***
— Я ужасный бойфренд, Тетсуро, — Тсукишима был в отчаянии, ему казалось, что это было так очевидно, но Куроо будто даже не приходило это в голову, — И сегодняшняя ночь это подтверждает. — А я думал, ты скажешь: "Ты ужасный бойфренд, Тетсуро", — сказал Куроо тихо, без тени злости или упрека, — И сегодняшняя ночь это подтверждает. Они вдруг оба вспомнили о том, что пережили за эту слишком уж длинную, слишком холодную, слишком снежную ночь, и рассмеялись тихо, легко, искренне, соприкоснувшись лбами. — Ты поэтому решил бросить меня? — мягко спросил Тетсуро, и Кей кивнул, а потом пробормотал, не узнав собственного голоса: — Я думал, что уж лучше это сделаю я, чем ты. — Но у тебя не вышло. Идиот, — Куроо тихо рассмеялся, — Господи, что же ты со мной делаешь, — пробормотал он, целуя его в уголок губ, в скулу, в ямочку на подбородке, — Дрянной мальчишка, ты чуть не разбил мне сердце... — Извини, — выдохнул Тсукишима на грани слышимости. До него вдруг дошел весь ужас того, что он натворил. И нежность Куроо, за которой он прятал свою боль и обиду, делала все только хуже. Кей сел и, сгорбившись, уперся локтями в бедра, а лбом – в ладони. — Ну как, скажи мне, как я могу любить кого-то так сильно, Тетсуро? Столько неподдельной боли, столько искренности и откровенности, таких редких для этого замкнутого, сдержанного человека, было сейчас в его голосе, в изломе его спины. "Любил бы – не бросил", — сказал бы Тетсуро кому и когда угодно, но только не Кею и не сейчас. Он знал: этот бросит, будет страдать, сопли жевать будет, но перетерпит, переболит, только если решит, что от этого всем будет лучше. Сейчас он вернулся потому, что засомневался в своей правоте, и Куроо ухватился за это осознание, как утопающий за соломинку. Он тоже сел и, осторожно приобняв Тсукишиму поперек живота, уткнулся носом ему между лопаток. — Чщщщ, — прошептал Тетсуро, почти касаясь губами его кожи, — Успокойся. Мне тоже страшно, я тоже не знаю, чем это кончится, я тоже очень боюсь потерять тебя, Кей. Но сейчас Рождество – сейчас все стараются сделать друг друга счастливыми. Разве у нас не вышло? Тсукишима выпрямился и, повернувшись, посмотрел прямо в глаза Куроо. Его зрачки почти перекрыли медовые радужки. — Ну, я имею в виду, — начал тот, слегка смутившись, — Мы, конечно, дали маху и все такое, но сейчас я снова с тобой, и я счастлив. А разве ты нет? Кей не ответил. Он просто поцеловал его. Тетсуро потянул его на себя, откинувшись на подушку, улыбаясь в его губы и между ласковыми короткими поцелуями бормоча сбивчиво: "Я люблю тебя, господи, как же я люблю тебя".***
Зазвонил телефон. Куроо с трудом приподнялся, перегнувшись через Тсукишиму, потянулся к тумбочке и взял трубку, даже не посмотрев, кто звонит. — Хей, бро, наконец-то ты нашелся! — ну конечно, Бокуто, — Я что, тебя разбудил? Прости. — Ничего страшного, — Куроо оперся свободной рукой о матрас, чтобы совсем не придавить Тсукишиму, — Извини, что не отвечал. — Тсукки тебя нашел? В смысле, вы помирились? Где ты? — Все в порядке, мы дома, — сказал Куроо, чувствуя, как ладони Тсукишимы ложатся ему на талию. Кей приоткрыл глаза и вопросительно приподнял брови, глядя на Тетсуро. "Бокуто", — одними губами прошептал он, и Кей закатил глаза. — То есть вы снова вместе? — спросил Бокуто в трубке. — Вроде того. — Тогда не буду мешать..., — весело сказал он. — Засранец, — рассмеялся Тетсуро, — Ты очень меня обяжешь, если дашь поспать. — Не проспите Рождество, — ухнул Бокуто и отключился. — Хоть кто-то о тебе беспокоится, — иронически заметил Тсукишима. Куроо улыбнулся. — Удивлен, что тебе еще не названивает Ямагучи. — Он соня..., — Тетсуро ощущал, как тонкие пальцы Кея пересчитывают его позвонки, — Который час? — Еще нет девяти. Он осторожно приподнялся на локтях и вернулся обратно на свое место на постели. Приобнял Кея за талию и притянул к себе, положив подбородок ему на макушку. — Тетсуро, — голос у Тсукишимы был чуть хрипловатый со сна, — У нас ведь все хорошо? В смысле, мы не похожи на ту пару из фильма "Вечное сияние чистого разума"? — Не знал, что ты его видел, — Куроо задумчиво наблюдал, как пальцы Тсукишимы нервно теребят одеяло. Он знал, чего ему стоило задать этот вопрос, и пытался отыскать нужный ответ, ответ, который был бы сейчас уместен и не раскрошил бы вдребезги что-то очень хрупкое в душе человека рядом. — Случайно вышло. Я думал, это что-то вроде "Людей икс". Куроо фыркнул. Потом сказал серьезно: — Конечно, мы не такие. Я все еще без ума от тебя, и я все еще хочу носить тебя на руках, варить для тебя кофе... — Я ненавижу кофе. — Я знаю. А я ненавижу твои вечные пирожные и конфеты. Но это же мы. Мы всегда были такими, разве нет? Тсукишима промолчал. Куроо знал, что ему не нужно клясться в вечной любви, обещать, что они будут жить долго и счастливо или что-то еще в этом духе. Он сам этого не любил, а Кей этому не верил. И все-таки он знал наверняка, что может сделать для него что-то особенное. Хотя бы сейчас. — Кстати, в холодильнике совсем ничего не осталось. Прости, совсем забыл купить тебе рождественский торт. Кей напрягся. — Ничего, я сам…, — начал он, и Тетсуро расслышал в его голосе горечь вины. — Ладно, вместе сходим, — сказал он тихо, — Только попозже. А сейчас спи, ладно? — Не проспать бы Рождество, — рассмеялся Тсукишима в ответ, утыкаясь носом ему в шею. Он что-то еще пробормотал, но так тихо, что Куроо не разобрал ни слова. — Я тоже, — прошептал он, закрывая глаза, — Я тоже.