Загадки Красного Сфинкса

Глава LXVIII. Рюэль 1646 – Арман-Жан, Арман-Жан! Иди к нам! – эти вопли разбудят и покойника. – Арман! Скорей, а то дождь сейчас начнется! – действительно, тучи набрякли над горизонтом, скоро ливанет – хорошо, что дети меня разбудили, вымок бы на этой скамейке. А вот если бы прикорнул в беседке – не вымок бы, но там меня бы уже демаскировали и заставили… в прошлый раз я был Монтезумой. В позапрошлый – Валленштейном, великим и ужасным. До этого – слоном, можно сказать, легко отделался. – Арман, лови! – кто принес мяч под окна? – Не смейте играть в мяч близ окон! Вы же знаете, дяде Люсьену от этого мерещится испанское наступление тридцать шестого года! – Мари-Мадлен на посту. Гениальная женщина. – Простите, тетушка, мы больше не будем, – о, Жан-Батист-Амадор* почтил малышню своим присутствием? Уже баритон, усы и страстная зависть к старшему брату, что в свои пятнадцать бьется на Средиземном море с доном Хуаном Австрийским – внебрачным сыном Филиппа Четвертого. Впрочем, спорить с Мари-Мадлен очно может только ее старший племянник – тот, что сейчас бьется за Неаполь. После тетушки ему испанский адмирал на один зуб. Даже принц Конде не рискует встречаться с герцогиней Эгийон лично, доверив бесконечные тяжбы стряпчим. И никогда не привезет показать Анри-Жюля, ребенку уже три года, интересно посмотреть, что в нем от дю Плесси. Жан-Арман де Брезе, его дядя, погиб – его разорвало ядром в битве за Орбителло – я молюсь за второго Армана-Жана – буйного подростка, что сейчас в той же морской мясорубке у берегов Италии. Мари-Мадлен потеряла родного брата, потеряла племянника. Но после смерти кардинала Ришелье она словно разучилась горевать – настолько сильной стала эта потеря, унеся все запасы отпущенных ей переживаний. «Она скорбит за троих, ведь в лице кардинала Ришелье герцогиня Эгийон потеряла сразу дядю, отца и любовника» – за эти слова я чуть не убил герцогиню де Лонгвиль – прямо у забальзамированного тела Монсеньера, выставленного для прощания в часовне Сорбонны. Меня удержали Альфонс-Луи и Шавиньи – сильный парень Леон, хотя с виду не скажешь – слишком худой для своего роста. Его сына тоже зовут Арман-Жан, и он очень похож на отца и деда. – Люсьен, ты помешался на горбатых носах! – упрекает меня Мари-Мадлен, но я ничего не могу с собой поделать – все сравниваю, кто из потомков больше всего похож на Монсеньера. – Ну встретишь ты копию, что делать будешь? Влюбишься? – поддразнивает меня Мари-Мадлен. – Да кому я нужен. Старый, толстый, седой, – отшучиваюсь я, но мне всего сорок один, на здоровье не жалуюсь, и надо бы думать, как жить дальше. Раз уж Господу не было угодно прибрать меня вслед за Арманом. После его смерти я валялся в горячке две недели и, наверное, лучше мне было умереть, да не вышло. Как раз к похоронам встал – чтобы кинуться на эту змею Лонгвиль. Потом я хотел уйти в монастырь – Альфонс-Луи предлагал любой. Но передумал. Мазарини предложил служить у него секретарем. – Я же писать не умею, – удивился я. – Какой из меня секретарь? – Это неважно, – пожал плечами Джулио. – Смотрителем гардероба. Библиотекарем. Астрологом. Телохранителем. – Соглашайтесь, Люсьен, – горячо поддержали Шарпантье, Нуайе и Шавиньи, собравшиеся теперь вокруг Мазарини. Наверное, я бы согласился. Если б не Мари-Мадлен. – Люсьен, будешь служить у меня, – непререкаемо заявила она, когда мы возвращались с похорон. – Я не справлюсь без тебя, без твоей поддержки. – Хорошо, ваша милость, – ответ вылетел у меня раньше, чем я успел подумать. – Будешь моим секретарем, – пояснила она, но я уже не удивился. – Рад служить, ваша милость, – я еще не представлял, какое ярмо на нее повесили. И она еще не представляла. – Пятеро! Пятеро, Люсьен! Три мальчика и две девочки! – она упала в кресло и зарыдала. Следует подождать, пока свечи сгорят на дюйм, подойти и обнять. Просто обнять. – Спасибо, Люсьен, – зашмыгала она носом. – Демаре совершенно не справляется с Арманом-Жаном – моим старшим племянником. – Да что взять с поэта? – поддержал я. – Детей воспитывать – это не пьесу «Мирама» сочинять по канве Монсеньера! Буаробера бы еще в воспитатели выбрал. – Буаробера? – она поднимает заплаканное лицо. – А что, это идея. Да пошутила я! – видимо, лицо у меня слишком перепуганное. Конечно, ей солоно пришлось с этими обормотами. Точнее, обормот один – старший, но и от Амадора порой не знаешь, чего ждать, а вот младший, Жозеф – просто ангел. Такой красивый. Девочки в монастыре. Лучше бы было пять девочек. Вот Шарпантье на своего не жалуется – его Арман-Жан такой же тихий, умный и самоотверженный, как и его родители. И как Мари-Мадлен, помимо племянников, помимо канадской миссии, тянущая окончание перестройки Сорбонны, город Ришелье – дядюшка завещал обязательно разбить там сады и устроить фонтаны, работу в попечительском совете Сорбоннского колледжа, постройку Церви в Сорбонне и ее внутреннее убранство, пополнение Библиотеки Ришелье, умудряется не свалиться на марше? И это на фоне бесконечных тяжб с Домом Конде. После того, как адмирал Брезе, родной брат Клер-Клеменс – жены принца Конде – погиб, Конде вбили себе в голову, что все богатство кардинала Ришелье должно достаться им. Только и спасает, что старая-старая песенка дю Плесси: «Служат все… И ты служи…» Ну хоть в Рюэле можно хоть немного обо всем этом забыть… Как хорошо в Рюэле! Не то что в Париже. Даже думать не хочу. Почаще бы собираться. Судя по давешним крикам, прибыл Шарпантье с сыном и женой. Значит, ждем еще Коринну. Приедет ли в этот раз Жак-Мишель – я теперь знаю, как зовут ее галантерейщика… Впрочем, он теперь дворянин и ужасно этому рад. Хочу увидеть и его, и Коринну, и Франсуа. – Коринна! Как я тебя ждала! – о, все в сборе, пора и мне выходить. Мими, дремлющая у меня под боком, недовольно приоткрыла один глаз. Нет уж, пусть тебя Базиль греет, а я пошел. Только мандарин съем – так и не привыкну к тяжелому дыханию, хожу все время с мандаринами, как Джулио. – О, дядя Люсье-е-е-е-н! – я атакован со всех сторон и боков. Первым на мне виснет пятилетний Франсуа Бонасье. Но то, что он Франсуа Жюссак, видно сразу – выпуклые голубые глаза, насупленные светлые бровки, тяжелая уже в пять лет рука… Бонасье до смешного гордится сыном – почему-то своих детей у этого жовиального брюнета не сложилось ни с первой женой, ни со второй. Но хотя Коринна правит им бестрепетной рукой, он ни разу не пожаловался. Моя матушка считает этот брак удачным. Следом на меня с разбегу прыгает Жозеф – треплю его по шелковым черным кудрям – он один пошел в Понкурлэ, двое его братьев – вылитые дю Плесси, особенно старший. Но старший сейчас на палубе, у неаполитанских берегов, а четырнадцатилетний Амадор кидается мне на шею – хотя скоро меня перерастет. Высокий для своих восьми лет, Арман Шарпантье застенчиво походит последним и валится сверху, обхватывая Франсуа, Жозефа, Амадора и меня тонкими, как соломинки, руками. Тут грохочет канонада, небеса раздирает молния – и пока не полилось, хватаю ребят за что попало и бегу к дому. – Как вам не стыдно, – несется вслед. – Дядя Люсьен вам не лошадь! Слезьте с него немедленно! Но даже семилетний Жозеф и не думает слушаться. Потому что мы – кондотта. *Сестра кардинала Ришелье Николь, в замужестве Майе, родила сына Жана-Армана Майе-Брезе, который стал адмиралом и рано погиб, прервав блистательную карьеру, а также дочь Клэр-Клеменс, вышедшую замуж за принца Конде. Сын Клэр-Клеменс – Анри-Жюль (1643–1709). Сестра кардинала Ришелье Франсуаза вышла замуж за Франсуа Виньеро де Понкурлэ и родила дочь Мари-Мадлен (герцогиню д’Эгийон) и сына Франсуа, чьи потомки унаследовали титул герцога Ришелье. Итак, потомки Франсуа: Арман-Жан (1629–1715), принявший в 1642 году фамилию дю Плесси де Ришелье и герцогский титул (его потомок Дюк де Ришелье стал одним из отцов-основателей Одессы); Жан-Батист-Амадор (1632–1662); Эммануэль-Жозеф (1639–1665); две дочери. Арман-Жан и Жан-Батист-Амадор оставили многочисленных детей, опекать которых пришлось опять же Мари-Мадлен, герцогине д’Эгийон. Младший, Эммануэль-Жозеф, принял сан. **Леон Бутийе граф де Шавиньи (1608–1652), двенадцать детей: дочь Мари, сыновья Арман-Жан, Дени-Франсуа.... и еще девять мальчиков и девочек)