Загадки Красного Сфинкса

Глава XIX. Оборона форта Сен-Мартен Мое потрясение в этот день достигло своей вершины, ибо я удостоился чести видеть самого короля – Людовика Справедливого! Я никогда не забуду этого момента, когда сама Франция в лице нашего обожаемого монарха прошла мимо меня, одним глазком выглядывающего из шатра в ожидании ужина. Снаружи возле входа остановилась группа из трех придворных, один из которых, седовласый аристократ в брыжах, менторски произнес: – Где это видано, чтобы король выезжал без начальника гвардии! При Генрихе III никогда, никогда… – чего никогда не происходило при позапрошлом монархе, никому дослушать не удалось, потому что и говоривший, и слушатели замерли в глубоком поклоне. На поляну въехали два всадника – Монсеньер на гнедом, а на белом – сам король Людовик! Высокий худой мужчина с красивым печальным лицом, локонами черными, как вороново крыло, и черными же большими глазами без блеска – ресницы его были так длинны, что взор казался матовым – приятным тихим голосом спросил, продолжая начатый разговор: – Неизвестно, сколько продержится Сен-Мартен… Тут к государю обратился маршал Шомберг: – Сир, с острова Рэ приплыл человек! – Давайте его сюда. Сидевший у костра немолодой простолюдин, сушивший дырявую рубаху, кинулся на колени перед королем: – Сир, я добрался из Сен-Мартена, еще двое утонули. Вот, – он подал королю залитый воском цилиндрик. Король развернул скрученную бумагу и прочел: «Мы без воды и пищи не продержимся дольше восьмого сентября». – Ничего не осталось, сир, – воскликнул солдат, пытаясь приподняться и поцеловать руку королю, но не удержавшись, неловко упал на песок. По его изможденному лицу потекли слезы. – Благодарю! Позаботьтесь о нем, – повелел король. Солдата подхватили под руки и увели. – Что скажете, монсеньер? – обратился Людовик к кардиналу. – Скажу, что Сен-Мартен держится, и это главное! Я объявлю награду каждому, кто доберется до острова Рэ и доставит гарнизону еду и питье. Его величество благосклонно кивнул и удалился, слегка нетвердой походкой на длинных худых ногах, по неровному песку, взрыхленному сотнями сапог и копыт. – Сто пистолей каждому, кто прорвется в Сен-Мартен! – провозгласил Монсеньер. Провидение услышало его: в эту ночь, с шестого на седьмое сентября, тринадцать отчаянных рыбаков на своих узких плоскодонных лодках, пользуясь небывало высоким приливом, доставили в осажденный форт еду, воду и вино. Следующее утро гарнизон Сен-Мартена встречал не умирая, а пируя. Я нашел отчаянного пловца на кухне, доедающего глубокую миску ячневой каши. – Страшно было плыть? – спросил я. – Страшно! – охотно сообщил солдат. Сегодня он выглядел получше. – Вода-то холодная? – Не то слово – сентябрь уже, да океан завсегда холоднее, к примеру, речки. Плыву, а сердце так и заходится, зябко. Трое нас вызвалось – я, Жан-Кристоф да Оливье Меченый – Жан-Кристоф утонул, Меченого англичане застрелили, я вот, добрался. Пьер Ланье меня звать, а тебя? – Люсьен Лоран. Я тут в слугах. – Хорошо, видать, слугам живется, мой младший тоже хотел податься к судье нашему, в Ла-Боле, но теперь-то еще подумаю: слыхал, мне король пенсион обещал – сто экю, пожизненно! – Тогда долгих вам лет жизни, – пожелал я ему. – Спасибо, парень! Еще месяц его Величество лично возглавлял армию. Вместе с Монсеньером они каждый день выезжали на прогулку вдоль берега – песок там был плотный, да еще ударили ранние заморозки. – Король любит запах пороха… – одобрительно мурлыкал Монсеньер, я давно не видел его таким счастливым. Перчатки он все истер о поводья, хотя Зевс, его конь, был не тугоуздый. Хвала всем святым, без шапки он больше не ездил, надевая кардинальскую черную шляпу с прямыми круглыми полями. Ясное дело, к кирасе такой головной убор вообще не подходил, но на мое замечание мсье Арман ответил так: – А как же люди узнают, что я кардинал? Сутана мешает ездить верхом, а крест издалека не виден. Ну положим, крест с вот такущими рубинами был виден и с бастиона Шен, что загораживал Ла-Рошель с моря. – Ла Валетт вот ходит в сутане, и ничего. – Ла Валетт – молодой человек, а твой хозяин – старая перечница. – Пороховница уж тогда. Я не понимал, почему Бэкингем тратил свое время на остров Рэ и форт Сен-Мартен, и почему б ему не высадиться сразу в Ла-Рошели. Спросив об этом у Рошфора, который, как ясное солнышко, появился в ставке, я получил ответ: – Да они сами не знают, чего хотят. Упорство, конечно, добродетель, но когда единственная – это хуже чумы. Гугеноты хотели новых прав городу, а ввязались в гражданскую войну, пляшут под английскую дудку. Приедет Бэкингем и освободит их от налогов, ну святая простота! Англии нужен порт во Франции, взамен Кале, нужно задавить нашу морскую торговлю, ну а гугеноты – просто повод. – На двух стульях сидят, – подтвердила миледи. Она на одну ночь появилась в шатре Монсеньера, удостоившего ее личной аудиенции, после которой был чрезвычайно чем-то доволен. – Ну, за короля и кардинала! – Но ведь Бэкингем начал войну из-за королевы Анны, – тихо повторил я слышанное от племянницы Монсеньера. – Бэкингем? Я тебя умоляю, – невесело усмехнулась миледи. – Он такой же, как все мужчины. Воспользуется женщиной и обманет. – Выпьем за любовь! – поднял бокал Рошфор. – Бэкингем придает большое значение эффектам. Запретил своим солдатам рыть траншеи перед Сен-Мартеном – чтоб не показать, что они трусят. – У нас восемнадцать редутов построено, одиннадцать башен. Потому что войну одним гонором не выиграть, – подхватила миледи. – И вообще он скорострел, ваш Бэкингем. – И лестницы у него короткие, – оживился Рошфор. – Почему его разбили у Сен-Мартена и выгнали обратно в Англию? У него солдат было в два раза больше, чем у Туара, так штурмовые лестницы не достали и до середины стены. Он два месяца топтался у форта, неужели не смог высоту измерить? Их и расстреляли в упор наши со стен. Полсотни флагов бросил, четыре мортиры. – Но он еще вернется? – Может вернется, а может и нет, – зловеще произнесла миледи, уронив носком сапога пустую бутылку. Стены Ла-Рошели были по-прежнему неприступны, и разбитый Бэкингем их прочности не убавил, ла-рошельские рыбаки каждый день выходили в море, исправно снабжая осажденный город рыбой. Стрелки у них были тоже хороши. Выпросив у Монсеньера разрешение на поездку верхом, в сторону бастиона Сен-Жерве, – мсье Арман был в прекрасном настроении и ждал короля, чтобы представить некий победный замысел. Накануне он с маршалами де Марийяком, Шомбергом и Бассомпьером проехали вдоль всей крепости, с запада на восток, и всю ночь Монсеньер что-то чертил, обложившись картами. – Хорошо, возьми Виньи с собой. И держись от стен подальше – на четверть лье, не меньше. – Спасибо, Монсеньер! С нами увязался и Рошфор, чему я был очень рад. Ноябрь, к счастью, стоял солнечный, без дождей, так что оказаться в седле и пустить Криспина рысью вдоль берега стало острым удовольствием. Вода с шипением накатывала на гладкий песок, подбиралась к копытам коня, пятная их белым соленым кружевом, солнечные пятна рябили на бескрайней спине Атлантики. Скорее конь, чем я, захотел пуститься вскачь. Вон до той лодки – и обратно! Какое счастье – дышать полной грудью, в галопе, почти ложась на плотный поток встречного воздуха! Крики сзади я расслышал слишком поздно. Над моей головой раздался свист, что-то горячо и громко лопнуло, и я увидел, как надо мной медленно летят доски и комья земли, в странно тихом замершем мире. Земля посыпалась мне на лицо, попала в открытый рот, я закашлялся и попытался встать. Тело не слушалось. Слева возникло лицо Виньи, он широко разевал рот, но почему-то молча. Рванув за руку, он поднял меня на ноги, мир качался. Краем глаза я увидел рвущие воздух лошадиные ноги – Криспин с красной кашей вместо живота бился и крутил головой, метя гривой песок. Через миг его скрыл черный веер из земли и камней, а меня опять уронила волна воздуха. Потом я увидел фиолетовый рукав, хватающий Виньи за ворот. По лицу того струйками стекала кровь, но он встал, и мы побежали к коню, которого Рошфор держал за поводья. Вскочив в седло, Виньи сразу дал шпоры, предоставив Рошфору забросить меня ему за спину. Чалый присел, но выровнялся и широким плавным наметом понес нас из зоны обстрела, догоняя Идальго. Слух вернулся ко мне сразу, вместе с болью в ушах. Из уха потекла струйка, я машинально вытер ее о плечо, совсем забыв о белом воротнике. У шатра мы спешились, я хотел было отойти и умыться, но граф тычком отправил меня за порог. Огромный стол был застелен огромной же картой, уставленной маленькими корабликами и какими-то непонятными штуками наподобие колодезных журавлей, но рассмотреть получше я не успел – перед мной воздвигся Монсеньер. Он коротко, без размаха, ударил меня в лицо. Губы лопнули, кровь потекла в рот и наружу, уже безнадежно губя воротник. Он кривил рот, я подумал, что он на меня сейчас бросится, но кардинал спокойным голосом спросил у Рошфора: – Все целы? – Виньи разбил лицо, лошадь убило. У этого легкая контузия. Неплохая разведка получилась, монсеньер, Сен-Жерве пуст, стреляли с соседней башни. – Умойся, мерзавец, – бросил мне Монсеньер, и я понял, что гроза миновала. Подойдя к тазу, я опустил в него руки, обратив внимание, как они дрожат. Я даже расплескал воду. – Что с тобой? – обернулся Монсеньер. – Где мэтр Шико?! – Тут я, – медик, держа впереди себя свой саквояж, вдвинулся внутрь. Он взял меня за виски и посмотрел в глаза. Потом посчитал пульс и спросил: – Голова не кружится? Не тошнит? Услышав ответ «нет» на оба вопроса, он сделал успокаивающий знак рукой. – Ерунда. Волнение. – Мы что, все пропустили? – в шатер зашли Ла Валетт и отец Жозеф. – Нидерланды согласны на отсрочку платежа за корабли. – Да уж. Католическая держава арендует у голландских протестантов суда для перевозки армии, чтобы подавить восстание французских протестантов в Ла-Рошели! – Стены Ла-Рошели по-прежнему неприступны, а море полно рыбы – тихо сказал Ла Валетт. – И подкуп бесполезен, в Ла-Рошели нет ворот, открыв которые, можно было бы впустить сколько-нибудь значительный отряд – все ворота узкие и под перекрестным прицелом, в том числе и с моря. Кардинал сверкнул глазами: – Я возьму Ла-Рошель!