Вавилонская блудница

– Ты превращаешься в живого трупа, Ник. Я использовал все связи Большой Мамочки, чтобы достать тебе целеберу, но это просто невозможно. Эргастулум не единственный город сумеречных. Это тюрьма для них. Тюрьма, чтобы они пережрали друг друга, как пауки в банке. И таких городов десятки в одних только Штатах. Сколько их по всему миру? Сколько их, белых пятен на карте? Видимо, в одном из скрытых от нас городов сумеречных начались беспорядки. Понадобилось задобрить их целеберой… а тебя никто уже не задобрит. И из живого трупа ты можешь превратиться в обычного. Николас слушал меня, изредка кивая в ответ. Он все понимал и готовился к худшему. Каждый день посланницы Мамочки стояли у аптек и спрашивали целеберу. Когда она появлялась по заоблачной цене за коробку, ее тут же скупали. За это время наладили поставку целеберы по талонам самым нуждающимся – сумеречным до пяти лет. Я мог пойти на преступление. Ситуация становилась настолько серьезной, что в моих руках скапливалась жестокая безумная сила, способная убить ребенка. Наверное, поэтому обыденное прошлое актерство теперь превращалось в рискованный аттракцион, когда я вот-вот мог стать демоном в чужой постели. Ярость, страх, грусть… они гудящим роем звенели в моей голове. Темные чувства не отпускали меня ни на минуту, боль умирающего Николаса передавалась мне. Можно было только благодарить бога, что потенция не пропала, а только усилилась. Чудное человеческое существо… В наше грязное логово забрался слушок, что целеберные копы получают свою дозу через мэра, а группа защитников сумеречных прокладывает тропу в большую политику. Я не верил в это. Те парни с плакатами и жетонами могли разве что устраивать поножовщины, а не отчитываться в проблемах собратьев с серьезным лицом при официальном костюме. Однако шанс все устроить оставался. Я обратился к старому знакомому, господину Чаду. Уже седому, но без того отвратительного брюха, этой визитной карточки взяточника. В кабинете Чада был какой-то неприятный больничный запах. Такой обычно имеют дешевые стерилизаторы на основе хлора. Даже тлеющие сигареты не могли нарушить атмосферу напряженного ожидания, витающего в воздухе. –Бог любит троицу, господин Чад. Ангел может спасти меня еще один раз? И сейчас я могу предложить любую помощь в обмен на целеберу. – Я знаю, Воррик. Но нет смысла втягивать вас в свои дела, пока Ник принадлежит Большой Мамочке. Если бы вы занимали нейтральную сторону, то вам буквально бы развязали руки. Николасу разрешили бы охоту на сумеречных в ущерб их главному кодексу. Я не вытерпел и достал сигарету из полуразмокшей пачки. На улицу возвращаться не хотелось, дождь представал плотной белой стеной. В участке разрешалось курить, но под суровым взглядом Чада я чувствовал себя неуютно. – Ник в любом случае не сможет долго протянуть… Я хотел бороться за его жизнь, но, видимо, все зря. Наши души в руках власти и дураков с плакатами. – Не знаю, кто тебе донес, что у нас есть сумеречные. Подправь ему лицо, это ложь. Единственно, я бы точно не отказался от услуг твоего друга. Кто-то должен заниматься грязной работой, чтобы полиция оставалась чистой и честной в этом гетто. Я прикурил от зажигалки Чада и крепко затянулся. Тело от кончиков пальцев до корки головного мозга пронизывало иллюзорное тепло. Никотин ошибочно считают вредным. Его капля не убивает лошадь, напротив, никотиновая кислота используется для лечения неврозов и бессонницы. Ядовитое жжение в легких стимулировало сознание. Я напряженно думал, как могу помочь Николасу в такой безвыходной ситуации. – Я могу сделать все, что скажете. Я сам стану сверхчеловеком, только помогите Нику. Вам надо избавляться от ворья и барыг? Пожалуйста. Скажите мне имя этого ублюдка, я уберу его. Задушу ребёнка собственными руками, заражу сифилисом женатую женщину, подорву дом с десятками невиновных на бытовом газу. Что угодно, господин Чад! Я готов на что угодно! – Умерь свой пыл. Ради Николаса я обещаю найти тебе талон на целеберу. Но это будет не сразу и для этого ты должен постараться, Воррик. Знаешь его? – Чад протянул мутную фотографию вытянутого мужского лица. Это был тот барыга, который приторговывал наркотиками в "Эдеме". – Да. Имя я не знаю, но он наш частый клиент. Спал с Рокси и Катрин, чаще всего брал Лолу. Имеет задатки садиста, а вообще дикий фетишист. Человека, настолько мерзкого в сексуальном плане еще поискать… – Сможешь завершить его карьеру? Я стряхнул пепел и совершенно случайно потушил окурок о свою ладонь. Тихое шипение моей обожженной кожи заставило меня вскрикнуть. Боль. Именно в этом я и нуждался, чтобы очистить рассудок от хлама пустых принципов. У меня должна остаться только одна цель – спасти Николаса. – Не-а. Мамочка мне этого не простит. Что скажут, когда в одном из номеров найдут труп ее верного песика, да еще и убитого другим мамочкиным любимцем? – Беги, Воррик. Я побледнел. Слова Чада вдруг стали совсем глухими и неслышными из-за шума дождя. Нет, это не капли стучали по окну, это последняя надежда на счастье разбивалась внутри моей души. У меня не было выбора, если у жалкой шлюшки он вообще когда-то бывает. – Хорошо. Я убью его, и вместе с Ником мы уйдем из "Эдема". От мести Мамочки нас никто не защитит, но я готов. Просто жизнь Ника так тесно сплелась с моей, что я тоже умру, если он погибнет. Это как часы, останавливающиеся после смерти их хозяина… Я не выживу в Эргастулуме один, господин Чад. В подвале "Эдема" меня ждал Ник. Он снова дремал под тихую болтовню проституток рядом. Мне не хотелось его будить. Перебирая липкие банкноты из карманов Николаса, я все сильнее убеждался, что выживу и вне райской клетки. Я сунул обратно в карман Ника половину купюр, а вторую крепко сжал в кулаке. Лола был падок на деньги и наркоту. Если я не мог с ним договориться, я мог его купить, как это делали сотни раз с его уродливым телом. В моем распоряжении были приличные деньги. Я копил их на целеберу, но вскоре понял, что это бесполезно. Однако сумма была приличная. На неделю съема какой-нибудь квартирки. Когда я отвел его в холл, то он подозрительно посмотрел на деньги. Пытаясь просветить их через свет желтых ламп, Лола тихо постанывал. От такой наигранной реакции меня начало подташнивать. – Они настоящие, не бойся. Тебе всего лишь надо уступить мне своего папика на одну ночь. – Неужели тоже подсел на наркотики, Воррик? Ты казался мне таким милым трезвенником, прямо пай-мальчик. Эти гроши не стоят того кайфа, что я получаю с папочкой. Если он захочет меня, я не стану отказываться. – Лола… мне надо тебе признаться, – я отвел взгляд, только чтобы не видеть его вульгарно накрашенных черных глаз. – Ты великолепная женщина. Меня разрывает от зависти, когда я вижу, как тебе везет. Дешевая косметика на тебе невероятно женственна, пошлые шмотки других проституток только украшают твою сладкую фигуру. А я не такой. Я вынужден быть мужчиной, Лола. Моя махровая ложь стала чистейшим шелком для ушей Лолы. Он тут же попытался изобразить участие на своем лице. Хотя это единственное чувство в нем было настоящим, среди всего этого показного притворства. – Я знала, милый. Только я люблю своего папика и никому не отдам. Знаешь, как ревнует влюбленная женщина? Она готова на все, только бы уничтожить соперницу. И чистое жертвенное сердце никогда не сможет простить другую, согрешившую женщину! Воррик, представь, как я мучаюсь, когда думаю, что мне изменяют… – Это скорее он изменяет кому-то с тобой. Лола, обещаю, я не стану спать с ним. Только притворись больной во время его очередного визита и позови меня. После этого я сбегу из "Эдема" вместе с Ником. – Вместе с этим паскуденышем? Ты притащил его, чтобы он нас объедал, а потом сбегаешь? – Лола стиснул зубы, пытаясь сдержаться от громкой ругани. – Я платил за него. Что толку считать ушедшие деньги, когда ты можешь получить легкий заработок сейчас. Тебе даже ничего не надо делать, Лола. – Понимаю. Ты завел какую-то интрижку в городе и теперь тебе нужны торговые договоры с папочкой. Или же ты спутался с копами и хочешь убить его. Я погрузился в оцепенение. Лола все прекрасно понимал, в то время как я считал его за дурака. Время остановилось, безумно длинные секунды молчания отсчитывал мой редкий пульс. Лола не мог не понять, что действительно прав. – Смотри. Смотри, я сказал, – Лола прошипел это сквозь зубы, даже не замечая, что ошибся. Он снял лифчик, расшитый сверкающими крупными стразами и показал мне свою иссеченную грудь. На месте сосков у Лолы были два уродливых розовых ожога, со временем побледневших из кроваво-красного цвета. Это все то, что делали с ним его мужчины. На его теле была вся история перенесенной боли от безысходного самоповреждения до жарких ночей с садистами-клиентами. – Смотри внимательно. Я прошел через невыносимые унижения, чтобы не подохнуть с голоду. И я буду из раза в раз повторять их снова, только бы не потерять место в подвале. Жестокие ублюдочные мрази на это не способны. Но я люблю боль и прощаю их. Я настоящая женщина… Но прощать куда легче, когда твой мучитель уже стоит перед богом и пытается оправдаться. Меня будто ударило током. Звенящее онемение пронзило каждую клетку моего организма. Лола, бедный Лола. Его транссексуальность была таким же глупым, по-детски непосредственным уходом от реальности, как и моя игра в котенка. Деперсонализация разъела ему мозги, а наркотики только усугубили дело. Я обнял плечи Лолы и стал гладить его по голове, успокаивая. Жесткие синтетические волосы его блонд парика запутывались у меня между пальцев, как паутина. – Ты несчастная женщина, Лола. Во всех твоих бедах виноваты поганые жестокие мужики. Мне горько причислять себя к их числу. – Надеюсь, хотя бы твои объятия были искренними, льстец… Я знаю, чего ты ждешь. Чтобы я сделала из тебя первоклассную сучку. И я, черт возьми, сделаю! Лола в сердцах ударил меня по щеке. Это была живительная боль, разгоняющая кровь и распаляющая актерскую страсть к фальши. Цианид я мог достать через продажных аптекарей. Благо, мистер Тео – тогда еще молодой недавний ординатор, согласился мне помочь. Он питал к сумеречным поистине человеческую жалость, хотя в разборках сохранял полный нейтралитет. Когда Тео перетряхивал свои запасы крысиных ядов, то его обрубленные пальцы глухо постукивали по этикеткам. – Знаешь, во что добавлять цианид? – без особого интереса спросил Тео. – В некрепкий алкоголь без сладкого привкуса, – вспомнил я рецепт из старой детективной книжки. – Правильно, Воррик. Будь осторожен. Если кто узнает, что я в этом виноват – застрелю тебя первым. А просрочишь с оплатой – труп твой собакам отдам. Сейчас цианид уже давно не производят. Это настолько сильная отрава для крыс, что люди получали интоксикацию только от прикосновений к белым таблеткам. Сколько шпионов и партизан использовало их? – Не могу знать. Но что-то мне подсказывает, что эти таблетки были совсем не для крыс. – Нет, именно для писклявых вредителей. А пальцы мне оторвала мышеловка. Циничный господин Тео заставил меня рассмеяться. Такой жестокий, неприкрыто черный, как женская тушь, юмор был как нельзя кстати. На самом дне жизни среди шлюх, наркоманов и беспризорников находились силы шутить. Только бы не возвращаться к реальности. Только бы не быть собой.