Коробка с перчатками

Какое-то время этого хватает. Тереться друг о друга, перекатываться по постели так, чтобы один оказался сверху, а другой – снизу. Скользить ладонями, ласкать и пробовать на вкус. Заново на практике выяснять, как трогать правильно, проверять ответную реакцию. Заново открываться друг другу. Раздвигать границы и рисовать на теле карту новых мест. Пока, наконец, не становится мало, и Коннор решается прервать кажущийся приятно-бесконечным поцелуй и задать вопрос. Сегодня — ровно три месяца, как Уилла выписали из больницы после нападения. Три месяца странной натянутости и какого-то тревожного ожидания — для Коннора. Чем были эти три месяца для Уилла — неизвестно. Все раны на теле зажили, лишь несколько из этого множества остались шрамами на светлой коже, но что у Уилла на душе — не знает, пожалуй, никто. Даже психотерапевт, которого Холстеду предписано посещать. После выписки всё вернулось на круги своя почти сразу же — за исключением того, что Коннору пришлось вспоминать подзабытое искусство делать перевязки. Он не сомневался в мастерстве медсестер из МЕДа, но доверить им это почему-то не мог. Уилл забавно шипел в некоторые моменты, но пациентом был благодарным и смирным. Ещё, пока Уилл на больничном, у них появляется привычка звонить друг другу в свободную минуту: они мало говорят, больше слушают дыхание друг друга под бубнеж телевизора на фоне — со стороны Уилла, или приглушенный дверью ординаторской гомон больницы — со стороны Коннора. Они становятся ближе и в плане физическом — обнимать и касаться друг друга теперь столь же обыденная вещь, как налить вторую чашку кофе, когда наливаешь себе. Внешне Уилл ведет себя совершенно нормально, Коннор даже не припоминает, чтобы тот просыпался от кошмаров или плохо спал после происшествия. Но что-то всё равно настораживает, заставляет напрягаться. Коннор доверяет своему чутью, и поэтому ждет, пусть и сам не знает, чего: Уилл выздоравливает, возвращается к работе и, как обычно, пашет как проклятый на сменах, отдавая практически всего себя. Практически - потому что теперь чуть-чуть всегда оставляет для Коннора. Вопрос секса повисает открытым. Первое время после выписки было не до этого, а потом как-то так и осталось, разве что прочно укоренилась новая привычка чаще касаться друг друга. Не то чтобы они трахались как кролики до, да и близость постепенно вернулась, пусть они и не доходили до самого главного, но разрядку получали. Коннор не знал, что же всё-таки у Уилла внутри, как он отнесется к полноценному акту теперь — даже просто да или нет, уж с позициями они разберутся. И Коннор не смеет на него давить, а потому и прерывается, задавая этот вопрос. Он потерпит, если Уилл не готов. Хотя видят Боги, сколько сил Коннору стоит остановиться. — Мы зайдём сегодня дальше? — Нет, — отвечает Уилл. У Коннора внутри всё обрывается. Поспешил, не заметил, облажался, — успевают промелькнуть мысли в голове, как Уилл тихо смеется, ласково улыбаясь. — Мы не зайдём дальше пока ты не сбреешь свою отвратительную бороду, Роудс. Совсем не горю желанием исцарапать бедра твоими зарослями! На какие-то секунды Роудс подвисает, осмысливая услышанное. Вспоминает, как Уилл жаловался на новый, ещё по фабричному жесткий хирургический костюм и повышенную чувствительность шрамов, и что у них обоих завтра выходной. А потом устраивает Уиллу такой роуд, что отпадают все сомнения и страхи. *** Бороду Коннор всё же сбривает. Но только после того, как доказывает Уиллу на практике, что его — ухоженная, между прочим, — борода не царапает, а доставляет только приятные ощущения. Шрам на внутренней стороне молочного бедра ему в этом помогает. end.