В высь

Знойное марево колыхалось над лугом. Плавно волновалось травяное зеленое море, расцвеченное синими, красными, желтыми, розовыми мазками цветов. Пестрые бабочки танцевали с ветром, то приседая на траву, добавляя яркому ковру новых красок, то взметаясь вверх, к солнцу. Сердитые шмели неторопливо копошились в крупных бутонах, гнущихся к земле под их весом. С громким стрекотом то и дело пролетали красавицы стрекозы, сверкая на солнце изумрудами и бирюзовыми тельцами. Шумела горная речка, неся свои ледяные воды вниз, к водопаду. В высоком лазурном небе мелькали птицы, гоняясь за мошкарой, под самыми облаками кружил, расправив широкие крылья, гордый орел. Ближе к ночи начнут свой ежевечерний концерт цикады, когда прохлада с гор спустится на прогретую землю. В траве лежал, раскинув руки, и любовался летним небом светловолосый паренек. Он уже успел загореть до черноты, одежка, дабы не порваться, была уложена под головой, нехитрый ужин спрятан под камушек. Зверей он не боялся, да и какие хищники в высокогорье! Здесь и сейчас был только он, да глупые овцы паслись у воды. Осталась всего пара дней, а потом придется опять спускаться вниз, отвести отъевших бока бекалок по домам, разжиться новой провизией, да с новым стадом опять в горы идти. Парню никогда и в голову не приходило жаловаться или обижаться, что в одиночку отправляют, практически из дома гонят… для него это был лучший отдых - без суеты, без непонятных разговоров, без людей… только он и небо… Он мог бы бесконечно так лежать, лежать и смотреть на небо, гадая, на что похоже то или иное облако, и мечтая, что опять высоко в небе покажутся летающие острова. Зимой он этого будет лишен. Останется только смотреть в окно, наблюдая, как снег постепенно заваливает окно, да ждать снова весны. И слушать странные разговоры и смешки. Пареньку были неинтересны все эти пустые сплетни о соседях, невестах-женихах… у кого-то крыша прохудилась, у того-то телега новая… Неужели это правда, так интересно? Паренек повернулся на спину, вытянул голые ноги. А кого здесь стесняться? Он давно одежу скинул, порвет еще – опять его ругать будут. Странные они, те, у кого он живет… Из-за такого пустяка ругаться? Правда, тот, что совсем большой, шумит иногда, что мать надо слушать, только ему непонятно было, что такое «мать», и почему этим надо звать другого человека, поменьше и пошире. Но он послушно говорил «мать», когда надо было еды взять или одежду новую. Мимо лица плавно проплыла темненькая пчела. Нет, не пчела! Паренек вскочил, заозирался. Радость озарила смуглое худое лицо: дождался! Мимо проплыл еще один камушек, покрупнее. Он задрал голову вверх: летит! Совсем низко!!! Так низко, что видна зеленая трава на нижнем острове! И еще несколько островов, покрупнее, чуть повыше! Камни покрупнее, размером с хороший булыжник, плавали в самом подбрюшьи островов, а маленькие спускались почти до земли, кружась, медленно сталкиваясь друг с другом, но никогда на землю не падая. Камушки были такие красивые, блестящие, гладкие, разноцветные! Больше всего ему нравились красные, они были как летающие огонечки. Они ещё и светились в темноте! Он даже ловил раньше эти камушки, хотел показать находку в низине, но живущие там почему-то ничего не видели, и только смеялись над ним. А камушки из раскрытой ладони тут же устремлялись вверх, к дому. Потом он перестал их ловить, просто любовался. Мальчишка до сих пор помнил тот день, когда в первый раз увидел эти летающие громады. Его тогда впервые большие взяли с собой наверх, в горы. Овец-бекалок в ту пору странный большой пас, у него было лицо все в складках, и волосы белые, почти как у него. Ну, у него-то на солнце выгорели, зимой темные какие-то отрастают. А тот был в складочку и белый. В тот день тоже было солнечно и жарко, когда из-за гор показались первые острова. Он тогда так обрадовался, бегал, рукой показывал, но тот странный только больно ударил да велел не вертеться под ногами. За время, что они наверху провели, эти громадины еще несколько раз мимо проплывали, и он каждый раз пытался привлечь внимание, даже сказал слово, чтобы тот посмотрел. Но он, наверное, опять не то слово сказал, потому как ему пообещали, что его дома за баловство выпорют. Слово «выпорют» оказалось очень плохим. Его побили по попе, сильно, так, что он сидеть не мог, и еще отправили смотреть за толстыми рогачами в загон. Загон был очень большой, с высоким ограждением, приходилось вставать на лавку, чтобы достать до верха, и он однажды упал туда, да не смог сразу выбраться. Злой толстяк сильно его рогами поддел, в воздух подбросил, он через заграждение перелетел и сильно ударился. После этого у него стала болеть нога, так, что ходить до сих пор больно, хоть и кожей все заросло. И бегать не получалось. Хорошо было то, что его перестали трогать, даже не били, и еду не забирали, когда он со стола брал. Другие ели все вместе, но он не хотел сидеть с ними, потому что в него тыкали пальцем те, что поменьше, и смеялись. Паренек же уходил с куском к окну или же в теплый хлев. Он стал на все теплое время с белым в складочку уходить вверх. Потом белого не стало, а он все равно ходил. Другие большие только велели овец с собой брать, и он брал. Почему их надо было звать «овцы», а не бекалки, ему не объяснили, только по голове опять ударили и сказали «убогий». Тоже странное слово. С тех пор он и ходил. Когда заканчивалась еда, и вокруг не было ничего съедобного, он спускался. Ему давали мешок, и он снова уходил. По возможности старался еду из мешка есть понемногу, чтобы пореже спускаться, искал круглых сладких и кислых, что на деревьях росли. Слово «деревья» он знал, а как зовут круглых и сладких – нет. Внизу таких не было. Он вообще-то много слов знал, только не понимал, почему ими назывались те или иные предметы. А зимой было скучно и холодно. Поэтому он сидел и ждал, когда будет снова тепло, и он сможет уйти в горы. И вот сейчас же он бежал, раскинувши руки, забыв о боли в покалеченной ноге, за летающим островом и смеялся, подпрыгивал, пытаясь достать низко парящие камушки. Ноги заплетались в высокой траве, колосья стегали по лицу, взлетали с цветов потревоженные шмели, но парень все равно бежал, чтобы проводить их до обрыва и там долго смотреть вслед, наблюдая, как они скрываются в дымке, поднимаясь все выше. Истошное беканье и громкий рык вспугнули стайку птиц, и они, громко пересвистываясь, разлетелись в разные стороны. Томная нега ленивого жаркого дня сменилась криками и болью. Обернувшись через плечо на шум, парень запнулся и упал. Приподнявшись на ободранном и перепачканном в земле и травяном соке локте, он недоуменно смотрел, как глупые неповоротливые бекалки резво бегали от темных хвостатых теней, очень красивых. Тут на его глазах громадные кошки задрали парочку овец и, перерыкиваясь, приступили к трапезе. Парень не знал, что их зовут кошками, он их раньше никогда не видел. Но в одночасье красивые хвостатые превратились в страшилищ зубастых, от которых надо бежать и прятаться, так ему беловолосый когда-то говорил. И он побежал. Так, как никогда не бегал. Вверх, в горы, в безумной надежде спрятаться в пещерах, что в избытке выточены временем на горных склонах. Он уже начал уставать, и до пещер было довольно-таки далеко, как, обернувшись, он увидел, что тени длинными прыжками догоняют его. Сердце ухнуло куда-то в желудок, пятки припекло, и он, опять неловко споткнувшись, полетел обратно вниз по склону. Просто чудом он увернулся от когтистой лапы, пролетев буквально в метре от кошки, и со всего размаху свалился с обрыва, к которому так стремился в погоне за летающим островом. Наверное, какие-то боги оставались в этом мире, потому как мальчишка упал на широкий козырек, выточенный ветром и дождями. Он зашиб себе весь бок, отчего дышать получалось со свистом и кровью, нога болела так, словно под кожу запустили огненных муравьев, а рука странно согнулась. Откинувшись на спину, увидел, как к нему в гости примеряется прыгнуть огромная кошка. Тяжелый ледяной узел скрутил все внутренности, ноги просто отнялись, а руки заходили ходуном. Пусть парень многого не понимал, но то, что сейчас тоже будут рвать когтями и драться за куски его тела, он понимал. Заозиравшись в отчаянной надежде на спасение, он заметил небольшой остров, медленно проплывающий чуть ниже его карниза. Сжав зубы, парень поднялся, прихрамывая, разбежался и оттолкнулся изо всех сил, приземляясь на мягкую траву, оставляя за спиной зубастых. Остров словно его и дожидался, покачнулся под его прыжком и плавно отплыл подальше от обрыва, оставляя там зубастых и лишая надежды вернуться обратно. Измученный парень растянулся на траве. Больше не было сил шевелиться. Ногу дергало беспрерывно, изо рта и носа текло что-то соленое, сглатывать не получалось, и он склонил голову набок, надеясь, что скоро все пройдет. Только это и спасло ему жизнь, иначе он захлебнулся бы в собственной крови. Через миг он потерял сознание. А в золотом закате летающий островок поднимался все выше и выше и вскоре совершенно растворился среди облаков, что всегда окружают земли летунов. *** Тонкой стрелой сверкающая тень мелькала среди островов. Она то появлялась сверху, то кружилась снизу, то с боков, как опытный пастух подгоняя неторопливые острова в нужном ему направлении. Всадник на летающем ящере так плотно прижимался к шершавой шкуре, что казался еще одним наростом на теле. Разговаривать друг с другом им не было нужды, за многие и многие годы, что длилась их дружба, они научились понимать друг друга без слов, обмениваясь образами и небольшими жестами. И сейчас они почти закончили, как всегда, успели к сезону дождей, собрали все острова их рода, даже те, что к нижнему миру спускались за новыми семенами, осталось несколько отставших, но и они загуляли недалеко. Тут спешить не следовало, а вдруг какая парочка выбралась для уединения? Мешать им – верх неприличия. Да и время еще было, отставших и завтра подогнать можно. Мужчина, улыбнувшись, послал ободряющий образ другу, обещая вкусный ужин и теплую купальню. Ящер, сделав петлю, радостно рыкнул и заторопился домой. Однако через пару мгновений Рохф, его ящер-тарк, вдруг забеспокоился, заметался, потом вовсе извернулся всем телом и молнией устремился вниз. «Отставший остров?» – послал Нисаф картинку другу. В ответ получил картинку маленького острова с лежащим на нем телом. Мужчина от замешательства даже приподнялся над широкой спиной, попытавшись заглянуть вперед и увидеть цель. К счастью, Рохф имел огромный опыт парных полетов и, почувствовав шевеление на спине, просто повернул крылья, замедляя падение, иначе сдуло бы Нисафа вмиг. Это не опасно, нет, мужчина и сам бы долетел, но у него крылья – не чета тарковым, на что ящеру нужен взмах – санильту лететь полдня. Через десяток взмахов они сели на крохотный островок, просто кусочек луга в два десятка шагов в поперечнике. Нисаф соскочил с ящера и осторожно подошел ближе, рассматривая находку. Такого он никогда не видел. Парень, грязный, голый, ободранный паренек с нижнего мира. Он даже глаза потер, но человечек остался лежать, как лежал. Понять, как он здесь очутился, у мужчины не хватало воображения. Нижники их не видят, это факт. Перед ним лежит парнишка – это тоже факт. Пока он, раскрыв рот, глазел на находку, Рохф обнюхал паренька, лизнул, язык раздвоенный воздух рассек, и повернул свою башку лобастую к наезднику. «Больно, темно, страшно», – замелькали образы перед глазами, которые тарк ему слал. – «Лекарь, быстро». Нисаф к тому времени уже немного пришел в себя от неожиданной находки, сам над мальчишкой склонился. Тот сипло дышал, кровь на губах запеклась, рядом с головой целая лужа крови натекла. Выглядел он не очень хорошо, до грани ему оставался последний, просто крохотулечный шажок. - Ты прав, Рохф, дружище, не знаю, как он сюда попал, но лекарь ему срочно нужен. Я побуду с ним, а ты слетай за женой моей, покажешь, что тут у нас. К ночи управитесь? Тарк фыркнул, обдал горячим воздухом лицо своего наездника да взметнулся вверх, только серебристый хвост и мелькнул. Склонившись над парнем, Нисаф поразился его худобе, просто болезненной какой-то. Ноги все в травяном соке, порез на стопе, локти в кровь сбиты, по всему тщедушному телу синяки и царапины. Хуже всего выглядели обширный, налившийся синим и лиловым синяк на боку и рука, сломанная в предплечье. Нога тоже нехорошо напухла в колене и икре, но не так ужасно, как бок. Очень похоже, что ребро легкое проткнуло, если Лияль не прибудет к ночи, помрет находка. Укрыв паренька своим плащом, мужчина подложил тому под шею свернутую рубаху да смочил губы настоем из фляжки. Паренек застонал и потянулся губами к фляге. - Потерпи, много нельзя, сейчас Лияль, красавица моя, прилетит, вмиг тебя на ноги поставит. Она у меня просто умница, лекарь искуснейший! С того света вернет, да еще и тумаков надает, что так рано свет покинуть собрался! – говорил негромко мужчина, погладив покалеченного мальчишку по голове. Рохф, и правда, вернулся очень быстро, тени не успели даже на два шага вытянуться. Лияль, его раскрасавица Лияль перекинула белоснежную косу через плечо, чмокнула мужа в щеку, всучила кусок хлеба фруктового в руки и склонилась над увечным. Минут десять ничего не происходило, но мужчина уже не переживал, не спеша угощаясь хлебом и отламывая кусочки для тарка. Его жена из ярру, а лучше них лекарей нет. Если успела до того, как последний вдох отлетел, то жить будет. Наконец женщина распрямилась, села на пятки, руки о ткань вытерла. Заметила, что подол испачкала – поморщилась, забавно носик сморщила. - Ну, что? – не вытерпел Нисаф, приближаясь. - Хорошо все, не переживай. Ты молодец у меня, вовремя нашли, и Рохф молодец, так быстро меня донес! Не поверишь, с кухни меня вытянул, даже слова сказать не дал! Только и успела сумку схватить. Если так же быстро домой вернемся – даже ужин не сгорит! – со смехом подмигнула она ящеру. - Ничего, Рохф у нас не зря Молнией зовется! – с улыбкой подмигнув другу, мужчина обнял жену. – Как он? Перелет выдержит? - Да, я опухоль сняла, боль закрыла. Больше сейчас сделать не могу, нужна чистота и инструменты. Так что, давай, Рохф, неси меня обратно, буду ужин спасать и покой для гостя готовить. А вы – летите после. Только не как ураган! – стукнула она кулачком по серебристой броне. – Аккуратненько и не спеша. Парень застонал и открыл глаза. - Очнулся? – Лияль метнулась к болезному, отерла выступившую испарину со лба, – Не бойся, ты с друзьями, мы поможем… Паренек моргнул и прикрыл глаза, через минуту провалившись в насланный спасительный сон. - Ладно, – кивнула своим мыслям целительница, – полетели, Рохф, вроде, мальчик уснул, не проснется до дома. К ночи были готовы покои для нечаянного больного, Лияль подготовила все необходимое, и по прилету Рохфа с пациентом была незамедлительно развёрнута бурная деятельность по спасению пострадавшего. Целительница долго занималась больным, громко ругаясь на костоправов, что испоганили пареньку ногу, вправила руку, завернула в лубок, залечила ребро и проткнутое легкое. После четырех часов работы она с облегчением выпрямилась, отпила прямо из кувшина. Через дней пять все заживет, или она не Лияль. «Пусть теперь поспит, а все вопросы с утра решать будем», – постановила Лияль, отправляясь ко сну, радуясь, что наконец-то будет спать не одна в широкой супружеской постели, а с любимым мужем, вернувшимся из долгой поездки.