Герои и монстры

Двадцать с лишним лет назад Ходжо слепо пялился в выключенный голоэкран на стене в комнате отдыха, куда он ушел подумать. Думать категорически не получалось. Перед глазами навязчивой гифкой мерно двигалась крепкая задница убитого им ТУРКА — вперёд-назад, Руди сморгнул. Вперёд-назад, задница и не думала пропадать. Интересно, это у них впервые или... Что-то подсказывало, что «или». Какая теперь разница? И сколько прошло времени с момента, когда его заботливо выстроенный мирок с мечтами о счастливой семье распался в душное ничего? Скрипнула дверь за спиной, кто-то негромко сказал «кхе-кхе», привлекая внимание. — Что? — Ходжо не повернулся. — Куда поместить вутайку? В виварий? Или в зверинец? (так называли в Нибельхейме помещения, где содержали подопытных) — осторожно спросили за спиной. — Вутайку... — Ходжо совсем забыл, что привёз с собой беременную для предстоящего опыта. — Бахамут... — он ненадолго задумался. — В гостевую комнату пока. Накормите, подберите приличную одежду, дайте всё, что попросит, в пределах разумного, — пугать женщину в его планы не входило. Любимая жена Лукреция оказалась примитивной похотливой сукой. Сюрприз неприятный, но совсем не повод останавливать проект. Интересно, как долго он будет переживать по поводу измены? Наверное, долго, он всегда был обидчив и чувствителен к предательству, хотя, давно понял: переживания — бессмысленная и на редкость вредная штука. «Красавицы все стервы», — так говорил Куно. Ходжо только плечами пожимал — стерва его как раз бы устроила, он любил стерв. А вот глупая самка, озабоченная настолько, что не смогла сдержать внезапно вспыхнувшую похоть и так бездарно попалась — это обидно. Лучше бы он, как Куно... Руди представил себя, нежно целующего щёчку, покрытую жёсткой щетиной, и его передёрнуло — нет, лучше не надо как Куно. Забавное видение заставило улыбнулся. А что, собственно, произошло? Ещё один ублюдок отправился в Лайфстрим, он отомщён. А устраивать расправу над смазливой куклой, претенциозно возомнившей себя великим ученым, было глупо и, главное, неинтересно. Родит ему сына и пусть катится ко всем багрискам. За ТУРКа Артур ему слова не скажет, а на Лукрецию у него ещё за Гримуара большой зуб, только обрадуется, если сучка получит пинок под зад. — Профессор! Профессор! Скорее сюда! — голос начальника охраны он узнал сразу и тут же сообразил: неприятности на сегодняшний вечер лимит не исчерпали, и сейчас его ждёт очередной сюрприз. Что могло напугать ТУРКа так, чтобы он, забыв об устройстве связи, верещал раздавленным блугом на весь этаж, лучше было не представлять. Руди проворной трусцой пробежал коридор и повернул на звук. ТУРК продолжал орать где-то в районе лабораторного отдела Лукреции, где она экспериментировала, а точнее, готовилась к серии экспериментов со спящим Хаосом. Но звуки, доносящиеся до слуха Ходжо, вызывали сомнения в том, что сон этой загадочной и опасной сущности продолжается до сих пор. Ноги на какие-то мгновения стали ватными, но громкие женские рыдания, которые он различил через нарастающий низкий рёв, заставили продолжить путь. В большой прозрачной камере, установленной на небольшой возвышенности в центре лаборатории за стеклом, основу которого составлял тугоплавкий, сверхкрепкий монолит силиконового карбоната, бесновалось странное существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. У монстра была кожа странного синюшного оттенка, два жёлтых глаза с чёрными бездонными зрачками-точками и когтистые клешни вместо рук. Обрывки непонятно откуда взявшихся красных тряпок только частично прикрывали видоизменившееся тело. Существо выло и бросалось на стены камеры, оставляя на них глубокие белёсые царапины. ТУРК двумя рукам, стараясь не причинить вреда, удерживал рыдающую Лукрецию, которая, выкручиваясь ужом, пыталась добраться до камеры с монстром. «Поэтому не позвонил, а горланил во всю силу легких — руки заняты», — сообразил Ходжо. — Молчать! — с порога гаркнул он. ТУРК по команде заткнулся, Лукреция громко всхлипнула и тоже замолчала, и только чудовище за стеклом, оскалив зубы, с утрированно большими, но всё же похожими на человеческие зубами, издав надсадный вопль, снова кинулось на стену, пытаясь добраться теперь уже до Ходжо. — Идиотка! Какая же ты идиотка! — схватился за голову Руди. — Винсент! Винсент, я не хотела! — душераздирающе зарыдала Лукреция. Монстр вдруг замер, как будто наконец услышал её, и медленно опустился на шипастые колени, прильнув к стеклу страшным лицом. — Винсент, мой Винсент! — Лукреция коснулась прозрачной стенки ладонью в том месте, где уродец прижимался к ней. — Я просто хотела, чтобы ты жил. Существо за стеклом менялось. Кожа его посветлела, глаза потухли и через мгновение на полу лежал уже молодой, черноволосый юноша с бледным неподвижным лицом. — Винсент! — Лучше бы ты дала мне умереть, — сказали бескровные губы. Глаза внезапно распахнулись и полыхнули красным. Рывок Лукреции к терминалу опередить не удалось, рука нажала кнопку, и стеклянные двери, бесшумно вздрогнув, стали расползаться в сторону. ТУРК, мгновенно сообразив, что она собирается сделать, прыгнул вперёд, схватив её за запястье. Створки остановились, оставив почти невидимую щель, но этого оказалось достаточно. Безжизненное тело ТУРКа расползалось клубящимся сизым туманом, просачивающимся наружу. Лукреция громко, безумно рассмеялась: — Будь ты проклят! — крикнула она Ходжо. — Будьте вы все прокляты! — Я не хочу убивать, — голосом Валентайна сказало тёмное марево и, покинув камеру, вырвавшийся и получивший новое тело Хаос исчез из лабораторного сектора. — Фух, — ТУРК облегчённо вытер рукой вспотевший лоб. — Повезло. Повезло, что эта хрень теперь получила мозги и душу Валентайна. Он был отличным парнем, профессор. Честным, порядочным и смелым, а эта дрянь, — он посмотрел на Лукрецию. — Вы видели, профессор? Она ведь хотела, чтобы Хаос убил нас. Я всё понимаю, вы не знали, что ваша жена раздвигает ноги не только для вас. Этого никто не знал! Вы расстроились, состояние аффекта, всё такое, наверное, я бы на вашем месте сделал что-то подобное. Но, блядь! Лучше бы вы прикончили эту потаскуху, а не Винсента! — он ткнул пальцем в рыдающую Лукрецию. — Лучше бы ты заткнулся, ТУРК, — беззлобно огрызнулся Ходжо. — Меня зовут Катана. — Сообщишь руководству все подробности, Катана, — приказал Ходжо. — Только сначала найдите этого. — Он показал на пустой бокс. Следящие камеры зафиксировали весь путь Хаоса по лабораторному зданию до открытого окна в холле второго этажа, и они уже решили, что потеряли объект, но совсем неожиданно тот объявился на камерах в старой жилой усадьбе Шин-ра, где целенаправленно отправился куда-то вниз, в подвальные лабиринты под зданием, где аппаратура наблюдения была не установлена. — Ладно, Катана, пусть кто-то успокоит и уложит спать эту истеричку, — в сторону свернувшейся клубком в кресле притихшей жены Ходжо старался не смотреть. — А мы с тобой съездим в усадьбу. Посмотрим, что эта штука забыла в её подземельях. Это был, наверное, первый случай в жизни, когда Руди стал называть кого-то из ТУРКов по имени. «Почему?» — на этот вопрос Ходжо ответа не искал, заниматься самокопанием было некогда. В усадьбе Катана настоял, что спустится вниз с двумя подчиненными, а Ходжо останется сверху и будет наблюдать за происходящим на экране через глазок визора. Хаос или, скорее, Винсент Валентайн, обнаружился в одном из подземных помещений усадьбы. Он удобно устроился в гранитной старинной гробнице, оставшейся в подвалах с неизвестно каких времён и, очень кстати, пустовавшей. Когда Катана отодвинул прикрывающую гроб тяжёлую плиту, внутри обнаружился именно Винсент, а не недавнее синекожее чудовище. Выглядел он мертвее мёртвого, но внезапно чёрные глаза распахнулись, полыхнув алыми зрачками, и тут же крышка гроба, вырвавшись из рук придерживающих её ТУРКов, со скрежетом рванула на место, чуть не раздавив им пальцы. — Вам не стоит больше беспокоить меня, это очень рискованно, — глухо прозвучал из-под плиты совсем юный голос. — Пока я сплю, сила Хаоса дремлет вместе со мной, но если снова попытаетесь разбудить её, не уверен, что у меня получится удержать контроль над жаждой разрушения этой сущности. Прощайте, друзья, больше не приходите. — Уходите оттуда! — заволновался Ходжо. — Быстрее, быстрее! — Профессор, — обратился к нему Катана, когда отряд вернулся, — неужели ничего нельзя сделать для Винсента? Он был... — Не начинай! — остановил его Ходжо. — Иначе я пожалею, что застрелил этого ТУРКа, а сожалеть я не хочу. Похоже, парень он был неплохой, раз не убил меня, хоть и имел возможность, но ему стоило держать член в штанах, — теперь провинность Валентайна казалась мелкой глупостью. Ходжо почти расстроился, что отправил его... непонятно куда, как оказалось. Ну, трахнул парень жену босса, что тут такого? Сучка раздвинула ноги, почему бы и не воспользоваться? Он сам бы не прошёл мимо. Руди запустил пальцы обеих рук в растрёпанную шевелюру и задумался. Катана терпеливо ждал. — Пока ничего сделать нельзя, — выдал наконец Ходжо. — Позже я попытаюсь что-нибудь придумать, но сейчас, даже если попробовать разъединить две слившиеся сущности, на выходе мы получим труп и одержимое убийством неконтролируемое нечто. ТУРК интенсивно замотал головой. — Вот и я так думаю, — согласился Ходжо. — Со временем, возможно, Винсент усилит контроль над сущностью Хаоса, научится держать её в узде и тогда сможет покинуть гробницу. — А как..? — Никак, — отрезал Ходжо. — Я иду спать. *** За две недели до событий в Нибельхейме Генезис рассматривал свое изображение в зеркале. Лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени, а тело пока изменилось не слишком: слегка похудел и кожа стала бледней. Ничего фатального. Возможно, причина этому — каждодневные тренировки и медитация. Комплекс упражнений, который он маниакально выполнял каждый день, как дань памяти Анджилу. «Самодисциплина и ежедневные тренировки необходимы тебе, Джен. Особенно сейчас. Ты не можешь победить болезнь, но ты можешь победить собственную лень — это первый выигранный бой, первый шаг. Без него полной победы не одержать». Как же он злился тогда на Анджила! Как же сейчас он ненавидел себя за ту злость! Лазард спал в его постели, широко раскинув руки и во сне чему-то улыбался. Джену не спалось. Как всегда, после хорошего секса, боль, терзающая тело часам, отступила, дав возможность сосредоточиться и подумать. После того, как сбежал сука — Холландер, он почти отчаялся, но минуты слабости остались позади. Он не должен, не имеет права сдаваться. Теперь точно никак. Иржи вместо ожидаемого прощения получил от президента одиночку в Кальме, и поделом, но тюрьма корпорации — такое место, из которого достать беглого профессора будет не так просто. А Холландер нужен Генезису, не смотря на весь сволочизм и трусливую гнилость душонки. Для нападения на Кальмскую цитадель нужны боевые дроиды и, желательно, клоны. Клонов у Генезиса нет, без Холландера и специального оборудования их не получить. А дроиды... Дроидов осталось два, но можно купить ещё, дав хорошую взятку нужным людям. У Лавины, связи с которой Лазард не прерывал. Для террористической организации он теперь — битая карта. Бывший начальник департамента Солджер, а теперь беглец вне закона, но деньги в этом мире решали многое. Оставалось придумать, откуда взять эти самые деньги. Генезис опустился на кровать и осторожно, одними кончиками пальцев провёл по голому бедру Лазарда. Тот зашевелился, открыл глаза и потянулся за поцелуем. Джен возражать не стал. Лаз ему нравился, а секс с ним всегда был приятен и не надоедал. Но сейчас ещё одного заезда он не хотел. А хотел, чтобы Лазард сел к компьютеру и кое-что для него сделал. — Шутишь? — Лазард не сразу поверил тому, что он говорит. — Ты богатый наследник? — Не то чтобы очень богатый, но и не бедный, — заверил Генезис. Его гипотетическое состояние, в действительности, было немаленьким. Покойная Лав оказалась женщиной предусмотрительной и озаботилась написанием завещания на ещё нерождённого сына. Она владела роскошным особняком в центре города, приличной суммой на банковских счетах и ценными бумагами. По несчастливому стечению обстоятельств, к моменту рождения Генезиса, его бабушка и дедушка по отцовской линии — родители Энрике — погибли во время пожара в Кальме, небольшом городке под Мидгаром, где у них была летняя резиденция. Безвременно почившие родственники бОльшую часть своего состояния завещали Генезису — посмертному сыну их любимца — Энрике. Сестре Энрике — Селии Рапсодос досталась едва десятая часть состояния родителей, которые не одобряли её с мужем работу в департаменте по науке Шин-ра. После смерти Энрике чета стариков — Рапсодосов стала испытывать к корпорации настоящую ненависть. Ничего удивительного, она изваляла в грязи честное имя их любимого сына. После гибели родителей Селия пролила нужное количество слез, поговорила с Холландером, в группе которого они с мужем состояли, и, по обоюдной договорённости, чета отправилась на покой в Банору, усыновив Генезиса, получив от компании договор о ежемесячных выплатах на его воспитание, и главное — оформив опекунство. Что позволило на законном основании запустить руки в причитающуюся племяннику долю наследства. Согласно условиям завещания, особняк Лав объявившиеся родственники продать не смогли, поэтому сдали его в аренду — хоть какой-то доход, а вот до денег примы дотянуться не получилось ни на чуть-чуть. Когда они пожаловались на это Холландеру, получившему в своё время от Рапсодосов немалую взятку за покладистость, тот ответил, что перепрыгнуть Куно Хайдегера, внезапно озаботившегося состоянием дел покойной, у него не получится. А по чьей просьбе в дело вмешался Хайдегер — так и блугу понятно. Сучий Ходжо пакостит по старой памяти. Придется довольствоваться тем, что удалось прибрать к рукам. А прибрать к рукам получилось совсем немало. Покойные родители Энрике и Селии владели жилой недвижимостью и мануфактурами, сетью магазинов и ценными бумагами. Почти всё это теперь принадлежало Генезису, вот только он про это ничего не знал. В Баноре семейство Рапсодосов было пришлым, а Селия с мужем предприняли необходимые меры, чтобы Генезис считал себя обязанным приёмным родителям. Сын оборванки Джиллиан, которого из жалости усыновило приличное семейство — так ему всегда говорили. Генезис и мысли не допускал, что его появление на свет было одной из многочисленных тайн корпорации и что приемная мать приходится ему родной тётей. Ничего удивительного, что не испытывающие к племяннику любви родственники позволили Холландеру поставить на нём опыт с клетками Дженовы. Если бы малыш умер, деньги бы остались им насовсем. Но Генезис рос и помирать, как опасался Холландер, не собирался. А ежемесячные регулярные выплаты от корпорации примирили приёмных родителей с необходимостью заботиться о племяннике. Лично Куно Хайдегер, вполне вероятно, по просьбе вездесущего Ходжо, вызвал их и намекнул, что благополучие быстро закончится, если ребёнок утонет, убьется с дерева, отравится или покинет этот мир любым другим способом. Поэтому когда Генезис и Анджил Хьюли решили стать солджерами в корпорации Шин-ра, Рапсодосы очень обрадовались. Если теперь племянник свернёт себе шею, что на военной службе дело обычное, виноваты будут никак не они. Джен улетел в Мидгар, и родственники стали выплачивать ему неплохое содержание, за которое он им был очень благодарен, не подозревая, что использует малую толику того, чем владеет по праву. Со временем, родственники свято уверовали, что живут на свои деньги, а племянник — дармоед и обуза на их шее, но по завещанию в двадцать один год Генезис должен был получить уведомление от поверенных — это мешало наслаждаться жизнью в полной мере. Сомневаться, что неуёмный Ходжо, периодически вспоминавший, что имеет перед сыном бывшей любовницы обязательства, вспомнит об этом снова и попросит Куно Хайдегера поднять толстый зад, не приходилось. Когда началась война с Вутаем, родственники снова оживились. Знали характер племянника и были уверены, что в тылу отсиживаться тот не станет. Генезис и не стал, но, к разочарованию Рапсодосов, вернулся целым и невредимым, и кошмар продолжился. Деньги отдавать не хотелось. А потом вдруг случилось прекрасное — неугомонный племянник письмо от поверенного получил, но воспользоваться информацией не успел. То ли Холландер всё-таки сумел его как-то достать, то ли просто счастливое стечение обстоятельств, но Генезис дезертировал и теперь числился преступником в бегах. Родственники облегчённо вздохнули, только счастье длилось недолго. Корпорации они стали не нужны, и она расправилась с обоими, повесив двойное убийство на Генезиса и спрятав концы в воду. После гибели приемных родителей и всей Баноры состояние семейства и средства, вырученные от продажи их имущества, зависли на банковских счетах. Узнавший историю своего появления на свет Генезис попросил Лазарда проверить, существует ли возможность получить собственные деньги, не привлекая внимания. — А ведь знаешь, ты оказался прав, — Лазард в одних коротких шортах уже с полчаса барабанил изящными пальцами по клавиатуре. — В документах Шин-ра ты больше не числишься дезертиром. Вот: «Солджер первого класса Генезис Рапсодос пропал без вести при выполнении боевого задания. Предположительно, погиб.» А твои родственники теперь: «Жертвы террористической организации «Лавина», совершившей акт геноцида в Баноре». — О как, — недобро усмехнулся Генезис. — Акт геноцида — это тебе не бахамутовы яйца. — Да. Статус с «дезертир» поменяли снова на «пропал без вести» неделю назад. Теперь всё намного проще, чем я думал. — Ты можешь просто пойти и взять свои деньги. — И тут же попасть в лапы папаши Арти? Это ловушка, Лаз, разве непонятно? — фыркнул Генезис. — Но... Но попробовать стоит. Большую наличку снять не получится, это займет слишком много времени. У меня будет минуты три, может, пять до появления ТУРКов. — Тогда перевод с карты на... Надо подумать. — Думай, Лаз, думай. Только быстро, — Генезис зашёл со спины, нагнулся и нежно коснулся губами голого плеча. — У твоих бабушки и дедушки была небольшая и не очень доходная компания в Вутае, собственником которой, согласно завещанию, уже несколько лет является некто Генезис Рапсодос. С Вутаем у нас сейчас мир, но подгадить мидгарцам, а если ещё по закону и за неплохой банковский процент — да какой вутаец упустит такую возможность! — А никакой, — улыбнулся Джен. — Умница, Лаз. Нужно тебя срочно наградить. Крутящееся кресло сделало полуоборот от терминала. — Нет, лучше пойдем в постель, там будет удобнее, — передумал Джен, оценив шаткость конструкции. — Пойдём, — Лазард торопливо поднялся, а Генезис тут же потянулся к застежке его шортов, расстегнул и стянул их вниз. — Я люблю тебя, Джен. Генезис улыбнулся. — Соври, я не обижусь, — прервал повисшую неловкую паузу Лазард. — Зачем? — Генезис опустился на колени, поцеловал кожу слева от начавшего наливаться силой члена и подняв лицо, заглянул в глаза. — Ты мне дорог и я очень переживаю за тебя. Мне хорошо с тобой, намного лучше, чем одному. Это правда. Двадцать с лишним лет назад Поспать в эту ночь оказалось утопией. Домой Ходжо не пошёл, а улёгся на диван в комнате отдыха, притащив одеяло и подушку из кабинета, в котором раньше часто ночевал, а сейчас не мог себя заставить находиться больше минуты. Ворочался он недолго, быстро устав следить за сменами собственного настроения — он то жалел Винсента, который был так благороден, что подарил ему жизнь и добровольно теперь сдерживал вырвавшийся на свободу Хаос, то ненавидел его лютой ненавистью, прокручивая в голове раз за разом памятную сцену. Решение встать, включить свет и заварить себе кофе уже созрело, когда предутреннюю тишину разорвала телефонная трель. Звонил Катана, и отбить вызов Руди не решился. — Будь ты неладен, Катана, — недовольно буркнул он в трубку, хоть понимал, что без особой надобности начальник охраны его бы не побеспокоил. Ходжо интуитивно чувствовал: очередная новость ему не понравится, и пытался отсрочить её пришествие на попозже. — Ты можешь мне дать хоть пару часов покоя? — Мадам Кресцент была задержана в вашей лаборатории. — Как она там очутилась? — Ходжо похолодел, ноги вдруг отказали и он непроизвольно опустился на пол. — Вы не отменили допуск, профессор, — извиняющимся голосом сообщил ТУРК. — Аппаратура подала сигнал, только когда мадам открыла камеру с объектом D. Мы сразу поспешили на место, но, кажется, опоздали. Профессор? Профессор, вы меня слышите? Ходжо молча таращился на свой телефон. Минерва, зря он не воспринял серьёзно слова идиотки о том, что эксперимент с клетками Дженовы она готова поставить на себе. *** — Перестань ломать комедию, Лукреция, ты не так глупа, как прикидываешься, и прекрасно знаешь, что если я не убил тебя сразу, дальше тебе точно ничто не грозило, — разговор плавно выруливал на второй круг, и Ходжо уже жалел, что начал его. Бессмысленная трата времени, изменить ничего нельзя. — Ты пощадил меня из-за Сефирота, но президент бы меня не простил. Он бы не оставил мне жизнь. — И ты решила таким образом ухватиться за неё? Ввела себе образец ткани Дженовы, над которым я работал? Боюсь, не лучший вариант решения проблемы. — Наш сын родится цетра. Ходжо раздражённо поморщился. Его сын родится цетра. Последние анализы слишком уверенно говорили о том, что беременность Лукреции не пережить. — Лукреция, Лукреция... Сказать ей об этом Ходжо просто не мог. Потому что тогда надо будет принимать решение. Оставить ребёнка или... Или. Смоделировать в инкубаторе условия для шестимесячного выращивания до полной зрелости эмбриона in vitro пока не получалось даже для человеческого зародыша, что говорить о цетра, биология которых была ещё не изучена. — Почему ты просто не сказала, что разлюбила меня? Скольких проблем мы смогли бы избежать! — Ты... отпустил бы меня? — жена всхлипнула. Теперь она плакала по несколько раз на день, не помогали никакие успокоительные. — А что бы мне оставалось делать? Связать тебя, приковать к постели и трахать в свободное от работы время? — испытывать ненависть к лживой сучке у него всё равно не получалось. Только жалость. Ходжо не верил, что Лукреция действительно испугалась расправы. Она слишком хорошо знала, как он ждал этого ребёнка, и понимала — пока Сефирот не появится на свет, ей не грозит ровным счётом ничего. Куно прав. Его жена неплохо устроилась. В ТУРКе её привлекало молодое тело и романтика отношений, а в Ходжо — возможность работать в лучших проектах, вращаться в высшем Мидгарском обществе, достаток и привилегированное положение в среде научной элиты. «Только вы оба: ты и Винсент вместе могли заменить ей того, кого она любила и потеряла — Гримуара Валентайна, — так сказал Куно. — Это на подсознании, не думаю, что Лукреция понимала свои поступки. Родив цетру, она собиралась доказать, что проект D - совместное ваше творение, и лавры следует поделить поровну». Сейчас Ходжо готов был разделить что угодно и с кем угодно, только бы повернуть время вспять, но, увы, это было невозможно. — Я испугалась, Руди, — Лукреция снова заплакала. — Заткнись, — она всё-таки сумела вывести его из себя. — Если с Сефиротом что-нибудь случится, если ты позволишь себе выкинуть ещё один, не важно какой фортель, и это навредит ребёнку, если он не родится по какой-либо, не важно, зависящей от тебя или нет причины, или родится уродом, клянусь богиней, ты горько пожалеешь об этом. Я не просто задушу тебя собственными руками, я отправлю тебя в подвалы, в виварий и каждый день буду приходить лично, чтобы полюбоваться, как изменилась твоя жизнь. Лукреция перестала рыдать и по-настоящему испуганно уставилась на Ходжо. Она8 была совсем не глупа — сразу поняла, что шутки закончились, а угрозы могут стать реальностью. — Поэтому ты будешь жрать всё, что тебе принесут, и делать всё, что я прикажу, — продолжал нависший над ней смертельной опасностью Ходжо. — Ты сама выбрала свою участь, Лукреция, тебя никто не принуждал, будь добра, не разочаруй меня. Иначе я прикажу связать тебя, засуну в камеру, которую ты сама спроектировала, и буду относиться к тебе как к безмозглому инкубатору. Ты меня знаешь, слов я на ветер не бросаю. Лукреция мелко закивала. — И перестань рыдать, — он понял, что перегнул палку. — Твоё недомогание — дело обычное, пройдёт. Первичный токсикоз, отсюда слабость и тошнота. Скоро всё нормализуется. Пей таблетки, больше времени проводи на свежем воздухе и ни о чём не волнуйся. Я не дам случиться ничему плохому. Родишь, потом, если захочешь, оформим развод. Если нет — будем по-прежнему мужем и женой. Мой кошелёк, в любом случае, всегда к твоим услугам. Подберём тебе какой-нибудь интересный и безопасный проект, место в департаменте по науке останется за тобой, а с Артуром я договорюсь. — Ты... не заберешь у меня сына? Ходжо вполне натурально фыркнул: — Что я буду делать с новорождённым младенцем? У меня много работы и совсем нет свободного времени, ты это знаешь. Кажется, Лукреция поверила: перестала всхлипывать и даже улыбнулась. Ходжо поднялся. Ему срочно была нужна консультация специалиста, нужен был совет, а Гаст и Холландер ну никак не устраивали. К счастью, он знал, к кому следует обратиться. Доктор Фухито неизменно слушал его сетевые вебинары по радиационной мако-генетике, но в области женской репродуктологии, в которой Ходжо был не силен, парень сожрал не одного бахамута. *** За две недели до событий в Нибельхейме Лазард нашёл его почти месяц назад после того, как был раскрыт их с Руфусом заговор против президента Шин-ра, и как у него это получилось, Генезис не понимал. Ему казалось, спрятался он хорошо. Но Лазард неожиданно возник на пороге убежища, которое они так недавно делили с Анждилом, и Джен едва успел остановить боевого дроида, охранявшего периметр. — Как ты меня нашёл? — напряжённо спросил он, впустив бывшего директора департамента солджер внутрь. — Корпорация знает о моем убежище? — Нет, Джен, нет, — Лазард выглядел странно, и Генезис быстро сообразил, что изменилось и настораживает в его облике. Лазард был без очков — это не удивляло. Они могли потеряться или разбиться при поспешном бегстве. Удивляло другое: Лазард видел, как слепой блуг, и должен был двигаться практически на ощупь, но никакой неуверенности в его движениях не замечалось. Он смело опустился в предложенное кресло и сам налил себе воды. А потом рассказал, что произошло в Шин-ра после исчезновения Генезиса. Про заговор, лаборатории Дипграунда, в которых они делали дроидов и клоны Генезиса для поддержки Лавины, о взрыве мако-реактора, предательстве Вельда, участии Руфуса и Холландера, и о том, чем всё закончилось. — Теперь я беглец, — закончил он. — Преступник, которого ищут и... Ты прогонишь меня? — Где твои очки? — насторожённо спросил Генезис, не ответив на глупый вопрос. — Они больше не нужны. Перед бегством я ввёл себе в кровь образец клеток, приготовленных Холландером для эксперимента. Это был генматериал Анджила. — Ты идиот? — Джен удивленно приподнял бровь. — Зачем? — Я не идиот. Нет, — Лазард задумчиво крутил в руке стакан. — Я знал, что это даст мне дополнительные силы и способности. — Ненадолго, мать твою! — перебил Генезис. — Такие опыты проводились. Эффект для взрослого человека ещё более кратковременный, чем для младенца. Если повезёт, если очень повезёт — два-три года, потом лавинообразная деградация. Ты сдохнешь, Лаз, и вполне возможно, еще скорее, чем я! — Я знаю, — Лазард прикусил нижнюю губу. Он был идеально спокоен. Знал, конечно, знал, читал отчеты Холландера. Вот, бахамут! — Анджила больше нет, Джен. Тебя некому защитить, а я теперь смогу это сделать. Два года — хороший срок. За это время мы что-нибудь придумаем. Вместе. Найдем способ или... Или погибнем. Тоже вместе. — Богиня! — Генезис схватился за голову, запустив пальцы в и без того растрёпанную шевелюру. — Лазард, я не знаю, что сказать! «Это идиотизм» или «я восхищен» — выбирай сам, я растерян, не хочу даже думать, что подтолкнул тебя совершить такое! — Не надо ничего говорить, — тихо попросил Лазард. — Это был мой выбор и моя ответственность. Я люблю тебя, Джен. Ты не можешь ответить мне взаимностью, но я согласен просто быть рядом. Теперь я не стану тебе обузой. Я не умею сражаться, как Анджил, но мои силы возросли, я получил много новых способностей — чувствую тебя на расстоянии, лучше вижу, слышу, обоняю и... я умею летать, Джен. Лазард встал и большое белое крыло, в точности, как у Анджила, расправилось у него за спиной, чуть не сметя со столика компьютер. — Извини, еще не освоился с габаритами. Генезис смотрел и тихо охуевал от ужаса и понимания того, что сдохнуть в одиночестве, как малодушно хотелось после гибели Анджила, теперь точно не получится. Теперь придется сражаться не только за себя. Лазард... Лазард — отличный парень и виноват в том, что он сделал со своей жизнью, как ни посмотри, именно он — Генезис. Привычно залечивать душевные раны в постели Лазарда последний год вошло у него в привычку. Но он даже представить не мог, что за внешним спокойствием и безразличием директора скрывалось сильное чувство. Что-то Генезис, конечно, замечал, но сознательно игнорировал. Это было удобно: Лазард никогда не отказывал, всегда был согласен на секс, даже походя, и никогда не упрекал Джена — тот уходил и приходил, когда вздумается, избегая даже намёка на серьёзность отношений. Только секс, ничего больше. Одному тело, другому душу — это казалось правильным. Близости с Сефиротом Джен избегал, слишком любил, слишком боялся причинить боль, зная о неизбежности своей смерти, а Лазард... На его чувства он наступил и даже не оглянулся. И что теперь делать с этим «люблю», Джен не знал. Знал только, что ни за что не прогонит, станет драться за двоих, попытается исправить случившееся, а что будет потом — солдат не привык далеко загадывать, война давно научила. Сначала нужно победить. Он сделал шаг вперёд, протянул руку и погладил белое, шёлковое крыло. Лазард тихо застонал и тогда... тогда Генезис опустился на пол и, обняв его за ноги, тихо заплакал. Это был первый раз во взрослой жизни, когда слёзы сдержать не удалось. Даже когда он узнал о смерти Анджила, нашёл силы заглушить, спрятать боль глубоко в сердце, приказал не думать, не чувствовать. Но теперь, увидев это белое крыло, такое родное, такое похожее на крыло погибшего друга, Джен больше не мог душить боль и она вырвалась на свободу, затягивая сознание в тёмную воронку отчаяния, заставляя осознать: Анджила, его друга, брата, части его души, в этом мире больше не существует. А человек, чувствами которого он так легко пренебрег, сейчас сидит рядом с ним на полу, обнимая за плечи, и вытирает чужие слезы. Хотя, именно он сейчас нуждается в сострадании и поддержке намного больше. И это неправильно, так же неправильно, как искорёженный, больной мир, в котором счастье внезапно закончилось, не стоит даже искать, а на горизонте маячит такое, что шаг вперёд лучше и не делать, да только так не получится. Потому что, если не двигаться дальше, того и гляди покатишься кубарем, ломая кости. — Поэтому я выбираю летать, — сжав зубы, упрямо прошептал Джен, отвечая собственным мыслям.