Наперегонки

1 июля 1995 года, все еще день, POV Северуса Едва Альбус дизаппарирует, я подхожу к думоотводу, стряхиваю туда воспоминание и начинаю смеяться. Нет, ну что за скотина?! Заявиться к кому-то как к себе домой и попутно легким движением руки заколдовать вещь, необходимую хозяину дома. Воспоминание в думоотвод стряхивается, но вместо того чтобы преобразоваться в привычную непонятную субстанцию, остается лежать в чаше четко различимой ниткой. На всякий случай я пробую в нее окунуться, хотя и понимаю, что дело безнадежное, но, конечно, ничего не происходит, только носом больно ударился о дно чаши несколько раз. А ведь этот думоотвод зачарован на то, чтоб им без разрешения хозяина никто не пользовался. Я вдруг чувствую ужасную обиду. Альбус – он такой же, как Мародеры, для него понятия «личные границы» просто не существует, неудивительно, что он так носился с ними. И я хорош! Как дурак, растаял от похвалы… Какой глупостью было воображать, что он был здесь ради меня… И ведь в гостиную даже не зашел, так и сидел в кресле под лестницей. Хотел бы я так… Потом вспоминаю, что тоже умею на расстоянии, но вот чтобы так, точечно… Причем маскирующие чары здесь для меня совершенно неизвестные, то есть я только знаю, что думоотвод заколдован, потому что он не работает, но, перепробовав все мне известное, я так и не смог увидеть ни одной нити. Получается, Альбус как бы вшил порчу в колдовство думоотвода. Что за мастерство! Конечно, он старше меня в три раза и мне еще учиться и учиться. Внезапно я задумываюсь, каким Альбус был в моем возрасте, как много он знал… Ведь когда он победил Гриндевальда, ему было уже 64. Кто знает, что будет со мной через 30 лет. На секунду я грежу, что убиваю Лорда лично и что именно я получаю славу победителя самого ужасного волшебника нашего времени. И это… Нет, сейчас я об этом думать не готов. Кроме той мысли, что внезапно приходит мне в голову: Лорд не самый ужасный. Самый влиятельный – да. Но единственное пыточное, которое Лорд применяет – это Круцио. Все остальное поручено клевретам, среди которых самым ужасным по изощренности пыток можно было бы назвать Долохова. Я задумываюсь. Мы считаем Лорда сильным волшебником потому, что он наводит ужас, но так ли он силен? Войти в дом, чары которого пали, потому что ты узнал адрес у Хранителя и, отбив пару заклятий, произнести: «Авада Кедавра» - на это много силы не надо. Нужно умение сражаться и желание убить. Что такого выдающегося сделал Лорд, в самом деле? Воскрес? Ну так зелье для этого было сварено по уже имеющемуся рецепту. Я тоже могу, знаете ли, выкопать кость отца (уж он-то точно мне ее для участия в подобном ритуале не отдал бы), взять кровь Рендалла и попросить Ричарда вырезать у себя… что-нибудь. То есть это тоже вопрос знаний и небольшого умения. В принципе можно практиковаться, пока хватит костей, а их в теле взрослого человека больше двухсот, и крови. И ведь там наверняка не сказано, что нужна именно целая кость, потому что если кость сгнила, на этот случай есть заклинание, позволяющее отделять прах от почвы. Это я как-то взял для воскресного чтения «Пособие для магов-могильщиков», много интересного там нашел. Но продолжим. Не сдохнуть после отраженной Авады – это тоже вопрос знаний. Батильда вот рассказывала о хоркруксах… Мерлин! Дневник Люциуса. Ну конечно же. Но Батильда говорила, что члены этого общества делали не один хоркрукс. Значит, и у Лорда их несколько. Значит, можно возрождаться даже если потерял часть души. Интересно, что это означает, потеря части души… Или, точнее, чем это грозит нам? Впрочем, сейчас я в этом разбираться не собираюсь. А до вечернего похода нужно скоротать время. Что ж, для такого случая у меня всегда припасена хорошая книга. Дождь закончился, и на дворе опять парит. Хотелось бы, конечно, продолжить, но кто знает, сколько сил это от меня потребует и не вызову ли я с моим послужным списком пристальное внимание министерства. Альбусу это вряд ли понравится. Лорда, может быть, и можно убедить, что это выражение радости по случаю его возвращения (интересно, он правда считает, что мы можем радоваться ему, живя с постоянной угрозой пыток и Авады в спину?), но ему о моих небольших дополнительных способностях пока знать рано. Поэтому обхожусь охлаждающими чарами, наброшенными на гостиную, и, распаковав вещи, последним из чемодана достаю холщовый мешочек. В нем толстая книга размером 15 на 10 дюймов, в темно-коричневой обложке из мягкой кожи. Справочник по проклятиям. Четырнадцатый век. Это не подарок, Хенрик дал мне ее в пользование. По счастью, на этот раз ей хватает лишь капли крови, чтобы узнать меня. В прошлый раз от нас обоих – для обряда передачи прав – понадобилось по пинте. Бережно разглаживаю листы. Чешский я выучил еще в школе, я всегда знал, что буду поступать только в Пражскую академию зельеварения. И я сделал это – в лето после шестого курса. В академии существовали программы для одаренных бедных студентов, а, с учетом того, что большая часть магов в Европе находится на домашнем обучении, результаты школьных экзаменов не требуются. Поступать в Академию можно с четырнадцати лет. Я сдал экзамены на такой балл, которого там отродясь не видели, попал, разумеется, в программу и мог переехать сразу. Никто не мешал бы мне варить зелья по заказу Люциуса и в Праге. У меня была бы даже стипендия размером как минимум в половину текущей зарплаты. Но я просто не смог. Я был очень несчастен в Хогвартсе в последние годы, казалось бы – вот шанс больше никогда не видеть ни Поттера с его дружками, ни… Лили. К дружкам-слизеринцам я никогда не был привязан так, чтобы не смочь с ними расстаться. Но нет. Я придумал себе кучу самых жалких оправданий, чтобы учиться в Хогвартсе еще год, включая то, что не мог оставить мать, хотя в случае чего меня легко бы переправил в Англию порталом кто-нибудь из персонала академии. Ну а после выпуска у меня стало уже слишком много дел в пожирательской компании. Так что учился в академии я экстерном, в первые два года после того, как пришел работать в Хогвартс. Теперь-то, оглядываясь назад после вчерашних открытий, я понимаю, что был так сильно влюблен в Лили, что, хоть и травил себя безмерно наблюдениями за ней и Поттером в Большом зале, на совместных уроках и в Хогсмиде, все равно никуда не мог от нее деться. Это было выше моих сил. Внезапно мне приходит в голову, что если бы она не умерла, вероятно, в конце концов убил бы себя я. Лили, именно Лили была основой моего существования. И несмотря на то, что я считал, что с ее смертью потерял смысл жизни, получается, что только ее смерть заставила меня искать смыслы в чем-то, в ком-то другом. Не Альбус указал мне новый смысл – я искал его как оправдание моего существования, а Альбус очень удачно подвернулся под руку. Он дал мне Поттера, а затем себя. Потом, по расставании с Альбусом, я, похоже, так жаждал найти новый смысл, что, не прошло и нескольких недель, как вцепился в первый подвернувшийся мало-мальски подходящий объект – Ромулу. Сейчас опять остался один Поттер. До Лили моим смыслом была мечта поступить в Хогвартс – мама рассказывала мне о нем вместо сказок на ночь. Когда отец на нее не орал, конечно. Лили впервые показала мне смысл, связанный с другим человеком – каково это общаться с кем-то, кто не только понимает тебя, но кому есть дело до тебя… Нет, об этом тоже нельзя думать. Устраиваюсь поудобнее с книгой, разглаживаю кончиками пальцев слишком тонкие, чуть сморщившиеся листы – нечто среднее между бумагой и папирусом. Блаженство. Будит меня Донки, накрывающий на стол. А я и забыл, что Альбус откомандировал его ко мне на лето. Раньше меня такая забота в каникулы радовала, а сейчас я не могу отделаться от мысли, что это альбусов соглядатай, который доложит ему о всякой мелочи. Отказавшись от обеда, наскоро собираюсь и аппарирую в Марпл. Совиная почта есть и поближе, и не одна – только в Манчестере шесть отделений, одно, самое крупное с сотней сов, на окраине, рядом со зданием Управления по делам волшебников графства Манчестер, филиалом аптеки «Слагг и Джиггерс», рестораном Кристала и супермаркетом Свирка, и остальные небольшие, раскиданные по всему городу, по двадцать-тридцать сов с доставкой по Британии. Почта торгует также товарами по каталогам, билетами на концерты, квиддичные матчи и лекции, нашумевшими книжками, писчими принадлежностями и прессой, сдает напрокат метлы. Даже в самом захудалом отделении можно купить подарок в виде красивой безделушки, детской игрушки или сладостей. В пределах двух-трех зданий рядом, как правило можно найти также кафе, которое держит волшебник, и аптеку. А вот магического района наподобие Косого переулка в Манчестере нет. Был – до декабря 1940 года. Про Рождественский блиц, когда авианалет разрушил тысячи домов, я впервые услышал от деда, в прошлом инженера войск связи. Мне тогда было четыре, мы отмечали Рождество у Снейпов, и оно действительно вышло праздничным. Днем тогда еще кот разбил игрушку с елки, я испугался, что подумают на меня, и игрушка тут же собралась обратно, а бабушка только вздохнула, прижала меня к себе и сказала, что мы должны пойти на кухню и есть пирог с почками и горячий шоколад. На самом деле, когда я что-то бил или портил обычным, маггловским способом, меня никогда не ругали, а в тот год отец и подавно был в благодушном настроении, кажется, серьезно пить он начал позже, но после первых вспышек я все равно привык бояться. Может быть, даже неосознанно копировал поведение мамы, потому что сейчас, после просмотра того самого воспоминания, я осознаю, что на самом деле отец орал или набрасывался на меня очень редко, за все годы детства – по пальцам пересчитать. Но я привык этого ждать. Он, наверное, после вспышки тут же забывал о ней, а для меня это не прекращалось. Я был в его власти, отец был моим первым хозяином, и, похоже, в том, что я потом перешел под знамена Лорда, не было на самом деле ничего нового. А в то Рождество 63-го года отец, пожалуй, даже мной гордился. Тогда в гости приехала его сестра, которая была замужем за полковником, служившим где-то очень далеко, с двумя дочерями-близняшками, на пару лет постарше меня. Они наперебой пересказывали книжки про приключения, которые только что прочитали. И отец тогда сказал, что я тоже умею читать, и попросил меня пересказать книжку про индейцев. Я и не знал, что он знал, что я читаю. И книжку эту я таскал из родительского комода. Я очень стеснялся пересказывать и хотел всячески отнекаться, но увидел бабушкин взгляд, который словно молил показать, что я такой же, как они, и решился. Вначале я запинался и от волнения неправильно строил фразы, но в конце концов так увлекся, что кузины смотрели на меня, не отрывая восхищенных глаз, а тетя Маргарет тогда сказала, что быть мне учителем. Потом принялись обсуждать войну индейцев с белыми, с нее перешли на Вторую мировую, и дед, который обычно не любил про нее рассказывать, вдруг начал делиться охотно. Наверное, он уже тогда знал, что скоро умрет, и ему хотелось как-то поделиться жизнью. Наверное, и Маргарет (я ее видел тогда единственный раз в жизни, и что с нею стало теперь, понятия не имею) приехала из своих заморских далей только поэтому. Не знаю, рассказали ли ей, что мы с мамой маги, но о волшебстве, конечно, в тот вечер не говорили. Это я уже у мамы на следующий день спросил, может ли маггловское оружие навредить магам, и она сказала, что легко, и что во время блица в Норвиче погиб ее дядя из Принцев, а во время Рождественского блица в Манчестере разбомбили весь магический квартал. Эта история очень хорошо показывает, насколько волшебники далеки от мира магглов и порой вместе с ним от реальности. Конечно же, они слышали сирены, но вместо того чтобы убраться из города, накладывали заглушающие чары на окна и двери. Кстати, именно после этого лондонский квартал открыли для аппарации. А манчестерский после войны перенесли в Марпл. Открыл я его для себя, когда начал закупать ингредиенты для школы и обнаружил, что на некоторые из них тратятся какие-то совершенно немыслимые деньги. Помона посоветовала обратиться в «Чудесные теплицы Марпла», и выяснилось, что тут есть, чему уделить внимание, и помимо них. В отличие от средневековой застройки Косого переулка, в магическом квартале Марпла все дома современные. Построены они большей частью из красного и рыжего кирпича без использования расширяющих чар и стоят отдельно, а не прилегают друг к другу. К улице с магазинами, тупику Трех Сосен, примыкают несколько широких длинных улиц с учебными заведениями и жилыми домами; тупик Трех Сосен, в свою очередь, к концу резко поворачивает и превращается в площадь. Не знаю, есть ли в округе хоть одна сосна, но лиственные деревья по бокам домов и за ними видны всюду, перед каждым зданием красуется аккуратный газон. Дальний конец площади занимает Северное магическое управление. Справа трехэтажная «Северная совиная почта» соседствует с двухэтажным издательством волшебных комиксов и «Листка Манчестера и Шеффилда» и самым высоким зданием в тупике – четырехэтажной «Империей игрушек». С левой стороны первый этаж здания отдан «Северному ветру», в витрине которого выставлены не только «Молнии»-«Нимбусы», но и русские и японские метлы, на втором этаже – филиал «Флориша и Блоттса», на третьем – горячо любимый мной «Букинистический магазин Голдстейна». Рядом с ними длинный корпус Высших колдомедицинских курсов (второй стоит за ним в глубине сада), и там, где площадь сужается - танцевальная школа. Напротив нее - зоомагазин с совами Илопса на втором этаже и «Экзотическими почтовыми птицами» на третьем, «Чайная Розы Ли» со шляпным магазином над ней и дансинг с театральной афишей на окне. Следующее здание поделено на две четкие половины, «Мастерскую платьев леди Пенелопы» и «Мужскую моду Бартлетта». За ними на трех этажах гнездятся «Кольца и браслеты Нарлука», магазинчик индийских тканей (одно время Нарцисса с ума сходила и по тем, и по другим), «Писчие принадлежности и книгопроизводство Турпина» (здесь можно купить самую роскошную бумагу и заказать лучший в Британии переплет), «Курсы аппарации для взрослых», билетное агентство «Королевская ложа» и бюро путешествий «Ковер-самолет». Справа от него офис Первой музыкальной колдорадиостанции, ресторан и гостиница «Котел с сосновыми шишками», мебельный и стекольный, «Отделочные работы Бута», «Волшебный свет» и дальше мой маленький рай – в одном здании «Книги для гербологов и зельеваров» Грейвза, аптека «Чудесных теплиц» и сразу три крошечных магазинчика с индийскими, филлипинскими и китайскими снадобьями. «Слаг и Джиггерс», надо заметить, сюда не пустили. На излете улицы – высокий узкий домик, «Частное детективное агентство Роули и Пратта», внушительное здание Публичной библиотеки Северного магического сообщества, мужской клуб «Три холостяка» и ресторан индийской кухни, принадлежащий семейству Патил. За ним в тупик Трех Сосен вливается улица Семи Мудрецов, на которой находятся сразу несколько конференц-залов с гостиницами, Высшая школа гербологии, Школа магического права, Теоретические подготовительные курсы аврората, Начальная школа артефакторики, просто начальные школы для детей всех возрастов, отделение курсов шитья мадам Малкин и так далее. Международные конференции проходят обычно либо в Эдинбурге, либо здесь. Начальная школа зельеваров тут тоже была, но потом ее единственный преподаватель умер, и с тех пор здание так и стоит заброшенным, уныло сверкая побитыми окнами подвального этажа и резко контрастируя не только со всей улицей, но даже с собственным аккуратно подстриженным газоном. Улица заканчивается квиддичным стадионом, на котором местные жители играют сами или принимают команды магических коммун Норвича, Суиндона, Лидса, Глазго и Эдинбурга. Лондонцы марплвцев привычно игнорируют. Напротив стадиона круглый год работают каток с разборной крышей и стенами и открытый бассейн, вода в котором подогревается в холодное время года. За ними улица разветвляется сразу на три, на одной из них живут представители индийской общины, на другой семьи среднего достатка, на третьей богачи. Еще две улицы с домами и общежитиями отходят от левой стороны тупика. Улицы, где живут бедные и нищие, в квартале тоже есть, но с приличной частью они не пересекаются: чтобы попасть туда, надо пройти по узкой тропинке мимо Высших колдомедицинских курсов. Мне как-то пришлось там побывать из-за одного ученика, не явившегося на второй год обучения. Родители его беспробудно пили и, конечно, даже не задумались о том, что ему надо на вокзал. Возможно, стоит добавить, что 70 процентов квартала заселено семьями, которые традиционно учатся в Рэйвекло. Еще процентов 20 – Хаффлпафф. Аппарировать в квартал разрешено только в определенных точках. Одна из них в районе «Котла». Собственно, я там и собирался пообедать, но, выходя из аппарации, натыкаюсь на прилавок с мороженым и рядом вижу еще один - с горячей кукурузой с разными соусами. Первая моя мысль «Какой идиот будет продавать кукурузу в такую погоду?!» отметается следующим соображением – ветер! Над площадью и частью улицы раскинут призрачный тент и под ним не то что не жарко – холодновато. И пока я иду до почты, успеваю продрогнуть даже в мантии. Конечно, она тонкая и летняя, но под ней еще рубашка. - Это все Элсворт, - охотно поясняет почтовая служащая, полнощекая дама с сединой в кудрявых волосах. – Ему лет под двести, родных у него уже не осталось, вот он и взялся следить за погодой и порядком. Вы вечером здесь не были? Вы до вечера подождите – он свет над площадью вешает, каждую неделю разный. Вам куда ответ – домой или до востребования? – переходит она на деловитый тон. - Домой. Всерьез задумавшись, не зайти ли к Илопсу за совой, наскоро пишу четыре письма: во-первых, Фелиппе, с жалобой на порчу думоотвода и вопросом, можно ли каким-то чудесным образом воспользоваться думоотводом, хранящимся в его семье, во-вторых, Эрнесто, с просьбой встретиться со мной на предмет консультации по некоторым проблемам окклюменции и «боюсь, что это непосредственно связано с моей деятельностью в ордене», в-третьих, Карлу, с положительным ответом на приглашение пообедать на неделе, и, в-четвертых – у меня дрожат руки, когда я отдаю конверт – Люциусу, с выражением намерения посетить его завтра. Нет конечно, я мог бы взять у Альбуса школьную сову, как делал это раньше, но не хочу. На улице внезапно иду к прилавку с кукурузой, покупаю початок с маслом и солью. Ем на ходу, обжигая пальцы, жир стекает по подбородку. А не пошло ли все к Мерлиновой бабушке… Может быть, завтра я скажу Лорду что-нибудь не то и он меня убьет. Натравит свою замечательную зверушку: «Нагини, ужин». Внезапно я чувствую желание вернуться на почту и отправить еще одно письмо. И да, я именно так и делаю, как можно быстрее, чтобы не успеть пожалеть. - Вам действительно надо свою сову, - смеется служащая. Нет уж, что я буду с ней делать. Хотя… если вернусь завтра из Малфой-мэнора не только живым, но и в своем уме, обязательно эту дивную мысль рассмотрю. В «Чудесные теплицы» мне сегодня не надо, но заглядываю туда просто ради того, чтобы насладиться запахами, прихватываю в «Гербологах и зельеварах» каталог новинок и наконец поднимаюсь к Голдстейну, Энтони Голдстейну. Да, да, прапрадеду этого несчастного сопляка, который посмел обидеть мою… гхм… Амандину. Со старым Голдстейном у меня особые отношения еще с пожирательских времен. Он тогда жил в Лондоне, в самом конце Лавочного переулка, примыкающего к Косому. Ходил я к нему не столько за книгами, сколько поговорить о них. Ну и… в общем, он был первый, к кому я приполз, осознав собственный идиотизм. И хотя мы оба понимаем, что это дело безнадежное, он до сих пор не хочет сдаваться, продолжая искать книгу, которая могла бы мне помочь. - А, Северус, - щурит он подслеповатые глаза, когда я вхожу в чердачную комнату с косыми окнами, заложенную стопками книг настолько, что, кажется, нельзя повернуться так, чтобы ничего не уронить. Голдстейн никогда не улыбается, но я точно знаю, что он мне рад. – Я вас ждал только на той неделе. Не могу ничем порадовать, разве что нашел список «Растений европейских болот» Гленнума, но это пустяк. Пустяк этот список бесценной рукописной книги, которая никогда не издавалась и была лишь дважды переписана вручную. И наверняка он сторговал список за очень приемлемую цену. - Четыре тысячи восемьсот двадцать три галлеона и девять кнатов, дорогой, на лето. Устроит вас столько? Но, как вы понимаете, скопировать вам его не удастся. - Вы уверены, что это не подделка? – в шутку изумляюсь я. Это действительно слишком дешево, тридцать моих зарплат. Но, зная Голдстейна, я могу быть уверен, что список – подлинник, точно так же, как уверен, что торг шел за каждый кнат. Сколько из этого составляет комиссия, конечно, не берусь судить. Получив от меня чек (плакали мои накопления) и вручив мне адрес мага, владеющего книгой, – читать я ее смогу только в его библиотеке, Голдстейн усаживает меня на табурет перед стойкой и призывает серебряный поднос с чайником, двумя чашечками и щербатым блюдцем, на котором лежит разрезанный на четыре части зефир. Все фарфоровое и все из разных наборов, явно из лавки старьевщика. Голдстейн, я в этом уверен, очень богат, но ни кната не потратит сверх необходимого. А вот чай у него всегда дорогой и вкусный. Если завтра... то зайду к нему еще раз. И кстати, раз уж я решил жить… - Мистер Голдстейн, не расскажете ли, как так получилось, что ваш праправнук обидел мою ученицу? - А, - вздыхает он, - это все Цирилла. Никакого сладу с ней нет, но у девочки единственный ребенок, и она его хочет пристроить только в очень хорошие руки. Мы же ее поймем? – и смотрит, смотрит такими невинными глазами. Усмехаюсь: - Поймем, конечно. - Вот и славно, - уголок его рта дергается, что, в моем понимании, означает улыбку. – А вы пейте, пейте чай, я его у китайца выменял. Боюсь даже спрашивать, на что. Между неспешными глотками так же неспешно обмениваемся новостями. Потом старик рассказывает о распродаже в Лидсе в следующие выходные – имущество мага, включая библиотеку, выставляют на торги за долги. - Посмотреть для вас? – спрашивает. – Парочка книг хороших может найтись. - А про хоркруксы там случайно ничего не найдется? – наконец решаюсь озвучить то, что беспокоит больше всего. – Слышали вы когда-нибудь про такую магию? Знаете, что это? Реакция Голдстейна превосходит все мои ожидания, потому что поднесенная ко рту чашка падает из его рук, окатывая меня горячими брызгами и – я едва успеваю зажмуриться – острой крошкой. Он смотрит на меня, и на его лице изумление, недоверие, такие сильные и такие непривычные от него, что хоть зарисовывай для учебника «Как распознавать эмоции». - Северус, - от ужаса он понижает голос до шепота, - вы не помните, что спрашивали меня об этом восемь месяцев назад?