Утренняя Песня

В один из серых, унылых осенних дней подъехали Саки с Мелларкой к небольшому живописному селению под названием Шкивáрра. Жители этого селения (их было человек пятьдесят), столпившиеся почему-то во дворе одного из домиков, не обратили поначалу на путников никакого внимания. Видно, беда какая-то случилась… — Что здесь произошло? — негромко спросил Саки отделившуюся от толпы низенькую молодую женщину с большими грустными глазами. — Умирают родители Таррéна — моего мужа, — вытерла непрошеные слёзы женщина. — А могли бы ещё лет двадцать прожить… если бы не… Всхлипнув, незнакомка спрятала лицо в ладонях. — Дайте мне взглянуть на них! — послышался звонкий, не терпящий возражений голос. Голос королевы Сарримии… Толпа тут же расступилась: королевским был не только голос, но и выражение лица и осанка странной — молодой ещё, но уже почти совсем седой — путешественницы. И она быстрым шагом направилась к домику. Саки последовал за нею… В просторной, чисто прибранной комнате лежали на широкой кровати мужчина и женщина (обоим на вид было лет по шестьдесят — шестьдесят пять). Рядом же с кроватью стояла, бессильно опустив руки, высокая, полностью седая старуха. Видно, местная лекарка. Голова мужчины была забинтована. Он лежал без движения — то ли спал, то ли был без сознания. Лицо женщины искажала мучительная боль: дышала она с огромным трудом — будто бы ей мешало что-то внутри грудной клетки. Она судорожно сжимала руку мужа… На лице Мелларки вдруг отразилась почти такая же сильная боль. Она кивнула Саки: мол, идём обратно на улицу. И он молча послушался. Не решился спросить, знает ли она их… — Я сейчас попробую их вылечить, — снова повысила голос Мелларка, обращаясь к жителям селения. — Но ничего не обещаю… Расступитесь — мне нужен хоть какой-то простор. Толпа послушалась — медленно, но без всяких вопросов: выражение лица путешественницы их никак не допускало. И дело тут было не только в том, что в жилах её текла королевская кровь. — Бумажный кораблик в море, Былинка среди пустыни… Эти слова, эти первые строчки «Молитвы за неприкаянных» Саки помнит более чем хорошо. Навсегда врезались они ему в память — как и весь тот наполненный чудесными, невероятными событиями день. День, когда упал замертво не пожелавший убивать в бою Мелларку отважный и добрый воин-черепашка Леонардо. И когда упала в следующий миг рядом с ним она сама, нанеся себе смертельную рану своим же мечом. И когда вернул её к жизни светлый, чистый, невообразимо сильный тенор короля Дорéнна. И затем… Когда Доренн и Мелларка — единокровные брат и сестра — пели «Молитву за неприкаянных», чтобы оживить убитого Леонардо, их голоса были похожи на Солнца этого мира. Которое побольше и поярче — тенор Доренна. Которое поменьше и послабее — нежное, серебристое сопрано Мелларки. Это Саки хорошо помнит. Но сейчас… Не однажды уже слышал он её пение. Но так, как в эти мгновения, никогда ещё она не пела. Голос её звенел, летел в немыслимую высь. Словно хотел докричаться до спрятавшихся за тяжёлые серые тучи Солнц… Каждая спетая Мелларкой нота — высокая ли, низкая ли — наполняла Саки животворящим теплом. Прогоняла далеко-далеко усталость… Но сама-то она тоже устала после почти целого дня пути… А чтобы вот так петь — сила ого-го какая нужна. Пока Мелларка переводит дух после «Молитвы…», Саки становится рядом с ней и молча кладёт руку на плечи. Мягко, но крепко прижимает к себе. Чувствует, как она дрожит всем телом… Только бы не навредила себе… Она же сейчас — не всемогущий… или почти всемогущий… шар из далёкой галактики, который может отдать, выплеснуть из себя снопом белого света почти всю энергию и остаться живым… Хотя и тогда она, оживив Саки, долго спала. А ноты — лёгкие и светлые, как быстрокрылые белоснежные птицы — всё летят и летят ввысь. Чтобы образовать из чудесной мелодии Великого Славословия невидимый сноп света. И вернуть к жизни тех, кого Мелларка любит… хотя сама ещё этого не понимает. Но чувствует сердцем… И поэтому-то ей удаётся — несмотря на безграничную усталость — совершить Чудо. А ещё — потому, что рядом с нею всё это время простоял, поддерживая, Саки. Её Единственный… Невидимый сноп белого света достигает хмурого серого покрывала, заслоняющего Солнца. И разгоняет его. И летит дальше — к добрым рыжим светилам… А от них — возвращается обратно. И вот уже выходят медленно из домика совершенно здоровые пожилые супруги. Весело улыбаются друзьям-соседям… — Всё… — шепчет, вмиг обмякнув, Мелларка. Но упасть она не успевает — её подхватывает на руки по-прежнему стоящий рядом Саки. К ним тотчас же подбегает вышедшая следом за пожилой парой лекарка. Берётся за запястье Мелларки… — Она просто переутомилась, — объясняет Саки старуха. — Заноси её в дом — сейчас спать уложим. Лекарка быстренько застилает широкую кровать свежим бельём. Снимает с Мелларки тяжёлую дорожную обувь. И Саки осторожно-осторожно кладёт бывшую королеву на мягкий матрац и подушку, которую только что взбила старуха. — Выспится — и всё будет в порядке, — заверяет его лекарка. И уходит. Но ненадолго — оказывается, чтобы принести тазик с тёплой водой и мочалку. — Саки… — шепчет Мелларка, когда они на минутку остаются одни. — Знаешь, Саки… Мне кажется, я их уже давно-давно знаю. Только откуда — не помню. И она крепко-крепко засыпает… Когда лекарка Кеорра, выпроводив Саки на улицу, протёрла тело Мелларки смоченной в тёплой воде мочалкой и одела её в чистую ночную сорочку Леммии, он снова зашёл в домик. И, сев на краешек кровати, бережно — так, чтобы не разбудить — взял за руку девушку с серебристо-каштановыми волосами. Ему-то спать не хотелось: пение возлюбленной наполнило его свежими силами, достаточными для того, чтобы охранять её сон столько, сколько потребуется. В комнату тихонько зашёл невысокий пожилой мужчина — тот, которого вернула к жизни Мелларка. — Позволь посидеть возле неё немножко… — прошептал он, просительно заглянув Саки в глаза. Тот, стараясь не показывать недовольства, медленно встал и отошёл на пару шагов назад. — Меня зовут Каррим, — протянул ему руку хозяин дома. — Саки, — ответил он на рукопожатие. И мысленно удивился силе этого, казалось бы, щуплого пожилого человека. — Спасибо тебе, милая… — ласково прошептал Каррим, присев на кровать и взяв за руку спящую девушку. — Отныне наш с Леммией дом — и твой тоже. И твой, Саки. Знаешь… нам с женой Бог дал только сына. А мы всегда хотели, чтобы и доченька у нас была… А она — оказывается, всё равно есть. — Это бы хорошо… — задумчиво прошептал в ответ Саки. — Ты о чём? — Отец её, Саррим, был злой как собака. Она из-за него всех людей на свете боится… Хотя сейчас — уже не так сильно. — Саррим? А ты… не о короле ли Сарриме? Саки не ответил — лишь плотно сжал зубы, сообразив, что сболтнул лишнее. — Да не волнуйся… — горячо зашептал Каррим. — Никто ей здесь, в Шкиварре, ничего не сделает. Пение-то её не только нас двоих вылечило. У кого какая хворь была — всё как рукой сняло…

* * *

Оба они — и Саки, и Мелларка — очень скоро привязались к Карриму и Леммии, словно к родным отцу и матери. И постепенно узнали полную романтики, опасностей и трагических событий историю их жизни. А поскольку рассказчицей была главным образом Леммия — они как бы её глазами смотрели на все эти картины прошлого. Родилась Леммия здесь, в Шкиварре. А когда подросла немножко — стала о том только и мечтать, чтобы поскорей повзрослеть и уехать отсюда в неведомый, полный чудесных приключений Большой Мир. Скучно было ей в родном селении — маленьком и тихом, словно пруд в ясную погоду. А когда превратилась она из девочки в юную девушку — и того скучнее и печальнее стало ей: не нашлось в Шкиварре ни одного юноши, к которому она почувствовала бы что-то большее, чем просто симпатию. Не было здесь её Единственного… Однако тосковать по нему всю жизнь Леммия вовсе не собиралась: оседлала одним ясным летним утром лошадку, попрощалась с семьёй и друзьями. И — в путь-дорогу… Нелёгким был её путь на восток — в столицу королевства людей Кавеллáр. И не раз она собиралась уже повернуть обратно: тяжело и страшно, оказывается, путешествовать одной. Да ещё в такую даль… Но знала она: как только вернётся домой — снова затоскует-загорюет. И поэтому выдержала все-все тяготы долгого пути. И добралась — уже на исходе лета — до большого-пребольшого города, обнесённого высоченной каменной стеной. То был Кавеллар. Пропустили её в городские ворота, и двинулась она дальше — сама не зная куда. И вдруг услышала: — Хочешь, погадаю тебе, девонька? Всю судьбу расскажу — не обману… Обернувшись, Леммия увидела пожилую женщину в разноцветном платье, которая весело, приветливо улыбалась ей. Взгляд же гадалки был никак не весёлым — задумчивым и почти печальным. Поколебавшись, девушка отбросила все опасения — женщина-то явно не злая была — и приготовилась слушать ответ на вопрос, который уже долгое время не давал ей покоя: как зовут её Единственного, и где ей найти его? И сказала ей гадалка, поглядев пристально в волшебный шар: — Имя суженого твоего… ну-ка, сейчас разберём… поди ж ты — Саррим! И встретишь ты его… ну конечно — где же ещё… в королевском дворце. И… полюбит он тебя всем сердцем — как только увидит. И родится у вас мальчик — здоровый да крепкий. И лад будет в вашей семье… Может быть, сказала бы ей гадалка ещё что-то. Но не дослушала её девушка — узнала ведь то, что так хотела узнать. И направилась она прямёхонько к королевскому дворцу. Стражники у ворот спросили её: — Ты к королеве? — К… королеве, — не успев чего-либо сообразить, пролепетала в ответ Леммия. И её без дальнейших расспросов пропустили. Оказывается, король Саррим женился недавно на юной девице самого что ни на есть благородного происхождения. И тут же издал указ. Мол, всем юным девушкам Кавеллара явиться во дворец: королеве нужны фрейлины, которых она отберёт самолично. Конечно же, здесь собралась уже целая толпа девушек: кто во дворце-то жить не хочет? Да и носят фрейлины не лохмотья какие-нибудь, а роскошные наряды. И едят-пьют каждый день вволю. Выбрала королева себе в прислужницы семерых юных, симпатичных и расторопных девушек. В том числе и Леммию… Вот так и стала она во дворце жить: королеве прислуживать, нарядами яркими щеголять. И к высокому, ясноглазому красавцу-королю приглядываться… А королю-то мало было юной прелестницы-жены. Вот и заметил он вскоре светловолосую красавицу Леммию. И легко вскружил ей голову — как делал это уже много раз с юными девицами, когда-либо привлекавшими его внимание. Знал ведь уже: ни одна перед его мужественной красотой устоять не сможет. Леммия исключением не оказалась. Тем более нагадали ей, что Саррим — её суженый. И решила она, несмотря на то, что король женат, надеяться. Надеяться, что все предсказания гадалки сбудутся. И бросит король свою жену: видно же и слепому, что не любит он её по-настоящему. Да и будут они с Леммией вместе. Навсегда-навсегда… Прошло немного времени. И охладел король к фрейлине, которая всего-навсего приятным развлечением для него была. И увлёкся другой красавицей. А Леммия, узнав поближе короля, поняла, что не может этот грубый, злой, избалованный роскошной жизнью человек быть её суженым. Не любит она его: красота красотой, а любят-то не за лицо и тело — какими бы красивыми они ни были, — а за то, что глубоко в сердце спрятано. А сердце у Саррима жестоким, каменным оказалось: предал он её, Леммию. Наплевать королю оказалось на то, что отдала она ему самое дорогое, что только может быть у девушки. Много-много слёз пролила Леммия — и не только из-за того, что её предали. Поняла она однажды, что и сама поступала не лучше короля: вместе с ним предавала по-настоящему любящую его королеву. И решила Леммия из дворца не уходить — постараться как-то искупить вину перед супругой короля. Прошло два года. И разнеслась однажды по дворцу радостная весть: королева наконец-то ждёт наследника! Успокоилась тогда немного жена Саррима, озлобленная уже за эти годы многочисленными изменами мужа (о его былом увлечении Леммией она не знала — иначе бы приказала её казнить или, в лучшем случае, выгнать из города без гроша в кармане). Понадеялась, что будет он уделять ей, будущей матери своего наследника, гораздо больше внимания. А то пропадает вечно в походах да на охоте. А во дворце — за каждой смазливой девицей волочится… Но кто ей уделял всё возможное и невозможное внимание — так это Леммия. И поэтому, когда настало время королеве рожать, — попросила она, предчувствуя недоброе, верную фрейлину позаботиться, если случится вдруг что, о ребёнке. И пообещала Леммия, что родной матерью ему станет. Разродилась в назначенный Создателем день и час королева крепкой, здоровой девочкой. А сама — умерла, не успев даже узнать, кого родила. Загоревал, затосковал безутешно король Саррим: понял — хоть и слишком поздно, — что потерял женщину, которая действительно любила его. И которую… любил он сам. И которую теперь уже не вернёшь… Девочку новорождённую король и видеть не пожелал. Но была она в надёжных руках: Леммия свято исполняла обещание. Нарекли принцессу через какое-то время Сарримией — как и хотела покойная королева. Только думала она почему-то, что у неё непременно родится мальчик. Мальчик, которого назовут в честь её любимого… И решил король всё равно исполнить волю жены: знал он — сердцем чувствовал, — что для дочки выбрала бы она именно это имя. Прошло почти три года. Король после пережитой трагедии больше не прикасался ни к одной женщине. Зато к выпивке пристрастился безнадёжно. Леммия, исполняя клятву, растила Сарримию, как родную дочку. И в сердце короля, всё же навещавшего изредка своего ребёнка, даже шевельнулось что-то вроде благодарности. Когда король был трезв — а случалось это всё реже, — устраивал он рыцарские турниры. И съезжались на них со всех концов королевства молодые, сильные, жаждущие славных побед мужчины. И самые смелые и ловкие из них оставались во дворце, чтобы служить королю. И вот, приехал однажды в Кавеллар невысокий рыцарь в белых латах. И случилось так, что увидела его Леммия вблизи и с поднятым забралом. И сердце у неё забилось так часто, так сладко, как никогда в жизни не билось. И увидела она — словно в каком-то волшебном полусне — его добрые карие глаза. И услышала весёлый, ласковый низкий голос: — Как зовут тебя, девонька? Ответить она смогла не сразу — чего с нею, надо сказать, никогда раньше не бывало. А уж когда он сказал ей, что его зовут Каррим… Ошиблась, оказывается, гадалка. Всего на одну букву ошиблась… Да не вернёшь уже прошлого. Не станешь той, что прежде… Зря боялась Леммия, что станет презирать её Каррим, когда она расскажет ему всё о себе. А не рассказать нельзя было — тоже предательство получилось бы. Если уж встретила она своего Единственного — того, который вскоре сказал ей долгожданное «люблю», — то надо быть с ним честной. — Бог с тобой, Девонька моя… — тихонько сказал он, выслушав её рассказ. — Разве ты виновата, что гадалка ошиблась? Ты же меня искала… А я, думаешь, тебя не искал? Думаешь, не проводил ночей с красавицами, которых, как потом оказывалось, я просто с тобой перепутал? Ни одна ведь по-настоящему не любила меня… Давай-ка забудем прошлое. И не будем отпускать друг друга, раз уж посчастливилось нам встретиться. И поклялись они друг другу в вечной любви и верности. И понеслись один за другим — словно яркие быстрокрылые птицы — счастливые летние дни. А на смену дням приходили тихие, тёплые вечера, когда Каррим пел под балконом комнаты маленькой Сарримии чудесные серенады для своей Леммии. Бывало и такое, что девочка, которая спала уже в это время, просыпалась и выбегала на балкон — послушать его пение. Да недолго это длилось. Приказал в один прекрасный день король рыцарю Карриму выполнить одно чрезвычайно важное и опасное задание. А именно — отправиться в королевство черепах*, граничащее на востоке с королевством людей. И пробраться в замок черепашьего короля Неррé, который женился не так давно на юной девушке-черепахе. И выкрасть эту девушку, которую, как долетела об этом весть даже до королевства людей, всем сердцем любил король Нерре. Нужно было это королю Сарриму вот для чего: хотел он, взяв юную черепашью королеву в заложницы, потребовать у Нерре неслыханный выкуп — все его владения. Так с этим жалким малюсеньким королевством даже воевать бы не пришлось. Сдался бы Нерре без боя, подписав «добровольное» соглашение о соединении двух королевств, и всё. А главное — самому Сарриму ничего не нужно было бы делать. Выслушав короля, Каррим — или Белый Рыцарь, как часто называла его Леммия — лишь молча покачал головой. Вскипел сразу же злобный король — закричал, затопал ногами… Но Каррим, сохраняя полную невозмутимость, сказал одно лишь слово: «нет». Но шутка ли — перечить королю Сарриму? Не успел Белый Рыцарь опомниться, как очутился в темнице. И сказал ему король: мол, до завтрашнего утра не передумаешь — тут же велю казнить. Знал добрый и отважный рыцарь, что от него зависит теперь судьба королевства черепах: не было больше у короля воинов, которые смогли бы справиться с такой задачей. Сильные — были, да умом не блистали. Ловкие — тоже были, да смелости Создатель не дал… И поэтому решил Каррим, что лучше погибнет, но не станет похищать беззащитную девушку и обрекать на рабство всё черепашье королевство. Ждала в тот вечер Леммия, что придёт её возлюбленный, как всегда бывало в хорошую погоду, под балкон маленькой принцессы. И будет петь им обеим чудесные серенады… Да не пришёл он. Выскользнула тогда она тихонько из комнаты Сарримии (та как раз крепко уснула) и отправилась в дворцовую кухню — спросить у старой кухарки, которая всегда обо всех важных событиях во дворце знала, не видела ли она Каррима. И рассказала ей кухарка, что в темнице сидит её возлюбленный. Мол, прогневил чем-то короля… Со всех ног бросилась Леммия к Сарриму в опочивальню. И увидела в коридоре слугу, который как раз нёс туда на золотом подносе пузатую бутыль с вином и бокал. И сказала она слуге, что сама этот поднос королю отнесёт. Удивился, конечно же, Саррим, увидев её в своей опочивальне. И спросил рассерженным голосом, чего ей здесь нужно. А она — стала просить да молить, чтобы отпустил он Белого Рыцаря. Но ничего не добилась, а только разозлила короля ещё больше: он терпеть не мог, когда ему кто-то мешал наслаждаться любимым красным вином. А тем более — женщина, принадлежавшая когда-то ему, а теперь просящая милости для этого дерзкого, самоуверенного коротышки-рыцаря. Увидела Леммия, что не собирается король сменять гнев на милость. Но как представила, чтó может случиться на рассвете с Карримом — зарыдала в голос. И припала к ногам своего бывшего «избранника». И плакала, и молила о милости… Не выдержав, приказал ей король встать. И сказал, что велит сейчас стражникам выпустить Каррима. И пусть они вдвоём тотчас же и навсегда убираются вон из города, а потом — из королевства. Иначе ждёт их неминуемая смерть. Встала Леммия. Вытерла слёзы. И… заплакала снова: для неё уйти из королевства означало бросить маленькую принцессу. А она, Леммия, давала когда-то клятву. Знала отважная женщина, что рискует жизнью — и своей, и Каррима, — осмеливаясь ещё что-то говорить сейчас королю. Но всё равно не смогла промолчать. Рассказала она ему о своей клятве. О том, что не может оставить девочку… Король, в чьём сердце шевельнулась уже жалость к ней, окончательно смягчился, вспомнив покойную жену и узнав, что Леммия свято исполняла обещание, данное ей. Да не пристало королю словами швыряться — приказы отменять. Помолчал он немного. И — поклялся Леммии памятью жены, что сам займётся воспитанием и обучением дочки. И сказал, что свободна уже она, Леммия, от клятвы: королева-то боялась, что девочка будет расти сиротой при живом отце. А теперь — он пообещал, что позаботится о ней. С тяжёлым-тяжёлым сердцем последовала молодая женщина за Сарримом в темницу. Любила ведь она принцессу, как родную дочь… Но и Каррима тоже любила. И, чтобы спасти его, покорилась воле короля. Не посмела больше ничего ему говорить… Вот так было спасено от порабощения маленькое черепашье королевство. Потом, правда, выросшая уже Сарримия попыталась осуществить такой же план (она даже не подозревала, что задумала совершенно то же, что и когда-то её отец). Только выкрасть нужно было уже дочь короля Нерре, мать которой к тому времени умерла. И должен был выполнить это поручение не кто иной, как Саки… Но эта-то история тоже закончилась счастливо — и не только для королевства черепах. Решили Каррим и Леммия отправиться на запад — в дружественное людям королевство собак. Родное-то селение Леммии располагалось недалеко от границы с этим королевством. А она успела уже страшно истосковаться по родственникам и друзьям. И по дому… Прожили они в гостеприимном собачьем королевстве тринадцать лет. И родился у них там сын — спокойный, послушный Таррен. Так что лишь воспоминания о маленькой Сарримии омрачали их счастье. А однажды долетела до них весть о смерти короля Саррима. И они, тотчас же собрав пожитки, отправились в Шкиварру. И зажили там счастливее прежнего… Постучалась в их дом беда, когда уже побелели мягкие каштановые кудри Каррима. И вырос, успев уже обзавестись собственной семьёй, добрый Таррен. Заболела вдруг Леммия непонятной хворью: начали мучить её сильные боли в груди. Стала её лечить целебными травами старая Кеорра. И легче ей стало: прошли, казалось бы, бесследно те мучительные боли. И уговорила она Каррима не отказываться от ежегодной поездки в королевство собак. Они так радовались, когда он приезжал к ним, старым друзьям, в гости и пел им песни, которых знал бессчётное количество: скитался когда-то долгое время по родному королевству и запоминал одну за другой все песни, которые только доводилось слышать. Уехал Каррим — хотя и копошилось глубоко-глубоко в его душе что-то недоброе, гнетущее. Да не такой он был человек, чтобы поддаваться унынию. Весело провёл Белый Рыцарь среди лохматых друзей пролетевшие, словно один миг, два месяца. И, наконец, оседлал резвого скакуна и отправился домой. Чем ближе подъезжал он к дому — тем тяжелее становилось на сердце. Чувствовало оно беду… Уже подъезжая к Шкиварре, увидел он мальчишку-пастуха, который присматривал за небольшим стадом коров. А тот — возьми да и скажи ему: мол, лежит твоя Леммия при смерти. Стало ей на днях совсем худо… Помчался обезумевший от горя Каррим домой — что есть духу, не разбирая дороги. И шарахнулся конь в сторону, увидев, что хозяин направляет его прямо на взявшееся, казалось бы, невесть откуда дерево. И вылетел Каррим из седла… Отделался бы он лишь пустяковыми ушибами, кабы не камень — большой да острый, — который лежал как раз на том месте. Нашли его, без движения лежащего навзничь со страшной раной на затылке, почти сразу: подъехал-то он уже к самой Шкиварре. А конь его сам прибежал домой… Промыла и перевязала Кеорра его рану, зная, что ничего больше сделать не сможет — как и для Леммии. Разве что Чудо могло бы здесь помочь… И Чудо произошло: не только выздоровели полностью Каррим и Леммия, а ещё и дочь обрели. Дочь, которую когда-то потеряли — как думали, навсегда. А Каррим обрёл ещё и соперника для поединков — ловкого, сильного, не знающего страха Саки. Как же соскучился Белый Рыцарь по мечам, которые ржавели уже столько лет у него в сарае! Но теперь появился у него друг, для которого поединки на мечах значили столько же, сколько для него. И — началось… Сперва пришлось Саки вполсилы драться с Карримом: тот уже успел заметно выйти из боевой формы. Но потом… Не счесть их было — этих боёв, приводивших в полный восторг местных мальчишек. Да и не только их: все жители Шкиварры — от мала до велика — спешили полюбоваться этим захватывающим зрелищем, лишь заслышав радостные мальчишечьи крики «Каррим и Саки на бой выходят!» С восхищением и тревогой наблюдала за этими поединками Мелларка — готовая запеть в любой момент. К счастью, причин для этого никогда не возникало: каким бы жарким ни был бой, и кто бы ни одерживал победу — ни на побеждённом, ни на победителе не оказывалось ни одной мало-мальски серьёзной раны. Конечно же, у самой Мелларки тоже ой-ой как чесались руки подраться на мечах. И она дралась — и с мужем, и с Белым Рыцарем. Только мечи для этих случаев брались другие — деревянные. Подарок короля Доренна, которого вскоре после восхождения на трон прозвали жители Кавеллара «Доренн Золотые Руки». Не спорила Мелларка, принимая от брата этот подарок. Знала ведь, что никто не считает её слабой. Просто боялся Саки: а вдруг повторится то, что случилось когда-то на лесной поляне? Или будет ещё хуже: он нанесёт ей не царапину, а серьёзную рану? Некому тогда будет волшебным пением исцелять Мелларку… Деревянные мечи были, хоть и лёгкими, но очень прочными. Ещё бы — сам Доренн подбирал древесину да мастерил ловкими, умелыми руками это своеобразное оружие. Но серьёзных ран этими мечами было не нанести, так что все оставались более чем довольны. Вскоре, однако, пришлось Мелларке примерно на год забыть о поединках. Почувствовала она однажды — когда уже несколько месяцев прожили они с мужем в доме, который построил он вместе с Карримом, Тарреном и другими мужчинами Шкиварры, — что скоро станет Мамой…