Tangiers

      Где Дазай умудрился найти кальян, Чуя даже представить не мог. Просто в один момент к властителю Смутной печали домой притащился бывший коллега с большим кейсом. Рыжий долго материл детектива, пока тот, собственно, не показал свою находку. Чуя впервые готов был признать, что хоть где-то шатен оказался полезным. Благо, что Чуя, когда-то очень давно, пока был за границей, слышал, как работает сей «агрегат»; освежить память помогли просторы интернета.       Спустя час Чуя сидел на диване, втягивая дым в лёгкие. Дазай подозрительно тихо сидел рядом, только изредка отбирая мундштук у рыжего, затягиваясь не глубоко, и выпуская совсем немного дыма. Чуя же дымил, как паровоз, в прямом смысле этого слова: затягивался часто и глубоко, вдыхая и выдыхая дым на полную силу лёгких. Вся комната была, как будто в тумане; запах чего-то фруктового с горчинкой мяты кружил голову, оседая приятной горечью на языке. Рыжий чувствовал себя настолько хорошо, что даже убить сидящего рядом детектива не хотелось. В горле немного першило, голова ощутимо потяжелела, а все тело казалось до невозможности ватным. И тут то он понял, где крылся подвох. Улыбка суицидника больше не казалась безобидной, и рыжему захотелось врезать по этой улыбчивой физиономии. Накахара уже хотел встать, но в глазах ощутимо поплыло.       — Сукин сын! — шипит Чуя, потому что на большее он пока не способен. Даже руки, и те не слушаются. Насколько же крепкий табак они умудрились использовать для забивки? Для него, курившего крепкие сигареты каждый день минимум по полпачки, такое состояние было в новинку. Честно говоря, такого Накахара вообще не ожидал.       — Отдохни, Чуя, — шепчет Неполноценный в чужие губы, в то время как на своих все ещё держится кривая усмешка, от которой у Чуи сводит скулы. И как бы не было иронично, именно эту усмешку он видит прежде, чем в глазах окончательно потемнело. Голова стала невыносимо тяжёлой, и как бы рыжий не боролся, пелена Морфея накрыла его с головой.       Когда Чуя открывает глаза, его все ещё подташнивает, а голова немного кружится. На удивление, он лежит в своей кровати, заботливо накрытый пледом. Чуя даже гадать не хочет, кем именно, и так понятно. Теперь-то рыжий понял, в чем был весь подвох с кальяном, и сейчас хотелось врезать Осаму за то, что тот вытворяет такую херню. Взял и скурил, как какого-то подростка. Ну что за черт?!       Дазая не успевают покрыть и половиной матов в лексиконе Чуи, как объект ненависти появляется в дверном проёме и опирается на косяк спиной. И вошел он не один. Чуя трёт глаза кулаком. Запах фруктов все ещё тошнотворным привкусом оседает на языке, и кажется, что именно это вызвало галлюцинацию. Перед ним стояло два Дазая: чуть пониже, Дазай, которого он помнил ещё со времён членства того в мафии, второй — Дазай, которого он видит каждый раз при стычке Портовых и Агентства.       — Скажи мне, что это чертов глюк и ты тут один. — Голос хрипит настолько, что кажется, слов разобрать было нельзя совсем. Но оба Дазая его понимают, усмехаются синхронно. Чуя несколько раз моргает, но число суицидальных шатенов не уменьшается. — Дазай?       — Я не знаю, как мы с ним встретились, — с привычной дурацкой улыбкой произносит Дазай постарше. За него заканчивает его более молодая версия:       — Но мы очень даже не против такого расклада. — От тона, которым произнёс эти слова старый Дазай, Чуе стало немного не по себе. Такой тон он не единожды слышал в прошлом, и он никогда не предвещал ничего хорошего, особенно самому Чуе. Чуя всегда мог избить того Дазая до полусмерти, а Дазай поиметь до того же состояния. Равноценный обмен во всей красе.       — А ну съебали отсюда, кобели несчастные! — попытка сдвинутся с места и дать деру закончилась тем, что у Чуи сильнее заболела голова. — Ох, бля…       — Что, головка болит? — ехидно замечает Дазай, что помладше.       — Завали…те. Оба, — шипит рыжий, инстинктивно отодвигаясь назад на подушки, когда оба Дазая сдвинулись с места и направились в сторону кровати. Вообще-то, Чуе, мягко говоря, хреново, и при всём своём желании он даже сбежать не сможет от двух людей с обнуляющей способностью. А тем более в таком состоянии. Самая тупая ситуация, в которую ему только приходилось вляпываться. Остался даже без возможности вмазать хорошенько двум похотливым идиотам. Ему-то одного много, а тут их целых два!       Настоящий Осаму сжимает волосы на затылке, оттягивает назад, открывая для своей молодой версии доступ к шее. Член Исполнительного комитета Мафии касается на удивление нежно, чуть покусывает, вызывая дрожь во всем теле. Детектив все ещё держит в кулаке рыжие пряди, но все же присоединятся к своей молодой версии, покусывая шею с другой стороны, спускаясь все ниже и пятная бледную кожу алыми цветками. Чуя даже врезать не может, от прикосновений все тело пробирает дрожь, и она отдаётся легким покалыванием на кончиках пальцев. Это невыносимо приятно и противно одновременно. Голова идёт кругом от прикосновений, дыхание сбилось, молодой Дазай тянет зубами кожаную ленту чокера на шее, и дышать вовсе стало трудно. Голубые глаза широко распахиваются, стоит потянуть за ленту посильнее. Пальцы судорожно сжимают покрывало, глаза едва не закатываются: эти двое знали, как сочетать боль и удовольствие. Накахара попал в лапы двух садистов, понимающих друг друга даже без слов. Что может быть хуже?       — Разрешите присоединиться? — Чуя не понимает, какого хрена появился ещё и третий Дазай, выглядевший, мягко говоря, непривычно: чёрная рубашка, белый плащ, такие же белые брюки и жилетка. Ещё и вечно торчащая челка была уложена и заправлена за уши.       — Разумеется. — Детектив хитро улыбается, перемещаясь за спину Чуи, а тот покорно откидывает голову на его плечо. Сопротивляться уже нет особо смысла. Его поимеют. Трое абсолютно одинаковых людей, или даже не так: три версии одного и того же человека в разные промежутки времени. Хоть вешайся, да только это прерогатива трёх гостей. Детектив продолжает начатое, целует и покусывает шею рыжей бестии; самый молодой начинает расстёгивать жилетку, портупею и рубашку. Обитатель Башни Смерти мягко касается губами костяшек в бархатной ткани, и, хмыкнув, тянет на себя, снимая перчатки.       Чуя открыт перед ними. Обнажён по пояс, и каждый из трёх Осаму спешит это исправить; каждому из них не хватает воздуха. Застегнутые наглухо рубашки с галстуками неприятно натирают шею. Накахара пытается помочь новой, неизвестной для него версии Дазая: стягивает галстук, пытается расстегнуть рубашку, но пальцы предательски дрожат. Он дышит коротко и поверхностно. Все три Дазая усмехаются. Их Чуя сейчас до невозможности милый, когда так открыт перед ними и пытается помочь. Шелест одежды слышится Чуе, как сквозь толщу воды. Пока один водит по его телу руками, двое других раздеваются, не особо спешат. У них нет ограничений по времени. Лишь бы выдержки хватило. Бывший мафиози припадает к ключицам, покусывая, оставляя свои метки на них. Накахара тихонько стонет, стоит Исполнителю перейти с ключиц на соски. Один обхватывает губами, посасывает и чуть покусывает, рукой сжимает бедро. Чуя дёргается, стонет громче, когда гость, видимо, из будущего, пристраивается с другой стороны, лаская оставшийся до этого без внимания второй сосок и повторяет движения Исполнителя. У них все до невозможности выходит слаженно. Детектив целует лопатки, придерживая Чую и не давая ему упасть на покрывало, а руками поглаживает через ткань брюк вставший член. Тело рыжего покрылось испариной, он комкает в кулаке простыни, вплетает в мягкие пряди вторую руку, почти случайно снимая искусственную повязку с лица Исполнителя. Кусает губы, чтобы не тешить самолюбие трёх ненавистных ему людей своими стонами, а они так и просятся наружу. Потому что Чуе, черт возьми, хорошо.       — Мудаки, — рычит Накахара, но голос мгновенно ломается, стоит всем троим одновременно сжать зубы на чувствительной коже. Взгляды карих глаз пересекаются. Детектив усмехается, тянется куда-то назад, шарит рукой под подушкой, выуживая оттуда пустой на треть тюбик смазки и протягивает его своим двойникам. Рыжего опускают на кровать, и пока самый старший стягивает с него штаны вместе с бельём, настоящий Осаму снимает жилет и рубашку: у него не было времени раздеться. Исполнитель продолжает ласкать тело, сжимать чувствительную к ласкам кожу, покрывая засосами; детектив целует рыжего, кусает за и без того искусанные и опухшие губы, ловит чужие стоны. Чуя отвечает страстно, в отместку кусая чужой язык за все «хорошее». Исполнитель меняется местами с Осаму из будущего — по его сугубо личному мнению — раздвигает стройные ноги и легонько покусывает внутреннюю сторону бедра. Чуя выгибается, подставляя грудь под поцелуи-укусы, стонет в чужие губы. Он уже давно не соображает, что происходит. Один только настоящий Дазай мог довести до беспамятства, а их сразу трое. Ему кажется, что ещё немного, и от кайфа у него поедет крыша. Если ещё не поехала. Все трое, на удивление, не пытаются соревноваться, принимая наличие ещё кого-то в постели за должное. Они все жуткие собственники, и они понимают, что соревноваться с самим собой немного глупо.       Все трое мыслят одинаково, когда пальцы Исполнителя в холодном геле касаются сжатого колечка мышц. Второй рукой тот оглаживает бедро, детектив спускается вниз, а жилец Башни Смерти наоборот поднимается выше, кусая за ключицу, ведёт губами по телу вверх, касаясь мочки уха, слегка посасывая. Рука опускается к груди и выкручивает сосок. Чуя шипит от неприятных ощущений снизу. Молодой Дазай не осторожен и все норовит сделать побольнее, но стоит губам Детектива сомкнутся на наливавшейся кровью головке, как все кажется мелочью. Он обводит языком головку члена и задевает уздечку; резко опускается почти до самого основания. Рыжий всхлипывает, выгибаясь. Младший растягивает уже двумя пальцами на манер ножниц, а Чуя извивается, пытаясь толкнутся в рот Дазая как можно глубже, и при этом насадиться на пальцы; выгибает шею, подставляясь под поцелуи. Пальцы Исполнителя касаются бугорка простаты, и рыжий в очередной раз дёргается, пытаясь насадится. Ощущения странные, новые.       — По старшинству? — Исполнитель усмехается, вынимая пальцы из Накахары. Старший Осаму тоже усмехается, снимая и без того припущенные брюки. Стесняться ему некого, все свои. Чуя прогибается в пояснице, когда в животе сжимается тугой узел и... ничего. Детектив выпускает член изо рта, так и не дав жертве кончить. Чуя раскраснелся, на ресницах капельки влаги, его глаза широко раскрыты, а сам он дышит часто и через рот. С уголка губ стекает слюна. Но он не замечает этого, ему жарко, слишком хорошо, чтобы это было правдой. А ведь это были только прелюдии. Эти демоны, непонятно как появившиеся в одном месте, просто игрались.       Рыжий напрягается, когда ему раздвигают ноги шире, пристраиваются и упираются горячей головкой в растянутое отверстие. И не может сдержать протяжного болезненного стона, когда Старший Дазай входит наполовину одним резким толчком. Чую успокаивающе целует в скулы Дазай, а Исполнитель мягко поглаживает напряженный живот. Спускается ниже, целуя напряжённый пресс — Чуя при своём росте не был дохляком. Кто бы только знал, скольких людей погубили их предрассудки. Ещё толчок, и Старший входит полностью, замирает, давая немного времени привыкнуть. А затем начинает двигаться, постепенно ускоряя темп. Чуя все ещё шипит, и немного удивляется, когда перестаёт ощущать на себе руки и губы двух других участников процесса. Приоткрывает глаза и немо охреневает: перед ним самозабвенно целуются два Осаму. Самый настоящий эротический кошмар Чуи. Они кусают друг друга за губы, скалятся, лезут друг другу в штаны. Ведут себя, как два ошалелых подростка. Как будто это нормально, словно так и должно было быть. Чуя готов кончить только от того, как извращённо-прекрасна эта картина. Он не может отвести от них взгляд, что сильно злит Старшего; он подцепляет пальцем кожаный ошейник и тянет на себя, двигаясь резче и глубже. Под веками вспыхивают искры, как только Осаму наконец-то задевает простату. Накахара дёргается всем телом, громко и протяжно стонет. Даже слегка всхлипывает. Рука шатена обхватывает горло, прижимая к матрасу. Горячая головка бьет по простате, а кислорода почти не хватает. Из горла вырываются хрипящие надрывные стоны: от недостатка кислорода ощущения в разы острее и круче. Ты знаешь, что тебя не задушат, но при этом получаешь отвратительное мазохистское удовольствие. Это как «собачий кайф», только еще ярче. Внизу живота скручивается тугой узел, от его жара горит все тело. Чужие руки снова касаются его, сжимают бока, зажимают соски меж тонких пальцев. Посасывают и покусывают, оставляя абсолютно одинаковые метки по всему телу. Чуя вскрикивает, когда низ живота скручивает в приятной боли, выгибается, встаёт на лопатки и весь дрожит, сжимая член Старшего внутри себя. Дазай сдавленно охает, двинувшись последний раз, кончает.       Чуя часто-часто дышит. Его всего трясет. Рука Исполнителя не даёт члену опасть, водит по нему снизу-вверх, снова возбуждая. Старший пристраивается сбоку от Чуи, шумно дышит ему в шею, отчего тот покрывается мурашками. Детектив хотел бы взять Чую со спины, но и лицом к лицу он тоже не против. Чуя ахает, когда в него снова входят. Старший покрывает поцелуями шею, а младший заменяет руку влажной полостью рта. Работает языком и головой, подстраиваясь под темп Детектива. Чуя уже не может даже стонать, голос безнадёжно посажен. Из горла вылетают только хрипящие стоны, иногда всхлипы, когда головка ударяет по простате. Ему так хорошо, что даже плохо. Его Осаму двигается размеренно, иногда останавливается, чтобы поцеловать Исполнителя, в то же время самого Чую целует старший из них. Они все не закрывают глаза, получая странное удовольствие от того, что видят чужие глаза. В карих глазах отчетливо проглядывает еле заметное безумие и похоть. Голубые наполнены каким-то ненормальным наслаждением.       Его почти что пустили по кругу. Кругу, который состоит из разных личностей одного человека. Чуя до сих пор не может понять, то ли это настолько безумный сон, то ли реальность, не менее безумная и пугающая. Но разве может сон быть настолько детальными и живым? Ощущения слишком яркие для плода больной фантазии.       В животе ощутимо начинает тяжелеть, знакомый жар греет внизу живота. Младший перестаёт работать ртом, очевидно, устав, и заменяет рот рукой. Детектив еле слышно порыкивает; Исполнитель и обитатель Башни Смерти понимают все без слов. Дазай выходит из рыжего, переверчивая его на живот, и ставит в колено-локтевую. Тот всхлипывает, когда шатен снова в него входит. Бедра звонко шлепаются об ягодицы. Пальцы впиваются в бедра. Дазай двигался резче, почти не заботясь, хорошо партнеру или нет. Он и так знает, что рыжему очень даже ничего. Чуя весь сжимается, на глаза наворачиваются слёзы. Он кончает, вскрикнув, и сперма выплёскивается на покрывало. Детектив, толкнувшийся ещё пару раз, кончает с едва слышным стоном. Выходит, огладив Накахару по бедру, и целует в лопатку.       Чуя чувствует, что ещё немного, и он вырубится. Его натурально имеют, не дают даже дыхание перевести. Член только начинает опадать, как Исполнитель толкается в растянутое им и до него отверстие, одновременно сжимая член партнёра. Чуя ненавидит эту позу — все три Дазая ее обожают. Она удобная и, как ни странно, менее болезненная для партнёра. Чуя стонет, немного болезненно. Дазай, которого знала мафия, был жестоким даже в постели, и его бывший напарник знал это, как никто другой. Бывший мафиози толкается грубо, царапает короткими ногтями бедра, и ему очень даже нравится, что Чуя не видит происходящее около него. Иначе бы точно умер. От радости.       Обе взрослые, по сравнению с ним, личности, лежат рядом и страстно целуются. Лежащий снизу самый старший из них вплетает пальцы в волосы партнёра, притягивает к себе. И их вообще не смущает, что они, вроде как, целуются сами с собой. Чуя под ним едва не хнычет, когда Исполнитель замедляет темп, пытаясь самостоятельно насадиться. Дазай звонко шлепает его по ягодице, одновременно резко двигаясь, и сам едва не охает, когда понимает, что теперь его ласкают два других Дазая. Хитро улыбаются. Младший понимает ход их мыслей и улыбается тоже. Его целуют в шею, гладят напряженные мышцы спины, впалый живот, чуть сжимают соски. Мафиози судорожно вздыхает, понимая, зачем ему на губы давят пальцы Детектива. Покорно принимает сразу два, посасывает, обводит языком. Сбивается, заставляя Чую заглянуть себе за спину. Обитатель Башни Смерти реагирует почти мгновенно, вовлекает рыжего в поцелуй до того, как он увидит, что творится у него за спиной. Детектив вынимает пальцы изо рта, ухмыляется, провокационно медленно надавливает на сжатое колечко мышц. Мафиози шипит, резко двигаясь в Чуе. Тот широко распахивает глаза, громко стонет, и не понятно, больно ему было, или нет. Исполнитель нещадно вколачивается в тело под ним, хрипло порыкивает, чувствуя скорую разрядку. Чуя под ним весь сжимается, стоит прикоснутся к колом стоящему члену. Остаётся только догадываться, как Чуя мучился, не имея возможности к себе прикоснуться. Сам Исполнитель только изредка шипит, когда более взрослая версия двигает пальцами внутри него. Он на некоторое время даже забывает, что они там, когда тугой узел скручивается внизу живота. Для Чуи ощущения не такие яркие на третьем заходе, но перед глазами все равно пляшут разноцветные пятна в момент оргазма. Дазай рычит, кончая следом. По стройным ногам Чуи течёт свежая сперма. Детектив ухмыляется, вытаскивая пальцы из своей младшей версии, и чувствует странное, больное наслаждение. Он поимел сам себя. В прямом смысле. Чуя дрожит, не очень грациозно падая на кровать. Детектив ложится рядом, прижимая дрожащего парня к себе.       — Умочка, — шепчет Дазай, целуя мафиози за ухом. Чуя настолько измотан, что даже не хочет съязвить. Легонько пинает пяткой и засыпает. К этому времени двух других личностей уже нет.       Чуя просыпается, когда стрелка часов переваливает за полвосьмого утра. Голова раскалывается, как после хорошей пьянки, и он понять не может: хорошо это или плохо. Он пытается сесть, после чего во все тело отдает неприятной болью. События вчерашней ночи, как короткометражное кино, проносятся перед глазами. Накахаре резко стало ещё хуже. Он с пятого раза встает с кровати, четко понимая, что спал он абсолютно голый, и тихо охреневает, увидев свое тело в отражение зеркала. Вся шея один сплошной синевато-лиловый засос, ключицы, грудь, и даже часть живота. Что там творится на спине, он даже знать не хочет. Найдя где-то в шкафу халат, рыжий проходит в зал, где все ещё стоит злополучный кальян. От его вида и все ещё витающего в воздухе запаха фруктов начинает подташнивать. Виновник всех проблем Чуи сидит на подоконнике в кухне и курит «одолженные» у хозяина квартиры сигареты.       — Если ты мне скажешь, что вчера было, то я, возможно, не сломаю тебе челюсть. — Лицо Чуи не выражает никаких эмоций, это даёт Осаму понять, что бывший напарник сейчас нихуя не шутит, и говорит вполне серьёзно. Даже не матерится.       — Мы вчера переспали, — Дазай пожимает плечами, выдыхая дым. Чуя открывает рот, чтобы задать следующий вопрос, но Дазай, ухмыляясь, показывает три пальца.       — Похотливый мудак, — беззлобно хмыкает Чуя и забирает свои сигареты, подкуривая, назло выпуская дым прямо в лицо шатену.       — Я тебя тоже люблю.       — И я тебя. Ненавижу. — Оба усмехаются, продолжая вот так вот курить в тишине. Чуя подумывает ещё раз опробовать притащенную Дазаем вещь, только найти табак помягче. Чтобы не «уносило» так.       Только вот Дазай Чуе в жизни не скажет, что это был не сон. И то, что он не озвучил вслух, было на самом деле.