Герои и монстры

Двадцать с лишним лет назад Завтракать в лаборатории Ходжо не любил. Всегда найдётся тот, кому всё равно, ест он, пьет или уже при смерти: главное — заставить думать на предложенную тему. К тому же Руди не любил жующих сотрудников, поэтому и сам поднимался перекусить на крышу Шин-ра. Тут был отменный кофе, простая, но качественная, всегда натуральная еда и мало народу — только для привилегированных сотрудников. А сейчас, после гибели группы Гримуара Валентайна, количество посетителей сократилось почти вдвое. — Прошу прощения, профессор, — видимо, у Лукреции Кресцент (помощницы и, как поговаривали, по совместительству, любовницы покойного Гримуара), право доступа сюда пока сохранилось. Она опустилась на стул напротив. — Почему вы вступились за меня перед президентом? Мне кажется, или вы единственный, кто поверил, что произошедшее с Гримуаром — несчастный случай, нелепое стечение обстоятельств? — она нервно теребила в руках маленькую блестящую сумочку. — Не важно, — Ходжо поднял глаза от своей тарелки. Лукреция была красавицей, а красивые женщины — одна из немногих слабостей Рудольфа, с которой он давно перестал бороться. — Поверил — не поверил — какая разница? — он недовольно скривился. — Гримуар виноват сам. Вести эксперимент по старинке, в ручную, было глупо. Для опасных проектов предусмотрен красный код и аппаратное управление. Растерялись вы или, действительно, как утверждает Гаст, специально не отключили установку и пытались завершить эксперимент, вопреки команде Гримуара, меня не интересует. Он должен был настроить приборы на автоматический разрыв цикла. — Значит, не поверили, — Лукреция спокойно кивнула. Было заметно, что слова Ходжо откровением для нее не стали. Тот молча жевал. — Я не стану убеждать вас... — И не надо, — он досадливо кинул вилку на стол. Настроение испортилось. — Ваши слова против слов Гаста — я учёный, а не гадалка. Гримуар был руководителем проекта и доверял вам. Если вы ошиблись — значит, ошибся он, если не прекратили эксперимент сознательно — он ошибся дважды. Нечего обсуждать. У нас не так много толковых биотехнологов, Лукреция. Президент не видит проблем, но вы-то должны понимать, в какую задницу влез департамент? Проекты нуждаются во внимании, а нужных людей: преданных, целеустремлённых, готовых рискнуть, у нас нет. Нет, и они не грибы, не вырастут после дождя. Проект «Хаос» заморожен не только по причине связанных с ним рисков. Богиня! Да неужели раньше никто не знал про эти треклятые риски? Все знали! Мы постоянно рискуем: проекты “Хаос”, “Дженова”, “Монстро” — каждодневная игра со смертью, не знаешь, где свернёшь себе шею. Ещё недавно у нас был Гримуар: увлеченный, гениальный, готовый прыгнуть в преисподнюю ради цели, а теперь Гримуара нет, и всё! Проект передать некому. Та же ситуация ещё с двумя десятками интересных, вполне жизнеспособных и продуктивных направлений. Холландер... — Холландер — не вариант, — быстро проговорила Лукреция и потупилась. — Извините. Я с вами согласна. — Извиняю, — настроение как по волшебству, снова поползло вверх. — Если мы будем вышибать из корпорации каждого, кто оступился, работать скоро будет некому. — Но вы не оступались, профессор, — лицо Лукреции разительно поменялось. Теперь она совсем не походила на растерянно мямлящую и через слово извиняющуюся девочку — ассистента, которую он недавно видел в кабинете президента. — Я имею в виду несчастный случай с примадонной. Вы сделали всё правильно и поступили... благородно. Я видела её несколько раз на спектаклях. Удивительная внешность. Гены цетра, полагаю? — Прошу вас, Лукреция, оставьте меня. Я не готов вспоминать и, тем более, обсуждать прошлое. — Ещё раз спасибо вам, — девушка поднялась и, коротко кивнув, вышла. — Понятливая, — задумчиво пробормотал Ходжо, невольно таращась на приятно-округлую задницу и длинные ноги мадемуазель Кресцент. — И не глупая. Очень не глупая. *** Роман развивался стремительно. Лукреция проявляла одновременно: деликатность и инициативу, она была красавицей и умницей, а Руди устал от одиночества. К тому же постоянный поиск партнёрши для постельных забав мешал работе, а шлюхи давно надоели — так Ходжо объяснял собственное решение. Куно только качал головой: — Не знаю, Руди, ой, не знаю. Притормози немного. Слишком всё... — Неожиданно? — Не настоящее. — Ты хочешь сказать, что Лукреция карьеристка, пытающаяся ворваться в богему научного сообщества на моих плечах? — Ходжо скривился. — Почему бы и нет? Мы все пользуемся открывающимися возможностями, а она — умная девочка. Если к любви полагается бонус, почему и не взять? Пусть едет на моих плечах, они крепкие. — Тогда уж скорее на твоём члене, — хохотнул Хайдегер. — Это было бы хотя бы понятно, — он откусил от здоровенного бутерброда с сыром и одобрительно кивнул. — Вкусно. — Заканчивай жрать, скоро ходить не сможешь. Будут тебя носить по этажам Шин-ра на носилках. — Она не карьеристка, Руди, — игнорировал выпад Куно. — Всё намного хуже. Она одержимая, и случай с Гримуаром — тому подтверждение. Я много раз слышал, как она торопила его: результат, результат, результат. Не важно, что эксперимент опасен. Главное — прийти к финишу первыми. Да не пошёл бы к блуговым херам такой финиш, когда даже хоронить потом нечего! Из всей группы она одна и осталась. Почему? — Меня там не было, — беседа начала раздражать. И снова и опять по старому кругу. — Стареешь, Куно. Кругом тебе мерещатся враги и подвохи. — А ты застегни ширинку, Руди, и попробуй думать головой. Раньше у тебя неплохо получалось, — недоеденный бутерброд полетел в угол. Ходжо замечал, что последнее время Куно сам не свой: слетел с шахматной доски Гримуар, а это был серьёзный удар. Хайдегер — заместитель президента в совете директоров компании, и научный департамент — его зона контроля. Теперь Ходжо — единственная надежда Шин-ра, потерять его равносильно закрытию всех основных проектов. — Если у тебя на меня не стоит, то хоть голым пляши — не поможет, — неожиданно брякнул Куно и опасливо покосился на, вытаращившего от неожиданности глаза Ходжо, следя за реакцией, — а с женщинами всё сложно. Сказала «люблю» — жри, что дают. Ходжо фыркнул. Куно предпочитал мальчиков и никогда этого не скрывал. Но их с Рудольфом связывала дружба, а корёжит Куно из-за боязни потерять последнего умеющего думать сотрудника. По крайней мере, было проще считать именно так. — Я женюсь. Точка. — Женись, будь ты неладен, — Куно обречённо вздохнул, удивлённо посмотрел на пустую руку и потянулся за новым бутербродом. — В конце концов, всегда можно развестись. К сожалению, Хайдегер не ошибался, к сожалению, понятно это стало слишком поздно. *** — Ты неудачник, Руди. И совсем не важно, что ты не сдаешься и продолжаешь долбиться лбом в открытую твоим оппонентом тобой же когда-то найденную дверь. — Я двигаюсь вперёд, — привычно огрызнулся Ходжо. — Медленно, но уверенно. Перестань истерить. — Уже с полгода твоё движение вперёд напоминает конвульсии! — Хватит, — он потёр пальцами лоб и переносицу. Если Лукреция сейчас не заткнётся, приступа мигрени не избежать. Жена приняла воинственную позу. Бахамут, придется огрызаться, а огрызаться было лень и неинтересно. — Мальчики Холландера растут и с ними всё хорошо. Я их видела. Нормальные карапузы с нормальными жизненными показателями, анализами и результатами обследования, — надеяться, что Лукреция быстро выпустит его из железного захвата не приходилось. Скандал грозился разгореться нешуточный. — Пока нормальными. В их клетках — вирус каламити. — Он не активен. — Пока. Он не активен пока, Лукреция. И мы не знаем, почему он в анабиозе. Но детям только по месяцу, впереди половое созревание, гормональные бури и стрессы. Никто не даст гарантии, что... — Я это слышала десятки раз, но пока победитель Холландер, а мы уныло плетемся в хвосте, глотая пыль из-под его тапок. — Он не победитель, а стервятник! — А ты неудачник! Когда ты уже перестанешь топтаться на месте и что-то сделаешь?! — Надо всё проверить и перепроверить. — Ты трус! Ты боишься проиграть, боишься рискнуть! — Замолчи, Лукреция! — Трус и ничтожество! Как же я ошибалась! — дверь за спиной укоризненно хлопнула. Слава Гайе, ушла! Большая удача. Чуть больше, чем полгода после свадьбы, а его жизнь превратилась в ад. И хуже всего, что он продолжал любить эту женщину. Её и ещё не рождённого ребёнка. Мальчик, никаких сомнений. Он даже имя ему уже придумал — Сефирот. После того как сука-Холландер испортил генматериал Генезиса, Ходжо действительно топтался на месте. Он очень рассчитывал на клетки ребёнка Лав — чистые клетки цетра. Это дало бы возможность сравнить и точно определить, какой участок ДНК Дженовы соответствует маскирующемуся вирусу, а какой принадлежит древней. Тогда его эксперимент стал бы идеально точным. Он бы со стопроцентной вероятностью не повторил бы ошибку стервятника и ввёл бы в эмбрион чистые от вируса клетки, просто взял бы их у Генезиса. Но жирный придурок преподнёс ему неприятный сюрприз. *** Нибельхейм — Эй, Сефирот, ответь. Сефиро-от, не дури. Немедленно ответь мне! Сефиро-от... Пожалуйста, поговори со своим... со мной. Ты специально меня пугаешь? Ты обиделся? Сефирот?! Ходжо видел, что комм не отключен, значит, его слышат, просто по какой-то причине игнорируют. — Ответь мне! Я расскажу все, что ты захочешь узнать. — Я и так уже знаю слишком много, Руди. Вполне достаточно, чтобы без зазрения совести, с удовольствием и не мучаясь раскаяниями, свернуть тебе шею. Тебе, твоему дружку Локхарту и всем этим смердящим трупоедам, гнилостным червям, окопавшимся под горой Нибель. — Э-э-э... Ты прочитал мои рабочие дневники по смежным проектам? Как ты их нашел? — Без труда. Нас этому учили, — из компа почти ощутимо пахнуло холодом. — Я искал ответы, которые ты мне не захотел дать, а нашел их. Ходжо некрасиво выругался, но исключительно про себя: «Надо было лучше прятать, идиот». Злить и без того враждебно настроенного Сефирота было глупо и могло закончиться очень плохо. — Прошу тебя, не делай поспешных выводов, — осторожно попросил Ходжо. — И не называй Локхарта моим другом. Он тупой утырок, паразитирующий на отходах моего гениального мыслительного процесса. Почти тридцать лет плодить тупых уродцев, которые до сих пор не в состоянии понять элементарных команд оператора. На месте Артура, я бы давно отправил Локхарта в его собственный виварий. Клянусь, наука бы только выиграла. — Не заговаривай мне зубы, Руди, — теперь в голосе Сефирота явственно слышалась угроза. — Ты почти пятнадцать лет возглавляешь научный департамент и подписываешь все, что приносит тебе этот утырок. Сомневаюсь, что ты не в курсе, того, чем занимаются в научном городке почти четверть века. Не стоит изображать святого. Ты и твоя покойная жена Лукреция Кресцент... — Стоп! — проорал в трубку Ходжо. — Мой моральный облик и облик профессора Локхарта обсудим немного позже! Сядем и честно посчитаем, скольких несчастных отправил на тот свет негодяй Руди Ходжо, и скольких герой двух вутайских войн Первый клинок корпорации, которого прозвали «вутайским демоном»! — Ты что-то путаешь, Руди, — слишком тихо и слишком вежливо отозвался Сефирот. — Опыты над людьми и война — это не одно и то же. — Правда? — тут же перебил его Ходжо. Наверно, дразнить Сефирота было плохой мыслью, но сдержать собственную ядовитость у Руди получалось не всегда. — И чем, на твой взгляд, отличается смерть в лаборатории, от других своих соплеменниц: смерти от голода, от заражения крови, от ран, огня, холода, лучевой болезни, эпидемии, и остальных прелестей военного времени? Только масштабами бедствия, мой мальчик, и количеством вовлеченных людей. Сефирот на том конце неизвестности молчал, и Ходжо слышал в трубке только его тихое дыхание. — Наверное, ты прав, — наконец проговорил он. — Проблема этого мира не я и не ты. Гигантские монстры плодят и прикармливают таких чудовищ, как мы — поменьше, поглупее, выращивают в нас сговорчивую совесть и устанавливают правила, которым заставляют следовать всех по праву сильного. Прав был Генезис, мы просто орудие их воли. К каждому из нас они подобрали кнопку. — Сефирот... — Ходжо затрясло от предвкушения. — Ты... Ты слышал её? Ответь. Ты научился её слышать? Сефирот снова долго молчал, но потом все же ответил. — Ты все знал? Понятно. Зря ты не сказал мне сразу, Руди. Это стало тяжелым потрясением. В какой-то момент я думал, что схожу с ума. Что разговариваю с демонами в собственной голове и уже готов был пустить себе пулю в висок. Задержка случилась по единственной причине: уж очень хотелось сначала отправить в Лайфстрим засевших под горой упырей. А потом можно и самому. — Сефирот громко сглотнул. — Планета — живое существо, а я древняя цетра, полученная в секретной лаборатории корпорации — параноидальный бред лучшего образца. — Ха-ха-ха, — деланно засмеялся не на шутку перепугавшийся Ходжо. — Прости идиота, я хотел сделать тебе сюрприз. Не ожидал, что ты окажешься такой... Извини-извини, мальчик мой, мне нет оправданий. Я хотел произвести эффект, а... — Пиздец, у тебя получилось, — перебил его Сефирот. — И-и-и... Что она тебе сказала? — Пока немного. Я был слишком напуган и прервал контакт. — И все-таки. Сефирот был явно в растерянности. Иначе не стал бы делиться, но пока была возможность разговорить его, Ходжо отступать не собирался. — Она говорит не словами, Руди. Я не знаю, с чем это сравнить. — Эйдетические мыслеобразы, — подсказал Ходжо. — Не просто картинки, они включают в себя звуковые, тактильные, обонятельные, двигательные и другие сенсорные модальности. — Наверное. Она умеет делиться памятью и, кажется, не только своей. Точнее, ее память — это... — Это совокупность памяти всех цетра когда-либо живших на планете. Своеобразный единый эгрегор, которым может пользоваться каждый цетра, через Лайфстрим. — Да, — голос Сефирота зазвучал увереннее. Кажется, он, наконец, поверил, что не сошел с ума с Ходжо на пару. — Гайя хранит и может передавать, воспроизводить и транслировать воспоминания и любую другую информацию, которой обладали и обладают ее дети — цетра. Она связывает всех живущих на планете древних и, при желании, мы можем почувствовать друг друга. Так я нашел Генезиса в Модеохейме. Тогда еще неосознанно нащупал через Лайфстрим. И она действительно живая, Руди. Гайя может чувствовать. — Чувства, как чувствительность? Боль, холод, свет... — Не только. «Чувствовать» — как эмоциональный процесс. Она может испытывать субъективное отношение и даже аффективные состояния. — О Гайя! — восторженно выдохнул Ходжо. — Вот именно, Гайя, — подтвердил Сефирот. — Я понял, почему ты говорил, что не важно, кто были мои родители. Точнее, не важно, кто были мои человеческие родители. Важнее, от кого я получил гены цетра, обеспечивающие мой симбиоз с истинной матерью — планетой. — Ты получил эту информацию? Сефирот? От кого ты получил гены? — Ходжо вцепился в комм с риском раздавить пластиковую коробочку. — Кем она была? — Доктор Джаэлин Дженова. Ученый микробиолог. — О-о-о! — благоговейно протянул Ходжо, захлебываясь немым восторгом. — Моя коллега! Расскажи. Расскажи пока хотя бы коротко, — взмолился он. — И тогда я возможно смогу решить вопрос с деградацией твоего друга, — тут же добавил хитрый змей. *** Двадцать с лишним лет назад Ходжо с Лукрецией в тот момент уже третий месяц работали в Нибельхейме. Эксперименты, которыми они занимались, были далеки от понятия гуманность, поэтому проводить их стоило подальше от посторонних глаз, и научный городок у подножья горы Нибель подходил для этих целей как никакой другой. Ходжо и в страшном сне не мог увидеть, что Холландер, воспользовавшись его отлучкой и наплевав на отсутствие под разрешением на эксперимент подписи начальника научного департамента, введёт двум новорожденным младенцам Джиллиан ( а по слухам второй мальчик — Анджил — был его, Холландера, собственным сыном) неочищенные от каламити клетки Дженовы. Или Гаст все-таки дал разрешение? Если Ходжо бы находился в этот момент не за тысячу километров, тут бы Иржи, скорее всего, и пришёл конец, но Мидгар от Нибельхейма далеко, пока вертолет компании доставил Ходжо в Шин-ра, запал немного стих, поэтому ТУРКам удалось разнять сцепившихся и катающихся по полу в кабинете президента научников достаточно быстро. Холландер отделался разбитым носом и заплывшим глазом, а Руди вышел из боя победителем, потеряв только клок волос. — Откуда я знал, что в клетках Дженовы вирус! — отчаянно верещал Холландер, испуганно косясь на молча дымящего сигарой в кресле президента. — Ты не сказал! Улетел в Нибельхейм, и с концами. — Ты тупая обезьяна, Иржи. Украл банан, но даже не додумался его почистить, а запихал в рот немытый и вместе с кожурой. Это был мой проект, моя идея — использовать клетки Дженовы для возрождения цетра! — Из твоих невнятных выкриков, Руди, я понял, что один из младенцев, а именно сын покойной примы, был и так чистокровным цетра, — холодно уточнил президент. — Был! — сплюнул Ходжо. — А теперь нет. Теперь это груда генетического мусора: клетки самого Генезиса, ДНК Дженовы, Лав и вируса каламите — как это всё уживётся и организуется в одном теле — страшно даже предположить! Ты не учёный, Иржи, ты дебил, пытающийся совершить открытие методом тыка. У тебя хер вместо мозгов, который ты суешь в любую дырку не боясь, что ебанет током. Потому что повредить там нечего! — Ты скрыл от меня информацию! — выкрикнул красный и растрёпанный Холландер. — Информацию? Откуда я знал, что ты додумаешься тыкать в ребенка инъектором, не проведя предварительный анализ его ДНК! — Руди! — голос президента звучал угрожающе. — Я не скрыл информацию! Я её не имел! Ходжо не врал или почти не врал. Точные данные о том, как наследуются гены цетра, они получили совсем недавно. Цетрой у Лав была прабабка, и Ходжо резонно предполагал, что она древняя только на одну четверть. Соответственно, её ребёнок — цетра только на одну восьмую, плюс или минус сцепленные гены. О том, что гены древних нельзя распылить, и они наследуются пулом, он узнал едва ли не месяц назад. — Профессор Гаст подписал разрешение! — промямлил Холландер. — Генезис всё равно цетра. — Больная цетра! — шипел Ходжо. — Как и второй ребёнок! Неполноценная цетра, которая в любой момент может превратиться в одержимого жаждой убийства монстра! Он никак не мог понять, почему молчит Гаст и почему он подписал разрешение на эксперимент. О том, что у того есть тайный козырь в виде Ифалины ещё никто не знал. Фаремису были на руку ошибки коллег, он серьезно опасался растущего влияния Ходжо и собирался самостоятельно реализовать проект, утерев нос молодому конкуренту. Гены Ифалины были чисты. — Если бы ты был со мной откровенен до конца, Рудольф, — примирительно прогудел Гаст, — эта ситуация бы не возникла. А теперь поздно! В науке каждый идёт своим путём. Ты слишком авторитарен. Не мешай работать своему коллеге. Пока дети чувствуют себя прекрасно, вполне возможно, вирус так и останется в спящем состоянии. Работай, покажи результат, зачем затевать свары? — Знаешь что, Руди, — ласково попросил президент Шин-ра, не сводя с Ходжо колючего взгляда. — Я тебе сейчас объясню доступно. Заткни свой рот, пока тебе нечего сказать, и убирайся-ка ты в свой Нибельхейм, если не хочешь меня по-настоящему рассердить. Еще одно слово, и я отправлю тебя в отдел внутренних расследований, а там из тебя быстро вытрясут всё, что ты знал, не знал или догадывался. — Ненавижу дураков, ненавижу ТУРКов, — оставил за собой последнее слово Ходжо и быстро ретировался. *** Мидгар. Сегодня. — Зак вытащил меня из Нибельхеймских лабораторий на себе. Я не мог не только ходить, я даже позу не мог поменять самостоятельно, не говоря уж о том, чтобы говорить, - продолжил рассказ Клауд, — Первые несколько дней не получалось глотать пищу, которую Зак вкладывал мне в рот, пить и единственное, что я мог — это двигать глазами. Но я все понимал и чувствовал — это было самое ужасное. Чтобы я не умер от обезвоживания, Зак ставил мне капельницы, используя медикаменты, захваченные в лаборатории при бегстве. Это было сложно и бесконечно продолжаться не могло — первые дни он старался уйти как можно дальше от Нибельхейма, но приходилось не только тащить меня на себе, но и заботиться о моих нуждах. К третьему дню у меня получилось самостоятельно проглотить паштет из солдатского пайка, постепенно я научился есть, пить и контролировать опорожнение кишечника. Все остальное восстанавливалось очень медленно. Зак часто разговаривал со мной, хоть и не знал, слышу и понимаю ли я его. Но я и слышал и понимал. Оказалось что Зак не рассказал Ходжо и десятой доли того, что заставили его увидеть опыты этого урода. Именно Зак рассказал мне, как у него получилось разбить мако-танк. Ходжо вводил ему в организм ДНК Сефирота и каким-то образом, попав в мако-поле, Зак через Лайфстрим на мгновение как будто соединился с Сефиротом, стал единым целым, и получил не только его силу, но и память, знания — не знаю, как правильно сказать. И тогда он понял, почему Сефирот сделал то, что сделал. И лучше бы Зак ничего и дальше не знал. Потому что чувство вины, которое родилось в тот день, привело его под пули солдат Шин-ра. Своего рода самоубийство, которого он мог избежать, но не захотел. — Зак не мог себя простить? — напряженно переспросила Ребека. — За что? За Анджила? — За Анджила, за Генезиса, но главное — он не мог себе простить того, что произошло в Нибельхейме. Упырей Локхарта, которых он бросился спасать и того... Того, что отдал мне приказ убить Сефирота, невольно сделав соучастником. А еще Зак теперь знал очень много про цетра. Так много, что иногда мне казалось, ДНК Сефирота каким-то образом изменила его человеческую сущность. Но с уверенностью утверждать это я не стану. Хотя, многие вещи, которые Зак рассказывал мне, пока длилось наше вынужденное путешествие, говорили сами за себя. Например, я узнал, как случилось, что цетра покинули Гайю, и к чему это привело. ***