Ни теперь, ни потом, ни тогда

Они были великими людьми с огромными изъянами, и, знаешь, может, эти изъяны отчасти и сделали их поистине великими. Гарри Поттер

      Гермиона почти не спала с того момента, как Дамблдор появился в Хогвартсе и отразил нападение Волдеморта и его приспешников в черных масках и мантиях, вставших у границ барьера подобно цепным бойцовским псам, с которых вот-вот снимут ошейник, позволив погнаться за жертвой и наконец с наслаждением искупать клыки в крови, вонзив их в мягкую сырую плоть. Она задремала только под утро, в объятии Тома в гостиной Гриффиндора, где ночевали все жители гриффиндорской башни, кто не уехал до бала. Спали на полу, в креслах, на подоконниках, на диванах, возле камина, прислонившись к согревающей спине спиной и укрывшись пледом, вместе, всем факультетом, проявляя единство — старшие курсы ближе к входу в гостиную, а малыши-первогодки и второкурсники — там, где их и не сразу заметишь, заслоняемые спинами старших товарищей, не позволяющих себе крепко спать, только дремать, держа ухо востро.       Большинство гриффиндорцев утром собирали чемоданы, чтобы отправиться на каникулы, зная, что обязательно вернутся, несмотря на случившееся, ведь ночь еще раз доказала, что Хогвартс самое безопасное место в мире, кто-то даже решил остаться в Хогвартсе на все каникулы, пока Дамблдор здесь.       Гермиона с Томом тоже оставались на каникулы в Хогвартсе — идти им было некуда в этом времени, пусть Гермиону и испугало появление Дамблдора, который наверняка заинтересуется историей о талантливом американском студенте, который успевал играть в квиддич, отлично показывать себя на занятиях, сражаться на дуэлях и еще и успевать проводить время с друзьями. И она не могла этой ночью, когда все уже закончилось, сидя рядом с Томом и чувствуя его руку на своих плечах, спокойно заснуть, зная, каким калейдоскопом ужасающих последствий разворачивалась каждая следующая секунда в прошлом и каждая следующая секунда в одном здании с Дамблдором, способным узнать Тома Реддла в американском студенте, какие бы личины и заклинания он поверх своего истинного лица, доступного лишь ей, ни накладывал. Почему-то в тот момент она ощутила это особенно остро. В тот момент — когда прижималась к Тому, смотрела на его спокойное лицо — кажется, готова была назвать его спящим ангелом, вот только понимала всю иронию, возведенную в куб — и рассеченную бровь, сейчас уже выглядящую ощутимо лучше, так что в свете редких свечей и утренних сумерек она различала, как на месте крови и плоти стягивается тонкий белый шрам.       Правда в итоге усталость бесконечного дня, навсегда отпечатавшегося шрамом на ее памяти, почти как на коже Реддла, взяла свое, и Гермиона уснула незаметно для себя самой. Только потом, спустя минуты или несколько часов после, чувствовала, как Том укрыл ее пледом, но не стала открывать глаз — пока она спит рядом с ним, то и он тоже никак не окажется перед Дамблдором, и весь мир снов казался такой надежной защитой, что когда Том начал будить ее — видимо время приближалось к полудню, она сначала даже шутливо изобразила тихий сердитый рык, который Том заглушил легкий поцелуем.       — Ты хочешь проспать все каникулы?       — Нельзя? — нахмурившись, уточнила Гермиона, не желая вставать и лишать себя пледа. В гостиной уже никого не было, кроме парочки студентов, ищущих в вечном гриффиндорском хаосе что-то важное, что они хотели бы взять домой.       — Можно, — улыбнулся Том, расслабляясь с ней рядом и возвращаясь в прежнее состояние, пока он караулил сон Грейнджер, иногда заставляя тихим шиком понизить уровень громкости разошедшихся студентов младших курсов. — Но у нас вроде были планы? Нет?       Услышав этот шепот, Гермиона встрепенулась и выпрямилась. Сон сняло почти мгновенно, словно она и не провела в бодрствовании всю ночь до раннего утра и словно не выпрашивала только что у Тома еще несколько часов сна в ответ на его попытки ее разбудить.       — Прости, — шепнул Том быстро, заметив ее замешательство. — Это не потому что я хочу… Накала или ссоры взамен всего, что происходит сейчас. Просто лучше решить все сразу.       — Ты прав, — кивнула Гермиона, заставив себя улыбнуться.       Так значит, вот так это произойдет? В опустевшей гостиной гриффиндора или, может, на территории замка, еще защищенной барьером, она расскажет Тому Реддлу, что собиралась его убить? Расскажет про судьбу Сириуса, Джеймса, Лили. Расскажет о Ремусе, подозревавшем, что Мия Грейнджер — ее мать? Расскажет о том, как постепенно сдалась, сама для себя не уловив, в какой момент, забыв о желании убить его?       Гермиона взглянула в глаза Реддла — он не скрывая своего взгляда, смотрел на нее, то ли чувствуя, то ли зная — она переживает сильнее. Она чувствует сильнее. Судя по ее глазам и обеспокоенно нахмуренным бровям, и маленькой морщинке, залегшей между ними — она едва ли не паниковала, так что Том дотянулся до руки Грейнджер и переплел ее пальцы со своими.       Стоило заткнуться в тот момент, как они договорились проспать все каникулы. Она и так слишком много нервничала и заслужила отдых. Если бы он, конечно, не решил его вдруг испортить.       Проходя с чемоданом через гостиную вслед за Джеймсом с Лили, весело обсуждающими каникулы, словно ничего и не было — по крайней мере, они успешно делали вид, что в Хогвартсе ничего не происходило — Сириус обратил внимание на перешептывающихся в гостиной факультета Мию и Донована. Он остановился, сверился с часами над камином и окликнул их:       — Ми, Эдисон, Хогвартс-Экспресс уже через час, не опоздаете?       — Мы вообще-то не планировали, — шепнула Гермиона, разорвав зрительный контакт с Томом.       — До моей семьи слишком далеко, а у Мии, — Том наигранно трагично замолчал, пусть и понятия не имел, что у Грейнджер с родителями — в любом случае в этом времени они определенно еще слишком молоды, для того, чтобы быть родителями семнадцатилетней девушки.       — Поехали ко мне, — предложил Сириус. — Отказ не принимается. Так хочется тухнуть в замке? Вернетесь через две недели и продолжайте, а сейчас у вас десять минут на сборы, жду вас здесь.       — Ты серьезно? — удивленно спросила Гермиона, взглянув на улыбающегося Сириуса.       — Да-да, серьезно. Я не хочу встречать Рождество в компании одних только домовых эльфов, поехали, — поторопил друзей Блэк, садясь на их место — Донован с Мией подскочили и, переглянувшись, видимо, одним только взглядом приняли решение — почему нет?       Это поможет избежать им нежелательной встречи с Дамблдором, поговаривали, он вернулся ненадолго, и следующий семестр продолжится с тем же замещающим его Шериданом. Да и, откровенно говоря, они проведут время с друзьями — Гермиона была уверена, что не только Сириус будет рядом, но и Джеймс непременно нагрянет пару раз, может, заглянет Несса, хотя, что мародеры думают на счет ее появления на балу вместе с Матео, Гермиона еще не знала и не спрашивала.       Все вещи она собирала одним взмахом палочки — все в раз упаковалось в чемоданчик, который она вытащила из волшебной сумки, все-таки чемодан для всех здесь выглядел привычнее и натуральнее. Три минуты ушло на то, чтобы привести себя в порядок и собраться к путешествию на Хогвартс-Экспрессе, так что гораздо раньше назначенного времени она уже спускалась из пустой спальни девочек шестого курса к Сириусу в холл, а следом за ней появился и Донован, который, подойдя, поцеловал ее в макушку. Кажется, они оба вздохнули с облегчением — еще день между ними не будет никаких пугающих разговоров, влекущих за собой бездну неизвестности, а значит еще день они и для всех вокруг и даже для самих себя побудут Ми и Эдисоном, с азартом спорящими по пустякам и мило шепчущимися, как только компания переставала обращать на них внимание.       Несса с Ремусом, прибывшие раньше всех остальных, даже успели занять купе, в котором компания разместилась в восьмером, кажется, нарушив все правила, а заодно и законы физики. Гермиона, правда, сидела на коленях у Тома, а Сириус стоял в проходе, пока все обсуждали планы на каникулы. Лили и Питер, отец которого был магглом и прекрасно знал мистера и миссис Эванс, отправлялись большой компанией в Альпы на все каникулы, что друзья пусть и ожидали с предвкушением, но все же сожалели о столь длительном расставании с компанией, пусть пока и не планировавшей ничего грандиозного.       Ремус, который выглядел даже не так болезненно как обычно, как заметила Лили Эванс, впервые за несколько лет так радовался грядущим праздникам, правда, не имея никаких конкретных планов.       — Возможно, мы встретимся с Алексой в один из дней и… прогуляемся, — уклончиво, с легким смущением и румянцем, вспыхнувшим на его щеках, ответил Ремус.       — Алекса ведь знает, что ты планируешь с ней погулять, да? — уточнил Джеймс весело, пусть и искренне радуясь за друга.       Долгое время Люпин чувствовал вину даже за то, что втянул в свою тайну друзей, склонив их к анимагии и нарушению школьных правил. О девушках и речи не заходило — Ремус упорно думал, что непременно своей тайной испортит им жизнь, держа все в секрете от них и не имея возможности быть достаточно откровенным, или, раскрыв им свою тайну и не позволяя быть спокойными ни рядом с ним, ни в потенциальных мечтах о будущем которого он для себя упорно не видел и не хотел видеть. Так что тот факт, что Люпин начал общаться с кем-то, кроме будничной компании друзей, сопровождать девушку на бал и приглашать ее на прогулки во время разлуки на каникулах, несказанно радовал каждого из его друзей. Может, несмотря на темные времена, несмотря на нападения Лорда, все было не так плохо? А будет наверняка только лучше.       — Да, она согласилась, — по-детски краснея, ответил Ремус, заставив друзей победно вскрикнуть. — Несс, а у тебя какие планы?       — Эй, лучник, хватит переводить на меня стрелки, — возмутилась Несс. — Твой допрос еще не закончили.       — Несс, правда, что ты делаешь в каникулы? — улыбнулась Лили, вклиниваясь. — Секреты от друзей? Свидания?       — Упаси Мерлин, — рассмеялась Несс. — Мы с Джеймсом планировали охватить нашим вниманием и заботой парочку английских пабов, но возможно я зайду чуть дальше нашего маршрута.       — Предательница, — в шутку сквозь зубы процедил Поттер, после этого засмеявшись. — Твои родители не в курсе твоего наказания “до конца дней твоих в Хогвартсе” и его причин, да?       — Нет, конечно, — фыркнула Несса. — Они почти живут в министерстве, так что если бы из школы им и отправили письмо, то я была бы первой из всей семьи, кто добрался бы до завалов почты, образовавшихся с сентября.       — Они не освободятся на Рождество? — с сочувствием спросила Лили, начав искренне переживать.       Для нее Рождество был с детства неприкосновенным праздником, на ход которого не могло повлиять ни что. Даже обида Петуньи последних лет — они все равно отмечали этот праздник вместе, готовили друг другу подарки и как минимум одну ночь или несколько дней до тех пор, пока Лили не начнет готовиться к подъезду, они были теми же дружными и любящими друг друга сестрами, прямо как в далеком, кажется, почти забытом под гнетом ссор и обид, детстве.       — Если что, нагряну к Сириусу, — отмахнулась Несса легко, не придавая значения ни трудоголизму родителей, причину которого она, в общем-то, понимала, ни переживаниям Лили. — Явно не помешаю ему, разбавив компанию из одинокого пса и двух воркующих голубков. Боже, Эдисон даже здесь думает о том, как он хочет Мию. Слишком громко думает.       Компания захохотала, причем вместе с Донованом, а Мия, сидящая у него на коленях — исключительно потому, что мест в купе было всего шесть — тяжело вздохнула, на пару секунд закрывая лицо ладошкой от смущения, но после выдохнула. В конце концов, ничего непривычного, странного или из ряда вон выходящего в словах Нессы не было.       — Кто бы мог подумать, что “та самая Морриган” теперь работает в полиции нравов? — вступился в шутку Донован, вызывая смех компании вновь.       Услышав звон тележки со сладостями, Сириус вышел из прохода, с веселым кличем запрыгнул в объятие Джеймса и разлегся на все три сидения, положив голову на колени Лили, а ноги уперев в стенку купе, тем самым то ли нарочно, то ли нет, перекрыв возможность Питера встать.       — Милый, я тут с девушкой, мы же договаривались, — глядя влюбленным взглядом на Сириуса, который положил свою ладонь на его щеку, нежно поглаживая.       — Я не твоя девушка, — парировала Лили спокойно, не пытаясь столкнуть Сириуса — уже настолько привыкла к его присутствию в своей жизни, что готова была считать его своим братом. Да и Сириус к ней относился даже лучше, чем к своим сестрам, если сравнить с тем, как тепло он говорил о Лили или заботился о ней, и как он вспоминал Цисси и Беллатрису, все казалось очевидным. И, на самом то деле, от этого было тепло на душе.       — Согласен, называть тебя моей будущей женой мне тоже нравиться больше, — улыбнулся Джеймс, переведя взгляд на Лили и заметив, что она, вместо возражений, просто смущенно улыбнулась, посмотрев на него, и тут же откликнулась на какой-то вопрос Нессы, словно желая поскорее сбежать от неловкости.       — Лили, будь осторожна, Мия тоже сколько говорила, что она во мне ничего не видит, — усмехнулся Том, обнимая девушку, с которой они проведут сейчас все каникулы. Вернее, он надеялся, что несмотря ни на что, они проведут вместе все каникулы.       — Разве я сказала, что что-то вижу? — уточнила Гермиона негромко с улыбкой.       — Глаза б мои не видели ваших мыслей, — вздохнула Несса, заставив всех захохотать вновь.       Вскоре в купе стало чуть свободнее — Ремус исчез, видимо, хотел провести немного времени с Алекс, при этом не смущая ее шутками и иногда не слишком чистыми намеками друзей, Сириус тоже испарился — кажется, его позвала Элли, поскольку исчез он ровно в тот момент, когда до их купе долетел заколдованный бумажный самолетик, которыми они обменивались между собой во время учебы каждый раз, когда одному в голову приходила хорошая шутка о ком-то из преподавателей или студентов.       Джеймс хотел нагнать тележку со сладостями, так что в купе остались только Лили с Питером, обсуждающие ближайшую поездку. Петтигрю узнавал, как дела у Петуньи, а Лили интересовалась новой семьей отца Питера — маггловской на сто процентов, гадая, заметят ли те что-то отличающееся в Питере и Лили, или они смогут сыграть в шпионов и не раскрыть, что частная школа, в которой они вместе учатся, немного отличается от других частных школ Англии.       Несса, оставшись в купе, увлеченно читала ежедневник, наполненный газетным вырезками, неизвестно о чем, не обращая внимания на друзей, которым, кажется, нужно было перевести дух и поговорить вдвоем или просто отдохнуть от бесед. Мия, пересев на освободившееся место рядом с Донованом, дремала в его объятии, пока тот наблюдал пейзажи Англии, вместе с тем охраняя сон девушки.       Ближе к прибытию, когда вечерние сумерки накрыли своей легкой сиреневой тьмой небо Англии, вся компания собралась в купе вновь, снова шумя, смеясь и без сожаления расставаясь — не было сомнений в том, что все они вернутся в Хогвартс через две недели, по завершению каникул, если вдруг и не пересекутся за время отдыха, пусть в это и верилось с трудом. Когда поезд остановился на платформе девять и три четверти на вокзале Кингс-Кросс, в противовес радостно выскакивающим первокурсникам, соскучившимся по дому, вся компания старшекурсников не особенно торопилась выходить, пропуская малышей вперед и продолжая весело обсуждать планы и беседовать, как и обычно, обо всем на свете.       Лили обняла всех друзей, каждому пожелав счастливого Рождества, и ушла вместе с Питером, наспех пожавшим руки друзьям. Кажется, Питер говорил, что они с этого же вокзала отправятся в путь через пару часов, так что где-то здесь их уже ждали семьи. Несса, весело заметив, что ни с кем прощаться не собирается, трансгрессировала на ходу, наверняка прямо к себе домой. Кажется, ее родители перестали встречать еще курсе на третьем-четвертом, зная, что их девочка достаточно взрослая и ущемлений своей свободы не любит. За Джеймсом приехал отец, который предложил сопроводить и Ремуса — тот благодарно кивнул, пожал руку в знак приветствия и улыбнулся.       Сириус взглянул на оставшихся Мию с Донованом — тот слегка удивленно разглядывал Кингс-Кросс, так что Сириус, сложив факты, понял, что вокзал друг видит впервые — он же добирался до Хогвартса из Америки не знаменитым ярким поездом, больше всего у студентов связанным с детством — ярким, настоящим и волшебным. Добравшись до ближайшего камина, подключенного к сети, они переместились в деревню в Северной Ирландии, где девяносто процентов населения составляли волшебники, и где находился дом, завещанный Сириусу его дядей.       — Ты уже приезжал сюда как хозяин? — спросила Гермиона, нагоняя Сириуса, разглядывающего улицы деревеньки, чтобы не пропустить нужный поворот в темноте.       — Нет, только писал письма местной экономке-сквибу, — ответил он, оглянувшись на Донована. Тот также заинтересованно продолжал разглядывать Ирландию, как и английский вокзал. Словно все это для него было немного чужим. Хотя, быть может, в Америке он жил в каком-нибудь городе небоскребов, коих, как слышал Сириус, там было предостаточно. А потому все эти невысокие пейзажи, уютные домики и тесные улочки были для него настолько непривычными. — Уезжал я еще из дома Поттеров, Мерлин их храни.       — Ты ведь прожил у них все лето?       — Да, милейшие люди, — кивнул Сириус. Заприметив домик, последний на улице, с одним горящим окошком на первом этаже, вероятно, в комнате экономки, он остановился и улыбнулся. — Дом, милый дом. Добро пожаловать, друзья.       С этими словами, Блэк толкнул калитку плечом, потому что руки были заняты своими же вещами, и придержал ее своим телом, пока Мия с Донованом не вошли. Он поставил свои чемоданы на крыльцо и постучал в дверь, тут же услышав торопливые шаги и радостное “Мистер Блэк! Мистер Блэк!” от его экономки. Та, отворив дверь, обтерла руки о передник и расцеловала Сириуса, рассказывая, что их ожидает ужин, что она приготовила комнаты, что успела получить письмо, отправленное перед посадкой на Хогвартс-Экспресс, о том что молодой хозяин появится не один, а потому нужно подготовить еще пару комнат.       В гостиной трещал камин, и на первом этаже, где они сидели, ужиная, не чувствовалась запаха затхлости необитаемого дома. Вероятно, миссис Пруденс протапливала дом дня три, ожидая приезда Сириуса, чтобы ему в момент его первого появления в доме было комфортно.       А дом и правда был уютным. Гермиона, проводя кончиками пальцев по деревянному столу, каминной полке и шкафам, чувствовала многовековую историю скромного особняка. Здесь рождались и жили поколения Блэков, и все они, судя по всему заботились о доме так, как сейчас это надлежало делать Сириусу. И почему-то у Гермионы была уверенность, что он постарается сохранить особняк, во многом из-за чувства ответственности перед дядей, доверившим ему такую ценность и достояние после своей смерти. Кажется, Ремус даже упоминал этот дом, когда обсуждали место укрытия Сириуса. Он говорил, что этот дом стал последним известным местом обитания Блэка до ареста и отправки в Азкабан, а потому там его и будут ждать в министерстве. Однако, слова о том, что Сириус не может там жить не из-за разрухи ирландского особняка, а именно из-за преследования Министерством Магии беглого заключенного, позволяли Гермионе надеяться, что этот особняк переживет первую магическую войну. Может, Гарри получил этот дом в наследство точно также, как и дом на площади Гриммо, только сам еще не занимался этим вопросом и не проверял. Поттер точно был последним человеком, который потратил бы свое лето на разбор бюрократических записок и бумажек, пусть они и были связаны с наследством любимого крестного.       — Ми, — окликнул ее Сириус, выглянув из кухни и заметив фигуру подруги в гостиной. — Миссис Пруденс подала великолепный ужин, пойдем, пока все не остыло.       Гермиона кивнула и, с улыбкой оглядев гостиную и бросив взгляд на поленья, догорающие в камине, покинула комнату, присоединяясь к Тому, Сириусу и миссис Пруденс на кухне. Блэк не обманул — ужин и правда был великолепным. Каждый кусочек мягкого и сладковатого мяса индейки, замоченного и запеченного вместе с овощами в пряно-медовом соусе, таял во рту быстрее крохотного кусочка шоколада. Ее рецепторы и самые тонкие чувства гурмана, воспитанные родителями и пробужденные вкусом ирландской индейки, сливались в единую безупречную гармонию, которой, если бы она была еще хоть чуть-чуть более голодна, чем чувствовала на самом деле, то непременно начала бы посвящать ужину и рукам, его приготовившим, поэму, как мужчины, живущие на этой земле сотню лет назад, посвящали поэмы любимым женщинам. Гермиона, забыв обо всем на свете, с наслаждением пробовала и мясо, и картофель со спаржей, приправленные местными ирландскими травами, о которых она никогда не слышала. После долгой дороги в купе, большую часть времени переполненном, а потом перемещений по каминной сети, которых она никогда не любила из-за сажи и пыли, которой путешественника окутывало с ног до головы, хороший ужин с безупречно приготовленным блюдом и изумительным лимонный сквошем. После первого глотка сквоша Гермиона с Томом одновременно переглянулись, едва не вздохнув вслух от осознания того, как долго они не пили ничего подобного. Эльфы Хогвартса сквош не готовили и не выкупали в тавернах, а во время двух походов в Хогсмид и Гермиона, и Том ограничивались кружкой сливочного пива. А потому чувствовать яркий лимонный вкус без кислого послевкусия, заставляющего морщиться, было до безумия приятно. Все вкусы позднего ужина и правда слегка затуманивали разум, так что Гермиона металась между двумя версиями — то ли в этом был эффект пряных ирландских трав, то ли она слишком долго не находилась в состоянии абсолютного комфорта, в каком была сейчас.       Сириус, вспомнив о чем-то, поднялся и дошел до буфета, на котором стояли свечи, создающие атмосферу вечера, отворил его и вытащил бутылку с прозрачной янтарной жидкостью.       — Совсем забыл вам предложить. В полутора часах пешком отсюда располагается деревня Бушмиллс, они готовят лучший и старейший ирландский виски, — пояснил Сириус и взглянул на друзей и экономку. — Ми, Донован.       — Буду благодарен, — кивнул Том, в то время как Гермиона предпочла отказаться. Она не сомневалась во вкусе виски, слышала, как отец как-то давно называл его лучшим из всех,что он пробовал, но она всерьез запереживала, что не выдержит подобной феерии вкусов, так что предложением выпить виски она воспользуется как-нибудь позже.       — За новый дом? — предложила миссис Пруденс, подняв стакан с плещущимся на дне янтарным односолодовым виски.       — За новый дом, — хором повторили Сириус и Том, переглянувшись, с улыбкой звякнули стаканами и сделали по глотку на выдохе.

***

      Ванесса, чувствуя дикую жажду, набросила одеяло на плечи, поднявшись с постели и оставив Долохова обнимать подушки. Тот, сквозь сон почувствовав, что она встала, встрепенулся и сел на постели, оглядевшись в поисках покрывала или еще чего-то, чем сможет укрыться, а не найдя ничего, кроме балдахина над ее кроватью, спросил вслух. Ванесса, усмехнувшись, сбросила с себя одеяло, сменив его на теплый халат.       — Ты решил еще поспать?       — Ммм, кажется еще пару часов назад ты была не против провести со мной в постели весь день, — отозвался Антонин, расслабляясь на перине в спальне девушки.       — Скоро вернется Матео, а я не большой любитель итальянской классической трагикомедии, — ответила Ванесса. — Я серьезно, собирайся.       Долохов открыл глаза, недовольно поморщился, дотянулся до тощих пальцев Штерн, и, схватив ее за руку, притянул к себе, заставив девушку рухнуть в постель. Она тихо рассмеялась в ответ на поцелуй Долохова, словно не воспринимала его всерьез, хотя у Пожирателя временами и проскакивали мысли, что именно так все и было.       — Он оторвет тебе голову, — напомнила Ванесса.       — А тебе?       — Я его любимая неприкасаемая принцесса, — возмутилась Ванесса, словно не понимая, как Долохов такое мог забыть.       — Тогда наконец сможешь примерить образ чёрной вдовы, — рассмеялся Долохов, думая о том, как сейчас все неправильно — мрачный Уэльс залит солнцем, ровно как и спальня Ванессы, всегда больше напоминавшая если не склеп, то место обитания Дракулы. Она смеялась и улыбалась, хотя обычно гримаса на её лице с напускным равнодушием и безмятежным презрением отпугивала даже тех, кому удалось к ней максимально приблизится. А ещё Долохову почему-то очень хотелось ей сказать, что он её любит, даже при том, что он знал — она не ответит, может, после таких слов даже перестанет с ним спать. Он понимал, что это глупо, он не знал её, чтобы любить, только видел в ней то, что ему позволено было увидеть. В конце концов, он никогда и никому не говорил таких слов и до тех пор, пока не оказался в постели Ванессы впервые, и не думал, что когда-то захочет признание в любви озвучить.       — Для пущей драмы мне придётся убить тебя самой, — ухмыльнулась Ванесса, толкая мужчину на подушки лёгким нажатием пальчиков на его грудь и едва не оставляя на коже точно такой же след ногтей, какие краснели на его спине и плечах.       — Я бы сказал, ты уже ощутимо меня растерзала, — продолжая скрывать от нее легкую одышку, которую никак не удавалось успокоить, произнес Долохов и положил руку на тело девушки, притягивая ее к себе.       Ванесса усмехнулась, заметив вскользь, что Долохов обещал ей совсем другую выносливость, но не стала сильно возмущаться — он, видимо, вспомнив об обещаниях, нашептанных девушке в ночь вступления Люциуса Малфоя в ряды Пожирателей смерти, поднялся в постели и, нависая над Ванессой, приник губами к белой коже ее шеи и ключиц, слегка покусывая, словно в отместку — за все ее укусы и царапины, оставленные на его теле. А Ванесса, расслабляясь на разбросанных по постели подушках, отметила, что встречаться в этом доме, пусть и нелюбимом, все же куда удобнее, чем в Хогсмиде или школе.

***

      Гермиона легко заснула после ужина, который согревал ее воспоминаниями о родительском доме, во всех смыслах находившегося слишком далеко отсюда, но проснулась под утро, раньше рассвета и не смогла сомкнуть глаз, как бы ни хотела обратного — еще хоть немного понежиться в теплой постели, в которой миссис Пруденс среди ночи, кажется даже меняла грелку в ее ногах, расслабиться на теплой перине и забыть в этом оплоте притягательной старины о мире, который ее окружал. О проблемах, которые ее ждали, следует только открыть дверь гостевой спальни, выйти к лестничному пролету и поднять глаза выше — на третьем этаже ночевал Том, а внизу миссис Пруденс наверняка уже приготовила утреннюю газету, в которой наверняка напишут об очередном нападении Того-Кого-Нельзя-Называть либо на маглов, либо на какую-нибудь несчастную магическую семью, не пережившую эту ночь.       Но разве не она — Гермиона Грейнджер? Узнали бы ее друзья сейчас такой, какой она стала за полгода? Впервые задумалась о том, что не хочет бороться и решать чужие проблемы, впервые признала, что устала, впервые позволила себе подумать, что не хочет сражаться до тех пор, пока все не коснется ее лично.       Хотя… Волдеморт уже коснулся ее лично — потому она и оказалась в семьдесят шестом. Сириус Блэк, убитый его прихвостнями, стал личным касанием Волдеморта к Гермионе Грейнджер. А потому сейчас следовало встать, одеться, положив волшебную палочку за пазуху мантии, и, может не дожидаясь завтрака, постучать в дверь спальни Тома, наконец исполнив задуманное.       Но он появился в ее почти идеальном утре раньше ожидаемого, в следующую минуту после первой мысли подняться к нему, словно эти самые мысли услышав, несмотря на неоднократные запреты Гермионы на легилименцию по отношению к ней в любой из доступных Реддлу форм.       — Уже не спишь? — поинтересовался Том, бесшумно приоткрыв дверь и тут же зайдя, чтобы не разбудить разговорами Сириуса или не привлечь внимание миссис Пруденс.       — Нет, заходи, — кивнула Гермиона, садясь на постели и укутываясь по плечи в одеяло, чтобы не чувствовать дискомфорта от холодного воздуха. Том, увидев, как она ежится, взмахнул палочкой, зажигая камин и присел на кровать Грейнджер в противоположный угол.       — Прогуляемся?       Гермиона кивнула, одновременно с Томом бросив быстрый взгляд за окно и взглянув на бесконечные пейзажи Северной Ирландии, в которой она раньше никогда не была, даже с родителями и их страстью путешествовать по Великобритании на Пасху. Ирландия выглядела именно так, как она представляла — родина свободы, которой ни один из подданных короны никогда, наверное, в полной мере не ощутит.       — Мия, — шепотом позвал Грейнджер Том после нескольких минут наблюдения за тем, как встающее на восходе солнце освещало фут за футом бескрайние поля на западе, заставляя выпавший за ночь снег ослепительно сверкать, слегка подтаивая и слипаясь тонкой коркой вокруг стеблей сухой и жухлой полевой травы, оставшейся с осени. — Можно тебя поцеловать?       Гермиона кивнула и грустно, лишь уголками губ, улыбнулась, когда Том вытянулся, едва не ложась рядом, чтобы дотянуться до ее щеки и губ с нежным и осторожным поцелуем. Коснувшись ее, он не отстранился, а когда Гермиона повернулась в его сторону, желая спросить, что случилось, он тихо произнес:       — Всего лишь не хочу тебя терять, Грейнджер. Только и всего.       И Гермиона, нервно сглотнув, тихо-тихо произнесла, что будет готова выходить через десять минут, которых, в общем-то, с лихвой хватит на то, чтобы умыться, закутаться в теплую мантию и парочку свитеров, и пройтись расческой по волосам, окончательно запутавшимся за несколько часов несколько беспокойного утреннего сна.

***

      Гермиона шла в молчании с Томом Реддлом по просторам вокруг магической деревни, где жил сейчас Сириус. На мили вперёд тут не было ни одного маггла, ни рыбака, ни путешественника, они, уходя к дороге Великанов на побережье, оставались совершенно одни — две темных фигуры, удаляющихся в сторону горизонта, на фоне припорошенных снегом выцветших полей Северной Ирландии.       Они не держались за руки и ничего не говорили друг другу все время пути. Том, может и хотел ей напомнить, но проявлял учтивость, не торопя — чувствовал, Грейнджер колеблется и планирует в своей голове, что сказать.       Когда они дошли до каменистого пляжа под утесами, Том остановился в паре-тройке футов от воды, оглядев место, в котором они оба оказались, а Грейнджер сделала несколько шагов к океану, замочив сапоги в солёной ледяной воде. Она присела, окунула кончики пальцев в воду и отошла к камням и к Тому, прятавшему горло в воротнике теплой мантии. Все-таки он сдал бой ветрам и смирился с тем, что зимой стоит хоть немного вспоминать о тепле.       — Я хочу клятву на крови, что ты меня не убьешь, — произнесла Гермиона, даже не стараясь перекричать ветер, который, словно поняв тон разговора, затих. Том уже думал усмехнуться, поцеловать Грейнджер в лоб, сказав, что она глупышка, раз позволяет себе такие мысли, но увидев её взгляд, Том омрачился, поняв, что девушка абсолютно серьезна.       — Прежде, чем ты все расскажешь?       — Именно поэтому, — кивнула она.       — Ты знаешь, что клятва должна быть взаимной? — уточнил Том, встав перед Гермионой, так что они смотрели друг на друга, не разрывая взгляда.       Гермиона долго молчала — она понимала, что должна поклясться о том же, но вместе с тем и осознавала, что клятва о неубийстве, подкрепленная кровью, станет последним перейденным рубиконом, после которого она уже не сможет вернуться к августовскому плану.       — Да, знаю, — наконец выдавила Грейнджер.       — Хорошо, — кивнул Том и дотянулся до руки Грейнджер, а ей протянул свою. — Если ты говоришь, что это необходимо для тебя, я это сделаю.       Гермиона кивнула и шепнула слово благодарности. Придержав его руку, она сделала надрез волшебной палочкой и подала ему свою руку.       — Я клянусь никогда не убивать тебя, Гермиона Джин Грейнджер, ни магией, ни словом, ни действием, ни поручением кому-либо. Более того, я клянусь своей жизнью и своей кровью сохранять твою жизнь как главную ценность.       — Я клянусь не убивать тебя, Том Марволо Реддл, — тихо начала Гермиона. — Клянусь не наносить тебе никакого вреда, потенциально способного привести к твоей смерти.       Капли крови с их соединённых кровоточащих ладоней закапали на камни с шипением, и Том, вложив палочку в свободную руку Гермионы, поднёс свои пальцы к их рукопожатию, сияющем огнём магии — несколько капель их смешанной крови облачались в магический флакон.       Получив флакон и обменяв его на свою палочку, Том в первую очередь наложил лечебное заклинание, которому учил её несколько дней назад, на порез на её ладони, а потом уже на свой. И он, видно, очень много практиковался, раз Гермиона не ощутила боли совсем — только приятное тепло его руки, держащей её ладонь, и его магии, с помощью которой он, как и поклялся, теперь заботится о ней.       — Я родилась в семьдесят девятом году. Тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого самый известный тёмный волшебник Лорд Волдеморт убил родителей моего лучшего друга Гарри Поттера — Джеймса и Лили Поттеров, из-за того, что хранитель их тайны, Питер Петтигрю, переметнулся на сторону Тёмного Лорда и выдал секрет Поттеров, а сам Лорд ранее услышал пророчество о ребенке, рожденном в августе и способном свергнуть его силу. Сириус Орион Блэк, которого весь волшебный мир считал хранителем тайны Поттеров, первым оказался на месте и попытался убить Петтигрю, но тот обратился в крысу, оставив от себя лишь палец, словно Сириус и правда убил его, за что магический совет Визенгамота обрек того на пожизненное заключение в Азкабане. Благодаря материнской любви Лили Поттер, маленький Гарри стал мальчиком-который-выжил, победив Лорда Волдеморта, сгинувшего на веки, — Гермиона, не глядя на Тома, присела на камни, но он тут же опустился рядом, протянул ей свою руку, которую девушка приняла. — Но он не сгинул. Когда Гарри исполнилось одиннадцать, он поехал в Хогвартс, где встретил меня и нашего лучшего друга Рона. На первом курсе у нас преподавал странноватый учитель — мистер Квиррелл, хранивший в себе дух Волдеморта, который попытался достать философский камень и вернуть свою плоть через зеркало Еиналеж, может, ты слышал? На втором курсе младшая сестра Рона получила от Люциуса Малфоя крестраж с дневником Волдеморта, в результате чего тайная комната была открыта, и крестраж едва не убил Джинни и нескольких студентов, в том числе и меня — я взглянула в глаза Василиска через зеркальце, что меня, в общем-то, спасло. Но Гарри уничтожил крестраж и Василиска. На третьем курсе Сириус Блэк, считающийся убийцей Поттеров и Петтигрю, сбежал из Азкабана. Как только его невиновность была доказана членам ордена Феникса, который возникает сейчас, в семьдесят седьмом, члены Ордена укрыли Сириуса у себя, а Гарри наконец обрёл близкого себе человека. На четвёртом курсе проходил Турнир Трех Волшебников, куда приспешники Волдеморта отправили Гарри четвертым ради возрождения крови и плоти Лорда. И им удалось, правда Гарри выжил. Его словам о возвращении Тёмного Лорда, использовавшего их связь крови, чтобы проникать в его голову и мысли, никто не верил, а Гарри Поттера считали лжецом, вместе с Дамблдором, защищавшим его и пытавшимся научить окклюменции, — Гермиона выдохнула, набирая воздуха в грудь и готовясь к самой сложной части. Прошло уже полгода, она переместилась в прошлое, подружилась с Сириусом из прошлого и родителями Джеймса и, черт ее дери, стала к Тому Марволо Реддлу, кажется, ближе, чем кто угодно в этом мире, но в ее памяти до сих пор выжженным клеймом отпечатался день смерти Сириуса. — Лорд обманул Гарри, внушив ему видение о том, что Сириус в плену у Лорда, так что мы с Гарри отправились спасать Сириуса в тайные подразделения министерства — именно там в видении Сириуса и держали. Но это оказалось ловушкой, и Гарри был целью, а видение — приманкой. Начался неравный бой с пожирателями, но потом все же подоспели члены Ордена. В разгар боя Беллатриса Лестрейндж убила Сириуса Блэка, а Лорд окончательно вернулся… Публично. На этом все закончилось.       Гермиона замолчала, осознав, что больше не может вымолвить и слова, из-за того что горло пересохло и болело так, словно изнутри его разодрали кошки, так что даже вдох соленого холодного воздуха приносил боль. Она попыталась прокашляться, и стало чуть легче, но она совсем потеряла контроль над собой, чувствуя, как все, что она только пыталась держать в своих руках, разваливается, а по щекам бежит слеза — проявление слабости, которой она не хотела.       — Я не могла и минуты провести дома, не могла не думать о смерти Сириуса, так что вскоре соврала родителям, что уеду к Рону, как делала на последний месяц летних каникул последние несколько лет, а на самом деле связалась с Ремусом и попросила провести меня в дом на Грюммо, где и осталась. Разбирала вещи Сириуса, его письма, нашла фотографии с Мией Грейнджер и заинтересовалась, кто бы это мог быть, — Гермиона сглотнула, вспоминая детское волнение, охватывающее ее по ночам в августе в доме Уизли, после того как она вспоминала слова Ремуса о кровном родстве с Мией. — Я открыла комнату Регулуса и узнала о его противостоянии Лорду и молчаливой жертве — он вычислил число крестражей и, видно, смог уничтожить один из них, после этого безвестно пропав. И… в моей голове появился план, который, вернувшись в Хогвартс, я осуществила — выкрала из кабинета Хогвартса последний уцелевший к сентябрю девяносто шестого маховик и изувеченный клыком Василиска дневник Тома Реддла, хранившего в себе крестраж, чтобы начать с ним переписку, узнав его настоящего, а потом переместиться в сороковые, где Том Реддл еще не так силен и могущественен, как в девяносто шестом. Так что… Я с самого начала знала, кто ты. И я хотела тебя убить, потому что столько всего произошло по твоей вине.       Гермиона стерла побежавшую по щеке слезу и вздохнула, не глядя на Тома, потому что смотреть на него было страшновато. Как тот человек, о котором ходило столько легенд в ее времени, отреагировал бы на чье-то признание в желании его убить? Не стоило и представлять. Хотя, вообще-то, Гермиона могла себе представить разительные отличия реакции Тома Реддла в представлении девяносто шестого от того Тома-Донована Реддла-Гонта, который сидел рядом с ней прямо сейчас в семьдесят шестом.       — Лили и Джеймс Поттер погибли. Сириус... тоже. Поэтому я и решила... Попытаться это изменить.       — Спасти только Сириуса? Не всех?       — Руководствовалась я его смертью, — кивнула Грейнджер, — Но если бы я смогла убить тебя, то не случилось бы ни одной из сотен смертей.       — Почему... Почему именно его смерть? Между вами что-то...       — Нет, — тут же отчеканила Гермиона, быстро поняв, что подумал Том, узнав, что Гермиона жила у Сириуса прошлым летом и на каникулах, а потом вернулась в его дом уже после смерти Блэка. — Это была первая смерть, которую я увидела своими глазами. И... он был важен для Гарри. Наверное, важнее родителей — от них были только фото и письма друзьям, которые ему передали, а Сириус... От него были объятия, письма, встречи, он был настоящим, куда реальнее, чем далекие и идеальные Лили и Джеймс.       — И каким стал твой план в тот момент, когда путешествие во времени пошло не по тому сценарию, что ты запланировала? — спросил Том после долгой паузы — как только разбилась и растворилась с шипением небольшая волна, способная заглушить его слова.       — Решила сориентироваться и действовать по ситуации, — шепнула она. — Но с тобой просто невозможно что-то планировать.       Гермиона улыбнулась, а Том, взглянув на нее, тоже не смог сдержать нежной улыбки и обнял девушку, положив руку ей на плечо и прижав ее к себе.       — Только, пожалуйста, не плачь, Грейнджер, только не плачь, — шепнул он и поцеловал Грейнджер в макушку, тут же аккуратно поправив ее кудрявые волосы, на влажном ирландском воздухе вьющиеся еще больше обычного. — Мне тоже есть что рассказать тебе, раз уж мы... Устроили прогулку откровений.       Гермиона с удивлением взглянула на Тома, а он, увидев несколько блестящих капель слез на ее коже, вздохнул тяжело, качнул головой и ребром ладони аккуратно стер слезы, надеясь, что крохотные песчинки, оставшиеся на руках, не попадут на ее кожу.       — Ну я же просил, — шепнул Том, еще раз коснувшись губами кожи Грейнджер и мягко улыбнувшись — не так, как он улыбался, впервые ее увидев и играя милого американца на глазах у всей школы, не так, как обычно ей улыбался, даже когда они оставались один на один, а Том отчаянно стремился ее убедить в том, что они пара.       Том оставил Грейнджер в своем объятии, когда начал свой рассказ, это, наоборот, позволило говорить тише, потому что Гермиона была к нему так близко, что одним ухом, прижимаясь к его груди, слышала его биение сердца, такое реальное и настоящее, а другим ухом слышала его тихий шепот, словами путающийся в ее кудряшках, словно признания Реддла были куда более осязаемыми, чем кто-то мог подумать       — Моя мать опоила отца-магла любовным зельем и прожила с ним сколько-то, не знаю. Когда она узнала о моем зачатии, то подумала, что ребенок сможет удержать жалкое подобие семьи и без любовного зелья, — Том пусть и пытался говорить спокойным голосом, может, чтобы больше обычного не пугать Гермиону, все же не удержал все эмоции внутри себя и в тот момент когда он произнес слово "семья" его голос с отвращением заскрежетал. — Но прогадала. Уродливая нищенка из странноватой семьи ему была не нужна, и он ушел. А я уйти уже не мог — меня не спросили. Потом мать, вроде, покончила с собой, а может дед, устыдившись связи с грязной магловской кровью, отдал меня в приют, оставил на крыльце, как котенка, которого не хватило решимости утопить. Следующего волшебника я встретил уже в одиннадцать — в ответ на все мои странности, как оказалось потом, проявления магии, пришел Дамблдор и рассказал, что я, оказывается, волшебник. Я даже подумал, что начнется новая жизнь, без всего того чем пестрила жизнь жестоких брошенных детей в обычном приюте сороковых, но, давайте взглянем правде в глаза — что принципиально может поменяться если собрать в одном пугающем замкнутом помещении собрать триста подростков в путербатном периоде и сказать, что эти семьдесят — безбашенные и смелые, эти семьдесят — хитрые и изворотливые, кстати из них вышли все приспешники Гриндевальда, следующие семьдесят — умные и надменные, а оставшиеся — добродушные тюфяки? Никаких принципиальных изменений не последовало, только если раньше ненависть была равномерной, мы все друг для друга были сиротами, то в Хогвартсе для одних я стал странным парнем с плохого факультета, для других — безродным выродком, укравшим себе место какого-то сквиба одной из двадцати семи семей, а для приютских и вовсе стал чужаком, с какого-то черта учащимся в частной школе и слишком зазнавшимся — ни на книги его взглянуть нельзя, ни в вещах пошарится, — рассказал Том, чувствуя себя некомфортно из-за таких вот откровений. Все выглядело так, словно он себя оправдывал, и как бы он ни старался уйти от этого, все так и выглядело — оправданием, почему он вот такой. А еще он не знал, как Грейнджер отреагирует на все, что Том расскажет ей дальше. Потому что сегодня утром он был честен — ему и правда не хотелось ее терять. — Поэтому я нашел свою философию: не можешь победить ….       — Возглавь, — шепнула, заканчивая за него, Гермиона, и поднимая глаза на Тома, который выглядел сейчас с учетом услышанного иначе. Нет, она, конечно, многое знала, и про приют, и про распределение на Слизерин, но первый раз осознавала, как это все на самом деле было. Как он, этот поганый Том Реддл, по-человечески это все ощущал. — Не думала, что ты знаком с мировои историей.       — Вообще-то, я ходил в обычную школу. А на каникулах выкрадывал учебники у приютских, чтобы узнать то, что они проходили за год, — поймав на себе удивленный взгляд Гермионы, он пояснил, вздохнув, — чтобы что-то взять, я должен был отдать свое, но делиться учебниками из своей загадочной частной школы я не мог, иначе нарушил бы Статут о секретности и пошел бы под суд Визенгамота. А это, мне кажется, хуже, чем просто поучаствовать в драке с претензиями за бытовое воровство и, может, еще и победить.       Гермиона, чувствуя легкий укол совести за свое согласие с ним, все же кивнула. Все и правда звучало логично. Да, конечно, воровать неправильно, но это в ее мире, в том, в котором она выросла, где родители окружали ее любовью и заботились о ее благополучии и достатке, а он с детства жил по совсем другим законам. И Том Реддл ненавидел других, просто в его времени нужно было ощутимо больше любить себя, чем всех остальных, чтобы выжить.       — И потом мне написала какая-то девчонка, — пожал плечами Том Реддл. — С помощью моего дневника, так что я понял, что все удается — крестраж, созданный благодаря Миртл, все еще был цел, и, как и предполагалось, попал в руки какой-то наивной девочки. Я не знаю как, но ты, видимо, отмотала время назад слишком сильно и опередила свою подругу со второго курса. Но, так или иначе, мир в твоем описании выглядел неплохо. Идеальный вариант для того чтобы переместиться и начать жить заново? Может, чуть лучше? А если нет, то ничего не помешает мне вернуться к старому плану.       Гермиона напряженно выпрямилась и взглянула на Тома крайне серьезно, складывая до сих пор его слова в голове как трехлетка кубики, пытаясь составить слово, чуть сложнее чем “мама” или “папа”. Том чуть склонил голову на бок в ответ на ее строгий изучающий взгляд, не понимая такой реакции.       — То есть ты не планировал ничего плохого? — напряженно уточнила Гермиона, до сих пор не понимая, как такое возможно. — Никакого нового плана по захвату мира? Господству?       Том качнул головой, словно получил претензию, которую все же ожидал услышать, но надеялся, что этого не произойдет. Он взял обе руки Гермионы в свои и вздохнул, набирая воздуха в грудь.       — Скажи, а я делал что-то, что могло бы навести тебя на эту мысль? — спокойно и, видно, с безграничным терпением спросил Том, наблюдая за реакцией девушки — она словно была обескуражена вопросом, а потом начала быстро вспоминать все произошедшее в лихорадочном поиске ответа.       — Для начала… Ты поступил на Гриффиндор, — протянула неуверенно Гермиона, понимая, что Том, в общем-то прав. Он не играл обаятельного американца перед гриффиндорцами. Он, кажется, был им. Может, в какой-то момент игра стала настолько его реальностью, что он к ней привык, из сурового, избитого мальчика превратившись в милого юношу.       — Использовал окклюменцию перед шляпой, чтобы избавиться от криминальной среды Слизерина. Я не говорю, что все слизеринцы плохие, но по-моему, присутствие таких людей как Малфой или Лестрейндж делают среду не самой миролюбивой и безопасной для легковерных детей, — пояснил терпеливо Том. — Согласен, обман это не самый лучший путь, но ты меня поняла.       — М… Ну да, — согласилась Гермиона, продолжая вспоминать все, что происходило в Хогвартсе с начала учебы. — А потом… Проклятие? И то, что я нашла? Все эти книги по темным заклятиям… Такого даже в закрытой секции библиотеки нет.       — Про проклятие чуть позже, хотя достоверно я ничего не знаю. А все, что ты увидела в моих вещах, пока прятала их от руководства, за что еще раз тебе огромное спасибо, я использую для себя. Да, я изучаю чуть больше школьной программы, да, не только светлые заклинания и классическую магию, но разве ты сама не делаешь тоже самое? — уточнил Том легко, не обвиняя Гермиону ни в чем, но и подталкивая ее к мысли о том, что если она и безгрешна, то и он, в таком случае, тоже. Почти.       Гермиона, вспомнив оборотное зелье на втором курсе, полулегальное использование маховика и заколдованные монетки для Отряда Дамблдора, с наложенным на них проклятием для предателей, стушевалась, признавая, что он вновь оказался прав.       — То есть… Ты не планировал возвращаться назад? — уточнила Гермиона нерешительно, и, видя взгляд Тома, в принципе отвечающий на ее вопрос, если все прежде сказанное было недостаточным, тут же задала следующий вопрос. — Тогда почему Темный Лорд до сих пор существует?       Том задумался, отвлекся на шум океана с плещущимися волнами, разбивающимися о каменный берег у подножия утеса, словно медитируя и отправляясь своими мыслями в прошлое, которое он оставил. Гермиона последовала его примеру, точно так же уходя в медиативный транс и наблюдая за легким золотом зимнего солнца на бесцветно сером океане, сливающемся с таким же небом, так что стиралась не только граница горизонта, но и ее собственное ощущение реальности.       Она сидела на каменистом пляже Северной Ирландии держа за руку человека, которого весь магический мир прошлого, настоящего и будущего считает самым опасным, могущественным и сильным темным волшебников за всю историю существования волшебного мира. Разве кто-либо мог подумать, что такое возможно хоть в одной из реальностей?       — Я до конца не уверен, как работает крестраж, уж прости, — нерешительно начал Том. — Но, полагаю, механизм был запущен, как только я перестал физически существовать в том времени. Крестраж “включился”, начав самостоятельное существование так, словно в том времени я просто умер. Поэтому случилось все той ночью — он чувствует меня, видя другие воспоминания, которых у него просто не может быть, потому что эти воспоминания получаю я. И он, вероятно, не до конца понимает, кто я такой, иначе бы он не наслал проклятие на самого себя.       — И поэтому он направил армию к Хогвартсу в ночь бала?       — Вероятно, — пожал плечами Том, вставая и подавая руку Гермионе. — Твои губы скоро начнут синеть, а их розовый цвет мне нравится, пожалуй, больше, так что пойдем.       Гермиона встала, опираясь на его руку и быстро отряхнула мантию от мелких соринок и частиц песка, прилипших к ткани. Ожидала ли она такого исхода событий? Едва ли. Даже в том варианте, где они оба оставались живы, все равно все происходило в ее представлении не так. Наверное потому что она, в подростковые годы воспитанная на истории о злом Волдеморте, до последнего ожидала подобного от Тома. До тех пор пока он не прояснил перед ней, как все на самом деле случилось.       А она, выходит, и правду изменила мир? Точнее, попыталась. Почти успешно! Если бы она выхватила Тома из прошлого чуть раньше, чем он открыл тайную комнату, в попытках доказать однокурсникам и самому себе, что он чего-то да стоит, то в прошлом не создан был бы его крестраж, который продолжил свои разрушения во всех частях известного Гермионе времени, в то время как сам Реддл принимал новую жизнь с новыми правилами игры — соглашаясь с моралью, принимая в свою жизнь друзей и ставя заботу о них на один уровень с заботой о себе и собственным выживанием.       — Грейнджер, — тихо позвал ее Том, когда дом Сириуса и вся деревенька стала заметна — почти из каждой каминной трубы шел белесый дым, доказывающий, что везде хозяева в сборе и все наверняка готовятся к Рождеству. — А ты планировала возвращаться назад?       Гермиона опустила глаза под ноги, вспоминая свое время подготовки к этой миссии. Изучение нескольких возможных случаев не вселяло оптимизма — она, если и сможет провернуть все без ошибки, а потом вернуться, то потом, вероятно, скоропостижно умрет, из-за времени, проведенного в прошлом. Конечно, Гермиона не исключала огласку публично исключительно ошибочных случаев, дабы не создать уверенность во всесилии маховиков. Может, если она посчитает все верно, у нее будут шансы на возвращение в свою обычную жизнь, но все эти домыслы были настолько гипотетическими, так что проверить их можно было лишь однажды, и то не факт, что до этой проверки она могла дожить.       — Когда отправлялась, конечно, хотела, но понимала, насколько это маловероятно, — честно призналась Гермиона.       — А что ты думаешь сейчас? — уточнил Том, видно, по каким-то рефлексам чуть крепче сжав ее руку, словно она могла трансгрессировать в девяносто шестой в следующую же минуту.       — Думаю, что я запуталась в своей жизни. Там остались родители и друзья. Но и здесь они теперь тоже есть. Я не хочу и не могу оставлять Поттеров, зная, что с ними произойдет. Зная, что случится с их Гарри, — пожала плечами девушка. — Может, я могу все это остановить? Просто не знаю, должна ли. Всего, что я сделала, и так хватит уже на десять эффектов бабочки, так что неизвестно, в какой мир я вернусь, и будет ли он точно таким, какой я знаю и какой люблю.       Том кивнул, принимая ее ответ, но не продолжая дискуссию — иначе они оба окутались бы в коконы нерождественской грусти и тяжелых размышлений о своих судьбах, и о том, что произошло и будет происходить с их магическом миром. В котором они оба стали теми людьми, которыми сейчас являлись, в котором они пережили столько приключений, сколько иной волшебник не пройдет и за жизнь. В конце концов, как бы притарно все не звучало, это был мир, в котором они так странно, безумно, почти невозможно, но встретили друг друга, и терять ни мир, ни кого-то из близких им сейчас совсем не хотелось.       Сириус за пару-тройку часов даже не заметил их отсутствия, думал, до сих пор спят, а записку, оставленную на кухне, даже не заметил, потому что до кухни так и не дошел, утром спустившись сразу в гостиную, и так оставшись там у камина в кресле в легкой дремоте — делать ничего не хотелось, а в доме было достаточно спокойно и комфортно, чтобы позволить себе спокойное утро в тепле.       Гермиона, заглянув, тут же отметила для себя, что Сириус в этом доме выглядит удивительно хорошо, несмотря на то, что его хозяином и являлся не так давно и в декабре друзьям жаловался, как ему надоело управляться с финансами — после вступления в наследство от дяди, ему самому приходилось оплачивать содержание дома и услуги экономки, заботиться о том, чтобы дров, закупленных еще дядей, хватило на всю зиму, и так далее, почти до бесконечности, так что письма по решению каких-то вопросов, в которых он сам уже был обязан принимать решение, приходили пару-тройку раз в неделю.       Но сейчас Сириус, несмотря на все ранние трудности, был на своем месте — среди антикварной мебели в гостиной с приятным ароматом теплого, чуть рассохшегося дерева и чая, заваренного с пряностями, словно по рецепту глинтвейна, который передавался от поколения к поколению в какой-нибудь семье.       — О нет, Ми, нас не было слишком долго, Сириус успел постареть до восьмидесяти, — весело заметил Том, проходя вслед за Гермионой в гостиную и наблюдая за тем, как Сириус, которому только кошки на укрытых пледом коленях не хватало, морщится и недовольно приоткрывает глаза.       — Очень смешно, — отозвался Сириус. — Не могу придумать хорошую шутку в ответ, поэтому обойдемся строгим взглядом?       — С твоими внуками это, может и прокатывает, но не со мной, дедуля, — весело возразил Том, подходя к Сириуса и взъерошивая его длинные волосы.       — Господи, в тебя вселился Джеймс или что? Ми, что ты с ним сделала? Кстати, появились какие-то планы? — юноша стянул плед с ног и, сложив их по турецки, укрылся пледом чуть ли не с головой, тут же мимолетно улыбнувшись ощущению тепла и комфорта. — Несс достала для нас билеты в какой-то паб, где будет играть ночью тридцать первого какая-то крутая магловская группа.       — Она уже успела написать?       — Лучше, она уже успела приехать и завалиться спать у меня, — хмыкнул Сириус.       Том с Гермионой переглянулись с усмешками, усаживаясь на диванчик — Сириуса, видно, посетила какая-то идея, а они, как хорошие друзья и гости, не могли оставлять его скучать.

***

      Ванесса поморщилась от ощущения холода — их дом в Уэльсе никогда ей особенно не нравился, впрочем как и вся Англия в целом, с этими бесконечными ветрами и бесконечным холодом, пробирающим до костей, прямо как сейчас — когда она решила выйти из своей теплой комнаты выпроводить, наконец, Долохова, и, вероятно, тут же встретить Матео, тихо и тайком помолившись на итальянском, чтобы они не пересеклись.       — Поцелуй на прощание? — уточнил Долохов, выходя из кухни с кружкой кофе, которое он пил на ходу.       — С каких пор? — резко возразила Ванесса, изогнув бровь.       — Резонно, — кивнул Атонин, поставив кружку на столик в прихожей, где завалялась корреспонденция за полгода, судя по числу и внешнему виду конвертов. — Но, может, сделаешь исключение?       — По-моему, ты специально тянешь время, — зевнув, отозвалась Ванесса. — Единственное исключение, которое могу для тебя сделать, так это забыть, что обещала себе не травить тех, с кем сплю.       Антонин усмехнулся, сделал еще один глоток кофе, и тут же услышал, как открывается входная дверь, возле которой он стоял. Ванесса тут же сердито ощетинилась, прошипев “трансгрессируй”, но Долохов с легкой улыбкой сделал вид, что ничего не слышал. Зря она пела ему песни о том, какой ее брат жуткий — он же просто мальчишка. А бояться щенков, пусть и взятых под опеку Лорда ему не пристало — не с его опытом и не с его силой. Пусть матео и мог посчитать иначе.       — Ванесса, я просил тебя одеваться теплее, ты не в Италии, — напомнил Матео, ставя свой чемодан на пол в прихожей и подходя к лестнице, на ступеньках которых стояла сестра, чтобы поцеловать ее в щеку и обнять после недолгой разлуки.       — Не переживай, все с ней будет в порядке, — ответил Долохов в тот момент, когда Матео взглянул на сестру, спрашивая, все ли в порядке, в ответ на ее трагичное выражение лица.       — Что ты здесь делаешь?       — Полагаю, Ванесса бы сказала, что уже ухожу, хотя я предпочел бы остаться — ответил Долохов, поправляя пальто и никуда не торопясь. — Что-то не так?       — Твое присутствие в моем доме, — ответил Матео тут же, — Я однажды тебя уже об этом просил, не так ли?       — Слышал совсем другое об итальянском гостеприимстве, — возмутился Долохов, удостоверившись, что темно-серый шарф хорошо смотрится с пальто. — Ладно, заскочу через пару дней, как остынешь. Ванесса, милая, твое гостеприимство вне всяких похвал, целую. Не скучай с этим бастардом, ладно?       Ванесса взмахнула рукой, чтобы дверь за Антонином захлопнулась быстро, едва не выталкивая его за порог силком, и громко — так уж получилось, но она едва не улыбнулась, заметив, как Матео рефлекторно вздрогнул от звука захлопнувшейся двери. Взглянув в строгие голубые глаза, девушка выгнула бровь, а близнец одновременно с ней повторил жест, даже не копируя, скорее реакция у них была закономерно одинаковая — ожидали объяснений друг от друга, считая не себя, а близнеца виноватым в произошедшей сцене по всем канонам итальянской драмы.       — Может, пояснишь, что это было?       — Не разговаривай со мной как отец, — фыркнула Ванесса, обходя брата, стоявшего прямо перед ней, двумя ступеньками ниже, и уходя на кухню. Если Долохов и позавтракал, несмотря на настойчивые и безуспешные попытки его вытолкнуть за порог, она была голодна. Безумно голодна. И что-то ей подсказывало, что выходить из комнаты в столовую она не захочет после разговора с братом еще пару дней. — Ты на него не похож.       — Ну разумеется! Он бы с тобой разговаривал совсем не так, если бы узнал, если бы хотя бы предположил, что ты трахаешься с сорокалетним соратником двух темных волшебников, — возмущенно затараторил Матео на итальянском, все равно пытаясь собрать все то самообладание, какое у него еще осталось, чтобы не сорвать сейчас голос и не сорваться на сестру. Хотя и очень хотелось — они ведь обо всем уже говорили. — И я рад, что на него не похож, иначе бы Франческа уже вытирала кровь с нашего крыльца. Отгадаешь, чью?       — Твою, если не закроешь свой рот сейчас же, — прорычала Ванесса, положив нож, которым взяла, чтобы нарезать себе спаржу, на каменную плитку. — Не смей так говорить о нашем отце. Если память тебя начала подводить, вспомни, сколько всего он делал для семьи. Вспомни, что все, что у тебя есть — его заслуга.       Ванесса говорила низким и холодным голосом, не создавая полутонов и продолжая крепко держать в руке нож, цепляясь за рукоятку так, словно она была поручнем на корабле в штормящем океане. Осознание того, что убивать друг друга перед Рождеством, пожалуй, не стоит, было единственным, что позволяло, вероятно, как и Матео, держать себя сейчас в руках.       — Тогда почему ты так быстро об этом забыла? — спросил Матео так же холодно и, пожалуй, преувеличенно равнодушно, как она говорила обычно со всеми, кроме него, и как сейчас говорила с ним. — Особенно о чести семьи, о которой твой обожаемый отец так заботился.       — Во-первых, он и твой отец тоже, — отчеканила Ванесса, отпустив рукоятку ножа и отвернувшись от кухонной тумбы, поняв, что позавтракать сейчас уже не удастся. — Во-вторых, не тебе меня укорять в потере чести, и не тебе за моей честью следить.       — Да? А кому тогда следить? Долохову, который тебя глазами раздевает каждый раз, как видит, так что и представлять не хочу, как он на тебя смотрит, когда ты уже раздета, — ответил юноша тут же, не упуская ни секунды, которую сестра восприняла бы за его слабость и свою победу. — Или, может, ты? Только вырвавшись из под присмотра, тут же заскочила на его член, не особо вспоминая, чего бы хотел отец.       Ванесса подошла к брату, сократив дистанцию между ними до полдюжины дюймов, и взглянула ему в глаза с легким прищуром, как всегда делала, споря с кем-то. Сейчас даже и без того не самая большая разница в росте почти перестала ощущаться, а Матео впервые ощутил тот самый запах дурманящих трав ее зелий, о котором все говорили, описывая Ванессу — что слизеринцы, что Пожиратели. Раньше не замечал, даже не задумывался, полагая, что все это — не больше, чем вымысел волшебников, испуганных образом сестры.       Но не значило ведь это, что и он испуган?       Скорее просто смотрел на нее в новом свете. Новым взглядом.       И в нем было куда меньше любви, чем ему хотелось. Чем он привык.       — Я в твою постель не лезу, и ты в мою не лезь, милый, — шепнула Ванесса, положив палец ему на грудь и слегка проведя ногтем, как бы указывая, что легко его поцарапает, и зайдет дальше, не посмотрев на родство, если Матео, подумать только, ее обидит.       — Я перестану контролировать проходимцев твоей постели как только буду уверен в том, что ты в безопасности, а мужчина, перед которым ты решила раздеться, как минимум не подходит под пенсионный закон Британии, — смахнув ее палец с острым ноготком со своей груди, ответил Матео.       — Трахни Морриган, если тебе гормоны в голову ударили, — не вытерпела Ванесса, пусть и отметила для себя, поставив галочку в списке милой и заботливой сестры, что она до последнего старалась этого избежать. — Только от меня отстань, ладно? Семидесятые, свободная любовь, все такое, слышал?       — О, так мы и о любви начали говорить, — рассмеялся Матео в голос, не замечая, что нервы сестры и без того раскалены до предела. — Это ты в него влюблена? Я бы расставлял вопросительный акцент на каждом слове, но в итальянском, знаешь, такого не предусмотрено.       — Рада, что ты еще помнишь, как слово “любовь” произносится, — отозвалась Ванесса, застывая на пороге кухни. — Потому что у меня давно появилось ощущение, что ты совсем позабыл, что это такое. Если вообще когда-то знал.       Произнеся это со строгим взглядом глаза в глаза, Ванесса трансгрессировала, оставив его с высказанными мыслями один на один. Конечно, он не верил в то, что она могла любить Долохова, прекрасно понимая природу их отношений. Тогда к чему она затеяла разговоры о великом?       Не в его ли огород был этот камень? О его неспособности что-то важное, в представлении сестры, почувствовать?

***

      Гермиона и Том, воспользовавшись тем, что Сириус отошел проверить Нессу, сидели и тихо-тихо, так что если друг и вернется внезапно, то едва ли что-то услышит, обсуждали жизнь друг друга, которая еще полгода назад стала секретом, разделенным ими на двоих. Рука Тома лежала на ее талии, и Гермионе от этого почему-то было тепло, словно у камина сидела она, а не Сириус, играющий с Томом в ленивые шахматы, пока сама Гермиона читала книгу, отмечая для себя, что читать в чьем-то объятии куда приятнее, чем в одиночестве в любом из мест Хогвартса, как бы она эту школу ни любила.       — Не помню, кто это сказал, но когда мы изучали амортенцию и прочие любовные зелья в прошлом году, кто-то из девчонок ляпнул, что ребенок, зачатый под действием зелья, не способен на любовь, потому что рожден был без любви, — признался Том, словно делясь с ней сейчас самым большим страхом и откровением. — И, знаешь, у меня словно пазл сошелся. Я просто не способен на любовь, и жизнь от этого казалась такой простой — у меня были цели и меня от них ничего не отвлекало, в отличии от сверстников.       Грейнджер заинтересованно слушала откровение Тома, нашептанное ей на ухо, потому что она понимала, какой это важный рубеж. Он едва ли открывался кому-то еще. Да и она, в общем-то, тоже. Джинни, пусть и была ее подругой через двадцать лет и полгода назад, все же не вызывала у Гермионы чувства безграничного доверия. Да и у Джинни было что-то похожее по отношению к Гермионе. Может, если бы Гермиона не дружила с Роном, то и Джинни было бы проще открываться и произносить какие-то секреты, но все уже сложилось так, как сложилось.       О Гарри с Роном как о хранителях секретов и слушателей сокровенного и вовсе думать не приходилось. И их реакции, и уровень социального взаимодействия с девушками — чего только стоит увлечение Рона студентками Шармбатона года два назад — однозначно давали Гермионе понять, что лучше уж помолчать и начать вести дневник, чем обсуждать все, что болело в глубинах ее души с друзьями.       — Мне на третьем курсе преподаватель прорицаний сказала, что душа у меня сухая, как страницы книг, с которыми я обречена провести жизнь, а сердце не способно на любовь, — ответила Гермиона в молчании Тома, собиравшегося с мыслями, — все школьные сплетницы это разнесли и, наверное, до сих пор не могут забыть.       — Выходит, мы с тобой оба не способны любить, — подбадривающе улыбнулся Том, нежно приобняв девушку.       — Да, а твои однокурсницы в сороковых просто не знают, что такое сексуальная революция, — пожала плечами Гермиона. — Еще лет тридцать-сорок, и дети начнут рождаться без любви, социальных гарантий и работоспособного парламента.       — Фу, ужас, — разразился смехом юноша, причем смехом самым искренним, в котором было все: неосознанная любовь к жизни, неосознанное им умение этой жизнью наслаждаться и, пожалуй, еще куда более неосознанная любовь к Грейнджер — мило улыбающейся его радости, неловко поправляющей кудрявые волосы и прижимающейся к нему еще сильнее, так, словно они оба очень хотели согреться, а единственными источниками тепла в и без того теплом доме Сириуса, были только они сами друг для друга. И эти попытки согреться с замаскированным желанием друг друга касаться были настолько отчаянными, что в какой-то момент Том обнаружил руки Гермионы на своей коже — одной она касалась его шеи, а другой грелась, прикоснувшись ладошкой к его торсу, забравшись под ткань свитера.       — О чем воркуете, птенцы? — спросил Сириус, спускаясь вниз и бросая взгляд на шахматную доску. Он запомнил расположение фигур верно, а потому сразу объявил Доновану свой ход, над которым успел подумать, пока поднимался наверх и спускался обратно.       — О том, что мы оба не способны любить, — усмехнулся Донован, приподнимая руки и обращая внимание Сириуса на почти дремлющую Мию, прижавшуюся к Доновану так, что тот и фигуру на доске не мог переставить, чтобы ее не побеспокоить.       — Тогда если решите заняться процессами обучения, — Сириус переставил свою ладью, а сразу за этим коня Донована по его указанию, так что очевидно стало, что этот ход он предвидел. — То не на моей кровати, ладно?       — Эй, фу, — возмутилась Мия тут же, словно ее и не погрузило в сон тепло дома Сириуса, запах дерева, комфорт дивана, на котором они сейчас сидели, и тепло тела Донована, которого она обнимала, едва не мурлыча, как довольная кошка, спящая в тепле во время воющей за порогом вьюги.       — Что значит “эй фу”, ты мне сама только что на ушко щебетала о сексуальной революции, — со смешком, в шутку, возмутился Донован, сопровождая свои слова нежным поцелуем в лоб.       — Мия? Вот от кого от кого, а от тебя точно не ожидал, — усмехнулся Сириус. — Вы так изменились после этой прогулки, ребята.       — Выяснили все, что нас друг в друге пугало, — пожал плечами Том. — Обязательно напишем потом книгу “Прогулки как лучший метод семейной психотерапии”, если этого захочет еще кто-то кроме тебя.       Сириус рассмеялся, отмечая для себя прилагательное “семейная”, делая вывод о намерениях Донована, которым Мия, может, до сих пор немного сопротивлялась, но не от нежелания, а от неготовности к стремительному изменению статуса их отношений.       Он даже задумался о своем отношении к Мие. Он давно уже не стремился ее завоевать, видя, что всегда, несмотря на все их обиды и размолвки, он будет на дюжину шагов отставать от Донована. И видя ее сейчас, дремлющей в объятии молодого мужчины, который не однажды уже доказал, что будет защищать ее как только может, Сириус осознавал, что если не влюбленность, то какие-то теплые чувства к Мие до сих пор в его душе тлеют, а может, и будут усталыми углями гореть, не способные прогореть до конца и через двадцать лет, когда у них всех будут семьи, вместе с которыми они будут ходить на пикники, в паб, как минимум одну субботу месяца, и в Косой переулок перед первым сентября вместе с детьми. Эти тлеющие угольки, уже совершенно точно не способные разгореться в неуемный огонь, станут даже особым оберегом их дружбы — может, чуточку более крепкой чем с остальными, чуточку более теплой, потому что к этому Сириус был готов.

***

      Регулус Блэк, услышав крик матери, о том что пора бы уже выходить, иначе прибудут последними, закрыл все свои записи, решив, что последнюю газетную вырезку оформит в дневник потом, и, быстро взглянув в потертое зеркало, выскочил из комнаты, машинально, по появившейся привычке, проверив движение руки, заперлась ли дверь.       Увидев, как сын выглядит, Вальбурга улыбнулась и, коснувшись пальцем языка, поправила лохматые волосы, которые Регулус наотрез отказался укладывать или хотя бы подстригать. Она еще за завтраком возмущалась, пока отец незаметно от матери посмеивался, когда Регулус сказал, что она свадьбу Малфоя он непременно найдет свой лучший костюм, а для помолвки вполне хватит того, что он помыл голову и явился вовремя. И несмотря на слова матери о том, что Регулус стоит вести себя на помолвке в рамках приличия, Регулус заметил, как закончив разговор, она едва заметно улыбалась уголками губ.       — Если бы Люциуса волновало, как я выгляжу, то помолвка сегодня была бы не с Нарциссой, — парировал юноша на попытки матери привести его в хоть сколько-то приличный вид, пока так и неувенчавшиеся успехом.       — Регулус! — возмутилась Вальбурга, пока Орион вновь тихо посмеивался над остроумной ремаркой сына.       Мальчишка рассмеялся и, убедив мать, что все в порядке, взял ее и отца за руки, чтобы вместе трансгрессировать к поместью Малфоев, где проходила помолвка Люциуса с Нарциссой Блэк. Мать зря переживала — они прибыли не последними, и все гости только собирались, пока домовые эльфы заканчивали приготовления к празднеству, так что слышно было, как гремит посуда в кухонном закутке рядом со столовой. Цисси, правда, выглядевшая слишком грустная, хотя наверняка сильно сказывалось волнение, встречала прибывающих гостей вместе с матерью Лициуса, поэтому Регулус, поднявшись в дом, первым делом вручил ей корзину белых роз от семейства Блэков, поздравив с помолвкой.       — Волнуешься? — с любопытством уточнил Регулус, думая о том, что и он сейчас мог участвовать в какой-то помолвке — они ведь с Цисси одного возраста, а потому его интерес был чуть более, чем просто любезным.       — Немного, — кивнула Цисси, отворачиваясь от матери и отходя в сторону, чтобы хоть немного выдохнуть рядом с хорошим другом.       С тех пор, как Сириус покинул родной дом, Регулус стал больше времени проводить с семьей и сестрами, приобщаясь к “семейным ценностям”. Может, на него так повлияла ссора брата с матерью, что он решил никогда не уподобляться судьбе Сириуса, может что-то еще — доподлинно неизвестно, но Регулус однозначно стал ближе к каждому из них.       — Но Люциус, вообще-то, милый, — тут же оправдала и себя, и свою семью Нарцисса заправив темный локон за ухо.       Регулус кривовато ухмыльнулся, подумав, что даже среди шестого и седьмого курса можно найти, особо не затрудняясь, человека помилее и поприятнее Люциуса, как минимум с менее эксцентричным характером и амбициями, но это было не его дела. сестра не выглядела слишком уже несчастной, и едва ли будет — Люциус прекрасно осознавал размеры семьи Блэков, которая за каждую из своих дочерей готова будет поквитаться, сохраняя право отмщения до последней капли крови обидчика.       — Дети, привет, — мимолетно улыбнувшись, поприветствовал Регулуса и Цисси Матео, положив свои руки им на плечу в легком жесте объятия.       — Дети сегодня участвуют в помолвке, вообще-то, — парировала Цисси слегка возмущенно, не позволяя себе лишнего — Матео для нее, как и остальных девочек пятого курса и младше казался каким-то небожителем, знавшим все-все, и умевшим все-все, хотя Ванесса, слыша это от девочек, обычно смеялась в голос, не давая при этом лишних комментариев.       — Миледи, простите, — рассмеялся Матео, обнимая Цисси и поправляя ее волосы, слегка растрепавшиеся за долгое время от кресла ведьмы-парикмахера до зала встречи с гостями в Малфой-мэноре. — Теперь буду звать вас исключительно леди Малфой и непременно целовать руку при встрече.       Цисси, смеясь, присела в шутливом реверансе, жалея, что у нее сейчас нет веера, чтобы еще больше поиграть в эту незатейливую игру, но быстро оглянулась на зов матери — Нарцисса ей зачем-то понадобилась, а потому веселиться дальше с друзьями дальше не было возможности. Матео, сказав, что они ее больше не смеют задерживать, забрав Регулуса, пошел куда-то вглубь мэнора, может, к гостям или Люциусу.       Веселый нрав, Штерна правда резко переменился в тот момент, когда среди прибывающих гостей он заметил Долохова, появившегося, к его удивлению, в одиночестве. Оставив Регулуса, который, в общем-то, все равно последовал за Матео, просто потому, что общаться с кем-то еще было скучно, а постоянно недоверие Матео к Долохову, высказанное, кажется, даже Лорду, было чрезмерно увлекательным.       — Где Ванесса? — строго спросил юноша, подходя к Долохову, который, похоже, и близко не воспринимал его всерьез.       — Ты вообще-то сам запретил мне с ней разговаривать, — парировал мужчина тут же.       — И этот запрет тебя никогда особенно не смущал.       — Ну что ты! Как я могу? Ты выглядел так сурово, что я решил внемлить твоим молитвам, — ответил Долохов и взглянув на обескураженную реакцию Матео, который всеми силами своего замешательства старался не выдавать, добавил, — Последний раз я ее видел, видно, тогда же, когда и ты.       Матео поспешил уйти, чтобы не потерять контроль над эмоциями прилюдно и омрачить церемонию Цисси и Люциуса, но сводить с ума начинали мысли о том, что сестра неизвестно где, даже не под боком у Долохова, что он хотя бы держал в уголке своего сознания, знал, кто за нее отвечает и понимал, где ее искать.       — Вы опять поругались? — уточнил Регулус, когда они отошли от Долохова на достаточное расстояние.       — Опять? — уточнил, нахмурившись Матео, выгнув одну бровь в удивлении.       — А, мы все еще делаем вид, что вы идеальные брат и сестра? Ладно, — пожал плечами Регулус, открывая дверь в кабинет, где собралась мужская часть семьи Малфоев и Блэков, и где Люциус, стоя рядом с отцом, пропитывал свою рубашку запахом дорогого табака, дымная взвесь от которого окутала весь кабинет и библиотеку.       Матео принял бокал с плещущимся виски на дне и сигару от официанта и оглянулся на Регулуса, отмахнувшегося от предложений и последовавшего за старшим товарищем, пытаясь ладонью размахнуть табачный дым, чтобы хоть немного очистить пространство для вдоха.       — Сказал бы, что Ванесса дура, но знаю, что это не так.       — Истеричка?       — Есть немного, — кивнул Матео. — Вечно пытается вывести меня, ведет себя как маленькая, а потом обижается, что я с ней веду себя, как отец.       — Поэтому я несказанно благодарен матери за то, что у меня есть только брат, да и тот исчез с фамильного древа, — хмыкнул Регулус, заставляя Матео расхохотаться так, что Люциус, движущийся к ним навстречу, недоуменно оглядел обоих, словно мог не заметить в дыму сигар чего-то, что так развеселило обоих.       — Сириус так и не объявлялся?       — Не видел бы его в Хогвартсе, то подумал, что одно из проклятий матушки, произносимых в качестве молитвы перед завтраком, все-таки долетело до адресата, — отозвался юноша, заставив Матео расхохотаться вновь.       — Что обсуждаете? — заинтересованно спросил Люциус, гадая, когда это Матео, будучи в одном помещении с Долоховым, оставался в настолько хорошем расположении духа. Еще и Ванессы не видно, так что наверняка закатили дома традиционную драму, но ему все нипочем. Видно привык к истерикам сестры, а может все-таки убил ее, как Люциус после одной из ссор в шутку предложил. Матео после этого, правда, одарил его неописуемым взглядом, обещающим если кому и открутить голову, то самому Люциусу.       — Как хорошо быть единственным ребенком в семье, — попытавшись сообразить, как описать их разговор, отозвался Регулус, смахнув темные волосы с лица и на секунду подумав даже о том, что мать права на счет его прически. Но только на секунду!       — Что правда, то правда, — согласился Люциус, отпивая виски, плещущееся на дне его стакана и оглядывая собравшихся мужчин и каким-то уголком сознания радуясь, что здесь нет его возможного брата или, за дверями отцовского кабинета родной сестры, которые казались ему если и возможными, то непременно несносными, возможно как раз из-за родственников друзей.       Венчание началось ближе к полуночи, без Темного Лорда — он распорядился отправить корзину заколдованных роз для Цисси и передать семействам Блэков и Малфоев его поздравления. Кто-то, узнав, что лорд не прибудет, едва заметного с облегчением выдохнул, радуясь тому, что на первой за долгое время помолвке можно будет расслабиться, не боясь произнести или сделать лишнее.

***

      Несса, оглядевшись на большой лондонской площади в поисках нужной улицы, радостно вскрикнула, заметив какой-то свой ориентир, и потянула за руку Мию, с которой шла, не обращая внимания на Донована, в закоулок, в котором прятался разрекламированный ею паб — мол, один из лучших пабов, что она в своей жизни видела, и все были уверены, что в жизни она уже успела повидать и пабов, и баров, так что ее заявление звучало очень авторитетно. Когда большую компанию проводили к их столику с двумя диванчиками, друзья продолжили оглядываться, стремясь скрыть свое любопытство от пребывания впервые в жизни в магловском местечке, наполненном маглами — прихорошившимися женщинами, влюбленно смотрящими на сопровождающих их мужчин, и статными, но, преимущественно, молодыми мужчинами, весело рассказывающим что-то своим спутницам или компаниям, с которыми они в этом баре собрались.       — Есть какие-то традиции, о которых нам стоит знать? — заинтересованно спросил Ремус, даже не зная, сможет ли ему кто-то ответить. Несса, конечно, много интересовалась культурой маглов и слушала их музыку, но ремус не был уверен, что она настолько глубоко в теме, чтобы знать их традиции. Хотя, кто знает?       — В прошлом году мы были на Таймс-сквер с родителями, и там все вслух кричали обратный отсчет перед тем, как наступил новый год. Может, здесь будет тоже самое, — пожала плечиками Несса, заинтересованно разглядывая стену бара в нескольких метрах от них — даже если она не видела идеально, то наверняка могла отличить один виски от другого по этикетке, а если дать попробовать — наверняка назовет стоимость с закрытыми глазами, распознав все до последнего шиллинга. — Позвольте мне позаботиться о ваших напитках, мои дорогие.       — Мы были бы идиотами, если бы не позволили тебе это сделать, — согласился Джеймс тут же, переглядываясь с ухмыльнувшимся Сириусом — он, очевидно, был полностью с Поттером согласен.       — А пожелания принимаются? — уточнил том тут же, представив, до чего эти переглядки       — Только от тебя, именинник, — весело хмыкнула Несса, соглашаясь на неизвестное пожелания и тут же придумывая, еще не услышав, как она сможет это пожелание обойти, если ей вдруг этого захочется.       — Можно снизить порции алкоголя для меня и моей девушки до такой степени, чтобы мы смогли стоять к концу ночи? Было бы очень здорово, мисс Бармен, — улыбнулся Донован своей самой очаровательной улыбкой, надеясь, что Морриган внемлет его молитвам куда больше, чем ирландским корням, нашептывающим на ушко, что лучше гостеприимства, чем влить в своих друзей по литру виски, просто не существует.       — Так уж и быть, вам можно, — кивнула Несса.       — А мне как их другу стоит рассчитывать на пощаду? — уточнил Ремус с улыбкой, думая о том, что хорошей идеей было предупредить родителей о ночевке у Сириуса. Отсыпаться он будет, как минимум пару дней, судя по довольной ухмылке подруги, на беглом ирландском что-то обсуждавшей с подоспевшим к ним официантом.       — Нет, потому что ты еще и мой друг, — напомнила Несса весело, возвращаясь за столик к друзьям и также, как они, оглядывая бар. — Наверное, чуть позже людей будет еще больше. Здесь будет выступать молодая группа. Уверена, года через два-три они покорят мир. Queen, если знаете.       — Вау, — вслух выдохнула Мия, тут же получив удивленные взгляды от Нессы и Джеймса. — Кажется, слышала пластинку летом… Или по радио что-то ночью. Не помню.       Быстро оправдавшись, Мия стушевалась и поспешила перевести взгляд на Донована, видно, чтобы не получить лишних вопросов, сделав вид, что она страстно увлечена разговором с Донованом. Или не разговором. Простого взгляда глаза в глаза от этих двоих, по словам Сириуса, хватало для того, чтобы всем остальным в помещении стало жарко.       — Насколько они популярны в девяностые? — уточнил Том, шепотом, едва слышно, касаясь губами кожи на виске Гермионы и так и не отпуская ее руки из своей.       — Как Луи Армстронг для твоих маглов. Или Фрэнк Синатра, кажется, — вспомнив коллекции пластинок отца, Гермиона попыталась рассортировать их в своей памяти по временным периодам и выцепить что-то из сороковых.       — Настолько?       — Раз в десять больше, — кивнула легко Гермиона, гадая не приуменьшила ли она объем величия Меркьюри.       Том заулыбался, гадая, что он этой ночью от настолько известных через несколько лет музыкантов может услышать. Конечно, радовало не только предвкушение вечера и отличная атмосфера старого паба — словно небольшого пятна Ирландии в британских кварталах. Радовала компания друзей — они у него, черт возьми, действительно были, да еще и такие веселые. Радовала рука девушки в его руке, которая, теперь зная всю его историю, не испытывала к нему ненависти. Не боялась его. Кажется, даже любила? По крайней мере, Том в это верил.       Он позволял себе не верить в бога и в Санту, потому что эта вера уже не имела смысла. А вот вера в Грейнджер и ее любовь совершенно точно имела смысл. И она была той, на чью улыбку ему впервые в жизни искренне хотелось отвечать своей улыбкой. Может, звучали все его рассуждения до ужасного глупо и приторно-сладко, но это был едва ли не единственный в жизни случай, когда он себя так ощущал.       И готов был показать эти ощущения всему миру, а потому без стеснения целовал Мию, обнимал друзей и заливисто, заразительно хохотал над чужими историями, пусть пока и не имея в арсенале своих веселых историй. Гермиона даже шепнула, что его не узнает, правда сказала она это, очевидно, не имея в виду ничего плохого, потому что следом за этим шепотом последовал слегка пьяный, с привкусом изумительного виски, ее поцелуй.       А дальше были танцы, в которых Том предпочел не участвовать, согласно кивнув на вопросы Джеймса и Сириуса о том, могут ли он приглашать Мию на танец. Был алкоголь, безумные поздравления и не менее безумные пожелания каждому из друзей на будущий год. Они даже не обозначали план минимум — выжить, нет, говорили исключительно о высоком, едва не заоблачном, о том, о чем лучшего всего и проще всего все мечталось — кто-то непременно станет мракоборцем, кто-то лет через пять-десять, может, вернется в Хогвартс, а у кого-то появится лавка в Косом переулке, Хогсмиде или в еще каком-нибудь магическом местечке.       Это была беззаботная ночь их юности — моложе они ведь уже не станут? Жаль, только, они были здесь не все вместе, не в полном своем составе, но и легкая досада от нехватки школьных друзей легко скрывалась отличный зажигательной музыкой и бесконечным джином и шутками.       Впрочем, несмотря на веселую ночь, утро в доме Сириуса началось с выяснения новых болевых зон у каждого. Минут пять ушло на то, чтобы сообразить взглянуть на все места, которые у них побаливают, а потом еще полчаса на то, чтобы восстановить события ночи — главная виновница их беспамятства проснулась раньше всех и исчезла, оставив зачарованный самолетик с запиской и пожеланиями счастливых каникул. Выяснилось, что после завершения концерта они не вернулись домой, а пошли гулять дальше — каким-то чудом Морриган уговорила их набить татуировки, причем они, видно и не сами выбирали, что у них на коже отпечатается. У Джеймса на груди, чуть ниже ключиц, так чтобы не видно было, если расстегнуть пару пуговиц рубашки, красовался черный пес с набитым созвездием на фоне, а у Сириуса за ухом красовалась маленькая серая змейка — вроде, патронус Нессы, если Джеймс запомнил верно. Он еще сказал, что надеется увидеть у нее где-нибудь оленя, иначе их дружба на этом будет закончена. Правда говорил он с такой улыбкой, так что становилось очевидно, что их дружбу не способно закончить ничто на белом свете, даже истощение всех алкогольных запасов мира.       Гермиона и Том, правда, не последовали за друзьями, и руку Грейнджер опоясывал змей, цепляющийся за свой хвост своими же зубами, и переплетенный вместе с цветами терновника. Том смог только вспомнить, что змей это “чей-то там символ чего-то там”, и что ночью описание он нашел довольно исчерпывающим и подходящим. Его переиначенную цитату “До луны и обратно”, превратившуюся в “до Преисподней и обратно”, которую придумала Гермиона и даже нашептала утром, что имела в виду, под недоумевающие взгляды Друзей. Том, услышав, правда, заулыбался довольно, и так и не выпустил ее никуда из своих объятий.       Ближе к вечеру, когда первая ночь шестьдесят седьмого года была почти полностью восстановлена в их памяти под громкий смех и обсуждения всего, что только успело и не успело произойти, друзья начали расходиться. Ремус отправился домой через каминную сеть в доме Сириуса, и почти сразу за ним исчез Джеймс, напомнив только, что его родители, Поттеры-старшие, очень хотели хотя бы раз за каникулы увидеть Сириуса.       На этом вся кутерьма первого января закончилась — Сириус расслабленно лежал в своем любимом кресле, обсуждая с Томом, читавшим пророк, последние новости, не решаясь поинтересоваться о главном — нет ли кого-то из знакомым в ежедневной сводке погибших и пропавших без вести. Том, лениво перелистывая страницы газеты, делая это так медленно, но все же едва вчитываясь, заметил, что даже в волшебном мире наступило какое-то затишье, а информации о новых погибших в Пророк, видно не поступило, что не могло не радовать.       Взглянув на Тома, когда Сириус покинул комнату, приговаривая, что голоден, глаза Гермионы широко раскрылись, словно она что-то вспомнила, так что тут же подскочила, убежав наверх — на каждый ее шаг скрипела лестница, возмущаясь таким внезапным нашествием. Грейнджер торопливо спустилась вниз, надеясь, что Том так и ждет ее внизу, как и Сириус — только он сейчас рылся на кухне, пока миссис Пруденс отошла за продуктами.       — Поскольку Несса всегда как стихийное бедствие средних масштабов, — начала Гермиона издалека, выглянув из коридора и оглянувшись, скоро ли закончит Сириус разграблять свою собственную кухню. — Мы не успели вчера поздравить тебя с днем рождения.       — Вы серьезно? Не стоило, правда, — заулыбался Том, искренне удивляясь. Он в самом деле не ожидал никаких поздравлений. По крайне мере несколько глотков виски, выпитых в его часть вчера в баре, было более, чем достаточно.       — Заткнись, она старалась! — прокричал Сириус из кухни, заставив их заулыбаться.       Гермиона, так и держа руки за спиной, очевидно с каким-то подарком для него, подошла ближе, присела рядом и улыбнулась, взглянув на Тома — заинтересованного и смущенного. Казалось, еще немного, и Гермиона станет первым и единственным живым человеком, который видел румянец смущения Тома Реддла.       — У нас говорят, что книга — лучший подарок… И я долго думала, но… Мы! Мы долго думали с Сириусом, но вот… Я очень надеюсь, что тебе понравится, — улыбнулась Гермиона и, достав из-за спины книгу, упакованную в серебристую бумагу и перевязанную синей лентой, неловко поцеловала Тома в уголок его губ, расплывающихся в улыбке.       Том осторожно развязал синий бант, но с бумагой мелочиться не стал, разорвав ее и поморщившись от звука рвущейся обертки. Быстро взглянув на Гермиону, он улыбнулся еще раз, чувствуя, что это желание сиять изнутри у него почти не пропадает, после чего опустил взгляд на книгу в своих руках и прочитал название и имя автора.       — Это об одиноком принце, который жил на своей планете. У него там была только роза, и он ее очень любил, — рассказала Гермиона, вспоминая, как сама несколько раз читала эту книгу. — В детстве всегда думала, что эта книга идеальна.       — Если это аллегория, Грейнджер, то нарекаю тебя своей розой, — шепнул Том, притягивая девушку к себе в объятии и прикасаясь щекой к ее макушке. — Спасибо, я очень тронут. Это неописуемо мило.       — Сириус, ничего не хочешь добавить? — уточнила громко Гермиона, оглянувшись в сторону кухни.       — Я скидывался, брат! Не болей, все такое, — отозвался Сириус из кухни, судя по звукам, нашедший что-то, чем можно перекусить. — Меня можешь не целовать.       — Спасибо, Сириус, — смеясь, крикнул другу в ответ Том и взглянул на Гермиону, которая точно также хохотала, впрочем, не переставая, как и минуту назад, наблюдать за ним, изучая его реакцию.       Остаток первого январского вечера они провели вдвоем у камина. Гермиона сидела рядом с Томом, крепко прижимаясь к нему и время от времени дотягиваясь до его теплой шеи с поцелуем, вызывающим у Тома неизменную улыбку. Она слушала его бархатный шепот, тихо, только для них двоих, пусть больше никого и не было в доме, читающий подаренную Гермионой и Сириусом книгу. Он иногда останавливался, задавал Гермионе вопросы или они вовсе прерывались, чтобы предаться праздным размышлениям, к которым их подталкивала книга.       И дело было даже не в том, что они впервые за долгое время остались вдвоем, потому что Сириуса пригласили Поттеры, скорее в том, как все налаживалось в доме Сириуса, вдали от всей остальной жизни. Они оказались далеко от Хогвартса, со всеми его проблемами, далеко от министерства Магии и ежедневных рассылок статей ужасов Ежедневного Пророка. В Северной Ирландии словно остановилось время, поняв, как им обоим это нужно. Всего пара недель, но какие, черт возьми, счастливые две недели у них сейчас происходили.       Только проснувшись утром, Том ощутил, как переменилась погода — когда они гуляли с Гермионой прошлым утром, то едва продержались на улице и сорок минут, околев еще на подходе к океану и уйдя, так и не прикоснувшись к ледяной воде. Сейчас же солнце, проникшее в комнату через открытые портьеры, пригревало не скрытую под пуховым одеялом кожу, а за окном, плотно закрытым, дабы не пускать в спальню январского холода, не было слышно воя ирландского ветра и шелеста жухлой травы, как в предыдущие ночи.       Гермиона дремала рядом — прижималась к его плечу и касалась пальчиками его шеи, касаясь едва-едва ощутимой щетины на подбородке, время от времени ночью посильнее натягивая одеяло на обоих. Чувствуя ее пробуждение ночью, Том непременно обнимал ее покрепче, чтобы девушка не замерзла. А еще неизменно улыбался, чувствуя ее прикосновения и ощущая ее рядом с собой — это не излишне сладкий сон, приснившийся ему в угрюмом сорок четвертом. Это все реальность.       — Мия, — шепотом позвал Том, маня девушку к себе и пряча руки под одеяло в прикосновении к ней. Камин в ее спальне не был растоплен, а потому, несмотря на пригревающее зимнее солнце, он все же успел замерзнуть. А еще у него должен был быть хотя бы надуманный повод, но прикоснуться к ней, пусть Гермиона наверняка и не стала бы спрашивать. Скорее как оправдание для самого себя. — Я тут кое о чем подумал.       Гермиона приоткрыла глаза. поморщившись яркому солнцу, тут же на мгновение ее ослепившему, так что Том спохватился и дотянулся до палочки, лежавшей на тумбочке, взмахов закрыв портьеры и погрузив комнату в приятный полумрак. Протерев глаза и смахнув с лица кудри, она вспомнила, на каких словах Тома проснулась, и в тот же миг с удивлением и ожиданием взглянула на него, садясь в постели и придерживая одеяло у себя на груди.       — Удиви меня, — шепнула Гермиона с улыбкой, все же поддаваясь на манящую улыбку губ Реддла и склоняясь за утренним поцелуем. Знали бы родители о всем том, что она наделала, включая то, что первым делом утром она не чистит зубы, а целуется с каким-то парнем, то едва бы узнали в ней свою дочь. Гермиона даже не представляла, какой будет эта встреча если у нее получится вернуться — она встанет на пороге дома и позвонит в дверь, понадеявшись, что если родители не узнают ее в девочке с кудрявыми волосами по плечо и набитой на запястье татуировкой змея, то опознают хотя бы по улыбке.       — Поскольку тот факт, что я безумно притягательный и обаятельный, — начал Том, а после небольшой паузы раздумий добавил, — а еще чертовски сексуальный, слегка вскружил тебе голову…       После этих слов он притянул Грейнджер к себе, возвращая ее в постель и устраиваясь рядом, чтобы как можно больше к ней прикасаться.       — Думаю, больше всего мне голову вскружила твоя скромность, — улыбнулась Гермиона, заставив Тома вслух расхохотаться, заглушив свой смех подушкой, чтобы не причинять Сириусу, наверняка еще спящему, лишних неудобств.       — Говорю же, я хорош во всем, — согласился Том, переворачиваясь на живот и устраиваясь рядом с Гермионой так, чтобы всегда иметь возможность поцеловать ее. — И я не хочу, чтобы твое путешествие было напрасным.       — Не тебе называть его напрасным, — ту же парировала Гермиона с легким укором.       Они, кажется, однозначно решили, что все, что они уже сделали, было не зря, во многом из-за того, что произошло с ними в в эти каникулы — первые серьезные разговоры о том, кто они и какое их ждет будущее, а после них — первые обдуманные поцелуи, первые искренние слова, правдивые до последней интонации, первая ночь в одной постели, первые безумства в компании друзей. Много чего произошло с ними за полгода и сколько еще произойдет за то время, что они будут вместе. Сколько именно, и можно ли это время будет измерять днями, месяцами или годами не смог бы сказать даже самый хороший предсказатель — не такое время сейчас было, чтобы давать предсказания.       — Ладно-ладно. Просто хотел сказать, что у меня есть небольшой план, — улыбнулся Том, довольно улыбаясь, но так и не представляя себе реакцию Гермионы на все задуманное.       — И какой? — заинтересованно спросила она, прекращая сдувать упавшие на лицо кудряшки и позволяя Тому самому их поправить — он аккуратно и заботливо заправил часть за ухо, а часть переложил, поправив неровный пробор и улыбнувшись. Ему нравилось ощущать, как ее волосы проходят через его пальцы, чувствовать, как мягкие кольца обвивают их и щекочут кожу, и ему нравилось видеть переливы золота в ее волосах каждый раз, когда они оказывались на солнце — он замечал, что даже переставал слушать, что она ему рассказывала, почти каждый раз, когда замечал, как солнечные лучи — вместо него! — касались ее волос и ее кожи.       — Как победить неудавшуюся версию меня, — ответил Том так легко, словно предлагал Гермионе сейчас сходить в дырявый котел и выпить по кружке сливочного пива, а не победить темного волшебника, известного и сейчас, и через двадцать лет. — Только понадобится помощь друзей. Мы с тобой по очевидным причинам этого сделать не сможем.       — Я тебя слушаю, — улыбнулась Гермиона едва заметно, не теряя строгой внимательности, едва ли допустимой в одной постели с Томом, в праздничное утро, пока их ноги соприкасались, а Том то и дело опускал взгляд ниже ее глаз, к тонкой майке и волшебному флакону, болтающемуся на цепочке на уровне груди. И пусть атмосфера была не самой располагающей, именно в этой атмосфере, между двумя едва повзрослевшими волшебниками, появлялся план, способный решить все, что хотела Гермиона, но в одиночку сделать не смогла.

***

      Матео огляделся, трансгрессировав, словно проверяя, не валяется ли где поблизости частей его тела, потому что на подобные расстояния он перемещался впервые. В прошлый раз, когда родители погибли и им пришлось переехать в Англию, они перемещались из Италии в Уэльс с помощью порталов. Кажется, Ванесса до сих пор говорила, что гаже способа перемещения еще ничего не видела. Даже к машинам и велосипедам от маглов она относилась куда снисходительнее, находя в этом некий романтизм нового времени. Матео ее нелюбовь к порталам, конечно, не разделял. Он в принципе был неприхотливым к такого рода вопросам, в отличии от сестры, за которой в Италию и вернулся.       Зимняя Тоскана осталась точно такой, как он ее любил и помнил — не слишком снежная, но морозная, так что от теплого дыхания шел пар, как и в детстве, когда он, чтобы позвать отца, выскакивал из дома в одном свитере, не обмотав горла и шарфом. Снег похрустывал под подошвой стертых старых кроссовок, а мороз пробирал через шерстяной свитер так, что пришлось застегнуть куртку, что он редко когда в последнее время делал. Может, дело было в том, что трансгрессировал он прямо из дома, согревшись у камина, а потому сейчас температура на пару-тройку градусов выше нуля по цельсию казалась ему жутким морозом.       Он знал, что Ванесса не в доме, но почему-то первым делом пошел именно туда, только оглянувшись и увидев пристанище своего детства. Этакий форт-пост детства, ограждающий своими каменными стенами его от всех невзгод и напастей жизни, резко перешедшей в категорию взрослой. Вот отец учит его новому трюка на метле, а в следующий миг его уже нет рядом, и отвечать за себя и Ванессу приходится самому — от опекунов большого прока нет.       Наверное, он пошел в дом, потому что ему просто этого дико хотелось. Как и сестре всегда, вот только он не мог позволить себе точно также страдать по Италии, как это делала она, потому что хоть кто-то должен среди них даже наедине друг с другом оставаться сильным. Дикое желание посетить дом не стихло даже в тот момент, когда он вошел, обнаружив, что детское радостное Рождество и теплый дом, в котором всегда собиралась семья, сменилось холодом запустения дома детства. Даже деревом от мебели, накрытой тканями, не пахло, как раньше, а еще он вспомнил слова гувернантки, шептавшей как-то, что каменные стены дома источают могильную сырость. Он впервые понял, что это значит.       И пусть для него, в отличии от любого постороннего посетителя особняка, дом так и не стал пугающим или враждебным, но было нестерпимо тяжело стоять в одиночестве посреди просторного холла у печальной потрескавшейся каменной статуи, словно защищающей семейный портрет. Вспомнив, как они проносились мимо этого холла в детстве с сестрой, Матео зажег свет своей волшебной палочке, шепнув “Люмос”, и прошел по коридорам к западному крылу особняка, поднявшись на этаж выше. Там был любимый коридорный уголок Ванессы: рядом с библиотекой, в башенной стене с окном, из которого открывался замечательный вид на море, разбивающегося о камни.       Сестра в детстве могла сидеть там часами, если сидеть на побережье было слишком холодно, и точно также, как и на камнях, смотреть куда-то в даль в темную акварель соленой воды, словно кого-то или чего-то ожидая. И в этот раз она дождалась. Матео увидел, как она сидит на камнях, укрывшись теплыми пледами, и также смотрит вдаль, как в детстве в приступах меланхолии. Трансгрессировав вновь он какое-то время еще стоял за ее спиной, наблюдая, как Ванесса спокойно читает, время от времени делая глоток из бокала с вином, наверняка в такое время жутко холодным.       — Привет, — негромко произнес Матео, садясь рядом с сестрой, на расстоянии меньше вытянутой руки.       — Привет, — кивнула Ванесса и закрыла книгу, отложив с укутанных пледом колен, но так и не взглянув на брата. — Как прошла помолвка Люциуса?       — Нормально, — дернул плечом Матео, вспоминая, что ничего примечательного не было. Впрочем, и того, что сестре могло бы очень понравиться, не было тоже.       — Здесь гораздо лучше, — шепнула Ванесса и протянула к нему руку с зажатым в пальчиках краем пледа, наброшенного на плечи. Матео подвинулся ближе, вплотную к сестре, участвуя в этом акте негласного примирения, перетекающего в молчаливое и покорное объятие.       — Согласен, — кивнул Матео, соглашаясь, на деле, гораздо больше, чем просто с ее словами о доме. Он согласен с тем, что здесь было и есть гораздо лучше. С тем, что по Италии на самом деле скучают они оба. С тем, что оба повели себя как идиоты — он был уверен, и это в его согласии сестра услышала.       Просто потому, что она его сестра. Его близнец, рука об руку с которым они уже прошли семнадцать лет, и собирались пройти вместе еще как минимум столько же. И, вспоминая заветы мамы, они должны были быть терпеливы друг к другу, потому что они — главная ценность, что есть в их жизнях.       — Хочешь сэндвич? Эта чертова Англия научила меня готовить чертовы сэндвичи вместо панини, ты представляешь? — хмуро отозвалась Ванесса, протянув брату корзинку с парой сэндвичей и раскрытой бутылкой вина.       — Хочу, если они не отравленные, — улыбнулся Матео, принимая корзинку.       — Как ты мог подумать?! Как ты мог подумать, что я не отравлю тебя, если появится возможность? — воскликнула Ванесса театрально громко, спугнув несколько серых чаек, подошедших слишком близко.       Юноша захохотал вместе с сестрой и поцеловал ее в макушку, радуясь примирению и пробуя вино из ее бокала — второго она не приготовила. Он понимал, почему Ванесса так любит это побережье и то окно в особняке — атмосфера и правда была замечательной, настраивающей струны души на какой-то особый лад, далекий от любимых обоими итальянских песен. Это было еще что-то более близкое, более родное и успокаивающее. Вероятно потому, что под убаюкивающие звуки моря они прожили первые десять лет жизни — почти не покидали укрытого от чужих глаз итальянского острова, на котором было все для идеального детства — бесконечное солнце, шумное море и, конечно, магия.       — Пообещай мне, что мы сюда вернемся, — шепнула Ванесса, положив голову на плечо брата, словно собиралась слышать не слова, которые требовала, а его сердце, проверяя, не обманет ли.       — Обещаю, — кивнул Матео, шепча слова в ее темные волосы, поглощающие любой звук, и пробуя вино, с которым сестра сидела. — Он хочет отправить меня сюда, чтобы мы держали Италию под присмотром.       — Я не позволю протянуть ему свои грязные руки к Италии, — шепнула Ванесса, так по-детски расстроенно шмыгая носом и тут же незаметно стирая то ли слезы, то ли долетевшие до нее брызги морской воды краешком пледа.       — И я тоже, — согласился Матео. — мы присмотрим за Италией так, как посчитаем нужным, хорошо?       Ванесса кивнула, найдя среди пледов руку брата и сжав ее несильно, просто показывая, что несмотря на все ссоры и недомолвки, она будет рядом. Для того, чтобы они смогли вернуться домой и сохранить этот дом, по которому оба так скучают.       Она давно перестала злиться, за то, что тогда, юным мальчишкой, Матео примкнул к Лорду. Она понимала, так было нужно. Оказавшись на Слизерине, они непременно привлекли бы к себе внимание, как минимум — школы, как максимум — Его. И он непременно пожелал бы заполучить близнецов в коллекцию, заодно и расширив связи. У них и тогда был бы лишь один путь — примкнуть, чтобы не потерять друг друга, вот только в таком исходе уровень доверия и допуска был бы ощутимо ниже. Они пришли бы не сами, как сейчас, легко убедив всех в искренности своих взглядов и убеждений, совпадающих с философией Лорда. Они были бы под вечным подозрением как последователи, примкнувшие в силу нужды. Они были бы сейчас в совершенно ином положении, и Ванесса осознавала насколько важно то, чего Матео для них обоих добился. Но она все же была живым человеком, кто бы что про нее не говорил. Пусть никому, кроме брата, она этого и не показывала, но она все-таки имела чувства. Умела переживать. Заботиться. Пусть только о брате, но что с того?       — Закончим старый разговор? — уточнил Матео, зная, что сестра понимает, о чем речь. — Просто объясни мне один раз, почему ты держишь его рядом с собой. Почему ты позволяешь ему… все то, что позволяешь? — нахмурился Матео,поправляя плед на своих плечах. — Ему сорок лет, а тебе нет и двадцати, да и даже если бы было — я все равно не желал бы для своей сестры такого человека, а еще он не так уж и красив…       — Милый, правда думаешь, что я смотрю на его лицо? — с усмешкой отозвалась Ванесса, вгоняя брата в краску, заставляя его в одно мгновение стушеваться. — Ладно-ладно. Да, ты прав, он не самый талантливый волшебник, которого я могла бы держать рядом с собой, и много еще чего “не”… Но, знаешь, если бы я хотела захватить Рим, он бы был Папой.       Матео остановился на мгновение и оглянулся на сестру, которая пожала плечами вместо ответа на вопрос, который Матео не задал. Папой Римским. А в их представлении и исходя из истории, пусть и немного покрытой пылью романтики и духа тысячи войн, Папа никогда не был один. За папой стоял кортеж кардиналов, во главе с серым кукловодом. Едва ли Ванесса могла не иметь этого в виду — это был ее любимый тип историй. Каждый раз, когда родители при них начинали говорить о демократии, она лет с тринадцати заявляла, что демократия — не больше, чем хорошо распиаренная утка, потому что власть всегда была в тех руках, которых обывателям не увидеть. И всегда еще смотрела на отца с укором, произнося милым голоском “папочка, тебе ли не знать?”, вызывая у родителей умиление.       — Ты ведь не собираешься захватывать Рим… буквально? Или… Не Рим? — уточнил он на всякий случай, поняв, что в случае с его сестрой действительно лучше переспросить.       — А смысл? Великая империя однажды пала и еще не набрала силы вновь, — отозвалась девушка легко, словно ее слова ничего не значили. Так, словно ее брат не разглядел бы в них второго смысла, произнесенного на языке, который понимали только они оба. Нет, слова то, конечно, были итальянскими, но то, как Ванесса говорила, и что Матео слышал, неизменно возвращало к размышлениям над легендами. повествующими о мистической связи близнецов.       — Мы все еще говорим про Рим?       — Мы все еще говорим про Долохова, — сморщилась Ванесса. — А я и с ним самим предпочитаю, кхм, не разговаривать.       — Ванесса, — сердито рыкнул Матео, заставляя ее тихонько рассмеяться.       Она решила остаться в Италии до конца каникул, пообещав брату, что вернется в школу вместе со всеми, не переставая жалеть о том, что он остаться не мог. Матео, спросив, не нужна ли ей помощь, и поручив орде эльфов особняка приводить дом в порядок — и ради Ванессы, и ради их скорого возвращения, осталось то всего полгода, так что домовым эльфам как раз хватит времени привести дом к тому состоянию, в котором близнецы его покидали и каким его помнили.

***

      Компания друзей оккупировала гостиную Сириуса еще прошлым днем — почти не покидали комнаты, там же оставаясь спать, засыпая в каких-то нелепых общих объятиях, вытягивая во время сна друг у друга подушки и пледы. Мия с Донованом правда, принимали не такое активное участие в задумке мародеров создать зачарованную карту школы, а потому позволяли себе такую вольность, как утренние прогулки по окрестностям, при этом ничего примечательного не пропуская — вставали они раньше других и возвращались точно к моменту, как друзья начинали просыпаться.       Нессы тоже почти не было, она исчезла после ночи в баре, ничего никому особенно не сказав. Только обмолвилась, что наконец получила доступ к министерской библиотеке, который запрашивала еще в июле, а потому не хотела терять ни минуты отпущенного в хранилищах времени. Друзья не задавали вопросов, знали, что Несса всегда был чем-то страстно увлечена. Может и не надолго, но очень преданно, отдавая все силы и время новому увлечению, а потому могли просто переждать, пока ее бушующий океан не успокоится, вернув ее в родную дружескую гавань.       — Сириус! Ты нашел книгу? — громко спросил Джеймс, поняв, что за книгой Бродяга отправился больше получаса назад.       — Нет, наверное она осталась в доме Блэков, — ответил Сириус громко, спускаясь по лестнице. — Я, наверное, отправлюсь туда сейчас, все равно они все на помолвке Люциуса и Нарциссы, так что едва ли я кого-то застану.       — Уверен? Может, сходить с тобой? — уточнил Джеймс, выпрямившись.       Все-таки, отправлять друга одного в дом, из которого тот сбежал, ему хотелось меньше всего. И неизвестно, что сделает Вальбурга, или все охранные системы, узнав о появлении в семейном гнездышке Сириуса Блэка. И пусть Джеймс все-таки верил, что Вальбурга не до конца обезумела от привилегированности Блэков, у него не было большой веры в то, что Сириус не поймает какое-нибудь проклятие.       — Давай я с тобой схожу, — предложила Гермиона, вставая.       — Ми? Ты серьезно? — уточнил Джеймс, хмурясь в удивлении.       — Да, постою на страже и предупрежу Сириуса, если что. К тому же… Если его семья тебя знает, то именно на тебя может быть и поставлено какое-то оповещение, — предположила Гермиона, гадая, насколько произносимый ею бред далек от реальности. Вполне возможно, что, учитывая некоторые параноидальные наклонности, которые уже были замечены у отца и брата Сириуса, в их доме вполне могло быть устроено что-то подобное. — Не получится — помогу соврать что-нибудь.       — Ладно, — протянул Сириус, подавай подруге руку. — Может, мать обрадуется тому, что я вернулся домой и наконец начал водить в свою комнату не Джеймса, а красивую однокурсницу?       — Пошел ты! — захохотал Джеймс под общий смех и бросил в сторону друга подушку. Та, правда, не достигла цели, приземлившись на пол в следующий миг после того, как Гермиона и Сириус трансгрессировали с характерным хлопком.       Гермиона, вспомнив, что давно не трансгрессировала с чьей-то помощью, прокашлялась и огляделась. Неизвестно как, но они с Сириусом оказались сразу на лестничном пролете его комнаты и комнаты его брата. Может, не стояло еще всех тех защитных заклинаний, что Гермиона знала, либо, не все из них. Либо Сириус знал, что на него распространяется какой-нибудь доступ по крови — если не мать, то отец всегда не против был встретиться с сыном.       Сириус толкнул дверь своей комнаты и едва заметно спокойно выдохнул, осознав, что его комната стояла нетронутой все то время, что его не было дома. Выходит… Почти год, с прошлых рождественских каникул — возвращаясь в Хогвартс на второй семестр он понял, что домой больше не вернется. Оказалось, вернулся, но совсем не надолго. Только взять свою книгу — и больше на пороге этого дома он в жизнь не появится, даже под страхом смертной казни. Гермиона заглянула в его комнату и едва заметно улыбнулась. Ничего не изменилось с тех пор, как она была в этом доме последний раз, кроме естественной обветшалости. Но видеть Сириуса все же было так приятно в этой атмосфере. Он здесь. И он еще жив. Пусть и предпочитает с ранних лет аскетизм, который сохранился у него и по возвращению из Азкабана, — комната здесь, как и в девяносто шестом, как и в доме Сириуса в Северной Ирландии, оставались преувеличенно пустыми, не имеющими ничего лишнего.       И в этом было какое-то очарование Сириуса Блэка.       — А это комната Регулуса?       — Да, он юный параноик, не обращай внимания, — крикнул Сириус громко, видимо, осмелев — в доме не было слышно даже Кикимера, словно и он тоже сейчас обитал в Малфой-мэноре. Сириус, видно имел в виду записку на двери, оповещающую всех и каждого о том, что доступ в эту комнату строжайше воспрещается кому-бы то ни было, кто не является Регулусом Блэком.       — Ладно, — негромко ответила Гермиона и еще раз заглянула в комнату, проверив, не обратит ли Сириус внимания если она на мгновение исчезнет. Или решит открыть дверь Регулуса. Если бы Сириус что-то увидел, это однозначно вызвало бы у него вопросы. Очень много вопросов.       Гермиона шепнула заклинание, которым смогла открыть дверь в прошлый раз, в девяносто шестом, и постаралась как можно более бесшумно толкнуть дверь, чтобы Сириус ничего не услышал — он искал сейчас ту книгу, что была нужна им с Джеймсом и Ремусом, не отвлекаясь ни на что, чтобы поскорее закончить и исчезнуть из дома.       Войдя, она обнаружила и в комнате Регулуса почти такую же обстановку, какую застанет позже, хотя и в его случае это было неудивительно — в течение следующих пяти лет Регулус Блэк пропадет без вести, больше не вернувшись в родной дом.       На стенах вокруг письменного стола разве что заметок о деяниях пожирателей было ощутимо меньше, но Гермиона, подойдя ближе, даже вспомнила, когда и в каких местах появятся новые, помнила даже заголовки, которые она как зачарованная читала, проводя дни в комнатах обоих братьев Блэков. Оглядев комнату и письменный стол Регулуса, Гермиона еще раз удостоверилась — оставшийся сын семейства Блэков уже играет свою роль обожателя Лорда, скрывая в запечатанной комнате истинные отношение к происходящей в чистокровных семьях вакханалии.       — Кто ты и какого черта?.. — Гермиона стремительно оглянулась на дверь, вздрагивая от ужаса и оглядывая беспокойного Регулуса.       — Я все знаю, — прошептала быстро Гермиона, двигаясь по направлению к выходу, надеясь, что Регулус не начнет сейчас дуэль. — Про тебя и Темного Лорда. Я знаю, чем все закончится. Первая суббота после каникул, возле плачущей ивы в восемь, как стемнеет. Пожалуйста, только не поднимай шум.       Обойдя опешившего юношу, Гермиона выпорхнула за дверь и, схватив через два шага Сириуса за руку, радостно вышедшего на лестничный пролет с книгой и готового уже оповестить ее о находке, она трансгрессировала обратно, в дом Сириуса, где их ждали друзья.       — Регулус вернулся, — произнесла Гермиона Сириусу одними губами в ответ на его легкое удивление, тут же сменившееся пониманием.       Но они успели. Ничего страшного не произошло, Сириус нашел последнюю необходимую книгу для создания зачарованной карты, и они оба ускользнули из дома почти незамеченными. Сириус и Регулус никогда не были лучшими друзьями, но последние пятнадцать лет им хватало ума не сдавать друг друга родителям.       По крайней мере, Сириус надеялся, что братцу до сих пор на это хватает ума.

***

      Матео разбудил поздний стук в дверь — торопливый и очень беспокойный, словно за дверями Уэльского дома сейчас стоял кто-то, за кем в погоне гнался как минимум один кавалерийский корпус британской армии. Кто там был на самом деле, Матео не знал, а потому, поднявшись с дивана, на котором расслабился за чтением Данте, он первым делом прихватил палочку, заведя руку с ней за спину, перед тем как открыть дверь. Единственный домовой эльф занимался стиркой в подвале, да и Матео сам редко когда просил его открывать дверь — все же гостей и всех посетителей в их семье принято было встречать лично.       — Не таким я ожидала тебя увидеть в свой первый визит, — шепнула Несса, плохо скрывающая беспокойство за легкой ухмылочкой от созерцания Матео в полураздетом виде — он едва набросил на плечи плед, чтобы скрыть торс и метку пожирателя на руке. Все же явиться мог кто угодно — хоть школьный преподаватель, которому Матео не собирался демонстрировать свою лояльность к Темному лорду — что-то ему подсказывало, что добрый-милый Хогвартс таких увлечений среди своих старшекурсников не оценит.       — Я в принципе не ожидал тебя увидеть, — парировал Матео спокойно, делая шаг в сторону и пропуская девушку в дом и не прекращая ее при этом изучать.       Темные локоны, которые она явно несколько часов назад аккуратно укладывала, сейчас были слегка взъерошены и спутаны редкими каплями нежданного январского дождя, наверняка настигшего ее где-то в Лондоне. В Уэльсе пусть и было тепло, так что даже снег начинал подтаивать, все же погода не портилась дождем или снегом.       — Но справедливости ради замечу, что прогонять тебя мне совсем не хочется, — добавил Матео, шепнув эти слова ей на ухо и заставив улыбнуться, пока он принимал ее пальто.       Указав Нессе на кухню, где он пообещал заварить ей горячий чай, чтобы согреть — трясло ее, видно, не только от волнения, но и от холода, словно последние полчаса она простояла на какой-то из продуваемых ветрами площадей Британии. Не найдя в гостиной и футболки, и решив не оставлять гостью в одиночестве, пока он поднимется наверх и найдет в своем гардеробе что-то, что закроет его руки до запястий, Матео проверил достаточно ли плед закрывает руки. Хватало с лихвой — едва ли Несс что-то заметит пока он будет заваривать для нее чай и слушать ее рассказ, вынудивший ее явиться в Уэльс в последнюю ночь школьных каникул. Она, конечно, наверняка обо всем догадывалась, все же по школе гуляли и не такие слухи, но подтверждать их Штерну не хотелось совсем.       — Как провел каникулы? — спросила девушка, как только он зашел на кухню, тут же отвлекаясь от заинтересованного изучения светлой мраморной кухни.       — Ты ждешь, что я скажу, что скучал о тебе? — уточнил Матео, с улыбкой взглянув на задумчивую Нессу.       — Вообще-то нет, но мне было бы приятно, — ответила она с такой же улыбкой, которая, впрочем, мелькнула на ее губах лишь на мгновение, не скрыв общей задумчивости и даже легкой потерянности.       — Я вообще-то этого говорить не собирался, но заметь, что это стало первым, о чем я подумал, — сказал Матео, не отвлекаясь от заваривания какао, которым Несс попросила заменить чай. — Расскажешь, что у тебя случилось?       — У меня есть к тебе одна небольшая просьба, — пожала плечами Несса. — Но можно я сначала немного переведу дух?       — Конечно, — кивнул Матео сдержанно, закрывая глаза и ругая себя за то, что не послушал сестру, когда та предлагала обучиться легилименции — сейчас его жалкие попытки разбились о жесткую защитную стену Несс, и оставалось только молиться, чтобы эти попытки проникнуть в ее голову остались для нее самой незамеченными. — Хочешь, перейдем к камину?       Матео взял в руки две кружки и, увидев кивок Нессы, пошел вперед, зная, что она последует за ним. Поставил кружки на кофейный столик и присел на диван, на котором до этого лежал в одиночестве с Данте, задвинутым сейчас под подушку. Несса присела напротив и взглянула на него тем же изучающим взглядом, каким сам Матео ее одаривал несколькими минутами ранее в прихожей.       — Не жарко? — уточнила Несса, попробовав Какао и указав на плед, в который Матео закутался, словно последний час провел не у камина и сейчас не к нему же вернулся. — Здесь довольно тепло.       — Хочешь меня раздеть? — весело уточнил Матео, отпивая горячий шоколад из своей кружки и отмечая наблюдательность Морриган — натопив дом так, чтобы не чувствовать, что он в зимней Англии, и не кутаться в десяток свитеров, он сейчас за это платил — вот-вот начнет потеть, словно он вышел после полудня под июльское солнце дома в Тоскане.       — Не больше, чем ты меня, — ответила Несса легко. — Просто думаю, что переживаешь за то, что замечу метку. Но можешь не переживать, я и так о ней знаю.       Матео бросил в адрес Нессы пристальный взгляд, но она лишь пожала плечами, словно не сказала ничего особенного, сохранив на алых губах едва заметную милую улыбочку, с учетом атмосферы дома Штернов и вечера, в котором она появилась, а также всего ею сказанного, выглядела даже немного пугающе. На спине Матео вот вот проступила бы испарина, если б он, качнув головой, не сбросил с плеч плед.       — Мне стоит спрашивать?       — Ммм… Нет, — качнула головой Несса, бросая взгляд на его оголившиеся руки — бледный силуэт змеи и черепа, совсем не похожий на обычные татуировки — яркие и всегда заметные. Черная метка становилась заметнее по мере необходимости, и об этом Несса тоже уже знала. Коснувшись пальцев его левой руки, Несса осторожно сплела их пальцы вместе, не предпринимая никаких активных действий, при всем при том, что ей до безумия сейчас хотелось детально рассмотреть черную метку на предплечье Штерна, девушка действовала осторожно. Даже нежно, пожалуй.       — А опасаться?       — Если бы так хотела, дементоры уже были бы здесь, — ответила Несса, подняв глаза и взглянув в серо-голубые глаза Штерна. — Вместе с представителями министерства и ордером на арест и обыски.       — Но ты не хочешь, — кивнул Матео, принимая это для себя. — Тогда что тебе нужно?       — Получить такую же, — шепнула Несса предельно тихо, прекрасно осознавая, что эти слова Матео и по губам ее прочитать и понять сможет.       — Сумасшедшая, — отозвался Матео, вскакивая с диванчика и отходя от нее к камину, бросая быстрый взгляд на огонь. — Несса, ну зачем? Зачем тебе это? Ты…Cavolo! Ты понимаешь, о чем меня только что попросила? Che cazzo? Небольшая просьба, да!       — Я не могу объяснить зачем, мне это нужно, но это взвешенное решение, — повела плечом Несса, опуская взгляд, только заметив, как к ней направляется Матео. Слишком решительно, для того, чтобы гладить по головке за соответствие идеалу спутницы Пожирателя.       — Может для тебя я никто… — начал, присев на корточки перед Несс, и взяв ее ладони в свои руки, Матео торопливо, сбиваясь, переходя на итальянский, но тут же возвращаясь обратно, говорить он.       — Но мог бы быть кем-то, — кивнула Несса как бы между прочим.       — Ты все шокирующие новости решила сейчас сообщить? — уточнил, нахмурившись он, удивляясь, как легко удалось скрыть улыбку после его заявления.       — Ты против? — уточнила Несса, изогнув бровь.       — Против последней ничего иметь не могу, но первая… Несса, боже, — Матео покачал головой, перебираясь на диван и усаживаясь напротив. — С какой стати тебе быть пожирательницей? Только не начинай говорить, как моя сестра.       — И не собиралась, — пожала плечами Несса. — Я, кажется, уже сказала, что не могу ничего объяснить. И если я не получу эту метку от тебя — получу от кого-то другого. Пойду напрямую к Лорду. Или к Долохову.       — Он для вас всех медом намазан? Ладно я, что ты им скажешь? — вздохнул Матео, протирая лицо ладонями невольно бросая взгляд на черную метку. Как в дурном сне ему сейчас почудилось, что змея дернула хвостом, но едва ли это было правдой.       — Я не буду ничего говорить, просто покажу, — ответила Морриган, вытягивая из-за пазухи палочку и громко вызывая патронуса, вытянув из памяти самое яркое воспоминание из детства — мама и папа рядом, а старшая сестра, еще живая, заносит в комнату именинный торт в чести пятилетия маленькой Несс. Сияние в тот же миг обернулось очень явной серебристой змеей, размером с Нагайну, зашипевшую на огонь и обернувшуюся на тихий очарованный выдох Матео. — Согласна, аргумент так себе. Но, учитывая, что я “девочка при министерстве”, и этого хватит, как и того, что приду к ним я сама.       — У меня есть время на раздумья? — уточнил Матео, глядя на то место в своей гостиной, где сейчас рассеивался облик серебристой змеи.       — Нет, — качнула головой Несс, положив руку на его скулу и легко погладив, привлекая внимание. — Потом я тебе все объясню.       — А ты будешь потом жива? — спросил Матео, задержав ее ладонь на своей щеке и легко коснувшись ее губами. — Это ты мне сможешь пообещать?       Несс опустила глаза, надеясь, что и необходимость ответа стихнет вместе со словами Матео. Она уже все просчитала — у нее были на это все каникулы, проведенные в министерских библиотеках, так что она убедила себя в безупречности своих планов и выводов. Вот только слова Матео, по какой-то причине беспокоящегося о ней в разы больше, чем нужно беспокоиться об однокурснице, с которой вместе отбываешь школьное наказание.       Он сеял в ее голове голос сомнения, который почти верещал о том же, о чем так спокойно — явно с приложенными к тому усилиями — говорил Матео. Она все решила. Она получит свое. Всегда получала.