Letters from the past

      Я потирал холодные пальцы, докуривая уже третью сигарету. Юля опаздывала. На часах уже было около пяти вечера, её занятия в университете должны были давно закончиться. Ожидание убивало и медленно выводило меня из моего шаткого душевного равновесия.       Радовало лишь одно — я для себя решил все окончательно и бесповоротно. Остался только самый тяжелый, и вместе с тем, мне самый необходимый момент — разговор.       В дверь тихо постучали.       Я вздрогнул, хотя ждал этого момента, и все же он застал меня врасплох. Затушив окурок, я потер уже красные от своих безостановочных движений ладони о джинсы и тяжело встал из-за стола. — Привет, — сказала Юля и, улыбнувшись, вступила в квартиру, аккуратно придерживая левой рукой пакет с продуктами, а правой легонько коснувшись края моей футболки. По спине пробежала неприятная капелька пота, а место прикосновения запылало адским, невыносимым огнем. — Привет, — безэмоционально промолвил я, отступая вглубь комнаты, давая ей пространство пройти внутрь. Та маска безразличия на моем лице давала мне хоть какую-то уверенность и помогала справиться с невесть откуда взявшейся дрожью в голосе. Девушку смутил мой потупившийся взгляд, однако, она проследовала за моей спиной, попутно растягивая куртку. — Как ты? — спросила она мягко, будто бы кожей почувствовав то электричество, сквозившее между нами. Закатав рукава своей кофты, она оголила запястье, на котором предательски был надет тот самый браслет. — Нормально, — протянул я, взяв в руки пустой стакан из-под воды. Покрутив его в руках, я поставил предмет обратно на стол. — Ты? Юля пожала плечами и начала вытаскивать продукты из бумажного пакета. — Зачем это? — уставился я на нее. — Я подумала, что ты захочешь есть, — смущенно произнесла она, — ты два дня не выходил из квартиры и не отвечал на звонки, — она запнулась, — а потом сам позвонил… — Верно, — промямлил я, опять начав больно заламывать озябшие пальцы рук.       За окном начинало темнеть. Юля осторожно обошла диван, подняла мою смятую футболку и положила её на край стула, там же оказались и брошенные мной шорты. Она щелкнула выключателем, и комнату залил приглушенный свет от одинокой лампочки, висевшей под потолком в пыльном плафоне.       Девушка прошла на кухню, и по звукам я понял, что включила чайник. В квартире запахло чем-то пряным — булочки с корицей. Терпеть их не мог в детстве, хотя в Париже бывали и сносные варианты этой выпечки.       Я снова тяжело вздохнул, а она, закончив шелестеть пакетами на кухне, вернулась ко мне. — Мирон, что с тобой? — немного взволновано сказала она, в голосе чувствовалась едва заметная тревога, которую, она, впрочем, умело запрятала обратно, — О чем ты хотел поговорить? — Юля, — решился я наконец, — я… Я не знаю, как тебе это объяснить…. — Говори, как есть, все в порядке, — перебила она меня. — Пожалуйста, не перебивай меня, — я удивился своему гулкому утробному голосу, — а просто выслушай, — я положил обе ладони на затылок и прикрыл глаза. Юля молча сидела рядом. Я не мог видеть её выражения лица, но прерывистое дыхание и движение горячей грудной клетки под её тонкой кофтой выдавало страх передо мной. В душе колко застрекотало чувство собственного отвращения к себе. — Я долго думал над тем, что хотел сказать тебе той ночью, когда ты написала мне смс, но так и не смог… Не смог найти правильного определения своим чувствам к тебе. Ты мне очень дорога, как друг, как человек, который меня поддерживал этот месяц, я… — я опять запнулся и нервно потер переносицу, — я вдруг понял, что мне тяжело находиться вдали от тебя.       Кольцо на правой руке почему-то мягко начало согревать фалангу, разливая тепло по сбитым костяшкам кулака. Я быстро отмел это чувство и постарался вернуться к четкому и логичному, как мне казалось, ходу своих теперешних мыслей.       Юля чуть слышно вздохнула и опустила глаза, нервно теребя браслет, проводя тонкими пальчиками по камням, будто пересчитывая их, дойдя до последнего, она ткнула в ямку ноготком — его не хватало: отверстие для рубина пустовало. Меня опять зазнобило. Черт, блядь, сука, ну что это такое. Я силился взять себя в руки, но это было охуеть как сложно! — Мне очень плохо, когда тебя нет рядом. И очень спокойно, когда ты здесь, — глупо произнес я, сука, произнес самое банальное, что только можно было произнести. — Мне плохо физически, — я поднял на нее свои глаза и встретил немного напуганный, но вместе с тем заботливый, почти солнечный взгляд, если такое вообще возможно представить себе. Но мой воспаленный мозг выдавал сегодня картинки любого коленкора, — Я нуждаюсь в тебе, понимаешь? Я… Я люблю тебя. Меня откинуло на спинку дивана. Сердце колотилось с такой частотой, что казалось выпрыгнет сейчас из груди, которую, в свою очередь, будто сжали стальным жгутом, заперев остатки надежд на свободное дыхание на ржавый замок. А ключ выкинув.       Я больше не смотрел на нее. Я просто не мог, я умер бы на месте, если бы увидел в её глазах не то, что желал там увидеть.       Юля осторожно провела рукой по моей небритой щеке. — Мирон, — начала она тихо, — ты… — слова ей, однако, так же давались с трудом, как и мне. Я начал чувствовать невыносимый приступ боли. Она вот-вот скажет, что я ошибаюсь, что мы просто друзья, что мы знакомы, черт возьми, только месяц, а в последний наш разговор я, кроме грубых слов и синяков на запястьях, не оставил ей ничего. — Ты очень удивительный человек. — Что? — я действительно не понял её слов, тупо уставясь на раскрасневшиеся щеки девушки. — Я хотела сказать, что тебе так трудно говорить о том, что у тебя внутри, но этого и не нужно! — она мягко опустила ладонь мне на шею, — я все поняла с самого начала, ты прекрасный человек, просто знай это, — с этими словами она прижалась ко мне своим худым тельцем и прислонила свой горячий лоб к моей уже как месяц небритой макушке. Я не понимал абсолютно ничего. Абсолютно. — Но ты… — продолжил я, не отстраняя её головы от своей, — что ты… — она не дала мне закончить. — Чувствую? — Да, — полушепотом выдохнул я, совсем обессилев от такой короткой беседы. — То же самое.

***

      По подоконнику сбивчиво колотили капли дождя, не оставляя четкой мелодии для уха. На улице окончательно стемнело, а в щели между деревянными окнами сварливо прорывался злой порыв ветра. Мы сидели на диване и тихо разговаривали. Юля, моя Юля, аккуратно водила пальчиками по моему предплечью, оставляя теплые нежные следы. Тело поддернулось мягкой негой, как от слабого наркотика. Хотя мне, почему-то, подумалось, что наркотик тут будет в разы посильнее. — Ну так, ты записал ту песню в итоге? — задумчиво протянула она, как всегда умело переведя разговор в непринужденное русло. — Нет, — нахмурившись сказал я, — не зашла, точнее… Ну там другое, в общем будет. — В смысле? Расскажи! — она шутливо ткнула меня кулачком в плечо, я невольно улыбнулся. — А она тебе понравилась? — усмехнулся я. — Да. Мне нравятся твои треки, в которых я могу побыть немножко тобой, — засмущавшись, она посильнее прижалась к моей груди.       Тепло опять разлилось по телу, опьяняя меня на доли секунды. Она меня понимала, но примет ли все остальное?.. Я загнал эту мысль подальше.       Поразмыслив за эти два дня над тем, в каком свете представить ей и мою иную сторону бытия, я пришел к вполне логичному, и даже обрадовавшему меня выводу: судьба нам благоволила, давала некоторую фору. Поэтому с признанием можно было немного повременить, а если она уедет… Я поеду за ней хоть на край света. Я горько усмехнулся сам себе — ужо мне-то ничего не станется. — Правда? — я невольно улыбнулся, отметив кусочек гордости, хитровато запрыгнувший мне вовнутрь от её слов, — тогда тебе она должна понравиться еще больше, я немного переделал текст. — Быстро показывай! — Юля так молниеносно поднялась на коленках, что мое тело заныло от обиды от лишенного кусочка тепла. — Ладно, ладно, только не бей! — Вскинув руки вверх, я наконец, хоть и вяло, но рассмеялся. Поднявшись с дивана, я протопал к шкафу и начал рыться в этой беспорядочной горе листков. «Господи, а хуй-то я зачем здесь нарисовал?» — округлив глаза, подумал я, достав один из листков. Быстро скомкав непотребство, я нашел нужный отрывок и вернулся к моей собеседнице. — Вот, — я протянул ей бумажку. — А сам прочитать? — по-детски скривив губки, произнесла Юля. Безумно хотел её поцеловать. Но все это время зачем-то отдергивал себя. Нам будто бы хватало и этих скромных прикосновений, и старого пледа из икеи на двоих. А сейчас мне вдруг захотелось больше. Я невольно мотнул головой. — Не-а, — не хочу, там же нужен бит все-таки, — нарочито заумно протянул я, — сама захотела, сама и читай. — Ну ладно, — насупившись сказала она, но тут же выхватив листок из моих рук, поудобнее уселась в моих коленках. Наша фортуна перед зеркальцем вертится, Примерив часовой пояс верности-смертницы. Помнишь: никто не верил, что мы вместе и женаты, Но нам карты спутал неумелый престидижитатор. Знаешь, мне снилось, будто мы снова спали вдвоём — 
Спальный мешок, спальный вагон или спальный район…
Соря в спальне бельём и кутаясь спальным бельём, 
Я столько раз сказал спальня, что это двуспальный альбом. Мирон — это не псевдоним, Опять ночник над моей головой — круглый неон — это мой псевдонимб, Ты мой серотонин, а не амброзия с нектаром, Я сказал железно всё, но ты коррозия металла… Я всё сижу и смотрю из окна, как гаснет небо, Хаслят малолетки с барсетками на велосипедах. Виноват или нет я — Неважно, мы с тобой сироты, которым провели в интернат интернет. Я знаю — это крокодиловы слёзы
 Я знаю — всё необратимо, но всё же
 Я знаю — нет альтернативы и всё же 
Скажи — зачем у крокодила есть слёзы? — Теперь и ты есть в моих треках, — я прижал её посильнее к себе, позволив поцеловать её волосы, которые так вкусно пахли весной или, может, той ранней осенью, когда она волею судьбы приехала в Лондон. Юля прикрыла глаза и облокотилась на меня целиком. Было спокойно, мирно, будто бы кто-то заглушил все те неугасимые молоточки в моей голове. — Мирон… — её голос гулко донесся до меня и вывел из приятных раздумий. — Да? — И я тебя.