*Righteous Brothers – Unchained Melody
Шина нельзя беспокоить во время работы, потому что, если его выдернуть из этой безумной цепочки последовательных действий, его чертоги разума закроются и, с вероятностью в девяносто девять целых и девять десятых, можно отхватить пиздюлей с авансом на год-полтора. И Хёнвон об этом прекрасно знает. Но ещё он знает, что старший себя доводит, поэтому приходится рисковать жизнью, честью, здоровьем. Именно поэтому он почти с ноги открывает дверь операционной. - Вонхо, тебе там нормально? Шапочка не жмёт? Нимб не давит? Халат не протерся? Ты дебил? Ты дебил. Ты в курсах, что уже шестой час не выходишь из операционной? - настойчивый стук трости о дверь, сопровождающий череду саркастичных, но ужасно однотипных панчей, лишь раздражает Шина еще больше, потому что отвлекает. – Ты бы отдохнул, чайку хоть наверну… - Да отъебись же ты, мешаешь! Тебе выгоднее, чтобы я быстрее закончил. Не успел Че открыть рот, чтобы возразить, как в него тут же полетел лоток с двумя пулями и кучей кровавых тампонов. Но объект, влетев в стену, так и не смог достичь своей цели. Больше Хёнвон не пытается дозваться. Парень, надменно фыркнув, разворачивается на сто восемьдесят градусов и выходит. Его напрягает то состояние, в котором находится его друг последние несколько дней. Хосок практически не разговаривает с ним, даже когда они видятся; вечно находится где-то вне зоны доступа, не появляясь в своей квартире, а его вид оставляет лишь догадываться всех о том, чем же он занят, но беспокоит больше. Причину такому поведению никто назвать не может: предположения каждого разные. Хёнвон думает о том, что тому просто надо отдохнуть, в первую очередь от работы, потому что так старший загоняет себя в могилу. Он будто старается разогнаться, чтобы нырнуть в неё рыбкой. Обязательным пунктом отдыха Че считает отдых от самого себя. Парень даже начинает думать о том, чтобы временно освободить Вонхо от должности своего главврача. С этой мыслью он и возвращается в свой кабинет, в котором он обычно додумывался до верных решений. - Я же говорил, что он тебя опять пошлёт на хер, - развалившийся на диване, практически в темноте, Чангюн, как заноза в пятой точке, не дает забыть о своем существовании, - Вонхо закончит работать только если здание рухнет, да и то не факт. И младший, как обычно, прав: если у Шина сдвиг по фазе – это не исправит никто и никогда. Чангюн не высказывал свою позицию по этому поводу, он лишь подталкивал Хёнвона к нужным мыслям и действиям. Именно за умение молчать, когда не просят говорить, младшего так сильно ценят и держат у самого сердца. Че остается лишь ждать, пока Хосок вымотается, и он сможет прижать его к стенке так, чтобы тот не то, что послушался, а хотя бы послушал пламенную речь о том, что он редкостный экземпляр и о том, что такой адский труд его ни от каких мыслей не отвлечет, а наоборот, убьет в нём всякую способность отвлекаться от своих внутренних демонов. Настроение Хёнвона отражается и в жестах, и в мимике: он ужасно злится и нервничает. Хосок является практически самым первым другом Хёнвона, который никак не пользуется его положением и не ссыт продолжать общаться, несмотря на то, что осознает всю опасность их близости. Поэтому Че очень ценит старшего. И его дико бесит то, что он никак не может повлиять на друга. Злость сменяется яростью, а мерный стук трости превращается в попытки пробить пол и провалиться в саму преисподнюю. Его уже раздражает даже то, что он раздражен. Как сказал бы сейчас Чангюн: «Моя любимая стадия: стадия, в которой лучше сдохнуть, чем дышать неправильно где-то рядом с тобой». Но эта мысль остается неозвученной в силу инстинкта самосохранения. В голове Хёнвона мелькают мысли о том, как же приятно сейчас, именно сейчас, всадить кому-нибудь пару пуль в ногу. Или заставить страдать каким-нибудь другим, более изощренным способом. Его губы растягиваются в кривой ухмылке, заставляя младшего начать морально готовиться к назревающему пиздецу и подскочить с нагретого места, ожидая указаний босса. - Чангюн-и, золото очей моих, - младшего передергивает от такого обращения, но он знает, что это всего лишь наигранный бред (Че так стебет своих «коллег по цеху»), а также Ай Эм знает, что это попытка сдержать внутреннее исчадие ада - свою вторую сущность, которую Хёнвон показывает только, когда терпит неудачу и появляется необходимость отыграться. Хёнвон как бомба замедленного действия. Ты можешь уже расслабиться, а оно как рванет, - кто там у нас в списке неугодных имеется? - парень даже не прилагает усилий, чтобы найти этот список, потому что прекрасно знает имя того, кому не повезло в этой игре в русскую рулетку, - Будь добр, приведи мне Мёндо, желательно, как можно скорее. – Тут Хёнвон неожиданно резко возвращается в своё обычное заспанное и уставшее, но довольно агрессивное амплуа, - Мне не терпится проучить этого выблядка… Какой у нас день недели сегодня? - Пятница, господин Че. - Прекрасный день для отправления правосудия, не находишь? И брось эти фамильярности, когда рядом никого нет. Моё отношение к тебе от моего настроения не зависит, дурила. - Но ты сам начал... - начинает спор парень, но резко затыкает себе рот рукой, как только Че поднимает на него взгляд, - Понял, принял, удаляюсь. Дверь за Чангюном закрывается с мягким скрипом. И Хёнвон, по новой раздражаясь, думает о том, что дверь пора бы уже заменить. Парень подходит к окну, плотно завешенному шторами карминного оттенка, и раздвигает их, впуская в комнату оранжевый тусклый свет фонарей, смешивающийся со светом ещё не до конца севшего солнца, до этого еле-еле пробивавшегося через ткань. Че раздражается от каждой мелочи (например, от того, что около окна слишком холодно рукам), поэтому разворачивается и, снова стуча тростью с огромной силой, направляется к столу, на котором, по своему обыкновению, стоит бутылка виски MACALLAN. Плеснув себе в стакан немного алкоголя, парень устраивается поудобнее в своём кресле и отпивает немного, будто пробуя на вкус, предвкушая предстоящую расправу, затем разворачивает свой любимый леденец и ждёт. Отстукивая пальцами другой руки заедающую в последнее время песню Ланы Дель Рей*, парень задерживает свой взгляд где-то на стене, пытаясь придумать то, каким образом мудак, что ночью уводил у него, у Хёнвона, прямо из-под носа ящики с пистолетами Ярыгина и Глок 17, будет наказан. Парня передёргивает каждый раз, когда он вспоминает то, что видел. По счастливой случайности, он не спал в ту ночь и решил проехаться до складов, чтобы проветрить голову и проверить охранника, к которому он давно не испытывал доверия, и, как оказалось, справедливо. А ещё Че не досчитался одного очень раритетного маузера. Ценность его была в том, что он, этот маузер, некогда был собственностью самого Ульриха Фридриха Вилли Иоахима фон Риббентропа. За такое мало было убить. Необходима была жестокая кара, прямо по фэншую. Как любят все кровожадные мафиози.*Lana Del Rey – Pretty When You Cry
Ещё где-то несколько минут парень сидит практически неподвижно, исключение составляют лишь пальцы, настукивающие ритм заевшей песни. Вдруг Хёнвон резко подрывается с места и устремляется обратно к стеллажу, стоящему у окна, и достаёт с самой верхней полки коробку черного цвета. Он припоминает, что давно не трогал её. Че проводит подушечками пальцев по крышке, оставляя несколько линий на тонком слое пыли, затем проводит ладонью, сметая остатки, о чем тут же жалеет, потому что пол недавно помыли, и снимает крышку. К моменту, когда Чангюн, постучавшись, впускает Мёндо и сам заходит за ним следом, на столе уже красуются дорожки, которые мгновенно приковывают взгляды вошедших в кабинет. Чангюн хищно улыбается, почти как дьявол, и смотрит прямо в глаза Хёнвону, показывая, что связь с ним налажена, что он практически всё понял (потому что Че невозможно понять до конца) и оценивает то, насколько хитёр его босс. - Дорогой Мёндо, - начинает мягко Че, – я бы хотел побеседовать с тобой о твоей работе. Ничего особенного, просто обычный разговор босса и подчинённого. Я был на курсах по управлению недавно и узнал там, что разговоры помогают повысить трудоспособность. - Он ударяет себя по лбу, как бы показывая охраннику "ты не стесняйся", - парень кивает в сторону, указывая на кристаллики белого цвета, аккуратно рассыпанные линиями на столе. – Попробуй продукт. Мужчина потирает вспотевшие ладони и пугливо озирается по сторонам в поисках подвоха, чем лишь раздражает Хёнвона, который изо всех сил пытается не начать расправу сию же секунду. Но со стороны Че выглядит как терпеливый и добрый босс, который лишь предложил своему охраннику недоступную для простого человека забаву. - Не волнуйся, Мёндо, это поощрение для тех, кто хорошо отрабатывает свой первый месяц. Господин Ай Эм не даст мне соврать, – мужчина, развернувшись на девяносто градусов, смотрит на Чангюна, сидящего в кресле, тихо разбирающего револьвер на запчасти, при этом заботливо протирая и укладывая в кейс каждую деталь. Парень поднял взгляд и еле заметно кивнул. – Видишь, Мёндо, я не стану тебе лгать. Может быть, охраннику кажется, а может, и нет, но улыбка и тон голоса Хёнвона приобрели ту ядовитую ноту, которую тот до этого будто бы очень тщательно скрывал. Но, встряхнув головой, он ещё раз бросает взгляд на босса, который снова мягко улыбается. «Значит показалось». Уверенности прибавилось совсем немного, но её хватило для того, чтобы приподняться с бархатной обивки стула и придвинуть стул ближе к столу. Хёнвон ощущает себя аллигатором, затаившимся в воде. Мёндо даже не подозревает о том, что он – антилопа, которой вот-вот перекусят горло. Хёнвон понимает, что ему ничего не стоит пробить ему череп и остаться безнаказанным. _____________________________ Статичный городской пейзаж за стеклом лишь раздражает и не даёт расслабиться хотя бы в той мере, в которой Минхёк сможет совсем ненадолго прикрыть глаза, забывшись во сне. Мысли о том, что всё потеряно, что год жизни испарится в небытии, будто и не было никакого года его жизни, никак не оставляют его в покое. Как изменится город? Успеет ли Джихун найти себе новую пару и забыть его, Минхёка, насовсем? Вспомнят ли о нём друзья? Можно ли их теперь так назвать? Что станет с ним после того, как его выпишут? Его пугает то, что он остался абсолютно один, без средств к существованию, а вишенкой на этом торте из говна и палок является то, что он теперь даже не может позаботиться о себе. Он не сможет найти себе работу, даже удалённую, потому что он теперь даже свои вещи забрать из дома Пио не может. Парень начинает ненавидеть себя за то, что вообще полез, за то, что не подумал перед тем, как делать (хотя это было относительно типичным для него), ненавидит себя вообще за всё, а в особенности за то, что вообще родился. Хёк пытается отвлечься на чтение книги, которую он скачал себе давным-давно, но на середине почти каждой страницы он ловит себя на том, что его мысли никак не о захватывающем дух расследовании Дюпена и По*, а далеко за пределами зловонных, пыльных и таинственных улиц Лондона 19-го века. Ему жаль себя, но Минхёку не хочется признавать это. Он считает жалость к себе самым последним чувством, которое можно испытывать. Но непрошеные слёзы всё равно полились из глаз. Док велел выключить общий наркоз. Теперь Ли получает убойную дозу обезболивающего три раза в день. Но и этот объём уже через два дня необходимо будет уменьшить до минимума, иначе придётся лечить ещё какие-то там заболевания, которые он сейчас и не вспомнит уже. Мин закрывает книгу и швыряет телефон на тумбу около себя, уставившись в окно. Там, на 7 этажей ниже, развернулась городская жизнь. Он не видит людей, но представляет возможные события, которые сейчас могут происходить рядом с ним. Кто-то шутит, чтобы впечатлить девушку. Кто-то покупает еду, чтобы приготовить вкусный ужин. Кто-то впервые за многие недели разговаривает по телефону с родными, которые живут за километры. Кто-то отдыхает от трудного и тяжелого дня. Жизнь кипит и идет полным ходом. Она не останавливается ни на секунду. А Минхёк здесь, один, лежит и не может даже встать самостоятельно. Через какое-то время царство Морфея забирает парня в свои нежные объятия, полные потайных страхов и необъяснимых образов. Ли даже не подозревает, что прямо в этот момент, по всем законам преступного мира, казнят незадачливого и ничего не понимающего вора ценного оружия. _________________________________*YONGGUK & ZELO - 주소서 (Pray)
Мёндо попытался разлепить глаза, чтобы понять, что только что произошло, но звенящая боль в области виска не давала этого сделать. Нет, это не может быть эффект наркотика. Чёртов Хёнвон со всей дури ёбнул его лицом об стол, как только тот наклонился к дорожке. Металлический привкус во рту и острая боль не давали мужчине сфокусировать свой взгляд на боссе, который перестал притворяться положительно настроенным. - Уёбок, ты решил, что красть у меня оружие и перепродавать его будет хорошей идеей? – Че схватил трость и нанёс ещё один удар по голове, от чего Мёндо почти свалился со стула. – Ты, блять, серьёзно подумал, что это лёгкий заработок? Если ты не признаешься, кому продал все мои игрушки, - парень перешёл на шепот, - я прямо сейчас отправлю к твоей женушке наряд полиции, и вы больше никогда не увидите друг друга кроме как в сводке новостей. Мужчина, держась одной рукой за голову, а другой за стол, чтобы не упасть, начал перечислять, в промежутках умоляя не трогать его жену, да и его самого было бы неплохо пожалеть. Кается же. Внимательно выслушав достаточно большой список покупателей, в который входили и конкуренты его синдиката, Хёнвон решает, что мудила прощения вряд ли заслужил, даже наоборот, он заслуживает самой жесткой расправы. Поэтому, легко перемахнув через стол, он стягивает перекосившегося от страха Мёндо со стула и валит на пол, лицом вниз. Череда глухих ударов о пол разносятся как гром по комнате. Крики мужчины скоро становятся еле-еле внятным мычанием. Че слезает с отрубившегося тела и садится за свой стол, вытаскивая из кармана платок, которым вытирает руки. Закончив незамысловатую работу, он отбрасывает кусок уже ненужной ткани и прикрывает глаза, ожидая, когда мужчина на полу придет в сознание. Он ещё не закончил. Чангюн равнодушно смотрит на эту сцену какого-то низкобюджетного фильма ужасов и борется с желанием нервно закурить. Хёнвон в такие моменты выглядит особо устрашающе. Никто не узнает, что творится в воспаленном мозге, пока Че сам не расскажет. АйЭм, если честно, даже боится говорить сейчас с ним, потому что не знает, чего сейчас ожидать. Они много лет знакомы, но природа злости Че не изучена им и на долю процента. Иногда кажется, что в парня что-то вселяется, потому что в обычной жизни Хёнвон не сможет и десятилетнего ребёнка на руки поднять, не то что избить человека до полусмерти. Через некоторое время на полу слышатся шорохи, за которыми последовал ни то стон, ни то скрип половицы (настолько тихим он был). Че, тут же поднявшись с места и прихватив с собой трость, мерно шагает на звук и садится на корточки. Схватив за шиворот Мёндо, Хёнвон приподнял тело настолько, чтобы можно было видеть кровоподтёки на скуле и распухший, налитый кровью глаз. - Ну что, тебе нравится у меня работать? – Парень, не дожидаясь ответов, продолжает свой монолог. – Нет? Мало плачу? По-моему, этого должно хватать на нормальную жизнь! – Смачный и неожиданный плевок в лицо заставляет Хёнвона замолчать в недоумении. Неужели не понятно, что с ним шутки плохи? Лицо Хёнвона перекосилось от шока и ярости, которая уже выплескивалась за края обычно тихого омута. Его черти учились у самого Люцифера и явно превзошли своего учителя. Казалось, что сейчас либо умрут все ближайшие знакомые Хван Мёндо вместе с ним самим, либо, если этого не произойдёт, земля треснет по швам. Но мудила явно не понимал той опасности, в которой находился. Либо намеренно пытался разозлить. Только зачем? - Пио придёт за тобой, если узнает, что со мной что-то произошло. - ЧТО?! – Смех Чангюна, до этого сохранявшего молчание, разнёсся по комнате словно удар молотом о гонг. – Пио волнует чья-то жизнь? Я слышал, что после того, как от него ушла его правая рука, он не волнуется даже за свою жизнь. Так что давай проясним одну вещь, – Он поднимается с кресла и, подойдя к Мёндо, давит ногой на его плечо с такой силой, что до сих пор охуевающий от наглости последнего Хёнвон невольно разжимает пальцы, а мужчина снова валится лицом вниз. – Твоя жизнь на данный момент может волновать только твою матушку, и то вряд ли. Глухой удар тяжелой подошвы о рёбра заставляет Мёндо перевернуться на спину и скорчиться от боли. Чангюн знает, что если он сейчас не сделает это, то, скорее всего, к утру ему придётся прятать изуродованное до неузнаваемости тело. __________________________________________