Первый...

— Либо они постоянно голодали, либо они — дети. — Подростки, в основном. Четыре недели потрачено на сбор информации о складе и его обитателях, или точнее сказать — заключенных. Около ста двадцати женщин и девочек, возрастом от девяти лет. Это на данный момент. Раз в неделю прибывают небольшими партиями. Их, скорей всего, продают в сексуальное рабство. Склад — это транзитный пункт. Трансграничная торговля людьми. Вот тебе и бан: уважаемый, достопочтенный и тому подобное. Страж своего острова и одновременно тюремщик. Грэм сидел за кухонным столом и до блеска точил и натирал ножи, которые удалось сохранить после заданий. Чувствовал себя он не важно — днями, во время пробежки, он проигнорировал замечание Ганнибала о холодном ветре, и теперь второй день боролся с насморком и подступающей к вечеру температурой. Стоило одеваться теплей и не переоценивать здешние солнечные дни. — Сегодня на слежку пойду я. — Хотя этот день не «его», но появилась идея, как максимально приблизиться к складу, и оставаться при этом незаметным. Конечно, нужно было сначала идею проработать, и уже потом делиться с напарником. — Если ты не против. — Есть идеи? — Парочка. — Тогда может, лучше пойдем вдвоем? — Нет, если пожалует Лука, кто-то должен быть дома. — Хорошо. — Лектер изучал Всемирный доклад о торговле людьми за 2014 год, выпущенный Управлением Организации Объединенных Наций по наркотикам и преступности. Небольшая брошюра, с размытым изображением потрепанного ребенка, который собрался в комок и с мольбой взирает на читателя. Взгляд цепляют детские большие, серые глаза. Одни они проработаны четко. Даже слишком. — Женщины составляют подавляющее большинство жертв торговли людьми, подвергаемых сексуальной эксплуатации. — Странным было то, что эту брошюру им впихнули в калитку вчера утром. Это была либо насмешка, либо еле слышная просьба о помощи. А возможно, паранойя крепчала, и торговля людьми так глубоко засела им в головы, что виделась на каждом углу. Простая брошюра, все равно что, рекламный купон… ничего особенного. — Кроме того, они составляют около половины всех выявляемых жертв торговли людьми. Хотя в последние годы доля женщин заметно сократилась, это сокращение было частично нивелировано увеличением доли девочек. — И с каждым годом общее число детей увеличивается. — Так и есть. — Как ты думаешь, мы убирали свидетелей, и тех, кто хотел помешать? — Возможно. Я отложил двулезвийный нож кинжального типа, который старался правильно наточить последние тридцать минут. Именно им, пришлось проткнуть ногу хромого великана, почти месяц назад. После того убийства бан не присылал ни одной записки. Ни одного дела. Тишина. Клинок ярко сверкнул, когда луч солнца попал на сталь. Холодный луч. Ярость, которая поднимается из глубины, и стремиться ввысь. — Я хочу, чтобы Он… — Уилл, не горячись. Мы сами на это подписались. — Все таки приятно, что прозвучало «мы», а не «ты». Ведь именно Я согласился на условия. И чувство вины будет кромсать меня — вряд ли это чувство знакомо Ганнибалу, когда дело касается убийства. — Тем более мы не обсуждали, что будем делать, если будем уверены… — А что обсуждать? — Бан, не обычный бандит. У него связи. Куча людей в подчинении, возможно договоренности с правительством… — Тогда какой план? Предлагаешь позволить ему и дальше… — Нет. Я предлагаю сдать его. Быстро и громко выдыхаю воздух из легких. Злюсь. Что на это сказать?.. — Мы не можем никого сдавать. Это так, вдруг ты забыл. — Не мы будем этим заниматься. — Да, а кто тогда? — Татьяна. — Что за бред? — Не справившись с непониманием, фыркаю. — Откуда такое недоверие к моим словам? — Мы даже не знаем, в каком уголке мира она сейчас! — Это от неё. — Ганнибал указывает на брошюру, лежащую рядом с ножом Gerber Mark II, который я уже успел наточить ранее. Он длинней и изящней A-F, который все так же ярко сверкает на солнце, если посмотреть на лезвие под определенным углом. — Ладно, и что дальше? Зачем это ей? Какие у неё могут быть мотивы? И наконец-то, что нам делать? — Мы должны быть осмотрительными… — Да ну? Честно? — Перестань язвить. — Как мы уйдем от всего этого, ты не думал? — Спокойствием даже не пахнет, во мне все взбунтовалось и требует выхода. — Ты мне скажи. Ясно. Я. Чудесно. Отличный план. Вечером, захватив с собой пистолет, A-F, фонарик и теплую шапку, которую Ганнибал настоятельно рекомендовал надеть на «простуженные мозги» (хотелось бы верить, что он имел ввиду «простуженную голову», но что-то подсказывало, что он сказал, именно то, что имел в виду) Уилл, дождавшись темноты, вышел через задние двери, и по уже проработанному маршруту пошел к складу. Пол часа — и он на месте. Картина не измена: обычный складской квартал в нижнем городе, две минуты пешком и ты у моря. Виднеются доки. Пристань. Повсюду грязь, мусорные баки. Иногда пробегают бродячие животные. Укрыться в таком районе не просто — кругом понатыкано камер слежения: это владельцы упростили себе жизнь на случай, если кто-то решит ограбить их помещения. Наиболее выгодная позиция на втором этаже заброшенного здания в начале улицы. Угловое окно, которое, скорее всего, лишилось стекла еще в миллениум, предоставляет полный обзор на необходимый участок. В огороженной территории топчутся два мужика в обычной одежде, оба небритые. Без оружия. По очередности заходят погреться в будку, которая служит пропускным пунктом, для всех кто пытается попасть внутрь. Через двадцать метров на легком возвышении — небольшая парковка и огромная дверь внутрь склада. Одна на все здание. По бокам возле двери женщина и мужчина, уже в форме, такой, как и у всей охраны бана. У них оружия не видно, но оно точно есть под габаритными куртками. Два раза в день приезжает вагончик с доставкой еды. Служба доставки, подкупная. Потому что, кроме еды они привозят буквально все — от одежды и одеял до средств защиты от тараканов и бытовой химии. Раз в неделю, ночью по воскресениям — завоз женщин. На прошлой неделе — их было шестеро, трое взрослых, и трое подростков. Разглядеть точнее невозможно — машина подъезжает кузовом впритык к дверям, и на все есть буквально десять — пятнадцать секунд. Еще плюс ко всему тусклый свет лампы над дверью. Четыре камеры на разных зданиях. Поворотные устройства. К сожалению для преступников, и на счастье для полиции, в наше время, покрытие видеонаблюдением в больших городах с каждым днем усовершенствуется и стает все более доступным. Сейчас, в моей ситуации этот факт играет против меня. Угол обозрения очень широкий. Но… есть промежутки времени, в которые можно проскочить незаметно. Буквально пять-семь секунд, но это уже что-то. Слепая зона. Ею можно воспользоваться. Спустя час слежки, подул необычайно холодный ветер, пронизывающий до костей и сидеть на месте оказалось попросту невозможно. Грэм решил спуститься и попробовать подойти ближе, в момент, когда камеры не будут его «сечь» и спрятаться за мусорным баком, но замер, как только увидел, что прямо к складу едет крытая грузовая машина старого образца. Плотней прижавшись к сырой стене, удалось разглядеть, что номера на машине замазаны темной краской. Один из небритых верзил, только завидев грузовик, начал открывать ворота из секционной сетки. Другой, быстро затараторил по рации, и помахал несколько раз рукой в сторону склада. Грузовик задом двигался по направлению к входу в здание. Отворились единственные двери: на их пороге стояло, как минимум пять человек в форме с автоматами. За их спинами маячили тени, которые, как только приблизился транспорт, в быстром темпе начали схождение по небольшому трапу, в его чрево. Буквально за минуту тридцать шесть женщин и девочек были «упакованы» в кузов. С ними внутрь запрыгнули двое мужчин в форме. Оружие они постоянно держали наготове. Пять минут, и грузовик уезжает с квартала битком набитый живым товаром. — Они увезли тридцать шесть человек. — Влетаю в дом, и на ходу сбрасывая грязную обувь, забегаю в гостиную. В комнате полумрак. Языки камина хаотично вздымаются ввысь. Ганнибал сидит на диване, спиной ко мне. Я не вижу его лица. Напротив него стоит разъяренная «дочь» бана. Держит в руке пистолет. Дуло направлено заложнику в грудь. Между ними не больше двух метров. Её черные брови максимально нахмурены и сейчас превратились, почти что в монобровь. Не очень красиво. — Я ошибся, брошюра была от Петры. — Голос Лектера спокойный и даже какой-то скучающий. Он легонько поворачивает голову в мою сторону. Тишь да гладь. — Меня зовут Хемида Бирхад Али. — Девушка, переводит пистолет на меня, и её звонкий, почти детский, голос, по-взрослому приказывает: — Садитесь. — Хочу сесть рядом с Лектером, но она меня останавливает, и кивает головой в сторону кресла. Бежевая обивка будет испорчена — мои штаны все в грязи после слишком длинного спринта. — Да, тридцать шесть, и я не намерена больше ждать. — Складка между бровей разгладилась. — Вы мне поможете. — Нет. — Не дурите, я знаю, что вы наблюдали за складом. Я все-таки, начальник охраны. — Не внушает никакого доверия. — Однообразный тон Лектера раздражает девушку, и она сильней стискивает пистолет. — Хватит! Я сказала Вам правду, понадеялась на понимание! В конце концов, я не сдала вас, хотя могла сделать это уже не раз. — Пустая болтовня. Для меня оставалось загадкой, зачем Ганнибал выводил из себя строптивого котенка с восточными корнями? А он однозначно добивался её неадекватности. Что ему нужно? Я не понимал, но молчал, стараясь ненароком не испортить всю игру. — Это не болтовня. — Черные глаза правой руки бана, бегают по нашим лицам. Ищут. Чего?.. Что ты хочешь разглядеть? В наших глазах нет криков «Впёред». — Вы должны мне помочь. — Я вам не верю. — Шпилеобразное положение рук перед собой. Смотрите-ка, а он настроен серьезно. — У него действительно была дочь. Петра. — Писклявый говор Хемиды, стал на два тона ниже. — Но она умерла. Утонула. — Как интересно! Кто бы мог подумать? — Перестаньте сейчас же. — Она быстро подскочила и приставила дуло пистолета прямо ко лбу Ганнибала. Я еле сдержался на месте. Встать сейчас было очень опасно. Шансы пятьдесят на пятьдесят для его жизни. — Замолчите или мистер Грэм увидит, как Ваши шизанутые мозги разлетятся по всей гостиной. У Лектера однако, стальные яйца. Ни одни мускул на его лице не дрогнул. Руки все в такой же уверенной позиции. — Это ты её убила? Сколько тебе было лет? — Я! Понятно? Я! — Она сильней прижимает ствол ему ко лбу. — Эта сволочь должна была сдохнуть! Она была такой же садисткой как и её отец! — Да что ты говоришь? И именно из-за этого ты её убила? — Нет, не из-за этого. Хотя это тоже сыграло роль… — Хемида наклонилась к лицу Лектера близко-близко и тихо прошипела: — Она выбрала её. Не меня. А её. — О чем ты? — Эта маленькая тварь, просто ткнула пальцем. И все. Он её убил. Меня оставил. А её — убил. Мою сестру Эбриль. Там, прямо перед этим сраным складом, ночью. Ей было всего лишь пять лет… Воздух заискрил. Влага рвалась наружу. Капли замедлили свое падение. В моем воображении все сместилось, и обрело свои контуры. Я стоял на парковке перед складом. Дождь лил как из ведра. Молнии рассекали ночное небо. Нарпряжение было почти осязаемым. Дети. Я видел детей. Колонна. Слишком маленькие. Худые и ничтожные. Я думал, война в заливе предоставит более ценный товар. Жалкие беженцы. На кой-черт вас сюда привезли? От вас одни проблемы… хотя, те что постарше, сойдут для особых клиентов… восемь-десять лет это чудесный возраст. Хромой предоставит нужные контакты: у него есть связи в «этих» кругах. — Папа, я хочу выбрать подружку. — Светловолосая Петра с вызовом вглядывается в лица напуганных и перекошенных от пережитого детей. Её желтый дождевик ярким, неуместным пятном выделяется на сером фоне. Как она быстро выросла…уже такая независимая. Она требует. Не просит. — Все равно они все умрут. Как котята, которых бросила киска. — Ты хочешь спасти котенка? — Нет, я хочу поиграть. — Ну, раз поиграть… Выбирай. — Указываю на девочек по правую руку. Мне не жалко никого из них. Дочь права — они все равно все сдохнут. Петра, не пропустив ни одной лужи, боком подбегает к девочкам, которые, прячась одна за другую, стараются укрыться толи от усиливающегося дождя, толи от веселой девочки, которая подходит к ним. Они предчувствуют — зло приближается. — Шли—бараны—по—дороге — Каждый раз она проходила мимо очередного ребенка, полуоборотом… — Про—мочили—в луже—ноги. Стали—ноги—вы—тирать: Кто—платочком, Кто—тряпицей, Кто—дырявой—рука… — Её маленький жирный пальчик указал на крошку лет четырех, в большой на неё ветровке, всей покрытой коркой грязи, которую не смог смыть даже такой обильный дождь. Кроха жалась к боку девочки, похоже сестры, совсем чуть-чуть выше неё, с растрепанными черными волосами и дикими горящими глазами. — рука… — Ты будешь заканчивать? — Мне чертовски не нравится, что моя девочка, стоит под проливным дождем. Быстрее хочется покончить с этими играми, и отправить её домой. — …рука… — Петра не продолжает, потому, что старшая девочка кажется сильной. Такая не должна умирать. Такая должна жить. И бороться. — Я закончила, батенька. — Пальчик все так же указывал на маленькую, заплаканную девочку, которая ближе прижимается к своей защитнице. — Все. Дальше нет считалочки. Конец. — Ну что ж… — Делаю уверенный шаг сквозь дождь, оттесняю свою малышку немного в сторону, и не секунды не колеблясь, вырываю одной рукой мокрого детеныша у старшей, а второй, выхватив из кобуры заряженный пистолет, выстреливаю ей прямо в смазаное лицо. Секунда. И я бросаю тельце на землю. Моя дочь счастлива. У неё двойной праздник — она получила подружку и посмотрела выстрел. Она так это любит… с котятами было так же… Какой звонкий детский смех, радостные хлопки в ладоши. Она тешится. Пора домой. А этих… пускай разбирают. На фоне оглушающие раскаты грома и высокий, казалось бы нечеловеческий крик. Как будто стенания ангела… Вселенская печаль… Горе одной. Утрата многих. Возвращаться от такой картины… это хуже смерти… хуже того, что переживает маленькая, но такая сильная девочка с дикими глазами… Это её боль. Но теперь, и моя тоже… — Простите… — Мне трудно дышать. Грудь сдавило. — Хемида… Ганнибал…– Что я хочу сказать? Ведь я не перестаю чувствовать. Не теперь. — Ганнибал… Он резко поднимается, не обращая никакого внимания на плачущую у подножия дивана девушку, и переступив её, идет ко мне. Берет мои руки в свои и разминает намертво сжатые суставы. — Твоя эмпатия когда-то тебя погубит… — Недоволен, но не сердит. — Все не должно было заходить так далеко, ты вообще не должен был быть в доме. — Но … — Прокашливаюсь и собравшись выговариваю. — …я тут. — Да. С пола раздаются судорожные всхлипы. Хемида скрутилась в позу эмбриона и обнимает себя за плечи. Пистолет лежит у её ног. Интересно, когда она его уронила? — Она сильная. Смогла все пережить. — Уже уверенней подаю голос. — Я знаю. — Мы сделаем это? — Разве теперь у меня есть шанс отказаться? Ответ очевиден. Еще минута тишины. Сознание и подсознание полностью принадлежат мне.— Завари ей своего успокоительного чая. Не знаю, что ты туда мешаешь — но это действует. — Будь собран, Уильям. — Иди уже. Он и вправду уходит. Я что, по его мнению, должен сейчас лечь возле неё и тоже рыдать? Нет. Я вырос над собой: буду рыдать вечером в одиночку, когда никто не услышит. Спустя три минуты, она затихает. Я поднимаюсь с кресла, и подаю руку девушке с все такими же дикими, но заплаканными глазами. Та не принимает мою помощь — хочет отыграться за свою слабость. — Все испытывают боль. — Мы сидим на диване, так, как будто мы друзья. Наши колени соприкасаются. Слишком близко. Но я не испытываю дискомфорта. — Не важно, как она выглядит в глазах других — это то, что принадлежит нам одним. Никто не может ни разделить, ни уменьшить её. Что бы там не говорили. Это наше бремя. — Говорят — время лечит. — Высокий голос превратился в пыль. — Вы в это верите? — А вы? Опускаю взгляд в пол. Узор ковра, в таком освещении почти незаметен. Просто разводы. Никакой красоты. Ганнибал заходит не слышно, и без слов тычет и мне и ей под нос чашки с чаем. Пахнет травами. Руки согреваются теплом. Стает немного спокойней на душе. Время, действительно ли ты лечишь?.. — Потом, мы уйдем беспрепятственно,— Лектер стоит над нашими головами, и не отходя ни на шаг изрекает. — Оба. — Это ваше дело. — Хемида совсем чуть-чуть поднимает голову вверх. Её черные короткие волосы, при свете камина, отливают красным. — Пускай все так и остается. К чему он это?.. Допивая последние глотки чая, слушаю, как первым делом попав в дом, Хемида, отключила все подслушивающие жучки: всего лишь два нам удалось найти в первый же день пребывания на вилле. Только потом впервые заговорила к Лектеру. Поинтересовалась где я, и попросила не врать. Наткнулась на молчание. Как постаралась ясно и кратко изложить свой взгляд на ситуацию, и получила отпор и недоверие. А потом… это мне и так известно. Война в Персидском заливе. Неосторожность лидеров. Пустая вера в лучшее будущее. Курды. Кровавая бойня. Потеря родителей, дома и, казалось бы своей идентификации. Смерть сестры. Право на жизнь, а самое главное — шанс отомстить… — Почему он зовет тебя Петрой? — Интерес не возможно было удержать при себе. — Это игра. Была… Мы все время были вдвоем с ней… и все говорили: «Эй, смотрите — Петра и Петра два». Но это была её идея. Никто бы не решился, так нас называть. — Хемида сидела ровно во время рассказа. Её корпус был вровень с моим — она была большой женщиной. — Я думаю, что она заботилась обо мне. По-своему… Меня никто не бил. Кроме неё, конечно. Ну, а потом в один прекрасный день, её не стало… Был поздний август. Мы плавали в море. Солнце было беспощадным… а с ней часто случались обмороки… она была без головного убора. И просто отключилась в воде. Я не сразу поняла, что случилось… а когда поняла — ничего не стала делать, а просто отплыла подальше. Няня, задремала на берегу… спустя минут пять, я начала громко орать из воды, и она проснулась… Потом её пытали на моих глазах шесть часов к ряду. Мучили. Хотели узнать на кого она работает. Бан был так зол… он не верил… просто не верил. При осмотре тела Петры врач сказал — никто к ней не прикасался. Никакого насилия… простое стечение обстоятельств. Няню все равно убили. Ей вырвали глаза и оставили истекать кровью. Все это время я сидела привязанной у противоположной стены, в одном купальнике. Меня никто не трогал. Как будто меня там и не было. Если честно, в ту ночь, я думала, что умру… Но этого не произошло. Бан был ужасно опечален, но потом вспомнил, что у него осталась я. Он стал уделять мне больше времени. Учил стрелять. Брал на воду. Отправил в хороший колледж. По окончанию дал работу… Бывали дни, когда я забывала, обо всем… почти отказывалась от своей цели… — Но? — Как-то, он взял меня с собой на склад. Это считалось своего рода привилегией… — Глаза девушки стали стеклянными, она как будто погрузилась в транс. Две минуты в тишине: мы не решаемся её потревожить. — Там были дети. Снова. Такие же, как и я когда-то… Это нельзя забыть. Время — не лечит, мистер Грэм. — Время…подобно ребёнку, ведомому за руку: смотрит назад… — Вспомнились слова Кортасара… Уилл никогда раньше не прибегал к ним… а сейчас… — Я не смогу этого забыть, и простить… никогда. — Гордая женщина вскинула голову ввысь, как будто призывая силы с небес. — Чтобы не случилось — я отомщу. С вами или без вас. — Мы не смеем отказать даме в нужде. — Сказал Ганнибал, и глаза его по- хищному блеснули. Мое сердце на такую улыбку отозвалось резким уколом боли… Следующие четыре дня я провалялся в постели с ужасными головными болями и не спадающей температурой. Глубокий сухой кашель разрывал мои легкие из нутри. Лектер был идеальной сиделкой: готовил лекарства из трав, занимался заменой мокрых простыней, поил целебными настоями и прикладывал припарки. Два раза все же пришлось уколоть жаропонижающие. В эти дни моя жизнь превратилась в череду сменяющихся размазанных образов — большие детские зареванные глаза, рваные желтые пятна, вода, которая с земли поднимается в небо… точенные высокие скулы… кровь. — Хемида хочет срочно встретиться. — Ганнибал торопливо, но как-то кривовато надевал верхнюю одежду и с опаской поглядывал на меня. — Надо многое обсудить. Не хочу, чтобы ты оставался… Уже два часа я был в себе. Буквально. Начал различать день и ночь, и с огорчением осознал, что был так слаб, что даже не смог ни разу сходить в туалет в одиночестве — все время меня поддерживали чужие руки. Волна стыда оставила на моем лице сыпь в виде красных пятен на щеках и кончиках ушей. Принял душ, первый раз нормально поел и теперь сидел на кровати, с ног до головы завернут в теплый плед — чистые комплекты белья закончились. — Мне уже лучше. Успокойся. — Все же… — Будь осторожен. Прошу. Я верю ей, но не исключена слежка. — Я понимаю. — Лектер, подошел ближе к месту моего обитания. Седая, жесткая щетина покрывала нижнюю часть его лица. — Не волнуйся, все будет хорошо. — Подправил спутавшиеся, все еще мокрые локоны у меня на лбу. Резко развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Что-то в его походке изменилось. — Да, будет… Спустя две минуты в доме поселилась тишина. У меня болело все тело, но очень по-особенному: как будто я всю жизнь проработал грушей в боксерском зале и меня только что отправили на пенсию. На тумбочке, кроме чашки с настойкой и бумажными носовыми платками, лежит папка с документами. В ней пару листков с заметками. Написано рукой Ганнибала. И фотографии. Со склада и портреты людей в черной форме. Это, скорее всего от Хемиды. Первый лист — редактированный график движения транспорта и смены караулов. Второй — список всей охраны, которая работает на складе. С пометками. Красные плюсики возле небольших фотографий. С четырнадцати отмечены трое. Всех троих я уже видел на складе. И не раз. Третий лист — начерченный от руки детальный план склада. Удивительно, но на нем есть второй выход — на видном месте, возле маленького сухого деревца. Я прекрасно помню эту стену, но никакой двери там нет. Наверное, она замаскирована, и используется только для экстренных случаев. Толщина стен и перекрытий. Огневые точки. Все указано. Просматривая фотографии склада, сопоставляю всю картину в голове. Большая комната. Коридор, караульная слева, справа складское помещение. В конце коридора — лестница вниз. А там — подвал. С массой спальных мест и несколькими унитазами у дальней стены. Тайный выход из караульной. Вот и все. Все готово для начала штурма. Единственное — мы недостаточно экипированные. Пара гранат и автомат не будет лишним. Хотя, если за нас будет Хемида, и плюс ко всему еще и будет внутри… Если это не подстава, то шансы на спасение заложников достаточно велики. Вопрос только в том, стоит ли заманивать внутрь бана и объединять все в одну операцию?.. Наверное, в какой-то момент, я уснул. Потому, что пришел в себя, когда почувствовал, что к моему лбу прижалось что-то влажное… Губы. Ганнибала. От него пахнет холодом. Мне становиться так приятно, что хочется притвориться спящим, и сделать так, чтобы время остановилось. Здесь и сейчас. Именно так. Но он знает, что я проснулся. А я знаю, что он знает. И поэтому такой игры у нас не выйдет. Зато выйдет немного иная… — Тебя долго не было… — Открываю глаза и быстро обнимаю нависшего надо мной мужчину. Он от неожиданности теряет равновесие, и корпусом заваливается на меня. Старается упереться руками по бокам от моей, головы, все еще лежащей на подушке, но я прижимаю его чересчур сильно. Не даю высвободиться даже на дюйм. Мне нравится такая власть над ним. — Это не совсем удобно, знаешь ли. — Наши глаза друг напротив друга. Его холод просачивается в мое горячее ото сна тело. — Отпусти. — Не хочу. — Я только с улицы. — Мне все равно. — Ну да, ты же просто отдыхал эти пару дней, пока я круглосуточно ухаживал за тобой и работал над делом. Почти не спал. Не хочу второй тайм в таком темпе. Я уже не в том возрасте. — Что-то не так… его глаза?.. В них… боль? Просто разрываю руки, и даю ему отстраниться. Ганнибал в домашней одежде, но уши у него красные. Он вернулся минут пять назад. Не более. Сидит как-то ссутулено. Как будто завален на один бок. За окном темная, беззвездная ночь. — Вы неплохо поработали. — Киваю на быстро собранные с постели документы, которые сейчас лежат сбоку от меня. — Да. Хемида оказалась очень полезной. — Который час? — Пол одиннадцатого. — Лектер смотрит на свои часы. Руки у него в мелких царапинах. А ногти не ухоженные, как обычно, а со следами грязи и чего-то бурого. Но я решаю пока что ничего не спрашивать об этом. А выдаю первое, что приходит в голову: — Ты ужинал? — Нет… — Почему? — Я не успел ничего приготовить. Не знаю даже что сказать… Раньше, я неоднократно думал о том, как у него получалось совмещать все свои «хобби». В сутках всего лишь двадцать четыре часа… Сейчас, я вижу, что не все так просто… — Хочешь, я помогу тебе? — Нет, лучше посмотри вот это. — Протягивает мне небольшой конверт. Я уже знаю от кого он. — Доставлен сегодня утром. Я буду внизу. Мне так грустно, что хочется плакать. Я в очередной раз не смог ничем ему помочь. Он ходил на задание один… «Сегодня, в 14:00 за вами заедет черный Porsche. Цель — зачистить офис в центре города с шестью служащими. Работать быстро и тихо. Никакого огнестрельного оружия. Камеры в этом районе будут отключены с 14:22 до 14:29. Уложитесь в это время. План этажа прилагается.» Сука. Шесть человек. Шесть. Он был один, и на все было семь минут. Как могу быстро выпутываюсь из пледа, накидываю халат и спускаюсь вниз. Лектер на кухне. Возле холодильника. Согнулся и держится за бок. — Зачем ты пошел один? — У меня дребезжит голос. — Шесть человек. Тебя могли убить. — Это были обычные люди. — Тогда почему ты держишься за бок? — Подхожу к нему, и задираю его кофту. Тугая повязка. Почти что корсет. Под ним гематома. Большая, и на вид не хорошая. — Ты ненормальный?! Что еще?! Ганнибал наконец-то разгибается. Закрывает холодильник. И поворачивается лицом ко мне. — Растяжение связок голеностопного сустава. — Я уже хочу начать орать и набираю, во все еще слабые легкие воздух, но он меня опережает: — Опухлости нет. Ходить могу. — Иди в постель. Он не сопротивляясь, и уже не скрывая своего плачевного состояния, очень осторожно ступая на ногу, и придерживаю спину, выходит из кухни. Хреново. Вот что. Хреново. Гематома. Она выглядит плохо. Стерильные бинты, горячая вода. Тазик. Бутылочка с хлоргексидином. Перчатки. Одноразовый скальпель. Откуда он в нашей аптечке? Ганнибал видимо закупился втайне от меня. Изолента стеклотканевая. Большая марля. Надеваю чистый передник. Делаю два глубоких вдоха и иду наверх. Лектер лежит на животе, в одних штанах. Его спина и правый бок выглядят ужасно. Меня передергивает. — Что там было? — Охранник. Выбежал за мной на лестничную площадку и сбросил со второго этажа. Я упал на спину. — Больше никогда, не при каких обстоятельствах… — Ты был без сознания пару дней. — Тебе сейчас лучше помолчать. Я никогда не пропускал лекции по судебной медицине — и это не раз мне помогало в дальнейшей жизни. Сейчас был именно такой момент. Я сел на край кровати, и легонько начал ощупывать окружность ушиба пальцами уже заключенными в нитриловую обертку. Мне приходится прислушиваться к реакции моего пациента на касания. А так как её попросту не было, выяснить, что к чему, шансов было мало. — Если ты будешь терпеть, я не пойму где центр боли. — Вечером я осматривал себя. Зачем ты… — В зеркало смотрел, да? У тебя осумкованная гематома. — Я ничего такого не обнаружил. — Ты бы сюда никак не дотянулся, поэтому и не обнаружил. — Нажимаю в центр ссадины. Вся спина Лектера напрягается, но он не подает больше никаких признаков боли. — Их вскрывают, так? — Да. Хирурги. — Он начинает медленно подниматься. Я не мешаю и не помогаю. — Что ты делаешь? — Мне надо увидеть самому. В ванне тратим десять минут, на то, чтобы устроить зеркала под оптимальным для обозрения углом. Ганнибал выглядит недовольным и расстроенным. — Нужно раскрывать и дренировать. Хорошо, что нагноения нет. — Возвращаемся в спальню. Он бросает взгляд на мои приготовления. — Ты справишься. — Обезболивание? — Местное. Я должен быть в сознании, чтобы давать указания. Достань из верхнего ящика в комоде набор для наложения швов. Пятнадцать минут готовлю инструменты. В момент, когда я расстилаю на кровати небольшую клеёнку, понимаю, что действительно буду это делать. У меня начинают трястись руки. Я не один раз видел, как работают хирурги, судмедэксперты, и парамедики, но сейчас я буду на их месте. Может, все-таки следовало обратиться в местную клинику? Документы ведь в порядке. Но там видеонаблюдение. Расспросы и куча свидетелей… Тем более бан… — Как ты? — Ганнибал волнуется обо мне. Сейчас. Надо же. Прежде чем ответить, сильно закашливаюсь, и бегу в свою комнату, чтобы проглотить лекарство и умыться. Возвращаюсь назад. — Я готов. Доктор Лектер раздает указания спокойным и лишенным эмоций голосом. Анестезия действует хорошо. Вот если бы еще мне уколоть успокоительного… — Ты должен сделать надрез в условном участке центра гематомы. Ха. Я проткнул Ганнибала Лектера скальпелем. Ха. Успокойся, псих. Из раны сразу же пошла жижа из сгустков крови. Приятного в этом было мало. Очень мало. Меня начало подташнивать. Я постарался подавить приступ кашля, но вышло плохо, и меня начало трясти от сдерживаемых порывов. — Иди в ванную, ничего не касайся. В ванной меня громко тошнит. Мне стыдно. Я много раз видел кровь, раны, разной степени тяжести. Трупы. Вскрытые черепные коробки. Переломы, расчленения. Кишки. Вспоротые животы. Одни раз даже свой видел. Но делать это самому… Когда он… Меня снова тошнит. Желудочным соком — я почти не ел в эти дни… Возвращаюсь. Удаляю до конца сгустки. Промываю рану. Обрабатываю края. Шью. Швы получаются разной длины и глубины. Пару раз иголка выпадает из пинцета. У меня ничего не выходит. Концы не сходятся ровно. — Я не могу… Не получается. — Успокойся. Все хорошо. — Он говорит уверенно. Все перчатки в теплой крови. Скользко. На моем лбу пот. Хочу чем-то вытереть лицо. — У нас нет времени. — Ладно. — Без слов понимаю — ему становиться больно. Я должен закончить. Самое сложное накладывать узлы. Они выходят непропорциональными. Шрам будет уродливым. Не симметрично и очень грубо, но думаю, как для первой моей работы сойдет. — Один конец отрезай. На другом оставь полсантиметра — чтобы шов можно было снять. — Готово. — Заклей пластырем. Потом повязка. Через час мы ужинаем яйцами всмятку и багетом с маслом. Дополняет разнообразную трапезу уже слегка приевшийся чай. На часах два ночи. У меня болит грудь, желудок... и голова, от того что все очень странно. Я до сих пор ничего не знаю о встрече с Хемидой. И никаких подробностей о драке в офисе. Ганнибал держится хорошо: даже пошутил, что это как раз про меня: «Шейте красное с красным, жёлтое с жёлтым, белое с белым. Так наверняка будет хорошо». — Не думал, что ты можешь цитировать такие произведения… — Потираю слипающиеся глаза. Мы едим в его спальне, на кровати. — Это нотки разочарования в твоем голосе? — Ни в коме случае… просто необычно. — Забираю подносы с едой и спускаюсь на кухню за льдом для голеностопа, о котором я совершенно забыл. Заматываю в полотенце несколько кубиков и возвращаюсь наверх, в спальню Ганнибала. Он уснул. На животе. Приглушаю свет. Укрываю спящего. Снимаю с него носки. На левой ноге уже заметен опухоль и небольшой синяк. Светлые, кудрявые волосы щекочут мне руку, которой я придерживаю икру. Спустя пять минут полотенце становится мокрым: тает лед. У него странные мизинци на ногах -маленькие и скрюченные, почти без ногтевой пластины. Но у меня они вызывают улыбку. Думаю, о сумасшедших вещах, которые так часто меняют в корень наши жизни. Он моя сумасшедшая вещь. А я, наверное, его.