Не повторяй моих ошибок

Глава 2. Под опекой графа Церберона

      Ну вот, почти всю ночь писала, и все равно не успела закончить — как в детстве, заснула прямо над тетрадкой. А осталось-то в общем совсем немного. Тот вечер в больнице был последним спокойным вечером. Даже не так, он был не просто спокойным, он бы счастливым. Тогда я еще ждала, что вот-вот вернутся Миша и Севка, созванивалась с дядей Колей и мечтала о том, как погуляем с Матвейкой и Таточкой по моим любимым местам, представляла их радость и восхищение. Предвкушала встречу с подругами, которых не видела с самого выпускного. В общем, тем вечером мне казалось, что счастье рядом — только руку протяни. А утром я узнала, что ни Мишки, ни Севки больше нет, да и в прошлом их никогда не существовало.       Хотя нет, утро было еще нормальным. За мной зашла Галка, спросила, пойду ли я к Альке в больнице. И всю дорогу спрашивала про Ту Сторону Черты. Конечно, для Галки пока ещё все в новинку. Она и Лицея-то ещё толком не видела, только филиал, который расположен на Перекрёстке, и в котором половина, если не больше, диковинок недоступна. Там и преподавателей-то даже во времена моей учебы было всего ничего, остальные приезжали, а теперь и подавно! Ни знаменитых ивинских лабораторий и мастерских, ни толковых полос препятствия, ни даже здания, которому даже ИВА немного завидует. Да и первокурсников не особо посвящали в тайны лицея. Не до того было. И Альке многое запрещали рассказывать, а что-то она могла просто позабыть, сочтя неважным или всем и без того известным. Так почему бы и не ответить на вопросы любопытной коллеги, не проверить, осталось ли что в памяти?       И вот Галка всю дорогу засыпала меня вопросами, а я рассказывала все, что вспоминалось. Кстати, помнила я не так уж мало. Например, что первый год в Лицее учат только самым общим и самым необходимым вещам, готовят универсалов, которые если уж провалятся в какую-то книжку, то хотя бы сориентироваться сумеют точно и выжить — тоже, независимо от эпохи и жанра. Белыми галками бывают все курсанты без исключения. Некоторым этого оказывается достаточно, и они уходят, так и не пройдя специализацию. Так было всегда, потому и лицеистов всех по умолчанию называли именно белыми галками. Почему так? Ну, была на этот счет старинная легенда о первой девочке, сумевшей перейти Черту самостоятельно, а потом и вернуться обратно. Ее звали Галей, но была она настолько светловолосой, что когда она пришла в Особый отряд при Институте Временных Аномалий, который занимался путешествиями во времени, ее и прозвали Белая Галка. Потом так стали звать и тех, кого Галя научила проходить по Шалой Гати, а потом в ее честь и лицей назвали. О ней столько легенд ходило, от забавных баек до героического эпоса, что никому в голову не приходило удивляться, почему у курсантов именно это прозвище.       Но кроме собственно галок в Лицее были еще и старшекурсники, уже прошедшие специализацию. Конечно, поступали туда ребятишки в разном возрасте, как у кого талант откроется, но галками чаще всего были где-то с семи до двенадцати лет. А в двенадцать-тринадцать уже определялись, кто и чего хочет. Поскольку Сонное Царство делится условно на три части — Земство, где царствует реализм, Опричнина Грядущего — то есть приют научной фантастики, и Опричнина Сказаний, то есть сказочно-фантазийный мир, то естественно, что для каждой части есть своя специфика. Те, кто будет путешествовать по историческим, приключенческим и просто авантюрным романам, становились Чижами, те, кто предпочитал мир будущего — Ласточками, а те, кого манили волшебство и мистика — Финистами.       А еще на каждом факультете было разделение по степени вмешательства. Были просто наблюдатели, которых готовили к тому, чтобы они могли вжиться в ту книгу, в которую они попали, разобраться, что происходит, и доложить в центр. Таких называли «стрижиными мухоловками». По сути — те же галки, но больше приспособлены к разведке. Если в курсанте просыпался литературный талант и он мог вписать в готовый текст отрывок так, что место вставки незаметно, и новые герои или новые сюжетные линии встают как влитые, то он переходил на факультет «молчаливых скворушек». Они должны были с точностью скворца передавать пение любой птицы, но при этом не выдавать себя, и выглядеть как типичная мухоловка. Впрочем, их никогда не было много, и чаще всего таких ребят оставляли при штабах. Те же, кто не мог оставаться в стороне и обязательно вмешивался в события, назывались «рыжими воронами». Среди них было больше мальчишек, и они как раз чаще всего оказывались в гуще событий.       Сейчас, глядя на собравшееся у меня на глазах Трио Капитанских дочек я уверена, что Валя Вспышкина точно станет скворушкой. Не могу сказать точно, станет ли она Ласточкой или Чижиком, но что писать она не бросит — это точно. Галка? В рыжие вороны она будет рваться всей душой, но как же ей пока не хватает выдержки! Одно отношение к Церберону чего стоит! Нет, стажировка в мухоловках ей обеспечена, пока не придет привычка сначала подумать, а потом уже действовать. А то таких дров наломает — вовек не разгребем! Но тут уж ничего не попишешь, вся в маму пошла. А вот Алька? Не знаю… Много тут всего понамешано, таких универсалов я давно уже не встречала. Действует она с четкостью рыжего ворона, а при необходимости умеет прятаться как истинная мухоловка и сочинять, как скворушка. Но судя по нашивкам — все-таки ворон. Хотя если не определится и не выберет что-то одно — так и останется в середнячках. А талант есть, только силенок на все сразу не хватит.       Впрочем, посмотришь иногда на Алькино поведение — и как-то не по себе становится. Вот взять хотя бы историю ее появления в больнице. Я ведь еще во время сеанса связи поняла, что девочке бы только-только приземлиться, и сразу в лазарет. Без разговоров! Так нет ведь, зачем-то перед самым приземлением достала из медотсека сильнодействующее лекарство, привела себя чисто внешне в полный порядок, достала запасную форму, и пошла на доклад, как ни в чем не бывало. Полчаса докладывала о выполнении задания, выслушивала, как ее отчитывают, доказывала правоту — и только потом, когда никто, кроме секретарши уже не мог ее увидеть, позволила себе упасть. И то не в обморок — просто по стеночке сползла. Ну, потом все ясно. Лазарет, лекарства, постельный режим, и до полного восстановления еще как до Марса пешком. А могло бы закончиться очень и очень плохо. В первую очередь, для нее. Но зачем?.. Ведь кто-кто, а Алька точно не склонна к показухе! И не враги вокруг нее были! Хотя…       Нет, теперь, если хорошо подумать, я начинаю понимать, почему она так поступила. Еще тогда, в полете, Альку явно что-то очень сильно тревожило. Она беспокоилась за подруг, и смертельно боялась, что с ними что-нибудь случится. Боялась так, словно здесь, на Земле, в штабе были какие-то чужаки. С одной стороны — бред. Кого-кого, а «белых галок» всегда берегли, как никого другого. То, что в экипаже числится лицеист, считалось большой честью и огромной радостью, и капитаны перед каждой практикой чуть не в очередь вставали, лишь бы принять у себя на борту кого-нибудь из наших ласточек, или хотя бы галчат. И это была не просто добрая примета, дело было не только в том, что экипаж попросту скучал по своим семьям и радовался присутствию ребенка. Ребята действительно могли помочь и помогали по мере сил. Еще ни разу ни один звездолет с лицеистами на борту не попал в серьезную аварию, на нем никто серьезно не болел и уж тем более не умирал, и даже психологическая атмосфера помаленьку выправлялась.       Потому и неудивительно, что в Особом Отряде при Институте временных аномалий, к которому и были приписаны лицеисты, всегда была должность для одного, лучшего, выпускника Лицея. Это всегда был недавний выпускник, прекрасно знакомый со всеми нынешними курсантами, знающий их способности и особенности, их потребности, тревоги — да вообще все, чем живет на данный момент Лицей Белых Галок. Этот куратор, посредник между взрослыми и ребятами, помогал распределять ребят на практику, следил, чтобы она проходила благополучно, и занимался заодно снабжением Лицея всем необходимым. Эта должность давала большие полномочия, да. Но и ответственность тоже была велика. Если куратор справлялся — его ждала отличная карьера, но если нет — волчий билет был обеспечен.       Эта практика была проверена временем, так было еще при мне. Но в последнее время в Институте стали происходить странные, очень странные вещи. В частности, исчез куратор — за ненадобностью, эту должность сократили. Снабжение урезали в разы. Лицеисты из живых талисманов превратились в обузу, и звездолеты, на которых они числились, в спешном порядке было приказано отправлять в «горячие точки» чтобы «отрабатывать финансирование».       И в считанные дни вдруг выяснилось, что лицеистов-то на кораблях нет, и никогда не было. То есть фактически они были, но теперь это были не практиканты, а юнги, курсанты каких-нибудь звездных училищ, пассажиры, родственники экипажа, и кто угодно еще. Кто не успевал исправить документы, спешно ломался и вставал на ремонт на неопределенный срок. Ну, а кто-то честно улетал на патрулирование самых неспокойных участков галактики. Лицеистов все равно берегли, прикрываться детьми считалось последним делом. Но десятки, сотни ребят вдруг остались без практики, и никто не соглашался брать их к себе — на корабли, в экспедиции, и даже просто в разведку. Ладно, малыши, а дипломники? Их-то не спрячешь, и название другого училища не впишешь, слишком темы специфические! Вот и сидели ребята без дела.       А ведь задание, которое получила тогда Алька, с огромной радостью и почти без риска для здоровья выполнил бы любой курсант шестнадцати-семнадцати лет! Даже пятнадцатилетний бы справился без особого напряжения. Очередь стояла на это задание! Но нет. Послали тринадцатилетнюю девчонку, для которой даже по возрасту эти перегрузки были опасны. Просто перегрузки при полете. Более того, выбрали именно ту, у кого незадолго до этого прошло «вживание в роль», причем в роль, которая подразумевала многолетний плен. Если верить статистике, Алька была обречена. Она не имела шансов вернуться. Ну, почти не имела. Процентов пять на успех. Если очень повезет. И не знать этого в центре не могли. То есть отправил ее командир фактически на смерть. Тот командир, что старательно смешивал с грязью само имя белых галок, тот, кто пытался доказать, что они бесполезны! Так стоит ли удивляться, что Алька вела себя с ним, как с врагом? Что не пожелала показать свою слабость и держалась до конца, как в бою? Я понимаю ее. Теперь — понимаю. Но от этого только страшнее.       Особенно теперь, когда человек, которому я доверяю, уверенно заявляет, что в Институте явно завелся шпион, скорее всего — из мавритян, как мы называем сотрудников Международной академии временных развилок. Они давно точили зуб именно на лицеистов, безуспешно пытались их подкупить. А теперь вот нам отрезали дорогу к отступлению, перекрыли Черту и связь с центром, и, прорвавшись во власть, пытаются либо рассорить, либо уничтожить. Да, они нашли слабое место. Никому и в голову не пришло бы, что можно посылать на убой просто так, не проверив тысячу раз и не убедившись, что других шансов нет. Мы умели жертвовать собой, и слишком верили в то, что нас ценят, берегут, а значит, помощь будет, надо только дождаться. Нам в страшном сне не могло присниться, что своих можно безнаказанно бросить в беде.       Конечно, эти подозрения я Галке не высказывала. Еще не хватало! Она и так-то за Альку переволновалась, а тут и вовсе ее из больницы не вытащишь! Но уже на пороге меня встретил Валерий Церберон. Да-да, тот самый граф, который подарил Галке колечко, которое не раз и не два спасло ей жизнь. Правда, девочка ему все равно как-то не слишком доверяла. Вот и сейчас — поздоровалась, взглянула искоса, и бочком-бочком — к подружке в палату. Валерка только горько усмехнулся:       — Вот видишь, Домовенок, не везет мне с этим семейством! Неужели я настолько страшный?       — Да не говори глупостей! Нормальный ты, Халл! А Галка привыкнет. Себя-то вспомни, каково было разговаривать с «самыми настоящими живыми разведчиками»? Вот. Она, может, лишний раз дышать в твою сторону боится!       — «Настоящий живой разведчик» я был для вас с Мишуком, а для нее я «этот, как их там, с ними еще воевали до моего рождения!». Ну да неважно. Анюта, тут такое дело. Сегодня ночью был очень серьезный сбой на границе. Не знаю точно, что случилось, но Черта перекрыта. Намертво. Ни один прибор не ловит. Так что ни Перекресток, ни прилегающие к нему территории не доступны. Связи нет. Сама понимаешь, выпускников Лицея на нашей стороне сейчас кот наплакал, выходные же. Так что твоя помощь может очень пригодиться. Про твою проблему я помню, но… Короче, будь другом, присмотри за девочками. Их надо срочно переправлять на ту сторону. И самих, и их близких. Валентину с мужем я беру на себя.       — Погоди, а почему сейчас? Раз, говоришь, сбой на границе? Может, не рисковать?       — Ты думаешь, я стал бы рисковать детьми без веских причин? Серьезно? Не ожидал.       Я невольно вздрогнула. И правда, это ж Валера! Тот самый Халл, «желторотикова нянька», которому поручили нас, тогда еще неоперившихся юнцов, пятиклашек на первой практике. Нас — это тех лицеистов, которые должны были проходить практику в одной из научно-фантастических книг. Папа тогда настаивал на исторических романах, говорил, что в обеих Опричнинах мне делать нечего, а в Земщине он и сам мне практику найдет. Но я сбежала к фантастам. Чего я в прошлом не видала? Мишка меня прикрыл, договорился с преподавателями и с «фантастом», желающим попасть к «историкам». Но все равно, если б не Валерка Церберон, сорвалась бы моя практика! А может, я бы с нее и вовсе не вернулась. Сейчас и вспомнить жутко, что мы вытворяли! А тогда…       Халл действительно уже тогда чуть практику не завалил, потому что за нами следил и сначала вытаскивал из неприятностей, а потом прикрывал, чтобы от взрослых не попало. И потом — даже когда он был считался коспиром, ни с женщинами, ни с детьми он не воевал, и у него в плену еще никто не был ни покалечен, ни убит. Он скорее сам погибнет, чем позволит подвергнуть детей опасности! Да, Алька была ранена его присутствии и защищая в том числе его жену и детей. Но Алька — профессионал, у нее не один десяток боевых вылетов, а у него со сломанной рукой были все шансы разбиться самому и погубить всех, кто оказался рядом. И то, Галка с Валей говорили, на него смотреть было страшно! Так что это я переборщила. Было бы рискованно — Валерка бы не предлагал.       В общем, конечно, я извинилась, пообещала, что присмотрю за своим неугомонным трио, а он дал слово, что при первой же возможности переправит за Черту и меня, и всех пятерых детей.       В больницу Церберон так и не зашел, а я, если честно, почти и не разговаривала ни с новой Алкиной соседкой по палате, ни с самой Алькой. Мысли занимали совсем другие проблемы. Девочек до дома проводила, и сразу — за передатчик. Надеялась до Мишки дозвониться. Какое там! Только время впустую потратила. Спасателям заявку подала — та же картина: «Никаких сигналов с Голодного мы не получали, но как только погода позволит, облет совершим. Сейчас туда соваться — чистое самоубийство! Подождите трое стандартных суток, раньше ничем помочь не сможем». В базе данных ни Мишки, ни Севки не числится, словно и не было их никогда. Дядя Коля… Не знаю, как ему в глаза смотреть, когда нужно будет сообщать, что Севка… Впрочем, «номер не существует или набран неправильно». Почувствуй себя сумасшедшей, называется!       Если честно, не знаю, что бы изменилось, отнесись я к Валеркиной просьбе серьезнее. Может, и ничего. Положа руку на сердце, а что бы я сделала, столкнись в парке с людьми из МАВРа? А в том, что это мавритянские происки, я уже ничуть не сомневаюсь. В лучшем случае, дала бы Вале время убежать. Но сколько? Пять минут? Потом меня бы все равно скрутили и отвели бы к своему начальству. А Валю бы все равно догнали. И что дальше? Экспедицию требовать некому, место аварии уже никому не известно. Галка Валере не верит, и с ним никуда не пойдет, будет прятаться. Пока он ее ищет, из больнице сбежит Алька. Ну и все, конец истории. Может — так бы оно и было, но все равно мучительно стыдно понимать, что та, за кем меня попросили присмотреть, попала в ловушку, и где ее искать — неизвестно. Это очень больно — ловить себя на старой ошибке спустя столько лет. Я опять неверно оценила обстановку, не за теми следила более пристально, не неправильно расставила приоритеты. На те же грабли…       Нет, никто меня ни в чем не винил. Только Галка заколотила в дверь, словно от этого зависела ее жизнь. Бледная, как полотно, все веснушки на коже проступили, огненно-рыжие волосы растрепались (а она обычно так следит за прической!), коленки на джинсах все перемазаны. Задыхается, глазах откровенная паника.       — Тетя Аня, там Валька! Она пропала, понимаете! Вышла из дома — и пропала! Я родителям пока не говорила… Что делать?! Передатчик не работает, связаться не могу. Все дворы оббежала, нашла только вот это, — и протягивает мне Валин кулончик. — Он под деревом лежал, цепочка порвалась. Ее… догнали, да? Куда она делась?       Глупо как… Самая тихая, спокойная, на кого и не подумаешь. И вот — пропала. Включаем всю технику, ищем, ищем радаром по всем временам и местам… Если честно, я почти не надеялась на успех. Слишком свежа была память о том, как я только что искала и не могла отыскать своих. Но нет, мелькнула знакомая искорка. Земщина. Рубеж восемнадцатого и девятнадцатого веков. Юг Российской империи. Два перехода. Нет, даже три. Почему три? И почему такой странный сигнал?..       Догадки у меня были. Она могла наступить на растяжку, оставленную для мавритян. Им уже больше десяти лет, они могли и закоротить. Но нет же. Три переноса. Все с людьми. Шестеро. Шесть неизвестных людей с неизвестными целями попали в Сонное Царство… Стоп! Так это, значит, возможно! Значит, Валерка сумеет увести детей Нам бы только на ту сторону, а дальше — дело техники! Может, и спасательную экспедицию… Не о том думаю. Валя. Валечка Вспышкина, худенький хрупкий подросток, книжная девочка, у которой нет ни задора и напористости Галки, ни опыта выживания, как у Альки. Как она там? И Галка. Бледная, перепуганная, смотрит с такой мольбой…       — Она жива, Галя. Точно жива. Убежала. И мы ее обязательно найдем. Ты только пытайся ее вызывать. Слышишь? Пытайся. Знаю, не получается. Но ты, главное, пробуй!       И тут по видеофону позвонили. Я сняла трубку сразу, думала, это Валерка. Но нет, хотя лицо до боли знакомое. Наш старинный сосед по даче. По имению, если быть точнее. Человек, издалека бросающийся в глаза какой-то нездешней осанкой, гордо поднятой головой и надменным прищуром темных, почти черных глаз. Граф Борис Аполлонович Забелин. На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков — хозяин имения Трапезники. Оттуда несколько километров до Приютина, имения графов Орловых, где частенько проводил лето Тенюшка, Степан, мой названный брат. И до дачи, которую снимал много лет назад мой отец, профессор Иван Павлович Истоков. А он почти не изменился. Седины, конечно, добавилось, но немного. И он совсем как прежде похож на поджарого хищника, от которого невозможно сбежать. Одет в обычный костюм-тройку, но выглядит при этом все равно как пришелец из прошлого.       — Мадемуазель Аннет? — он церемонно склонил голову и тотчас с какой-то глумливой усмешкой исправился. — Ох, прошу прощения, ваше сиятельство. Графиня Орлова, или, быть может, мадам Церберон?       Ну да, моими позывными действительно был титул. «Графиня». И нет, не потому, что я была когда-то названной сестрой графа Орлова. Не потому, что граф Церберон, если бы я не сбежала на эту сторону черты, вполне мог сделать мне предложение. Дело в моей профессии — и немного в осанке. В школе кто-то ляпнул: «это у других географички, а у нас Анна Ивановна — настоящая гео-графиня!». Посмеялись, конечно — а прозвище прижилось. Намертво приклеилось, и в базе данных сохранилось. И мне нечего было стыдиться, так что я только светски улыбнулась в ответ, а в конце фразы церемонно присела в легком реверансе.       — Ах, месье Забелин, как коротка ваша память! Не помнить фамилию собственного соседа, бок о бок с которым прожили столько лет! И ведь не бог весть какая сложная фамилия. Честь имею рекомендоваться, Анна Ивановна Иволгина, урожденная Истокова.       — Ну да, ну да, — он покачал головой и задумчиво уточнил: — Иволгин. Тот самый мальчишка, который так любит совать нос не в свои дела? Но голубушка, неужели вам ничего не известно? Мои соболезнования. Такая молодая, и уже вдова…       Нет, я даже не вздрогнула. Еще не хватало! Только не перед этими надменно-насмешливыми глазами! Только глянула на него так, словно взглядом хотела пригвоздить к стене. У дядюшки Степана, Грозного Сандро, это получалось просто отменно. Но кажется, на сей раз получилось и у меня. Граф смешался.       — Да-да, понимаю, воля ваша, мадам, — он понимающе покивал, а мне все больше и больше казалось, что время повернула вспять. Сейчас опять попытается надавить на самое больное — и предложить решение. И главное так участливо, так ласково. Так, что в нем никак не заподозришь лжеца. — Можете не верить, считать все это ловушкой. Но с Голодного острова на подбитых кораблях не возвращаются живыми. Смиритесь с неизбежным, милочка. Ведь я же предупреждал, говорил еще тогда, но вы не послушались, пожелали вернуться. Кого же винить? Хотя… Вы ведь желали бы все исправить, не так ли? Повернуть время вспять. Остановить, предупредить, удержать…       Как же складно он поет! И тогда, десять лет назад, пел не менее гладко и логично. «Милая барышня, ведь вы же хотите, чтобы ваш любезный дядюшка вернулся живым? И его сынишка, который постоянно ходит за вами хвостом? Ах, барышня, не мне вам рассказывать, как превратна судьба воспитанников лицея белых галок, и как часто их жизнь висит на волоске! Подумайте, что для вас важнее — чтобы они выжили, или чтобы оставались рядом? В этом измерении должны остаться либо вы, либо они. Иначе равновесие будет нарушено. Так что выбирайте. Или вы выходите за Черту — и никогда не возвращаетесь, но тогда все остаются живы и здоровы, или вы остаетесь, но тогда в живых не останется кого-то из них. Выбор за вами, милая Аннушка. Решать вам и только вам».       Я поверила. А кто б не поверил, если определители вероятности показывали то же самое, и дядя Коля был в реанимации, а Севка в который раз без вести пропал на очередном задании? А Мишка… Мишку тогда как раз захватили сотрудники МАВРа. И граф заверял, что его отпустят, едва я сделаю выбор. Слово дворянина давал. И сдержал его, тут не поспоришь. И я не знаю, как повела бы себя, доведись пережить подобное еще раз. Не знаю, и больше всего на свете не желала бы опять оказаться перед подобным выбором!       И вот — оказалась. Причем не только я, как ни грустно это осознавать. Тогда господин Забелин говорил о Севке. Теперь он отчетливо и явно намекает на моих учениц.       А показать этому негодяю было что! Во-первых, Валя. Она действительно заметила слежку, и даже успела убежать. Правда, при этом попала в ловушку и следом за ней перенесись еще четверо преследователей. А еще в прошлое попала соседка Альки по палате, девушка из параллельной реальности, Слава Касаткина. Она не только успела выписаться из больницы, вернуться в общежитие института и подружиться с моей бывшей ученицей, Сашей Нахимовой, но еще и нечаянно наступила на растяжку, оставленную сотрудниками ИВА еще со времен войны. И обе попали как раз в то время, в котором жила когда-то и я. И обе работают сейчас гувернантками в доме графа Забелина, учат его старшую дочь — одна рисованию, а вторая языку. Так что мне предлагалось подумать, стоит ли рисковать жизнями и здоровьем обеих и «делать глупости», или послушно выполнять, что потребуют.       Признаться, тут я струхнула. Сашу я помнила очень хорошо, и совсем не желала, чтобы с ней случилось хоть что-нибудь дурное. Да и о Славе мне Алька рассказала достаточно, и пусть мы не знакомы лично, но там, в Славиной реальности, мы были, похоже, подругами. И она была без пяти минут невестой Севки. То есть Володи, как там предпочитал называть себя мой брат. Так что рисковать ими мне отнюдь не хотелось. И честно скажу, был момент, когда я была готова согласиться. Но тут, на мое счастье, в комнату вошел Халл, которому открыл дверь Матвейка. А с теми, кто воевал с коспирами, мавритяне не рискуют связываться. Забелин испарился, словно его здесь и не было, не успев ничего договорить.       Впрочем, это уже было неважно. Я узнала главное — кто именно попал в прошлое, как и когда это произошло, и при помощи чего произошел переход. Дальнейшее было уже делом техники — Валерка узнает все необходимое, нужно просто дать ему время.       А у меня все оставалось по-прежнему. Дети, спасибо им огромное, тихонько играли в комнате, Валера, получив новую информацию, ушел, осталась только Галка. При ней я, конечно, попробовала еще раз выйти на связь с Голодным островом, но уже после четвертой попытки сдалась. Зачем трепать нервы ребенку? Я должна сохранять хотя бы видимость спокойствия.       Галка между тем смотрела на меня как-то странно. Изучающе, я бы сказала. Словно у нее на глазах происходит какой-то очень интересный опыт, результата которого она пока не знает, но очень надеется его увидеть. Она помолчала, задумчиво накручивая на палец длинную прядку, а потом напрямую спросила, почему я так верю Валерке, и что нас вообще связывает. Такое ощущение, что ей и тут привиделся несуществующий роман! Да, именно. Несуществующий и никогда не существовавший в природе.       Пришлось рассказывать, начиная с первой встречи. Нас уже доставили на космическую станцию, откуда нужно было распределяться по кораблям и разлетаться кто куда. Кроме лицеистов были курсанты разных летных училищ, навигаторских курсов, даже из Высшей школы библиотекарей, которая обучала книгоходцев, было несколько человек. А что, оказывается, и такие есть. Не помню названия книги, автор Милена Завойчинская. Мы в Лицее еще долго удивлялись, каких только способов путешествия в книги и обратно авторы не придумали!       Но речь не о том. На орбите нас с Мишкой уже распределили на один корабль с двумя курсантами-косморазведчиками, по возрасту — где-то одиннадцатиклассниками. Девушку звали Валентина Таежина, а юноша назвался просто Халлом. Помню, меня сразу удивило его поведение. Потрясающе красивый парень, но грустный и бесконечно усталый. То ли дело Валентинка, будущая Галкина мама! Может, и не красавица, но есть в ней что-то притягивающее, да и всегда было. Глаза горят энтузиазмом, счастливая улыбка не сходит с лица, и вообще она как будто не идет, а летит, и сама не замечаешь, как улыбаешься ей в ответ, и на душе становится легче и спокойнее.       Но вышло так, что папа узнал о моем побеге «не на ту практику» слишком рано, и успел провидеофонить еще до отлета. Конечно, ругался. Требовал вернуться, крича. Потом наш разговор услышал Халл. Тихонько уточнил, хочу и я возвращаться, и поговорил с папой буквально минут пять — и все. Вопрос о моей практике был решен. Не знаю, как у Валерки это получилось, видимо, издержки воспитания и происхождения, но меня после этого уже ничуть не удивило, что Халл — это Алертос Рэстеред д`Эстимьянос дер Верминдель, граф и младший сын герцога. Это потом, в личном разговоре он признается, что по обычаям своей страны с шестнадцати лет должен был принять другое имя, и с тех пор он — Галерас Раста де Церберон. Но в воздухе уже отчетливо пахло войной, и его наполовину фр-де-бронское происхождение, конечно, было крайне неприятно для окружающих. Для всех. За очень редким исключением.       Признаться, я не очень понимала, что Вале не нравится. Ну да, уроженцы Фр-де-Брона, планеты, откуда родом его отец, выглядят как образцы античной скульптуры. Только глаза мертвые, абсолютно безразличные. И отношение ко всем уроженцам иных планет — как к грязи под ногами. Фр-де-бронцы только при мне два раза начинали войну на полное уничтожение инопланетных цивилизаций, и каждый раз это была война без правил, так что предубеждение вполне понятно. Но Валерка-то совсем не такой!       Да, внешне он был тем еще барчуком. Как же, сын герцога, будущий граф. Потрясающе красивый, с какими-то нездешними манерами, он казался сказочным принцем. Его в училище считали высокомерным и каким-то бесчувственным, что ли. Но это внешне. На самом деле под броней ледяного спокойствия скрывалась романтичная и очень тонко чувствующая натура, а хрупкая внешность скрывала несгибаемую выносливость.       Меня после того, как он однажды разоткровенничался, неделю кошмары мучили, как представила себе жизнь мальчишек, отец которых был с Фр-де-Брона, а мать с любой другой планеты. Как представлю методы воспитания, которые там приняты, так дрожь по коже. К скотине многие относятся заботливее, чем там — к полукровкам! Ни полнамека на уважение, никакого ощущения безопасности. Детям в голову вбивают две абсолютно непогрешимые истины: что сами они — ничтожество, чья жизнь не стоит и ломаного гроша, не заслуживающая ничего хорошего, и что фр-де-бронцы — высшая раса, которая неспособна ошибаться.       Он ведь не умел ни доверять, ни дружить. Только в школе научился. Медленно, неуверенно, шаг вперед — три назад. Мы с Мишкой только к самому концу практики успели чуть-чуть разобраться, кто он такой на самом деле. Одно я знаю точно — больше всего на свете Валерка Забывалов, он же Халл Верминдель хотел остаться на Земле. Не возвращаться, не присягать тем, кто спустя год развяжет войну.       И он был влюблен. Так сильно, так искренне и так беззаветно, как любят лишь раз. А Валя при каждом удобном случае предпочитала куда-нибудь упорхнуть, оставив незадачливого ухажера со мной. Дескать, я скоро вернусь, а вы пока сами пообщайтесь. Не то, чтобы она была такой уж легкомысленной или жестокой. Просто куда интереснее было идти в кают-кампанию, где собиралась молодежь, где можно посмеяться, поболтать обо всем на свете. Или даже поработать, помогая кому-то из команды. Они же с Халлом преддипломники, им показали бы куда больше, чем нам, первогодкам. Ну зачем ей таскать за собой хвост?       А Халл, гордый, умный, умеющий быть таким убедительным и даже опасным Валерка поступил иначе. Он следил за нашей безопасностью, не отходил ни на шаг. Растолковывал непонятное. Заступался, если кто-то из взрослых повышал голос. Помогал справиться с заданиями — больше на словах, чтобы мы сами поняли и разобрались. Как вспомнишь — самой страшно! Он выковыривал нас из лабиринтов вентиляции и трубопровода, из машинного отделения, из скафандров, отлавливал возле шлюзов, не давая уйти в самоволку, брал вину на себя и стоически выдерживал наказание. А мы с Мишкой просачивались к нему в карцер, помогали драить палубу или чистить картошку. И слушали всякие байки, следили за руками. Сами удивлялись — как ему еще не надоело с нами возиться? Мне нравилось слушать его рассказы о космосе, о планетах, на которых он побывал, о доме, о друзьях и сослуживцах. А ему очень нужно было кому-то выговориться, и знать, что этот кто-то не предаст. И я раз была как раз таким человеком.       Мы с Мишкой были тогда для Валерки не более чем помехой. Любопытной мелюзгой, которую вечно тянет, куда не надо. Немного забавными, совершенно безобидными детьми. Сейчас-то я понимаю, что он не мог не сложить два и два и прекрасно понимал, откуда на его голову свалились такие практиканты. Он знал про Лицей Белых Галок. Знал про то, что перевербовать «галчонка» безуспешно пытались многие, а ему мы верили, и пошли бы за ним куда угодно. Захоти он навредить Лицею — нашел бы способ. Но он защищал нас. Из-за нас попал в очередной плен к коспирам фр-де-бронским, точнее — сдался, чтобы отпустили нас. Хотя на тот момент уже два года успешно скрывался от присяги, желая оставаться на стороне землян. И даже когда давал «присягу на крови», специально заменил в ней несколько слов. Теперь он физически не способен был предать интересы Земли, а точнее — того маленького русского летного училища, которое он заканчивал. Фр-де-бронцы добились лишь вторичной присяги, а его верность в любой ситуации уже принадлежала Земле.       С верностью присяги по законам Фр-де-Брона вообще очень сложный вопрос. В шестнадцать лет юношам на правую руку надевали специальный браслет, в который было вживлено множество всяческих приборов. Носитель такого браслета становился уже не совсем человеком. Многократно повышалась его выносливость, физическая сила, ловкость, способность запоминать, профессиональные навыки. Не знаю, что за лекарства впрыскивались в кровь, но фр-де-бронцы, давшие «присягу на крови» были почти совершенными солдатами, не знающими ни сомнения, ни колебаний, ни страха. И почти неуязвимыми к тому же, ведь электроника, которой напичкали такой браслет, позволяла создавать защитное силовое поле вокруг человека, подключаться к любой технике, перенастраивать ее по своему усмотрению, защищала от ядов и позволяла есть почти любую пищу, переносить экстремальные температуры и недолго, но дышать и передвигаться хоть на дне морском, хоть в открытом космосе. К тому же такой браслет не допускал возможность как осознанного предательства, так и случайного выбалтывания информации. Предатель умирал раньше, чем успевал сделать то, что собирался. Такой браслет невозможно снять, при попытке — даже, если бы кто-нибудь попытался отрубить вместе с ним руку — носитель браслета погибал мгновенно, а в самом браслете включался режим самоуничтожения, и он становился бесполезной ленточкой.       Естественно, что такую технику берегли, как зеницу ока. И ее носителей тоже ценили. Даже тех, кто носи браслет не застегнутым до конца, «готовящихся к присяге». Валерка успел получить дома браслет, сбежал до присяги и два года прятался в училище. Снять «эти кандалы» он так и не сумел, но хотя бы самой страшной участи успел. Переприсяга была невозможна, и он остался на стороне планеты, на которой жила его мама с новой семьей, его друзья, и где сам он был почти счастлив.       Я узнала эту историю далеко не сразу, скорее по недомолвкам и многозначительному молчанию, чем по более-менее связному рассказу Валерки. Просто умела слушать, а он виртуозно научился объяснять все, не произнеся вслух ни слова. И чем дальше, тем больше мне кажется, что безоговорочное доверие двух оболтусов было ему нужно ничуть не менее, чем нам — заботливый и понимающий «нянька».       Но практика закончилась быстро, мы вернулись в Лицей, обещая списываться и созваниваться как можно чаще. Но увы, как раз в тот год Валя начала встречаться с будущим мужем, а Валерка был похищен людьми своего отца. Дальше все шло по накатанной. Вторая присяга, уже на верность Фр-де-Брону, принудительный призыв в безвоздушный флот. Служба тем, кого называли коспирами. Первая война, развязанная Фр-де-Броном. Всеобщее презрение и ненависть, клеймо «коспиреныша». Ненависть к самому себе, И отчаянная, с ежедневным риском для жизни, борьба за жизнь тех, кого он по-прежнему считал своими. Сколько жизней он спас сколько катастроф предотвратил — никто не считал, мы и после войны-то узнали далеко не все. А уж как к нему относились во время войны и вовсе лучше не думать.       Я мало что успела застать. Валерка жил и действовал в будущем, а меня с Перекрестка обычно отправляли в далекое прошлое, так что пересечься удавалось крайне редко. Мишка бывал в Опричнине Грядущего чаще, но все в других ее концах. И он предпочитал отмалчиваться. Слухи до меня доходили, но верить им не получалось. Не вязался у меня тот Алертос, он же Халл, которого я помнила, благородный рыцарь, человек твердых убеждений, с тем, что рассказывали о графе Галерасе де Цербероне те, кто с ним сталкивались. Не вязалась его якобы невезучесть с тем, как он вел себя на практике. Ни поведение, ни характер, ни мотивация.       И когда мы несколько раз успели встретиться лично, помню, меня поразило, сколько в его глазах было тоски и боли. Он смотрел на меня — и ждал, что вот сейчас ударю по больному. Именно потому, что знаю, куда бить. И я знала, что он пропустит удар. Ничем не попытается оправдаться, не будет ничего отрицать. Просто стерпит, и никому не позволит сделать мне ничего плохого. Хотя я и была на тот момент военнопленной, пассажиркой захваченного звездолета. И у меня были документы, которые давно и безуспешно искали коспиры. Маленький кристалл, на котором записано очень много и очень важной информации, спрятанный в потайном кармашке на поясе моей формы.       Валерка прекрасно знал о тайнике — он сам показывал мне, как его пришивать. Он знал о документах — у фр-де-бронцев прирожденный талант к телепатии, и он сам учил меня блокировать свои мысли, а потому именно от него закрыться было бы сложнее, чем от кого-то другого. Но при допросе я чувствовала — он не только скрывает наше знакомство, но и поддерживает мои мысленные щиты вместо того, чтобы атаковать.       И я знала, что ничего, кроме запугивания и криков, на допросе не будет. Он не позволит. А потом устроит так, что мой побег из плена заметят слишком поздно, и меня уже никто не успеет поймать. Так было уже десятки раз — с другими. Бывшими одноклассниками, бывшими соседями, теми, кого он так хотел считать друзьями. И так, помню, тоскливо стало, когда я это поняла, что не выдержала, чуть не устроила тогда самую настоящую истерику. Но телепатически ему успела передать: «Ты только держись! Не сдавайся! Я верю в тебя. И тебе верю. Слышишь?». Потом он говорил, что эти мои слова ему действительно помогли продержаться. Что ему жизненно важно тогда было, чтоб хоть кто-то — верил. Просто верил и просто хотел, чтобы он вернулся живым.       И вот столько лет спустя — его колечко на пальце такой знакомой рыжеволосой девчонки. Галка выросла настолько похожей на мать, что просто диву даешься. Но Валерка-то ее даже не видел ни разу. Почувствовал.       А я когда узнала, что Валентина чуть не выкинула его прощальный подарок на помойку, чуть не накричала на нее, честное слово. Да, она никогда не любила Валерку. Понимаю. Не хотела, чтобы муж ревновал. Но неужели человек, который спас жизнь им обоим, не заслужил элементарной благодарности? Ведь если он отослал кольцо наследника девчонке, которую не видел ни разу в жизни, значит, уже точно не надеялся выжить. И так десять лет ходил по краю. Неужели хотя бы последнюю волю так сложно исполнить? Им-то ведь это ничего бы не стоило! Напротив, Галка, надев это кольцо, не просто официально становилась наследной графиней и владелицей немаленького состояния. Она еще и получала сильнейшую защиту от любого яда, любого несчастного случая и тем более — намеренного покушения. Все, что у него было при жизни, отдавал той, что когда-то любил…       И все же Халл тогда далеко не все рассчитал. Кто-то из его недоброжелателей решили перейти границу у Черты и заставить новую владелицу отдать кольцо, которое слишком для многих имело огромную ценность. Даже не зная об их намерениях, «пограничники» подняли тревогу, решили устроить засаду и брать их с поличным. В качестве связной ко мне отправили Альку, которая по нескольку раз за ночь бегала через болото, то продукты от меня таская, то какие-то вещи передавая, то просто с поручениями. Но мне ничего не сказала. Учения у них, видите ли! Севка тогда был на Перекрестке, у отца, а Миша еще не вернулся из командировки. А гостившая у меня Валюшка Вспышкина, моя соседка и ученица, долгое время даже не догадывалась о ночных визитах подопечной моего братишки.       Но однажды на Галку всё-таки напали, попытались отобрать кольцо, Алька вовремя вступилась. Валюшка как раз попыталась проследить, куда ходит ее тезка, так что всем троим пришлось сначала прятаться в укрытие, а потом уходить через Шалую Гать. Я тогда услышала перестрелку, заметила пропажу Вали, и догадалась, что к чему. Спасибо еще Алька тайком весточку подала, что все в порядке, они с утра отправятся прямиком на Перекресток, немножко отдохнут — и домой. А операцию благополучно завершат те, кому это положено.       И что же? День я выждала, как и обещала. Даже несколько. Пока они там по книжкам гуляли, да отдыхали, а потом Алька сообщила, что у них небольшое ЧП. Во-первых, Галка все-таки встретилась с Валерием Борисовичем, то есть графом Цербероном. Он жив, относительно здоров, и с семьей у него все благополучно, так что кольцо было ложной тревогой. Но Галка все равно сделала то, что полагается, и приняла наследство, став официально его приемной дочерью. Видимо, ей достаточно рассказали о бывшем коспире, а заодно и разведчике. Правда, пришлось немного пострелять, и Альку «слегка зацепило», так что они немного не добрались до дома, и сейчас в 1860-х, на корабле ее далекого пращура, капитана Антона Татаринова.       Ох, как же я тогда перенервничала! Не знала, что и делать, и как их теперь вытаскивать. Самой-то дороги через Черту нипочем не одолеть! Спасибо, удалось дозвониться до дяди Коли, он и смог нас с детьми на ту сторону Черты на сутки перебросить, а для поисков трио моих учениц предоставил свой корабль. Это один из немногих «перевертышей», то есть вездеходов, способных не только быть и кораблем, и самолетом и звездолетом, и даже поездом, но еще и способных маскироваться под любую эпоху. Так что угрозы разоблачения можно было не бояться, и мы тогда всё успели. И закончилось все вполне благополучно. Но тогда-то я искала детей. Просто своих учениц, одна из которых была такой же белой галкой, как и я когда-то, а второй не мог бы причинить вреда даже конец света. Так что теперь-то я понимаю, что волновалась почти напрасно. Но тогда…       Я рассказывала о Цербероне, а Галка внимательно слушала. Очень внимательно, словно перепроверяла каждое слово. И, кажется, она все-таки поверила. Хорошо бы так, потому что я не смогу одновременно следить и за тем, чтобы она чего не учудила, и за тем, чтобы с Валей ничего не стряслось, и с больницей договариваться, и… Секундочку! Если передатчик уловил наличие там, за Чертой, Вали, то может и остальных моих знакомых из той эпохи отловит?       Я схватила передатчик и начала быстро, но вручную набирать две инструкции. Первую — для Валечки. О том, как определить свои точные координаты и переслать нам, о том, как правильно вести себя в той эпохе, что можно, и что ни в коем случае нельзя говорить про себя, кому и в чем можно доверять, кого искать в первую очередь — и прочую первичную информацию для практикантов в той эпохе. Это письмо далось сравнительно легко, и отослалось тоже. В конце-то концов, Валя первичный инструктаж уже получила, для нее сам переход — пусть и стресс, но не очень большой.       А вот что делать с еще двумя путешественницами во времени — я даже и не знаю. Помочь как-то надо, я просто не имею права оставлять их на произвол судьбы. Не так воспитана! Но как сами девушки воспримут подобное вмешательство? Нет, Славе, конечно, можно отослать копию Валиной инструкции, с некоторыми незначительными подробностями. Девушка, хоть и с Этой стороны Черты, но на Перекрестке была, и в прошлом явно уже бывала. Другое дело, какое право я имею ей что-то советовать? В той, ее реальности, с ее слов мы были почти подругами. И, кажется, она влюбилась в тот, иномирный вариант моего Севки. К тому же, в ее реальности Саша Нахимова не старше ее на четыре года, а младше — на тот же срок. Там Саша — ровесница и подруга Альки, а ее отец, Олег Нахимов, Севкин командир. Так что будь что будет, пишу обеим сразу. Надеюсь, меня правильно поймут.       Но это позже. А пока я отсылаю инструкцию Вале на «связника», и снова включаю радар. Пожалуйста, кто-нибудь, отзовитесь! Вносила новые и новые имена, проверяла — пусто. Метеорит «Голодный остров» тоже угрюмо молчал, и я уже почти отчаялась, когда на экране высветился ответ на запрос. Кто же?       «Связник» чуть не выпал у меня из рук. На том конце провода, как до сих пор мы иногда говорили, был дядя Коля Буревестник. Живой. Не пропавший, не стертый из истории. Но если и он забыл про собственного сына — что делать? Что, если и правда нас, помнящих про Севку и Мишу, осталось всего трое? Я, Алька да Валера? Ну, еще Слава, но ее можно не считать, она все же из другого мира. И все же я нажала на кнопку «ответить». Дядя Коля ничуть не изменился. Только встревожен очень. Не удивлюсь, что он опять с какого-нибудь задания из Безвременья вернулся, вот и не отвечал до сих пор.       — Анчутка, что случилось? На тебе лица нет! И Севка на звонки не отвечает…       — Дядя Коля, тут такое… Ты только не волнуйся, просто скажи — «Ракушка» на ходу? Она в космос в ближайшее время выйти сможет? — кажется, я даже дышать перестала.       — Да, все в порядке. Ребятам отдохнуть дам, подлатаемся — и завтра вылетать можно. А теперь выкладывай, куда и зачем. Наши опять начудили?       Ну вот и все. Одна проблема, кажется, почти решена. Если только на Голодный в принципе возможно сесть, то «Ракушка» это сделает. Не с таким справлялись. Там лучшая команда, и пилот, и врач — высочайшего класса, так что за Мишку и Севку можно быть спокойной. Хотя конечно, душа болеть перестанет только в тот миг, когда я их своими глазами увижу, обниму и смогу убедить себя, что оба живы, здоровы, и никуда не денутся в ближайшее время. Потом я спешно объясняла, что к чему, отвечала на вопросы, сама что-то спрашивала, а ноги уже не держали, и в ушах шумело.       На дворе уже была глухая ночь, все спали, а я ворочалась, не находя себе места. И когда видеофон едва слышно звякнул два раза, меня как пружиной какой-то подбросило. Валера. «Все в порядке, Валя и ее семья доставлены благополучно, Алька тоже. Утром заберу тебя и детей». И дядя Коля: «Возвращаемся с Голодного, ждем вас всех дома. Валерке привет, пусть тоже заглянет на огонек». Вот теперь можно и отсыпаться…