Не повторяй моих ошибок

Глава 1. Трио Капитанских дочек

      Вот уж не думала, что снова начну вести дневник! И тем более я никогда не ожидала, что придется делать это по такому грустному поводу. Понимаю, что, скорее всего, уже ничем не поможешь, но глупое сердце на что-то еще надеется. Хотя не ребенок уже, умом понимаю — все, ошибки быть не может. Но это умом. Сердце никак не хочет смириться…       Да, все это происходило не со мной лично, и, к счастью, не с моими детьми. Хотя не могу сказать, что от этого легче. Ну то есть легче, конечно, но ненамного. Все-таки у Вали я сейчас классная, Галкина мама — одна из немногих моих настоящих подруг, а Алька спасла жизнь моему младшему брату. Так что не чужие они мне, как ни крути! Совсем не чужие. И то, что с ними происходит, для меня очень даже важно и дорого.       И ведь интересно — от кого угодно могла ожидать подобного, но никак не от Валюшки! Вот уж правду говорят, что внешность и поведение могут быть очень даже обманчивыми! Тезка моей подруги совсем не была на нее похожа. Тихая, скромная девочка. Из тех, кого называют серыми мышками. Сероглазая, бледненькая, коротко стриженые волосы неприметного русого цвета, голос негромкий. Ах да, еще отличница и тихоня, сидит себе за книжками и не вдруг поймешь, что у нее в голове происходит. И не узнала бы никогда, если б не заболел мой старший, Матвейка, и не пришлось бы попросить ее посидеть немного с детьми.       Прихожу домой пораньше — а тут такой сюрприз! У тринадцатилетней девчонки, ребенка, оказывается такой литературный талантище, которого днем с огнем не найдешь! И поди пойми, откуда что берется! Но я слушала, как она рассказывает что-то Матвейке и Таточке, и чувствовала, вот просто нутром чувствовала, как отзывается в сердце давно позабытое ощущение. Коллега. Белая Галка. Одна из тех немногих, кто способен поворачивать любые сюжеты по своему усмотрению, и делать это так, что не вдруг отличишь, автор ли писал, или кто посторонний. Ее и учить-то почти не надо! Тем более, что и без того она пересказывает такие вещи, которые просто не могла знать. Неоткуда! Не видела она тех людей, не слышала их историй, но пейзажи, характеры, события — как живые. А если такой самородок не в Институт Временных Аномалий попадет, а в Международную Академию Временных Развилок? А если ей голову задурят и убедят, что так лучше — каких дел она наворотить способна, с такими-то данными?!       Короче, прошлым летом я просто не могла оставить ее без присмотра, и использовала все свое влияние и всю силу убеждения, на которую была способна, лишь бы забрать ее с собой в деревню — на все лето. Думала, там спокойно поговорим, я ей расскажу про ИВА, про МАВР, про то, что путешествие на страницы книг возможно, и про то, какую ответственность возлагает на автора такой талант. Наивная! Но кто же знал, что все так обернется?       Галка, Искорка, рыжий огонек, на который одновременно так сердилась и так радовалась Валентина Ропотова… Да, мы с Валей были знакомы еще со студенчества. Она вернулась еще раньше, откуда-то из фантастических романов, и я знала, что история с этим была связана одновременно романтическая и трагическая. Какой-то красавец-аристократ, влюбленный в нее по уши, спас жизнь и самой Вале, и ее мужу, и еще не рожденной Галке, позволив им бежать, но дорога туда, где они родились, выросли и повзрослели, была теперь для всей семьи закрыта. Слишком много врагов, и слишком яркая, запоминающаяся внешность. О да, раз увидев Галку, ее уже сложно было бы позабыть! С такой яркой, огненной шевелюрой, с такой нежной, почти прозрачной кожей, которая из-за веснушек кажется, немного светится изнутри, с такими восхищенно-изумленными светло-карими глазами, изящная, и как будто невесомая, она казалась сущим ангелочком. Пока не открывала рот.       Любознательная, увлекающаяся Галка могла болтать без умолку, и заболтала очень многих маминых знакомых до того, что от нее готовы были прятаться. Она умудрялась верховодить большей частью знакомых мальчишек, и учителя только диву давались, когда златовласый ангелочек непонимающе моргал пушистыми ресницами и невинно замечал: «Я не виновата. Оно само! А что, так нельзя было?». Она играла в футбол и лазала по крышам гаражей, могла вскарабкаться хоть на самое высокое дерево, хоть на фонарный столб, могла расквасить нос какому-нибудь бугаю, который «маленьких обижает», или чуть не целиком залезть в какой-то поломанный двигатель, лишь бы разобраться, а что там внутри. У нее частенько не отмывались от машинного масла руки, почти не успевали заживать разбитые коленки, а уж локти и коленки на любимых штанах и рубахах даже латать было бесполезно, не говоря уже о том, чтобы постирать. Так что с ее талантом находить приключения там, где их отродясь не водилось, совсем неудивительно, что именно ей в руки попало то самое колечко, создающее вокруг владельца непроницаемое силовое поле, за которым МАВР охотится вот уже четверть века как минимум! Нет, господин разведчик, он же тот самый неудавшийся ухажер ее матушки в какой-то мере тоже виноват. Знал ведь, кому фамильные ценности посылает! С характером Валентины было и вовсе выбросить эту драгоценность на свалку, так что всем еще повезло, что колечко приглянулось Галке. Но то, что она вляпается в неприятности, становилось только вопросом времени.       И наконец Алька, Алечка. Как же так? Тебе же еще четырнадцати не сравнялось! Ребенок, которого не должны были, не имели права отправлять ни в какую «горячую точку»! Но память безжалостно напомнила строчки инструкции, которую каждый курсант обязан был знать наизусть. «Основным побочным действием защитного поля вокруг стационарных Ворот, создаваемых НИИ Временных Аномалий стало создание так называемых цепочек. Иными словами, информационного поля, которое запускала в мозге находящегося в радиусе действия приборов человека программы, подключающей его к книге или фильму, который он упоминал в разговоре. Отсюда пошел запрет на упоминание вблизи Шалых Гатей любых героев книг, фильмов, либо устных легенд. Нарушение данного запрета приводило к наложению на личность человека озвученной вслух роли. Проявлялось это в появлении навыков, черт характера и знаний, характерных именно для персонажа. В тяжелых случаях доходило то того, что «роль, что когда-то себе выбирал, заменит в тебе человека». В физическом плане безвредно, даже иногда полезно, для психики при соблюдении определенных мер безопасности — тоже. Но при замкнутой цепочке категорически запрещено отправляться на задания, поскольку вероятность того, что с человеком, попавшим под излучение, произойдут те же события, что и с персонажем, составляет почти сто процентов».       А перед глазами стоит ясный и пронзительно-тихий вечер — последний перед возвращением домой тем летом. Они ведь крепко тогда сдружились, хотя и знакомы были не больше нескольких месяцев. Три шестиклассницы. Тихая мечтательница Валя, неугомонная непоседа Галка и усталая, задумчивая Алька. Мерно рокочет двигатель, который еще минут пять точно будет прогреваться. Валя что-то строчит в блокноте, отмахиваясь от комаров, Алька сидит на своей куртке, обняв колени, и о чем-то думает, глядя на догорающий костер. Галка, беззаботно рухнув в траву, смотрит на небо, и восхищенно выдыхает: «Ой, девочки, хорошо-то как! Мы же с вами теперь — как Три Капитана, да? Захотим — и в Герои космоса попадем?». Ночное небо прорезает стремительная искорка, которую называют падающей звездой. Алька вздрагивает, оборачивается. У нее лицо бледное, как полотно. Галя, конечно, сразу извиняется, говорит, что пошутила, но…       Кому как не мне знать, что именно здесь запреты создают не со скуки и уж тем более, не из желания кого-то припугнуть, или позлить! В Институте Временных Аномалий запреты, увы, пишутся кровью. Или поломанными судьбами. Я знала это, но тогда не обратила внимания, была уверена, что ничего страшного случиться не может.       Первые подозрения, впрочем, появились осенью, когда они появились у меня на пороге в слишком знакомых легких, почти летних пальто, а едва пройдя в прихожую, скинули их, оставшись в новенькой форме курсантов Лицея Белых Галок. Я, помнится, еще одним взглядом спросила Альку: «С ума сошла? Они же гражданские!», и получила телепатический ответ: «Тетя Аня, ну что вы! Все под контролем! Только тренажеры, и только самые безопасные маршруты. Но совсем без подготовки — сами понимаете…». Пока Валя и Галя вертелись перед зеркалом, любуясь нашивками на серебристом кителе (и правда, только отметки о сданных нормативах), Алька почти на цыпочках проскользнула на кухню, а я — следом. Конечно, она спрашивала о своем обожаемом командире, по совместительству моем младшем брате! И мне тогда казалось, что она наконец-то начала оживать, выглядеть не настолько примороженной, как сразу после войны. И я еще радовалась, что подруги ее растормошили! Знать бы заранее…       Но тогда ничто не предвещало беды. Все трое весело и беззаботно трещали у меня на кухне, словно я не только Валин классный руководитель, а их общая не то тетушка, не то даже мама. С Алькой-то понятно, с тех пор, как во время войны они с моим Севкой спасли спас друг другу жизнь, она к нему привязалась как к родному, тянулась, как к старшему брату, которого у нее не было, да и ко мне заодно. Да и у Вали с Галей дома не так все гладко, как хотелось бы. Родители вечно заняты, и девочкам даже выговориться порой некому. А уж о том, что происходит за Чертой и подавно!       Вот и делились всеми бьющими через край эмоциями именно со мной. Галя никак поверить не могла, что ее родители действительно летали на таких махинах, что она, всю жизнь прожив в конце двадцатого века, теперь вот за считанные месяцы привыкла к жизни, о которой раньше только в фантастических книжках читала. Но у нее хоть родители из будущего, с ними поделиться можно, а Валя, бедняжка, и вовсе никак не могла поверить, что это не сон.       Загорели обе, окрепли, движения стали четче и как-то легче, что ли. И понимание — то самое полнейшее взаимопонимание давно слетанной команды. Мимика, начало жеста, взгляды… Как же мне знакома такая переглядка и то, как один продолжает начатую другим фразу! И как знакомо это упоение будущим! Гонки на флипах, прятки и поиски спрятанной на космодроме контрабанды, игра в косморазведчика Летунова, первые разговоры с настоящими, живыми инопланетянами, первый настоящий выход в космос — хотя бы на корабле. Как же это давно было! И так странно, что с этими девочками воспоминания приносят тепло, уютное и мягкое тепло ностальгии, а не привычную боль от режущих изнутри осколков несбывшейся мечты. Да, я знала, что для меня это никогда уже не повторится. Но почему бы мечте не сбыться хотя бы для них?..       — Тетя Аня, а нас ведь теперь за глаза и правда Тремя Капитанами зовут, — сказала тогда Валя, и сразу исправилась: — Ну, то есть Трио капитанских дочек. И знаете, приятно!       — Приятно ей, — как-то нарочито ворчливо отозвалась Галка. — Нам с тобой еще ладно, мы же так, новички. А Альке каково? Она-то готовый капитан, если б не возраст! Алюш, ну скажи?       — А что я? Я и есть капитанская дочка, если уж на то пошло! — мягко улыбнулась Алька. — У меня папа — капитан первого ранга. И на что обижаться? Ну как, позывные придумывать будем, или так, на первый-второй рассчитайсь?       — А давай на три счета? Как будем, по алфавиту, по росту, по достижениям? — ляпнула Галка, и я уже тогда невольно вздрогнула.       — По правилам Черты. Первый воплощает реальность, второй — будущее, третий — дорогу между книгами и жизнью, — тихо и очень серьезно отозвалась Алька. — Так что Валя, быть тебе Первым капитаном, Галя Вторая, а мне и Третьей очень даже ничего.       Потом Валя и Галя пили чай и делились воспоминаниями. Я думала сначала, это впечатления от игры в косморазведчика Летунова, в которой нужно было пройти тяжелый отрезок космической трассы, не разбив звездолет, потом сесть на поврежденном катере на неизвестную планету, там подать сигнал бедствия, заниматься выживанием и починкой техники, изучением окрестностей, налаживанием контакта с местными и защитой корабля от нападения, уходом от погони и много чего еще. Оказалось — не совсем. Тогда они уже вполне по-настоящему пробовали свои силы, учились тому, что полагается знать любой уважающей себя Белой Галке. Уже тогда Алька учила их, что делать, если случайно попадешь в неизвестную книгу, как сориентироваться, как подать сигнал о помощи, что делать можно, а чего — ни в коем случае нельзя. Учила пользоваться простеньким приспособлением, похожим на обычный кулончик, который мог служить одновременно универсальным переводчиком, средством связи и маячком, который позволит запеленговать положение того, на чьей шее он висит.       Это позже я узнала, что тем летом девочки уже проваливались в прошлое, и у них уже был опыт определения своего местонахождения и поиска друг друга на страницах незнакомой реальности. Тогда все началось с того, что Галке стало скучно, и она понадеялась, что обойдется без происшествий. Отправилась, называется, осваивать дареное колечко, потребовала перенести себя в гости к тому самому разведчику Валерию Борисовичу Церберону, который, отправляясь на задание, с которого не надеялся вернуться живым, подарил кольцо наследника Галкиной маме… А вот год назвать позабыла, и в результате встретилась не с современным Цербероном, а со своим ровесником, буквально за несколько дней до того, как он должен был присягать космическим пиратам. И чуть к ним в плен не угодила. Валя и Алька тогда еле-еле успели ее из ловушки вытащить! А то еще Валя слишком увлеклась написанием каких-то своих повестей. Увлеклась настолько, что заснула — и ее во сне затянуло в повествование, да не куда-нибудь, а в самый что ни на есть эпицентр событий. И уж конечно она не могла оставить своих героев в опасности, помогать бросилась. Теперь уже Галка и Алька ее чуть не за шиворот оттуда вытаскивали… Или Алька перемудрила с настройками какого-то экспериментального прибора, и внутрь книги попала, а обратно сама выбраться уже никак не получалось. Валя и Галя снаружи вытащили.       Нет, заканчивалось все хорошо, но перед этим они и себе, и друг другу, и окружающим нервы трепали изрядно! И в Институте, как только появлялось какое-то более-менее безопасное задание, которое могут выполнить начинающие, торопились спровадить туда неугомонную троицу, пока они еще ничего не натворили. И да, их действительно всерьез стали сравнивать со знаменитыми булычевскими капитанами, и ждали, пока они вырастут, одновременно с нетерпением и с волнением. Если уж детьми такое вытворяют, что же дальше будет!..       Но тогда я пребывала в счастливом неведении, и пропустила разговоры мимо ушей, только тихонько вызвала Альку в коридор:       — Ну они-то еще совсем дети, не понимают ничего. А ты-то, Алюша? Неужели не чувствуешь, что уже заигрались? Не приведет ни к чему хорошему эта затея!       — А поздно уже что-то менять, тетя Аня, — голос у Альки был совсем взрослый. И какой-то странный, не то виноватый, не то усталый. — Кольцо замкнулось. Я сама привела девочек на ту сторону Черты, сама кашу заварила, сама ее и расхлебаю. Не волнуйтесь, Булычев писал про взрослых, и пока мне ничего не грозит! И им тоже. Но подстраховаться не мешает.       — И как это произошло? Что у вас там вообще происходит?       — Да все как обычно, — она передернула плечами. — Обнаружили небольшую аномалию в районе Куличек, и с той стороны Черты в реальность полезли пиратские недобитки. Вызвали первую группу, меня к вам в деревню связной отправили — за одеждой, едой, лекарствами и прочим. Да ведь и сама помнишь, как я по ночам приходила! И вот однажды за мной Валя увязалась. Увидела, и решила узнать, что за тезка такая объявилась.       Я улыбнулась. И правда, Валя одно время в школе была не Валькой, а Алькой. А самое забавное, что фамилии у обеих тоже одинаковые — Вспышкины. Вот Алька не долго думая и представилась теми же именем и фамилией, какое использовала в разведке.       — Я ее уже хотела назад отправить, а тут стрельба. На Галку эти гады напали. Хотели кольцо Церберона отобрать. Да-да, то самое, кольцо наследника с планеты Фр-де-Брон, которое создает вокруг своего хозяина непроницаемое защитное поле, и которое нельзя ни украсть, ни потерять, только подарить. Короче, пришлось немножко подраться, а потом, пока они не очнулись, прятаться в погреб. Но не до утра же взаперти-то сидеть, тем более, нас почти обнаружили! Махнули через болото, к оборудованию, и — домой, на Ту Сторону Черты. Тетя Аня, это я виновата! Не надо было хвастаться окрестностями! Не надо было их по книжкам водить! А я, как балда последняя, хвост распушила. «У нас то, у нас это…»… На остров Двид потащила, с Церберонами Галку познакомила, в Валюшкиных сочинениях побывали… А ты знаешь, что она про моих предков писала? Ну, про прадеда моего? Да ты ж нас с его корабля забирала! Помнишь? Кстати, а как? Ты ж говорила, после восемнадцати пересекать Черту уже невозможно, — Алька ойкнула виновато и замолкла.       Да, запрет был. Между реальным миром и миром книг, который мы называем Той Стороной Черты можно перемещаться только до восемнадцати, или если после совершеннолетия выберешь ту сторону. Я — дочь профессора истории с Той Стороны, которая реальности-то толком и не знала, выбрала именно ее. И жалела потом об этом все десять лет, прошедших с момента рокового выбора. Ну, точнее — девять, выбирала-то я семнадцатилетней первокурсницей. И когда еще был шанс вернуться- безжалостно оборвала все нити. Перестала быть Белой Галкой, специалистом по переходам между книжными мирами и реальностью. Перестала быть телепатом, потеряла большую часть способностей к интуиции и право рассказывать о своем прошлом кому бы то ни было. А что взамен?.. Мерзлый ком обиды, безнадежности и тоски. И исправить ничего не возможно. Повторно Черта не пересекается. Если нет смертельной опасности. А у меня ее и не было.       Но были дети. И был названный отец там, за Чертой. Командир уникального корабля, который может подстраиваться под любую эпоху. Он и помог мне тогда пересечь Черту. У меня было на свидание с домом и родными, на знакомство детей с дедом и бабушкой и на поиски пропавших девочек ровно двадцать четыре часа. После того, как сутки истекли, я снова очутилась «на Другой стороне Черты». В реальности. Спасибо, дядя Коля успел запеленговать точку перехода с точностью до нескольких метров и минут, спасибо, доставил меня туда, где я больше всего хотела побывать, устроил встречу с самыми дорогими для меня людьми. Я успела. Потом, правда, целую ночь не могла уснуть — оплакивала то, что по собственной глупости потеряла. Но не рассказывать же это все ребенку?       Вообще странные мысли сейчас вертятся в голове. Зима на дворе, и снега намело столько, сколько на моей памяти и не было в наших краях ни разу. Оно красиво, конечно. Снежные шапки на деревьях, сугробы, искрящиеся на солнце, пронзительно-синее небо, и слепящие искры на белом покрывале. Детей с улицы не вытащишь. А я смотрю на эти деревья, и такое ощущение, что и сама-то так же сплю в ожидании весны. Или даже не сплю, потому что знаю — весны уже не будет, никогда. Ни любви, ни счастья, ни надежды. Ни того окрыляющего чувства свободы, которое вернулось на какие-то считанные часы, когда я вернулась домой. Когда чувствовала себя опять восемнадцатилетней. А здесь… Не живу я здесь. Как-то засохшее дерево, которое только выглядит живым. Но держаться надо. Ради детей — и родных, и тех, у кого я сейчас классная. Сдаваться я просто не имею права.       Мой муж перед тем, как уйти, сказал, что ребята из меня все соки тянут, как те растения-паразиты. Что они за мой счет расцветают и зеленеют. И да, спору нет, несмотря на зиму, они как раз чувствуют себя превосходно. Ни малейшего ощущения спячки. Да только он забыл одну маленькую деталь — я ничего не имею против. Даже если паразиты. Даже если за мой счет. Но только рядом с ними я чувствую хоть какие-то отзвуки прежних эмоций, какие-то намеки на то, что и я еще живая, что под снегом, под толстой засохшей корой и древесиной, которую не всякий топор возьмет, еще движется сок. И рядом с детьми мне еще кажется, что надежда есть. Что придет весна, и мое дерево еще зазеленеет, оживет, и все еще в жизни будет. Не может не быть.       Так бывает. Алька ведь тоже совсем было отчаялась, думала, за время этой проклятой войны все в ней выгорело дотла, что не осталось ничего хорошего. Но Галка ее растормошила, и Валя поняла, и Алька начала понемножку вылезать из своего кокона. Я ж ее тогда, на корабле, сразу и не признала. Потом, помню, она рассказывала, как после первого возвращения домой снова пришла к тогда еще не совсем подругам, как опасалась, а стоит ли вообще приходить, или они забыли все, как страшный сон. Как удивлялась, что рядом с ними чувствует себя живой. Не тем комком нервов, каким была сразу после возвращения с войны — живой. Настоящей. И как ее буквально окатило ощущением неподдельной, всепоглощающей радости: «Так это был не сон!». Как Валя впервые за долгое время сумела поговорить с родителями, и, кажется, с ними помирилась, и они перестали ругать ее за просиживание над книгами. Как все втроем чуть не за руку притащили Галкину маму мириться с Церберонами, чтобы оба перебороли наконец то застарелое ощущение вины и отпустили друг друга, уже навсегда — без обид и сожалений. Как впервые привела их в Лицей, на тренажеры, как они бродили по тому миру, который описал задолго до их рождения Кир Булычев, и как странно было чувствовать себя именно там как никогда уместными. Все ведь было хорошо! Спокойно, уютно, и удивительно, на фоне ощущений, правильно.       А ведь если говорить о правилах — паниковать пока еще рано. Тем более, я Альке никто — не классная, не соседка, и уж тем более не родня, и нынешнее руководство Института меня даже слушать не станет, и уж тем более не займется поисками, даже если я забью тревогу. Хотя почему если? Пробовала уже. И не один раз. А в ответ — мертвая, космическая тишина. «Подождите, время еще есть. Еще ничего не понятно, возможно, вы просто сгущаете краски. Не надо паниковать!».       А как успокоиться, если в ушах все еще звучит отчаянный, еще детский совсем голос Альки: «Тетя Аня, вы только моим не говорите, куда я лечу! И Всеволоду Николаевичу. Вернусь — сама расскажу, честное слово! А пока — зачем им волноваться? Я замкну кольцо, они и не заметят-то ничего, наверное! Пожалуйста!». И больше всего на свете я жалею сейчас, что и правда — пообещала. Ведь действительно же Сева только-только начал оживать после этой клятой войны, а Алькины родители и без того переживают — у них там все трое младших детей одновременно какой-то очередной грипп подхватили. Ну куда им еще проблемы? И задание Альке дали пустяковое. Так мне тогда казалось. Была уверена, что ребенку, да еще на недельный срок ничего опасного не поручат.       Сейчас мне за это спокойствие мучительно стыдно и больно. За то, что сама не попыталась тогда связаться с Институтом, не уточнила детали. Просто поверила на слово, как верили когда-то мне. И совсем забыла о том, какой сама была в те благословенно-проклятые тринадцать лет… А теперь уже слишком поздно, и ничего изменить не получится. Остается только надеяться, что все действительно пошло по сценарию, и ждать. И надеяться, что она жива и обязательно вернется. И не иметь ни малейшего шанса помочь, потому что самой на помощь не отправиться, а Институт только заверяет, что все в порядке и надо ждать. Но как же это все-таки больно!..       Ладно, нельзя раскисать. Нельзя ни в коем случае! Надо вспомнить, в конце-то концов, что я тоже не случайный прохожий, и кое в чем разбираюсь! Да, за десять лет многое изменилось. Да, Альке уже сейчас досталось куда больше, чем мне, но главное-то остается неизменным вот уже не одну сотню лет!       Интересно, что даже не зная ничего про Институт Временных Аномалий, люди частенько интуитивно пользуются его принципами и правилами. Например, тем, что если записать свои мысли и чувства, выпустить наружу то, что гложет изнутри — становится легче. С одной стороны — да, легче становится. А вот с другой…       Еще в Алькином возрасте, даже помладше, лет в девять, наверное, я впервые узнала, что за опыты проводил когда-то НИИ Временных Аномалий, он же ИВА или НИИВА. И узнала, что написанное талантливо и живо становится вполне себе осязаемой реальностью, в которую возможно попасть при определенном стечении обстоятельств. И я когда-то могла вот так, росчерком пера, изменить другую реальность. Могла. Еще до полного разрыва с тем невероятным миром, который открывал мне ИВА, до появления Матвейки и Таточки, до того, как все мои мысли занял сначала Костя, а потом и работа.       Странно, сейчас уже и не вспомнишь, когда конкретно это произошло. Десять лет назад, юной и бесстрашной студенткой, я многое еще могла, и за спиной отчетливо ощущались крылья. А сейчас? Не знаю, сейчас внутри, там, где были когда-то мечты, надежды, представления о будущем, теперь только смерзшийся до состояния льда снежный ком. Я пробовала тысячи раз — не могу. Не могу писать, не могу пробиться туда, где есть все, что мне дорого — и, признаться, я уже почти сдалась, когда в нашей деревушке впервые появилась Алька. И теперь ради нее я должна, нет, обязана это сделать. Обязана не только написать эту историю, но и сделать это так, чтобы там, по ту сторону Черты, она воплотилась в реальность! И я это сделаю!       Поначалу я еще тешила себя пустыми надеждами. Да, Алька не вернулась с этого задания, хотя неделя уже прошла. Но мало ли какие могли возникнуть сложности! Может, просто что-то с двигателем, и лететь пришлось дольше, чем планировалось! Может, какие-то события на планете задержали. Может, она вообще вернулась, но забыла сообщить об этом мне. Тем более, мне было легче не волноваться, не зная, что творилось по ту сторону Черты.       А вот теперь закрывать глаза и делать вид, что все в порядке, больше не получится. И боюсь, как бы не запаниковать, чего уж точно никак нельзя допускать. Итак, что мы имеем в сухом остатке? Института Временных Аномалий, который знала и любила, больше нет. Вернее, институт-то есть, его никто не разогнал (да это и в принципе невозможно!), но возглавляют его теперь совсем другие люди. И если раньше я была абсолютно уверена, что в НИИВА своих не бросают, тем более, напрасно никем не рискуют, а если что и случится, то за каждого на край света пойдут, то теперь… Теперь одно слово — брр!       Новый глава отдела решил воспользоваться нашим главным слабым местом. Там, в ИВА, слишком привыкли, что если им отдают приказ, значит это действительно нужно, и действительно другого пути нет. Более того, мы слишком привыкли верить командирам (и в командиров, если уж на то пошло). Мы сами могли чего-то не знать, не понимать или не видеть каких-то нюансов. А они перед тем, как отдать приказ, все заранее просчитали, и выбирали исключительно тот вариант, который будет лучшим, или хотя бы принесет минимальные потери. Мы знали, что в число допустимых потерь можем попасть и мы, и относились к этому довольно спокойно. Но о том, что можно отправить на верную смерть ребенка, девчонку — пусть и со спецподготовкой — у нас это просто не могло уложиться в голове. Тем более, в мирное время. Тем более, когда есть уйма других вариантов. Послать могли кого угодно, но выбрали именно ту, для кого этот полет запросто мог стать последним.       В голове невольно вертится одна и та же мысль: «Только бы не Система Медузы!». Но что еще-то? Ничего другого не остается. Валька, тихая мечтательница Валя Вспышкина? Она землянка до мозга костей. До встречи с Алькой даже в космос не выходила. Хотя сочиняет замечательно, этого не отнимешь. Да, тихая такая, спокойная, но когда надо — словно какой-то стальной стержень внутри появляется. Упрямая. И если действительно становится явью именно так книга Кира Булычева, то Первый она, Всеволод Буран. Тут без вариантов. Галка Ропотова? Порывистая, эмоциональная, иногда резковатая, как будто сплошной сгусток энергии. Грезит научной фантастикой, за что ее не раз и не два в шутку называли марсианкой. Как недавно выяснилось, и родилась-то не на Земле. Второй. Капитан Ким.       И что остается? «Пожалуй, самые красивые глаза в Галактике — у фиксианцев». Да, у Альки потрясающие глазищи. Большие, выразительные, какого-то удивительного сине-зеленого оттенка, особенно когда она чему-то радуется. «Хрупкие и изящные на вид, тем не менее обладают значительной физической силой и выносливостью». Это да! Алька удивительно худенькая. Мы все думали тогда, это из-за войны, недоедания. «Замечательные прирожденные эмпаты, они со стопроцентной точностью улавливают ложь». Да. При первой встрече Алька буквально одним взглядом остановила зарождающуюся в подругах панику, словно рукой смахнула. И всегда оказывалась рядом, когда была нужнее всего. Умела поддержать, успокоить, разрядить обстановку. И телепатка она. С обеими неподготовленными подругами наладила канал связи за какие-то считанные секунды. И чутье у нее на опасность. И обманывать — бесполезно. «Представители древней цивилизации». Да, там, где Алька выросла, уже не одну сотню лет летают по космосу, там налажены контакты с инопланетянами. Тот мир, где она жила, «Та сторона Черты», как они это называют, и правда — как будто другая планета, и уж точно другая цивилизация! «Шесть рук»? Ну, если видеть, как она с техникой справляется, или как фехтует, или как работает, то да, создается стойкая уверенность, что у этой девчонки не одна пара рук, а как минимум три! Ну, насчет третьей ноги — это уже перебор, хотя с ног ее сбить не удавалось никому и ничему. Стойкий оловянный солдатик. Фиксианка. Третий капитан, у которого даже имени автор не называл. И если… Если это правда, то ее что же, теперь ждут четыре года плена у чокнутых садистов, которые будут выпытывать какой-то секрет? У нее, только-только начавшую приходить в себя после войны?!       Страшнее всего, что я отчетливо помню: она «замыкала кольцо». То есть это для нас прошла неделя. Для нее каждый наш день был равен… Не знаю. Если один раз замыкала — то для нее прошли семь недель. При максимальном сжатии — день можно превратить в месяц, или даже сильнее, но подобное сжатие запрещено до восемнадцати лет, так что у Альки в запасе максимум восемь месяцев. До системы Медузы (по злой иронии судьбы, ей лететь именно мимо этой звезды, свернуть никак не получится!) лёту около месяца. Та планета, куда ее отправили — в два раза дальше. На самой планете быть больше недели она не могла. Торопилась, да и опасно это. И что получаем? Прошло почти восемь дней. Даже если она не сжала время до предела, шести бы ей хватило с запасом. А ее, возможно, нет уже восемь месяцев. И что она делает два, а то и три месяца?.. Нет-нет, об это не думать!       Сегодня даже не прибежала — примчалась Галка. На ней лица нет, считает себя во всем виноватой. Уверена, что если б не эта ее неосторожная фраза — ничего бы не было. «Почему не я? Почему из-за моих слов страдать должна Алька?! Анна Ивановна, но она хотя бы жива? Ее там хотя бы не запытали?!». Смотрит, а у самой глаза на мокром месте. И что ей сказать, как успокоить, если у самой руки трясутся? Она ведь уже и в Институт успела сбегать, а там ее, как и меня, отфутболили, и к Церберону наведалась, и он все свои связи поднял, но без толку. По официальным каналам ничего не узнать.       И на Вале, которая привычно держится чуть позади напористой и уверенной Галки, словно прикрывая ей спину, тоже лица нет. Можно даже не спрашивать, почему. Они ведь умеют связываться телепатически. А для этого способа связи не имеет значения расстояние и время. То есть, если б могли — они бы уже поговорили с Алькой, и успокоились бы. А раз этого не произошло — она либо без сознания, либо специально блокирует сигнал. Почему- это второй вопрос, ясно одно: не желает, чтобы девочки что-то увидели или почувствовали. Значит, ей плохо. Очень плохо, потому что и Галка, и Валя в один голос говорят, что им в последнее время снятся кошмары. Погони какие-то, подземелья, враги… Значит, когда Алька спит или теряет сознание, контроль ее немного ослабевает, и по той самой телепатической связи доходят какие-то отзвуки. И это плохо. В обычном состоянии она бы подобного не допустила!       По несвязным рассказам девочек я поняла, что у нее с большой долей вероятности что-то с ногами чуть ниже колена, что ей очень тяжело дышать, сильно болит голова, страшно, и больше всего на свете она не хочет, чтобы кто-то из подруг отправился ей на помощь. Она всячески пытается скрыть свое местоположение, и надеется убедить подруг, что им туда нельзя, они еще не готовы, и если они прилетят, будет только хуже. И что остается?       Да ничего мне не остается, кроме как отпаивать чуть не плачущих девчонок чаем с мятой, доказывать им, что Алька знает, что делает, и что бросаться, очертя голову, ей на помощь не стоит. Тем более, привычным способом ее координаты все равно не определить. И действовать надо только теми способами, которые точно не принесут вреда. А значит, Вале надо написать о том, как Алька вернулась — написать убедительно, так, чтобы ни один критик не нашел, к чему придраться, и вместе с тем от души, чтобы ее строки воплотились в реальность. А Галке надо не изображать зверя в клетке, а попытаться заняться тем, что она умеет и в чем хорошо разбирается. То есть изучить этот их передатчик, и попытаться понять, почему именно он не ловит сигнал, и как сделать, чтобы все-таки ловил. С Цербероном посоветоваться, в конце концов! А то что за дела? Случись второй раз такая ситуация, пропади кто из начинающих Белых Галок, а ее и найти невозможно? Непорядок! Так что слезы вытираем, идем работать, и чтоб к утру было готово!       Не скажу, что раздавать поручения было просто. Сама чуть не плакала, но понимала, что нельзя их в таком состоянии оставлять! Если не займут руки и головы полезным делом — просто не выдержат ожидания, они ж и так на пределе! Но когда обе мои подопечные добрались до дома и я убедилась, что с ними все в порядке, они заняты и немного успокоились, настало время для самого главного. Итак, вечер. Матвейка и Таточка спят, я проверила, так что никто не потревожит. Но на всякий случай все равно закрываю дверь так, чтобы никто не подошел незамеченным, надеваю наушники связи.       Спасибо Севке за то, что в прошлый свой визит оставил оборудование! «Тебе, сестренка, видеофон нужнее! Я и с корабля с кем надо свяжусь, а ты даже и сигнала «сос» подать не сможешь, случись что!». И вот сижу я перед его планшетом, и пытаюсь понять, что делать. Ну, для начала посмотреть в базе данных, что там про Альку вообще известно. Так. Фамилия, имя, отчество. В класс она пришла в середине года и совсем ненадолго. По прямой просьбе Севки, кстати. Мой младший брат даже не просил — фактически потребовал записать ее как свою сводную сестру, Буревестник Алевтину Николаевну. Но в базе данных таких не значится. А если по-настоящему? Вспышкина Алена Владимировна? Есть такая! Отряд «Белые Галки», космическая разведка. Младший лейтенант. Ну ничего себе! Офицерские звания несовершеннолетним дают крайне редко. Так, а связаться с ней возможно? Хм, позывные требуют и код доступа. А если свои ввести? Надо же, еще пускают. Ну что же, попробуем. Только без Галки. Не хочу пугать ребенка, потому что я, признаться, сама боюсь того, что могу увидеть. Слишком хорошо помню, какой ее впервые увидела. Ну, ни пуха, как говорится, ни пера!       — Третий, Третий, я — Земля! Как слышно? Прием! — слова, если честно, застревали в горле. А если не ответит? А если она там уже… Нет-нет, не думать! В конце-то концов, пояс косморазведчика не дураки придумали, если его не снимать, можно хоть в открытом космосе выжить, и уж тем более не стоит бояться ни пыток, ни ранений, ни случайных травм, ни отравления. То, что может навредить, попросту не пересечет силовое поле. Его не пробить ничем, даже радиацией, экран надежнейший. И снимать его по инструкции на задании строжайше запрещено, особенно несовершеннолетним. Вот только от психологического давления и от того, что можно увидеть в плену, это не защитит. И от голода и жажды. Умереть не даст, но от всего спектра ощущений, увы, не убережет. А если ей воздух перекроют, что тогда?.. Не думать! Только мне еще не хватало запаниковать! Эх, Севка-Севка, где ж тебя носит, когда ты нужнее всего?..       — Земля, Земля, я Третий, — отозвалось вдруг в наушниках тихо-тихо, почти на грани слуха, знакомый голос. — Вас слышу, прием!       — Третий, — я выдохнула с таким облегчением, словно гора с плеч упала. — Включай видеосвязь! Ты в порядке?       — А может, не надо? — нет, что-то в алькином голосе было явно не то. Но что именно, я пока не понимала. — Я лечу домой, все худшее позади. Не хочу наших пугать.       — Да одна я, не волнуйся. Все спят давно. Так что капитан, извольте исполнять! — потребовала я, но через несколько секунд чуть не пожалела о своей настойчивости.       По ту сторону экрана было явно внутреннее помещение звездолета. Я бы назвала его лазаретом, но не уверена, потому что в тех маленьких, немногим больше современных частных самолетов, разведчиках едва ли было больше двух-трех помещений. Аварийное освещение едва рассеивает полумрак, но и при нем видны многочисленные повреждения. Как будто бой был внутри звездолета. И бой более чем серьезный, да к тому же очень жесткая посадка. Внутренние переборки все в следах бластера, а местами и просто прожжены.       Алька живая, и это именно она — не двойник, не робот, не голограмма или еще какая подделка. Только видок у нее… Ни возраста, ни пола сразу определить было невозможно, да я и узнала-то ее только по глазам. Таким знакомым, теперь как будто выцветшим глазам, которые я уже и не надеялась увидеть снова. Летная форма, которую она еще так недавно щеголяла в Лицее, теперь представляла собой скорее какие-то обноски. Один рукав ниже локтя оторван, и, похоже, пущен на бинты, второй располосован и держится на честном слове. На гимнастерке нет половины пуговиц, и воротничок-стойка болтается на левом плече наподобие эполета. Белая рубашка, завязанная под самым горлом, измазана не то в копоти, не то в краске, не то в крови. Тонких узких ремешков портупеи на плечах больше нет. Бластер, стилизованный под пистолет, вместе с кобурой лежит на столе. И кажется, он наполовину разобран. Молчу уж про копоть на лице, даже сквозь нее видные тени под красными глазами, ввалившиеся щеки и потрескавшиеся губы. Такое ощущение, что она не пила, не ела и не спала уже несколько суток. И что по ту сторону экрана очень тяжело дышать.       — Земля, я Третий. Сигнал получили? — слабо поинтересовалась Алька и уточнила. — Передатчик барахлит.       — Так точно. Что случилось? — у меня тоже пересохло в горле. — Как ты? Как состояние?       — Долечу. Вам ли этого не знать, Графиня, — Алька улыбнулась потрескавшимися губами, и тыльной стороной ладони вытерла выступившую на них кровь. — Не волнуйтесь, руки-ноги целы, серьезных ранений нет. Корабль, насколько это возможно, отремонтирован. Обещаю, завтра я буду у вас. Слово чести.       — Погоди. Ты точно дотянешь? Может, послать кого тебе навстречу? Или передохнешь на какой-то планете? Не торопись, — попросила я, чувствуя, как внутри все сжалось из-за смутного, но слишком хорошо знакомого предчувствия. — Ты где?       — Не волнуйтесь, я справлюсь, — у Альки не то глаза слипались, не то она почти теряла сознание, даже голос стал невнятным. — Автопилот включен, ошибок быть не должно. Завтра буду дома. Завтра… — она блаженно улыбнулась, и вдруг чуть не подскочила. — Стойте! Пожалуйста, проследите, чтобы ничего не случилось ни там, ни с нашими. Я чувствую, что-то случится. Так боюсь не успеть…       Я обещала. Опять дала обещание, которое даже не знаю, как теперь исполнять. Но что я могла ей ответить? Тем более, в таком состоянии?.. Конечно, сказала, что прослежу. И, хотя весь день сидела как на иголках, но заглянула несколько раз к Вспышкиным, убедилась, что ни родителям Альки, ни ее братишкам и сестренке ничего не грозит, успокоила Галку, которая уже готова была на стенку лезть, поговорила с Валей.       А потом мне позвонили из госпиталя. Алька… Да, она сдержала слово чести, как и всегда. Долетела, сама села на космодром, причем перед этим немного привела себя в порядок, и выходила из потрепанной «Чайки» в целой и невредимой форме, чисто умытая, загримированная так, чтобы не было видно синяков, и, почти не хромая, сама дошла до Штаба. Там прошла всю полагающуюся проверку, передала все полученные документы и расчеты, а заодно и отчет о том, как прошла командировка. Никому ни слова не сказала о своем самочувствии, и лишь после того, как вышла в коридор, съехала по стеночке уже без сознания. И мне оставалось только искренне радоваться, что она хотя бы не успела сесть во флаер и лететь ко мне, или Галку и Валю разыскивать!       Врачи и вовсе руками разводили. Нормальная земная девчонка ее возраста должна была уже давным-давно лежать пластом и не подавать признаков жизни! Мало того, что она давным-давно толком не отдыхала, и питалась одними концентратами, призванными поддерживать жизнь, но не вызывать сытость. Хронический недосып, переутомление, обезвоживание, неправильно сросшиеся переломы, недолеченные ожоги, отравление углекислым газом. Разве этого мало?       И вот теперь она лежала в палате — бледная, даже несмотря на загар, какая-то немыслимо, неправильно худенькая, и смотрела на меня перепуганными глазами:       — Как девочки? Они в порядке? Мама уже приходила, про дом я уже знаю. Тетя Аня, до них не добрались?       И что ей ответить? Конечно, успокоила, как могла. Позвонила девчатам, вызвала их в больницу, заверила, что ничего страшного и непоправимого с Алькой не случилось. Алька немножко расслабилась, но по одному тому, как она себя вела, я поняла многое. В том числе то, чего вовсе даже не желала понимать.       Нельзя ей было летать на такие расстояния! Даже в одну сторону, тем более, после того, как появились признаки того, что она превращается в фиксианку. Подстройка к способностям инопланетян вообще происходит медленно и довольно болезненно, а на фоне полученной ранее травмы — тем более. Мне ли не знать, что еще при первой встрече с Церберонами у нее была в нескольких местах сломана, чтобы не сказать раздроблена рука! Полная подвижность и мелкая моторика, нужная для полетов, должна была восстановиться в лучшем случае через полгода. А она на орбиту вышла через какой-то месяц! Теперь еще и дополнительные перегрузки! Туда-то она летела на чистом энтузиазме, а обратно и вовсе. Даже если бы не было никаких происшествий — все равно бы прилетела уже на последнем остатке сил. А у нее полет был такой, что и здорового подкосит, в этом даже сомнений быть не может. Ну ничего, теперь отлежится, отдохнет, и все наладится.       И, если честно, глядя на то, как встретилась эта неугомонная троица, я снова не могла сдержать слезы. Сентиментальной становлюсь… Неужели, это уже старость? Так рановато пока. Но от одного взгляда на них снег таял, а грубая и пересохшая кора трескалась. Ведь если на старом, засохшем дереве зацветаут среди зимы белые звездочки цветов, значит, и дерево пока еще живо? И, как знать, может и для меня еще не все закончено, и будут еще счастливые дни?..       Но вот девчата наобнимались, наговорились, и строгий врач уже раз в пятый, наверное, потребовал освободить палату. И я почти вытолкала Валю и Галку в коридор, когда Алька вдруг позвала меня:       — Тетя Аня, можно вас на пару слов? Останьтесь, пожалуйста!       Конечно, я осталась. Подозревала, конечно, что дело в том самом неудавшемся похищении. Ведь если ее один раз едва не поймали, где гарантия, что не попытаются еще раз? В том, что это были не случайные пираты, сомнений у меня не было. Не ребенок, чай, чтобы верить в подобные случайности! Я же понимаю, что заполучить в свои ряды живую Белую Галку МАВР мечтает уже давным-давно, и что они ни перед чем не остановятся, лишь бы добиться своего. Или, если Алька откажется им служить, ее попросту уничтожат. Случаи бывали. Но самое страшное, что в голове вертелась, но никак не хотела оформиться в слова, ускользала какая-то очень важная мысль.       — Может, ты все-таки скажешь, что там с тобой произошло, почему ты была в таком виде? — негромко поинтересовалась я. — Что врачи говорят?       — Не волнуйтесь, жить буду, — Алька даже не улыбнулась, только дернула уголком рта. — И да, вы правильно поняли, в ловушку я все-таки угодила. На обратном пути. Просто как по нотам — аварийная посадка, ловушка, блокировка в подземелье, требование о сдаче. Ну, то есть потребовали, может, и сразу, но услышала я это нескоро. Потому что приложило меня о приборную доску капитально, удивляюсь еще, как ничего не поломала. Отключилась сразу, а очухалась еще не скоро. Повезло еще, что заклинило люк, так что дальше все пошло немножко не по книге, точнее, не по той роли. Кораблик мой заблокировали, а до меня не добрались. Стали пытаться оттуда выкурить. В прямом смысле. Как-то, знаете ли, неуютно, когда по ту сторону стенки газовая горелка. Жарища такая, что терпеть почти невыносимо. Никакие охладители не помогают. В одном из отсеков даже пожар начался. Потушить — потушила, но генератор воды и воздуха полетел, так что не то что умыться, пить нечего стало. Хотя распилить «Чайку» — руки коротки! И расплавить — тем более.       Об одном жалею — поздно спохватилась и включила фильтр воздуха, они какую-то дрянь в воздухосборник запустили, думала, задохнусь. И все казалось, что шея распухла и воротник душит. Так его и оторвала, пока сообразила, что к чему. Не помню, что вы там еще могли видеть, при попытке ремонта я капитально извозилась и от формы одно название оставалось. Самое обидное, что голодильно-моровой туман не распознала. То есть, распознала, но поздно. Так что еще немного — и я бы тут не стояла. Так что вы не бойтесь, пыток не было. А кровь — она из носа шла, из-за перегрузок. Ну и так, синяки и ссадины. Я в порядке. И кстати, спасибо вам всем. Я же чувствовала, как Валя про меня пишет. Правда, легче становилось. И от Галкиных попыток связаться. И оттого, что вы все меня помните и ждете. Спасибо!       — Да за что же спасибо? — я устало вздохнула. — Не за что.       — Ошибаетесь, есть. Но я не о том. Тетя Аня, вы завтра все равно узнаете, но я хотела сказать сама. То, что я везла. Это чертежи и опытный образец специального прибора, который позволяет перебрасывать по Ту сторону Черты любого человека, или нескольких человек. Навсегда. Дядя Коля уже приступил к сборке, скоро испытания. Так что Всеволод Николаевич, если все сложится удачно, на днях за вами приедет, и вы все теперь сможете вернуться домой. И ты, и Матвейка с Таточкой. Тетя Аня, ты только не плачь! Не надо, а то я сама зареву!       Но я не могла не плакать. Напридумывала себе всяких ужасов, думала, что девочкам опасность угрожает, что меня попросят от чего-то их защитить, а тут… Старая кора растрескалась окончательно, и я буквально нутром чувствовала, как-то дерево, которое я себе недавно вообразила, зазеленело и распустилось. Ну разве ж можно называть паразитом такое сокровище? Разве можно жалеть о том, что рядом такие люди?! Да, я плакала, прижимала к себе Альку, и чувствовала, как выходит откуда-то из глубины застарелая боль, отчаяние, и тает, тает без следа мерзлый комок, в который превратилась за последние годы моя душа. Все еще будет. Пусть не сразу, пусть будет очень и очень непросто. Но теперь у меня хотя бы есть надежда. И огромное вам за это спасибо, дорогие мои девочки!