Новые злые

Фаллен молчит. Фаллен молчит третьи сутки, и Охре кажется, что он врос в это убогое кресло у окна, где проводит все время пребывания Охры в квартире. Не то, чтобы это время бывало долгим — Город требовал присмотра, как никогда ранее, а полагаться на Мирона было совершенно невозможно, в те редкие моменты, когда он уже протрезвел и еще не напился заново, несгибаемый мэр принимался нести какую-то чушь про то, что на площади был не Гнойный и пусть Охра приведет ему Славу. Охра молча вздыхал и протягивал Мирону очередную бутылку, потому что пьяный мэр намного лучше сумасшедшего.. Фаллен не отвечает на его приветствия, не реагирует на предложения поесть, игнорирует мысль о том, чтобы прогуляться хотя бы вечером и во дворе. По исчезающим за день припасам из холодильника Охра знает, что голодом Фаллен себя не морит, но легче от этого как-то не становится. В подвале, в вечер перед днем расстрела Гнойного, все казалось просто и понятно — точка поставлена, счета оплачены и списаны. Можно жить дальше. На какую-то ночь Охра даже поверил, что все действительно выровнялось — и после расстрела он придет домой, к своему Ване. Домой он пришел, вот только вместо Вани его встретила каменная статуя. В первый день Охра даже не совался — друг, все-таки, скорбь, все дела. На второй — осторожно спросил, будет ли Фаллен чай. Фаллен посмотрел на него, как будто Охра сморозил невероятную глупость. На третий — Фаллен даже смотреть на него перестал. За окнами вечереет. Охра специально ушел с работы раньше, свалив всю подготовительную работу к установке новых сетей видеонаблюдения на подчиненных. Рассчитывая разобраться наконец, что происходит в доме. И натыкается на все ту же мизансцену — Фаллен сидит в кресле, поджав ноги и уставившись на двор за окном. -Ваня, - у Охры хриплый голос, так и не отошел со дня восстания, надо бы дать восстановиться — но молчать некогда. - Ваня, что происходит? Вопрос кажется ему бесконечно беспомощным и жалким, а ответа нет так долго, что Охра почти плюет на неудавшуюся попытку и собирается на кухню, а может и на работу, куда угодно, только подальше. -Ничего не получится, - голос Фаллена звучит ломко, как у человека, отвыкшего говорить. Он смотрит, как тогда, в ресторане, внимательно и цепко, так, что Охру к полу, как будто приклеивает. - Вы его убили. Спрашивать кого нет нужды, речь о Гнойном. Даже из могилы эта скользкая сволочь ухитряется портить жизнь всем. Охра пожимает плечами, вернее сказать, нервно передергивается, в исполнении Фаллена свершившийся факт звучит еще хуже, чем бессвязный бред Мирона. -Тогда зачем... почему ты согласился там, в подвале? - Охре и вправду интересно, что могло поменяться за одни неполные чертовы сутки. И почему Фаллен до сих пор не попытался что-то сделать — убить себя, убить его, убежать — Охра не закрывал от него кухню и не прятал свое оружие, уходя из дома, возможностей было предостаточно. -А у меня был выбор? - вопрос в ответ на вопрос и по губам Фаллена проскальзывает глумливая, противная усмешка. - Ты предложил мне добровольное рабство, недобровольное рабство или суицид. Сам-то что бы выбрал? Охра молчит. Потому что правда не знает, что решил бы сам. Тогда ему казалось, что выход есть, красивый, прямо кинематографический, где герои прощают друг другу ошибки прошлого и идут дальше рука об руку. Сейчас он понимает, что прощать пришлось бы только Фаллену, в отличие от него самого не предававшего никого — ни свои идеалы, ни своих друзей. И простить он, очевидно, не мог. -Ты понимаешь, что я не могу тебя отпустить? - помолчав, спрашивает Охра, понимая, что разговор переходит в какой-то сюр из вопросов, на которые не нужны ответы. Естественно, он не отпустит одного из руководителей подполья в город, где расстрелянного Гнойного почитают, как мученика революции, на такой почве недолго и второй взрыв схлопотать. -Да знаю я, - отмахивается Фаллен, на мгновение превращаясь в живого, того, который тащил его за шарф, читал нудные лекции об уходе за пирсингом, а потом улучил момент и пнул под коленки, рассчитывая убить. - Ты меня не отпустишь, я себя не убью, ты меня тоже вроде как убивать не хочешь. Только не надейся, что время пройдет и все наладится. Не будет уже ничего, не получится. Я видеозаписи смотрел — это же ты стрелять приказал, я видел. А он моим лучшим другом был. С детства. Трахаться с его палачом по любви — это какое-то извращение, - нервный смешок только подчеркивает абсурдность ситуации — как будто то, чем они раньше занимались, не является поводом для визита к психиатру, с учетом степени наносимых травм. -И что дальше? - Охра силится проследить линию мысли — и никак не может уяснить, к чему Фаллен ведет-то. Он прав, по сути, что бы сейчас Охра не сказал — крыть ему нечем, действительно, приказ отдал, действительно, дружили, действительно, стремно как-то выглядит. -А ничего, - с обезоруживающей простотой разводит руками Фаллен. - Дальше — ничего. Ты можешь держать меня здесь хоть до морковкина заговенья, если тебе так нравится. Можешь посадить меня в клетку, опять подвесить на крюк. Дальше — ничего. И в этот момент Охра понимает, что действительно — все. Фильм закончен, идут титры, хэппи-энда не будет. И вообще не будет конца, потому что Фаллен прав — разрубить этот узел может только чья-то смерть, но каждый из них слишком боится сдохнуть.