Первый...

***

8 марта

— Семьсот семьдесят восемь метров — не так уж и много, — это Уилл произнес уже в третий раз за два часа их восхождения на Видову Гору. Его ноги тряслись от перенапряжения, во рту давно пересохло, а все тело стало ближе по консистенции к желе. Он старался идти ровно, не спотыкаться и не цепляться руками за камни и мелкие корни на сильных подъемах, так как Ганнибал ничего из этого не делал. В марте месяце мало туристов приезжало на Брач, а местные ходили своими, сокращенными тропками, поэтому они не встретили ни одного попутчика. Солнце ярко светило с самого утра, а ближе к обеду начало опасно жарить головы, не подготовленным туристам. Температура воздуха была не такой большой, но восхождение на гору высасывало силы похлеще зноя. Последний отрезок пути к монументальному кресту, высотой двенадцать метров, был самым тяжелым: на вершине, там, где не где лежал снег, камни были очень скользкими. — Какого черта тут снег? Ладно, не отвечай, лучше скажи вот что — почему именно сейчас? — Возможно, наше присутствие вселяет ей некую уверенность, — на самом деле этот вопрос интересовал Лектера уже не одну неделю, и пока что разобраться с этим не было возможности: Хемида всего однажды была откровенна, и то, возможно, не до конца. — Не знаю, чем может кончиться эта история, Ганнибал, но я хочу жить, — Уилл развернулся лицом к городу, лежащему у подножия горы, обвел взглядом горизонт. Впитал в себя этот вид, остров, горы, море… — Мне жаль, что все так складывается. Ганнибал присел рядом с ним на большой валун прямо под крестом, на котором снизу обильно рос мох. Слева, вдали, виднелась гостиница с каменными столами и скамейками, телевизионные антенны. Прошедшие полчаса они шли по скалистой части горы почти без растительности: никаких деревьев и высоких кустарников. Камни и мелкие, все еще слегка заледеневшие, кусты, мох, покрытый снегом… Приятно было перевести дыхание и насладиться видом и безмятежностью этого места. — Знаешь, я давно мечтал увидеть замки Луары… — Уилл отпил пару глотков из небольшого термоса, и теперь, во время разговора, из его рта пар вырывался целыми клубами. — Не думал, что тебя влечет архитектура и средневековые замки, — во взгляде Ганнибала читалось недоверие. — Я не перестаю Вас удивлять, доктор Лектер? — Не перестаете, мистер Грэм. — Пей чай, остынет. — Уилл легким движением руки сбросил одинокую снежинку с носа своего спутника. Внизу, по косой пошел дождь. Запахло влагой. Небо начали затягивать серые, грузные тучи. — Лучше нам здесь надолго не задерживаться, — Ганнибал поднялся со своего места, огляделся в поисках развалин церкви святого Вида и, к сожалению, ничего не обнаружил из-за коварно подступающего тумана. — Уилл, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты был в безопасности, — он убедителен, как впрочем, и всегда.

Pov Уилл

11 марта

Утро

…выдалось дождливым. Унылым и серым. Настроение, в связи с погодными условиями, было разрисовано мрачными тенями. Как назло, даже по телевизору транслировали одни мелодрамы: все вопило о тщетности бытия и непостоянстве земных постоянств. Желание бегать, гулять или совершать минимальные телодвижения, то бишь, хотя бы спуститься к холодильнику, напрочь отсутствовало. Два часа удалось продержаться на стакане воды, который уже не одно утро зря простаивал на тумбочке, поэтому качество питья было не самым лучшим. Потом урчащий живот стал требовательней, и пришлось серьезно задуматься над марш-броском на кухню, с которой, кстати, начали раздаваться звуки жизни и кулинарной музыки — кастрюли и сковородки, дуршлаги и сита… в руках мастера они все могли стать участниками симфонии необычного завтрака. Сейчас, судя по резким прерывистым постукиваниям, Ганнибал орудовал ножом по разделочной доске. Что он готовит? Вчера он слишком долго был вне дома. Слишком. Моральные ориентиры. Кто их устанавливает, и главное, когда приходит понимание, что их пора менять? Вдруг у нас на завтрак человеческое мясо? Если после содеянного мне хреново, то мой поступок был аморальным. Демократия решает. Большинство За. А что с теми, кто не согласен? Даже если их 49 процентов? Они проиграли. Их мнение проиграло. Они не правы. Их ценности — попали в утиль. Работает молоток для отбивания мяса. Давно не было такой грандиозной процессии приготовления пищи. Как будто будут гости… Миксер не замолкает уже минут пять. Думать больше не получается. За окном льет как из ведра. Настало время для серьезного разговора. — Что на самом деле произойдет сегодня вечером? — Ты о чем? — надел белую рубашку, поверх выглаженный передник. На глаза небрежно падает челка. Сама невинность солит кипящую воду. — Склад. Люди. Бан. Догадываешься, о чем я? — Все по плану. — Мы должны играть на равных. — Я думал, мы это уже уяснили. — Лектер отрывается от работы и сухим тоном задает вопрос. — У тебя есть какие-то опасения? — Все как-то…не знаю. — Ты же сам хотел освободить подростков в подвале. — Хотел. И до сих пор хочу… — Уилл, прошу, просто доверься мне сегодня, не суетись. — Конечно. Всегда, — звучит слишком скептически. Открываю холодильник. Полно мяса в герметических пакетах. Достаю пакет молока и наливаю себе полный стакан. — Откуда мясо? — Хочу оставить после себя маленький сюрприз. — Это не ответ. — Я пытаюсь дать тебе возможность остаться в неведении. Бан болен. Он в паршивой форме. Три дня назад в последний раз появился на складе. Ему осталось недолго. Но она все равно хочет его убить. Настаивает на скорейшем решении этого дела. Заверяет, что им ничего не угрожает, что намерена прекратить торговлю людьми. Её мотивы ясны. Но вдруг она не так проста, как кажется? Зачем все устраивать на складе? Ведь можно сделать все по-тихому — убрать Бана, подстроить естественную смерть, или еще проще — просто дождаться её, а потом на правах хозяйки постепенно свернуть все темные дела без угрозы для бизнеса…  — Нет ничего опаснее для человеческого разума, чем навязчивая идея, Уилл, — Ганнибала отвлекают часики на духовке, и он поспешно принимается за оформление очередного кулинарного шедевра. Путь на второй этаж остался, как будто за занавесом. Перед глазами все двигалось и мельтешилось. Голова, думай… — Ей нужны свидетели…– теории начали появляться со скоростью света. Мозг отчаянно желал найти «утечку», несостыковку¸ которая портила всю картину. И хуже всего, что план был идеальным, все должно было произойти быстро и практически без жертв. Это не было чем-то типическим или стандартным… но все же ФБР часто участвовали в освобождении заложников, так что сам процесс представлялся живо… а вот то, что будет потом…– У нас ничего нет, мы не сможем себя защитить на складе после всего, мы уйдем оттуда, только если нам позволят. Все сводится к тому, верим ли мы Хемиде…

День

Вещи собирались тщательно, но все равно куда-то делся один носок из пары тех, которые покупались еще в Ярмуте… Душ. Обед. Приготовление к отъезду. — Если Вы, бегать, то одеваться тепло. Сегодня особенно мокро. Даже Татьянин день в этом году был сухой, а он всегда мокрый. Плохая погода. Плохой воздух. Ужас! — Не беспокойтесь, Лука,  — Ганнибал пожимает старику руку и проводит к дверям. — Мы можем о себе позаботиться. — До свидания! — успеваю крикнуть в закрывающуюся дверь. И спасибо… Пакет с продуктами и последняя газета, полученная от старика, лежит на кухонном столе. Прогон всех деталей. Небольшая тренировка. В голове бушует ураган. К вечеру тучи, весь день кропившие Бол и окрестности, уходят на восток.

Вечер

Все с самого начала пошло не так: вместо привычных наружных охранников были новые, незнакомые лица. Хемида была внутри еще с четырех часов дня с тремя доверенными особами. В начале шестого на территорию забежала грязная, худая дворняга, и один из охранников пять минут гонял её, пытаясь поймать, но в конце концов так разозлился, что не выдержал и выстрелил в животное из пистолета. Собака скончалась не сразу — выла еще минут десять, пока ублюдок не смиловался и не добил выстрелом в упор. Мне пришлось себя сдерживать, чтобы раньше времени не ввязаться в неприятности. Бан, в сопровождении почему-то единственного охранника с обезображенной правой стороной лица, приехал в семь вечера, а не в шесть, как было установлено ранее. С машины он вышел с трудом. Сразу взял в руки трость. С нескрываемым усилием дошел до склада, у самого входа неспешно огляделся и некоторое время, просто постоял с задранной вверх головой. Как будто что-то чувствовал… Как будто прощался. Лектер сидел на нижнем этаже здания через дорогу. Боковая дверь там была открыта — заслуга Хемиды. Он должен был подождать, пока двое возле входной двери не уйдут внутрь, и начать действовать — а именно заняться караульными на въезде. Он и занялся. Только как-то странно все получилось: охранники одновременно зашли в будку, а мой напарник забежал через приоткрытые ворота и секунд двадцать, не более, провел в караульной. У меня душа ушла в пятки — что-то не так, они знают! Он вышел как ни в чем не бывало, даже челка не растрепалась. Закрыл дверь на засов снаружи и подал мне условный сигнал. Я вышел из своего укрытия, держа пистолет наготове. Мы перемещались с учетом огневых точек из окна в большой передней комнате — только из неё можно было нас увидеть. Но никто не стрелял. Мы по очереди оббежали припаркованные машины и приблизились к входной двери. Дальше все по схеме. Он открывает — я захожу первым, сразу стреляю в грудь ближнему, Ганнибал за мной — второму в спину, который стоит чуть поодаль. Не успеваю ничего толком рассмотреть: из боковой правой комнаты раздаются выстрелы. Ни один не попадает в цель — ни в меня, ни в него. Я, помня, что эта стена — лишь тонкая перегородка, быстро стреляю пять раз вразброс на уровне ног, при этом перемещаюсь в полусогнутом состоянии. Ганнибал двигается к одной из двух колонн, стоящей левее входа. Я слышу хрипы и зарождающийся крик, а потом быстрый резкий хлопок, как будто упало что-то тяжелое, и понимаю, что кого-то сильно ранил. Крик смолкает так и не вырвавшись наружу. Выходит мужчина. — Не стреляйте, я один! — поднятые руки, форма охраны и лицо одного из троицы Хемиды. — Они там, — указывает на толстую дверь в конце комнаты, ведущую в коридор к подвалу и караульной. Больше нам ничего и не надо. Охранник набирает код системы защиты, дверь открывается. Проходя мимо, я все же ударяю рукояткой пистолета ему в висок. Он незамедлительно теряет сознание и падает на пол. Отмалчиваюсь на вопросительный взгляд Ганнибала. Еще одна дверь, уже простая. За ней — длинный, тускло освещенный коридор. Стараемся идти тихо. Впереди, метрах в десяти, вижу двоих, за ними — дверь в караульную. Они беседуют между собой, нас не замечают… Что с вами, ребята? Хочу стрелять, но Ганнибал меня останавливает, и момент неожиданности упущен — охранники нас засекают, но стрелять тоже не спешат. Что?.. Мы преодолеваем последние метры, Лектер делает молниеносный рывок вперед, опережает меня и прикладывает коренастого со шрамом головой о стену. Тот без единого звука вырубается и, точно свинцом налитый, падает на пол. Второй охранник в примирительном жесте поднимает руки вверх и беспрепятственно пропускает нас внутрь караульной. Один из троих. — Любопытно, что Вы тут забыли? — Бан сидел в коричневом кожаном кресле у дальней стены и даже с сильной натяжкой не походил на того, кому что-то любопытно. Света от единственной яркой лампочки без торшера хватает на то, чтобы рассмотреть всю обстановку небольшой комнатушки: рабочий металлический стол с компьютером, за ним стеллажи с документами, вдоль стен картонные коробки — видимо, комната используется и как хранилище — узкая кушетка и телевизор. Сейф в боковой стене. Открытый. Там несколько пистолетов и желтые конверты, пару стопок банкнот. Усиливающееся чувство тревоги никак не дает сосредоточиться на молчаливой беседе присутствующих. Почему мы не встретили никакого противодействия? Бред. Хемида, стоявшая все это время за столом, медленно повернулась к нам лицом, в руках у неё оказался крохотный револьвер. Направлен он был на Ганнибала. А её взгляд застыл где-то на уровне его пупка. Даже не застыл, а, скорее, потух. — Мы были любезно приглашены этой молодой дамой. — Лектер добродушно улыбнулся Хемиде. Она никак на это не отреагировала, тупо смотрела в одну точку. — Кем, Петрой? — удивление в его голосе было почти правдивым. — О, нет, думаю, Вы ошибаетесь. Что-то не так, Грэмм. Девушка наконец-то проснулась, и в её глазах появилась жизнь. — Нет, он прав. Это я их позвала, — пистолет находит новую цель — теперь дуло направлено на мужчину в кресле. — Я. — Зачем? — Для того… чтобы… — она решительно сжимает оружие в руках, — …поквитаться с тобой. Ты зло. — Не думал, что сейчас представляю собой такую опасность, что понадобилось целых три… Дочь резко прерывает отца. — Хватит. Ты… искалечил не одну жизнь и должен за это заплатить. Мне не нравится её настрой — я чувствую сомнение, а должен чувствовать… — Всякому приходится расплачиваться за свои грехи, Петра. Я за свои расплачиваюсь вот уже долгих пятнадцать лет… — Бан пытается улыбнуться, но его лицо становиться похоже, скорее, на гримасу ужасной боли. — Перестань называть меня её именем. — Но почему? Оно ведь стало твоим… — Нет, ты ошибаешься. Оно стало для меня вечным напоминанием о той, из-за которой я потеряла последнего близкого человека. — У тебя не девичья память, это точно… Это хорошо, очень хорошо. — Я целюсь в тебя, а ты меня хвалишь? — Хемиду начинает слегка трясти, похоже на подступающие приступы истерического смеха. — Мне кажется, мы лишние… — хотел, чтобы это услышал только Лектер, но голос меня подвел, и получилось слишком громко. — Мистер Грэмм, стойте на месте, — девушка угрожающе посмотрела в нашу сторону, и мне впервые довелось испугаться её черных глаз. Что-то холодное закралось ко мне под кожу — чувство смертельной угрозы. Доверься ему. Не суетись. Просто доверься. Лектер, все время стоявший безмолвно, тихо обратился к девушке: — Богатство человека наполовину заключается в его умении ладить с нужными людьми, Хемида. Прошу Вас, ближе к делу. — К делу? А я как раз в процессе, не волнуйтесь, — из-под маски хрупкой девушки начала проглядываться пасть хищника. — Отец, ты знаешь, что на тебя уже давно копали в полиции, да и не только там… торговать людьми десять лет… это много. — Я не дурак, дураки в таком бизнесе долго не живут. — Ну да… я к тому, что у меня есть пара вариантов, и я даже не знаю, какому отдать предпочтение. Как. Мне. Это. Не. Нравится. Заложников мы должны были освободить после убийства Бана. Сейчас с ними в подвале один из людей Хемиды. То есть им там ничего не угрожает. Четверых из внутренней охраны мы уже убрали. Пускай временно, но все же… По идее, все по плану. Но мое предчувствие… — Дочь, не важно, какой выбор ты сделаешь сейчас, я хочу, чтобы ты знала — я тобой горжусь, — Бан, похоже, лишился рассудка. Он смотрел на неё с благоговением. — Закрой рот, я тебя ненавижу! — лицо у Хемиды в секунду стало пунцовым, а руки, держащие пистолет, раздулись и стали смахивать на вареных лобстеров. Она была страшной: волны ненависти, исходившие от неё, заставляли поежиться. Лектер сделал микродвижение правым, ближним ко мне плечом. Я уловил его напряжение. — Жизнь научила меня приспосабливаться. И я всегда считала, что это главный мой козырь, — девушка, уже совсем изменившаяся в лице, посмотрела на нас. Глаза её говорили намного откровенней слов. — Ваша помощь с убийствами оказалась просто неоценимой… но есть еще одно дело… убейте старика. И вы свободны. Что? Какой в этом смысл… она же хотела… Она… Вдали послышались сирены. Много сирен. Как будто предупреждающе воет стая. У меня открылись глаза — все оказалось намного хуже, чем я мог предположить. На лестнице внизу — суета и грохот. Дальше события нас опережают. — Она сдала нас! — ор из коридора, и сразу звуки борьбы. — Упс. Немного раньше времени, — спокойно говорит Хемида. И стреляет в Ганнибала. Пуля проходит по касательной, потому что я вовремя толкаю его в сторону, а сам делаю рывок вперед. Бан, кажется, чем-то бросает в неё. Трость. Девушка падает, как раз когда в коридоре раздается одиночный выстрел. Внизу громкие крики. Сирены все ближе. Я пинаю эту лживую суку прямо в лицо, очень сильно, но она умудряется не потеряться, а сразу ответить мне ударом в пах, другой рукой пытаясь дотянуться до выпавшего при падении пистолета. У меня темнеет в глазах, а яйца болят так сильно, что кажется, я за секунду стал кастратом. Конец. Падаю на колени. — Блять! — открылись стальные двери, мужик со шрамом орет и размахивает пистолетом, ему вдогонку летят пули. Громкий звук закрывшейся двери в коридор. Подбегает к Хемиде и в последний момент выбивает пистолет, который она почти что ухватила. Лицо у неё залито кровью. Наверное, я сломал ей нос. Он добавляет ей. Еще. И еще. У меня, кажется, полопались сосуды в мозгу. Что делает Ганнибал? — Павел. Прекрати, — бледное лицо Бана исказилось, из глаз его текут слезы в буйно растущую бороду. Он смотрит на своего охранника с мольбой. Волосы женщины слиплись, она сплевывает — в луже крови пара выбитых зубов. Павел бежит к боковому входу, который скрыт за одним из стеллажей. Мое помутненное сознание медленно возвращается на круги своя. Нам крышка. Почему Павел нам помогает? Что происходит? — Пожалуйста, Ганнибал… — старик обращается к Лектеру. О чем он?.. — Надо уходить! — Павел не сводит глаз с валяющейся на полу Хемиды, а сам передвигает мебель так быстро, как только может. Сирена уже перед складом. Тридцать секунд и мы — покойники. Я все так же стою на коленях и держусь за больное место. Сейчас это оказалась голова. Я не понимаю… — Но не её…– он смотрит на него полными слез глазами, как у того ребенка из брошюры. — Прошу… Понемногу поднимаюсь и наступаю на ногу Хемиде, которая пробует уползти ближе к столу. — Отпусти меня, ублюдок. Вы все сдохните, — она бешено перебегает глазами с кровоизлиянием с меня на Павла и на дуэт в центре комнаты. На улице первые выстрелы. Звук удара. Машина, влетела куда-то… ворота. Лектер делает совершенно неожиданную сейчас для меня вещь — поднимает дамский пистолет Хемиды, который по стечению обстоятельств упал прямо ему к ногам, и стреляет в сидящего в кресле Ивана Вранчича, Бана. Берет и стреляет. Сука. Орет Петра, она же Хемида. Потом начинает реветь и сразу нервно смеется — у неё истерика. У меня, наверное, тоже. — Если не уйдем… — Павел невозмутимо окидывает взглядом бывшего начальника и, мощно навалившись плечом, распахивает дверь наружу. Шум с улицы сразу проникает в комнату. Воняет горелой пластмассой. Ганнибал подбегает ко мне, хватает моё плечо, больно сжимая старую рану. — Оставь её, — смотрит в глаза. — Пошли. Я как собака — все понимаю, но сказать ничего не могу. — За мной! — Павел решает больше не ждать и первым покидает помещение. В коридоре оглушающий топот. Опять выстрелы на улице. Я выхожу из оцепенения, выхватываю пистолет, который все время был у меня за поясом. В последний раз смотрю на стонущую Хемиду, на Ивана, глаза которого устремлены на дочь, и убегаю в ночь. Не выстрелы, не группа захвата, не темнота на улице, основной проблемой становится —не навернуться. Вокруг склада — земля, которая из-за длительного дождя превратилась в месиво. Бежать по ней просто нереально. Не прохожу и трех метров, как впервые поскальзываюсь. К задней части улицы бежать еще метров двадцать, а грязь уже даже во рту. Перед складом все еще идет перестрелка, орут люди, женщины… это их топот был слышен в коридоре — они освободились. Сине-красные огни заставляют передвигаться быстрей. На слух — как минимум три сирены. Но это пока. Из центра города едут еще… Вонючий дым. Что-то горит. Павел первый перелезает через ограждение и быстро двигается по направлению к морю. Прячу в брюки пистолет и шустро перепрыгиваю сетку. Через дорогу бегу полусогнутым. Последним заскакиваю в подворотню между двумя магазинами. Сразу после этого мимо на огромной скорости проносится полицейская машина без сирены и огней. Уже отлавливают беженцев. Пара секунд и мы снова без слов бежим к морю. Павел впереди — он прячет пистолет и внимательно смотрит по сторонам. Мы все-таки почти в центре города, и сейчас всего лишь восемь часов вечера. Укрываться приходится за каждым углом, и все же во время короткой перебежки сквозь последний перекресток нас замечает молодая пара, и сразу скрывается в каком-то кафе. С другой стороны идет компания в рыбацких комбинезонах. Неоновые вывески над головами не скрывают ровным счетом ничего. Все на виду. Кровь, грязь и наш жуликоватый вид. Сигналит автомобиль, кто-то начинает орать «Полиция! Позвати полицию!» — мы слишком заметны, и негде укрыться. — Прямо, к одинокой будке на берегу! — Павел указывает приблизительное направление, а сам бежит в противоположную сторону. Не теряя ни секунды и уже без стеснения, пробиваясь к пляжу, бежим со всех ног. Из зданий повыскакивали люди, глазеют на беглецов, и, наверняка, уже не раз успели позвонить в полицию. На берегу за спиной слышны три выстрела. Продолжаем бег. Зеваки испугались и быстро спрятались по своим норкам… Пробежав между закрытых в это время лоточков с рыбой, выбегаем на берег. Только никакой одинокой будки в пределах видимости не обнаружили. Берег освещался, но слабо и не весь… Пару секунд мечусь по сторонам, пинаю камень, лежащий неподалеку. — Да что ж, твою мать!.. — Вон! — Ганнибал указал рукой на север, дальше по береговой линии. — Сигнал. Точно. Кто-то сигнализирует фонарем. Морзе. Общий вызов. — Надеюсь, это нам, — в спину ощутимо ударяются брызги песка. Минута, и они у одинокой будки — Павел уже там. Катер тоже, причем, это, кажется, уже знакомый им Crownline. Никаких людей поблизости. Да и темно над морем, хоть в глаз, хоть в бровь — Куда дальше? — Лектер очень недоволен, и я догадываюсь почему — он не контролирует ситуацию и не знает, что будет дальше. Мы в полной жопе, потому что в прошлый раз, когда доверились кому-то стороннему — попали в лапы Бану. — Дальше Сплит, мальчики, — знакомый женский голос из катера. — Мне поручено вывезти вас из страны. — Добрый вечер, Татьяна, — Лектер без вопросов заходит в воду и запрыгивает на борт. — Уилл. — Чудесно, — мне ничего не остается, кроме как последовать его примеру. В воде по-быстрому смываю грязь с брюк и ботинок, оглядываюсь на Павла. — Вы? — Я не поеду с вами, мне нужно позаботиться о Бане. — Да он же мертв! — Так и должно было быть. — Что?! — твою мать, я сам не знаю, что за хрень творится последние четверть часа, но сейчас вконец теряю любую нить логики. Он вообще от кого? Что происходит? — Уилл. — Да пошло оно все! — запрыгиваю на борт. Руками, как могу, выкручиваю всю влагу из штанов — она льется на дорогую обивку кресла. Постепенно отхожу от шока и чувствую, как сильно болит правая конечность. Костяшки. Сгибаю пальцы и понимаю, что не могу собрать руку в кулак. Наверное, перелом. Вот тебе и тренировки. Псих, который даже не может рассчитать силу удара, когда бьет женщину в лицо. — Павел, простите, — Ганнибал о чем-то искренне сожалеет. — Что случилось однажды, может никогда больше не случиться. Но то, что случилось два раза, непременно случится и в третий… Может, еще свидимся. Охранник заходит в воду и подталкивает катер, Татьяна заводит мотор. Мы начинаем медленное движение в открытое море. Татьяна была одета в теплую джинсовую куртку, а волосы сдерживала стильная черная косынка. Сейчас она казалась обычной молодой женщиной. Приятный свет от приборной панели не резал глаза, ветра почти не было. Даже дождь прекратился. Только черное небо действовало угнетающе. — Уилл, я могу объясни… — Иди к черту! — я ору, хотя надобности в этом нет. Меня и так хорошо слышно. Штурман делает вид, что её здесь нет. — Почему тебе постоянно надо что-то скрывать? Ты не способен доверять людям! — И иногда я этому рад, хочу сказать. Ни на кого нельзя положиться. — Ой, всё! — но какое нафиг всё, если я нихрена не понимаю. Точно знаю только одно — он за моей спиной договорился с Баном. Кругом один обман. Замечаю наши сумки на полу. — Я воспользовалась вашим советом, доктор Лектер. Узнала. — Рад за Вас. — Кому ты нас сдашь в этот раз? А? — мне было так тошно, что хотелось выброситься за борт. — Никому, просто доставлю, куда пожелаете, и на этом моя работа закончится. — После всего, что мы видели, хочу поздравить — ты легко отделалась от своего работодателя, — зачем я решаю заговорить? — Вообще-то это вы от него отделались. — Да Господи Ты Боже мой! Я даже не заметил, что бы он сопротивлялся особо, ведь так, Ганнибал? — Он ждал своей смерти, почему он должен был сопротивляться? — Потому что нормальные люди так делают! — интересно, он давно был в курсе таких его пожеланий? — Ну вот. Надо было, блять, выпрыгнуть за борт сразу. Я мычу, как будто размышляю над чем-то скрытым. Но по большому счету мне все равно — что, почему, когда, как. Обидно, что он врал. Все. Мерзнуть не хотелось, а так как все их вещи были в сумках, решил переодеться во что-то теплое и не мокрое. Спустя пару минут Ганнибал присоединился ко мне и начал рыться в своей поклаже. — Знаешь, сейчас оправдания типа «Я хотел тебя защитить» будет мало. Придумай что-то получше. — Пожалуйста, давай потом будем выяснять отношения, без посторонних. Ну пиздец. Окей. Мы как старая парочка. Наши отношения изменились до неузнаваемости, и не могу сказать, что они стали лучше. Мне больше нравилось, когда он мне вспарывал живот, но я хотя бы знал тогда, за что страдаю. Или когда он подсылал ко мне убийцу… это тоже было ясно. А сейчас. Во что мы превратились? Спустя час катер подплывает к тихому полупустующему причалу. Аэропорт всего лишь в ста метрах. У нас был выбор — проплыть еще полкилометра, скрыть лодку и, возможно, свое прибытие на остров, но решили пока что действовать в открытую: с новыми документами порядок, и навряд ли полиция так быстро смекнет что к чему. Пока возьмут показания у Хемиды… то-сё… Все же некоторые меры предосторожности были произведены: надо было стать как можно более схожими с нашими новыми фотографиями в паспортах (тоже, видать, её работа). Поэтому я стал пепельным блондином. Спрей краска для волос. L’OREAL. На Ганнибала нацепили очки и кудрявую накладную бороду. Цирк. Татьяна сказала, что выглядит вполне сносно, и со стороны не ясно, что искусственная. Аэропорт имел причудливую архитектурную конструкцию — как будто бокалы мартини поддерживали навес над главным входом. Внутри уютно, на удивление мало охраны и почти нет пассажиров. Много растительности. У меня тряслись ноги, пока мы проходили весь терминал вслед за Татьяной. Камер было натыкано на каждом углу. Чудненько. Конечно же, мысли о том, что нам как-то удастся скрыть свое пребывание в Хорватии, меня давно и безнадежно покинули, так что и париться нечего. Экстрадиция — вот единственное, что должно нас волновать. От оружия избавились еще в районе Корнати. Утопили все, что можно было посчитать за улику. Разве что сами не утопились. Когда успешно прошли контроль и уже входили в чистую зону, Татьяне стало плохо, и она чуть не потеряла сознание — хорошо, что поблизости никого не было — инцидент остался незамеченным. Но все же было решено сделать паузу и посидеть на лавочке. Для чартерных рейсов все работает немного по-другому, но система та же. Главное было впереди — капитан должна была подать маршрут и всю необходимую документацию, пока они будут в зоне ожидания. — Я сейчас возьму себя в руки, мне нужно пять минут, — она дышала глубоко и часто, я делал вид, что изучаю пейзаж за окном — взлетно-посадочная полоса и за ней темное море… — Все в порядке. — Я завязываю, я не говорила? Вернусь к дочке. — Раскаявшийся синий чулок… надо же, — Лектер сидел совсем рядом с ней и говорит тихо, но я все равно слышал их. С поломоечной машиной прошла летняя уборщица, в ушах у неё были наушники. — Постараюсь стать самой лучшей мамой, все такое. — Тогда мне остается только поздравить тебя. — Ладно, я пошла. Можете погулять по дьюти фри, посетить туалет… ничего особенного, сами знаете, — делает глубокий вздох и поднимается. — Я вернусь за вами. Двадцать минут без разговоров о чем-то конкретном — шастаем между полок с алкоголем, сувенирами и шоколадом. У меня ощущение инородности происходящего. И главным инородным предметом я чувствую себя. Сейчас. И его. Мы должны скрываться, убегать, быть в тени! Прятаться от камер, избегать людей. А прямо в эту секунду я вдыхаю аромат каких-то французских духов: Ганнибал тычет мне под нос полоску-пробник. — Фу. — А ты не совсем безнадежен. Какая-то пафосная дама в розовом пальто, проходящая мимо, прыснула со смеху. Мы переглянулись и сами начали смеяться. Но длилось все недолго, Лектер почему-то решил прервать этот позитивный момент: — Прости… — Не сейчас, ладно, — беру в руки темный квадратный флакончик с золотой наклейкой посередине — мне нравится дизайн. Ничего лишнего. Очень изысканно, что ли? И запах не противный. — Можно? — передаю ему в руки бутылочку. Ганнибал с видом ценителя разбрызгивает перед собой и, выждав пару секунд, глубоко вдыхает аромат. Даже глаза закрывает. Хоть я на него и зол, мне все равно приятно видеть его таким расслабленным в этот момент. Пускай хотя бы он «улетит» ненадолго. — Как интересно… Он тебе понравился? — Просто не оттолкнул, — сам не знаю, почему взял именно эту бутылочку… как-то само собой. Наслаждаться так красиво запахом, как это делает мой спутник, я не умею, поэтому просто повторно вдыхаю аромат с пробки. — Но вообще-то, да. — Аромат — это способ общения, похожий на голос: можно говорить тихо, а можно кричать, играя с ароматом так, как заблагорассудится. Это необычный запах, было бы интересно узнать, как он будет играть на тебе… — Хочешь его купить? — Почему бы нет? — Ганнибал прислоняется очень близко к моему уху и тихо говорит: — Я кое-что взял из сейфа… Похоже, мы обворовали Бана. Хотя, в принципе, деньги ему больше не нужны… — Что ж. Татьяна, переодетая в форму, возвращается как раз тогда, когда мы выходим из уборной. Воздушное судно Learjet 40 ждет нас. Очень хочется верить, что и во второй раз оно не подведет. Когда мы шли на посадку уже в коридоре, у меня выпал из рук паспорт. Его подняла приятная девушка в форме стюардессы, проходящая мимо. Ганнибал и Татьяна шли немного впереди и даже не заметили, что я отстал. — Не потеряйте, сэр. — Спасибо Вам. — Нервничаете из-за полета? — Похоже на то, — мне совершенно не хотелось с ней разговаривать, но она все никак не отцеплялась. — Сегодня чудесная погода, так что Вам не о чем беспокоиться. Далеко летите? — Нет, то есть не совсем. — Ну, вы же знаете куда? — Конечно. — Мистер Тернер, нам надо идти, — наша пилот зовет меня новым именем. Хорошо, что я реагирую моментально и, развернувшись, поднимаю вверх большой палец: — Да, иду, — виновато улыбаюсь миловидной стюардессе. — Еще раз спасибо. — Хорошего полёта, сэр. Быстро нагоняю уже ждущих у выхода Ганнибала и Татьяну. Они взвинчены. Нам желает хорошего полета работник аэропорта, и мы оказываемся на улице. Воздух пахнет свежестью и солью. Пока идем к стоящему возле ангара самолету, я успеваю попрощаться с этими краями, с этим морем и его непостоянным настроением. С Хорватией, которая дала нам временный приют. К сожалению, в голове все время кружится один вопрос: теперь ты всю жизнь будешь убегать?.. Никаких собак, никакого постоянного дома, работы… хотя, ладно, без работы я, в принципе, могу обойтись. Но все же — когда-то деньги закончатся, и надо будет возвращаться из мира грез. Отношения с Ганнибалом — это то, ради чего я бросил все. Я хотел быть с ним… Сейчас, к сожалению, я понимаю, что все не так просто. Всему есть своя цена. Мы стали ближе, но потеряли то, чем раньше так дорожили — возможностью побыть разделенными, недолго, но все же. Время без него, однозначно, шло мне на пользу, я что-то переосмысливал. Шел своей дорогой, имел выбор. Мог побыть с собой наедине. Мне этого не хватало последние почти что полгода. Трудно признавать, но отношения, они утомляют. Да о чем я твержу… у нас даже нет «таких» отношений… все не как у людей. А если и ему сложно… может, он знает, что я не готов разделить с ним некоторые его предпочтения… И пускай он твердит, что я важней всего «мирского»… а вдруг это неправда?.. Мне стало страшно. Я же по жизни действительно реалист. Знаю, что не идеален, даже слишком за пределами идеальности… Он меня меняет. А я меняю его. Может, стоит… остановиться ненадолго… И разобраться, кем мы стали… — Уилл, ты со мной? — голос Ганнибала пробивается в мое подсознание. И, о, как его вопрос больно ударяет мне в сердце. — Я… не знаю. — Что? — он садится возле меня, а вещи оставляет на полу. Бороду и очки уже снял. В самолете все так же, как в моем последнем воспоминании. Даже запах тот же. Татьяна за штурвалом. Я чувствую вибрацию двигателей. Провожу рукой по своим обесцвеченным волосам и горько улыбаюсь: — Не знаю. Транспорт начинает движение вперед, мне сложно согласиться на то, что предлагает мне мой мозг. Но я знаю, что в этом есть смысл. — Кажется, я должен побыть один. — Конечно, все что захочешь, но сейчас это слегка проблематично, не находишь? — Нет, я говорю в общем. Я вижу, что до него начинает доходить смысл моих слов. Глаза медленно заполняются влагой. Мне больно. А ему, я уверен, больней в сотни раз. — Не поступай так со мной, — Ганнибал берет мои руки в свои и начинает разминать сжатые пальцы. Старается улыбаться и сохранять лицо. — Прости. Мне надо время, — я разговариваю шепотом, потому что у меня сдавило гортань, и громче сделать просто не могу. — Прости. — Уильям, прошу… — слезы начинают катиться по его идеальным скулам. Они омывают морщины, мелкие шрамы и текут к подбородку, там собираются в единый ручей и, теплые, падают на мои холодные руки. — Ты мне нужен… — каждое его слово заставляет меня ненавидеть себя с каждой секундой все больше и больше. — Я люблю тебя… — Я знаю, просто… дело во мне. — Не говори так, я же психотерапевт, и всегда знаю, что за этой фразой стоит ложь, — он подносит мои уже мокрые от его слез руки к своему лицу, проводит ими по щекам, как будто гладит себя, ластится. — Дело всегда в обоих. — Все не так, как тогда… — мы оба знаем, о чем я говорю, но больно от этого все так же. Хочу, чтобы он понял меня правильно, пытаюсь найти объяснение. — Если мы живем в слишком большой близости с другим человеком, то с нами случается то же, что с хорошей гравюрой, когда мы постоянно трогаем её пальцами: настает день, когда под руками у нас оказывается только клочок плохой, грязной бумаги. И душа человека стирается от постоянного прикосновения; по крайней мере, она кажется нам стершейся — мы уже не узнаем ее первоначального рисунка и красоты. — Пока ты обо мне будешь думать, моё сердце всегда будет с тобой, Уилл, — он целует мои руки, вдыхает мой запах. Я знаю, что его сердце разрывается на части, но, к сожалению, мое, разорвано уже давно… — Иди сюда, — зову, и он послушно подчиняется. Поднимается с кресла, и садится мне на колени, я обнимаю его за талию, и это кажется мне чем-то очень естественным. Закрываю глаза, головой упираюсь ему в грудь, слушаю его вдохи. Руками забираюсь под кофту и глажу его спину, нахожу на ощупь место, где я совсем недавно наложил неаккуратные швы и только вчера — снял их. Там до сих пор приклеена хирургическая повязка. Дальше провожу пальцами по шрамам от клейма Верджеров. Мои руки сейчас очень чувствительны, я хочу запомнить и так знакомые детали, чтобы потом, когда буду один, вспоминать…– Только не наделай глупостей, ладно? — я понимаю, что, может быть, прошу о слишком многом, но я хочу знать, что он подождет, и с ним все будет в порядке. Мне становится очень кисло на душе. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Как я люблю его глаза… Грэмм, что ж ты, сволочь, творишь? Одинокие капельки начинают движение уже по моим щекам. — Существует такая степень близости с человеком, при которой, когда ему грустно, из твоих глаз текут его слёзы, — Лектер близко-близко, его выдохи ощущаются на моих веках. Теплые губы собирают мои слёзы то тут, то там. Сцеловывают и поглощают. — Я люблю тебя, — мне хочется, чтобы он об этом помнил. Чтобы слышал эти слова… — Все будет хорошо, — нас резко подкидывает, и мне приходится признать, что такая поза крайне неудобна в самолете. Ганнибал и сам прекрасно это понимает, поэтому поднимается и садится на соседнее место. Мне сразу становится пусто и некомфортно. Летим в тишине, и сейчас даже знать не хочется куда… мысли о Франции безрассудные. А больше вариантов у меня нет. Пускай они решают. Мне все равно. Я просто хочу понять, что я сейчас без него. Кто я такой. А он пускай поймет, кто он такой. Кем мы стали. Как нас поменяло время, проведенное вместе. Глядя в темный иллюминатор, постепенно проваливаюсь в сон.

конец Pov Уилл

10 марта

Небольшой дом. Тишина. Оливковая рощица, маленький фонтанчик во дворе, терраса под белыми занавесками. Всего один охранник в гостиной. Приглушенно работает новостной канал. Никаких камер. Удивительно просто. Входная дверь не заперта. Выцветшие ковры поглощают звуки шагов. Никакой показной роскоши. Просто и практично. Полумрак. Мужчина со шрамом от ожога на правой щеке даже не успевает дернуться в кресле, когда маленькая игла прошивает кожу на его шее. Обычное снотворное не работает так быстро, но в соединении с другими «невидимыми» веществами его эффект может быть молниеносным, но, к сожалению, кратковременным. Сейчас это и нужно. Всего-то минут двадцать. Синяя геометрическая заставка под бодрую музыку. Обманчивое окончание плохих и хороших сведений. За дверью хозяйской спальни равномерно пикает аппарат искусственной вентиляции лёгких. Метроном жизни. Зверь… за дверью. Зверь перед дверью. Так ли это?.. Запах гниения. И мускус. Лекарства на прикроватной тумбочке. Больной спит. Просторная комната сконцентрировалась вокруг своего единственного обитателя и остановила движение времени. На часах шесть тридцать две. Как давно стрелки застыли? Сажусь в кресло возле окна и жду. Бан снимает кислородную маску. — Я надеюсь, Павел жив? — его рука тверда, а голос хоть и хриплый, но все же сильный. — Мне незачем его убивать. Больной с пониманием трясет головой. — Который зверь всем зверям отец? — Он ходит по подземелью, пропущает реки и кладязи или живёт на Фавор-горе; когда он поворотится, все звери ему поклоняются. Или же он живёт на Святой горе, ест и пьет из Синего моря, никому обиды не делает. Или он ходит рогом по подземелью, аки солнце по поднебесью, — хорошая память позволяет цитировать объемные тексты, услышанные еще в детстве. Даже если тогда и не все воспринималось правильно. Зрелость все расставляет по местам. — Мало что может заставить человека забыть свои корни…свое прошлое… — В чём тогда смысл? — Преподнести последний урок, конечно же. Пускай она этого и не оценит… — …и, возможно, даже никогда не поймет… — Я все равно умираю. Остались считанные недели. Мне нечего терять… — Всего лишь её… — Да… Экран ничего не утаит. Давление низкое. Сердцебиение тоже. Он не боится. Ему действительно нечего терять. Сильный человек хочет иметь возможность контролировать свою смерть и уйти именно так, как хочет того он, а главное — когда хочет он. Вопрос остается актуальным: — Обстоятельства Вас подтолкнули, или Вы подтолкнули обстоятельства? — Какая разница?.. Все закономерно. Не вы — так кто-то другой. Я придерживаюсь определенного мнения, знаете ли — обвинитель и судья не должны совмещаться в одном лице. Бан не кашляет. Хрипы почти не слышны. Это ошибка. Он ошибается. — Может быть, Вам осталось даже меньше… давно были выделения? — Я был на складе… тогда. В последний раз. — То есть позавчера, — включен ночник. Лектер уже ищет стетоскоп среди медицинских принадлежностей в саквояже возле тумбочки. У Вранчича желтое лицо и глазные яблоки. Метастазы при раке легких частое явление. — Зачем Вы пришли? — голос у Бана садится с каждой репликой. — Может, чтобы вылечить Вас? — грустная улыбка совершенно не к месту. Под просторной рубашкой безволосая и худая старческая грудь. — Вдохните. Бан дышит. Удивительно. — Врач с хорошими ушами может многое услышать…так говорил еще мой отец, — Иван сам опускает рубашку и внимательно смотрит в глаза Лектеру, который все так же низко склонен над ним. — Она ничего вам не сделает. Я позабочусь об этом. — Вы не сможете. — Я все-таки Бан, не забывайте об этом, доктор, — жар исходит от тела больного. — Заберете своего Грэмма и тихо уедете. Ганнибал прячет стетоскоп и садится на койку возле больного. — Она уверена, что некоторые люди ей преданны. — И она полностью права. Я знаю о ком вы. Не волнуйтесь, — Бан смотрит в окно и что-то обдумывает. Секунды кромсают драгоценные минуты. Решается. — Когда? — Завтра. — У вас мало времени. Сложно не согласиться. Почему-то все без исключения забывают, что у них мало времени. Справедливо было бы сказать о смерти Петры. Но пускай этот козырь останется в рукаве до последней раздачи: вдруг еще пригодится… — Вы никогда не жалели о содеянном? — А вы? Туше. Время уходит. Еще чуть-чуть, и охранник проснется. На пороге тихо звучит: — Так ли уходят Титаны? Новолуние. Время приносить жертвы.

12 марта

PovУилл

— Ганнибал, я прошу прощения, но в Андорре нет аэропортов. Просыпаюсь, потому что кто-то слишком громко спорит. Татьяна злится не на шутку. Светает. У меня пересохло во рту, и жутко хочется сходить в туалет. — Зато есть вертолетные площадки. — Но мы не на вертолете, ты не заметил? — Сколько метров тебе нужно чтобы посадить этот самолет? — Самое малое — четыреста метров! И это будет моим рекордом! Двери в кабину пилота открыты, и они затеяли ссору там. Наверное, Лектер таким образом старался избежать миссии стать сегодняшним моим единоличным будильником. — Тогда все отлично. — Что отлично? Встаю и потягиваюсь, разминая спину и шею. Значит, Андорра. Интересно. — Мы приземлимся в Ла Сеу д’Уржель. — Это Испанский аэропорт. — До границы двадцать пять километров. Это полчаса машиной. — Какая разница сколько километров? Вас схватят еще до выхода из аэропорта… — …и экстрадируют, — я думаю, что мое слово тоже должно иметь значение. Поэтому захожу в кабину пилота и, осмотревшись, менее жестко добавляю: — Доброе утро. — Я не собираюсь везти вас в Испанию. — У тебя есть выбор? Хватит топлива на иной вариант? — я не понимаю, на что он рассчитывал. Надеялся, что мы просто проскочим мимо охраны, у которой, скорее всего, уже часа три как есть ориентировка на нас. А даже если нет, то интерпол навряд ли так быстро отзывает красные маркировки. Нас могут искать во всех цивилизованных странах мира. И Испания одна из них. — Мы сейчас над Марселем… Дайте мне подумать. Еще есть по крайней мере сорок минут…– она открывает навигационные карты на экране. И начинает сразу что-то вводить. — Нечего тут думать, Татьяна. Мы попробуем проскочить. — Еще посмотрим. Разворачиваюсь и направляюсь в туалет. Похоже, наше удачное бегство может очень плачевно закончиться. — Чем ты думал? Почему мы летим именно сюда? — Близко к Франции. Это Европа. И нет экстрадиции. Близко к… Господи, он действительно так озаботился Замками Луары?! — И еще нет аэропортов. Господи, вся наша жизнь это сумасшедший дом…– смеяться уже неинтересно. Это просто что-то сверх меры. Закрываю голову руками и удобней усаживаюсь в кресло. — Вся Андорра — горная страна, там не будет возможности посадить самолет. Это самоубийство, — Ганнибал перекладывает вещи и не смотрит на меня во время разговора. Он переоделся в спортивную одежду. — Я надеялся, что она поможет как-то обойти таможню и все остальное в аэропорту… — Какие-то розовые мечты у тебя, знаешь ли. — Еще вчера вечером все сработало… — Это был её план, а не твой! — не даю ему закончить и перебиваю, не дослушав до конца. — …и вообще — это не единственный вариант. — О каких ещё вариантах ты говоришь?! — Эм… я кое-что придумала, но это вам не понравится… Спустя двадцать минут я тоже переодевался в спортивную одежду и материл своих попутчиков на чем свет стоит. Уши Ганнибала, наверное, повяли еще после первых трех бранных слов. Тех, что начинались на «су-», «еба-» и «ниху-». Чего стоит выживание? Уильям, сейчас ты узнаешь. — Не было еще в моей жизни таких сумасбродных идей. Это просто… я не знаю. Наша кровь будет на твоих руках. — Я хочу вам помочь! И, к сожалению, ничего другого придумать не могу. Но это может сработать. — Не нервничай так, все получится. В конце концов, это я боюсь высоты, — он еще меня успокаивать будет. — Ты не боишься высоты! Ты боишься летать в самолете! — Это почти одно и то же. — Все, я больше не могу. Сейчас выпрыгну без парашюта, честное слово. Весь план похож на бред наркомана, который никак не может выйти из бэд трипа. Плотней закутываюсь в одежду. С собой взять ничего не получится… Только деньги, паспорта и пару комплектов одежды. Татьяна потом привезет остальные вещи. Уже даже договорились, куда и когда. Пилот запрашивает разрешение на снижение и посадку. Я в последний раз решаю сбегать в туалет, чтобы не сконфузиться, когда придется делать «шаг вперед». Блять, если меня затянет в турбину? Ну что за херня, этот самолет не приспособлен под прыжки с парашютом, и надо будет сделать вперед даже не шаг, а целый «громадный прыжок»… Я на такое не подписывался. Может, лучше рискнуть и попытать удачи в Испании?.. Нет, ну его. Лучше умереть в небе чувствуя себя свободным человеком. Если выживу, больше никогда не стану пить. Ладно. Это глупое обещание. Вспоминаю все, что когда-либо знал о парашютном спорте. Татьяна проверяет наши парашюты. Как оказалось, у неё у самой сто пятьдесят прыжков. Дает последние быстрые инструкции. Времени у неё тоже нет, надо начинать снижение, чтобы зайти под оптимальным углом, между гор, и найти место, которое уже ранее выбрали на карте для приземления. Если не сильно отклоняться от маршрута, никто ничего не заподозрит, высота будет всего-то метров на триста ниже обычной в этом месте, радары её засекут, но Татьяна сказала, что можно будет как-то выкрутиться. — Почему я сейчас хочу помолиться? — Помолись, если тебе это поможет. Я всегда молюсь, — Татьяна поставила на автопилот самолет и сама пришла их выпустить… — Хочешь, давай вместе… — Отстань ты! — мне сейчас хотелось прямо заехать ей в лицо. Но рука болела и подпухла, и вообще проблем было немало… — Так, повторим? 501, 502, 503, кольцо… — Уилл, успокойся. Ты все запомнил, там нечего запоминать. Успокойся, — лицо Ганнибала за шапкой и капюшоном еле видно, но я знаю, что он сейчас собран. И меня это подбадривает. — Мы сможем. — Надеюсь. Точно. Сможем. Какие-то приборы противно пищат. — Пора открывать дверь, — Татьяна подходит к консоли управления дверью, в последний раз осматривает салон (пришлось все привязать и спрятать, чтобы ничего лишнего случайно не вылетело с нами, хотя, в принципе, высота и давление исключали такую возможность). — Отойдите. Беру Ганнибала за руку, смотрю ему в глаза. Все получится. Открывается дверь. Гул ветра почти разрывает мне барабанные перепонки. Он первый — я второй. Парашюты на спине. Я прыгну. Потому что я хочу жить. Татьяна, пристегнутая какой-то веревкой, помогает Ганнибалу подойти ближе. Вещи, надетые на них, треплет ветер. Кажется, сейчас разорвет. Ганнибал как бешенный орет: — Джеронимооооооооооо… и улетает. Его не разорвало. Турбина вообще не помеха. Что я себе надумал. Истеричка. Моя очередь. Я смотрю вниз на уменьшающуюся на белом фоне гор точку с именем Ганнибал Лектер. В голове пробегают строки: Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши. Татьяна меня с силой тянет. Я подхожу ближе. Нельзя медлить: если я ещё чуть-чуть подожду, она меня вытолкнет. По ком звонит Колокол, он звонит и по Тебе. Шаг… Верх, низ, верх, низ. Пиздеееееец, блеееаааать!!! ТВОЮМАТЬТВОЮМАТЬТВОЮМАТЬКОООЛЬЦООО…купол… Фууух… Я могу дышать. И видеть. Меня треплет, как куколку. Пока нахожу удовлетворительный «режим», чуть не умираю от перенапряжения. Чуть-чуть ниже справа вижу Ганнибала — его парашют серого цвета, мой — белого. Меня неслабо рвануло, когда открылся купол, и мои яйца пережили второе потрясение за одни сутки. Из глаз все время текли слезы. Очков на борту не оказалось, ясное дело, поэтому пришлось укутываться как можно плотней, но помогало все равно мало, да и одежда обычная пропускала слишком много ледяного ветра. Чертовски холодно. Впереди виден небольшой городок, который, кстати, уже не в снегу, а начал зеленеть. Нам надо будет идти к нему пешком. А приземлиться мы должны были к нему ближе… ветер унёс сильнее ожидаемого. Придется спускаться с горы. Дорога чуть левее. Машин нет. Пусто. Солнце еще слишком низко — только семь часов утра. Все спят. Долина, а мы немного выше. Когда к земле оставалось не больше ста метров, стало ясно, что меня несет в деревья. Хорошо, что хотя бы Ганнибал как-то управился со стропами и умудрился приземлиться в снег. Так, скорость небольшая, это хорошо, деревья прямо по курсу, тяну вниз левую стропу. Поджимаю под себя ноги, чтобы не задеть кроны. Маневрирую. Еще чуть ниже. У меня даже получается… Неееееет! Бах! Хренак! Твою мать, ну что за… наверное, второй раз сломал и так уже сломанную правую руку. Надо было тормозить ногами, а не руку выставлять… До земли три метра. Мой парашют запутался в ветках. Надо доставать армейский ножик. Хорошо, что у Татьяны работают мозги, и она все же мне его всунула. — Ты живой, — голос в конце фразы подвел Ганнибала… — Это вопрос, или утверждение? — пилю стропы — к счастью это занимает немного времени. — Да. — Ясно. Ответ тоже да. — Все нормально? — Нет, сломал правую руку, и работать одной левой то еще удовооооо… Страдает моя пятая точка, и ноги. Аууу. Но все не так плохо — снег мягкий. — Давай помогу. И, кстати, снега нам по пояс. — Идти будем долго. — Однозначно. — Ты помнишь о моем пожелании? — К сожалению. Когда мы наконец-то спускаемся в долину, уставшие, вспотевшие и голодные, Колокол на часовне в центре города, бьет десять раз.