Гиппокампус

      Все, кому был по душе Джером, сидели в кубрике и ужинали ромом. Они не помогли нам с «ухом», пусть некоторые и хотели, я видел. Было тяжело, на голову полезли лишь четверо, Леон с Бьёрном, которые отличились в прошлый раз, да я с Тотом. Только ночью «ухо» было опущено на воду.       Мне кажется, отчасти Джером знал, что я собирался сделать. Никто нам не помешал, никто не вспомнил о свечах на прощание. Никто даже не захотел простится с Томасом. Никто не заметил, как я с Агустином собрал рыбу, налил воду в бутылки и фляжки, набрали верёвок и парусины. Не заметили и то, как мы перекатили один бочонок в «ухо».Никто не обратил внимание на пропажу Гота, когда тот отошёл на палубу по зову брата.       — Я не могу его бросить! Пожалуйста! — все согласились. Выйдя на палубу, Гот получил веслом по голове и был закинут на плечо Бьёрна.       Мы отправились в путь.       Я исписался. Совсем! Прости друг, теперь, ты читаешь лишь обрывки. Сложно пересказывать: «ухо» качает из стороны в сторону, нам приходится много работать. Здесь нет стола и я пишу на коленках. Я много сплю, мне ничего не снится, я всегда уставший и постоянно голодный.       Я обязан тебе! Мне не так одиноко, когда я рассказываю тебе о своём горьком плавании. Да и потом, раз я начал, то должен закончить.       Мы связали множество вёсел, соорудив подобие мачты. Кое-как проделали неглубокое отверстие в «ухе», ещё на корабле. Кое-как закрепили к бортам, повесили парус. Кончик «уха» стал нашим носом. Правили так же веслом, приделанном кольцами к корме. Ветер и наша сила — не воли, конечно, а рук, мы усердно гребли, — унесли нас достаточно далеко от Гиппокампуса. Через много часов он вспыхнул ярким факелом на рассвете. Надеюсь, это свет Солнца так его раскрасил, а не безумие Джерома.       — Куда мы плывём, — спросил Гот однажды, после долгого обиженного молчания.       — Мы плывём, — ответил Леон.       Разговоров мы вели мало, в основном по делу. Агустин ночью следил за звёздами. У нас были карты неба, но над нашими головами светила были другими.       — Поплывём к той, — указал Агустин на самую яркую. Он работал из-за всех сил, но мы быстро поняли, что сил у него совсем не осталось. Старались как можно больше еды и воды отдавать ему. С рыбой проблем не было, ведь она и под нами плавала. А вот вода. Небо было слишком чистым для дождя.       Долгое время, примерно три рассвета, мы плыли вместе с Томасом. Это было глупо, я знал, но никак не хотел бросать его так просто. Томас не был хуже Грегори, просто нечестно так выбросить за борт всё, что от него осталось. Но пришлось. Запах становился всё сильнее, казалось, весь мир протух. Гот никак не мог спать от этого, говорил, что будто Томас ночами говорит с ним, пугает.       — Говорит, что там негде будет спрятаться, — Тот как мог успокаивал брата. — Чума эта ваша Вальхаала!       Это он злился на нас, злился, что мы его так выкрали, ударили. Я бы тоже злился. Мы выбросили Томаса. Мы не хотели вести его, а море не поглощало. Никому ты не нужен, Томас, совсем никому.       Мы дежурили по парам: одна пара сменяла другую на пару часов гребли. Бьёрн грёб в одиночку, с веслом в каждой руке. Он отдыхал по мере усталости. Я даже стал восхищаться им. И раньше замечал его силу, но теперь, мне самому захотелось быть хоть чуть-чуть ему равным. От меня стало бы больше пользы. Если б я тогда, ещё на корабле заинтересовался силой рук, а не головы!       — Эта звезда, возможно, выведет нас из порочного круга, — говорил нам после заката, когда зелень совсем остыла, Леон. — Море и небо вокруг Гиппокампуса, так сказать, заодно: пусть корабль не управляем человеком, но он не мог противится природе.       — Ты говоришь, что волны должны были нас куда-либо забросить? — Тот озвучил мою догадку.       — Именно! Или Гиппокампус кто-то держал на месте… К примеру, трёхголовая чайка.       По моей спине прошёлся холодок. «Кто твой друг?» Ей нужен каждый. Каждый в лодке стыдливо опустил глаза.       — Она бы нас не отпустила! — поспорил я. Глаза Гота страшно расширились, он схватился за голову, и, вскочив с места, громко и долго говорил:       — Вы кучка вонючих, обгаженных чайками моллюсков! Что вы натворили?! Почему, о Вакх, почему вы взяли меня с собой?! Я не хотел! Я был примерным!       — Гот хватит, я не мог бросить себя!       — Я — не ты! Это ты — я! И ты должен был остаться там, на корабле!       — Зачем? Чтобы сгореть?       — Затем, чтобы жить! О, это чудовище отомстит! Оно не пустит! Я не смогу больше спать…       Бьёрн, тяжело дыша, схватил Гота за грудки. Он самый чувствительный, наш рыжий Бьёрн, чужой страх быстро передавался ему. Чтобы успокоиться, обычно Бьёрн задавал паникёру крепкую затрещину, и, тем самым, выбивал страх и из себя.       — Замолчи! Прекрати! Хватит говорить ужасные вещи! Мне от тебя нехорошо! — тряс он Гота недолго, у того начались предвестники рвоты. Кажется, это называется морская болезнь.       — Птица слабее моряка, да и с годами хватка слабеет, — положив руку, согнувшемуся через борт Готу, проговорил Агустин. — Наша небольшая команда давно поплатилась бы, Гот, не волнуйся. А ты, Леон, продолжай.       — Ага, — кивнул Леон — как уже сказал, мне так кажется, заплывя дальше этой звезды, наше «ухо» выйдет с территории корабля. Почему эта звезда? — предугадав вопросы, он сразу начала отвечать. Такой сообразительности можно завидовать, пусть я и видел, что радости Леону от этого не прибавлялось. — Она самая яркая, большая, она практически над горизонтом, и — это главный признак — Альбатрос сам ведёт нас к ней.       — Это верный знак! — я глянул на едва различимый силуэт птицы. При тусклом свете звёзд, он казался мне призраком.       — Да. Теперь мы можем управлять судном, не то, что раньше. Поплывём к звезде, собьём с коня спесь, освободимся от его…власти над нами. А оттуда мы… а оттуда мы поплывём к земле. Я посмотрел карты… Нам подходит, как мне думается, мыс Рок. После, мы умолкли, плыли тихо в темноте. Я поразился, как быстро Леон учится видеть мир настоящим.       Солнце пекло ужасно. Кожа на мне трескалась, мозоли ныли. Единственная тень, которая падала на нас, была тень Альбатроса. Он поднимался столь высоко, что загораживал собой Солнце в полной мере. По обе стороны нашего кораблика вырастали крылья. Каждый раз я благодарил про себя Альбатроса за это и боялся, что его наглость будет наказана испепеляющим жаром солнечных лучей.       В такие жаркие дни Бьёрн сошёл с ума. Ненадолго, правда, он отходил за ночь. Сложно было совладать с ним, когда он пил морскую воду, сложно было затащить его назад, когда он вываливался за борт. В пылу Солнца он сидел с открытым ртом, не издавал звуков совсем, смотрел куда-то назад, не моргая. Агустин, которому тоже с каждым днём становилось только хуже, прикладывал к голове больного смоченную морем бандану. Бьёрн временами выкрикивал непонятные слова, указывал куда-то, а потом пытался вырваться за борт. Он слишком силён! Ему ни раз это удавалось.       За прохладную ночь разум возвращался, и он грёб, пока жара снова не стучала по его черепной коробке.       Пару раз прошёл дождь. Всего пару раз, но какое было счастье! Даже ночной дождь, от которого мы промёрзли насквозь, был несказанной радостью!       С каждой ночью звезда ближе и ярче. Но всё равно мы усталы и унылы.       Видишь друг, как стал я скуп на слова? Как-будто совсем другой Юз пишет. Почерк ещё ужаснее, чем прежде — прости. Я пишу насильно, пусть мне и нравится это. Сложно сесть за журнал после изнуряющего дня в море.       Я принял одно решение — там, куда я попаду, я смогу рассказать историю сам, смогу ещё раз её записать. Может даже лучше. Ни к чему мне постоянно переживать за состояние журнала и прочтёт ли его кто-нибудь. Здесь, в «ухе», точно нет. Поэтому, всё написанное я скручиваю и помещаю в бутыль. Их у нас достаточно, для одного судового журнала хватит.       Надеюсь, ты выловил все. Мне приятно в это верить.       С каждым днём я лучше понимаю, что такое море. Что значит быть моряком. Было приятное звание, а сейчас наказание для каждого из нас. Если когда-нибудь я ступлю на землю, то выберу себе самую заурядный и спокойный труд, который только существует.       Вряд ли такой найдётся.       Хотя, в каком-то смысле, я счастлив. Я исполнил свою мечту — отправился в путешествие! Не будь только начало плаванья таким тяжёлым и трагичным. Не могли же все мои потерянные друзья быть жертвой? Не буду думать об этом. Мне нужно думать о том, что ждёт меня по ту сторону горизонта.       С каждой милей всё холоднее. Наша одежда заметно пострадала, сносилась. Мы укутываемся остатками парусины, чтобы согреться       — Как стало холодно, — Леон тёр свои ладони. Наша с ним смена на вёслах кончилась пару часов назад и без труда мы окоченели.       — Да… Поесть бы что-нибудь по-существенней рыбы, -благодаря холоду Бьёрн совсем успокоился, и активно грёб за двоих.       — На картинках у Юза ели птицу, — промолвил Тот. Мы посмотрели ввысь, Альбатрос летел впереди нас. Я громко и глубоко вздохнул и эта мысль вылетела у всех нас из голов.       На двадцатый день мы увидели снег. Холод сковывал, но снег доставил столько радости! Неописуемая радость сквозь клацанье зубов. Движение нас грело, а пойманный снежинками свет мерцая приковывал взгляд. Так мы и плыли пялившись то на снежинки, то на звёзды, иногда на Альбатроса. Взгляд вверх, в небо.       — Мне кажется, это льдины, — посмотрев в подзорную трубу, сказал я. Огромные кубы, совершенно чистые, полупрозрачные, медленно качались на воде.       — Айсберги! Так, правильней, — моё пояснение никого не заинтересовало. — Они довольно далеки друг от друга…. Мы сможем пройти без проблем. Агустин хрипло закашлял. Он стал совсем плох, мир словно был настроен против него. То жара, то холод. Всё ему не так. Укутанный, он сидел преимущественно молча, как будто стараясь сохранить тепло, которое могут унести с собой слова. Написав страницу, я совсем продрог, аж пальцы онемели — слова стоят дорого.       — Думаю, можно, чтобы согреться.- я достал из ящика овальную фляжку.       Близнецы перестали грести. Исхудавшие, они уставились на фляжку разинув рты. Леон спокойно к этому отнёсся, но ему вскоре пришлось вскочить, потому как Бьёрн чуть ли не кинулся на меня.       — У тебя было, а ты не делился! — закричал он.       — Так я и не пил. Мы взяли немного, на всякий случай.       — Вы?! — одновременно ошеломлённо спросили Тот и Гот.       — Так вы молча прятали от нас! — продолжил Тот.       — Нет никаких вас и нас, — первый глоток я дал Агустину, — ром нужен нам для тепла и для дезинфекции — если кто-нибудь поранится, промыть рану нужно именно им. Нам нельзя пить ром ради удовольствия. Поэтому не все знали о фляжке.       Подоткнув парус Агустину, я передал фляжку дальше. Агустин тихо сказал:       — Я засыпаю, мальчик.       — Хорошо, отдыхай.       — Нет Юз. Я чувствую, что усну навсегда. Как Грегори и Томас в своё время. Теперь, очередь моя.       Я посмотрел на него и понял, что Агустин прав. Иногда, я за это злился на себя, я думал «уйди, Агустин, тебе давно пора». Он… стал обузой, пусть и дорогой для каждого в «ухе». И вот сейчас, каким бы я ни был уставшим, всё-таки мне тяжело было отпустить его.       На секунду застыв в растерянности, я начал доказывать ему, что «всё это глупости, мы доберёмся все шестеро до Рока!».       — Не волнуйся за меня, я не против. Я устал. Да и больно видеть, как вам тяжело приходится… от меня помощи никакой, наоборот. Я устал. Всё будет хорошо, Юз.       Агустин широко улыбнулся и я понял, что вот-вот потеряю ещё одного друга.       Громко вскричал Альбатрос.       Не знаю почему, но я чувствовал, что осталось немного.       — Нет, Агустин, потерпи чуть-чуть. Мы почти под звездой!       Он кивнул, улыбнувшись.       — Мы должны поднажать! — я сам сел за вёсла. Пора было всё закончить, и я работал на пределе. Стены айсбергов отражали и искажали нас. Иногда отражения были забавны, а иногда ужасны. Интересно, намеренно ли айсберги нас такими показывают или мы для них именно таковы? Кривые уроды! Причудливые формы, множество раз повторялись, везде разные, везде одни и те же моряки, где маленькие, где большие. Только Альбатрос всегда один, он выше этого.       Стало темнее. Мне казалось, ночь пришла, но, видимо, край света существует — горизонт к низу, к морю, становился темнее, и мы, соответственно, плыли во тьму. Это было на руку! Звезда стала больше, переливалась радужно, ярко приветствовала нас. Агустин, всё ещё с нами. Я дал себя заменить, выпил чуть рома, сел за журнал. На борт приземлился Альбатрос.       — Уже скоро, я чувствую! — тихонько прошептал я птице. Он тоже это чувствовал, уверен. Он ведь и вёл нас.       Не знаю, от рома ли, но в айсбергах я стал замечать силуэт… Трёхголовая птица не хочет отпускать меня. Её отражения, разные её вариации бьются во льдах, стараясь выбраться ко мне, к нам. Но лёд крепко её сковал, ни одной трещины. Я засыпаю сам…. Но этого никак нельзя! Надо терпеть. Сесть за весло, начать работать — и гадкая птица прекратит пытаться.       Айсберги позади, снег ещё валит. Над нами нависла плотная стена небосклона — мы практически упёрлись в неё носом! В ней такая мягкая, чуть синеватая тьма… Звезда над нами больше похожа на излом, пропускающий белый свет и сильный ветер. Я описал бы точнее, но никак не могу! Мы здесь! И, мой дорогой, верный друг, это мои последние слова!       Последняя краткая страница.       Что там, по ту сторону звезды? Я хочу узнать, увидеть, мы все хотим этого. Агустин, всё ещё живой помогает мне отправить тебе нашу историю.       Как я рад, что захватил топоры!       Леон вбил кол, привязанный верёвкой к лодке. Сейчас он, вместе с близнецами бьёт по стене топорами. Мы хотим расширить трещину. Мы хотим выбраться! Что нас ждёт там?       Бьёрн, так счастлив, ты бы видел. Все мы в безумном воодушевлении. Никакого сна!       Стук сердца и топоров о стену ночи — ты бы послушал!       От звезды, к нашему колышку пошла трещина, она словно молния, пробила тьму своим светом. Нам осталось чуть-чуть, до первого осколка неба и мы станем свободны! Море ринется вперёд, разобьёт собою небо, и наша лодка последует за ним! Там, по ту сторону стекла настоящий мир, нас ждёт мыс Рока, и тысячи дорог от него! Тысячи историй, одна другой ярче! Больше никаких бортов, один простор! И все мечты осуществимы! Звёзды высоко, море далеко, земля под ногами!       А даже, если там будет тяжело, то что с того? За мечты стоит бороться.       Я невообразимо счастлив!       Возможно, по ту сторону мы встретимся с тобой! Надеюсь, наше море принесёт тебе мои послания, но, если ты и плывёшь за нами, то я крепко жму твою руку: могу себе представить, что тебе пришлось пережить, чтоб обрести долгожданную свободу! Я смело разобью небо своим топором — осталось чуть-чуть, свет так и режет глаза. Ветер на той стороне так могуч!       Привет тебе, и прощай! И, если вдруг небосклон снова окрепнет и не останется ни единой трещины, ни одной звезды, то смело плыви во тьму и круши её — на то ты и моряк, чтобы рушить преграды на пути к свободе!       Люблю, жму руку, жду встречи, дорожу дружбой, благодарю за время, проведённое в моём мире.       Прощаюсь, Юз.