Бездомный бог и принцесса Несчастья

— У меня плохое предчувствие, — сказал полушепотом я и прокусил свою нижнею губу до крови, а после повернулся к ней и скромно проговорил, — Ты и глазом моргнуть не успеешь, как они будут уже стоять здесь. И ВЫ СНОВА заживете своей прежней жизни и… — Влайс, — перебила Томонэ меня, будто бы зная, что я начинаю мелить чушь, словно сама стала чем-то одержима и эти духи были весьма холодны без упреков, — Почему вы все меня обманывайте? Я же не маленькая девочка. И даже если так, то я не живая. Я умерла, Влайс. И мне больше не вернутся домой, да и, в принципе, я даже не знаю где это — дом. Я не глупая, — твердо посмотрела Томонэ на меня своими большими глазами, даже дрожь по телу прошлась, — Ты ведь что-то знаешь и скрываешь от меня? — Никак нет, — отчеркнулся я, но понимал, что скрывать от нее ее прошлое совершенно пустая трата времени, ведь когда-нибудь она всплывет в наружу и тогда маловероятно, что она будет вместе с нами. Она может отвернутся, и больше не подходить к нам, думая, что мы — лгуны и обманщики. — Ты снова врешь, я же тебя по глазам читаю, — с чего у Томоко такая жажда правды? — Пойдем в храм, там поспокойнее, чем на улице, — предложил я, улыбнувшись и подав ей руку, но вскоре времени она ее отдернула, практически оттолкнула. — Мне нравится бледно-алый цвет неба, — промолвила девочка, и ее взгляд был поглощен в эту бездну бескрайнего цвета. — Томонэ, не уже ли, ты собралась здесь ждать своего хозяина? — поинтересовался я. — А что мне делать одной в чужом храме? — спросила она своим бесчувственным и однотонным голосом. — Ждать, Томоко, — странно ответил на ее вопрос я. — Чего ожидать, если чудес на Свете не бывает? — отдернулась она и выбежала во двор, а после нелепо покружилась, сказав, — А жить на Свете все-таки весело, — но полушепотом дрогнули ее губы, — даже во второй раз. После этого мне стало как-то не по себе, ведь я был в растерянности и не мог ничего дельного ее промолвить, чтобы она последовала за мной или, по крайней мере, послушала меня, отдав все внимание моим разговорам. Не хватало нелепых слов, не хотелось развивать сюжет ее жизни во лжи, ведь любое не плохо, но весьма правдоподобно сказанное предложение, может, перевернуть ее жизнь. Уже давно я подозревал, даже когда моя госпожа была жива, подозревал о том, что всё для Томоко закончится так печально, что Ято все же не сумеет ее исцелить и она падет, как опадают красные розы на темную, перемешанную с грунтом, землю, как их алый цвет багрянится и играет, пока не увянет. Сейчас происходит тоже самое… Томоко была живой и безмятежной, могла беседовать со всеми своими одноклассниками, могла любить и привязываться, возможно, даже отталкивать своих недоброжелателей, а сегодня, она не смеет прожить ни части той заворожительной жизни, которая у нее была. Не может, ведь самовольно стала зависима от своего хозяина — Ято. И даже смерть в третий раз не позволит ей вернуть время вспять. То что было и то, что сейчас… Что же было лучше? Что из этих двух вариантов ласкало и грело ее сердце и заставляло трепетать, и даже наворачивать слезы на ее бледное лицо? Для нее — зависимой регалии — жизнь стала нечто иным, как присматривать и заботиться от тех, кто рядом. И такой ее воспитали родители. Она может и хочет всем помочь, хочет пронестись фрагментом в ленте Жизни, чтобы ее не забывали. Все бояться умереть, даже те, кто смеет смеяться в глотку смерти. Когда приближается эта лютая змея, больше не стоит страдать или корчиться от боли. Либо ты ее приемли добровольно, либо постарайся пасть так, чтобы об тебе еще и вспомнили. О человеке многое говорит его поступки, ведь маску можно надеть, а характер не изменить. Люди не рождаются с какими-то необычайными чувствами «Доброта», «Лицемерия», «Жажды ВЛАСТИ» И Т.Д. Всё это приобретается от родителей или родственников, а возможно, даже опекунов. Жизнь, может, казаться сказкой, когда на нее посмотреть под правильным уклоном, когда в твоем сердце еще живет чудо. А может, показаться мрачной и бесчувственной, как будто только и шепчет и повторяет одно лишь слово «Боль». Томоко радуется, даже алому небу, которое извергало несколько минут назад свои проклятые слезы. Радуется, не потому что, оно, действительно, прекрасно, а потому что она научилась смеяться, когда больно и не унывать. Быть Оптимистом — весело, но в Нашем Мире больше тех, кто всем сердцем ненавидит дождливую погоду, которым может не нравиться даже элементарное. Люди, задумавшиеся о последствиях, всегда немного одиноки, ведь они прекрасно понимают, что если прогуляться под дождем без зонта, можно сильно заболеть ангиной, а то еще хуже. Они словно спрятались в собственный панцирь и не хотят даже высовывать своего носа, чтобы его кто-то видел. Нельзя предвидеть свое будущее и, именно, поэтому психологи стараются учить людей «Жить здесь и сейчас». Иногда веселее жить, когда приключения бегут за тобой следом, когда даже в темных тонах видишь воплощение прелестного, когда слезы не льют по щекам… лишь потому, что «Унывать» не стоит. Разглядеть в «элементарном» что-то невообразимое — это есть искусство. Не умеете так жить? Начните просто с улыбки, а дальше все пойдет своим чередом и завертится, как маховик, и Вы даже не заметить, как окажитесь в его середине. — Томонэ, — отозвал я, наконец, девочку с нежно серебристыми волосами, — Отправляйся в храм, — произнес уже напористо я. — Но… — словно вновь заиграла в ней девочка, начала возмущаться она, — Я хочу еще немного повертеться. — У тебя волосы уже мокрые. Заходи, — продолжал быть злым дяденькой я. — Влайс, — начала умолять меня она остаться на улице, а после от безысходности, добавила она, — Хорошо, — даже весьма огорченно, но я добился своего результата. И как всегда, в моей голове засверкал вопрос: Кто же она не самом деле? Она, весьма, двулична и не может, совместить два «Я» в одно. Сторона улыбчивой Томонэ находиться передо мной, а «Хмурой», которая, словно, заговоренная демонами, шепчет, доводя до дрожи, спит. Альтернативное «эго» очень популярная вещь: с одним «Здравствуйте, добро пожаловать», а с другим «Пошел ты!», а с иным вовсе не разговаривать, лишь потому, что он не нужен тебе. Вскоре я вытер ее волосы полотенцем и в мой разум вновь поместились воспоминания: Когда я только пришел на службу к Кею Карден, я ее ужасно боялся, но, несмотря ни на что, старался не показывать этого, а она лишь смеялась. И помниться мне, когда мы попали под ливень и волосы моей госпожи стали сверкать серебряными каплями дождя. Тогда у нас было важное поручение: Уничтожить фантома. Она была уверенна в себе и старалась не сомневаться во мне, хоть и вначале, подумывала, что «Ободок» — это всего-то безделушка и сражаться с ними не получится. Много раз мы получали от «Призраков» за то, что не смели их и пальцем тронуть и удирали со всех ног. НО в эти моменты я начинал понимать, что во мне что-то стоит изменить, и я больше не хочу стать ее — обузой. Она никогда не унывала, а мне говорила, что когда-нибудь «Мы точно победим, я обещаю!». Хотя вкуса победы я не ощущал, даже тогда, когда научился трансформироваться в мечи и сабли. Когда мы уничтожили, выше упомянутого, фантома, то мне пришлось, впервые в жизни прикоснутся полотенцем об ее мягкие, словно шелк, волосы. Конечно, это был шипетильный момент и по случаю своей трусливости, я начинал краснеть. А она лишь улыбалась… — Вы задумались? — посмотрела на меня своими восторженными глазами Томонэ. — Да, вспомнилось что-то, — ответил я, нехотя, практически, не услышав ее вопроса. Вскоре на улице засверкали гром и молния. Вновь бедному слуге Кею Карден, то есть мне, стало не по себе, и не представлял себя сыром в масле. Томонэ пугали звуки на улице и пасмурное небо, с которого с новым потоком хлынули капли дождя. И ГРОМ и молния эхом доносились по всей округе. Показалось, что наступила ночь. И все мигом попрятались в свои дома. Ни единой души не было во дворе. Цунами дело жестокое — эта гигантская волна может единым порывом превратить огромный город в груды хлама и щепок, разбив его в дребезги вместе с жителями, как будто их и не было. — Мне страшно, — шевельнулись ее трепетные губы, и она прижалась ко мне. — Не бойся, — произношу я, а у самого ощущение, словно за нами кто-то следит. Я оглядываюсь по сторонам, но никого нет, только чья-то безмятежная тень бродит по просторам храма. И это настораживает. Моментом выключили весь свет в городе, пришлось зажечь свечу, а Томонэ следовала за мной и не отпускала, ведь ее яркие глаза вновь поглощены «Страхом». Эта свеча озарила всю комнату, в которой мы спрятались, где лежала и крепко спала ЯГУНЭ. Вновь послышались шаги, но я почему-то решил, что это — Фантомы и Призраки ликуют во дворе или просто эхом доносится чья-то пробежка. — Влайстил, а умирать больно? — такая маленькая, а уже рассуждает о смерти. — Нет… — отвечаю я, — Это как будто — Сон. Он тебя полностью забирает и больше не обидно, не больно и не печально. — А, падать больно? — у нее вопросы становятся всё страннее и она начинает ко мне прижиматься, вся взятая в плен страха и отчаяния. Ведь ей не были по нраву звуки, грохот и сверкание молнии. — Смотря с какой высоты, — сказал невдомек я. — Понятно, — промолвила она, а после продолжила, видимо это ее успокаивало, именно разговоры, — А если с вышины птичьего полета? — Если упасть от туда, то это «крах», ведь нет больше пути назад. Хотя это довольно, больно и можно сказать, что эта одна из сторон смерти. — Ты так спокоен, — заявляет Томонэ. — Если бы… — нехотя сказал я, а у самого в груди «Всё рушится и изгнивает», царапины наскребли когтями по душе, сердце разбилось и всё перевернулось вверх дном. И мне еще должно быть хорошо. Но как я сказал ранее; Я не о чём не жалею, … Ведь я просто умер для самого себя и лишь наигранная оболочка болтает вами, возможно, даже научится смеяться. Но в душе все не будет прежде. Раны не заживить, кровавые шрамы не об бинтовать, ведь пути в сторону чужой души, во внутрь никогда не было. Ты можешь быть огорчен, можешь быть печален, но держать это внутри — невыносимо больно. Хочется кричать, но твое горло сдавила аккуратно «Совесть». Хочется промолвить, что «Устал», но это же не так. Ведь я обязан жить, пока Госпожа Томонэ не станет человеком. Как бы не болело всё внутри и не ныло от этой же боли, я буду стоять стойко, и на моем лице будет играть наигранная улыбка и радость, даже спокойствие, словно ничего не произошло. Забавно, не правда ли, надевать маску, когда на душе буря стонет? Забавно, когда внутри пустота, но ты все же чувствуешь себя «Не одиноким»… — Ты хочешь плакать? — спросила она, уже встав передо мной. — НЕТ, с чего ты взяла? — Ты вновь задумался, — отвечает на мой вопрос правильно девочка. — Просто я подумал о господине Ято, — соврал я, но Серебрянка мне поверила. — Давай думать вместе, — она падала мне свою нежную руку. — Глупо, не правда ли? — подумал я, но мои губы произнесли это вслух. Вновь послышались шаги, — Что?! — я даже встрепенулся и встал по стойке смирно. — Ято, — промолвила она и побежала в сторону тьмы, я не успел ее остановить. — ОСТАНОВИСЬ! — крикнул я и, не медля, побежал, безоружным, за ней. — Ты не Ято, — услышал я ее напуганный голос и как остановились ее шаги, и она попятилась назад. — Томонэ дождись меня, — промолвил я и побежал с новой силой. — Остановись, Влайстил, — очень не приятный мужской, даже дьявольский голос приказал мне это сделать. — БЕГИ! — крикнул я и девочка, ни теряя ни минуты, побежала в сторону выхода, — А Я приду за тобой обещаю, — добавил полушепотом я и приготовился к битве. — У тебя даже оружия нет, — сказал мой враг, скрежет своим мечом по храму, уничтожая потихоньку доски. — Как?! — удивился я. — Я сегодня милостивый. Отдай девчонку, и ты не умрешь, — предложил он, остановившись на мгновение. — Таким, как ты, я не верю, — проговорил гордо я, — ЖАЛКИЙ БОГ! — заявил я и эти слова тронули его, если он даже ухмыльнулся. Вокруг одна темнота, лишь, когда молния сверкает, я вижу, каким образом и где расположен мой противник. — ТЫ ОСКРВЕРНЯЕШЬ ЧУЖОЙ ХРАМ! — крикнул я и сеганул в сторону выхода, даже позабыв о том, что Ягунэ осталась греться в помещении под одеялом. — Убегаешь, — ухмыльнулся он, — так даже интересней, — я почувствовал, как стал приманкой для огромной рыбы, но делать было нечего, он должен был погнаться за мной. Я выиграю немного времени, пока Ято, Юкинэ и Кофоку с Дайкоку не вернутся. — Это приказ с Выше, — сказал мой недруг, идя за мной своими длинными шагами. Вскоре в этом пылком ливне, я заметил, как маленькая девочка встала и ждет, словно заворожена чем-то и ее взгляд устремлен на небо темное и тучи. — Красиво, — произносит она и как не живая, ее взгляд направился в мою сторону. — УБЕГАЙ! — кричу я. — ВОТ ТЫ ГДЕ, МАЛЕНЬКАЯ! — уже радуется и пляшет похититель. — Я не смею убегать, пока не выслушаю всего-того, почему он хочет меня убить, — говорит она, обращаясь ко мне со своим тщеславным видом и тведым взором. — ЭЭЭ, СУЧКА! — вдруг вскрикнул наш недоброжелатель, и на землю упала кровь Бога. — Я еще в игре, — промолвила Ягунэ и куда-то даже для меня делась, — Темнота — одна из главных моих качеств, — сказала стойко и спокойно уверенная в себе регалия. — Со спины нападать не хорошо, — заявляет он, — И за это я вашей кровью насытю всю вокруг, — на его лице вновь появляется ухмылка, словно на то, что его ранили, ему плевать. — Раз — дождь прошелся волной по листве, Два — сталь упала перед грохотом урана, Три — фантомы, в жилах Скверной омрачённые, Четыре — Начинается кровавая игра, — тихо, немного запивая этот мотив, практически спела, Томонэ, и нахально улыбнулась. — О чем она? — задался вопросом каждый, но все же этот бой мы не смели победить. — Химара Юсидо, взываю о твоей помощи, — промолвила девочка и внезапно стала метра на шестьдесят выше прежнего, но его очертания, я так и не сумел разглядеть в этом полумраке, да и ливень порядком мешал, — Захотел поиграть, Укаку, — усмехнулась она, — Ты ПАДЕШЬ! — заявила она, и раздался вой диких собак — волков. И будто бы несколько теней появились за красвицей и вноь гром и молния сверкнули и разгорозили небо. — Кэйки, начнем, — ему явно нравился расклад этой битвы. — Она долго не сможет сдерживать его и вскоре падет, — сказала Ягунэ, подойдя ко мне, и взяла мою руку, — Мы ей все равно не можем помочь. Мы обязаны найти Ято! Все же у меня не осталось иного выбора как последовать за розовлаской. — Единственное место, где можно попасть в Такамагахару — это храм Богини Отрицания, — сказал я и мы действительно, поперлись туда. — Хорошо, — улыбнулась она, и мы побежали со всех ног, несмотря на то, что мы несколько раз попадались под лужи, построенные дождем, обмокали. Буквально через пол часа, мы оказались на окраине Токио. Так быстро я никогда в жизни не бегал. Я так хотел добраться до этого места, что даже порой терял счет времени и постоянно думал насчет Ашины. — Что же с Томоко не так? — на протяжении всего пути, задавался именно этим вопросом я. — Дошли! — вскрикнула Ягунэ, не замечая ничего, словно для нее Мир застыл на одном месте. Я отворил врата и вскоре времени мы дошли до тронного зала. Ягунэ пару раз спотыкалась только из-за того, что здесь не было, но и на это наша кукла не обращала внимания. Как и ожидалось, портал был отрыт. Я был удивлен этим, но все же делать было нечего и мы в высоко поднятой головой, прошли сквозь него. Мы оказались в великолепном месте, которое блистало от своего величия. — ВАМ НЕЛЬЗЯ НАХОДИСЬ ТУТ! — начали возмущаться остальные. — Я разберусь, — какие-то иголки вытащили из кармана красного платья Ягунэ и ухмыльнулась. Как и ожидалось, все на наивную девочку не напали, и пришлось применить и мне силу. — Мне очень надо туда попасть, — уверял я в этом их, но они меня будто бы не слышали. И в одном из боев на кулаках, когда меня хотели связать и посадить в темницу, но до этого еще долго, с моего кармана упал шарик и ослепил всех вокруг. Они НАЧАЛИ журится, щурится и прятаться от света, и я открыл зал заседания, оставшимися во мне силами. — УВАЖАЕМЫЕ, БО… — а дальше я потерял дар речи.