Коробка с перчатками

Когда твоя работа сопряжена с высоким риском для жизни — рано или поздно вырабатывается особое чутьё. У кого-то оно от рождения острое. Кому-то приходится его развивать. И если ты рискуешь жизнью на своей работе, то чем лучше эта «чуйка», чем чаще она срабатывает — тем больших высот ты добиваешься. Даже если твоя работа подразумевает риск для чужих жизней — например, если ты врач или парамедик — это особое чутье, которое иногда принимают за интуицию, все равно вырабатывается. Но ещё у каждого человека есть своя собственная особая интуиция, связанная отнюдь не с работой. Она помогает нам найти того самого человека, с которым можно будет остаться до конца. Она часто говорит нам, стоит ли продолжать недавнее знакомство с новым человеком. Она начинает бить тревогу, если кто-то из близких попал в беду. Многие скажут: чушь. Другое множество — правда. По сути, правых и неправых здесь нет. Просто кто-то к этой внутренней интуиции и её голосу прислушивается, кто-то — нет, и о случившемся с их близкими они узнают после входящего звонка или — что куда хуже — от человека в форме. Коннор — врач, кардиохирург. Он доверяет своему докторскому чутью, да и обычной человеческой интуиции не лишен. Именно эта интуиция начинает бить непонятную самому Коннору тревогу практически сразу, как за Уиллом закрывается дверь его, Коннора, квартиры. Которая не так давно стала их общей. Они пришли к этому не сразу, сложности есть до сих пор, но, всё-таки, решение съехаться, даже несмотря на довольно шаткий статус их отношений, по прошествии двух месяцев выглядит всё логичнее. Уилл уходит на традиционные братские посиделки с пивом и просмотром записи очередного матча «Блэкхокс». Коннор не провожает его — чувства к друг другу они выражают по другому. В известность об изменившемся статусе их отношений поставлены только Джей, который по большей части сам догадался, и мисс Гудвин, как глава больницы, в которой они оба работают. Они не то чтобы это скрывают — скорее не афишируют, поскольку по большей части просто сами ещё не совсем свыклись с новым статусом друг для друга. Роудс гасит лампы в прихожей и устраивается поудобней с журналом в руках. Лейтан назначил его на операцию послезавтра — довольно интересный случай, — и посоветовал несколько статей по теме. Коннор отгоняет непонятные ощущения и сосредотачивается на тексте. Через какое-то время ему звонят. Голос Джея на другом конце метафорического провода с ощутимым ехидством в голосе интересуется, отпустил ли Коннор Уилла погулять, или бедному старшему брату придется выпить всё пиво и съесть всю пиццу самому? Роудс замирает, тревога в груди возвращается. В разговоре повисает пауза. — Коннор? — окликает его в трубке Джей. — Я что, опять не вовремя позвонил? — Нет, всё в порядке, — отвечает Коннор, улыбаясь. Пару раз Джей звонил брату действительно невовремя. — Я, вообще-то, дома один, Уилл уже ушёл к тебе. — Ушёл? Когда? Коннор бросает взгляд на наручные часы. — Чуть менее часа назад? Точнее сказать не могу, не следил особо за временем, смотрел теорию по интересующему случаю и увлекся. — Погоди, как час? — настораживается Джей. Дорога до квартиры старшего Холстеда занимает полчаса, максимум — минут сорок, даже с учетом загруженности метро, которое в это время в этих районах города практически пустое. — Ты ему звонил? — серьёзно спрашивает Коннор. — Он не ответил, я позвонил тебе, — так же серьезно отвечает Джей. — Сейчас наберу его и перезвоню тебе. — Принято, — по-военному отзывается Джей, и Коннор тут же сбрасывает звонок. На первый вызов Уилл не отвечает. На второй подряд — тоже. Коннор откладывает журнал, заставляет себя дойти до кухни и выпить воды. Тревога в груди растет и ширится, а после сообщения оператора о том, что аппарат абонента выключен — в ответ на третий звонок, — заполняет все внутренности. Звонок Джею проходит не сразу: оператор сообщает, что в данный момент абонент разговаривает по другой линии. — Что-то не так, — говорит Роудс сразу же, стоит только детективу взять трубку. — Ты же знаешь, он не выключает телефон. — Знаю. Так, Коннор, выдохни пока. Я направляюсь в участок, попробую отследить последние звонки. — В трубке слышатся шуршание одежды и щелчки дверного замка. — Будем надеяться, что у него просто украли телефон. Если он вернется домой — позвони. — Ладно, — соглашается Коннор. — В моей квартире есть городской телефон, и Уилл знает, где спрятан дубликат ключа. Так что если у него сел мобильник, а он сам посреди метро откачивает какую-нибудь старушку и ждет приезда парамедиков, то сможет сообщить, как доберется — либо ко мне, либо из больницы. — До Коннора доносится сигнал телефона Джея, следует пауза, затем Джей продолжает. — Так, мне звонит Антонио, надо ответить. Если я что-то узнаю — сообщу. — Хорошо, до связи, — соглашается Коннор. Вызов завершается, экран смартфона гаснет. Роудс возвращается в комнату, цепляет раскрытый на середине статьи журнал, оставляет телефон на видном месте и вновь погружается в аспекты иссечения тканей на труднодоступных участках мышечной поверхности сердца. Тревога все равно не желает уходить, пусть и немного успокаивается. Джей найдет брата. Не сможет сам — попросит помощи у коллег, а уж отдел Хэнка Войта поставит на уши весь Чикаго очень быстро, так что одному рыжему недоразумению ростом шесть футов и два дюйма лучше найтись ещё быстрее. Коннор фыркает на пришедший на ум каламбур, чуть меняет позу и продолжает чтение, но незаметно для себя соскальзывает в сон — тревожный, неглубокий, липкий. Он видит только странный желтый туман вокруг, плотный как слежавшаяся вата, слышит голос — это Уилл, и он зовет его, Коннора, но откуда доносится голос — понять невозможно. Коннор пытается бежать, озирается, оглядывается, пытается позвать — но из горла не вырывается ни звука. Коннор падает на колени, зажмуривается и кричит что есть силы: — Уилл!!! И просыпается от собственного крика. Мобильник показывает больше двух часов до обычного будильника и короткое сообщение от Джея. «Телефон нашли у перекупщика». И ни слова о самом Уилле. Трубку телефона Джей не берет, второй звонок скидывает. Коннор откладывает аппарат, разминает затекшую от не самой удобной позы шею, щелкает кнопкой кофеварки и успевает сделать несколько глотков из чашки, как приходит ещё одно короткое смс: «Задействовал все ресурсы. Работаем». Тревога внутри Коннора бьёт набатом, после второго сообщения — ещё громче. Но у него через несколько часов начало смены и две плановых операции в первой половине дня, пусть не очень сложных, а Джей и его коллеги свое дело знают. Смывая с себя в душе пот и липкое марево неприятного сна, Коннор то и дело меняет температуру воды — с ледяной на почти кипяток и обратно, — пытаясь настроиться на рабочий лад и собрать всю тревогу и страх за Уилла в кулак. Через пятнадцать минут и ещё одну чашку кофе он закрывает дверь квартиры и едет в ЧикагоМед, по дороге отправляя сообщение Джею. В конце-концов, даже с сердцем не на месте, Коннор четко понимает, что помочь поискам Уилла он сейчас ничем не сможет, а на работе всегда есть на что отвлечься. *** Так и происходит. Коннор приезжает в больницу, оставляет в ординаторской кардиологии вещи, переодевается в хирургический костюм, и, едва успев поздороваться с коллегами и накинуть халат, тут же оказывается втянут в привычную больничную суету: обход, назначения, проверка и заполнение карт пациентов, указания сестрам, вызовы на консультацию в приемное и гастроэнтерологию, подготовка и проведение плановых операций. Коннор готовится закрыть пациента, как одна из сестер просит его выйти, говоря, что это срочно, и что пациента пусть закрывает ассистент. Роудс оборачивается: у наблюдательного окна стоит доктор Лейтан и кивком подтверждает её слова. — Доктор Лейтан? — удивленно спрашивает Коннор, выходя из операционной. — Не хотел вмешиваться, пока вы не завершили свою часть работы, доктор Роудс, — это не привычный размеренный говор Лейтана, африканец явно старается говорить быстрее. — Что-то случилось? — хмурится Коннор, так и не сняв перчатки. — Думаю, случилось что-то у вас — на приемный пост кардиологии поступил звонок из полиции. Просили вас перезвонить детективу Джею Холстеду как можно скорее. В операционной нет места эмоциям и лишним мыслям — это правило хирурга номер один. Но всё, чему нет места внутри, за её пределами набрасывается на тебя с головой. Коннор сдирает с себя перчатки вместе с операционным халатом, маску и шапочку, спешно благодарит наставника, хватает телефон и вылетает в коридор, набирая Джея. Тот поднимает трубку после первого же гудка. И всё то, что ждало Коннора за пределами операционной, оказывается ничем по сравнению с тем, что обрушивается на него после сказанных пугающе ровным голосом слов. В голове бьется только «Уилл». С седьмого этажа на первый Коннор летит по лестнице — ждать лифт кажется вечностью. В приемное он так же влетает, как безумный, едва уворачиваясь от вышедшей из-за угла медсестры — и мчится к ввозимой в отделение каталке. Кто-то, кажется Итан, его окликает, но ничто и никто сейчас не помешает Коннору добраться до этого человека — израненного, окровавленного, бессознательного. Рыжие вихры слиплись сосульками, на щеке наливается фиолетовым гематома, лицо белее мела. Даже веснушки побледнели и будто спрятались где-то глубоко внутри ненормально бледной кожи. И кровь, много крови. Коннор навидался всякого за свою практику хирурга-травматолога, но сейчас вид крови приводит его в ужас. — Уилл, — севшим голосом сипит он, пытаясь дотронуться до безвольной руки, и видит характерные следы вокруг запястий. Да, Джей рассказал ему, но разум человека пасует перед реальностью, с трудом веря в происходящее, и вбитые на подсознательный уровень навыки врача берут верх. Коннор нащупывает пульс на шее, слушая краем сознания скороговорку парамедиков и тянется к уже к своей шее за стетоскопом, как понимает, что его-то с собой у него нет. Он на мгновение отворачивается от каталки, пытаясь стащить стетоскоп с шеи подвернувшегося под руку брата Эйприл, как его ловят под локоть. Это доктор Чарльз — держит его мягко, но цепко, и не скажешь, что добрый дядя-психиатр имеет столько сил. Рядом стоит один из санитаров, видимо для подстраховки. — Доктор Роудс. Коннор! — Зовет его Чарльз. — Коннор, успокойтесь. — Это же Уилл! — Немного беспомощно выдыхает тот, не пытаясь сопротивляться или вырваться — руки. — Все хорошо, — отзывается Чарльз, аккуратно приобнимая и пытаясь развернуть Коннора спиной к палате, где суетятся сестры и слышатся команды Итана. — Ты же знаешь, доктор Чой позаботится о нем. Всё будет хорошо. — Ваши мозгоправские штучки, доктор Чарльз? — зло и беспомощно цедит Коннор. — Но ведь работают же, доктор Роудс, — мягко, но серьезно говорит в ответ Даниэл. — Как и наши врачи и медсестры. Коннор только качает головой, не поворачивая головы от входа в палату и кусая губы. — Он пропал ещё вчера, мы не сразу спохватились... — Пойдемте, — предлагает Чарльз, — расскажете мне, станет легче вам. Да и время пройдет. — Доктор Чарльз, — после глубокого вдоха-выдоха начинает Коннор. — Даю вам слово, что зайду к вам сразу же, как сделаю кое-что. Джей, брат Уилла, здесь, — поясняет он в ответ на вопросительно поднятую бровь. — Он не спал всю ночь, занимался поисками. — Хорошо, — удовлетворенный причиной, кивает Чарльз. — Но я вас жду. — Обязательно, — обещает Коннор, трет лицо и идет к серому от усталости Джею. *** Консилиум, посвященный состоянию Уилла, собирается в кабинете Гудвин как-то сам собой и умудряется не привлечь внимания. Конечно то, что Уилл стал жертвой маньяка, никто не озвучивал, но дураки у них не работают, и охота до сплетен среди скучных будней больницы рано или поздно поможет людям сложить два и два. Коннор добивается права участия в этом консилиуме просто зайдя в кабинет и посмотрев разок на Гудвин. Обсуждение едва начинается, как приносят результаты анализов. Шэрон спрашивает, почему так долго. Парень-лаборант, недавно взятый на место Сары, под грозным взглядом главы Чикаго Мед съеживается и комкает в руках запечатанный конверт. Сейчас обычно раздражающая всех мера безопасности при лечении жертв и свидетелей преступлений с открытыми полицейскими расследованиями обеспечивает им конфиденциальность — парню просто нечего будет поведать охотникам до сплетен. Конечно, если не разболтают те, кто непосредственно делал анализы. — Простите, мисс Гудвин, — лепечет лаборант, — проверяли всё несколько раз. Присутствующие начинают переглядываться. — Хорошо. Спасибо, можете идти, — отсылает парня Шэрон. Содержимое конверта повергает в изумление их всех, кроме самого опытного нарколога больницы и всего Среднего Запада, доктора Руссо. — Я не удивлен, — говорит он, едва кинув взгляд на бумаги. — Это только подтверждает мои наблюдения. — Какие наблюдения? — хмурясь, спрашивает Коннор, и наконец, начинает изучать данные. — Что изнасилования как такового не было. Принуждение к половому акту — да, травмы и ранения — безусловно, но, учитывая практически отсутствующие характерные повреждения.. соответствующих органов, — выкручивается из щекотливой темы мужчина, — я бы сказал, что пациент не подвергался сексуальному насилию. Посмотрите на результаты анализа на наркотики. — Рогипнол и скополамин? Это же... — выдыхает кто-то из хирургов, оперировавших Уилла. — Да, наркотики для изнасилований и грабежей, столь любимые на улицах. Дозы довольно большие, но показания в двух последних столбцах, — продолжает говорить Руссо, — говорят о том, что вводились наркотики в разное время и не сразу большой дозой. Коннор неверяще перечитывает строчки и цифры в графах бланков и не сдерживает облегченного вздоха. Нарколог тем временем вновь берет слово. — Я сталкивался с такими случаями. Думаю, доктору Холстеду вкололи первую дозу куда-то в бедро или под лопатку в момент похищения, потом добавляли ещё, но четко выверенные дозы, зная, как действуют эти наркотики в сочетании. Уверен, что выводы полиции это подтвердят. — Подождите, — восклицает Итан, держа в руках один из бланков. — Часть крови на Уилле — не его? — Порезы были очень глубокие и сильно кровили, — отмечает хирург. — Потеря крови массивная, но не смертельная. И крупные сосуды практически не были задеты, это верно. По большей части, мы просто зашили все ранения, никаких серьезных внутренних повреждений, как я уже и говорил сразу после операции. — То есть получается, — подводит итог Шэрон, — что доктор Холстед не подвергался сексуальному насилию, только получил несколько десятков ударов ножом? — Насилие несомненно было. Скажем так — это был не самый деструктивный его вариант. И не просто ударов ножом — двадцать восемь ножевых ранений, сделанных с хирургической точностью. — Не удивлюсь, если хирургическим инструментом, — задумчиво отзывается Чой. — Я видел множество ножевых ранений, в том числе и во время службы — но обычным ножом так аккуратно и чисто сделать такое — тяжело. — Вы понимаете, что это значит? — с какой-то пугающей интонацией спрашивает Шэрон. — Что Вам стоит позвонить сержанту Войту, — говорит доктор Чарльз. — Если этот человек не закончил свою работу... Даже Богу неизвестно, как он поступит. *** После поступления Уилла в больницу проходит двенадцать часов, когда он, наконец, приходит в себя. Что, по сути, чудо — Руссо говорил, что после такой дикой смеси веществ в организме и потере крови, будет в порядке вещей, если тот проспит сутки. Коннор ещё за пару часов до этого момента успевает закончить все дела в отделении кардио, но переодеваться и ехать домой не спешит, и вместо этого просит одного из патрульных помочь ему перетащить в палату Уилла кресло поудобнее. Стоит им закончить, как на пороге палаты карающим ангелом появляется Мэгги. Локвуд вроде бы качает головой, но куда-то уходит и вновь появляется уже с пледом и подушкой в руках — для него, а вместо осуждения и призывов поехать домой внезапно Роудс получает объятия. — Всё будет хорошо, — негромко говорит Мэгги, пока Коннор ошарашенно хлопает глазами, и отстраняется. — Уилл тот ещё упрямец, и скоро ты получишь своего парня назад. — Прости, парня? — Не стройте из себя невинность, доктор Роудс, — с улыбкой тянет медсестра. Коннор как-то даже смущается. — Так заметно? — Мужчины! — фыркает Мэгги. — После сегодняшнего все догадаются, можно даже не скрывать. И кстати, раз теперь ваш статус практически объявлен официально, скажи: всё началось сразу как ты устроился сюда, но прояснилось только после того бурана? — В целом да, так и было, но как?.. — Да-а-а! Эйприл должна мне двадцатку. — Что вообще происходит? — не очень громко и делано недовольно, но всё же восклицает Коннор сквозь смех. — Должность старшей сестры кому попало не дают, доктор Роудс, — назидательно говорит Мэгги, улыбаясь широко и немного ехидно. — А ещё силу женской дружбы многие недооценивают. Коннор немного озадаченно хмурится. — Джен, — после паузы в пару секунд констатирует он. Мэгги на это предположение лишь чуть поднимает бровь, продолжая улыбаться. — Мы своих не сдаём, — парирует она. Коннору остаётся лишь развести руками, тоже с улыбкой, но Мэгги сразу же меняется в лице и становится серьёзнее. — Всё ведь не так плохо, как казалось на первый взгляд, да? Роудс тоже меняется в лице, у губ залегают горькие складки. — Получается, что так, но непонятно, каким он проснётся. Ты же сама всё знаешь, Мэгги. — Всё будет хорошо, — снова говорит сестра, машинально произнося фразу так же, как говорит родственникам пациентов. Конечно, Коннор — больше чем просто какой-то случайный родственник несчастного. Он один из них — из большой семьи под названием «ЧикагоМед». — Главное — чтобы он проснулся. — Нет уж, пусть эта спящая красавица выспится, когда ещё такой шанс представится? — смеётся Мэгги, подходя к больничной кровати. Она привычно окидывает взглядом показатели на мониторах и, удостоверившись в хороших цифрах и аккуратно поправив несколько складок на больничном одеяле, отходит от койки. — Ладно, я пойду. Не забудь сказать нам, когда он очнётся. Отчего-то Мэгги не решается ещё раз обнять Коннора, лишь ободряюще улыбается напоследок и немного торопливо выходит из палаты, тщательно закрывая двери. Озадаченный Коннор только и успевает, что пару раз моргнуть, как от старшей сестры в помещении остаются лишь принесенные ею плед с подушкой да ощущение тепла внутри, несмотря на бушующие у Коннора в душе эмоции. Роудс подтаскивает кресло поближе к больничной кровати (пусть это и небольшое нарушение) и садится, укрывая пледом ноги. Привычку так сидеть он подцепил у Уилла, и сейчас эта деталь тоже больно колет сердце. В голове крутятся какие-то отрывки и воспоминания, но разум не может зацепиться ни за один надолго. Среди калейдоскопа совместных моментов мелькает разговор с мисс Гудвин, как дверь в палату с тихим шорохом открывается и глава больницы появляется на пороге. — Доктор Роудс, — приветствует его Шэрон. — Мисс Гудвин, — кивает в ответ Коннор, как будто они не виделись несколько часов назад на посвященном состоянии Уилла консилиуме. Проходя внутрь палаты, Шэрон плотно закрывает дверь. Коннор на мгновение напрягается, но тут же заставляет себя расслабиться. В конце-концов, нового разговора не избежать. Впрочем, Гудвин — надо отдать ей должное, — не спешит и с места в карьер разговор не начинает. — Как он? — интересуется она, подходя поближе к койке и смотря показатели на мониторах. Они с Мэгги даже делают это одинаково, — усмехается про себя Коннор. Вслух же просто спокойно произносит: — В себя ещё не приходил. — Ладно, пусть поспит. — Роудсу после всей нервотрепки уже кажется, или в её голосе правда мелькает облегчение? Шэрон начинает оглядываться в поисках стула присесть, и Коннор подрывается было со своего кресла, чтобы уступить место (джентльменские привычки и простая вежливость неискоренимы), но глава лишь отмахивается от его попыток встать и садится на свободный стул. — Доктору Холстеду не помешает поспать. Как и вам, доктор Роудс, — иронично выгибает бровь Гудвин. — Выглядите ужасно. — Спасибо, — шутливо реагирует на сомнительный комплимент Коннор и серьёзно отвечает. — Не получается. — Я понимаю, — кивает Шэрон. — Тогда, думаю, не стоит откладывать то, что должно произойти, Вы согласны? — Конечно, мисс Гудвин. Я, если честно, пришел бы сам, но... — Не извиняйтесь, в этом нет вашей вины. Не буду распинаться, итак, расскажите, насколько всё изменилось с момента нашего разговора три месяца назад? — Не так уж сильно, на самом деле. Вы же помните, о чём мы тогда говорили? — Конечно, доктор Роудс, — кивает Гудвин, и в памяти послушно всплывает тот вечер, принёсший Шэрон несколько откровений. — Так вот, дела обстоят примерно также. Мы всё ещё притираемся, и решение съехаться в этом очень сильно помогло. Не то чтобы у нас не было ссор или разногласий, — торопливо отмечает Коннор, и нежная улыбка начинает расцветать на его лице. — Но то, что уже между нами есть, что получается — велико, и продолжает расти. Конечно, речи об узаконивании пока не идет, никто из нас с этим спешить не будет. Роудс выдерживает паузу, собираясь с мыслями. Гудвин внимательно смотрит на него, но не говорит ни слова. — Знаете, когда всё это, — он описывает рукой непонятную фигуру в воздухе, пытаясь выразить жестами то, на что не хватает слов, — между Уиллом и мной только начиналось, я даже представить не мог, что оно станет таким... — Огромным? — Всеобъемлющим. — Необычный выбор слова для описания. Коннор хмыкает, и не сходящая с его губ легкая нежная улыбка становится чуточку польщенной. — Нет, точнее определения не подобрать. Лучше, романтичнее — да, можно, но мои чувства именно всеобъемлющие. Я не могу отделить их от себя совсем, не могу оторвать и выбросить. Но я могу взять их за основу, воспользоваться, как опорой и поддержкой. Отношения с Уиллом дают мне силы, а не заставляют выбирать между. — Вы, наверное, очень много думали об этом, доктор Роудс, — осторожно и мягко отмечает Гудвин после паузы. — Не то чтобы. Я не придумывал речь, это слова от сердца, как бы избито и наиграно эта фраза не звучала. — А доктор Холстед? Коннор уловимо мрачнеет. — Смею надеяться, что это взаимно. Ему тоже нелегко в некоторых моментах, у нас разные истории, характеры. У каждого свой багаж ошибок, пусть и мы похожи в чем-то. Но сейчас надо пройти через то, что случилось. — Боитесь загадывать? — понимающе спрашивает Шэрон тут же. — Да, — Коннор переводит взгляд на лежащего без сознания Уилла и немного неожиданно для самого себя добавляет. — И боюсь, и загадываю, и надеюсь на лучшее. Гудвин долго смотрит на Роудса, который даже не замечает этого пристального взгляда — его взор прикован к фигуре на больничной кровати. — Хорошо, — говорит Шэрон, снова выдержав паузу и кивая самой себе. — Вам определенно нужно будет ещё раз зайти к доктору Чарльзу, но это уже потом. Сейчас — будьте здесь. — Спасибо, — выдыхает Коннор. Кажется, одобрение начальства для них теперь получено точно. В прошлый раз Гудвин была куда более скептична и строга. Шэрон покидает палату так же тихо, как и пришла. Коннор подтаскивает кресло ещё ближе к койке, снова устраивается в нём, накрыв пледом ноги, и успевает незаметно для самого себя задремать, созерцая не столько кривые показателей на мониторах, сколько почти белое лицо, к которому постепенно возвращается привычная красивая бледность и яркость рыжих веснушек. И едва не пропускает момент, когда мутные после долгого беспамятства карие глаза, наконец, открываются. *** Антонио за годы работы редко посещает чувство дежавю. Однако сейчас он стоит в замусоренном переулке старой промзоны с явно не раз обоссаными, обшарпанными стенами и потрескавшимся бетоном над трупом молодой девушки с явными признаками насильственной смерти — и вот оно. Кажется, что это никогда не кончится. Промозглый зимний ветер треплет ленты ограждения и добавляет отвратительности и без того неприятной сцене, пробираясь под куртку. Плотные джинсы тоже слабо спасают от холода, а поганая ситуация пускает по жилам озноб. Как же иногда отвратительна его работа. Мрачные мысли медленно одолевают Антонио, и только голос Хэнка выдергивает его из мысленной пучины. — Антонио, ну что там? Антонио оборачивается и видит мягкую, едва-едва различимую улыбку на губах Хэнка — если ты не знаешь, что это она, то и не поймёшь. И, несмотря на всю мрачность и тяжесть ситуации, позволяет себе так же едва заметно улыбнуться в ответ. — Хэнк, — обращается к Войту он, обернувшись. — Говорил с экспертом: из-за состояния тела экспресс-тест результата не дал. Я отправил Рузека за ордером на ускоренный анализ, образец уже везут в лабораторию. Но я уверен, это — тоже дело рук ублюдка. — Да, подходит по приметам — рыжая, светлая кожа, симпатичная. Заметив появление сержанта, к Антонио и Хэнку начинают подтягиваться Холстед и Аптон, вышедшая из короткого отпуска сразу же, как узнала новости. Антонио тем временем продолжает, изредка сверяясь с записями в блокноте. — Именно. Характер повреждений тот же. — Личность установили? — Нет. Никаких вещей или документов, окрестности ещё прочесываются. — Сколько она мертва? — Часов шесть, максимум — восемь. — Восемь часов? — переспрашивает Хэнк. — Если она была убита восемь часов назад, это значит — после того, как мы освободили Уилла. И когда Уилл находился рядом, она была ещё жива. У Джея на скулах проявляются желваки. Антонио кладёт руку ему на плечо в жесте поддержки, и спустя несколько мгновений тот медленно выдыхает, прикрыв глаза, и благодарно кивает. Хейли смотрит сочувствующе. Она не так давно в отделе расследований, и пока держится немного отстраненно, но ей хватает опыта не акцентировать на таких моментах внимание и ровным, деловым тоном начать доклад. — Сержант, патрульные прочесали окрестности. Никаких следов, и никаких свидетелей. Ближайшая камера — дорожная, в трёх кварталах отсюда. Тело обнаружил бездомный и сообщил проезжающему мимо патрулю. Антонио раздосадованно выдыхает, Хэнк качает головой. Дело становится всё хуже. Повисает тяжелая пауза, прерываемая только фоновым шумом места преступления: щелчки затвора, голоса патрульных и экспертов, шорох лент на ветру, переговоры по рации из припаркованных экипажей. Войт переводит взгляд на Антонио, но тот опять всё понимает без слов, доставая телефон. — Звони в Мед, — всё же отдаёт распоряжение Хэнк вслух, — пусть усилят охрану. Теперь Уилл единственный, кто может привести нас к этому ублюдку. Антонио отходит чуть в сторону с трубкой у уха, Джей вновь длинно выдыхает и до белых костяшек сжимает кулаки, не в силах справляться с бешеным желанием найти и пристрелить виновного. Неожиданно негромкие фразы Антонио прерывает радостное «Конечно, я ему передам». — Джей! — зовёт он коллегу. — Говорил с МЕД — твой брат очнулся. — Ну, наконец-то хорошие новости, — с явным облегчением добродушно усмехается Хэнк, глядя на то, как на глазах оживает старший Холстед. — Поехали, я отвезу. Заодно узнаем всё из первых рук. Хейли, ты за старшую. Заканчивайте здесь, встретимся в отделе. Антонио треплет Джея, ухватив того за шею — бедняга едва успевает кинуть ключи от служебной машины Аптон. Впрочем, месть следует незамедлительно: скрип от ерзанья на кожаном сидении перебивает столь приятное урчание мощного мотора Доджа Хэнка. Благо, что ехать недалеко. *** Белая обивка кресла, в котором устроился Коннор, всё же отличается от белизны больничных простыней, — к такой мысли приходит он спустя три часа дежурства у кровати Уилла. Господи, о чём только он не думал за это время, лишь бы не акцентировать внимание на том, что произошло. Конечно, это всё равно не способ, и столкнутся лицом к лицу с последствиями придется, но Коннор решает позволить себе хотя бы такую отсрочку. Самое главное сейчас — взглянуть в глаза Уиллу, когда он очнется. Потому что сейчас всё зависит от того, очнется ли Уилл другим. — Ты же не любишь сидеть, накрыв ноги пледом. Коннор не верит своим ушам. Совсем свихнулся уже, — думает он. — Готов поспорить, что сейчас ты пришёл к выводу, что совсем свихнулся, — раздается следом слабый, но настолько узнаваемый смешок. До Коннора доходит. — О Господи, — выдыхает он и за мгновение оказывается на ногах. — Уилл! Он прижимается губами ко лбу, удерживая себя от объятий. Только позволяет себе погладить Уилла по фиолетовой от кровоподтека щеке и переплести пальцы. Даже датчик пульса кажется приятной помехой. Главное — живой. — Ты так быстро от меня не избавишься, Роудс. Коннор смеется, утыкаясь носом в рыжие вихры. После принудительной стерилизации перед отправкой в операционную привычный теплый запах с ноткой апельсина едва ощущается, но он есть, его ни с чем не спутать. Глаза начинает подозрительно щипать. Коннор заставляет себя оторваться. Уилл всё ещё бледноват, а светлая трубка кислородного концентратора вместе с зелёной носовой канюлей только подчеркивают это. Хотя сейчас Роудс этому рад — кислородная маска бы закрыла эту улыбку. Господи, как же Коннор бы жил без неё, если бы... Приходится помотать головой, чтобы отвлечься от этих мыслей. Что не остаётся без внимания Уилла. — Я всё-таки влип в неприятности? — спрашивает он вроде бы шутя, но в голосе звучит тревога. — Скажи сначала, как ты себя чувствуешь, — парирует Коннор. — Как-то, ещё будучи в Яблоке, я отработал семь смен в приемном за неделю, а спал всего часов шесть в сумме. Вот сейчас чувствую себя ровно так же, с той разницей, что мне уже даже не двадцать два. — прикрыв глаза, проговаривает Уилл, и, сморщив нос, расшифровывает. — Голова гудит, раскалывается и отваливается одновременно. Всё тело ватное, болит тупой болью разом. — Он вздыхает и смотрит на Коннора. — Кто меня бил и сколько крови мне перелили? Роудс, если честно, не знает, как начать этот разговор. Приходится отвечать вопросом на вопрос. — Что последнее ты помнишь? Наркотики-наркотиками, но не мог же Уилл забыть почти пятнадцать часов из жизни. — Как вышел из метро и хотел помочь мужчине? Или мог. А Коннор эти сутки с небольшим не забудет никогда. — Давай сначала я позвоню твоему брату, — пытается отложить неприятный разговор он и достаёт телефон, — а затем попробую объяснить. — Нет уж, — в хриплом голосе Уилла прорезается сталь. — Говори сейчас. Коннор длинно выдыхает и включает служебный планшет. — Как скажешь. *** Эйприл налетает на него в коридоре, когда Коннор выбирается в больничный кафетерий за парочкой сэндвичей. Его вымотал разговор, пусть и закончившийся довольно быстро. Уилл далеко не дурак, он быстро всё схватил, с одним только но — он просто этого не помнил. Из его жизни просто, по сути, пропал день. В общем, Коннору были нужны коротенькая передышка и подзарядка в виде какой-нибудь еды. В кафетерии, на удивлении, практически не оказывается народу, и Коннор уже предвкушает перекус и возвращение в палату (и даже если он тем самым нарушает гигиену в палате интенсивной терапии). Не тут-то было. Хорошо, Эйприл хватает ума отойти в практически неиспользуемые коридоры. — Уилл очнулся, и ты ему всё рассказал, — она даже не пытается придать вопросительную интонацию реплике. — Да, так и есть. — Я видела, что случилось в приемном, когда.. он поступил. И поэтому спрошу тебя кое о чем всего один раз. — И что же ты хочешь знать, Эйприл. Она щурит глаза, становясь похожей на какую-нибудь ядовитую змею из жарких тропиков и непролазных болот. — Ты знаешь, что делаешь? — Это ты сейчас о чем? — Знаешь ли ты, сколько на его счету спасённых жизней? Знаешь ли ты, сколько назначенных встреч он отменил, оставаясь после смены в больнице и пытаясь найти то, что не увидел сразу? А по скольки номерам просто-напросто не перезвонил? Его душа практически безгранична, но когда-нибудь он раздаст всего себя по кусочкам и останется ни с чем. Коннор знает ответ на этот вопрос. Помнит, как Уилл успокаивал его тогда в приемном покое. Как всегда подставлял плечо. Как шуткой или подколкой заставлял вынырнуть из пучины ежедневной врачебной рутины и поднять настроение. Как родной тёплый запах, не фантомный, но едва ощутимый, помогал держаться. И всё ещё ощущает в своих руках чужую, которую сжимал, когда пытался максимально нейтральным голосом рассказать о случившемся. Теперь — знает. — Я буду надеяться, что все, кому достанутся кусочки, вернут ему их в час нужды. А если нет, — повышает он голос, видя, как Эйприл хочет возразить, — моя душа уже его. Девушка молчит. Смотрит на Коннора своими темными, практически черными глазами, внимательно и пристально. Он отвечает ей прямым и честным взглядом — прятать и скрывать ему нечего. Видимо, то, что она видит в его, Коннора, глазах, подтверждает его слова. Она сразу как-то смягчается, неуловимо меняясь, и вот уже на её лице настоящая улыбка, а не оскал тропической гадюки. — Тогда береги его. Коннор улыбается в ответ. — Я буду. Остаток пути до палаты Уилла, слава Богу, проходит без происшествий. *** Новость о пришедшем в себя Уилле облетает больницу в мгновение ока. Паломничество в палату могло быть вечным, если бы она не охранялась в том числе и приехавшими прямо с «полей» детективами из Отдела расследований. Джей брата обнять тоже не решается. Выглядит старший из братьев Холстед ужасно, а после того, как видит пришедшего в себя Уилла, казалось, все силы его покидают, и он готов отрубится прямо стоя, как та лошадь из русского цирка из рассказа Отиса. В итоге Джея отправляют с патрулём домой — поспать и прийти в себя. Вести допрос остаются Антонио и Хэнк, пригласив в палату доктора Руссо и мисс Гудвин. Допроса, как такового, не выходит. — Я мало что помню, если честно, — сразу говорит детективам Уилл. — И всё же. Опиши что случилось до. Лицо Холстеда принимает сосредоточенно-нахмуренное выражение. Коннор, стоящий по другую сторону кровати, чуть сжимает в ладони ладонь Уилла в жесте безмолвной поддержки, и складка меж рыжих бровей разглаживается. — Я выходил из метро и увидел, как недалеко девушка пыталась помочь мужчине, которому стало плохо. — спокойно вспоминает Уилл. — Видимо, что-то с сердцем, он характерно хватался за грудь слева. Я подошел, представился, предложил осмотреть. Там ещё была девушка. Она всё порывалась позвонить в 911, а мужчина отказывался, говорил, что сейчас пройдёт. — У него действительно что-то с сердцем? — тут же уточняет Антонио, прекратив записывать показания и внимательно смотря на Уилла. Тот лишь качает головой. — Не знаю. Я едва начал осмотр, как почувствовал укол куда-то под лопатку, а потом — темнота. — Что-нибудь ещё? — Только ощущение, что спал и будто мёрз, но не мог проснутся. — Вы были правы, доктор Руссо, — вздыхает Шэрон. Нарколог только разводит руками, принимая завуалированный комплимент. — Погодите, — спохватывается Коннор, — а девушка, которую нашли сегодня днём? Она.. тоже? Антонио и Хэнк мрачнеют. — Да, — кивает Войт. — Рыжая, около двадцати пяти. Изнасилована и заколота, нашёл бездомный в промзоне. Антонио быстро открывает на телефоне фото. — Узнаёшь? — показывает он Уиллу. — Кажется, да, — хмурит брови тот. Все присутствующие в палате непроизвольно вздрагивают. — Есть фото в профиль? Антонио молча смахивает пальцем по экрану, перелистывая снимки. — Да, я узнаю её. Это девушка, что хотела вызвать скорую. Серая куртка, шапка, было довольно темно, но это точно она. Хэнк и Антонио переглядываются. За столько лет работы вместе зачастую им уже не нужны слова — достаточно посмотреть друг другу в глаза. — Звони, — только и кивает Хэнк, хотя Антонио, уже набрав нужный номер, подносит трубку к уху. Кивнув в ответ Доусон выходит из палаты, отдавая распоряжения. Хэнк тоже задерживается в палате ненадолго. — Спасибо, Уилл, — он пожимает руку и обращается по имени: жест поддержки, благодарности и прощания одновременно. — Если что-то вспомнишь ещё — звони. А пока за тобой присмотрят наши ребята. Младший Холстед отвечает Войту очень знакомым серьёзным взглядом. — Поймайте этого сукиного сына, Хэнк. — Слово Хэнка Войта. В больничном лифте, пользуясь толпой людей, Антонио под предлогом нажатия кнопки на панели, мимолетно скользит по руке Хэнка. Столь ненавязчивая, едва уловимая ласка чуть приглушает кипящий в Хэнке гнев и утихомиривает холодную ярость, застилающую глаза и мешающую четко мыслить. Он чуть поворачивает голову, пытаясь поймать взгляд Антонио, но тот смотрит на раздвижные двери лифта. И уже в машине, пристегнув ремень безопасности, говорит: — Обещаю, тебе не придется брать своё слово обратно. Хэнк очень легко позволяет себе улыбнуться. — Я знаю. *** Слово Хэнк держит. Когда они с Антонио приезжают в участок, там собираются все, кроме Джея, принудительно отправленного домой. Хэнк по праву гордится своим отделом, пусть и не перестаёт на них покрикивать и подчас едва удерживается от того, чтобы надрать всем уши (хотя по большей части это касается каких-то жизненных перипетий, а не рабочих моментов). Поэтому их ждут накопаная и разложенная по полочкам ребятами информация и несколько рабочих версий. Которые всё равно отбрасываются в сторону перед фактами, что им сообщают из лаборатории и регистрирующих органов. По итогу расследования «Любителем Рыженьких» оказывается дуэт: тридцативосьмилетний мужчина и двадцатисемилетняя женщина, оба уроженцы Нью-Йорка. Букет психических заболеваний у него тянется с ранних лет и семьи — англичанин-отец избивал мать-ирландку, приехавшую в погоне за американской мечтой по студенческой визе. Женщина также состоит на учете у психиатра — бредовое расстройство и ОКР. Короткая консультация с лейтенантом Бейсон и детективом Роллинз подтверждает: после того, как парочка не закончила с Уиллом, мужчина вышел из себя и провернул всю схему с напарницей (возможно — любовницей). Бонусом из лаборатории приходят полные результаты вскрытия последней жертвы: восьмая неделя беременности, днк плода совпадает с одной из последних жертв. Судьба проводит забавные параллели: у мужчины действительно оказываются проблемы с сердцем, но в прошлом: его оперировал в тогда только открывшемся Чикаго МЕД доктор Дауни, показывая на практике тогда ещё хирургу-травматологу Коннору Роудсу аспекты операций на сердце. Наставник Коннора действительно был непревзойденным кардиохирургом, и после замены сердечного клапана использовать во многом излеченный недуг в качестве приманки становится очень просто. Адреса находятся быстро: как честные граждане, эти двое даже не пытались прятаться, исправно платя налоги и посещая предписанных специалистов. Только дом, где всё происходило, был куплен на фальшивую личность. Для пробивания лица по базе требуется всего пара минут — и четыре служебные машины в сопровождении пяти патрульных выезжают по душу насильника. Джей Холстед во время погони за подозреваемым вынужден применить оружие в целях самозащиты. Два выстрела в грудь и один в голову списывают на срабатывание армейской привычки. Комиссия выносит вердикт, что с учетом личности преступника действия детектива Холстеда не являются превышением самообороны, а штатный психолог участка выписывает ему дополнительную неделю отпуска. Дело закрывается за смертью виновных, никому не нужно свидетельствовать в суде, улики отправляются в архив. Своему младшему брату Джей рассказывает это лично. И стискивает Уилла в объятиях так, что тот орёт немедленно отпустить его и ещё минут десять пытается отдышаться. *** Иногда отсутствие воспоминаний — благо. Иногда наоборот. Воображение играет с нами злую шутку, даже если человек не склонен к безумным фантазиям и не столько впечатлителен. Уилла накрывает спустя час после ухода брата и его коллег. Это не паническая атака и не приступ истерики. Это-то что-то между, и Коннор безумно рад, что остался с Уиллом, предпочтя больничные документы и сомнительный комфорт кресла в палате интенсивной терапии двуспальной кровати с ортопедическим матрасом и простыням высокой плотности. Всё равно он бы не смог уснуть дома. Да и здесь он нужнее. Поэтому и реагирует сразу, как замечает, что Уилла накрывает. И делает то же самое, что когда-то очень давно по ощущениям — и не очень на самом деле — Уилл делал для него. Он мягко накрывает своей ладонью побелевшие костяшки стиснутых вместе с простынью пальцев и аккуратно приобнимает вздрагивающего от беззвучных всхлипов Уилла. — Не надо говорить, — голос Коннора звучит непривычно глухо. — Просто дыши, — ласково говорит он. Датчик пульсометра начинает предостерегающе пищать, указывая на резкое повышение значений. Уилл дышит судорожно, с присвистами, по щекам чертят мокрые дорожки слёзы. Коннор ощущает столь любимый тёплый запах с нотами апельсина уже куда четче, чем когда Уилл только очнулся, и решается всё же обнять. Уилл обнимает Коннора в ответ, утыкаясь носом в шею и глухо всхлипывая. Грудь ходит ходуном, что-то похожее на скулеж прорывается наружу. У Коннора обрывается сердце видеть таким разбитым Уилла, но он тверд и неподвижен как скала, только чуть заметно и мерно поглаживает широкими ладонями Уилла по спине, стараясь не задеть свежие швы, и следит краем глаза за показаниями аппаратуры. Хорошо что следит — за больными в интенсивной присматривают куда строже. Охрана у палаты тоже играет на руку — все шторы плотно задернуты, патрульные сидят снаружи. Их никто не тревожит, только дежурная медсестра заглядывает — она явно проверила показатели на мониторах сестринского поста отделения интенсивной терапии. Но, стоит ей бесшумно заглянуть, она сразу всё понимает и жестом показав, что зайдёт позже, также бесшумно покидает палату. Захваченный волной эмоций Уилл этого не замечает. Пережитая истерика вымотала его, но размыкать объятия он не спешит. Не только потому, что ещё не пришёл в себя. Коннор иногда в мыслях — а иногда нет — называет Уилла тактильным рыжим чудом. Оказалось, что младший Холстед — обнимашкоманьяк, просто хорошо скрывающий это. Отказывать в этом Уиллу Коннор не намерен, но тот уже клюёт носом. Чтобы там кто не говорил, но сон — действительно лучшее лекарство, пусть не всегда для душевных ран. Уилл засыпает с улыбкой на лице. Руку Коннора он не отпускает даже во сне. Ну ничего, Коннор потом отыграется. end.