Не повторяй моих ошибок

Вступление

      Ничему-то меня старые ошибки не учат! Уж казалось бы, давно не ребенок, пора бы запомнить, что к чему и не наступать в который раз на те же самые грабли — а поди ж ты… Тогда, в восемнадцать лет, еще было простительно — а теперь-то?.. Да что уж там говорить, сделанного не воротишь, остается только ждать. И надеяться, что те, кто пойдет следом, окажутся чуть более везучими, чем были когда-то мы.       На дворе глухая ночь, дети спят и видят, наверное, десятые сны. Даже Галка угомонилась, тихонько дремлет на диванчике. А у меня вот теперь ни в одном глазу сна не сталось. И голова какая-то неправильно-ясная, как много лет назад. Тогда, когда меня еще звали Анчуткой, переиначивая то в Чуточку, то в Чуток, а порой даже в Чуйку. Почему-то вдруг вспомнилось, что Альку одно время называли Вещим Сердцем, и даже Вещим Олегом пытались величать. А меня вот — Чуйкой. И обеих частенько перед заданием спрашивали наудачу, как все пройдет. Считали, что мы чувствуем беду. Если бы это было правдой! Если бы… Но нет, заранее я не чувствовала ничего.       А сейчас даже не больно. Странно, не могу подобрать слов. Но утром точно было хуже. Теперь же словно что-то замерзло внутри, и воспринимается все сквозь толстый слой снега. Не ваты. Мягкого, пушистого снега, которым засыпает окрестности и само Потомкино по самые крыши. А я почему-то никогда не боялась тамошней зимы. Просто знала, что ничего плохого там со мной не случится. Перезимуем, а весной все непременно наладится. Вот и сейчас я просто не верю. Так не бывает. Пусть хоть все сводки одновременно будут твердить обратное, всё равно! Не может быть такого, чтобы мой Мишук, а следом и Севка… Они живы. Они точно живы и обязательно прилетят домой. Я это просто чувствую. Если мой брат бросился на помощь, он знал, на что идет. И знал, что сумеет помочь. Так что это еще не беда. Они обязательно вернутся. Иначе и быть не может!       Мне позвонили из того спасательного отряда, где работает Севка. Братишка как раз вчера обещал, что вот вернется с дежурства, и займется прибором, который Алька привезла с того самого задания. Еще ворчал немного, говорил, что сначала в больницу сходит, уши надерет одной мелкой вредине, чтобы думала хоть немного о своем здоровье, а потом — сразу ко мне. Мишкиного возвращения ждали примерно к обеду. Он должен был прилететь из очередной командировки на окраину галактики, не удивлюсь, если снова вез на своем «разведчике» пассажиров. Он же не просто военный корреспондент, он из каждого вылета в горячую точку то тяжело раненых вывозит, то мирных жителей, в основном женщин и детей. Туда тоже всякими важными грузами так затарится, что едва-едва маневренность сохраняется. Не знаю уж, кто от кого заразился, он от Севки, или Севка от него, или оба от дяди Коли, но в душе спасатели у меня все трое.       И вот пожалуйста — звонок. На подлете к планете Миражей Мишка столкнулся с космическим мусором. Попала в двигатель какая-то ерунда, не больше футбольного мяча размером каменюка, но в результате его кораблик едва сел. Нет, не так даже. Плюхнулся на пузо, попутно помяв половину переборок так, что «Домовенка» теперь только на свалку. И самое обидное, что на Голодном Острове, как называется спутник, куда он так неудачно сел, как раз начинается ночь. И длиться она будет примерно земную неделю, причем за это время земля промерзнет на три метра в глубину, а ветер поднимется такой, что дом можно поднять на воздух. Дышать станет решительно нечем, и без герметизации пережить эту ночь — почти нереально.       Дежурил с утра как раз Севка, и едва Мишук успел подать сигнал «сос», как братишка мой уже выруливал на взлетную полосу. Запеленговать успел, приземлиться рядом с «Домовенком» тоже. Началась эвакуация людей. Севкин отряд состоял из пяти катеров, к сожалению, совсем небольшой грузоподъёмности и до того, как садиться на Голодный стало опасно уже для спасателей, они успели сделать по два подлета, и вытащили практически всё и всех. На «Домовенке» оставался только капитан. И Севка полетел за ним, хотя буря уже началась. Сесть он успел. Сквозь помехи, но спасатели уловили, что он добрался до цели, оба живы и оба прячутся на Севкиной «Ласточке». Правда, ее только-только вернули с ремонта, залатали на скорую руку, но шанс у них теперь есть. Остается только ждать и надеяться, что эту бурю они перенесут.       Вернутся. Прилетят. И Матвейка помчится встречать папку, а Таточка, Севкина любимица, опять повиснет у дядюшки на шее и будет просить ее на плечах покатать. Потом, когда закончим обниматься и пройдет первая радость от встречи, мы сядем за стол, и мои дорогие мужчины опять будут рассказывать, как прошла очередная экспедиция, время от времени одними глазами спрашивая друг у друга — а можно ли мне об этом говорить. Берегут, расстроить лишний раз не хотят. Глупенькие! Неужели они правда уверены, что я не узнаю деталей из других, более чем достоверных источников?.. Но как же тепло на сердце от этой нечаянной заботы! От того, как не один так другой помочь стараются, как пытаются сделать все, чтобы я была счастлива и ни из-за чего больше не переживала.       Странно, глупо, смешно, но сейчас я даже согласна на то, чтобы мой Мишук остался бы на той планете. Да и пусть себе в сотнях световых лет. Пусть увидеть его смогу только по видеофону, пусть голос будет искажен помехами, и на разговоры нам будет не больше десяти минут раз в неделю. Пускай. Лишь бы живой. Даже если обмороженный, это не страшно. Пусть шрамы, пусть даже инвалидность — мы со всем справимся, выкарабкаемся. Лишь бы живой. Лишь бы вернулся. Пусть даже не сможет обнять по-старому, мне все равно. Вылечим, выходим. И все еще будет. Не во сне, не в воспоминаниях. Теплые Мишкины руки, обнимающие так бережно, словно хрупкую драгоценность, которую боишься разбить, и в то же время так, словно я могу в воздухе раствориться. Его глаза — даже теперь, спустя годы после свадьбы, глядящие так же влюбленно, и словно он своему счастью так до конца и не верит. И когда мы встретимся, нам не будет дела до целого мира. Век бы стояла, слушая, как совсем рядом бьется его сердце, как он дышит. Живой. Настоящий. Родной…       А потом мои дети, порядком уже загоняв двужильного Севку, который всегда дает нам возможность побыть немножко наедине, отберут у него китель и развесят вместо палатки между стульями. Вейка опять притащит с чердака ковер, расстелет его на полу, и дети с обожаемым дядюшкой устроят свою любимую игру «байки на привале». Или на ковре разлягутся, или кресло займут, забравшись в импровизированный домик, и будут друг другу страшные истории рассказывать. Он ведь всегда, как приезжает, с ними часами возится, как с родными! Из Севки когда-нибудь будет очень хороший отец. Напрасно он боится, что не получится. А ведь я так боялась, что братишка ревновать начнет! С Костей ведь общий язык он так и не нашел. Их вообще нельзя было наедине на минуту оставить — обязательно рассорятся! А тут как будто и правда родные братья… И я не могу, просто не могу представить себе жизнь без кого-то из них.       Не могу, а ведь поди ж ты! Уже вечером я выяснила, что Буревестник Всеволод Николаевич девятнадцати лет отроду не числится ни в одной базе. Он никогда не служил ни в подразделении рыжих воронов, ни в особом отряде. Не был на войне, не лечился в госпиталях, и его не награждали за отвагу. Да что там, его просто как будто не было на свете. Вот просто не было — и все. Не рождался такой. А что еще страшнее — и дяди Коли, его отца, тоже словно нет. А Мишка, мой Мишка, Иволгин Михаил Юрьевич, без вести пропал в тот год, когда я пересекла Черту. И не было ни свадьбы, ни детей. Ничего. Как будто я вышла тогда за Костю Родникова, а не за Мишу. Но самое страшное — Та сторона Черты как будто отрезана. И связи нет. Никакой. Ни с кем. Словно отрезало.       Страшно. Впрочем, хорошо еще, что я могу хоть немножко спустить пар, записывая эти строки. Помогает, действительно становится чуточку легче, и я даже не знаю, как бы справилась без этого дневника. Ошибиться очень страшно, да я и не имею права на ошибку — в спасательном отряде больше не помнят про Мишку и Севку, связи с Голодным островом нет. Так что если я не добьюсь спасательной операции, помощи моим ребятам ждать неоткуда. А если я сорвусь и наделаю глупостей, мне попросту никто не поверит. Самой туда не сунуться, не на чем, а если бы и села за штурвал — только разбилась бы, и ничего больше. Слишком уж там сложный участок. И даже здесь, дома, я не имею права ни плакать, ни кричать. Детей напугаю. А их на моем попечении нынче пятеро. Ладно еще Вейка и Таточка, они, к счастью, маленькие пока, не понимают, что происходит. Валюшка тихая, с ней проблем не будет. Алька тоже умница, она обязательно поможет. А вот Галка… С ней, боюсь, будет сложнее всего. Зная ее маму, даже сомневаться не приходится! Ах да! Ошибочка вышла. Семеро. Есть еще Алькина соседка по палате, правда она постарше, скоро уже восемнадцать. Но по всем признакам получается, что и она в этой темной истории с перекрытием Черты замешана, и ей тоже помочь больше некому. И моя бывшая ученица, Саша Нахимова, ровесница той девочки, Славы. И обе они во что-то вляпались. Но какое они отношение имеют к МАВРу, я не знаю, и, боюсь, узнавать пока некогда. Действовать надо. Но как?..       Для начала надо хотя бы понять, с чего все началось…