Гиппокампус

      Что ж, прошу на борт! Моё имя Юз, и я младший помощник капитана. В мои обязанности входит: вовремя наполнить чарку, подставить плечо, подать руку. Одно время я был всегда подле капитана, его тенью. Тень, по имени Юз, это точное определение меня прежнего. Капитан Грегори нечасто обращался ко мне напрямую. Мне, дорогой читатель, иногда казалось, что, будто нарочно, сам корабль скрывает меня от него. Тебе это покажется странным, ведь я был всегда у капитана под рукой, но я был невидим, словно закрыт пеленою! Когда я подбегал к капитану, то всегда оказывался с тёмной стороны; когда я приносил ему кубок или карты, то всегда протискивал свою руку сквозь других матросов, или же они сами забирали необходимую вещь и передавали капитану. Все указания были сказаны либо очень громко, либо приходили ко мне через посредников. Бывало даже так, что корабль качала волна, именно в тот момент, когда я нёсся со всех ног к капитану, и либо я съезжал в противоположную сторону, либо обзор капитана закрывали ромовые бочки и матросы.       Ох, дорогой читатель, как от этого было горько! Всякий раз, как только я открывал рот, чтобы поговорить с капитаном, предательски скрипел корабль; только я подавал голос, как тут — запевали матросы! Мой друг, старый Агустин с костяной ногой и трубкой, утешал меня, говорил: «придёт и твой час, мальчик», и, слава Гекате, он оказался прав! Однажды вечером, после игры в кости, я поднялся на палубу, решив освежить голову прохладным воздухом. Я сразу понял, что я здесь не один — капитан перегнулся через борт и смотрел, как тёмные волны бьют по бокам Гиппокампуса и играют с его плавниками. Последнее время он часто искал одиночества. Только ленивый не заметил, что капитан стал слишком мало пить. Его взгляд был странным, переходившим из крайности в крайность — то горячий и сияющий, то холодный и стальной. Так же и лицо — то оно кипело от гнева, налитое кровью, и вдруг становилось таким бледным, что сразу становились видны синие вены. Он мог просидеть всё утро, день и ночь в своей каюте, и только свежий ветер имел право проведать его через окно. Но он мог просто сидеть на бочке среди нас, беззаботных матросов, молча курить трубку и отвечать на вопросы кивком головы. Мы, матросы, люди простые. Нас жгло любопытство — что же творится с ним? Но никто из нас не позволял ни себе, ни товарищу отвлекать капитана Грегори от его обязанностей и дум.       Капитан опять не заметил меня. Меня скрыла тихая ночь, а его взгляд завлекли тёмные воды. Грегори вглядывался в глубину, я смотрел на его силуэт в свете тусклых фонарей, размытый и дрожащий.       Так вот, дорогой читатель, я стоял на последней ступеньке, и решил было спуститься назад, как вдруг один из фонарей, висевший на массивной шее, засиял настолько ярко, что заставил меня зажмуриться. И эта неожиданная яркость сбила меня с ног! Когда падает Юз, гремит гром, трясётся небо.       Ох, как же мне стало стыдно! Но как осчастливил меня наш с ним разговор! Капитан Грегори подошёл и помог мне встать. Но увидев моё лицо, он пришёл сначала в испуг, а потом в страшную радость! Видел бы ты, как горели его глаза! Когда он держал меня за шиворот и задавал мне вопросы: Кто ты? Откуда? Как здесь оказался? Читать можешь? И смотрел на меня этими бездонными, сияющими глазами, я думал, что он выбросит меня за борт. Но он лишь приобнял меня и повёл к себе в каюту.        Вот, что капитан Грегори сказал мне в ту ночь:       «Ты ошеломил меня своим появлением! Как, говоришь, зовут? Юз? Интересно, интересно! Говоришь, всегда был подле меня? Великолепно! Значит, эта дьявольская посудина и правда имеет на меня виды. Что ж, интересно. Так же она скрывала от меня моё сокровище. Но теперь малыш, оно больше не моё. Оно твоё».       Капитан жестом приказал мне молчать. Заперев на ключ дверь и плотно закрыв ставень окна, Грегори зажёг одну-единственную свечу. Ничем не примечательную свечу, мой друг. Но позже о ней. Капитан выдвинул деревянный ящик, который прятал под кроватью. Я подошёл чуть ближе. Тогда капитан спросил меня «что в ящике?», а в моей голове гудел один лишь ром. Что же ещё? Капитан громко рассмеялся: «Действительно! Что же ещё я могу прятать? Сколько же ты не знаешь, мой мальчик, но я тебя в этом не виню».       Капитан замолчал и, положив свою сильную руку на крышку ящика, уставился на пламя свечи. Желваки (до сокровища я и не знал их имени, а было любопытно) на его лице напряглись. Я неуверенно окликнул его и без задней мысли сам уставился на огонёк. Меня и раньше завлекали фонарики, но мне всегда не хватало времени любоваться их горячим танцем. Ох, прости друг, мне так хочется объясниться тебе! Но я обязан вести журнал, я поклялся писать нашу историю, так что, продолжим. Огонёк, как я уже писал выше, поймал и меня в свои путы. Наши глаза были прикованы к пламени. Я молча вглядывался, капитан нашёптывал мне: «Ты единственный, кто может унаследовать моё сокровище. За это, я прошу простить меня, — то, что я прячу и храню, лишь поначалу будет приносить тебе счастье. С каждым днём груз на твоих плечах будет тяжелее, язык острее, а душе больнее». Я прошептал вслед — душа. От произнесённого пламя заплясало веселей. Капитан продолжил: «Да, мальчик, душа. И если хочешь сохранить… спасти её, то открывай ящик. Тебе придётся тяжело, ой как тяжело. Справишься ли ты? Я верю в тебя, в себя же —нет. Моё время кончено. Нет больше у меня сил вести Гиппокампус. Этот конь мне не по зубам, уж больно я стар… Да, Юз, у тебя, я верю в это, есть порох, ты справишься. Но если ты сомневаешься или считаешь, что ещё — пока что — не готов, то не открывай его. Схорони до поры. Или же утопи совсем».       Думаю, приятель, ты сразу же догадался, каков был мой ответ. Глупо улыбаясь, я протянул руку к старому ящику капитана.       Книги!       Раньше, дорогой читатель, настоящих живых книг я и в глаза не видывал. До моих рук доходили только журналы, с записями капитана. И эти записи я мог читать. С трудом, друг, но мог. Проблемы были во всём: и в моём знании алфавита, и в самих журналах: редко они попадали мне прямо в руки. А если и попадали, то странным образом были у меня отобраны. Иногда, старший помощник Томас просто выхватывал журналы, и это ещё я могу принять. Но когда один из журналов вспыхнул прямо в моих ладонях! (Агустин думает, что такое может произойти, если человек будет долго стоять под солнцем с сухой глоткой). Часто журналы рвались, тонули в море и даже в роме. Их могли унести грязные чайки, живущие в пасти коня. А однажды, после череды странных испытаний, я поймал журнал, перегнувшись через борт. Так что ты думаешь, читатель? Мелкая водяная тварь с крыльями выхватила журнал и погрузилась с ним на морское дно! Не знаю, что же это было? Видимо, Вакх решил сделать из меня шута. Ведь мой танец с судовыми журналами забавлял команду (мне даже посвятили песню!).       Конечно, капитан был жутко на это рассержен… Мне передавал его оплеуху Том, но часто я её не получал, ведь на помощь приходил славный ром.       Так вот, книги друг мой!       Половины наставлений Грегори, я, мой читатель, до сих пор не понял. Груз, боль, сила? Отчасти, мне понятны его мысли. Отчасти. И сейчас, друг, его слова пугают меня. В одной из книг написано «Знание — сила». Отчего же я не чувствую её? Отчего же, мне так тяжко?       Капитан Грегори объяснил мне, что никто на корабле не знает об этом кладе. Сам капитан нашёл их ночью на палубе — в ту самую ночь, когда мы впервые почувствовали дождь. Я слышал об этом явлении от старого Агустина. Мол, вода, что внизу под конём, капает сверху. Я не очень понимаю, как это происходит. Ты тоже? Верю, что сокровище откроет мне тайну.       Капитан не стал рассказывать мне всё сразу. Долго простоял молча, смотрел на меня. Огонь свечи проник в туннели его глаз… Меня напугало это. На мгновение я будто оказался сам в этом тёмном туннеле. Но нет, мой друг, это лишь пламя потускнело от моего дыхания.       Наконец, капитан объяснил, как же получил своё сокровище. В тот дождь Капитан что-то потерял. Что именно, я не понял. «Пелены перед глазами больше нет». (Так и не было её, мой друг. Да и как её можно потерять? Она, получается, может соскользнуть? Глаза же такие влажные).       Вышел он на палубу по той же причине, что и я — подышать. До той ночи на его щеках всегда был румянец, а глаза горели радостью. Сейчас же, его зрачки были туннелем, ведущим во тьму. Итак, Капитан вышел на палубу и поднял голову вверх. Одна единственная чистая капля согнала весь ром из тела и разума Грегори. Он сказал мне: «Не знаю, что это было, но теперь наш крепкий товарищ говорит со мной на совершенно ином языке; раньше, он подбадривал меня, всегда находил выход, а после дождя, ром приводит меня в страшное уныние. И даже в злобу. Но это не важно, мой мальчик. Намного важнее не то, что я потерял тогда, а что обрёл». И он, указав на свечу, сказал: «это грязь с моих рук со слезами с небес».       Как только он ощутил мягкую свечу в руках, то ринулся к себе в каюту: «Меня осенило, что под моей кроватью — клад! Знаю, скажешь, „С чего бы?“. А ведь я ж никогда под кровать-то и не заглядывал. Почему и не быть кладу? Посмотри и под своей кроватью, мальчик, может и ты найдёшь что-нибудь стоящее» — Грегори звонко засмеялся и похлопал меня по плечу. Ещё он сказал мне, что «оно было там с самого начала, но я не был готов. Хотя тот, кто выбрал меня, прогадал — я не подхожу на эту роль. С меня хватит. Но не могу же я бросить команду на произвол! Поэтому, пообещай мне, парень, — ты либо принимаешь судьбу и борьбу, либо скидываешь за борт весь этот хлам. Ну как? Подумаешь или ответишь сразу?»       Что я могу сказать, друг? Это было вызовом для меня! Если б я знал, к какому горю приведёт мой выбор… Но я согласился! Я встал, расправил плечи и с огромной радостью принял клад капитана. В ответ Грегори улыбнулся, как-то с жалостью, похлопал меня по плечу и отправил отдыхать. «Завтра тебя ждёт много дел. Завтра будет тяжело». Я пожелал капитану доброй ночи и радостный, вприпрыжку побежал спать.       Утром, мой друг, я сразу же направился к капитану, но не смог поговорить с ним. И никогда не смогу, как и любой член команды. Прошу, не пугайся, я не хочу терять ещё и тебя. Мне тяжело это написать, но капитана Грегори больше нет. Следующим утром, после его откровения, я нашёл капитана повешенным на хвосте Гиппокампуса.