Вавилонская блудница

Этот вечер должна была зажечь леди Элис – новоиспеченная Drag Queen в моем лице. И, нанося макияж, я отчего-то думал о шахматах. Шутки про женскую логику всегда казались мне чушью. Я не видел доказательств отличия наших способов мышления. Поэтому и такой вид спорта как шахматы дается одинаково и мужчинам, и женщинам. Разделение по полу сохраняется скорее формально. Но Лида говорила, что в абстрактном мышлении женщины преобладают мелкие детали и тонкие нюансы. План победы строится от частного к целому. Именно с деталей я и начал. Тонкая, едва заметная подводка у губ и кокетливая родинка в уголке. Сглаженные тональным кремом и пудрой грубые скулы все еще выдавали во мне мужчину, но именно такого эффекта я и добивался. Мои отросшие волосы завивали девочки-проститутки, шутя и кривляясь. Я уже старался завышать голос с ними и вести себя "женственно", как в представлении Лолы. Адамово яблоко мне перекрыл собачий ошейник из тематической комнаты. Глубоко в его складку я спрятал две таблетки цианида. Частности ковали мою победу. Странно, но девочки помогали мне куда охотнее, чем Лоле. Некоторым хотелось ущипнуть поролоновую грудь или потуже затянуть бинт, скрывающий мой член. Это было больно, ужасно больно, но я смеялся вместе со всеми. Только Ник наблюдал за моими развлечениями с нескрываемым отвращением. Его холодный взгляд будто раздевал меня, я был беззащитен перед его осуждением. Две яркие противоположности. Я, полный жизни, бледный и сладкоречивый трансвестит. И он – немой мужчина не из красивых, со смуглой кожей и уродливыми рублеными шрамами по всему телу. Нет, мы отличались даже сильнее. Когда-то я был похотливой женщиной, а он моим робким любовником. Николас помнил ту ночь, но никогда не говорил о ней. Возможно, пытался убедить меня в том, что это был лишь бэдтрип. Но в привычном дружеском молчании теперь стали сквозить неприятные низкие ноты недопонимания. Я ждал звонка от Лолы, который выглядывал своего папика в коридоре борделя. Проверив макияж и утягивающий бинт, я надел туфли на шпильках и неровной походкой подошел к Нику. Тот презрительно ухмыльнулся. – Настоящая шлюха… – Я шлюха только для тебя. Как только я выйду из номера – беги к выходу. Я тоже попытаюсь скрыться как можно более незаметно. Хотя как может оказаться незамеченной безглазая транси проститутка… – Мне придется убивать? – Не сегодня, Ник. В перспективе. У нас будет целебера, если мы поступим к Чаду на службу. Но сейчас я иду убить одного из тех, кто портит копам статистику. Я иду, потому что ты не можешь. – Ты мог бы не изображать женщину. Я несколько оторопел от этого ответа. Я пытался спасти этого идиота, а он начинал втирать мне морали. Затянув ошейник, я сглотнул. – Чем это тебе не нравится Элис? – Женщины… Они не такие. Они могут рожать. Они могут любить. Ты не можешь. В его серых глазах отражалась только Элис. Мой искаженный образ насквозь фальшивой дешевой шлюхи. Видя это размалеванное лицо, я захотел закричать от боли. – Ты ведь спал со мной, Ник? В ответ он только кивнул. Я собрался уходить, но его рука остановила меня. Сколько бессильной грусти было в его прикосновениях, сколько неразделенной нежности. Он умирал с каждой минутой, его лихорадило, и это нездоровое тепло передавалось мне. Николас поцеловал меня в губы, смазав помаду. – Это был последний штрих, – горько усмехнулся я, трогая испачканный подбородок. – Ты все равно не женщина. Не пытайся обмануть себя. Я отвернулся, чтобы больше не видеть жесты Ника. Его неоднозначный поцелуй, эти болезненнве укоры и самое странное – его серые глаза, подобные серебряному зеркалу, все это заставляло меня терять уверенность. Сознание играло со мной в перевертыши. Так просто на миг забыть свой пол и вести себя абсолютно непринужденно, и не пытаться разорвать сладкую дурманную ауру перевоплощений. Раздался телефонный звонок. Меня уже ждали. Я встал у стойки с отцветающими многолетними орхидеями. Один лепесток упал на плечо, и запутался в моих кудрявых локонах. Солидный, похожий на банкира или директора крупной фирмы, наркобарон неторопливо ходил вдоль рядов проституток, высматривая Лолу. Я вышел на свет, и он меня заметил. – Лолита больна сегодня. Но я готова обслужить вас вместо нее. Решайтесь, господин… Вы не уйдете разочарованным. Естественно, барон пытался вспомнить, где еще видел девушку без глаза в этом борделе. Но Большая Мамочка оберегала меня от садистов, поэтому барон и не мог понять, что Элис – это заигравшийся Воррик. Он потянулся к моей груди, но я опередил события, и припустил шелк платья до сосков. Прекрасная обманка сверху и неизменно мужское тело внизу. Этого извращенца не интересовали женщины. Он возбуждался от трансвеститов. Неразборчиво шепнув ему на ухо свою цену, я обвил барона руками и утянул за собой. Все было готово для моего дебюта. Барон не сильно отличался от Лиды, лесть согревала ему душу, и за разговорами об успешности наркобизнеса мы уже начали пить дорогой коньяк из коллекции Большой Мамочки. – Откуда ты? Неужели недавно пришла в "Эдем"? – говорил он, растирая коньяк по небу. – В раю я никогда не была. Но, может быть, вы покажете мне его? Я звонко расхохотался, запрыгивая к барону на колени. В его седых волосах и крупных морщинах я видел опыт. Убитых невинных свидетелей, случайно узнавших темные делишки барона, сотни подсаженных на тяжелые наркотики слабохарактерных людей. Но самым страшным было то, что это не лицо искусителя. Барон имел лицо человека, которому просто хотелось жить. Не наживаться на глупцах, не упиваться властью, а жить, как другие живут за пределами Эргастулума. Грубые руки барона легли на мою талию и крепко сжали ее. – Рай? Его объективно не может быть. Для меня удовольствие – заставлять таких сладких девочек страдать. А ты… Не думаю, что ты мазохистка до мозга костей. – Я живу, а значит люблю боль… Кажется, так говорил Тулуз Лотрек. Ему также принадлежит особенный рецепт коктейля "Тайфун". Это одна три четвертых коньяка с четвертью абсента на дне. Ужасно крепко, ужасно опьяняюще. Кстати, не хотите попробовать? Он кивнул, медленно забираясь мне под юбку. Его длинные паучьи пальцы отгибали кружева белья и жесткую утяжку, заставляя меня действовать быстрее. – Даже если вы против, я всегда закидываюсь лсд перед сексом. С вами я мечтаю развлечься, а не работать. Душка... Я положил на язык две таблетки цианида и глотнул коньяка. Я передал ему это через поцелуй. Коньяк крупными каплями стекал с уголков моего рта на подбородок, пачкая платье. Я в последний раз нежно прижался к груди барона и ударил его под адамово яблоко, когда тот глотал. Он еще не должен был заметить, что это его последний галлюцинозный коктейль. Но недоброе предчувствие заставило его ударить меня в больной глаз. Мы оба корчились от боли. Я, тяжело дыша, смотрел, как барон хватается за горло и хрипит, пуская изо рта белесую пену. Хотелось закрыть глаза, убежать, спрятаться от этого отвратительного зрелища, но я будто прирос к полу. Поэтичный ужас смерти держал меня. До этого я видел трупов, но не видел, как люди на самом деле умирают. Не видел бесноватых конвульсий, невыносимых хаотичных подрагиваний мускулов. Барон мучился недолго. Но в моем воображении эти кадры смерти сменяли друг друга медленно, как на старом видеопроигрывателе. Они окрашивались в цвета поп-арта, растекались и собирались в четкие минималистичные фигуры. Усилился запах моего парфюма, он стал осязаемым и видимым. И тогда я понял. Цианид подействовал и на меня. Нельзя было терять сознание. Нужно было немедленно вызвать рвоту или принять что-то сладкое. Я бросился из номера, теряя на бегу туфли и кружевные подъюбники. Утягивающий бинт сполз до колен, мешая мне бежать. Мои руки синели, становились лиловыми и лимонно-желтыми, а пространство вокруг изменялось со скоростью звука. Я не мог доверять собственным глазам, но все еще отчаянно цеплялся за жизнь. Вдруг мое сердце больно сжалось и со звоном морского колокола зазвонило, тут же затихнув. Я упал в обморок. Очнулся я, когда Николас пытался впихнуть в мое горло горячий шоколад. Во рту был отвратительно-кислый привкус недавних сладостей, которые мне насильно скармливали, когда я валялся без сознания. – Мы в "Эдеме", Ник? – спросил я, пытаясь подняться. В глазах тут же потемнело, и я оставил эти попытки. – Мы в аду, – улыбнулся он. – Ох… Эта шутка, как вино, с каждым повторением только смешнее, Ник, – грустно улыбнулся я. Мы оказались в больнице Тео. Сам он ушел около трех часов ночи, оставив нас одних. И Николас не смыкал глаз, ожидая, когда же я очнусь. Нас наверняка искали верные псы Большой Мамочки или прихвостни барона. Мы были снова одни почти без денег, без работы и будущего. Но мы были живы и мы были вместе. – Иногда я совершенно не понимаю, зачем живу. И для чего я умру тоже остается загадкой. Но пока старый Воррик не пытаюсь себя обманывать, он будет продолжать топтать эту измученную войнами землю. Я плохой человек, Ник. Сколько людей хороших и жестоких убито из-за меня? Сколько судеб мной сломано? Я воплощение Вавилонской блудницы, я копия своей матери. И знаешь, теперь плевать, где она и с кем. Мне никогда не отмыться от крови, но я способен остаться человеком, а не библейским монстром или игрушкой ситуации. Николас молча прижался ко мне, закрыв глаза. Мы больше не могли сказать друг другу ни слова, только безмолвно смотрели, как в зимнем небе потухают прозрачные звезды, ослепленные утренним солнцем. Рассветную тишину прервал звук поцелуя.