***
Руку немного саднило, но я, изредка аккуратно поправляя бинт, старался не трогать предплечье. Свежая татуировка в буквальном смысле втягивала под кожу тёплое чувство любви и радости, так давно не испытываемые мною за долгие годы. Я спешил домой, раскидывая широкими шагами опавшие на дорогу листья и разный мусор. Зайдя в квартиру я там обнаружил… да никого я там не обнаружил. Отперев дверь ключом, я неловко потоптался на пороге и вынул мобильник. На звонок долго не отвечали, гудки начали сводить с ума. Наконец протяжные скрипы автоматического зумера замолкли и Юля вкрадчиво, с хрипотцой в голосе ответила: «Да?» — А ты где? — с недоумением протянул я, проходя в комнату, и лениво падая на диван, мельком поглядывая на закатанный рукав толстовки. — Как где? На лекции! Я же говорила тебе вчера… — в трубке заорали непонятные голоса и я нахмурился. — Да? Я забыл, прости. — Ничего, вечером буду, — голоса все не смолкали, — целую. — До вечера, — сухо промямлил я, опустив трубку на диван. Совсем забыл про ее учебу. Я снова посмотрел на свою руку. «do what thou wilt» — писание Кроули, жизненный путь и мой выбор. Я сделал ее отчасти и для неё. И сердце срывалось на бешеный марафон при мысли, что в смысл незамысловатой надписи вложено чьё-то существование, помимо моего. Мне ни раз приходилось строить из себя кого-то, кем я не являлся — обязывало мое неприглядное положение. Чаще всего это происходило в университетах, где я был то сиротой богатых аристократов (но обязательно обедневших из-за проклятого коммунизма!), то гениальным абитуриентом, который из-за своей гениальности потерял все документы (но вот же светлая голова, его сука, и так возьмут! Блестящие оценки за вступительные, что там говорить…) А бывало и по-другому. Я перебирался на окраину какого-нибудь мегаполиса, снимал квартирку и идеально выписывался в ближайший социальный круг. Ну, там, связи по теории Парсонса и все такое. Но везде я был чужим, везде. Просто отсчитывал промежуток времени, и съебывал, собрав для себя очередную частичку паззла, пытаясь таким образом вырисовать свою собственную идентичность. А здесь все было как-то проще, да и года уже другие, все изменилось. Все будто бы повторилось вновь, только с большим процентом озлобленности, бедноты и яростного рвения к выражению собственной позиции: эмиграция тех лет, безусловно, была лучше в плане интеллектуальном, духовном; но эмиграция ЭТИХ лет… эта было мне по душе. Это ставило и сжигало все барьеры на моем пути, я вдруг почувствовал, что все должно быть так, как должно быть. Из мыслей меня вывел щёлкнувший дверной замок, в комнату тут же вполз неприятный сквозняк, отчего я не то вздрогнул, не то как-то неуклюже повернулся всем телом. Юля стояла немного бледная, уставшая, но сохранявшая улыбку на своём лице. В руках все так же зажаты пакеты с едой; при взгляде на них я тяжело вздохнул и нахмурился: спокойно, Мирон. — Почему ты не позвонила? — перекладывая между ее пальцев свои и ловко вырывая пакеты, спросил я, — ммм? — Они не очень тяжелые, — чуть отдышавшись, она снова поцеловала меня, как утром, быстро и непринужденно, но на этот раз в лоб. — Как покойника, — усмехнулся я нервно. Боже, ну жизнь и так лучше всякой трагикомедии. — Или ребёнка, — пожав плечами парировала Юля, отвесив мне победоносный взгляд, — все-таки, я старше тебя. Она прошла на кухню, а я едва не рассмеялся во весь голос. Сдерживая смешок, я прикрыл кулаком рот, наклоня голову и руку, отчего содержимое пакетом начало стремительно исполнять закон Ньютона. Юля обернулась, застав меня на месте преступления. Я только что совершил убийство собственной разумности. — Чего ржешь? — сама не в силах сдержать смешок — искорки в зелёных глазах заметались игривым огоньком — она потянулась к холодильнику. Видимо, мой гоблинский смех и поведение все-таки и ее могут растопить, если так вообще можно выразиться. — Ну я же говорила, ребёнок. — Хм, — состроив умную гримасу, я серьёзно кинул пакеты на стол и обошёл ее сзади, прильнув к тонкой талии руками, — это же ты у нас веришь в разные сказки типа индифферентных политических взглядов, — ядовито, провоцируя ее, улыбнулся я. Так хотелось ее чуть-чуть позлить, на доли секунды превозмогая эти приливы адреналина, смешанные с серотонином, чтобы потом, удовлетворенно принять ее позицию. — Сказки?! — Юля повернулась ко мне лицом, тыкая в грудь тыльной стороной ножа, которой она нарезала хлеб, хотя своих рук я не расцепил, — да ты сам такой. — я пожал плечами. Раунд не засчитан. — да и вообще, — с упорством ежика, тащившего на спине яблоко не по размеру, а сейчас силящегося раздвинусь свои маленькие иголки в угрожающем жесте, затараторила Юля, — ты свои книжки видел? Оккультные истории, мистика, мифы, так что… — пропела она, уже оборачиваясь спиной. — Ладно, ладно, сдаюсь, — я положил голову ей на плечо, — зато у меня есть кое-что тебе показать из моей собственной оккультистики, — игриво прошептал я, сам не замечая, как приподнимаю правую бровь. — Мирон! — шикнула она на меня, — ну давай без пошлостей, — уже более смущенно и зардевшись румянцем, произнесла она. Я звонко рассмеялся. Она вернула мне недоумевающий взгляд, практически зеркально приподняв бровь, только левую. — Да кто ж тебе пошлости предлагает, — отошёл я от неё и плюхнулся на стул, широко раздвинув ноги и хлопнув ладонями по коленкам. Грудь девушки едва всколыхнулась. «Нет, пошлостей она все-таки сегодня заполучит,» — услужливо подсказал мне внутренний голос. Юля поставила передо мной тарелку с едой, а сама приземлилась на стул напротив. — В магазине не было той капусты, что ты просил, так что… — я оборвал ее. — Срать, — я вцепился зубами в кусок мяса, а в желудке радостно застрекотало разливающееся тепло аппетита, — то есть, прости, неважно, и так вкусно, — я все время забывался с ней, отчего бесился на себя, как оказалось в последствии даже чаще, чем требовалось. Девушка лишь мягко улыбнулась, заёрзав на стуле. — Ну что там у тебя? — я поднял на неё взгляд, пытаясь не разложить на стол все, что в секунду набил за щеки. Юля рассмеялась, — хомячок? Она прикрыла рот рукой и откинулась на спинку стула, чтобы не засмеяться в полный голос. Ну что это такое! Только и делаем, что смеёмся друг над другом. Я положил вилку и тщательно все прожевал, одновременно с тем мотая головой. — Не-а, — молча закатав рукав кофты повыше, я выложил руку прямо на стол. Юля посмотрела сначала на меня, а потом на мое предплечье. Бинт я снял, на руке оставалась лишь прозрачная пленка, открывавшая свежие, сдобренные густой чёрной краской буквы. Глаза Юли забегали по периметру моей руки, раз за разом перечитывая фразу. Она потянулась пальчиками к татуировке, но я мягко отвёл их в сторону: «Пока нельзя,» — вернувшись к трапезе смиренно произнёс я. Девушка снова вздохнула и, кажется, вздернутый подбородок выдавал обиду. Однако, запрятав это опять поглубже, к слову, конечно, не так быстро, чтобы я этого не заметил, она блаженно уставилась на меня, опустив лицо на собственные ладони выставленных перед собой на локти рук. — Кроули. — с удовлетворением протянула она. — Угу-м, — только и кивнул я, не в силах все ещё оторваться от еды. — И ведь ты расскажешь, что это значит, — она хитро заулыбалась, — значит для тебя? Я окончательно отодвинул тарелку, сладко ухмыльнувшись. — Это значит лишь одно, — перегнувшись через стол, я одним движением пододвинул ее стул к своему, приблизившись к маленькому ушку, прикрытому светлой прядью волос, — что этой ночью ты мне будешь рассказывать свои сказки. Юля часто задышала, уголки губ вздрогнули и потянулись вверх, а взгляд потупился. Неловким движением, она заложила выбившуюся из общего порядка прядь за ушко, горячими пальцами, соприкоснувшись с моей ладонью. На руке ее снова звякнул тоненький изящный браслет. Не говоря ни слова, я прикоснулся губами и к нему.Часть 9
24 ноября 2017 г. в 11:11
Лучики солнца играли на ее светлых волосах, а я, в свою очередь, мягко перебирал в пальцах податливые пряди, водопадом сбивавшиеся в моих ладонях. Боясь, однако ее разбудить, я старался вести себя тихо, наблюдая за спокойным лицом Юли. Уже третью неделю она жила у меня, что радовало мою душу безмерно.
Проведя пальцем по ее щеке, я остановился взглядом на обнажившемся плече, бесстыдно выглядывающем на меня из-под одеяла. Неподвластный своим собственным желаниям, я аккуратно прикоснулся губами к кусочку ее тела. Юля едва вздрогнула и перевернулась на другой бок.
Улыбаясь непонятно чему, я, не глядя, стал нащупывать телефон между подушек дивана. Найдя его, меня пронзила холодная зыбь по всему телу. «Сука, уже 9!» — заорал голос в мозгу. Я резко встал, обернувшись на Юлю.
У меня была запись в студии, а у неё, вроде, (пара?). Не дожидаясь, пока она проснётся, я выскользнул из постели и прошёл к кухне, задевая все на своём пути, хотя это было полезно — то там, то тут валялись вчерашние вещи, которые я снимал с себя, как кожу с змеи. Как говорится, где полинял, там и оставил. И несмотря на четные попытки Юли убираться в моей хате, даже она не смогла навести здесь порядок из первозданного хаоса.
— Мирон? — сладкий сонный голос тихо просипел сквозь стены моей однушки. Я уже наливал себе кофе, а ей чай. Ещё не до конца проснувшись, девушка медленно, опершись о дверной косяк, проскользнула на узкую кухню.
— Доброе, я пиздец как опаздываю, — дожевывая вчерашнюю котлету, — пробубнил я.
День выдался на редкость солнечным: сквозь пыльное окно мелькали солнечные зайчики, чертятами танцуя на лице моей любимой. Из окон практически не дуло, но она все равно зябко поёжилась, стоя в одной футболке на голом деревянном полу.
— Давай, я поглажу рубашку, — все ещё сонно потерев правый глаз, сказала она, и не дожидаясь ответа, развернулась по направлению к ванной комнате.
— Юль, да не надо, я в футболке, — закинув последний кусок, вставший в горле неприятным комом, я подбежал к ней, на ходу застегивая джинсы, и чмокнул Юлю в щеку. Она слегка поморщилась, улыбаясь.
— Зубы чистил? — засмеялась она.
— Ой, да иди ты! — шутливо ответил я, впрыгивая на босую ногу в кеды. Они меня там целовать не будут.
— И слава богу, — выдохнула она как-то устало, убирая со стола тарелки.
Я вышел на улицу, мимолётом окинув взглядом район. Ничего не менялось, вот абсолютно ничего. «Свалить бы отсюда…» — промелькнуло в мыслях. Но я тут же откинул их от себя подальше. На ближайшее будущее планы уже были, а осуществить их я планировал здесь. И главное — была она.
Я завернул за угол, пройдя улицу, заполоненную мелкими магазинчиками, которые держали все национальности мира: ямайцы, вьетнамцы. Было в этом что-то занимательное, что порою отвлекало меня от повседневной суеты мыслей. Эдакий свой персональный анклав каждой диаспоры, от которой за неправильно сказанное слово можно получить маленькую такую резиновую штучку под ребро, называется травматический патрон. «Нде-е,» — подумалось мне, — «кому патрон, кому тромбон, как водится».
Но сейчас я на автомате проследовал все к тому же знакомому подземному переходу, который должен был утащить меня вглубь подземки.