Загадки Красного Сфинкса

Глава XVII. Орлеанская тень Шарпантье за несколько недель сроднился со своим новым воротником и приобрел привычку поглаживать кружевной уголок в моменты раздумья, что, признаться, шло не на пользу изделию. В этот вечер, против обыкновения, Монсеньер отпустил секретаря сразу после ужина. Письмо, доставленное по секретному каналу, несло плохие вести, судя по выражению лица мсье Армана, когда он встал из-за стола и подошел к камину, чтобы бросить бумагу в огонь. Так портить Монсеньеру настроение могло только что-то очень важное, а важные письма он обычно хранил в одном из многочисленных тайников с разной степенью защиты. Слова улетают, написанное остается – было одной из его любимых поговорок, и не пресловутые шесть строк, а все шесть тысяч строк ждали своего часа, чтобы в будущем обречь своих авторов на Бастилию, плаху… или награду. Раз сжег – что-то там было из рук вон выходящее. Монсеньер, после того как занял пост первого министра, стал запирать от меня кабинет. Такое случалось редко, но раньше не случалось никогда, и мне было обидно, тем более что Шарпантье – единственный – имел свой ключ и ему было разрешено входить в кабинет в отсутствие кардинала. Мсье Арман не был бы собой, если б не заметил моего огорчения. – Что ты дуешься, Люсьен? – Монсеньер, а вы Шарпантье доверяете больше, чем мне? – Запирая кабинет, я пекусь исключительно о твоем благе, Люсьен, – при этих словах я вскинул глаза, подозревая подвох. – Вот, не дай Всевышний, похитят тебя враги и начнут выпытывать мои секреты – этак ты долго промучаешься, пока они, наконец, поверят, что ты читать не умеешь! – А Шарпантье вам, значит, не жалко, – подытожил я, наслаждаясь довольным видом мсье Армана и не тщась в сотый раз доказывать, что читать я умею. Не по писаному, конечно. Я представил себе врагов его преосвященства – надменных испанцев с тонкими усиками и подбитыми ватой плечами черных дублетов, как они окружают меня и грозят кинжалами, зловеще сверкая глазами. – Враги – это испанцы? – уточнил я. – Ах, Люсьен, если б все было так просто и так далеко… – вздохнул Монсеньер. Так что письмо, корчащееся сейчас на углях, было явно не о друзьях, а о врагах. Монсеньер оперся локтем на каминную полку, прикрыв глаза и медленно массируя виски. – Люсьен, вы… Вы можете мне помочь? Я так долго жаждал услышать пароль, что сейчас не сразу его узнал. Я никогда не позволял себе вопросительно или со значением смотреть на Монсеньера или как-то по-другому намекать на свое горячее желание повторения: держал себя как подобает слуге, на что не требовалось никаких усилий – мне помогал опыт всей моей предыдущей жизни. Наверное, это называется уважением. Теперь, когда я осмыслил сказанное Монсеньером, в ушах у меня зашумело от волнения, и я едва не забыл произнести условный знак согласия: – Да, мсье Арман, – назвать его просто по имени было не в моих силах. Человек у камина не оборачивался. Я очень тихо вернул на стол бутылку бургундского и пошел к нему. Мне надлежало сделать не более четырех шагов, но мне показалось, что это расстояние я преодолевал целую вечность. Подойдя, я опустился на одно колено и, осторожно взяв его руку в свои, медленно прикоснулся губами к каждому пальцу. Монсеньер опустил голову в сгиб локтя, на грубый камень каминной полки, он молчал и я чувствовал его дрожь. Я встал, глядя на его спину – с рассыпанными по плечам темными волосами, широким муаровым поясом, плотно обхватывающим тонкий стан, на узкие бедра и длинные как у скакуна ноги, мягко задрапированные алой сутаной – спина эта показалась мне такой беззащитной, что я не колебался больше – охватил его обеими руками, поперек груди и поперек талии, унимая озноб, прижимая к сердцу, делясь своим жаром. Я обнимал его, целуя острые лопатки, водя губами по гладкому скользкому шелку, он откинул голову мне на плечо и не издавал ни звука, голова моя кружилась от его тепла, запаха яблок, от того, как это сильное тело воина тает в моих руках. Острые ключицы, ребра наперечет, стальные мускулы, нешуточной силой играющие под моими жадными руками в такт дыханию, твердые мышцы бедра – я добрался до его чресел и осторожно, едва касаясь, обвел восставший член, вызвав первый стон. Проведя ладонью еще раз, я расстегнул ему штаны, откинув подол сутаны – она мешалась страшно, и я заткнул ее за пояс, чтобы не сваливалась. Член у него тоже был длинный, я обхватил его рукой, страшась сделать больно, слишком сильно сжав эту нежную кожу, где и так отчетливо отпечатался шов от одежды. Решив заменить руки языком, я развернул мсье Армана к себе лицом и опять упал на колени. Он оперся руками мне на плечи, не возразив и не прервав молчания. Я разомкнул губы и принялся ласкать его, стараясь, чтобы при каждом движении головка касалась нёба. Видимо, я все сделал хорошо, так как он задышал чаще, простонав, когда мои руки прошлись по каменно напряженным ногам, поджавшейся мошонке, а когда я сжал руками его задницу – он излился мне в рот, заглушив новый стон прижатым к губам запястьем. Я чувствовал, как бьется во рту его естество – будто маленькая беззащитная птичка, я осторожно убирал языком последние капли семени – меня посетила греховная мысль о причастии, когда я расправлялся с этой терпкой, пьянящей жидкостью, заполнившей мой рот. Его рука оставила мое плечо, обняла за шею и подняла с колен. Затем он приблизил лицо и поцеловал меня в губы, легко щекоча короткими усами. Отстранившись, он быстро оправил сутану и принялся за меня: разделавшись с застежкой штанов, извлек мой готовый лопнуть член и легко задвигал рукой, быстро доводя меня до экстаза. В последний миг он подставил полотняную салфетку, стянув ее со стола, и я не запачкал ни себя, ни его. Ноги меня не держали, и мы опустились на ковер перед камином. Он прислонился к ножке стола, а я улегся, устроив голову ему на колени. Поглаживая мне волосы, он смотрел, как я привожу в порядок одежду, а потом кинул салфетку в огонь. – Первая заповедь – не оставлять следов, – усмехнулся он, а потом ответил на мой невысказанный вопрос: – со времен Наварры я так не наслаждался. – Наваррского коллежа? – Да. Подъем в четыре утра, занятия до вечера, одно яйцо на обед, розги… Но школяры такой народ – всегда найдут, как развлечься… Я представил себе школяра дю Плесси, будущего военного, как ожидалось, – резкий, должно быть, был ребенок... Мсье Арман хотел еще что-то сказать, но из-за стены, закрытой гобеленом с изображением Апокалипсиса, послышался шум, и голос отца Жозефа произнес: – Не мир я принес, но меч! Мсье Арман вскочил, успев напоследок трепануть меня за ухо, и отправился открывать потайную дверь. Отец Жозеф возник из-за гобелена, откидывая капюшон: – Плохо дело с Орлеанцем, – тут он увидел меня и возвел очи горе. – Арман, это не повод! – Это не повод и не причина, – согласился Монсеньер. – Я получил сведения от Валансе, по обычным каналам. Как добрались вы, отец Жозеф, надеюсь, путешествие было приятным? – Меня чуть не повесили в Вальтеллине и чуть не съели в Хильдесхайме – войска Мансфельда выгребли все подчистую, крестьяне жрут траву и насекомых – словом, все как обычно, благодарю. – Как же вам удалось избежать съедения? – Очень просто – сказал, что я чумной. В лагере Тилли чума – он потерял пять тысяч человек. Но все это далеко и неважно. Гастон подрос, и от трона его отделяет лишь один человек, за десять лет брака не сумевший обзавестись наследником. – У Гастона тоже пока нет наследников. – Единое упование, – тут отец Жозеф махнул на меня рукой: – Изыди, чадо! Мсье Арман кивнул, и мне пришлось убраться из кабинета.