко отбивает бладжер, что несся к виску товарища по команде. Несса морщилась и шептала слова возмущения — ей не понятно, кто он. Почему двадцать и пятьдесят лет назад он выглядел также, как и сейчас. Уж они с Ванессой знали о магии все, и хором могли заявить, что никакие серьезные путешествия во времени невозможны. Увидев свое собственное лицо в глазах мужчины, она вскрикнула и едва сдержалась от того, чтобы отбросить его руку. Он видел ее. Много, много раз. Улыбался ей, смеялся вместе с ней и над ней. Как же много воспоминаний о юной Нессе в ее голове — она там семнадцатилетняя и с высоты своих лет крайне забавная, то печально-тоскливая, то смеющаяся, с обязательными локонами, которые она до двадцати трех считала неизменным спутником собственной красоты. Этот незнакомец совершенно точно ее знал. Бегал за ней по Хогвартсу. Хохотал над ее шутками, сидя с ней за одним столом. Подавал ей руку, когда после очередной вечеринки она была слишком пьяна. Вот только Несса понятия не имела, какого черта она его не знает.