Не повторяй моих ошибок

Глава 3. Не повторяй моих ошибок

      Ну вот и утро наступило! Если честно, в голове какая-то каша и сложно поверить, что это был не сон. Поэтому, еще до того, как дети проснулись, я сразу полезла в базу данных — и ахнула. Ни Володи, ни Миши там как с вечера не значилось, так не значится и до сих пор. Неужели, приснилось? Набираю номер Мишки. Тишина. Севкин. Тишина. Номер экстренной связи с «Ракушкой». Длинные гудки. Долго, мучительно долго. Наконец, на экране показалось лицо дяди-Колиного юнги, стажера из Лицея. Мальчишка мне явно обрадовался, и радостно сообщил, что они уже приземлились, капитан, пилот и аварийная команда после ночной смены отсыпаются.       На борту два пассажира, «сам знаменитый военкор Иволгин» и «спасатель какой-то, молодой совсем, но уже самый настоящий герой! Вы бы видели, как он пилотирует! И представляете, чем-то на нашего капитана похож». Оба пока в медицинском отсеке, но, кажется, с ними все в порядке. Часа через два капитан Буревестник поедет оформлять документы. Кажется, все в порядке. Но все равно я не выдержала, через час-другой еще раз перезвонила. На сей раз удалось поговорить со всеми троими. К счастью, все действительно живы, относительно здоровы и вполне бодро себя чувствуют.       Никогда не думала, что буду радоваться недостатку воображения и тому, что меня постоянно отвлекали, не давая посмотреть справку по Голодному острову, но это произошло. Нет, правда. Знай я заранее, через что пришлось пройти моим ребятам — точно бы с ума сошла! Даже понимая, что они — взрослые, находящиеся в прекрасной физической форме и обладающие спецподготовкой мужчины. И все равно.       Находиться семь земных суток (а дядя Коля нырнул в недалекое будущее, и на орбите Голодного оказался как раз к тамошнему рассвету) на спутнике, на котором температура за бортом в сто с лишним градусов ниже нуля по Цельсию, где скорость ветра такая, что вагоны железнодорожные сносит, как перекати-поле, да еще и сама природа крайне враждебно настроена к пришельцам… Брр! Переживших ночь на этом спутнике очень мало, и даже те, кто выживали, нередко сходили с ума. Так что моим еще сказочно повезло! Мишка бы один не выжил точно, с Севкой у них был один шанс на выживание к пятидесяти. А если бы спасательная экспедиция задержалась? С учетом того, что об их пропаже все дружно забыли, это становилось почти неизбежным. Нет, не думать. Нельзя об этом думать!       У меня все еще хватает проблем. Валерка после завтрака заберет и меня, и детей. Однозначно, Альку, Матвейку и Таточку надо отправить к дяде Коле. И они в безопасности, и он ни в какую историю не влипнет, хотя бы ради детей побережется. Галку — к родителям. Потом — в больницу, к ребятам. На «Ракушке» узнаю все последние новости, а то Мишка ведь себе места не найдет, пока я не расскажу, что с экипажем и пассажирами «Домовенка», и все ли в порядке, и как разместились. А потом можно будет и на поисках по приборам, фактически «вслепую» сосредоточиться. Одной. Хотя… Кого я пытаюсь обмануть? Ни Алька, ни Галка ни за что не будут отсиживаться дома, пока Валя в безопасности. А значит, домой они в лучшем случае на пять минут заглянут — и ко мне прибегут. Узнавать, что там «дядя Валера» узнал. Да и сама я, конечно, в первую очередь стану искать ребенка. Так оно правильнее, и логичнее.       Но кроме Вали пропали еще и Слава и Саша! Да, Саша уже студентка, взрослая девушка, но она ведь ни разу жизни не была по другую сторону Черты! Ей, наверное, кажется, что она сходит с ума! Да и Славка недалеко ушла! Сколько им? Даже Севки моего моложе, не уверена, есть ли хоть восемнадцать. Испуганные дети, еще не понимающие, на самом ли деле все происходит, или это просто страшный сон. Как же вам помочь-то, девочки? Как успокоить? Разве что письмо…       «Здравствуй, Саша!       Наверное, ты не узнаешь мой почерк, да и имя, возможно, ни о чем тебе не скажет. Самой уже не верится, что, когда письмо дойдёт до тебя, останутся уже считанные недели до твоего совершеннолетия. А кажется, давно ли ты наивной пятиклашкой бегала по новому зданию школы?       Давно ли вы, Высший Комсостав, сдвигали парты и вручную рисовали на ватмановском листе стенгазету? Мой первый класс, те дети, которые помогали обустроить кабинет, те, ради кого я так старалась быть лучшей. Помнишь, как вечерами мы все вместе мастерили пособия? Чаще всего вас было четверо. Староста Витька Жуков, черноволосый и темноглазый, непоседливый, смешливый Жук, лучший художник класса. Гаврила Суворов, белокурый, с таким чубчиком непослушным, он уже тогда фотографировал здорово. Вы его еще Филей Маршалом называли. Степка Булатов, сын начальника одного из отделов милиции, рыжеволосый, худющий, и какой-то очень порывистый, лучший журналист в школе. Про него говорили, у отца учился вести следствие, звали Чекистом. И ты, Крузя, Саша Нахимова.       Я была у вас классной. Недолго, и может, с тех пор слишком много воды утекло, но я льщу себя надеждой, что ты ещё помнишь меня и хотя бы дочитаешь это письмо до конца — не из уважения, так хоть из любопытства. Ты ведь была дотошной и никогда не делала выводов, пока не докопаешься до сути. Надеюсь, это не изменилось с годами, и то лучшее в тебе ещё сохранилось. Прости меня, что не оказалась рядом, когда с твоими родителями случилась беда. Прости, что даже не написала. Я узнала обо всем слишком поздно…».       Я писала эти строки, и чувствовала, как сжимается тревожно сердце. Не успела. Опять не смогла, опоздала, возможно, совсем немножко. Если бы я немного задержалась, и проводила бы Славку до общежития в день выписки — может, все было бы иначе? И сидели бы они сейчас в студенческой столовой, пили бы чай и болтали о приятных пустяках… И когда пришло известие о том, что у Саши больше нет родителей, меня тоже не оказалось рядом. Хороша же классная, которую вечно куда-то несет именно когда она нужнее всего! Так хоть теперь надо попытаться если не оправдаться, так хоть успокоить.       «Сашенька, ты, главное, не волнуйся. Я знаю, что ты сейчас в прошлом. Даже могу сказать, где именно. Знаю, что ты устроилась гувернанткой в графский дом и учишь младшую Забелину, кажется, Ниночку. Живёшь в усадьбе Трапезники. И нет, тебе это действительно не кажется, все происходит на самом деле. Вы со Славой Касаткиной попали в устроенную институтом временных аномалий ловушку, которая должна была защитить лабораторию от названных гостей, так что перемещение и во времени и в пространстве было вполне ожидаемым. Но то, куда вы попали, уже удивительно.       Ты молодец, что решила работать, вот только место выбрала не очень удачное. Поверь, граф Борис из тех, кто мягко стелет, да только можно и вовсе не проснуться. Я с последствиями его гостеприимства разбиралась долгие пять лет, так что не советую повторять мои ошибки. Не верь ему и его гостям, они слишком хорошо умеют шантажировать, подтасовывать факты и плести интриги. Как только почувствуешь опасность — беги в Приютино. Это близко, буквально несколько километров, дорога одна, не заблудишься. И там тебе точно помогут. Я знаю, о чем говорю, как-никак с графом Степаном из Приютина выросли вместе. Он меня ещё помнит, наверное. Скажи, что от Анчутки Истоковой, он поймёт».       Ну вот, называется, успокоила! Теперь еще и Славу перепугала! Ей одной-то временной аномалии за глаза хватило, а тут еще одна в придачу! Вспомнились перепуганные серые глаза, побелевшие пальцы, сжимающие небольшой кулончик. «Анна… Ивановна? Вы правда совсем-совсем меня не помните? И того, как Володя нас через Шалую Гать переводил? Простите. Наверное, мне просто все приснилось».       Тоненькая записная книжка, упавшая с тумбочки. Ловлю ее, непроизвольно раскрыв где-то на середине. Рисунки. Просто карандашные наброски, но несомненно талантливые. Знакомые до боли лица. Севка в расслабленной позе сидит на крылечке дяди Колиного дома. Полурасстегнутый китель открывает гимнастерку с незнакомыми нашивками за бои и ранения. Устало вытянутые ноги, а под рукой — тросточка. Зачем?.. Но лицо спокойное, мечтательно-счастливое. На звезды смотрит. Куда же еще?.. Дядя Коля размашистой походкой идет по своему лесу. Я ведь столько лет была уверена, что он и правда всего лишь лесник! Алька сидит у костра и оживленно рассказывает что-то незнакомому черноволосому пареньку. А рядом с ним… Ну надо же! Знакомая светло-рыжая голова, но почему-то напряженные плечи, неуверенная поза. Венька? Сын дяди Коли и его второй жены, которую он уже без меня привел. Что это с ним? Почему сидит, как неродной? И Саша. Да, Шурочка Нахимова. Ей-то почему все те же тринадцать?       Я тогда несколько раз пролистала зарисовки снова, с начала до конца, уже внимательнее. А Слава ведь нисколько не лгала. Она была на Перекрестке, только сам он был чуточку другим. И люди, и дома. Так не придумывают, так можно нарисовать только то, что видел своими глазами. И еще. Девочка, может, и сама этого еще не осознает, но похоже, она влюблена. Что называется, по самые уши — и в кого бы! В Володю. Того, другого Севку. Моего брата.       Наши миры отличаются, но не так уж сильно. Я уже знаю, что в той реальности Венька дяде Коле не родной, и тот… Володя рос без матери куда дольше, чем мой Севка. У них немного отличаются характер, внешность, даже привычки. Мой Севка легче сходится с людьми, чем тот, и кажется немного младше. Володе пришлось тяжелее, но эту девочку он подпустил куда ближе, чем кого бы то ни было. Может, и правда любит. И даже к лучшему, что Слава не успела увидеть моего Севку. Ей бы от этого могло стать еще больнее. Мне бы точно стало.       Ладно, вернусь к письму. Сколько раз ни называла свою девичью фамилию, все начинают приставать с одним и тем же вопросом. Так что на всякий случай отвечу сразу:       «Да, Саша, твоя учительница географии и правда — дочь того самого профессора Ивана Павловича Истокова, доктора исторических наук и автора множества учебников. Иволгина я только по мужу. Но сейчас речь не обо мне. Сашенька, ты только не пугайся, но вы со Славой Касаткиной попали в какую-то неправильную временную дыру. Обычно Институт временных аномалий, он же НИИВА, сразу отслеживают подобные перемещения, а тут вас обнаружили только через пять лет. Для вас, как я поняла, не прошло и минуты, а для нас — годы.       То же и с твоими родителями. Они живы, и почти в твоём времени, но их выбросило на три года раньше. Так что Олег Витальевич сейчас возглавляет местный аналог МЧС, и, кстати, близкий друг Степана Орлова, так что вы скоро увидитесь, даже не сомневайся. А мама твоя на момент перехода была в положении, так что у тебя теперь братишка и сестренка близнецы. Да, кстати, помнишь Валюшу Вспышкину, свою соседку со второго этажа? Ей уже скоро четырнадцать, и она тебя прекрасно помнит. Более того, она тебя считает идеалом, достойным подражания. Вспоминает часто, и вообще ориентируется на то, как бы ты поступила».       Про родителей я, признаться, и сама узнала совсем недавно и абсолютно случайно. Как раз после разговора со Славой. Она рассказала про несчастный случай с другим Олегом Нахимовым, отцом Саши, которая ее на пять лет младше, а не старше. Про то, как его все считали погибшим, а он оказался на нашей стороне Черты, был реанимирован, вылечен и отправлен на рубеж XVIII и XIX веков служить. Но сейчас вроде как возглавляет отряд спасателей, в котором служит Володя. У нас никакого Адмирала в отряде не было. Тогда я чисто из спортивного интереса уточнила у Мишкиных сослуживцев, кто нынче возглавляет спасателей в эпохе, где работал папа — и получился приятный сюрприз. Жалко, раньше спросить не догадалась. Впрочем, раньше у меня и надежной связи с прошлым не было. Только эпизодическая, через Севку.       «Знаешь, Саша, мне очень хотелось бы бросить все и махнуть к тебе, в прошлое. Туда, где жив мой названный брат, Тенька Чесма, где я провела самые счастливые десять лет моей жизни. Может даже больше. Знаешь, мне часто снились Приютино и его обитатели. Особенно поначалу. Но увы, нельзя. Не имею права.       Саня, я понимаю, тебе сейчас кажется, что тебе все приснилось, что ещё немного и ты проснёшься, а все будет по-старому. Я тоже так думала, но все оказалось с точностью до наоборот. Когда я вернулась в реальный мир, это было больно. Такая тупая боль и ноющая тягучая пустота. Словно раньше жила, а теперь только существуешь.       Понимаю, мне было проще. Я переступила Черту в десять лет. Так в основном и бывает — нестерпимо тянет в лес, ты постепенно начинаешь просто нутром чувствовать дорогу, направление, время и погоду, а однажды вдруг выходишь не домой, а в чужое время и к незнакомым людям».       Писала, а сама вспоминала, как меня саму угораздило попасть на ту сторону Черты. Вообще-то глупо и обидно вышло. Мы с ребятами решили доказать, что институт временных аномалий и его эксперименты — просто сказки для непослушных детей. Знали, как все в наших краях, что категорически нельзя делать, и демонстративно нарушили все запреты. Пошли прямиком туда, где начиналась дорога к лаборатории, специально отслеживали, где часы и компас начинают барахлить и, называя друг друга вымышленными именами, шли по тропинке прямиком к закопанному «переходнику». Это потом я с ужасом обнаружила, что ребята как будто с ума сходят. Они резко забыли то, что должны были знать, и вели себя как персонажи, но не как те, кого я знала с садика.       Дело было зимой. Ванька с упорством ледокола шёл через озеро якобы к полюсу, Генка называл снегопад песчаной бурей и заверял, что не допустит появления всадника без головы. Лидка рвалась в какой-то Торнфильдхолл, уверяла, что там пожар. Ну и все шли дальше и дальше от берега. А лёд ещё тонкий, там полыньи… Нет, все обошлось. Просто Ванька упал, мы боялись, что он сломал ногу, и меня, назвав Климовым, отослали за подмогой. Как же я бежала! Знаешь, никогда потом не было так страшно и не было такого ощущения полной безнадёжности. Бежала тогда, и больше всего боялась не успеть. Ну и не посмотрела вовремя под ноги. Бежала, как будто меня кто за руку тянул, по ощущениям, но когда уже недалеко оставалось, свалилась кувырком с обрыва. Думала, не встану… Короче честно говоря, я не помню, как добралась до деревни. Кое-как объяснила, что к чему, и свалилась. Месяц в кровати провалилась. Ноги обморожены, воспаление лёгких, ещё что-то по мелочи. Поиграли, называется.       Хотя странно было бы жаловаться, ведь та сторона Черты подарила мне самых близких людей. Молчу о том, что в ту зиму я узнала, что мои родители уже много лет работали на ИВА, а от меня скрывали, чтобы не проболталась. И думаю, Саша Нахимова поймёт меня, как никто другой, ведь Олег Витальевич тоже человек суровый и сдержанный. Я прекрасно знаю, каково это — постоянно чувствовать, что не дотягиваешь до той невидимой планки, что родители недовольны, разочарованы, что им опять и опять не до меня. Они часто уезжали, оставляя меня одну в пустом доме на Перекрестке, и да, я должна была научиться всему. Выбора у меня не было.       Возможно, ребятам в школе и казалось, что я — какой-то эталон, статуя, а не живой человек. Со стороны — может и так, но стала я такой далеко не сразу. Да, годам к пятнадцати сама шила себе одежду. Но только потому, что мама была в где-то в Индии времён восстания сипаев, а после очередной вылазки с Мишкой одеть мне попросту нечего, что было — надо штопать или перешивать, а денег на новое нет. И аккуратнее быть не получится, ведь мы путешествовали по таким местам и временам, где об одежде думать некуда. И сквозь чащу проломишься, и через забор сиганешь, и рубаху на бинты пустишь, коли жизнь дорога.       Да, я в двенадцать умела готовить на целую семью. Но только потому, что готовить меня учил дядя Коля, и если б я испортила его продукты, ни мне, ни ему, ни Мишке просто нечего будет есть ближайшую неделю, а кроме меня, у плиты стоять некому и некогда. Да, у меня появился стиль. А у кого б он не появился после жизни через дорогу от потомственных аристократов, перед которыми стыдно ударить в грязь лицом? С детьми научилась общаться потому, что у Чесмы, как мы звали Степку Орлова, всегда полный дом сестренок и кузин. Ну и братишка, Николка Таврия. Откуда прозвища? Так были же когда-то Орлов-Чесменский и Потемкин-Таврический, отсюда и прозвища.       Да, когда-то он был моим побратимом — Чесма, Тепушка, Одуванчик. И опять-таки, Саша и Слава точно поймут меня, потому что они явно уже знакомы с Николкой, а кузены очень друг на друга похожи. Я любила и до сих пор люблю их как братьев, которых у меня не было. И знала наверняка — им можно доверять, они всегда помогут. В этой семье нет ни фанаберии, ни лицемерия, ни низости. Но речь не о них.       Теперь понимаю, что едва ли справилась бы со всем, что на меня свалилась, если бы не два человека. И в первую очередь это дядя Коля Буревестник. Наш сосед, бывший лётчик, который по сути и заменил мне отца. И не мне одной. Кажется, он из тех, кто просто создан для семьи. Лучшего отца — понимающего, умеющего защитить и поддержать, объяснить и утешить, и просто быть рядом, я бы не нашла, даже если б искала. Он один всегда был на моей стороне, понимал, принимал такой, какая я есть. Да, он был и строг, и требователен, но зато — справедлив. А был ещё Мишка Иволгин. Мишук. Тот, кто рассказал мне все о Сонном Царстве, тот, кто с первой встречи и до самого моего совершеннолетия всегда был рядом. Казалось, так будет всегда…       Надо бы, наверное, написать Саше, что я слышала про Артема Земелина, лейтенанта с корабля моего братишки, Чесмы. Переход-то между реальностями произошел со значительным смещением, и девушки оказались на берегу моря. Там их и подобрала шлюпка с корабля, где служит сейчас Николка Потемкин. Вернее, он в очередной раз был отправлен с некими бумагами, и к тому кораблю бы приписан временно. Неважно. Главное, он там был. И помог добраться сначала до российского побережья, а потом через своих знакомых — до Приютина, где девушки моги получить и дом, и работу, и защиту, случись что. И что ж они там не остались, не пойму?.. Так вот, в Приютине тогда находился в недолгом отпуске младший Орлов, то есть Чесма, оформлявший какие-то документы, связанные с кораблем. Команда разъехалась в увольнительные, а лейтенанту Земелину ехать оказалось некуда. Вот его капитан и пригласил здоровье поправить, отдохнуть в усадьбе. А Артем начал проявлять признаки симпатии к симпатичной соседской гувернантке.       Не то, чтобы я была против. Во-первых, какое мое дело? Я Саше не родня и давно уже даже не классная. Но все равно почему-то волнуюсь. Понимаю, что ничего предосудительного между ними не было и быть не могло. Если Степан позволяет молодым людям общаться, то и мне волноваться не о чем, этот лейтенант человек чести. Даже догадываюсь, что может чувствовать Александра.       Но как же хочется крикнуть ей: «Саша, милая, не торопись, дай ему хотя бы один шанс. Здесь иное воспитание, без твоего позволения и благословения твоих родителей, что бы он ни чувствовал, он будет молчать. Смотреть украдкой, предугадывать твои пожелания, защищать от любой напасти, вспоминать каждое касание руки, каждую улыбку и каждое слово, даже взгляд. Он будет хранить как величайшую ценность платочек или перчатку, сорванный тобой цветок или записку в пару строк. Но на большее не осмелится. Такое здесь воспитание. Он не опасен для тебя, и перед тобой совершенно беззащитен. Именно перед тобой и твоими словами. Поэтому не торопись, я очень прошу, не руби с плеча».       Да, кстати. Не успела дописать письмо, а мне уже приходят сообщения сначала от Валеры, потом от Альки, и наконец от Севки. И новости как минимум интересные. Во-первых, Валя нашлась. Она в том же самом году, и в тех же краях, что и Саша со Славой. Расстояние не так уж велико, считанные сотни километров. Во-вторых, она сама вышла на связь. Сумела-таки самостоятельно разобраться в работе передатчика, включила его и позвонила Альке. Конечно, перепугалась. Конечно, плачет, но это дело поправимое.       Оказывается, Валя давно уже чувствовала какую-то не то угрозу, не то беду. И почему-то ее тянуло писать именно про эту эпоху. Она и в тот день набросала отрывок фактически про переход между мирами. Вышла в магазин — и наткнулась на господ мавритян. Они ее попытались уговорить отдать им свои записи, Валя испугалась — и попыталась убежать. Почти получилось, только вот в результате очутилась в прошлом. Одна, без вещей, документов, денег… Короче, ситуация аховая. Но тут события начали происходить примерно как в ее отрывке, и она столкнулась… да-да, тоже с Николкой Таврией. И конечно, он не стал оставлять в беде ребенка, и сейчас они вместе пробираются в сторону поместья. Сначала парусником, теперь вот экипажем.       Чувствовалось, что Валю просто распирают впечатления. И от людей, и от местности, и от корабля. Но кроме прочего, она сообщила мне по секрету еще одну интересную новость. Словно сговорились мои названные братья из параллельных миров! Мало было Севки, так теперь еще и Николку влюбиться угораздило. Не иначе — эпидемия! И ведь в кого! Девушка оказалась воспитанницей купца из старообрядческой семьи. История знакомства там тянула на полновесный историко-авантюрный роман, но меня это уже не очень волновало.       Важнее другое. Все три моих воспитанницы, кажется, сейчас в безопасности. Добраться до точки рандеву мы можем в любой момент, так что торопиться некуда. Пусть отдохнут, подышат воздухом далекого прошлого, впечатлений наберутся. А меня больше волнует другое. Сообщение от Севки и то, что в прошлом, кажется, завелся его двойник. Уж не тот ли, в которого влюблена Владислава Касаткина?..       Хотя кто их, студенток, знает? Может, и нет там ничего, кроме легкой симпатии? Я ведь и сама была уверена, что ни капли не влюблена. Мишка был настолько родным, что казался братом-близнецом. Мы понимали друг друга с полуслова, рядом с ним было уютно молчать и не стыдно показать слабость, мы просто чувствовали друг друга. Нутром понимали, как поддержать и успокоить, как вдохновить и как притормозить, заставить одуматься. С ним спокойно и можно быть собой. И я, дурочка наивная, считала, что это не любовь. Как же, нет ведь никакой страсти! И ревности не было.       И если говорить начистоту, мне мучительно стыдно за то, что ушла тогда. Нет, через все, что было дальше, я должна была пройти, но от этого не легче. Поэтому мне мучительно хочется верить, что хотя бы Слава и Саша, когда в день восемнадцатилетия будут выбирать, на какой стороне Черты жить и вернуться ли в свою родную реальность, или остаться там, где они сейчас, не торопились. Я была наивна и слишком доверчива. Сама себя убедила, что уйти лучше. Что там, где я сейчас, будет лучше. Меня убедили что, останься я, погибнут в бою дядя Коля и Мишка. А они могут! Они ж не могут пройти мимо несправедливости, мимо того, как где-то страдают люди. И да, они ни за что не остались бы в тылу, тем более Миша — военный корреспондент. Я была уверена, что своим уходом выкупаю у времени их жизни.       С головой ушла в студенческую жизнь, потом в преподавание. Убедила себя, что люблю Костю и действительно хочу связать с ним жизнь. Чуть-чуть до свадьбы не дошло. Я уже в подвенечном платье к Заксу подходила, когда поняла: не могу. Сбежала фактически с собственной свадьбы, а вскоре вышла за Михаила. Слава говорит, в ее реальности все закончилось еще печальнее, и Матвейка и Таточка — дети Кости, а я долгие годы была Родниковой. Но в любом случае, перед Костей я виновата лишь в том, что не оправдала его ожиданий. Не смогла поставить его выше детей и работы. И да, я ожидала, что он будет вести себя как Мишка. Но Костя- не он. Да, Родников красивее, может даже более пробивной и уверенный. Но и только. А Матвейку я хочу видеть похожим на Мишку.       И… Не знаю, как объяснить. С Мишкой я чувствую себя живой. Самой лучшей, самой красивой, самой любимой. С Костей же всем нутром понимала своё несовершенство. С Мишей я справилась с тем, что десять лет не видела ни Перекрестка, ни родного дома, ни друзей — ничего, что было мне дорого. Мы со всем справились: с его бесконечными командировками в «горячие точки», тревогой, вечным ожиданием, с чужими непонятным миром. Вместе. Хотя когда я поняла, что не смогу вернуться на ту сторону Черты, думала, с ума сойду. Это больно, безумно больно терять целый мир, где можешь быть почти всемогущей, где открыты все пути. А с Костей? Он ведь и не знал ничего про мое прошлое. А одной мне было бы куда тяжелее.       Впрочем, не о том речь. Да, я немного расклеилась, но это скоро пройдёт. Хуже бывало. Тем более, я должна жить ради Мишки и нашего еще не рожденного ребёнка. А вообще, я после той неудавшейся свадьбы ему в глаза смотреть не могла. Считала себя предательницей. А он… Он все простил. И снова был рядом — такой же надёжный, такой же заботливый. Как-то само собой вышло, что «мужскую» работу он взял на себя — мне-де нельзя напрягаться. Опять начались вечерние посиделки — «Не надо, не держи в себе. Выскажи, поплачь. Только не молчи. На тебя смотреть больно». Он научил меня снова улыбаться, каждый день делал маленький, но очень приятный сюрприз. То моих любимых цветов нарвет, то мою любимую песню споет, то вытащит на природу, туда, где я раньше любила гулять. Альбом с фотографиями принес, где мои самые близкие, письма с той стороны Черты. Так тепло стало на душе… Нужной себя почувствовала.       Кстати, об ощущении нужности. Надо написать Саше, чтобы, когда ты встретит родителей, дала им высказаться. Они ведь ее любят. Правда любят. Просто, как многие бывшие детдомовцы, вслух это проговаривать не научились. Но она нужна им. Очень-очень нужна и дорога, пусть даже не смеет сомневаться!       Впрочем, письмо уже и так получилось слишком длинным, а дневник и того объемней. Пора прощаться.       Уже завтра, если ничего не случится, я смогу опять очутиться в отцовском имении, обнять Чесму и познакомиться наконец с его женой и сынишкой. Завтра я встречусь с Сашей, и обязательно привезу ей доказательства того, что ее родители действительно живы. Познакомлюсь с Володей, моим братишкой из параллельного мира. Завтра вновь соединится Трио капитанских дочек, и пусть они спокойно делятся впечатлениями. А дядя Коля тем временем закончит установку, которая вернет все на круги своя, и Слава с Володей вернутся домой, Мишка с Севкой перестанут быть вычеркнуты из истории, а Валерка непременно добудет доказательства и разоблачит мавритянского неуловимого шпиона. Все обязательно будет так и никак иначе. Пусть не завтра, мы можем и подождать. Главное, не позволять себе ни минуты сомневаться в том, что все еще непременно наладится. Это я давно уже поняла. На том и заканчиваю свои записи, остаюсь искренне ваша,       Анна Ивановна Иволгина, урожденная Истокова.