Наперегонки

POV Северуса, воскресенье, 9 июля Просыпаюсь я от тоски. Той самой, про которую говорят – «света белого не взвидел». Впору заавадиться, если это, конечно, возможно. И, даже если и невозможно, очень, очень хочется попробовать прямо сейчас. Нет, я чувствую, что с Цитроном все в порядке, но тоска та самая, по кельпи. Хотя все это очень странно – сегодня только воскресенье, и ее, по идее, да еще такой интенсивности, быть пока не должно. Может быть, дело в том, что я был с Давидом? Но Ричард вот трахался с кем мог направо и налево, и ничего. Уж явно на следующее утро ему вешаться не хотелось. Или, может быть, это как раз оттого, что я не Ричард? Оттого, что для меня секс это не про перепихнуться в кустах и порой не знать, как твой партнер на самом деле выглядел. Для меня это риск подпустить кого-то слишком близко. Я бы и к Цитрону не подошел, если бы не был под воздействием его чар. По большому счету мне несказанно повезло. Я был в его власти в тот момент, хотя совершенно не осознавал этого. Ощущал только свое желание. … Стряхнув меня на мелководье, кельпи уносится вперед. Я дохожу до берега, торопливо нащупывая палочку – мне сейчас просто необходимо высушивающее, а еще необходимо прийти в себя: я в полном смятении, и при этом энергия бьет ключом. Потом я вспоминаю, что Берилл бегала по берегу и кричала, но сейчас ее не слышно и она ко мне не кинулась. Меня охватывает страх. Я должен найти ее. Забыв про высушивающее, я делаю несколько шагов вдоль берега, выкликая ее имя, и вдруг натыкаюсь на нее. Она мирно спит, положив под голову кусок моей рубашки. По ее лицу блуждает улыбка. Я слышу свист, оборачиваюсь и вздрагиваю под насмешливым взглядом черных глаз. В нескольких ярдах от меня, прислонившись к валуну, сидит обнаженный молодой мужчина с мощным, рельефным телом. На груди, на животе в кубиках блестят капли воды. Роскошные белые волосы – так и хочется запустить в них пальцы - рассыпались по плечам. Широко расставив ноги, он лениво ласкает себя. Я, как завороженный, смотрю на сильные пальцы, которые медленно двигаются по крепкому, чуть изогнутому, члену. Не обхватывая, не так, как это делают, когда хотят удовлетворить себя. Он едва касается члена кончиками пальцев, показывая его мне, приглашая. В этот момент до меня доходит, что все это сон. Непонятно, правда, почему мне снится именно такой сон. Не припомню, чтобы я пил зелье Большой любви. Я пил его всего однажды, уже во взрослом возрасте – из чистого любопытства. Но, поскольку я был тогда с Альбусом, мне приснился Альбус. Разумеется, зелья такого рода вызывают зависимость, а на здоровье влияют не лучшим образом, поэтому они запрещены. Подростки стремятся достать Большую любовь любой ценой, и мои товарищи просили меня сварить его, но одно дело -зелье от прыщей, и совсем другое – зелье-наркотик. Я не был идиотом, чтобы браться за это с риском вылететь из Хогвартса. Хотя, конечно, я много раз варил его для Горбина потом. И несколько раз для Селвина и Уилкса. Эффект у него интересный. Во сне ты встречаешь кого-то, кто в этот момент является твоим идеальным партнером для секса. И можешь делать с ним все, что хочешь. Включая пытки и убийство. Зная Селвина, я бы поставил на то, что ему интересна была именно эта часть. Может быть, мне подлила зелье Берилл? Не знаю, зачем бы она это сделала, но разве в обыкновенном сне может быть кто-то с таким идеальным телом, идеальными губами? Членом, который так хочется попробовать на вкус. Я чувствую силу. Древнюю магию, которая намного мощнее, чем магия Альбуса или Лорда. Или любого другого смертного. Силу, которой хочется покориться. С которой хочется слиться. Сила, которая может дарить наслаждение и покой. Дохожу до красавца и опускаюсь перед ним на колени. Его рука ложится на мои волосы, слегка надавливая. Все правильно. Я – там, где я должен быть… Наскоро вытягиваю из гардероба первые попавшиеся брюки, рубашку и мантию и аппарирую. Даже не умывшись – мне кажется, если я сейчас потрачу на это время, то уже никуда не попаду, убью себя на месте. На берегу – все такая же срань, трупы, мухи над ними и над водой, и больше никого. Выкликаю Цитрона, но он не появляется. В пещере вонь такая, что глаза начинает есть еще на входе. Отхожу два шага и меня выворачивает остатками вчерашнего ужина. Вот подлец Марин – скорбь скорбью, но такое место испоганить… Что-то я сомневаюсь, что тут обойдется двумя неделями. Меня снова рвет, и в этот момент я чувствую, как меня подхватывают сильные ладони. А я даже запах апельсина не чувствую – нос отказывается работать от этого кошмара. Зато тоска сразу отступила. - И куда мы теперь? – говорю. – Не здесь же. - Колодец на заброшенной ферме, - отвечает Цитрон. – Дойди туда. Он уносится быстрее, чем я успеваю его расспросить. Колодец… Ну что ж, хорошо хоть не предложил у колодца у дома Ричарда трахаться, или в деревне, а то и такое мог. До заброшенной фермы я добираюсь чуть ли не час. Сначала лечу до точки аппарации, потом, в деревне, которая состоит из одной единственной извилистой улочки в пару дюжин очень старых домов под черепичными и камышовыми крышами, ищу хоть одну единственную живую душу, которая могла бы рассказать, куда идти. Но тут выясняется, что об этом месте никто не хочет говорить, даже под Конфудусом. Духов они, живущих на ферме, боятся, видите ли. На пятого «нехочуна», румяного жизнерадостного булочника из самого крайнего дома, я, потеряв терпение, накладываю Империус. Наконец получаю направление. Но идти через лес, и картинку для аппарации из булочника выудить не получилось, поэтому через полчаса я добираюсь до фермы злой, как стадо гиппогрифов, к которым проявили неуважение сразу все поколения семейства Малфой. Никаких духов, конечно, не слышно. Ферма, судя по всему, заброшена уже чуть ли не столетие. Доски, которыми заколочены окна, порядком сгнили, крыши провалились. Минут десять я хожу вокруг домов и сараев, пытаясь сообразить, где же тут колодец, и нахожу только каменную поилку для скота под сломанным водяным насосом. Явно не то, что мне нужно. Злясь еще больше от перспективы обходить всю территорию фермы – то есть луга и поля, натыкаюсь взглядом на заваленный листами железа и обрубками толстых стволов проход между домом и конюшней. Эванеско действует на все, кроме последнего, самого тяжелого, листа. Левитировать его тоже не удается. Бомбарду я не решаюсь применить. Конечно, Цитрон демон, и его плотная форма всего лишь одна из его форм и вряд ли он в колодце в человеческом облике вообще, но мало ли. Ограничения у него все-таки имеются, поэтому мало ли что. Впрочем, лист вручную все же удается сдвинуть. Цитрон тут же вылезает из колодца, подтягивается на руках, опираясь на неровную каменную кладку. - Наконец-то, - говорит недовольно. – Целую вечность тебя прождал. - Они тут все боятся духов, - поясняю. - Правильно боятся, - фыркает он, садясь на край и опуская ноги в воду. – Они тут злые. Но нас боятся. Пусть попробуют свой нос, или что там у них есть, показать! По другим бегаешь, да? – говорит внезапно с обидой. – Изменяешь мне? Сердце екает. Значит, правильно я понял тоску. - Запрещаешь? - Да мне то что? Бегай на здоровье! Все вы такие, смертные… Угу, ты бегай, но я буду обижаться. Демон, чтоб его… Никто, между прочим, не просил тебя меня соблазнять. Ну и что мне делать с тобой? Обнимаю его сзади, утыкаясь носом в копну волос. Вдыхаю аромат апельсиновых корочек. Вот, совсем другое дело. - Не подлизывайся, - ворчит Цитрон. Нет, ну какого драккла? Когда он молчал, было куда приятнее с ним общаться. Целую его в шею, и в следующее мгновение он разворачивается и хватает меня, затаскивая в колодец, поднимая под ягодицы и сажая на край. Разрывает пальцами воротник и впивается губами в шею. Потом языком зализывает засос, в то время как рука его сжимает сквозь брюки мой член. Мог бы этого и не делать – у меня от одного шума его дыхания от желания темнеет в глазах. - Я тебя оттрахаю здесь, оттрахаю там и потом еще вон там, мордой в поилку. Вполне научился выражать мысли на «человечьем языке». - Сил не хватит, - возражаю я. – Ты слишком далеко от озера. - Значит, для начала три раза здесь. Он подтягивает меня к себе одной рукой, в то время как пальцы другой прорывают мои брюки снизу, попадая сразу в нужное место. Не могу удержаться от стона. - Вот видишь, - шепчет в ухо, пока пальцы пробираются внутрь, - так тебе ни один любовник не сделает! Никто, никто так не сумеет. С трудом вспоминаю заклинание смазки, потому что все мысли, конечно, из головы вылетели. Кроме одной, совершенно дурацкой – ему же, наверное, неудобно стоять на воде. И когда он входит в меня, пронизывая жаром насквозь, я все еще не могу от нее отделаться. И видел же, сколько раз он озеро по верху пересекал, а вот… Но потом он касается меня стихией, я откликаюсь, и уже не может быть кроме этого ничего. Одно только соединение, жгучее нестерпимое удовольствие и в переплетении с ним – прохлада воды. И когда он с утробным рычанием делает последний толчок и я извиваюсь и кричу, выплескиваясь, он вжимает меня в себя, удерживая на весу и шепчет: - Ты опять со мной. Во втором раунде я лежу на краю колодца животом и у меня получается только скулить. Если кто-нибудь из деревни сунется сюда в ближайший час –получит полное подтверждение существованию духов. После третьего я чувствую себя во всех смыслах таким помятым, что мне хочется одного – уползти отсюда куда глаза глядят. Но и Цитрон, внезапно обнаруживаю, выглядит не лучше. Совсем не таким довольным собой, как ожидалось. Перелезаю через край колодца и, встав наконец впервые за час на твердую землю, вглядываюсь в своего любовника, который неловко навалился на край и тяжело дышит. - Тебе надо уходить. Сейчас же! – рявкаю. – Немедленно! - Пообещай, что еще придешь, - требует, а у самого язык еле ворочается и глаза не открываются. - Конечно, приду! Немедленно убирайся! – от страха перехожу на визг. Но Цитрон не отвечает и никаких попыток уйти не делает. Пытаюсь столкнуть его в колодец, но у меня не получается - он в эти гребаные камни вцепился намертво. Даю ему затрещины: голова мотается из стороны в сторону, но все без толку. Потом целую, снова бью: - Придурок, ну же, давай, приходи в себя уже! Ну же! Как полный идиот вытаскиваю палочку и начинаю пробовать все известные приводящие в сознание заклинания. Ну конечно! Если б оно сработало, я б тогда, наверное, премию «Маг года» получил. - Марин! – ору в полном отчаянье. – Мерлин, что же делать?! Марин!! Обхватываю Цитрона в надежде попытаться аппарировать с ним, и в этот момент мне абсолютно все равно, если меня кто-нибудь увидит в таком виде, но понимаю, что если не отцепить его, то я его, скорее всего, только расщеплю. Пытаюсь разжать сжимающие камень пальцы, но с магией демона тягаться совершенно невозможно, отступаюсь и снова ору: - Марин! Белый конь взвивается над колодцем, превращается на лету в человека, обхватывает Цитрона, и они вдвоем исчезают в воде, обдавая меня тучей брызг. Я оседаю на землю, прислоняясь к холодным камням. Меня трясет. Придурок. Какой же придурок. Вытираю бегущие по щекам слезы. Ненавижу его. Как он мог?! В этот момент замечаю, что у меня пальцы в крови – изрезал, оказывается, о камни, когда пытался отцепить его пальцы. И тут соображаю, что у меня и спина вся в порезах, и живот – мантия, конечно, защитила, насколько могла, но от такого количества херни никакие чары не уберегут. Безбашенные уроды. Оба. Однако вид крови приводит меня в себя. С этим я знаю, что делать. Очистить, залечить, точнее попытаться залечить – руки все еще трясутся; выпить успокоительное (хорошо, что оно у меня в кармане каждой мантии, в обязательном наборе), действительно залечить – насколько на спине получается, конечно; залатать и трансфигурировать кое-как одежду – потому что из того, что осталось, именно что только кое-как, и снова аппарировать на поляну недалеко от берега. Потом стоять у самой воды и, игнорируя адскую вонь и ни на что, по большому счету не надеясь, снова кричать: - Марин! И снова. И снова. Потом, когда полчаса спустя горло меня уже не слушается и из него вырывается сиплый клекот, Марин все-таки выходит. Он идет ко мне, спотыкаясь от усталости, и пока он превращается, я вглядываюсь в него, замерев от ужаса, и наконец слышу обреченное: - Живой твой герой-любовник. Приходи через два дня.