Глава 1
12 ноября 2017 г. в 23:19
Это последний день, когда я одна.
Две недели назад мама с ее новой «любовью всей жизни» улетела на две недели в какой-то там крутой тур. Даже отпуск смогла взять на работе. Две недели незапланированного отпуска для по сути еще недавно чужого человека — легко, один день на выпускной родной дочери прийти — нет уж, извольте, вся в работе. Мамочка у меня еще та, в свои тридцать шесть даст фору любой малолетке. Но мне-то что? Я пока что и была той самой малолеткой, которой чаще всего доставалось от мамы.
Виктория Ардмор родилась в Заковии. Не знаете, где это? Не переживайте, это не сильно большой пробел в ваших географических познаниях. Потому как я, Вероника Ардмор, дочь той самой Виктории из не особо известной Заковии, сама точно не знала, где находилась это малознакомая страна. Или город? А ведь это родина моей мамы! А теперь-то, когда от Заковии ничего не осталось, знать, где она находилась, было не обязательно. Ну да ладно, отвлеклись.
Будучи единственным ребенком в семье, разбалованной до «не хочу» и чуть ли не с четырнадцати лет первой красавицей Южной части города, Виктория имела наполеоновскую замашку «покорить весь мир». Но мир покоряться не спешил, поэтому она желала хотя бы устроиться в жизни так, чтобы земля раем казалась, а небо — морем. А Заковия и Рай даже в одном предложении звучали странно.
Дабы воплотить мечту в реальность матушка решила свалить за границу. Желательно подальше, а лучше за океан, чтобы найти и вернуть не смогли. Потому, встретив в Заковии какую-то крутую шишку из штатов, наплевала на все принципы и моральные устои, молву народа и уговоры матери с отцом и улетела за границу. Замуж даже за него вышла, дабы быстрее решить вопрос с визой и лишними расходами. Но золотые горы, которые наобещали Виктории, имели свойство быстро заканчиваться. И, дабы не потерять все горы, через год муженек без предупреждения и даже записки свалил. Но мама особо не расстроилась — свалил и свалил, зато квартирку оставил. Один ушел — другой придет. Этим правилом она пользовалась по сей день.
Так мне в детстве описывал жизнь Виктории мой дедушка, пока бабушка крутилась рядом и пыталась хоть как-то смягчить историю, которую, по ее мнению, дедушка преувеличивал, да и вообще не стоило такое рассказывать маленькому ребенку. Но дедушка по происхождению турок, а у них отношение к семье как к чему-то святому и неразрушимому, поэтому такое поведение дочери его расстраивало и злило. Он обижался на маму и никогда с ней не разговаривал, «переговоры» о том, когда меня надо было забрать в Заковию, были полностью на бабушке. Поэтому в детстве я говорила на трех языках, частенько в них путаясь, хотя писать могла только на английском.
Я не так хорошо помнила бабушку и дедушку, потому что последний раз видела их в восьмилетнем возрасте. Потом мама уже боялась отправлять меня в Заковию, где велик был шанс, что мне во время прогулки на голову бомба свалится. Мама считала страну, где объявлено военное положение, не самым пригодным местом для отдыха малолетнего ребенка. Нельзя сказать, что она была неправа.
В скором времени Заковия стерлась с лица земли, в какой-то степени благодаря всем известным к тому времени Мстителям. Для мамы, не особо любившей супергероев, это стало еще одной причиной их ненавидеть. Выживших было не так много, но среди них не было никого с нашей фамилией. Это было ожидаемо — та часть города, где они жили, пострадала в первую очередь. Мне ничего не оставалось, как смириться. Мама вообще сказала, что убиваться не стоило, потому что бабушка с дедушкой хотя бы успели свое пожить. Ей куда больше было жаль молодых людей и детей, которые даже жизни не видели. Меня это, конечно, не успокоило, но какую-то логику в ее словах я видела.
Этот день изначально начался неправильно, потому что я проснулась раньше будильника и это при том, что вчера приехала домой только в два ночи, уставшая и не совсем трезвая. Но вместо того, чтобы пораньше встать, подольше постоять под душем и насладиться последним днем без ругани с мамой, я лежала в кровати, перемывала ей косточки и считала минуты до будильника. Уже полтора месяца мне надо было в школу на полчаса позже, но будильник звенел, как и прежде, поэтому времени утром у меня было много. И нет, это не школа решила резко подобреть и дать детям полчасика отдохнуть, это я просто школу сменила. В свой одиннадцатый класс я перешла в Мидтаунскую старшую школу.
Будильник прозвенел, и я вскочила с кровати. Солнышко поднялось. Это я не про себя, а про реальную звезду за окном. Меня солнышком называла только учительница по французскому, потому что я неплохо говорила на этом языке и единственная, не считая картавого Хьюго, умела правильно произносить букву «р». Но тогда мне было девять лет и меня это бесило.
На самом деле подготовка к школе занимала немного времени. Подняться, умыться, одеться и готова! Разве долго? Раньше приходилось дольше добираться до школы, но с появлением в жизни моей личной машины стало значительней проще. Эта машина досталась мне как только у меня появились права, но уговаривать маму ее купить мне пришлось за полтора года до этого события. Мама не была против моих поездок за рулем, ее скорее пугали возможные траты, связанные с покупкой машины моей мечты. Но я сделала все, чтобы мама все-таки согласилась, потому что мне тогда машина была жизненно необходима.
На подземную парковку я даже не спускалась, потому что там у нас было всего одно место и оно было занято маминой машиной. Свою я парковала где-то у дома, всегда в разных местах, о чем всегда забывала. И в этот раз, выйдя из подъезда дома, я растерянно осмотрелась. Где моя машина?
Мы переехали в эту квартиру больше года назад, но в новую школу я перешла только в этом году. Раньше мне приходилось ездить до старой школы по полтора часа, поэтому и выезжать надо было рано. До этой школы было полчаса максимум, и вначале это меня сильно расслабило, поэтому я перестала напрягаться и стала бросать машину где попало, потому что знала, что утром будет время ее найти. За пару месяцев такой режим приелся, и теперь мне казалось невозможным запомнить, где именно я оставила машину в два часа ночи.
Спустя семь минут моих скитаний по окрестностям машина нашлась в самом начале парковки. Бросив рюкзак на заднее сидение, я завела машину и тронулась. Моя умная машина сообщала, что бензин находился на исходе. Почему я вчера не заправила ее? Сейчас совершенно не было времени. Надеюсь, что для поездки в школу и обратно хватит. Больше я никуда не собиралась, мне еще убраться надо было до возвращения блудной мамы и ее юбилейной пятнадцатой любви всей жизни.
Мидтаунская старшая школа ничем не отличалась от множества других обычных школ для умных детей. Только мне было непривычно, так как моя прошлая школа не входила в разряд обычных. Абервуд была элитной школой, где в основном учились дети из обеспеченных семей, и твое место в иерархии школы зависело от того, можешь ли ты за себя постоять и добиться уважения. В этой же школе многое зависело от того, умеешь ли ты унижать окружающих и есть ли у тебя крутая машина или последняя модель телефона. В общем, контингент, как по мне, был скучноватый. Именно поэтому переход в новую школу осложнялся поиском новых друзей.
Новых друзей я не нашла. Что вообще значило — завести новых друзей? Словно в любой момент можно было сдать старых и взамен получить новых. Замечательно. И где эта барахолка друзей?
Впрочем, в настоящих друзьях я никогда не нуждалась. За всю жизнь у меня был только один друг, остальные — не более чем приятели. В этой школе даже таких я не нашла, но зато нашли меня. Еще с первых дней в новой школе за мной стала таскаться рыжеволосая девчонка. Она выглядела очень худой и низкой, что возмещали ужасно пышные и растрепанные рыжие кудряшки, у нее были еле заметные веснушки и голубые глаза. Удивительно, но она оказалась моей одногодкой. Ее имя я узнала только на четвертый день — Мина.
Но в этот раз Мины около входа не оказалось, и я прошла дальше, направляясь к шкафчикам. Этот предмет школьного быта мне достался после некого Гарри Фильсенберга. Откуда я знаю? Сложно это не понять, увидев надпись красным маркером на внутренней стороне шкафчика. Благо, всего одним постером Капитана Америки, который выдали на отбывании наказания, получилось закрыть эту надпись. Изображение Капитана Америки тоже немного раздражало, но не так как чье-то имя, написанное ярким красным маркером.
В этот раз, как и во многие предыдущие, кроме раздражающего Капитана Сосульки, меня бесило и другое. Все мои вещи, находящиеся в шкафчике, были перевернуты и валялись в беспорядке, словно шкафчик несколько раз хорошенько потрясли. Кто, черт возьми, это делал? Я устала убирать в нем, надо было поймать этого гада и припугнуть. Только как такого поймаешь? Мало ли какому ненормальному захотелось шкафчики потолкать? Я осмотрелась. Камеры в коридоре были, но именно эти несколько шкафчиков являлись слепой зоной. Все, что надо было — это повернуть камеры, а потом как-нибудь посмотреть записанное на них видео. А если это посмотрела бы администрация школы, было бы только лучше. Но что-то подсказывало, что администрация ничего не сделает и хулиганство не прекратится. Как говорится, если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.
— Ронни, Ронни! — сквозь шум толпы, я четко разобрала свое имя. И высокий звонкий голос Мины сложно было не узнать. Ей бы на вокал записаться, всех бы уделала. Сольная партия ей была бы обеспечена.
— Вероника я, Вероника, — пробормотала я, захлопывая шкафчик. — Чего раскричалась?
— Я просто сегодня немного опоздала, — заплетаясь и запинаясь в каждом слове начала она, — поэтому пришла позже. И это. Там тебя не было, я решила, что ты здесь. Я думала, ты ушла. Меня у входа не было просто. И поэтому…
— Мина, — я решила, что надо срочно остановить этот поток информации. — Успокойся. Лучше скажи, какой у нас урок.
— Эм, — стушевалась Мина, но явно была рада, что я ее не бросила. Великий Сатана, почему она такая стеснительная? — Биология.
— Прекрасно, пошли, — я направилась к кабинету биологии, в полной уверенности, что Мина направилась следом. Еще бы. Эта девчонка не была изгоем или неудачником, над ней никто не издевался, но с налаживанием отношений у нее было туго. Ее просто особо не замечали, прямо, как и многих, тут. Но это было лучше, чем идиотские насмешки Флэша над Паркером. Причем настолько идиотские и несмешные, что ими Флэш больше унижал себя, чем Паркера. Все это понимали, но молчали.
На биологии мы сели вместе с Миной. Честно говоря, биология никогда не была моим любимым предметом. Мне было абсолютно неинтересно все, что на нем изучали, и чаще всего я просто маялась от скуки на этом уроке. Почему я вообще выбрала биологию? Мне нужен был дополнительный предмет, а среди всех оставшихся биология была самым несложным. Уж точно лучше, чем химия, в дебри которой мне было даже страшно лезть. Ко всему прочему Мина рассекретила способ, как ничего не делать, но получать хорошие оценки по этому предмету. Это мне и надо было.
Мисс Уоррен объявила лабораторную работу, цель которой — добить бедную психику детей разрезанием лягушки. Мисс Уоррен, конечно, сформулировала ее совсем по-другому, но мне кажется, что учебную программу составляли, надеясь на это. Серьезно, а если у меня психика была бы слабая? Или я в обществе по защите животных состояла? А мне тут бедную лягушку собственноручно резать предлагали. А если я просто-напросто вида крови не переносила? Или тех же лягушек? В общем, компетентность тех, кто составлял такую школьную программу, находилась под большим вопросом.
Мина взяла в руки скальпель и поднесла к лягушке. Я отчетливо увидела, как металлическое лезвие задрожало в ее руках. Она так обморок быстрее получит, чем лягушку порежет.
— Дай мне, — предложила я и натянула перчатки. — Не в первый раз лягушку резать.
Мина аккуратно передала скальпель мне, и, видимо расслабившись, начала говорить:
— У Эйба через два дня вечеринка.
— Да? — я медленно вспорола животному живот. — В честь чего?
— У него родители уезжают, — продолжала Мина, но меня отвлек шум на задних партах. Томпсон снова докопался до Паркера. Я в этой школе была всего полтора месяца, но эта картина сопровождала меня каждый день. Флэш, наверное, больной в школу пришел бы, лишь бы приколоться над Паркером. Это ведь так прикольно, по его мнению. И почему-то он упорно не замечал, что никто, кроме него самого, это смешным не считал.
— Да, а я с Эйбом особо не общалась, — сокрушённо прервала я, продолжая ковыряться в лягушке. — Мне туда путь закрыт?
— Посмотрим, — только и ответила Мина. Я для вида немного поковырялась в животном, после завершила издевательство над лягушкой и положила инструменты. Так как практическая половина задания была на мне, Мина занялась конспектированием. Ну, а я пока решила продолжить расследование покушение на шкафчики.
— Мина, запишешь все сама, — попросила я, снимая немного запачканные перчатки. — Мисс Уоррен, можно мне выйти? Мне что-то не хорошо.
Мисс Уоррен, видимо, не раз бывавшая в ситуациях, когда детям было плохо от вида разрезанного животного, согласно кивнула. Я, по пути снимая специальный халат, встала и вышла из кабинета. Шкафчики находились на первом этаже, а я на втором, поэтому действовать надо было быстро и осторожно. Тихо перепрыгнув лестничные перила, я оказалась на нужном мне этаже. Каморка охранника, куда транслировались изображения с камер, всегда была открыта. И там всегда было пусто. Правда, не все об этом знали. Кто бы мог подумать, что охранник каждый урок сматывался к учительнице по испанскому. Я знала это только потому, что в прошлой школе знание, где находился охранник, часто меня выручало. Там он, правда, не крутил романы с учителями, но тоже не всегда соблюдал свой пост. По другим, менее весомым, причинам.
Уверенная, что охранник не видел моих приключений, я направилась к камере. Она была в левом углу, высоко под потолком. Сложно будет достать, но меня так легко не остановишь. Недалеко я заметила мусорный бак, который мог бы сойти за опору. Когда бак был перетащен под камеру, я аккуратно стала на крышку и полностью повернула камеру влево, чтобы она обхватила до этого слепую зону. Теперь, правда, другие шкафчики не видно, но это не было проблемой. Главное — это я любимая, а остальные подождут. Ладно, я потом верну все на место.
В кабинет я вернулась спустя десять минут. Для посещения туалета это непозволительно долго, но никто не обратил внимание. Еще бы, они лягушек резали, некогда им было на всяких меня отвлекаться.
Мина уверенно что-то писала, даже не останавливаясь, чтобы обдумать и сформулировать мысль. Немного присмотревшись, я заметила у нее что-то под партой. Ясно. Телефон. Конечно, как сообщила Мина, все лабораторные и проверочные по биологии давно были слиты в интернет прежними учениками. Это было решающим фактором, когда я выбирала предметы для изучения. Мисс Уоррен особо не парилась с заданиями и просто давала те же, что и в прошлом году предыдущим ученикам. Первые классы, попавшие под раздачу, все решали сами и дабы помочь младшим мученикам слили ответы в сеть. Я была рада, потому что это позволяло ничем не заниматься на уроках, ничего не запоминать, но получать хорошие оценки. Оставалось только изредка делать вид, что работаешь. Лягушку там разрезать или на луковицу в микроскоп посмотреть.
Я, решив не отвлекать юного ученого от этого увлекательного занятия, достала планшет. Чтобы узнать, что же происходит со шкафчиками, придется взломать школьную систему. Я не была уверена, записывали школьные камеры видео или просто транслировали на компьютеры, а если записи не было, то все это было бессмысленно. А я просто с помощью одного чудненького приложения взломаю систему, а потом с помощью другого не менее чудесного приложения буду записывать изображение с камер. После останется только все просмотреть и влепить тому, кто так неровно дышит к школьным шкафчикам.
С помощью наичуднейших приложений, созданных, как бы странно не было, мной, я быстро завершила поставленные цели и осталась без дела. Поэтому остаток урока был неимоверно скучен. Когда раздался звонок, я была первым учеником, выскочившим из кабинета. Новая школа — это не так просто, как я думала. Все-таки я слишком привыкла к такому распорядку и к тем правилам, которые действовали там, и перестроиться оказалось не так легко.
Слухи о вечеринке у Эйба разлетелись быстро. Уже после первого урока я слышала разговоры о том, где и как все будет происходить. Вечеринка была какая-то особенная? Или это у них из-за каждой вечеринки такой ажиотаж? И хоть приглашены были все, кроме некоторых «неудачников», я удивилась, когда на перемене ко мне подошел Эйб и промямлил приглашение. Удивительно даже то, что он подошел сам, а не попросил передать через кого-нибудь. Но мне было как-то все равно, главное, что я попадала на вечеринку. Какой бы она не была. Ведь именно так я и находила «друзей» в классе. Ох, Великий Сатана, о чем я думала?
Уроки заканчивались в два сорок пять, но мама прилетала в половину третьего. Мне нужно было время перед приездом, поэтому решение прогулять алгебру мной долго не обдумывалось. Я понимала, что дома творилось черт знает что, а времени у меня в обрез. Сосредоточиться на уроках у меня не получалось, но я в принципе никогда и не старалась. Хотя у меня было еще дополнительное время, пока мама будет ехать из аэропорта.
Уроки закончились, когда до возвращения мамы оставалось меньше часа. Бросив Мине быстрое «пока», я запрыгнула в машину и свалила из этого Мидтаунского ада. Надо было прибраться в квартире и убрать все следы моей неряшливости и несостоятельности. Я вообще-то очень самостоятельная для своих шестнадцати, но когда пыталась кому-то это доказать, то сразу превращалась в недееспособного ребенка, не умеющего делать обыкновенный кофе. А это не так сложно, учитывая, что у нас была кофемашина. Кстати, ее тоже было бы неплохо помыть. Ужас, мысли, как у домохозяйки. Для меня несвойственно.
Дорога домой заняла больше времени, чем обычно, потому что пришлось заехать на заправку. До приезда мамы оставалось достаточно времени, но последние штрихи в уборке я доводила уже под звуки подъезжающего лифта. Замечательно. О чем я говорила? Ах, да, недееспособный ребенок.
Я быстро вбежала на кухню и встала по стойке смирно. Виктория зашла в комнату в наилучшем виде. Длинные светлые волосы были уложены в крупные локоны, а светлая кожа стала золотистой от загара. Она была одета в обтягивающее платье до колена, выделяющее стройную фигуру и длинные ноги. На ее фоне я всегда выглядела нелепым сгустком серой массы. Мама всегда упрекала, что я совершенно не была на нее похожа. Смугловатая кожа, пышные каштановые волосы, спортивное телосложение и не самый высокий рост. Я пошла не в ее «породу». У нас только одинаковые ярко-зеленые глаза. Но даже тут мне не повезло. С ее внешностью они дополняли и выделяли ее, а у меня они выглядели как две лягушки на лице.
— Вероника, ты дома, — сказала она, заметив меня. Без всяких там приветствий и уточнений, все ли со мной хорошо. Типичная мама.
— И тебе привет, — ответила я, усаживаясь на крутящийся стул у барной стойки. — Вижу, ты хорошо отдохнула.
— Да, ты сделала мне кофе? — мама посмотрела на меня и, видимо, по моему растерянному взгляду поняла ответ на вопрос. — Вероника, ты же была дома, неужели так сложно было сделать кофе? Это заняло бы всего несколько минут твоего драгоценного времени, кофемашина все сделала бы за тебя. Разве сложно?
— Нет, сейчас сделаю, — протянула я, закатывая глаза и подавляя желание огрызнуться. — Он все равно успеет приготовиться, пока ты будешь переодеваться.
— Вот и хорошо, я так устала от перелета, — она взяла чемодан за ручку и пошла в свою комнату.
Конечно, она устала, ведь лететь бизнес-классом — это так утомительно и сложно. Впрочем, однажды она летела отдыхать на частном самолете своего ухажера, и жалоб на усталость тогда было не меньше. Сказала бы она это людям, которые всегда летали в экономе, они бы ей показали, что такое по-настоящему устать от перелета.
Я отмерла, вспомнив просьбу мамы, и пошла делать ей кофе. Ну как делать, просто нажать несколько кнопок на машинке — тут она была права, мне даже делать ничего не требовалось.
Мама работала главным редактором одного известного журнала, поэтому жили мы достаточно хорошо. Во-первых, в этом журнале неплохая зарплата. А во-вторых, мамины ухажеры неплохо ее обеспечивали. В итоге, мы жили в хорошей квартире в центре Манхеттена, мама каталась на крутой тачке, как и я, а каждое лето мы летали отдыхать в какую-нибудь курортную страну, обычно по отдельности. Конечно, тот факт, что почти все это благодаря маминым поклонникам, которых я терпеть не могла, немного огорчал. Но я не совестливая, закрыла на это глаза. В конце концов, маму я все равно не остановлю, пусть хоть выгоду из этого получу. Что уж там.
Когда мама вернулась на кухню, кофе уже стоял на стойке. Она села напротив меня, даже в домашней одежде она выглядела хорошо.
— Как твои соревнования по гимнастике?
Я удивленно вскинула брови. Вот это да, даже если я когда-то по какой-то неведомой причине и могла сказать ей об этом, она бы никогда не запомнила бы. Откуда тогда вопрос?
— Откуда ты знаешь про соревнования?
— Звонила Алеина, — ага, мой тренер. — Она сказала, что ты забыла кубок и грамоту в раздевалке. До тебя она не дозвонилась, поэтому позвонила мне. Хотела знать, будешь ли ты их забирать или как всегда оставишь там для зала наград.
— И что ты ответила? — я знала ответ.
— Как всегда. Она рассказала про соревнования и твои баллы на них.
— И? — мне не понравился ее тон. — Я заняла первое место.
— Да, — согласилась мама, хотя было видно, что ее это ни капли не впечатлило. — Только твой отрыв со вторым местом был ничтожно мал. Еще немного и ты была бы только второй.
Я закатила глаза и поборола желание просто встать и уйти. Снова та же тема, и претензии не поменялись.
— Конечно-конечно, я помню, второе место — это первое место среди неудачников, — процитировала я маму. — Только я не ради призовых мест участвую, а ради удовольствия. И нет ничего страшного в том, чтобы один раз занять второе место, а не первое.
— Вероника… — хотела перебить мама.
— Знаешь, мне еще уроками заняться надо, так что я пойду.
Я соскочила со стула и вышла с кухни. В гостиной на полу около дивана валялась подушка, которую я, видимо, случайно уронила, когда спешила на кухню. Не было сомнений в том, что мама это заметила и приняла во внимание, как еще одно доказательство того, что я несамостоятельная, невнимательная, недееспособная и вообще полный ноль. И все это ну никак не вязалось с ней, такой идеальной во всем. Ладно бы хоть сказала, кто мой отец. Ведь то и делала, что доказывала, что я дебил, и при этом отказывалась говорить в кого. Должна же я была знать, кого хвалить за руки не из того места. Но кто послужил подопытным для создания полного провала, названного Вероникой, она не распространялась.
Я спрашивала маму только раз, лет в пять, после чего получила такой отказ, что все желание знать отбило. Сама же она обходила эту тему стороной. Но основной смысл ее слов я прекрасно поняла и усвоила уже в том возрасте — я «отцу» была не нужна, он просто отказался от меня еще до моего рождения. Если тогда меня это как-то и расстроило, то сейчас точно нет. Мне было неплохо и без отца, и видеть я его не желала. Единственная причина, по которой я вообще про него могла думать — это то, что мне казалось, что на меня мама взъелась именно из-за «папули». Возможно, она сильно обижалась на него, а потом решила всю обиду выплескивать на меня. Знать бы только, кто являлся виновником моего появления на этом свете.
Для справки, стоило уточнить, что не такой уж я и провал. Нормальный ребенок, коим и должен был быть подросток в моем возрасте. Достаточно умна, собрана, самостоятельна для своего возраста, но маме все не так. А чем я отличалась от других? Все детство пыталась заполучить любовь мамы, но так и не смогла. Вечно была впереди планеты всей, старалась быть лучшей во всем, делала все качественно и быстро. Ко всему прочему никогда не ныла по поводу слишком тяжелых тренировок, усталости, боли во всем теле, потому что спорт того стоил. Но мама умудрялась все мои старания обратить в прах парой фраз. Она никогда не отмечала, сколько я уже сделала, она говорила лишь о том, сколько мне предстояло еще сделать. Неудивительно, что с началом пубертатного периода я молча послала все мамины прихоти куда подальше и стала просто получать удовольствие от происходящего.
Я с четырех лет ходила в круглосуточный детский сад с детьми, желающими выжить, и воспитателями, если не презирающими детей, то уж точно презирающими свою работу. И это пять дней в неделю (а чаще все семь) на протяжении трех лет! Единственная возможность хоть на время свалить из этой тюрьмы — это посещение секций и кружков в Детском развлекательном центре, недалеко от сада. Так как Сад сотрудничал с Детским развлекательным центром, то каждый день воспитатели собирали детей и отвозили их в центр на секции и кружки. Перед началом года, естественно, в саду проводилась большая рекламная акция этого центра. Родители выбирали секции, и их детей каждый день возили на обучение. Естественно, это стоило немалых денег, но детскому саду делали скидку за большое количество детей и рекламу.
Моя мама тоже решила сделать из доченьки спортсменку, но определиться с точным видом спорта ей казалось нереальным. Поэтому в четыре года меня отправили на художественную и спортивную гимнастику, аргументируя тем, что вскоре я сама смогу определить, что мне больше по душе. А мне ничего не нравилось. Но мне нравилось уезжать из сада, почти целый день проводить в развлекательном центре с хорошими педагогами и тренерами. В общем, в следующем году я была готова на все, чтобы проводить в центре все время с утра до вечера. Меня записали на смешанные единоборства, мне самой так захотелось, потому что туда ходил Эндрю, с которым я уже успела подружиться. А мама решила, что мне стоило изучать испанский и французский языки, так как ей очень нравилось, что я с детства могла неплохо говорить на трех языках — английском, заковианском и турецком. И хотя мне поначалу не нравилось ни одно из увлечений, Детский сад мне не нравился куда больше.
За три года я привыкла к тренировкам и занятиям, поэтому в школе не забросила занятия. Хотя, конечно, со временем пришлось внести коррективы. Когда я дотянула французский язык до разговорного уровня, то в этом направлении остановилась. Спортивную гимнастику бросила еще в двенадцать лет, а с единоборством завязала в пятнадцать по ряду причин. У меня осталось только одно увлечение, которое мне нравилось — художественная гимнастика.
В общем, я обычный подросток. У меня спокойная и размеренная жизнь с мелкими подростковыми проблемами на фоне разыгравшихся гормонов. И главное — у меня стабильная жизнь, уклад которой не собирался меняться. Уж это точно. Разве, конечно, на меня не нападут какие-нибудь психопаты, желающие меня убить. А это, знаете, вряд ли.