* * *
Она снова носится среди бесконечных миров. Но теперь всё по-другому. Ни одна из холодных чужих планет не притягивает её к себе. Она мечется между ними — сама похожая на крохотную планету. Круглую и светящуюся… Боль наполняет её. Боль, которая сильнее и страшнее любых физических мук. И нет от неё спасенья… И не избавит её от этого ни одна планета. Время… Тяжесть бесчисленных годов, веков, тысячелетий обрушивается на неё. Давит… а раздавить-то не может: она бессмертна. Наконец эти метания меж планет прекращаются: Мелларку затягивает внутрь себя бездонная чёрная дыра. Пусть это убьёт её — она будет только рада. Ибо нет во Вселенной большей тяжести, большего ужаса, чем бессмертие физической оболочки. Она чувствует одновременно прохладу и тепло. Откуда идёт эта приятная прохлада — непонятно ей. А тепло… Она помнит его. Откуда — не знает, но помнит. Руки её Единственного… Их прикосновение в один миг разогнало, разрушило тогда причину её многовековых мук. Безумие. Цена бессмертия… Его больше нет. Его отогнал тогда от неё прочь Саки. Стоило ему лишь прикоснуться к ней… И она переживает сейчас это вновь, пребывая в плену тяжёлого, беспокойного забытья. Вот Саки падает, бездыханный, от выстрела из какого-то лучевого оружия. И она — Мелларка, заключённая в оболочку обладающего сверхспособностями шара — вспыхивает ослепительно-белым сиянием. Чудовище, стрелявшее в Саки, убегает без оглядки. Сноп белого света окутывает, обволакивает её Единственного. И он снова начинает дышать. Теперь она вновь помнит его имя. Да ненадолго это… Вот то же самое чудовище направляет лучевое оружие — только на сей раз гораздо более сильное — на четырёх зелёных созданий, похожих одновременно и на черепах, и на людей. Ещё миг — и… Мелларка бросается наперерез смертоносному лучу. Смертоносному… даже для неё. Звон. Оглушительный, беспощадный… Мгновение спасительной черноты…* * *
Голос. Кто-то поёт… Так красиво… Трёхлетняя Сарри́мия выбирается из-под одеяла и спешит, стряхивая окутавший было её сон, на балкон — навстречу ласковой прохладе звёздной летней ночи и Голосу. — Что такое, маленькая? — опускается рядом с ней на колени молодая светловолосая женщина. — Ты почему не спишь? — Песня… — лепечет девочка, заворожённо уставившись на открывшееся перед ней глубокое-глубокое звёздное небо. — Кто это? — Сейчас увидишь… — ласково улыбается светловолосая Лéммия. И Сарримию поднимают нежные, но сильные женские руки. Девочка доверчиво прижимается к мягкой, тёплой груди няни. И во все глаза смотрит вниз… Там, на земле, стоит и поёт полную ласки и светлой грусти песню человек в белых латах. Сарримия замирает, забыв обо всём на свете… Но рыцарь, заметив на руках возлюбленной девочку, тотчас же замолкает. — Эх, Карри́м, Каррим… — с укоризной качает головой Леммия. — Разбудил ребёнка… И куда это годи… — Спой ещё! — неожиданно звонким, крепким голоском кричит с балкона маленькая девочка. — Пожалуйста… — С удовольствием, ваше высочество! — грациозно поклонившись, отвечает рыцарь. Кричит он, правда, не в полную силу — чтобы, чего доброго, не разбудить кровопийцу короля. И снова звучит Песня… Воспоминание это навсегда стёрлось из памяти принцессы — а потом и королевы — Сарримии. Но сейчас — когда, лёжа в горячечном бреду, проживает заново свою теперешнюю жизнь Сарримия-Мелларка — этот ласковый, полный чудес летний вечер снова окружает её… чтобы в следующий миг опять исчезнуть, испариться из её сознания. Но не из её сердца…* * *
Снова эта неумолимая сила… В один миг она выталкивает, вышвыривает Мелларку из её чудесного детского воспоминания-сказки. И несёт с бешеной скоростью вперёд — в будущее. В то будущее, которого она не пожелала бы никому на свете. Вот она яростно дерётся на мечах с молодым — нет, юным — зеленокожим воином в синей маске-повязке. Воин этот, мастерски отражающий её стремительные удары, похож одновременно и на человека, и на черепаху… Где она видела его раньше? Нет… не получается вспомнить… Вот бешеный ритм боя замедляется — Мелларка устаёт. Но сдаваться не собирается: цепко, словно дикая кошка, держится за мечи. Вдруг воин-черепашка… опускает руку, которая должна была отразить её очередной удар. И один из её мечей вонзается ему прямо в сердце… Всё вокруг на какой-то миг будто становится чёрным. Даже яркие летние Солнца… Воин уже лежит на твёрдом, холодном, ко всему безучастном полу арены. Не дышит… На Мелларку словно бы наваливается громадная гора… Нет — её сдавливают гигантские тиски. Это страшнее даже адских головных болей, которые долгими годами мучили её до этого. Так вот оно как — кого-то убить… Как люди с таким живут? Мелларка не знает. Не понимает… И не хочет понимать. Она не выдержит такой тяжести. Но есть верный способ избавиться от неё. Больно… Так вот оно как — умирать от собственного меча… Всё вокруг снова меркнет. Только на этот раз — постепенно. Она падает рядом с мёртвым воином. Но не чувствует под собою холодного, твёрдого каменного пола. Не слышит бряцанья об этот пол обагрённого её собственной кровью меча. Ощущает она лишь одно: как вытекает из неё — капля за каплей — сама жизнь. Уже даже не больно… А жить-то всё равно хочется… Да не вернёшь уже ничего. «Не хочу умирать!» — словно раскалённый докрасна меч, пронзает её голову безмолвный крик. Не нажилась она ещё в этом мире. В мире, где всё-таки нашла своего Единственного… «Саки!»* * *
В Доме царит полумрак — горит лишь одна свеча. Что касается комнаты Рыжиков — там и вовсе темно: они, как надеется Саки, уже видят десятый сон. Трёхцветная зеленоглазая Мидóри спокойно посапывает смешным розовым носиком в своём углу. Спят, тесно-тесно прижавшись к ней, и её шестеро котят. И зайчонок, чудом избежавший сегодня мучительной смерти от холода и голода, тоже сладко спит. Мидори нисколько не удивилась, когда Рыжики принесли в Дом и перепоручили ей крошечный живой комочек с длинными ушами. Было шесть котят — будет теперь семь… Только вот дорого обошлось Мелларке спасение этого осиротевшего — видно, маму лисица съела — зайчонка. Сбылся мрачный прогноз лекарки Кеóрры: поднялась у жены Саки, организм которой не выдержал столь долгого пребывания в ледяной воде Озера, к вечеру температура. Хотя «поднялась» — это слишком мягко сказано. Провалилась только что Мелларка в тяжёлый-тяжёлый сон. Не поможет ей, видно, травяной отвар, что заварила Кеорра. Вон как мечется в бреду — будто швыряет её кто-то из стороны в сторону. Компресс на её лбу — уже не холодный. Надо положить новый… — Пить… — одними губами шепчет, не просыпаясь, женщина с серебристыми волосами. Саки, одной рукой бережно приподняв голову жены, второй подносит к её рту чашку с тёплым отваром. Она, по-прежнему не приходя в себя, делает глоток… другой… Может, хоть немного полегчает ей… — Саки… — ещё тише и невнятнее шепчет она, тщетно силясь открыть глаза. А потом — ещё глубже, видно, проваливается в вязкий, словно болото, сон. И снова мечется в бреду. И стонет. Так горестно, так безнадёжно… — Сейчас будет легче, — кладёт он ей на лоб новый холодный компресс. Ласково гладит её горячую-горячую руку… И ей на какое-то время действительно становится легче. Саки, не отпуская её руки, прерывисто вздыхает. Время… Летело оно вперёд, как бешеное, безвозвратно унося с собою дни, месяцы, годы. Такие счастливые для них с Мелларкой годы… А теперь время словно остановилось в один миг. Замерло и сжалось в бессильный комочек. И знает Саки, что без Мелларки всегда будет так. Он ведь уже терял её когда-то — там, в другом мире. Вернуть бы сейчас их самые счастливые дни… Попасть бы снова в тот сказочный летний вечер — их первый вечер вдвоём…* * *
Догорает костёр. Догорает и ясный, тёплый летний день — один из тех, что утешают обитателей этого мира, готовящихся уже к наступлению осени. Закончены для Саки и Мелларки на сегодня все хлопоты. Поужинали они после целого дня странствий (а лошади их продолжают безмятежно пощипывать сочную траву) и уселись рядышком у затухающего костра. И любуются теперь чудесным — а для Саки-то и вовсе сказочным — зрелищем. Закатом двух Солнц… — Знаешь, на кого похожи Солнца? — тихо, с нотками грусти произносит Мелларка. — На кого? — так же негромко отзывается Саки. Хотя ответ-то он уже и так зна… — Они похожи на рыжую кошку и рыжего кота. Лицо Саки вытягивается от удивления. — А… при чём здесь коты? — поворачивается он лицом к Мелларке. — Хотя… похожи, конечно: тоже рыжие. — И не просто рыжие: которое побольше — ярко-рыжее; которое поменьше — бледно-рыжее. Совсем как мои самые дорогие друзья… Они ушли уже из этого мира… Не будь их — не были бы мы с тобой сейчас вместе. — Как это? — Понимаешь… В детстве, когда моя жизнь была сплошным кошмаром из-за короля Сарри́ма… у меня и отцом-то его назвать язык не поворачивается… так вот, дружила я тогда с одной рыжей кошкой. Я её так и звала — Рыжая. Хотя она была… скорее жёлтой, чем рыжей. Кругленькая такая. Весёлая, ласковая… Она у старой дворцовой кухарки жила. Очень долго жила. А потом умерла своей смертью. Видно, почувствовала, что меня можно уже оставить. Король-то вскоре тоже умер… И мне стало немного легче жить. А через какое-то время подружилась я с одним ярко-рыжим котом: гуляла как-то поздним вечером в дворцовом саду, и вдруг — слышу прямо за спиной звонкое-звонкое «мурр-р!» Подошёл он ко мне, об ноги потёрся: погладь, мол. А мне только этого и надо… Называла я его «Рыжий» или «Почти-Говорящий-Кот». Мурлыкал-то он и мяукал так выразительно, что не понять, мне кажется, просто нельзя было. Недолго я этой дружбе радовалась. Пропал мой Рыжий года через два после нашего знакомства. Как сквозь землю провалился… И довелось мне семь лет в полном одиночестве прожить. Хоть и было вокруг меня полно людей, да не нужна я была никому — только тебе. Но тебя-то ещё дождаться нужно было. И я не дождалась бы, не будь у меня воспоминаний о моих Рыжиках. О моих единственных в то время друзьях… Они не дали моему сердцу полностью зачерстветь. И поэтому ты смог, когда пришло время, спасти меня… от меня самой. Как ты думаешь: увижу я их ещё когда-нибудь? Правда ли то, что мы не один раз живём? — Может, мы с тобой это и узнаем… когда-нибудь, — с трудом произносит после довольно долгого молчания Саки. Он-то слишком хорошо знает, что так оно и есть. Но не скажет этого Мелларке ни за что на свете — чтобы уберечь от боли. И без того намучилась она уже. И не только в этой жизни… Мелларка низко-низко опускает голову. Прерывисто вздыхает… Саки, повинуясь властному порыву любящего сердца, ласково кладёт руку ей на плечи. Она вздрагивает. Тоненько вскрикивает… Какой же он всё-таки болван! А ещё обзывал так бессчётное количество раз помощников — неуклюжих и действительно бестолковых Бибопа и Рокстеди… Забыл он, что нельзя ещё ему этого делать: не переносит Мелларка человеческих прикосновений. И долго ещё так будет — пока не привыкнет она постепенно к его рукам. К рукам, которые никогда-никогда не причинят ей даже самой малюсенькой боли. Саки даже не успевает убрать руку: мгновением раньше случается то, чего он меньше всего ожидал. Мелларка склоняет голову набок и прижимается щекой к его пальцам. Не убирай, мол… Долго ещё сидят они вот так — не шевелясь, не говоря ни слова. Как будто боясь спугнуть Чудо… Скоро ли они найдут свой Дом? Им это неизвестно пока… Но они его ищут. А старый мудрый Хамато Йоши сказал им на прощанье: «Будете искать — найдёте. Даже раньше, чем того ожидаете».